Как уйти от штампов в литературном произведении ил

   На данное исследование меня вдохновил мой собственный литературный опыт, а также опыт прочтения мною некоторых рассказов начинающих писателей, которым, надеюсь, данное исследование будет полезным.

   Целью исследования стало рассмотрение и анализ приёмов ухода от штампов при создании произведения художественной литературы (рассказа, повести, романа, сказки и т.д.).

   Метод исследования: сравнительный анализ фрагментов из трёх сказок разных авторов, но с одинаковым сюжетом.

   Материалом для исследования послужили тексты следующих сказок:
 
   1) русская народная сказка «Волшебное зеркальце», год написания не известен;
 
   2) «Белоснежка» Братьев Гримм, написанная в 1812 году (в сборнике 1983 года издания она зафиксирована под названием «Снегурочка»);
   
   3) «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях» А. С. Пушкина, написанная в 1833 году по мотивам русской народной сказки «Волшебное зеркальце». 

    Во-первых, следует определиться с самим понятием штампа в литературе, коль скоро мы берёмся анализировать, как можно от него уйти и, главное, зачем это делать?

   «Штамп в литературе – это выражение, фраза или образ, которые повторяются в текстах снова и снова. Они обычно вызывают ощущение дежавю (от франц. d;j; vu – уже виденное) у читателей, так как ими пользуются многие писатели, и часто цитируются в других произведениях. Литературные штампы включают в себя общие характеристики персонажей, заезженные фразы, диалоги или даже целые сюжетные линии» [dzen.ru1].

   Итак, основная черта штампа – повторение. Собственно из самого короткого определения литературного штампа – «уже виденное» - и можно понять, почему штамп – это, скорее, минус произведению, чем плюс. При чтении похожего сюжета, при знакомстве с уже знакомыми по другим произведениям персонажами неизбежно возникает ощущение вторичности написанного, а то, что вторично, имеет мало ценности. У читателя возникают логичные вопросы: для чего написано то, что уже было написано кем-то другим? зачем повторять уже сказанное? что принципиально нового несёт для меня повторение? что ещё не сказано в этом знакомом сюжете, или как ещё можно переосмыслить мотивы знакомых вроде бы поступков знакомых персонажей? на какую ещё мысль может навести эта история?

   И вот для того, чтобы ответить на эти вопросы, которые неизбежно возникнут у вдумчивого, серьёзного читателя, и нужно, на наш взгляд, стремиться уйти от штампа. Этой необходимостью и обусловлена значимость предпринятого исследования.
Использование штампа в произведении может быть оправданным при условии, что, обозначив его в начале истории, автор тут же стремиться преобразовать знакомую, т.е. штампованную, сюжетную линию в нечто новое, оригинальное, такое, что ещё никто никогда не видел. Другими словами, настоящий писатель, как настоящий волшебник, превращает дежавю в жамевю (от франц. jamais vu – никогда не виденное). А как это можно сделать, попробуем разобраться на примерах сказок со схожим сюжетом о красивой и злой мачехе и ее волшебном зеркальце. Мачеха позавидовала красоте своей падчерицы и умертвила её. Сюжет всем знакомый со школы: все читали на уроках литературы «Сказку о мёртвой царевне и семи богатырях» А. С. Пушкина; наверняка многим читали в раннем детстве сказку Братьев Гримм «Белоснежка и семь гномов» («Снегурочка» в некоторых изданиях). А уж мультфильмы по этим сказкам, думаю, точно все видели. И есть ещё русская народная сказка с таким же сюжетом – «Волшебное зеркальце».
Итак, посмотрим на зачин этих трёх сказок с похожим сюжетом и сравним: так ли уж эти зачины похожи?

   1.  «Волшебное зеркальце»:
 «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был купец-вдовец; у него были сын, да дочь, да родной брат… В одно время собирается купец в чужие земли ехать, берёт с собой сына, а дома оставляет дочку; призывает он своего брата <…> А купеческая дочь была уже на возрасте и такой красоты неописанной, что хоть целый свет изойди, а другой подобной не сыщешь! Пришла дяде нечистая дума в голову, стал он приставать к красной девице».

   2. Б. Гримм «Снегурочка» («Белоснежка»):
 «Это было в середине зимы. Падали снежинки, точно пух с неба, и сидела королева у окна, - рама его была из чёрного дерева, - и королева шила. Когда она шила, то загляделась на снег и уколола иглою палец, - и упало три капли крови на снег. И красное на белом снегу выглядело так красиво, что подумала она про себя: ‘Вот если б родился у меня ребёнок, белый, как этот снег, и румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево на оконной раме!’
И родила королева вскоре дочку, и была она бела, как снег, румяна, как кровь, и такая черноволосая, как чёрное дерево, - и прозвали её потому Снегурочкой (Белоснежкой). А когда ребёнок родился, королева умерла.»

   3. А. С. Пушкин «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях» 1833 года написания:
         «Царь с царицею простился,
          В путь-дорогу снарядился,
          И царица у окна
          Села ждать его одна.
          Ждет-пождет с утра до ночи,
          Смотрит в поле, инда очи
          Разболелись глядючи <…>
          Не видать милого друга!
          Только видит: вьется вьюга,
          Снег валится на поля,
          Вся белешенька земля.
          Девять месяцев проходит,
          С поля глаз она не сводит.
          Вот в сочельник в самый, в ночь
          Бог дает царице дочь.
          Рано утром гость желанный,
          День и ночь так долго жданный,
          Издалеча наконец
          Воротился царь-отец.
          На него она взглянула,
          Тяжелешенько вздохнула,
          Восхищенья не снесла
          И к обедне умерла.»

    Итак, проследим на этих трёх фрагментах, как повторение преобразуется в нечто новое. Сначала посмотрим на сходство.

