москва - тверь. антиутопия постмодрн

Уведомление автора
А пуэ пуэ пуэ
пу пу
пуэ пуэ пуэ пуэ пуэ пуэ пуэ пуэ пуэ пу пу пу пу пу пу пу пу пу пэпэпэ пэ пэ пэ пэ пэ п п п п п п п п п
Первое!
Издание!
Быстро наxyi разошлось
Ибо было вне экземлярным
И сразу д0ebались до главы =Останкино - Петровско-Разумовская=, а я тебя кстати предупреждал, что её не следует читать с листа, а нужно загрузить в синтезатор речи, поскольку после слов " и немедленно дунул " следует полторы страницы чистейшей прямой бочки, изображаемой слогами:
бэм бэм бэм бэм габа габа габа бэм габа бэм, и я чота на эмоциях всё удалил, хотя не так уж и долго копипастнуть на две страницы и закинуть, этих сайтов полно бесплатных. Нуа так даже лучше. Возможно кто то это прочитает, и решит, что я не на всю голову отмороженый.


Всем вам, мои собратья по несчастному веку, посвящаю я, никогда ничего не употреблявший, и естественно никому не советующий, эти трагические строки.

Маскоу.
На пути к петроградскому.

Все говорили вечно : кремлин, кремлин!
И чо?
Вот первым делом и въebaли ваш кремлин, а я говорииил, - пойдем зайдем, сколько раз шатались там рядом. Так нет, - мы накуренные, мы нанюханные, спалимся, - ну и дотянули.
Вчера ползал там, и не то чтобы сильно объebosheнный, но так, навеселе. Грузинша загоняет, что если перекрыться и стоять у воронки, может приглючить и увидишь красную площадь в силах. И вот.
 Прослулся в капсуле на савеловской, - дунул.
Потом.
Сатива кстати, норм ашшэ прибрало. И ещё песня эта заела - ту ту ту, туту ту ту, - ну короче.
А, газировку кстати достал - аахрененная!
Ну вот.
Двинул потихоньку до Каляевской, там уже вымутил фена. Один мой знакомый говорил, что фен действует на человека антигуманно, то есть, разгоняя конечности, расслабляет душу. Со мной почему то случилось наоборот, то есть душа кабзда как разогналась, а ноги стали прям свинцовые, и это очень антигуманно. Пришлось колёс нахватить. Для восстановления веры в людей.  Уж не помню лирики или чего там китаец подкинул на десерт.
Вы, конечно, спросите: а дальше, Ведечка, а дальше — что ты юзал?
Да я и сам путем не знаю, что я юзал. Помню — это я отчетливо отчетливо помню — на улице Чехова я сдул две дороги кокса. Но ведь не мог я пересечь Садовое кольцо, ничего не дунув? Не мог. Стрёмно там капец. Значит, я еще чего-то днул.
А потом меня жэээсть накрыло, и я поперся в центр, потому что это у меня всегда так: когда я в сопли, я ищу Кремль. Но неизменно попадаю на Петроградский вокзал. Мне ведь, собственно, и надо было идти на Петроградский вокзал, а не в центр, а я все-таки пошел в центр, чтобы на воронку от Кремля посмотреть: все равно ведь, думаю, никакого Кремля я не увижу, а попаду прямо на Петроградский вокзал.
И чота ходил в этих приходах, мутил в этих мутях, шиколдосило край, там ещё дома эти развалины, и короче годзилла желтый ходит, я ваhuе ваще, и такая стрелка, типа зелёная стала показывать направление, и привела к люку, и такие цифры сбоку появились оранжевые - 40!, прикинь? Вниз там скобы, я взялся за верхнюю, стало 39! - это типа счет скоб, я полез, и на нуле вбок такая ниша, там коробки, я рюкзак под куртку и вырубился. Тепло там, Кааайфф.
А с утра короче вылез - шесть токенов нет. И сообщений никаких по этому поводу. Ващето обидно.
Не то чтобы жалко, а неизвестность пугает. Получается могут снять в любое время, в любом количестве, низачто, да ещё и не узнаешь. Не знаеми же мы до сих пор, царь Евгений убил царевича Дмитрия, или наоборот?
А люк, я считаю, был божественным провидением. Я потом вернулся, думаю запомнить на будущее - нету. Ходил - ходил - hui! Но это так и надо, чтоб не возгордился своим приближением к высшим материям.
А ещё главное, рано было, китайцы закрыты, а у меня ничего как обычно утром на кармане. Тоскаа..
Вот аптека, а вот за решеткой этот пидор скребется. Но раньше китаец не откроет, как не скребись, и ходишь в треморе весь, huewasto, кости крутит, холод, голод, ветер, снег, влево, вправо, взад, вперед, притаптывая снежок с радиоактивным пеплом, и уже чувствуешь - вот она, - измена, поджидает рядом, и сердце, полное утренних тревог устало торопится отстукивать искалеченный бит.
Чего больше в этом ритме - истощения тканей, смертной усталости, или ужаса перед возможной остановкой?
О тщета! О эфемерность! О это самое бессильное и позорное время в жизни моего униженного и порабощенного народа - время от рассвета и до открытия аптек. Сколько зубов сточили мы, безумные шатены, скрипя и печалясь!

