День тридцатый, который...

   — Вы обещали всё объяснить.
   — Да, и от слова своего не отказываюсь. Задавай вопросы.
   Мичман и Дара сидели за столиком небольшого ресторанчика — нового филиала знаменитой «Звёздной ночи», открывшегося совсем недавно. Как это ни странно, посетителей в нём совсем не было, и Дара и Мичман наслаждались ужином в приятном одиночестве и не менее приятной тишине.
   — Вы всех разогнали, чтобы мы могли спокойно поговорить? Как и двадцать пятого?
   — Угу.
   — А как вы это сделали? У вас есть отпугиватель людей?
   — Дара, у тебя лимит вопросов, ты помнишь? А ты тратишь его на такие глупости!
   — Да. Спасибо, что предупредили, — Дара задумалась. Задавай вопросы! Знать бы, с чего вообще начать!
   — Кто вы?
   — Ты прекрасно это знаешь. Я — кочевник во времени.
   Мичман жевал отлично прожаренный стейк и ждал следующего вопроса.
   — Кто такой этот Михаил? Кем вы друг другу приходитесь? Зачем вот это всё? Как вы выбрали тех людей? Почему именно они? И...
   — У тебя остаётся всего два вопроса. Советую приберечь их и задать уже после того, как я отвечу на эти. Согласна?
   — Когда вы говорите таким тоном, с вами лучше соглашаться.
   — Вот и славно! Ты умная, с тобой приятно общаться! Что ж... Начну с самого сложного вопроса и не менее сложного ответа. Тот Михаил Сергеев — это я и есть.
   — Как это? Вы сами себя клонировали?
   — Можно и так сказать.
   — Но зачем и как?
   — Затем, что мне очень нравился двадцатый век, и я хотел в нём пожить. Поэтому когда-нибудь я отправлюсь в день своего тридцатишестилетия и предложу себе переместиться в 1980 год.
   Дара нервно захихикала.
   — И создадите парадокс!
   — Где парадокс?
   — Да вот же он! Под самым вашим носом!
   — А, это ты про то, что если сам с собой встретишься или, не дай Боже, помешаешь встрече своих родителей, то грянет конец всемирной истории, бабочка помрёт, и всё сущее сгинет? Ты про эти бредни? Или же про разделение миров, по одному для каждого Мичмана?
   — Да. Разве это всё неправда?
   — Как видишь, нет.
   — Вы можете врать.
   — Могу, но зачем мне это? Дальше рассказывать?
   — Конечно!
   — Когда я решил переселиться в двадцатый век, я думал: перемещусь в день своего тридцатишестилетия, автоматически вернусь в тот возраст и потом уже убегу жить в выбранный год. Но получилось интереснее: я встретился, вернее, встречусь, с самим собой.
   — Это событие уже произошло, ведь вы утверждаете, что тот Михаил Сергеев вы и есть! Почему же вы говорите — встречусь?
   — А вот это уже сложнее объяснить. Видишь ли, с одной стороны, я уже смотался на свой день рождения и переместил того себя в 1980 год. И подтверждение тому есть — старый, мудрый Михаил — любитель фарфора и художник-самоучка. С другой — я отлично помню, что ещё не убеждал себя переехать на постоянное место жительство в тихий двадцатый век.
   — Как же не убеждали? Вы сами только что сказали...
   — Да, это и интересно. Я всё знаю, я прожил несколько десятков лет, как обычный человек, но самого важного разговора в жизни, разговора с самим собой ещё не было! И знаешь, предвидя твой вопрос, когда же всё началось, где начало и отправная точка этого круговорота событий, я отвечу — всё произошло одномоментно, тогда, когда в голове у меня зародилась идея переселения в другое время.
   — То есть вы хотите сказать, что прямо сейчас вы существуете в трёх экземплярах? Вы сами, дайте я вас за руку ущипну! Да, вполне живой и нормальный человек. Михаил, которому я отвозила чашки — второй. И третий? Сколько ему сейчас лет? Да и родился ли он? И не считайте это за вопросы! Это просто уточнения!
   Мичман улыбнулся и ответил:
   — Да, всё так и есть!
   — И как же вы объясните это самоклонирование? Что вы ощущаете? Вы трое — единое целое? — Дара решила не уточнять, когда родился Мичман, голова у неё и так кругом шла.