    В сказке Б. Гримм и в сказке А. С. Пушкина представлено одно и тоже время действия – зима – и одна и та же ситуация – королева (у Гримм) и царица (у Пушкина), сидящая у окна и глядящая на снег: «Это было в середине зимы. Падали снежинки, точно пух с неба, и сидела королева у окна <…> загляделась на снег <…> (Б. Гримм); «И царица у окна Села ждать <…> Только видит:
вьется вьюга, Снег валится на поля, Вся белешенька земля.» (А. С. Пушкин).

    Отход от штампа (от похожести) начинается в сказке А. С. Пушкина тогда, когда, в отличие от сказки Б. Гримм, Пушкин обращается к внутренней мотивации героини, к её чувствам, выписывая их при помощи эпитетов, показывающих отношение царицы к мужу: «милого друга», «гость желанный, день и ночь так долго жданный». Эпитеты придают тексту эмоциональность, а героине – человечность. Царица у Пушкина и королева у Гримм смотрят на снег по-разному: с разной мотивацией, которая по-разному их характеризует и делает каждую из них не похожей на другую.
   Королева у Гримм «загляделась на снег», когда она шила, потому что снег падал «точно пух с неба». Вероятно, ей это просто показалось красивым. Никаких особых чувств королева при этом не испытывает. Во всяком случае, об этом не сказано.
   Царица у Пушкина смотрит в окно на вьюгу, потому что ждёт царя. Долго и терпеливо:
    
    «Ждет-пождет с утра до ночи,
     Смотрит в поле, инда очи
     Разболелись глядючи
     С белой зори до ночи …»

    И мы понимаем, что так ждут человека, которого сильно любят: царица у Пушкина – любящая, а потому – более живая, уже выбивающаяся из схемы. Мы вместе с ней словно чувствуем, как слепит глаза яркий снег за окном, и как от него они начинают болеть. Чувства и боль царицы передаются и нам. В то время, как о чувствах королевы из сказки Б. Гримм, повторюсь, нам ничего не известно: любит ли она своего короля – мы не знаем. А потому к ней не возникает сопереживания, как к царице у Пушкина.

    Дальше проследим, как у каждой героини появляется дочь. И здесь мы снова сталкиваемся с разной мотивацией. У Б. Гримм: «<…> и упало три капли крови на снег. И красное на белом снегу выглядело так красиво, что подумала она про себя: ‘Вот если б родился у меня ребёнок, белый, как этот снег, и румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево на оконной раме!’
    И родила королева вскоре дочку, и была она бела, как снег, румяна, как кровь, и такая черноволосая, как чёрное дерево <…>». Здесь мы видим фокус внутренней мотивации на внешних объектах, которые королеве кажутся красивыми: снег, кровь на снегу (очень тревожный, кстати, символ, ассоциация с болью и потерей невинности, со смертью), чёрное дерево, из которого сделана оконная рама. То есть королева предпочитает красоту внешнюю, неодушевлённую и своего будущего ребёнка она как бы лепит, собирает из разных материалов – снега, крови, дерева. Подобно тому, как дети лепят снежную бабу – холодную и бездушную. Королева словно «заказывает» себе ребёнка с определённой внешностью – белый, как снег, румяный, как кровь, черноволосый, как дерево – и готова принять его только при условии, что он будет красив. И ни слова, ни мысли о душевных качествах будущего ребёнка.

    Как появляется дочь у царицы из сказки Пушкина?
      
        «Девять месяцев проходит,
         С поля глаз она не сводит.
         Вот в сочельник в самый, в ночь
         Бог дает царице дочь.»
   
    Снова мы видим мотив долгого ожидания любимого мужа («С поля глаз она не сводит») и, как награда за это ожидание, за любовь, дочь ей даёт Бог, который есть сама любовь. То есть царевна у Пушкина – это плод любви двух людей, в то время, как Снегурочка (Белоснежка) – плод, скорее, амбиций королевы, любящей яркое, красивое. И рождается царевна в сказке Пушкина в сочельник – день накануне праздника Рождества Христова, как предвестие радости, встречи с Богом.
Теперь посмотрим, как умирают героини обеих сказок.

    У Пушкина царица, опять же, умирает от любви, от долгого ожидания, от чрезмерной радости встречи с долгожданным супругом, от «восхищенья»:
      
       «Издалеча наконец
        Воротился царь-отец.
        На него она взглянула,
        Тяжелешенько вздохнула,
        Восхищенья не снесла
        И к обедне умерла».

    В сказке Гримм смерть королевы передаётся одной краткой фразой, не несущей никакого эмоционального отношения к этому факту: «А когда ребёнок родился, королева умерла». Просто сухой факт. Причина смерти не указана. Впечатление даже такое, что королева умерла потому, что у неё родился ребёнок, как бы уступая место новой жизни. Мотив смерти, связанный с кровью на белом снегу, зародился и будет связан с образом Снегурочки и дальше. 

    В русской народной сказке «Волшебное зеркальце», по мотивам которой написана сказка Пушкина, у купца уже есть сын и дочь, а жены нет, он – вдовец. Здесь тоже, как и в сказке Б. Гримм, краткие перечисления фактов без раскрытия внутреннего мира персонажей, которые в сказке Пушкина получают эмоциональное наполнение, что, в свою очередь, способствует развитию целой истории любви царицы к своему супругу.

    А как ведут себя супруг-царь у Пушкина и король у Б. Гримм? Оба совершают один и тот же поступок – женятся снова. То же делает и купец-вдовец из «Волшебного зеркальца». Опять повторение! Как от этого уйти? Пушкин и здесь вносит отличие в поступок своего персонажа от поступков вдовца-купца и короля.

