На заборе птичка сидела

Кто знает, когда попадает в душу первое зёрнышко, из которого потом произрастёт тяга к музыке? К дочке оно, наверное, попало от отца с матерью, когда они пели дуэтом изысканный романс "Не искушай меня без нужды". Их голоса переплетались лианами, переходя от партии к партии - то голос матери в альтовом, а отца в теноровом тоне, то наоборот, когда мать выводила тоненьким сопрано, а отец своим бархатным баритоном. Это было волшебно: "Разочарованному чужды все обольщенья прежних дней". Не понимая особо значения витиеватых фраз, а просто следя за переливами голосов, их сплетением, Галинка даже переставала дышать вплоть до последнего: "В душе моей одно волненье, а не любовь пробу-у-у-у-у-у-дишь ты"...

И ещё забавная песенка про Уверлея, который оставил дома Доротею - эту песенку она уже сама вовсю распевала, живо представляя в картинках ноги незадачливого пловца, торчащие вверх посреди пруда, а также скорбную статую в античном стиле его подруги на берегу пруда.

В младших классах - там попроще - частушки про матрёшек, хоровод из которых Галя выводила на сцену - она же и пела: "Мы матрёшки я и ты - ничего, что мы просты", - а потом уводила: "Провожай матрёшь, не жалей ладош!". Ну, это всё легкотня, детский лепет.

Как-то утречком в выходной Галя вышла в сад полюбоваться цветочками вдоль дорожки, плодиками на деревьях, что начинали набирать вес, поискать ягодки у забора. Настроение было прекрасное. И она запела просто так, ни для кого: " На заборе птичка сидела и такую песенку пела: ла-ла-ла..."
Папа с братом Юриком, что оказались неподалёку, вдруг прервали свои занятия, повернулись - и так стояли чуть не раскрывши рты, а потом разом принялись смеяться и ей подпевать - вот она сила искусства!

А потом, уже в школьном возрасте - пластинки, пластинки заслушанные до дыр. Непередаваемый насыщенный трагизмом голос Карузо в "Паяцах". Дивная мелодия увертюры к "Севильскому цирюльнику", особенно это жалостливое "та-та-та-та-та...", напоминающее плачь мышки. А превыше всего ария Розалинды, которую Галя разучила, а затем пела под пластинку раз за разом, ничуть не уставая от такого приятного времяпровождения. Такая озорная, своевольная Розалинда - совсем в тон своему имени! Галя и пританцовывала, и плечиками поводила в такт музыке, будто взявшись за оборки пышной юбки.
А ещё ария Баттерфляй - мечтательная, печальная. И только Галя знала, что вот эта высокая нота в экстатической фазе: "Я верю!" - по высоте тона точно такая же, как самая начальная - спокойная, в тон полуденному солнцу: "В полдень лучезарный..." То есть брать её совсем не сложно.

Впрочем само оперное пение Гале не нравилось. Эти раздолбанные вибрато плюс-минус километр, которые болтались в нутре этих монументальных женщин с распахнутыми глотками, словно в старых растянутых кошёлках - нет, это не казалось ей прекрасным - скорее отталкивающим. Как и народное пение, где эти женщины... да их и женщинами назвать язык не поворачивается - бабищи с грубыми дурными голосами. А ведь кому-то нравится...

Но некоторые арии, чудесным образом исполненные, вызывали восхищение и намерение подражать. Это и ария Иоланты, и песня Сольвейг, и что за чудо - ария Царицы ночи! Вот что звучало в сердце девочки - и ещё непонятные пока что трепетные переживания героинь, а то и смелые - властные. Благо родители были на работе и она могла сколько угодно распевать свои партии после школы в своём просторном доме.

Впрочем, не только дома. С какого-то времени музыкальные занятия в их школе, начал проводить очень странный человек. Он был худ, одет не очень опрятно, был чрезвычайно скромен. Да нет, не так. Он был болен, расстроен психически. Он никогда не заходил в учительскую. Но перед началом занятия, когда надо было забрать оттуда журнал, он становился у двери на колени и ждал, когда кто-то из учителей вынесет ему этот журнал, а затем горячо благодарил этого человека и кланялся-кланялся. Может быть, у него были и другие странности, но школьники видели только эту. Но никому в голову не приходило смеяться над ним - потому что он играл на фортепиано просто божественно! Кроме того, он был очень добр, терпеливо разучивал с ребятами нужные по программе песни, а также готовил номера для концертов самодеятельности.

И конечно его с Галей пути пересеклись на этом поприще. Сначала Гале было предложено исполнить песенку из популярного советского репертуара "Полюбил волжанку молодой моряк". Не детская, конечно, но в старших классах это допускалось. Однако Гале очень хотелось петь арии. И странный учитель во всём её поддержал - достал ноты и стал аккомпанировать. В добавок к тому, что уже было разучено, предложил ещё и арию Зибеля из "Фауста" - мужская партия, которую традиционно исполняет меццо-сопрано. Выучили и эту.

И вот в преддверии концерта на отборочном прогоне перед жюри, состоящим из учителей, Галя исполнила и то и другое из разученного... А её добрый учитель мысленно словно бы помогал ей петь, шевеля губами в такт. А потом смотрел на жюри просящими глазами... Но нет. Учителя посчитали, что этот репертуар не подходит для стен школы. Оставили  только "Моряка и волжанку". Ну что с них взять!?