Маскоу
Бложьжадь Петроградскага. Вкзл.
Продолжение следует

Продолжение следует

Мск.
Птргрдск вкзл. Плщдь.
А ятте говорил - подёшь и попадешь!
Пойди и попади, смотри не пропади.
Попадалово.
Захотел суеты - получи суеты. Тусовка сдохла, ты попал. Невовремя.
- ай да отваляй, - отмахнулся я от себя. На кол мне эти тусы. Даже Благославенный говорил своему отцу : "хорошо у вас папаша, во дворце, а я пойду сознанье расширять". А уж наша помойка с её обитателями на родовой столб ниразу не опкакалась.
Я вон лучше прислонюсь лбом к мегалитической колонне, и пранояму поделаю, чтоб не так шиколдосило.
- конечно, Венедичка, конечно! - кто то запел в высоте так тихо - тихо и ласково - ласково, - подыши носиком, чтоб не шиколдосило!
О! Узнаю! Узнаю! Это опять они! Небесные танцовщицы! Безгрешные апсары!
— Ну, конечно, мы, — и опять так ласково!..
«А знаете что, апсары?» — спросил я, тоже тихо-тихо.
— Что? — ответили апсары.
«Тяжело мне…»
«Да мы знаем, что тяжело, — пропели апсары. - а ты сурья намаскар сделай, тебе легче будет. А через полчаса китаец откроет, соли у него правда нет пока, зато бошки с мефедроном.
- с мефедроном?
- с мефедроооном - нараспев повторили апсары.
- с бошками?
- с бооошками конечно, завязывай тупить!
Какие они милые.
- вы говорите сурья намаскар - легче будет. А я ведь и крякнуть могу, сердце то вон как прыгает..
Помолчали на это небожительницы.
- а ты вот чего - в метро спустись, там ночью собрание Партии было, сам Навальный приезжал, - гудели знатно. Полюбому там всё в порошках!
Да, да, да. Я пойду. Я сейчас пойду узнаю. Спасибо вам, апсары…»
И они так тихо-тихо пропели:
«На здоровье, Ведя…»
А потом так ласково-ласково:
«Не стоит…»
Какие они милые!.. Ну что ж… Идти так идти. И как хорошо, что я вчера гостинцев купил, — не ехать же в Тверь без гостинцев. В Твери без гостинцев никак нельзя. Это апсары мне напомнили о гостинцах, потому что те, для кого они куплены, сами напоминают небожителей. Хорошо, что купил… А когда ты их вчера купил? Вспомни… Иди и вспоминай…
Я пошел через площадь — вернее, не пошел, а поковылял, перелезая через большие куски арматуры и обломки стен . Два или три раза я останавливался и застывал на месте, чтобы унять в себе параною. Ведь в человеке не одна только физическая сторона; в нем и духовная сторона есть, и есть — больше того — есть сторона мистическая, сверхдуховная сторона. Так вот, я каждую минуту ждал, что меня посреди площади схватит припадок и  начнет панически атаковать со всех трех сторон. И опять останавливался и застывал. Так когда же вчера ты купил свои гостинцы? После соляры? Нет. После соляры мне было не до гостинцев. Между первой и второй дорогой фена? Тоже нет. Между ними была пауза в тридцать секунд, а я не сверхчеловек, чтобы в тридцать секунд что-нибудь успеть. Да сверхчеловек и свалился бы после первой дороги, так и не снюхав второй… Так когда же? Боже милостивый, сколько в мире тайн! Непроницаемая завеса тайн! До альфы или между тусиби и доп?