    В «Волшебном зеркальце»: «закупив товаров, вернулся купец домой и, немного погодя, женился на другой жене». 

    В «Снегурочке» («Белоснежке»): «Год спустя взял король себе другую жену».

    В «Сказке о мёртвой царевне»:

      «Долго царь был неутешен,
       Но как быть? и он был грешен;
       Год прошел как сон пустой,
       Царь женился на другой.»

    И снова мы наблюдаем в первых двух сказках сухое перечисление фактов: «закупил товары, вернулся, женился»; «год спустя <…> взял другую жену». Сосредоточенность авторов на внешних событиях без обращения к внутренним переживаниям героев. Герои, подобно марионеткам, послушно выполняют волю автора, не выражая своего личного отношения к ней: по логике сюжета им положено жениться, иначе в сказке не появится злая мачеха – антагонист главной героини, - и они безропотно женятся.
    Царь же у Пушкина словно противится воле автора; он продолжает любить умершую царицу («Долго царь был неутешен»), тоскует по ней. Время – год – проходит для него «как сон пустой»: он словно не живёт без любимой, а спит, ощущает пустоту, бессмысленность своего существования, что, в свою очередь, приводит его к неизбежному вопросу: «Но как быть?». И здесь мы без труда прочитываем: как быть одному? без любимой женщины? как вынести бремя одиночества? Персонаж, через автора, словно спрашивает совета у читателя. И ответ напрашивается сам собой – снова стать кому-то нужным, полюбить, найти другого человека, о котором сможешь заботиться. Но, в то же время, через несобственно-прямую речь – «и он был грешен» - передаётся и чувство вины персонажа, т.е. в нём возникает внутренняя раздвоенность, образ становится более сложным, а это уже отход от штампа: он понимает, что своей новой женитьбой он в какой-то степени предаёт забвению память о покойной супруге, но он не может больше жить как во сне.

   Итак, мы видим, что, хотя по сюжету царь тоже должен жениться, но он долго («Долго царь был неутешен») не может этого сделать, словно обретая свою – человеческую! – волю и как бы сопротивляясь сюжету и автору. В этом ещё одно проявление отхода от штампа в сказке Пушкина: персонаж обретает свою волю, очеловечивается, усложняется, перестаёт быть марионеткой, схемой. Способ этого отхода – раскрытие внутренних переживаний персонажа, чего нет в «Волшебном зеркальце» и в «Снегурочке». Если купец из «Волшебного зеркальца» и король из «Снегурочки» женятся по логике сюжета, то царь у Пушкина женится от безысходности, от одиночества. Мы вернёмся к этой мысли, когда будем анализировать образ злой царицы из «Мёртвой царевны».

    Теперь обратимся к образам красивых, но злых мачех в сказках: купчихи, королевы и царицы.

    1. Купчиха из «Волшебного зеркальца» подчиняется логике сюжета так же, как и купец-вдовец и король из «Снегурочки». Образ купчихи в русской народной сказке строится на:
1) описании её внешности - «Была эта купчиха красоты неописанной и имела у себя волшебное зеркальце» - как видим, довольно лаконичное, без обращения к психологическим характеристикам героини;
2) описании её поступков в отношении падчерицы, продиктованных недовольством купчихи на слова зеркальца: «Не полюбились эти речи мачехе, тотчас позвала к себе злую старушонку: ‘На, - говорит, - тебе колечко…’»; «Спустя несколько времени заглянула купчиха в своё зеркальце и узнала, что её падчерица по-прежнему жива и прекрасна; позвала старуху, даёт ей ленточку и говорит: ‘Ступай к белокаменному дворцу, где живёт моя падчерица, и отдай ей этот гостинец!..’»; «Прошло ещё несколько дней – заглянула купчиха в зеркальце: опять жива её падчерица. Позвала старуху». 
Как видим, внутренняя мотивация героини раскрывается очень скупо: одним только глаголом в отрицательной форме «Не полюбились».

