Вспоминая Усть-Кару ч 4

   В июльскую жару знойное марево застилало небо вместе с солнцем и всё живое спасалось в реке. Скот по брюхо стоит в воде и над ним столбовой тучей кружит мошкара. Гудом гудят пауты (сибирские оводы), особенно конские, отличающиеся от простых не только увеличенным размером, но и особым гулом.  Да и укус их намного больнее, чем от простого паута. Все избы полны сидящей на потолке сплошным пёстрым ковром  мухоты, на которую даже не обращали внимания, смирившись с нею как с неизбежным злом.
    Мы, спасаясь от жары, купаемся, то напротив электростанции , то на первом острове до посинения губ и, выскочив из воды, клацая зубами, лежим у самого яра на горячем песке, пересыпая его из ладони в ладонь.  Затем, зачерпнув его в горсть, поднимаем руку повыше и слегка расслабляя пальцы, наблюдаем как струйки  из белой, янтарной и желто-серой массы  постепенно превращаются в конусный холмик. Соревнуясь — чей холмик будет выше, мы  в силу своего детского возраста и  ещё не приобретённой житейской мудрости, даже не осознаём, что вместе с песком сквозь ещё тонкие, но уже загрубевшие пальцы закономерно и неумолимо  в Вечность утекает  Наше Время. И не только наше, но и всего сущего под Солнцем. А цвет песка определяет  периоды нашей жизни. Белый — детство и юность, янтарный — молодость и зрелость, желто-серый — старость и дряхлость. И от того у кого какого цвета песок на вершине холмика, тому и был  отведён означенный период жизни. У Павла Бунькова -  белый,  он утонул в 16 лет; у Герки Плотникова — янтарный, он умер от инфаркта  в 37 лет. У меня с Сашкой Ёлгиным — желтый. Сашка скончается в марте 2018-го, тоже от инфаркта.  Я — самый последний из всех тех ребят. Провожаю уходящий две тысячи двадцать третий  год. Так распорядился Всевышний. Почему именно так?  Тайна сия велика есть.

-А чё, ребя, в-война с я-я- я-пошками скоро зачнётся, а-а -али к-как? -  неожиданно спрашивает заика Шурка Марков.
    - Да, поди , уж скоро, - отвечает Гоха Карякин, повернув голову в его сторону. Затем снова начинает пересыпать песок и медленно, как бы нараспев, продолжает-  Вот только опеть сколь народищу-то поубива-а-ют! И опеть зачнут присылать похоронки. Скорее бы уж всё это кончалось, а тамака бы  и карточки на хлеб отменили.... Э-эх-ма! Наелися бы мы тажно хлебушка вдосыть! А посля, глядишь, и сахар с солью появятся.Тогды и вовсе заживём, как бывало до войны и когды тятя ещё дома был, да  и мамка не болела.
     После этих слов повисает тишина и каждый из нас уносится мечтами в своё далёкое, отгороженное невидимой и непреодолимой стеной, сытое довоенное детство.
     Прогревшись , мы снова бросаемся с криками в воду и заплываем на глубину, соревнуясь — кто дольше продержится на плаву, пытаясь плыть против течения. Наши  загоревшие тела такие  щуплые  и узкоплечие и среди них лишь один широкоплечий с крепкими мускулами Сашка Ёлгин, чей отец, тоже  Александр, пропал без вести на фронте.

 Иногда мы между собой ссорились и даже дрались, но у ребят короткая память на ссоры и драки  и в большинстве случаев  они не держат внутри себя затаённую злобу, как это бывает порой среди взрослых.

   С окончанием войны к нам вернулись игры : лапта, чехарда, прятки, городки. Но заботы: где найти что-нибудь съедобное,  остались
 Ещё была обязанность — ходить в магазин за хлебом, выстаивая в длинной очереди.
Сокровища ребят: рогатка; медный пугач-самоделка, бабахающий спичечными головками; зоска, представляющая собой кусок собачьей шкурки с прикрученной к ней свинчаткой; «чеканка» для игры в копейки. Она же — чика.

  Где-то  году в 47-м или 48-м около клуба построили танцплощадку и стали по вечерам устраивать танцы под патефон, а потом под баян и аккордеон. На баяне играл  Иван Кармадонов, а на трофейном аккордионе вальсы Дунайские волны, на сопках Маньчжурии, Амурские волны, Берёзка, Над волнами; фокстроты Рио-Рита, Дядя Ваня, Путь-дорожка фронтовая — фронтовик Бондарев.И конечно же  - танго «Утомлённое солнце». Особенно лихо Бондарев наяривал завезённую с Германии тирольскую польку «Роза Мундо». Слов её никто не знал, но наша шпана придумала свой текст, начинающийся словами : « По блату, по блату дала девчонка брату, а мамка адвокату, а тётка — солдату......» Свой вклад в этот текст внёс и я.

Представьте себе картину: на танцплощадке в полумраке кружат пары (единственная  лампочка едва светит над входом). Над ними  время от времени пролетают  и начинают  кружиться летучие мыши, привлечённые , как мы считали, светлыми платьями девушек. Рядом в протоке квакают лягушки, а вокруг площадки на траве сидят и слушают музыку любопытные ребятишки, среди них и я, на которых после страшной войны  вдруг свалилась удивительная мирная жизнь с музыкой и танцами.  Всё казалось таким необыкновенным и чудесным. Прошло семьдесят пять  лет ,а память сохранила не только те мелодии, но и выражения лиц моих сверстников, очарованных той музыкой. А танго «Утомлённое солнце»  запало в душу особенно прочно  и я напевал его сам себе всегда в минуты лирического настроения. Впоследствии, отдыхая на Юге уже седовласым мужчиной и, танцуя с привлекательными женщинами это танго, я мыслями переносился туда, где впервые услышал эту мелодию.