Мск
Ст. м. Кмсмлск
--------   ---------
И точно не между шишками и феном - там уж решительно не было никакой паузы. А вот до альфы после кокоса — это очень может быть. Скорее даже так: орехи я купил до альфы, а уж конфеты — после. А может быть и наоборот: снюхав полку мефа, я…

- ничего nahuй нет, — сказала активистка, взмахнув фиолетовой чёлкой, и оглядел меня всего, как дохлую птичку или как грязный бульбик.
«Нет ничего !;
Я, хоть весь и сжался от отчаяния, но все-таки сумел промямлить, что пришел вовсе не за этим. Мало ли зачем я пришел? Может быть, мой сапсан на Тверь по какой-то причине не хочет идти на Тверь, и вот я сюда пришел: послушать лекцию о первородном грехе русского недочеловека, покаяться перед тризубом или восхвалить Сияна.
Рюкзачок я все-таки взял с собой и, как давеча в трубе, спрятал его под куртку.
Неужели всё подмели! Царица небесная! Ведь, если верить апсарам, здесь всё в порошках. А теперь — только музыка, да и музыка-то с какими-то песьими модуляциями. Это ведь и в самом деле Сисян зачитывает, я сразу узнал, мерзее этого голоса нет. Все голоса у всех навальнистов одинаково мерзкие, но мерзкие у каждого по своему. Я поэтому их легко на слух различаю…
- да я программу партии почитать..
- ты чо, оhuel? Какая программа партии?!!
Ща, спермобак, будет тебе программа.
И меня оставили. Я, чтобы не очень шиколдосило, принялся рассматривать тризуб над головой.
Хороший тризуб. Но уж слишком тяжелый. Если сейчас сорвется и упадет кому-нибудь на голову — будет страшно больно… Да нет, наверное, даже и не больно: пока оно срывается и летит, ты, ничего не подозревая, дуешь, например, шишки. А как оно до тебя долетело — тебя уже нет в живых. Тяжелая это мысль: …ты сидишь, а на тебя сверху — тризуб. Очень тяжелая мысль…
Да нет, почему тяжелая?.. Если ты, положим, дуешь шишечку, если ты уже раздуплился — не такая уж тяжелая это мысль… Но вот если ты сидишь на измене, и еще не успел разнюхаться, а бульбик проходит мимо — вот это уже тяжело… Очень гнетущая мысль. Мысль, которая не всякому под силу, особенно на кумарах.
Я стал всматриваться в статуи лидеров FBK, прихожан поощряли облизывать их мраморные сапоги, возможно на каких то осталось немного порошка..
— Кому здесь программу партии?!
Надо мной — две трансженщины и один трансмужчина, все трое в белых пальто,  Я поднял глаза на них — о, сколько, должно быть, в моих глазах сейчас всякого безобразия и смутности — я это понял по ним, по их глазам, потому что и в их глазах отразилась эта смутность и это безобразие… Я весь как-то сник и растерял душу.
- да я так, зашел просто, покаяться..
- всмысле ПРОСТО покаяться?!
Самая накачанное вытащил резиновый демократизатор
- да я ж сирота, - промямлил я, косясь на конец дубины в форме залупы, - контуженный, у меня в мариуполе оккупанты родителей расстреляли, меня вывезли.. я к вебкамщице еду, на приват..( ты?! К вебкамщице!?)
Все трое подхватили меня под руки и через весь зал — о, боль такого позора! — через весь зал пронесли меня и выкинули на воздух. Следом за мной — рюкзачок с гостинцами; тоже — выкинули.
Опять — на воздух. О, пустопорожность! О, звериный оскал бытия!

Мск. Всё есть.)))
---- &&& ---
Дальше был кошмар кошмар, всё плохо плохо плохо!
Кто возьмётся рассказать, - потеряет просто жизнь, это я не знаю чо.
Два ужаснейших часа, ад израиль колыма. Лучше сразу всё забыть, никогда не вспоминать. И в секунды упоений, расскажи родным и близким, так же людям доброй воли, кто открыт для состраданья. Соберитесь все гурьбою, и минутами молчанья вы почтите эпизод, если будет под рукою колокол или гудок, так же подойдет сирена, пошумите отдуши!
Фууу.. чота я погнал. Постоим пожалуй, дунем среди развалин, наблюдая привокзальные часы.