    2. Королева из «Снегурочки» / «Белоснежки» внутренне раскрыта более полно, детальнее. Здесь к описанию внешности добавляется описание характера – черты личности: «Это была красивая женщина, но гордая и надменная, она терпеть не могла, когда кто-нибудь превосходил её красотой».
Здесь, особенно во фрагменте «она терпеть не могла, когда кто-нибудь превосходил её красотой», мы наблюдаем начало внутренней мотивации королевы, которая в будущем станет движущей силой её поступков.
   Далее мы видим развитие внутренней мотивации героини, когда зеркальце сообщает ей, что она уже не самая красивая в стране: «Испугалась тогда королева, пожелтела, позеленела от зависти. <…> и сердце у ней разрывается, так невзлюбила она девочку. И зависть, и высокомерие разрастались, как сорные травы, в её сердце <…> и не было ей отныне покоя ни днем, ни ночью». Посмотрите, как оживает образ, как он из схемы превращается в живого человека, и как это удаётся авторам: «Испугалась», «позеленела от зависти», «сердце разрывается», «невзлюбила» - чувства, свойственные любому человеку, сравниваются с сорными травами: «разрастались, как сорные травы, в её сердце». Она перестала ведать покой («и не было ей отныне покоя ни днем, ни ночью»), а значит обрела внутреннюю готовность к действию. Но главное то, что мы видим чувства героини, начинаем отчасти понимать её, в чём-то узнавать самих себя в этой королеве: кто не испытывал страх, обиду, зависть, ревность? И достигается это путём использования эмотивных глаголов, перечисленных выше.
   Нарастание внутреннего напряжения королевы показано и через её речь, когда она велит егерю отвести Снегурочку в лес: «… я больше видеть её не могу». Примечательно, что авторы заставляют свою героиню сказать не «не хочу», а именно «не могу», как бы подчёркивая, что королева не может справиться со своими тёмными чувствами, с вспыхнувшей ненавистью, что эта ненависть – сильнее её самой. И с этого ракурса ей вроде как можно даже по-человечески посочувствовать. Образ королевы несколько усложняется: с одной стороны, она – злодейка, с другой – слабая женщина.
   Дальнейшие действия королевы – её попытки извести падчерицу и окончательное поражение – также сопровождаются описанием её эмоций – страха и гнева: «Испугалась тогда королева, - она ведь знала, что зеркальце говорит правду…»; «Когда она услыхала такой ответ, вся кровь прилила у ней к сердцу, так как она испугалась…»; «Услыхав, что говорит зеркало, она вся задрожала-затрепетала от гнева.
- Снегурочка должна погибнуть, - крикнула она, - даже если бы это мне самой стоило жизни!». Успокаивается королева только тогда, когда ей удаётся наконец отравить падчерицу ядовитым яблоком: «Успокоилось тогда её завистливое сердце, насколько может подобное сердце найти себе покой». Вторая часть фразы – «насколько может подобное сердце найти себе покой» - как бы опровергает первую, создавая таким образом своеобразный синтаксический оксюморон (противоречие), что опять же дополняет сложность образа королевы и вновь подчёркивает её неспособность совладать с собственной внутренней тьмой. Это же усилено концовкой сказки и печальным концом королевы: « <…> и стало ей так страшно, так страшно, что она не знала, как ей с собой совладать. <…> не было ей покоя – ей хотелось пойти и посмотреть на молодую королеву. <…> и от страха и ужаса – как стояла, так на месте и застыла».
Итак, королеву у Б. Гримм на протяжении всей истории сопровождают чувство страха потерять свою репутацию первой красавицы и обида на соперницу, желание уничтожить её. И в то же время она предстаёт перед читателем, как человек, у которого не получается обуздать свои страхи и ненависть. Через раскрытие психологического портрета героини она выглядит хоть и однозначно плохой, злой, завистливой, но, в то же время, поразительно живой, несхематичной, в отличие от купчихи из «Волшебного зеркальца».

   3. Царица у Пушкина обретает неоднозначность уже в самом начале её появления в сказке: 

    «<…> молодица
     Уж и впрямь была царица:
     Высока, стройна, бела,
     И умом и всем взяла;
     Но зато горда, ломлива,
     Своенравна и ревнива.»

   Неоднозначность образа царицы выражена в том, что в отличие от купчихи в «Волшебном зеркальце» и королевы в «Снегурочке» А. С. Пушкин, помимо отрицательных качеств, наделяет свою героиню и положительными (во всяком случае, об одном он говорит прямо в тексте): «И умом и всем взяла». Кроме того, гордость и своенравие царицы могут сменяться и прямо противоположными чертами – добродушием и приветливостью, но… не с людьми, а со своим волшебным зеркальцем:

          «С ним одним она была
           Добродушна, весела,
           С ним приветливо шутила
           И, красуясь, говорила:
           <…>»

   Почему лучшие качества царицы проявлялись не с людьми, а с зеркалом, мы уже знаем:

          «Ты, конечно, спору нет:
           Ты, царица, всех милее,
           Всех румяней и белее.»
   
   И здесь же, после этих слов зеркальца, проявляются и другие яркие качества царицы – артистизм и эмоциональность, усиливающие проявление её индивидуальности:

          «И царица хохотать,
           И плечами пожимать.
           И подмигивать глазами,
           И прищелкивать перстами,
           И вертеться подбочась,
           Гордо в зеркальце глядясь.»

    Так и видим, как царица исполняет свой танец удовольствия.
Последующие действия царицы, когда она узнаёт, что не она больше всех милее, всех румяней и белее, а повзрослевшая и похорошевшая царевна, повторяют композиционно и эмоционально действия купчихи из «Волшебного зеркальца» и королевы из «Снегурочки»:

          «Делать нечего. Она,
           Черной зависти полна,
           Бросив зеркальце под лавку,
           Позвала к себе Чернавку
           И наказывает ей,
           Сенной девушке своей,
           Весть царевну в глушь лесную
           И, связав ее, живую
           Под сосной оставить там
           На съедение волкам.»

   Непохожей становится смерть царицы: если купчиху и королеву наказывают жестокой казнью, убивая в конце, то царица у Пушкина умирает сама, от тоски:

          «Злая мачеха, вскочив,
           Об пол зеркальце разбив,
           В двери прямо побежала
           И царевну повстречала.
           Тут ее тоска взяла,
           И царица умерла.»

    Вот ещё одно новое чувство, которым Пушкин награждает свою героиню и которого нет ни у купчихи, ни у королевы: в их душах царит лишь страх не быть первыми и неумение справиться с ним. Царица же у Пушкина испытывает ещё и тоску.

    Если взглянуть на значение слова «тоска», то мы обнаружим связь чувства тоски с чувством одиночества, безысходности: «Тоска – состояние душевной печали, уныния, безысходности. Часто связано с чувством одиночества, неприятия себя или окружающего мира, потерей смысла жизни или ценностей» [интернет-источник]. То есть царица у Пушкина, говоря современным языком, умирает от депрессии, возможно, от осознания не только своей неудачи в соперничестве, но и осознания своего одиночества. А это уже делает её не просто злодейкой, а несчастной злодейкой. Можно, конечно, возразить на это, что всё её несчастье – из-за неё самой, её гордыни, эгоизма, своенравия и т.п. Но, с другой стороны, такая неоднозначная гибель – когда зло само себя наказывает – заставляет по-новому взглянуть на образ царицы и переосмыслить его именно в контексте женской несчастливости.

   В чем же заключается эта несчастливость царицы? Пронаблюдаем ещё раз жизнь царицы от начала её появления в сказке и сравним с жизнью царевны, а точнее – сравним разность отношений всех к царице и царевне.
   И здесь вступают в нравственное противоборство не только эти два персонажа – злая мачеха и её кроткая падчерица, - но и то, что автор сказал, с тем, что он не сказал или сказал смутными полунамёками.
   Итак, вернёмся снова к царю, который стал вдовцом, и вспомним, почему он женится на новой царице, ставшей впоследствии злой мачехой своей падчерице:

    «Долго царь был неутешен,
     Но как быть? и он был грешен;
     Год прошел как сон пустой,
     Царь женился на другой.»

   Что же мы видим? Ни слова о любви. Женитьба на другой связана у царя с грехом («и он был грешен»), с безысходностью («Но как быть?»), с желанием выйти из пустоты («Год прошел как сон пустой»), но никак не с любовью к новой жене. Новая царица входит в свою новую семью нелюбимой. И отсюда вопрос: а не даёт ли ей зеркальце именно то, что должен бы давать муж, - восхищение её женской красотой? Любовь? Нет, зеркальце не даёт, конечно, настоящей любви, но оно даёт царице её иллюзию. И, может, именно поэтому она с ним добродушна, весела? Вообще, на протяжении сказки, возникает впечатление, что кроме зеркальца ей и поговорить-то не с кем. Не спровоцировал ли царь своей женитьбой от безысходности, к которой (женитьбе) он ещё и относится как к греху, внутреннее одиночество царицы, и, может быть, отсюда её ревность, зависть к падчерице? С царицей кроме зеркальца не только никто на протяжении всей истории не разговаривает (не считая Чернавки, которой она велит убить царевну), но и вообще мы не видим, чтобы хоть кто-то интересовался, чем она живёт. Она – словно в вакууме, в стороне ото всех, в том числе и от мужа.

   Теперь обратимся к царевне, а точнее – к тому, как к ней относится её окружение. В тексте сказки мы найдём несколько свидетельств любви окружающих к царевне. Первое упоминание о любви к царевне, когда её в лесу отпускает Чернавка:

   «Та, в душе её любя,
    Не убила, не связала,
    Отпустила и сказала:
    <…>»

   Второе, когда «молва трезвонить стала: дочка царская пропала!», а вот реакция царя и жениха царевны – королевича Елисея:

    «Тужит бедный царь по ней.
     Королевич Елисей,
     Помолясь усердно богу,
     Отправляется в дорогу
     За красавицей-душой,
     За невестой молодой.»

   Подчёркнутые слова говорят об отношении любви к пропавшей царевне: «тужит», «красавица-душа». Как видим, здесь нет равнодушия. И сравним теперь с реакцией окружающих на смерть царицы:

     «Лишь её похоронили,
      Свадьбу тотчас учинили.»

  Пришла царица не особо нужной и ушла так же. Жизнь царицы прошла в ненужности окружающим, отсюда – её одиночество. Оно, может быть, не прочитывается столь явственно, но, повторюсь, из отдельных слов, приведённых выше, его можно почувствовать. Поэтому образ царицы усложняется по сравнению с образами купчихи и королевы: царица у Пушкина – злая, возможно, потому, что одинока и нелюбима. Как видим, об образе царицы появляется желание поразмышлять и где-то даже по-человечески пожалеть, что жизнь человека столь неординарного была потрачена на злые дела и пропала бесславно. И в этом тоже отход от штампа – от общепринятого взгляда читателя на злую мачеху только как на отрицательного персонажа. Отрицательность мачехи у Пушкина сопровождается её одиночеством и несчастливостью.

   Образы падчериц в трёх сказках, хоть в основном и подчиняются общей логике сюжета, имеют схожие сюжетные линии, всё же содержат и отличия, которые делают их непохожими друг на друга. 

   Образ Снегурочки (Белоснежки) – наиболее схематичен из всех трёх образов падчериц. Мы не увидим в сказке обращения к внутреннему миру героини, не узнаем её характера, его словно нет. Показаны только действия девушки и дано описание её внешности. Одно из немногих обращений к эмоциям героини мы наблюдаем, когда её хочет убить егерь по приказу королевы и потом, когда егерь всё же отпускает её, и она остаётся одна в лесу: «Осталась бедная девочка в дремучем лесу одна-одинёшенька, и в страхе она оглядела все листики на деревьях, не зная, как ей быть дальше…»
   Как видим, Снегурочка испытывает страх. Страх же она испытывает при виде семи гномов (карликов): «Проснулась Снегурочка, увидела семерых карликов и испугалась».
   Примечательно, что хоть карлики и были ласковы со Снегурочкой, они всё же, разрешая ей остаться у них, руководствовались больше прагматическими мотивами: Снегурочка могла остаться у них при условии, что она согласится вести у них хозяйство, то есть будет вместо служанки:
«<…> - если ты согласна, то можешь у нас остаться, и будет у тебя всего вдосталь».
   Когда мы читаем о жизни Снегурочки у карликов, также не видим обращения к чувствам героини: она «содержала избушку в порядке», вела хозяйство, как было условлено, и этим ограничивается описание её жизни – только внешние события. Это героиня-функция: она действует строго по задумке авторов, но как человек себя не раскрывает. Что её радует, что мучает – мы не знаем. Её действия не окрашены эмоционально.
   То же и при встрече с королевичем, пленившемся красотой мёртвой Снегурочки:
  « - Ах, господи, где это я? – воскликнула она.
Королевич, обрадованный, ответил:
    - Ты со мной, - и рассказал ей всё, что произошло, и молвил: - Ты мне милее всего на свете; пойдём вместе со мной и ты будешь моей женой.
Снегурочка согласилась и пошла <…>; и отпраздновали они свадьбу».