Zaebock, честно говоря. Торчать так, в центре площади, с бульбиком в руке, выдыхая медленно дымок - ветер вздымает остатки волос, небо светлеет, вокруг шастают крысы, мутанты смотрят из под обломков, люди — тоже, и смотрят так дико: думают, наверное, — изваять его вот так, в назидание народам древности, или не изваять?
И нарушает эту тишину лишь сиплый женский бас, льющийся ниоткуда:
«Внимание!
В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится сапсан до Твери. Остановки: Останкино, Петровско - Разумовская, Лихоборы, Моссельмаш. Далее по всем пунктам, кроме Малино»
А я продолжаю стоять.
«Повторяю!
В 8 часов 16 минут из четвертого тупика отправится сапсан до Твери. Остановки: Останкино, Петровско - Разумовская, Лихоборы, Моссельмаш. Далее по всем пунктам, кроме Малино».
Ну, вот и все. Плато. Теперь вы все, конечно, набрасываетесь на меня с вопросами: «Ведь ты из аптеки, Ведичка?»
— Да, говорю я вам, — из аптеки. — А сам продолжаю идти в направлении перрона, склонив голову влево.
— Твой рюкзачок теперь тяжелый? Да? А в сердце лофай чилаут? Ведь правда?
— Ну, это как сказать! — говорю я, склонив голову вправо. — рюкзачок — и вправду, очень тяжелый. А насчет лофая говорить еще рано…
— Так что же, Ведичка, что же ты все-таки купил? Нам страшно интересно…
Да ведь я понимаю, что интересно. Сейчас, сейчас перечислю: во-первых, 2 пакета травы, 75 таблеток мескалина, 5 упаковок кислоты, пол-солонки кокаина и целое множество транквилизаторов всех сортов и расцветок, а также пять грамм альфы, доп, дом, ящик пива, пинта чистого эфира, амилнитрит, и банка дезоморфина. Не то что бы это был необходимый запас для поездки, но если после всего дорвался до китайца, становится трудно остановиться. Единственное что вызывало у меня опасение - это дезоморфин. Нет ничего более отвратительного, безответственного и подпорченного, чем гниющие крокодиловые зомби. Но я знал, что рано или поздно всё закончится, и мы перейдем и на эту дрянь.
— Так-так-так, — говорите вы, — а общий итог? Ведь все это страшно интересно…
Сейчас, я вам скажу общий итог.
— Общий итог — девять токенов.. Но ведь это не совсем общий итог. Я ведь купил еще два энергета, чтобы были. Ведь нельзя же всё время на одном стафе, организму необходимо иногда что то натуральное!
Вы все, конечно, на это качаете головой. Я даже вижу — отсюда, с мокрого перрона, — как все вы, рассеянные по моей земле, качаете головой и беретесь иронизировать:
— Как это сложно, Ведичка! Как это тонко!
— Еще бы!
— Какая четкость мышления! И это — все? И это — все, что тебе нужно, чтобы быть счастливым? И больше — ничего?
— Ну, как то есть ничего! — говорю я, входя в вагон. — Было б у меня побольше токенов, я взял бы еще мефедрона, но ведь…
Тут уж вы совсем принимаетесь стонать.
— О-о-о-о, Ведичка! О-о-о, примитив!
— Ну, так что же? Пусть примитив, — говорю.
И на этом перестаю с вами разговаривать. «Пусть примитив!» А на вопросы ваши я больше не отвечаю. Я лучше сяду, обниму рюкзачок и буду в окошко смотреть. Вот так. «Пусть примитив!»
А вы все пристаете:
— Ты чего? Обиделся?
— Да нет, — отвечаю.
— Ты не обижайся. Мы тебе добра хотим. Только зачем ты, дурак, все рюкзачок прижимаешь? Потому что кока там, что ли?..
Тут уж я совсем обижаюсь: да причем тут кока? Я вижу, вы ни о чем не можете говорить, кроме коки!

«свободные граждане государства Прекрасная Россия! наш поезд следует до станции Тверь. Остановки: Останкино, Петровско - Разумовская, Лихоборы, Моссельмаш. Далее по всем пунктам, кроме Малино».
В самом деле, при чем тут кока? Далась вам эта кока! Да я и в метро, если хотите, прижимал его к сердцу, а коки там не было. И в люке, если помните, тоже прижимал, а кокой там и не пахло!.. Если уж вы хотите все знать — я вам все расскажу, погодите только. Вот разнюхаюсь только на Останкино и

;------ччччччччч----
Москва — Останкино

---;--;-;-%%%%%%%-----------%%%%%%%-------;--
И перетрем
###############
Туби
Континиум