   Как видим, опять никакого обращения к чувствам героини или к их зарождению (понравился ли ей королевич, которого она видит впервые в жизни, или нет – не известно), одни действия без эмоциональной окраски: «согласилась и пошла». Потому что должна была пойти по логике сюжета.

   Купеческая дочь из «Волшебного зеркальца» представлена, на наш взгляд, более характерной: помимо внешности, в её действиях и мнении о ней других персонажей мы видим и понимаем её характер:
«Пошла как-то девица в баню, дядя за нею – только в дверь, она хвать полный таз кипятку и окатила его с головы до ног».
   Описана сцена покушения дяди на честь племянницы. В этом кратком, но энергичном, выразительном действии – «хвать полный таз кипятку и окатила» - показана решимость девушки, её умение постоять за себя, девичья гордость и скромность. А вот слова людей, знающих купеческую дочь:
«Все в один голос хвалят её-не нахвалятся: и тиха-то, и скромна, и бога знает, и добрых людей слушается».
   Любовь к близким и эмоциональность героини проявляются в отрывке, когда брат приезжает, чтобы убить её по приказу отца и дядиному навету:
«… та обрадовалась, кинулась к нему навстречу, обнимает, целует: ‘Милый братец! Как тебя господь принёс? Что наш родимый батюшка?’»

   Здесь не только действия героини, но и её слова характеризуют её как личность эмоциональную, восприимчивую, способную на искреннюю привязанность и любовь. То есть в этом случае мы наблюдаем как бы «оживление» образа, отход от схемы и наделение персонажа человеческими свойствами и реакциями, поэтому начинаем ему сопереживать.
   В отличие от действий Снегурочки действия купеческой дочери сопровождаются эмотивной лексикой (словами, выражающими чувства) – в данном примере глаголами «обрадовалась», «кинулась», «обнимает», «целует» и словами обращения к любимому братцу «Милый братец!», словами об отце «наш родимый батюшка».
   Последующие события в жизни купеческой дочери отчасти композиционно повторяют события, происходящие и со Снегурочкой: её так же трижды пытается убить мачеха и убивает при помощи волшебного волоска. Снегурочку (Белоснежку) умерщвляют ядовитым яблоком. Потом так же появляется царевич и влюбляется в мёртвую красавицу. Освободив её от волшебного волоска, царевич пробуждает купеческую дочь и женится на ней. Она соглашается так же, как Снегурочка, подчиняясь логике сюжета, о чувствах девушки ни слова: любит ли она царевича или нет – доподлинно не известно.

   Образ царевны у Пушкина видится нам чуть более раскрытым внутренне, чем образы Снегурочки и купеческой дочери. Вначале нам представляют внешность героини и некоторые черты характера:

    «Белолица, черноброва,
     Нраву кроткого такого».

Здесь мы видим пересечение с внешностью Снегурочки («и была она бела, как снег, румяна, как кровь, и такая черноволосая, как чёрное дерево») и с чертами характера купеческой дочери («и тиха-то, и скромна, и бога знает, и добрых людей слушается»). Пока всё повторяется. И что же дальше и практически сразу делает Пушкин? Он вносит изменения в сюжетную линию царевны и королевича Елисея, обогащая её таким образом не только композиционно, но и содержательно:

    «И жених сыскался ей,
     Королевич Елисей».

  В отличие от сюжетных линий Снегурочки и купеческой дочери с их спасителями, Пушкин сводит царевну с королевичем до гибели царевны, до всех её испытаний. Для чего это было нужно? Отчасти ответ мы найдём в ещё одном дополнительном сюжетном эпизоде, которого нет ни в «Снегурочке», ни в «Волшебном зеркальце»: когда богатыри предлагают царевне выбрать себе мужа среди них:

   «Помири нас как-нибудь:
    Одному женою будь,
    Прочим ласковой сестрою».

Что же царевна?

  «Как мне быть? Ведь я невеста.
   Всех я вас люблю сердечно;
   Но другому я навечно
   Отдана. Мне всех милей
   Королевич Елисей».

  Итак, изменение сюжетной линии царевны и Елисея привело к расширению и обогащению образа царевны: героиня раскрывается как человек, способный хранить верность другому человеку и любить вопреки обстоятельствам. Здесь, опять же в отличие от двух других сказок, мы видим отношение героини к своему спасителю.
«Оживление» образа царевны усиливается также её и Елисея реакцией на встречу, когда Елисей разбивает хрустальный гроб, и царевна пробуждается:

   «И встаёт она из гроба…
    Ах!.. и зарыдали оба».

Вот оно – типично человеческое проявление радости на встречу с любимым. Ни Снегурочка, ни купеческая дочь не рыдают при встрече с влюблёнными в них царевичем и королевичем. Герои у Пушкина рыдают, и мы понимаем, что они любят друг друга.
   Другая часть ответа – на наш взгляд, самая главная – на вопрос зачем Пушкину понадобилось менять сюжетную линию Елисея и царевны содержится в том, как проявляется образ Елисея в сказке. И здесь мы подходим к образам царевичей в трёх сказках.
 
   Если пути царевича из «Волшебного зеркальца» и королевича из «Снегурочки» примерно похожи (оба находят мёртвых красавиц случайно и влюбляются в их неодушевлённую, мёртвую красоту; души девушек, их личности были им не знакомы), то путь Елисея в сказке Пушкина отмечен существенными отличиями: свою царевну он знал и любил ещё до её побега из дома и отправился на её поиски сам, добровольно:

   «Королевич Елисей,
    Помолясь усердно богу,
    Отправляется в дорогу
    За красавицей-душой,
    За невестой молодой».

 Примечательно, что для Елисея его царевна – не просто красавица, но «красавица-душа» (смещается смысловой акцент с внешней красоты на красоту души), что, вероятно, говорит о том, что ему люба в ней не столько красота внешняя, сколько душа – красота внутренняя. И символизирует царевна, возможно, не только девичью красоту и молодость, но, прежде всего, красоту души. А значит Елисей без царевны – всё равно, что без души, без радости, поэтому обрести царевну для него – это обрести душу.

   Итак, мы видим, что в отличие от героев двух других сказок Елисей любит красоту одухотворённую, живого человека, а не мёртвую красавицу. Этим он становится менее схематичен и более правдоподобен, очеловечен.
Кстати, у Елисея есть имя в отличие от героев «Волшебного зеркальца» и «Снегурочки». Его имя – Елисей – в переводе на русский язык означает «спаситель».
   О любви Елисея к царевне говорит его готовность отправиться сразу на поиски пропавшей невесты, в отличие от, скажем, царевича из «Волшебного зеркальца». Сравним, когда царевич из «Волшебного зеркальца» узнаёт о мнимой гибели купеческой дочери:
«Царевич потужил-поплакал, да ведь со дна моря не воротишь; видно, такова судьба ей назначена! Погостил царевич у своего тестя несколько времени и велел своей свите к отъезду готовиться…».   

   Елисей же у Пушкина тоже временами впадает в уныние, в тоску, что также создаёт правдоподобие образа (персонаж состоит не из одних достоинств, ему не чужда и душевная слабость; кроме того, его тоска по царевне говорит опять же о том, что она ему по-настоящему дорога), но вместе с тем он не прекращает борьбы:

    «… Королевич Елисей
     Между тем по свету скачет.
     Нет как нет! Он горько плачет,
     И кого ни спросит он,
     Всем вопрос его мудрён;
     Кто в глаза ему смеётся,
     Кто скорее отвернётся;…»

Горько плачет, что вообще уж вроде и не по-мужски, но тем не менее продолжает скакать! Это сочетание силы и слабости делает персонажа неоднозначным, усложняет его, избавляя от картонности (шаблонности).
   Не находя поддержки и помощи у людей, Елисей обращается к силам Природы, что опять же подчёркивает целеустремлённость и силу духа героя: найти свою любовь вопреки всему – одолевающему унынию, насмешкам людей. Однако не всё так просто в сказке Пушкина, прямо как в жизни: автор заставляет своего героя пройти все круги внутреннего ада, когда надежду у него отбирают постепенно, шаг за шагом. В этом – горькая правда жизни, поэтому путь Елисея в отличие от путей двух других царевичей заставляет нас искренне сопереживать, а временами даже плакать.
Вот Елисей, отчаявшись найти помощь у людей, обращается к «красну солнцу».

    «Свет ты мой, -
     Красно солнце отвечало, -
     Я царевны не видало.
     Знать, её в живых уж нет.»

Снова – уныние, тоска, беспросвет:

    «Тёмной ночки Елисей
     Дождался в тоске своей,
     Только месяц показался,
     Он за ним с мольбой погнался…»
 
и, вместе с тем, новое усилие победить это своё уныние, новое действие, остановки нет: тоскует и гонится; плачет, но идёт вперёд. Путь Елисея – это путь его борьбы с самим собой, со своим отчаянием. Только тот достоин любви, кто за неё борется. И, как награда за это усилие, - новая надежда, которую даёт ему месяц:

    «’Погоди; об ней, быть может,
     Ветер знает. Он поможет,
     Ты к нему теперь ступай,
     Не печалься же, прощай.’
     Елисей, не унывая,
     К ветру кинулся, взывая: …».

   Показательно и интересно, что надежду Елисею внушает не солнце – символ светлого, жизнеутверждающего начала, а месяц – представитель тьмы. Солнце надежду, скорее, отбирает («Знать, её в живых уж нет»), точно иссушает её. Возможно, автор хотел показать, что перед настоящей любовью даже тьма отступает и начинает помогать любящим.

   Речевые средства, которыми Пушкин добивается более глубокого развития образа королевича, это глаголы движения – «с мольбой погнался», «к ветру кинулся, взывая», «он туда скорей идёт», «ударился всей силой» - говорящие о порывистости юноши, его целеустремлённости, и слова, передающие чувства, - «зарыдал», «с мольбой», «горько плачет», «дождался в тоске своей», - оживляющие образ Елисея и вызывающие сопереживание у читателя. Но самое главное – обе категории слов – слова чувств и слова движения – переплетаясь друг с другом, создают основной конфликт в душе героя – его борьбу с унынием.

   Итак, мы видим, что образ королевича в сказке Пушкина – значительно изменён в сравнении с образами царевича и королевича из двух других сказок. А изменение образа героя ведёт, в свою очередь, к изменению первоначального посыла, основной идеи произведения. Если в «Волшебном зеркальце» и «Снегурочке» основная идея – победа добра над злом, реабилитация добра и невинности, то в «Сказке о мёртвой царевне» - это победа в результате борьбы, причём борьбы со своими внутренними демонами – унынием, страхом, тоской. У Пушкина даже добро побеждает вопреки воле автора, который устами Солнца, Месяца и Ветра, казалось бы, не оставляет добру никаких шансов: царевна – мертва, всё!.. Но…

   А давайте посмотрим, как царевичи из трёх сказок оживляют своих возлюбленных. Разные способы тоже говорят о многом и ведут к разным посылам.

   Царевич из «Волшебного зеркальца» «нарвал чудесных цветов, принёс и стал расчёсывать мёртвой красавице русую косу да цветами голову убирать. Вдруг выпал из её косы волшебный волосок – красавица раскрыла очи…».