О чём, спросите вы, разговаривать с человеком, который после вчера не поправился?
Соглы. Спохмура, на измене, на кумаре, на ломах, на абстяке, на отходах, тупняке и хандре смертельной - до чего сей поц дурён. Зато.
Как поправишься.
Какие бездны. Чёрные дыры смыслов. Вселенские облака идеалов. Галактические туманности аллюзий. Взрывы сверхновых идей - только записывай.
Главное не пересматривать.
Бывают, конечно, люди, - и с утра хороши, и в обед, и вечерком спать ложатся после пробежки ; тут уж без сомненья, индивиды сии дрянь полная. А кто из них ещё и рад по жизни, хоть и солнышку хоть и дождику, - те полные мерзавцы. Раз тут солнце на полдня вышло, так все мутанты пообгорели. А потом ещё дождь зарядил, - оой чо было. Их конечно радиацией не удивить, но после ультрафиолета - жуть. А воняююют..
Единственный, наш,  - Сиян - Алексей, - тот конечно всегда трезв. Так он о народе думает. Чтоб все платили и каялись как положено. И всегда тащщится. Но между нами говоря, если у тебя кишечник выведен в рот, а лобные доли сокращены до минимума, то не сложно топить за зож.  Помню, мы смотрели в прямом эфире всей семьёй трансляцию с налобной камеры бойца нато, из спецназа "морские котики", операцию по освобождению Навального из Ямальской колонии.
Администрация тюрьмы решила стоять до конца, и освободителям пришлось пробираться сквозь огнемётные линии, бешенных медведей с лазерными пушками, и в финале Начальник Колонии, в черной фуражке, а вокруг огромные якутские берсерки на грибах, - защищают карцер, где томится отощавший Алексей. Когда маринерз распилили тяжелую дверь бункера, узник был на последнем дыхании, весь обмороженный, истощенный, но окружен царственным сиянием. Врачи героически сражались за его жизнь, пришлось многим пожертвовать, но у нашей Родины вновь появился Самодержец, помазанный самим Главой Мормонской Церкви.
СЛАВА ТЕБЕ ГОСПОДИ!!
Ооо.
Чот нормально меня с камешка накрыло.. ууу китаец, опять химичит. Хихимичит!

Ну, раз господь в руку, пора и поправляться. Я открыл рюкзачок. Сколько всего, царица небесная! Но разве ж мне оно надо?! Да если б нас, бедных сынов Отечества, кибергеи европейские, да коммунисты азиатские, вечно на органы распилить не пытались, разве ж мы, потомки гиперборейские, этой гадостью убивались бы?
Скажи мне, Победоносный! А сила воли есть, я хоть щас это всё в окно повыброшу!
- ООмм - обратился Великий ко мне вруг, соткавшись из воздуха, весь в молниях - конечно есть сила воли у тебя! И к ней все твои подпорченные солями органы! И бездны твои космические и черные дыры смыслов!
- воот, великий милосердный, - отвечаю, - только ради гармонии вселенской! Во благо всех живых существ!
Ну, - значит нужно. Сыпанул я в лампочку, и вышел в тамбур.
;;;;;;;;;;
=Останкино - Петровско-Разумовская=,

И немедленно дунул
;;;;;;;;;•;;;;€;;;;

= Лихоборы — Моссельмаш =
А дунувв, – сами видите, как долго я дёргался с закатанными глазами на оплёванном полу тамбура. Не то пять минут, не то семь минут, не то целую вечность – так и болтало в четырех стенах, духом же, ДУХОМ! воспарил в чистые земли, и умолял Бога моего не обижать меня.
И до самого Моссельмаша, от Лихоборов до Моссельмаша, мой Бог не мог расслышать мою мольбу, – вдОхнутый дымок то клубился где-то между чревом и пищеводом, то взметался вверх, то снова опадал. Это было как Везувий, Геркуланум и Помпея, как первоапрельский салют в столице моей страны. И я страдал и молился.
И вот только у Моссельмаша мой Бог расслышал и внял. Все улеглось и притихло. А уж если у меня что-нибудь притихнет и уляжется, так это бесповоротно. Будьте уверены. Я уважаю природу, было бы некрасиво возвращаться в её лоно с такой рожей… Да.

Я кое-как пригладил волосы, отлепил бычок от щеки, и вернулся в вагон. Публика посмотрела на меня почти безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами…
Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пульсирующие и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости… Можно себе представить, какие глаза там. Где все давно куплено и продано... пустые, кисельные, словно у тупой куклы открытые глаза. 
Зато у моего народа – какие глаза! Они постоянно навыкате, но – никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла – но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий – эти глаза не сморгнут. Им все божья роса…
Мне нравится мой народ. Я счастлив, что родился и возмужал под взглядами этих глаз. Плохо только вот что: вдруг да они заметили, что я сейчас там на площадке выделывал?.. Кувыркался из угла в угол, как этот ушлый Прохор Шаляпин, с рукою на горле, когда его бабка душила?
Ну да, впрочем, пусть. Если кто и видел – пусть. Кому ваще чо надо..
Вон – справа, у окошка – сидят двое. Один такой тупой-тупой и в пуховике. А другой такой умный-умный и в лыжном костюме. И пожалуйста – никого не стыдятся, насыпают и нюхают. Не выбегают в тамбур и не заламывают рук. Тупой-тупой нюхнёт, крякнет и говорит: «бобр, курва!» А умный-умный нюхнёт и говорит: «Транс-цен-ден-тально!» И таким праздничным голосом! Тупой-тупой нажигает и говорит: «камешшшка аааааа! Камешка типа ююююююю!“». А умный-умный вдохнёт, выдохнет и говорит: «Да-а-а… Транс-цен-ден-тально!..»
И не стесняются.
А мне очень вредит моя деликатность, она исковеркала мне мою юность. Мое детство и отрочество… Скорее так: скорее это не деликатность, а просто я безгранично расширил сферу интимного – и сколько раз это губило меня…
Вот сейчас я вам расскажу. Помню, лет десять тому назад я поселился в Орехово-Зуеве. К тому времени, как я поселился, в моей комнате уже жило четверо, я стал у них пятым. Мы жили душа в душу, и ссор не было никаких. Если кто-нибудь хотел мефедрон, он вставал и говорил: «Ребята, я хочу мефедрон». А все говорили: «Хорошо. Тащи мефедрон. Мы тоже будем с тобой мефедрон». Если кого-нибудь тянуло на альфу, всех тоже тянуло на альфу.
Прекрасно. Но вдруг я стал замечать, что эти четверо как-то отстраняют меня от себя, как-то шепчутся, на меня глядя, как-то смотрят за мной, если я куда пойду. Странно мне было это и даже чуть тревожно… И на их физиономиях я читал ту же озабоченность и будто даже страх… «В чем дело? – терзался я, – отчего это так?»
И вот, наступил вечер, когда я понял, в чем дело и отчего это так. Я, помнится, в этот день даже и не вставал с постели: я бахнул мефа и затосковал. Просто: лежал и тосковал.
И вижу: все четверо потихоньку меня обсаживают – двое сели на стулья у изголовья, а двое в ногах. И смотрят мне в глаза, вращая челюстями, смотрят с ожесточением людей, не могущих постигнуть какую-то заключенную во мне тайну… Не иначе, как что-то случилось…
– Послушай-ка, – сказали они, – ты это брось.
– Что «брось»? – я изумился и чуть привстал.
– Брось считать, что ты выше других… что мы мелкая сошка, а ты Христо Гроздев.
– Да с чего вы взяли!..
– А вот с того и взяли. Ты полку мефа сдул?

МОССЕЛЬМАШ - ГРАЧЁВСКАЯ

- –сдул.
– Ну так начинай.
– Чего «начинай»??
– Будто не знаешь! Получается так – мы мелкие козявки и драчуны, а ты Христо Гроздев …
– Позвольте, – говорю, – я этого не утверждал…
– Нет, утверждал. Как ты поселился к нам – ты каждый день это утверждаешь. Не словом, но делом. Даже не делом, а отсутствием этого дела. Ты негативно это утверждаешь…
– Да какого «дела»? Каким «отсутствием»? – я уж от изумления совсем глаза распахнул…
– Да известно какого дела. До вебкаму ты не причастен – вот что. Мы сразу почувствовали: что-то неладно. С тех пор как ты поселился, мы никто ни разу не видели, чтобы ты на стрим вошел. Ну, ладно, с партнёрами еще ладно! Но ведь ни разу даже соло… даже соло!

И все это было сказано без улыбки, тоном до смерти оскорбленных.
– Нет, вы меня не так поняли, ребята… просто я…
– Нет, мы тебя правильно поняли…
– Да нет же, не поняли. Не могу же я, как вы: встать с постели, сказать во всеуслышание: «Ну, ребята, я дро. ть пошел!» или «Ну, ребята, я е. ать пошел!» Не могу же я так…
– Да почему же ты не можешь! Мы – можем, а ты – не можешь! Выходит, ты лучше нас! Мы грязные животные, а ты как лилея!..
– Да нет же… Как бы это вам объяснить…

– Нам нечего объяснять… нам все ясно.
– Да вы послушайте… поймите же… в этом мире есть вещи…
– Мы не хуже тебя знаем, какие есть вещи, а каких вещей нет…
И я никак не мог их ни в чем убедить. Они своими угрюмыми взглядами пронзали мне душу… Я начал сдаваться…
– Ну, конечно, я тоже могу… я тоже мог бы…
– Вот-вот. Значит, ты можешь, как мы. А мы, как ты, – не можем. Ты, конечно, все можешь, а мы ничего не можем. Ты Христо, ты Гроздев, а мы как плевки у тебя под ногами…
– Да нет, нет, – тут уж я совсем стал путаться. – В этом мире есть вещи… есть такие сферы… нельзя же так просто: встать и пойти. Потому что самоограничение, что ли?.. есть такая заповеданность стыда, со времен Кирила Серебрянникова… и потом – клятва на Гоголях… И после этого встать и сказать: «Ну, ребята…» Как-то оскорбительно… Ведь если у кого щепетильное сердце…