   В «Снегурочке» королевич велел своим слугам нести гроб с красавицей: «Но случилось так, что они споткнулись в кустах, и от сотрясения кусок отравленного яблока выпал из горла Снегурочки. Тут открыла она глаза…».

   Как видим, оживление красавиц даётся царевичу из «Волшебного зеркальца» и королевичу из «Снегурочки» без особых усилий: один случайно вычёсывает ядовитый волосок; другой вообще усилий не прикладывает, гроб за него несут слуги, а кусок яблока из горла Снегурочки тоже выпадает случайно, без усилий со стороны королевича.
   Есть, правда, нечто трогательное в оплакивании царевичем из «Волшебного зеркальца» невинно убиенной красавицы, погибшей красоты. Но в его слезах и готовности подчиниться царице-матери и похоронить девушку чувствуется смирение, покорность обстоятельствам: «… видно, такова судьба ей назначена…». Царевич из «Волшебного зеркальца», несмотря на свою любовь к купеческой дочери, всё время подчиняется чужой воле, пытающейся разлучить его с любимой: и когда царица велит ему похоронить девушку по обряду, и когда царь-отец велит ему ехать к тестю сушей, а купеческой дочери – жене сына – морем (спрашивается: зачем понадобилось разлучать сына с женой во время путешествия?), и когда ему доносят о том, что его жена якобы утонула в море. Как-то очень уж покорно он всё это принимает, не сопротивляясь.

   А что же делает Елисей у Пушкина, когда ветер окончательно отнимает у него надежду:

    «Ветер дале побежал,
     Королевич зарыдал
     И пошёл к пустому месту
     На прекрасную невесту
     Посмотреть ещё хоть раз».

Даже к мёртвой возлюбленной Елисей продолжает упорно стремиться. Сквозь отчаяние, сквозь слёзы. Причём, он не плачет, как царевич из «Волшебного зеркальца» («Заплакал царевич, пошёл в сад…»), а рыдает, а это более сильное проявление чувств. Но, в то же время, это не смирение, это боль потери, с одной стороны, и отчаянный протест против смерти, с другой.
   И вот, уже точно зная от ветра, что его невесты нет в живых, Елисей всё равно идёт к ней. А как он её воскрешает?

    «И о гроб невесты милой
     Он ударился всей силой.
     Гроб разбился. Дева вдруг
     Ожила. … ».

Ударился всей силой! Опять мы видим мотив силы духа человека – борьба до последнего, в отличие от двух предыдущих сказок. Там, повторимся, царевич и королевич любят, смиряясь, в то же время, перед судьбой. Бог как бы сам «управляет» ситуацию. Бог или случай. Здесь же Елисей один на один со своим горем, с мёртвой царевной. И помочь ему некому, кроме него самого. Поэтому и усилия он прикладывает сам, сам творит свою судьбу.

   Таким образом, если основную идею «Волшебного зеркальца» и «Снегурочки» можно выразить примерно одинаково: добро неизбежно победит – невинно пострадавший будет вознаграждён за свои страдания -, а зло неизбежно будет наказано (таков закон сказочного жанра), то в сказке Пушкина добро побеждает не само по себе, а создаётся упорством активно действующего героя; зло наказывается не насильственным, жестоким путём, а наказывает себя само.
   Расширение и изменение действий главного героя приводит к изменению его образа, что, в свою очередь, приводит к новой идее, не похожей на идею божественного провидения в «Волшебном зеркальце» и «Снегурочке» - счастье человека – в руках самого человека, а не сил Природы или счастливой случайности.

Выводы:

   В результате сравнительного анализа трёх сказок с похожим сюжетом нам удалось выделить следующие способы отхода от штампа:

1. Различия в развитии персонажей:

- разное описание: если в «Снегурочке» упор делается на внешнюю красоту героини и за рамками остаётся её внутренний мир, то в «Волшебном зеркальце» уже, помимо внешности, даётся описание характера героини, а в «Мёртвой царевне» внутренний мир героини получает свое развитие через описание её действий и речей, выражающих отношение к окружающим её людям; отсюда следующий способ:

- расширение образа вплоть до полного его изменения через различие мотиваций в выборе пути (купец из «Волшебного зеркальца» и король из «Снегурочки» женятся вторично по логике сюжета, их чувства остаются за рамками, а царь из сказки Пушкина женится от тоски по умершей царице; царевич из «Волшебного зеркальца» и королевич из «Снегурочки» влюбляются в мёртвую красоту и предпочитают принести гроб с красавицей к себе во дворец, чтобы просто любоваться ею, Елисей же отправляется на поиски живого человека, которого он знал и любил, и предпочитает не пассивно любоваться своей умершей возлюбленной, а разбить гроб со всей силы и разбудить красавицу).

2. Добавление дополнительных сюжетных эпизодов, что ведёт к обогащению образов героев (царевна отказывает богатырям, потому что любит Елисея; Елисей обращается к силам Природы, что говорит о его упорстве в достижении цели и любви вопреки). Отсюда следующий способ:

3. Введение новых персонажей: Солнце, Месяц и Ветер, к которым обращается Елисей и которых нет в двух других сказках, с одной стороны, помогают ему, направляя, но, в то же время, отнимают у него последнюю надежду, приводят его к мёртвой царевне, а оживить её ему предстоит самому.

4. Усложнение образа героя путём сочетания в нём силы и слабости: Елисей то «горько плачет», то «гонится» за Месяцем, «с силой разбивает гроб» и т.д.

5. Подтекст, недосказанность связана, как нам видится, с образом мачехи в сказке Пушкина: с одной стороны, она – злая, с другой, по-женски несчастливая, то есть, возможно, отчасти из-за недолюбленности и одиночества, поэтому в конце её никто не наказывает, она умирает сама, от тоски.