Они, все четверо, глядели на меня уничтожающе. Я пожал плечами и безнадежно затих.
– Ты это брось про Кирила. Говори, да не заговаривайся. Сами смотрели. А ты лучше вот что скажи: меф сегодня дул?
– Дул.
– Сколько дул?
– полку.
– Ну так включай и выходи. Чтобы мы все видели, что ты вошел. Не унижай нас и не мучь.
Ну что ж, я включил и вошел. Не для того, чтобы облегчить себя. Для того, чтобы их облегчить. А когда кончил, один из них мне сказал: «С такими позорными размерами ты вечно будешь одиноким и несчастным».
Да. И он был совершенно прав. Я знаю многие замыслы Бога, но для чего Он вложил в меня столько целомудрия, я до сих пор так и не понял. А это целомудрие – самое смешное! – это целомудрие толковалось так навыворот, что мне отказывали даже в самой элементарной воспитанности…

Например, на пикник- афише. Меня подводят к дамам и представляют так:
— А вот это тот самый знаменитый Венедиктов. Он знаменит очень многим. Но больше всего, конечно, тем знаменит, что за всю свою жизнь ни разу не блеванул…
— Как!! Ни разу!! — удивляются дамы и во все глаза меня рассматривают. — Ни ра-зу!!
Я, конечно, начинаю конфузиться. Я не могу при дамах не конфузиться. Я говорю:
— Ну как то есть ни разу! Иногда… все-таки…
— Как!! — еще больше удивляются дамы. — Венедиктов — и… странно подумать!.. «Иногда все-таки!»
Я от этого окончательно теряюсь, я говорю примерно так:
— Ну… а что в этом такого… я же… это ведь — блевануть — это ведь так ноуменально… Ничего в этом феноменального нет — в том, чтоб блевануть…

— Вы только подумайте! — обалдевают дамы.
А потом трезвонят на весь мир от Москвы до Твери: «главред Эха Москвы наблевал в дэкольтэ Максиму Галкину;
А потом сняли меня с редакторства за << преступные последовательности ». Все наше московское управление сотрясается от ужаса, стоит им вспомнить об этих последовательностях. А чего тут ужасного, казалось бы!

ГРАЧЁВСКАЯ - ХОВРИНО
Ну короче.
Сначала было так. С утра мы заряжались кто чем, и выдумывали жертву режима. Кто был на медленном, отыгрывал жертву, кто на быстрых, писал за режим. Угарали, редактировали, и к обеду история в топе. А к вечеру выходили передовицы из Града На Холме, мы их переводили, и шли на автерпарти, и кто куда.
Когда я стал главредом, принял решение писать только правду. Поэтому с утра автоматически публиковались американские новости про америку, а после обеда американские новости про Прекрасную Россию. Компьютер сам всё делал, мы тусили всё время в аквапарке и раз в месяц высылали в вашингтонский обком отчёт, они нам слали деньги и порошки.
И всё было прекрасно. Отбросив стыд и дальние заботы, мы жили исключительно духовной жизнью.
И вот тогда-то я начал свои пресловутые изыскания, за которые меня, наконец-то, и поперли…

ХОВРИНО - ЛЕВОБЕРЕЖНАЯ

Подсел я однажды на думку, всё казалось есть у каждого цифровое выражение, личный код. И вдруг осознал, что выяснить его можно записывая кто сколько упарывает. И вот вам запись на Исака Осиповича Шнеперсона, члена союза писателей с 1998 года :
Кок3меф2гаш2альфа2спрт500пив1600
Или Лейба Семёнович Растараштейн, старый навальнист, глава штаба в прошлом:
Кок2бош2кок2бош2кок2бош2вин700
Или ваш покорный слуга, экс главред " Эха Москвы"
Кок2бош2кис1яга2кок3бош3кис2яга5
Ну и всё в таком духе.
И, короче ктото взял, и вместе с отчётом отправил в пендосию эти бредни, а там компьютер посчитал, и выяснилось что это похоже на пароли от спутника шпиона, и к нам вылетели маринерз, хотели пытать тут всех и головы сверлить. А у нас под конец месяца полный голяк, пришлось в аптеку идти, смешать эфир лсд и кетамин внутривенно, поэтому Лейба в окно выпрыгнул, я пытался ложку для обуви проглотить, а остальные в сауне уснули, и когда котики ворвались, они не поняли ничего, нас по больницам, студию опечатали. Потом конечно всё выяснилось, и с радио меня попёрли, и кроме канистры с этой жижей имущества не было совсем.

ЛЕВОБЕРЕЖНАЯ - ХИМКИ

и сел я на сапсан и отправился в затяжной трип. Поставлюсь на две точки и еду. Тут колхозники бошек отвалят, здесь путейщики фена отсыпят - потихоньку спасался, под скрипы раздолбаных вагонов летящих сквозь радиоактивные метели, до первого контроля, а там с ущербными на перроне по стопочке бутирата, и обратно.
А на шестой день размок уже разум настолько, что исчезла грань между рассудком и сердцем, и оба в голос мне затвердили: «Поезжай, поезжай в Тверь! Там, в Твери — твое спасение и радость твоя, поезжай».
«Тверь — это место, где не умолкают птицы, ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин. Первородный грех — может, он и был — там никого не тяготит. Там даже у тех, кто не просыхает по неделям, взгляд бездонен и ясен…»
«Там каждую пятницу, ровно в одиннадцать, на вокзальном перроне меня встречает эта девочка - пай, с глазами белого цвета — белого, переходящего в белесый — эта любимейшая из потаскух, эта белобрысая дьяволица - звезда небесного вебкама. А сегодня пятница, и меньше, чем через два часа, будет ровно одиннадцать, и будет она, и будет вокзальный перрон, и этот белесый взгляд, в котором нет ни совести, ни стыда. Поезжайте со мной — о, вы такое увидите!..»
«Да и что я оставил — там, откуда уехал и еду? Дохлый ноут, счётчик гейгера и накладные расходы — вот что оставил! А что впереди? Что в Твери, на перроне? — а на перроне рыжие ресницы, опущенные ниц, и колыхание форм, и татуха жирафа от затылка до попы. И у неё есть сокровище - в кривой колыбели, сделанной из вертолётного бензобака лежит огромный жирный негр, определяющий себя как младенец, он умеет говорить только - " ёу!" , и на него от государства положено содержание, так что не кончается мефедрон и гашиш, блаженства и корчи, восторги и судороги. Царица небесная, как далеко еще до Твери!»


ХИМКИ - МОЛЖАНИНОВО

Так направьте, милые апсары, меня. Да будет светел мой путь, да не преткнусь о камень, да увижу город, по которому столько томился. А пока — вы уж простите меня — пока присмотрите за моим рюкзачком, я на десять минут отлучусь. Мне нужно дунуть крэка, чтобы не угасить порыва».
И вот — я снова встал и через половину вагона прошел на площадку.

МОЛЖАНИНОВО - НОВОПОДРЕЗКОВО

Чот прям сыпанулось. Ну да ладно, не пропадать же.
- Не в радость обратятся тебе эти переборы - подумалось мне вдыхая. -Ты ведь знаешь и сам, имжаржлпгас;",)*'элижт дт эь лп;;;;¤;;;;;;¤€;осящчрщпяоа&;-


НОВОПОДРЕЗКОВО - СХОДНЯ

Дымок еще плавал в тамбуре, когда я пришел в себя, и поэтому, когда мне сказали с небес:
— Зачем ты все докурил, Ведя? Это слишком много…
Я от удушья едва сумел им ответить:
— Во всей земле… Во всей земле, от самой Москвы до самой Твери — нет ничего такого, что было бы для меня слишком многим… И чего вам бояться за меня, небесные апсары?..
— Мы боимся, что ты опять…
— Что я опять начну выражаться? О нет, нет, я просто не знал, что вы постоянно со мной, я и раньше не стал бы… Я с каждой минутой все счастливей… И если теперь начну сквернословить, то как-нибудь счастливо… Как в стихах у германских поэтов: «Я покажу вам радугу!» или «Идите к жемчугам!» И не больше того… Какие вы глупые-глупые!..
— Нет, мы не глупые, мы просто боимся, что ты опять не доедешь…
— До чего не доеду?!.. До ней, до Твери— не доеду? До нее не доеду? До моей бесстыжей царицы с глазами, как облака?.. Какие смешные вы…Я раскис, апсары, в прошлую пятницу, я на белый живот ее загляделся, круглый, как небо и земля… Но сегодня — доеду, если только не подохну, убитый крэком…А вы скажите, апсары, вы будете со мной до самой до Твери? Да? Вы не отлетите?
— О нет, до самой Твери мы не можем… Мы отлетим, как только ты улыбнешься… Ты еще ни разу сегодня не улыбнулся… Как только улыбнешься в первый раз, мы отлетим… И уже будем покойны за тебя…
— И там, на перроне, встретите меня, да?
— Да, там мы тебя встретим…

СХОДНЯ - ФИРСАНОВСКАЯ