   — Можно сказать, мы — родственные души. При желании я могу почувствовать всё то, что ощущают мои другие «я», но зачем? Мне достаточно удовлетворения от исполнившийся мечты. Михаил тоже особо не интересуется мной, он наслаждается тем, что я себе подарил, то есть обычной жизнью. Конечно же он помнит всё, что произошло до того самого дня, когда я сделал ему, то есть себе, чрезвычайно заманчивое предложение, но потом он не стал пытаться проникнуть в моё сознание, так же как я не исследовал его. Да, мы идентичны, мы связаны друг с другом, но, в то же время, не привязаны. Тонкая разница, но она есть.
   — Не понимаю, как вообще это всё возможно? Эти перемещения во времени. Эти вмешательства в естественных ход событий!
   — Насколько он естественный, вот вопрос! Нет у меня на него ответа, сразу предупрежу.  Что касается времени... Представь себе время в виде густой, непролазной чащи, с густым подлеском, коварными гадюками, липкой паутиной и прочими радостями дикой природы. Если пытаться пройти по ней в лоб, не зная тайных тропинок, быстро расшибёшь лоб или окажешься обедом на столе стаи волков. Но если знать, где можно пройти, не замочив ног, метафорически выражаясь, конечно, то возможно почти всё! Видишь ли, времени плевать на все парадоксы, придуманные людьми. Ему всё равно. Главное, знать его секреты и тогда... — Мичман сделал загадочно посмотрел на Дару и крикнул официанту, чтобы несли кофе и пирожные. — Здесь такой вкусный кофе! За это и люблю ваше время и ваш городок! Перехожу к ответу на следующий твой вопрос.
   — Какой именно? Я запуталась, — вид у Дары был растерянный, будто бы она присутствовала на сложном уроке и понимала учителя через слово.
   — Зачем я всё это затеял. Видишь ли, есть плотные составляющие этого мира: всё живое и не живое, то есть всё, что можно пощупать, это если грубо говорить, но ты меня поняла. А есть тонкие — душа, энергии. Я не могу объяснить, как они выглядят. Паутина, нити, сетка, ткань... не знаю, всё не верно, да и не важно. Однажды я увидел, что душа этого мира словно молью побита. Нет, не так. Словно из мозаики выбиты целые фрагменты, и через эти проплешины стремительно утекает свет. Сами фрагменты никуда не делись, их просто надо было вернуть на место и укрепить. Я пытался это сделать и так и эдак, но у меня ничего не получалось, и я понял, что мне нужны помощники. Помотавшись по разным годам и городам, я «привязал» выбитые фрагменты к материальному носителю — бумаге, ведь плотное и тонкое всегда идут рука об руку. Бумагу я выбирал тщательно, она должна была... нет, не сама бумага, конечно, а то, что на ней было написано. Так вот, слова, предложения, мысли, были не так важны, как чувства и настрой, с которыми они были написаны. Свет, в них должен был быть свет именно той тональности, какая и была мне нужна. Я справился, но дальше я был бессилен. Встроить потерянное предстояло не мне. И я выбрал помощников.
   — Наконец-то! Может быть сейчас я хоть что-нибудь пойму!
   — Пытаешься шутить? Запоминай мои слова, потом обдумаешь их, и тебе многое станет ясно. Однажды я увидел, как я сам, то есть Михаил, беседует с женщиной. Вгляделся в незнакомку и был приятно поражён: она относилась к очень редкой породе людей, в самом сердце которых таится прекрасный драгоценный камень. У этой Ксении в душе красовался сапфир чистейшей воды, что делало её не просто редким человеком, а редчайшим.
   — Что значит, на душе или сердце камень? Это же плохо?
   — Нет, не на душе, не на сердце, а в душе. Как бы объяснить... Обычно это называют стержнем. Слышала такое выражение? Наверняка. Что есть этот стержень? Несгибаемая воля? Упорство? Нет. Это чистота. Как бы ни трепала судьба и жизнь подобного человека, он останется чистым. Может слегка запылиться или испачкаться, но его стержень или драгоценный камень, в данном случае это не имеет ни малейшего значения, не позволит человеку захлебнуться в грязи. Редкие люди. Они не осознают собственную ценность, и это прекрасно, не зазнаются, они также не знают, что для мира они необходимы. Они вроде узлов кристаллической решётки. Вот поэтому я Ксению и выбрал.
   — А её внук? Он тоже такой же драгоценный?
   — Ты действительно хочешь это знать? Лимит вопросов, помнишь?
   — Вас не поймешь! То вы отвечаете, а то про лимит вспоминаете! Нет никакого лимита! Просто вы говорите лишь то, что вам хочется!
   — Я же говорил тебе, что ты умна? Или ещё нет?
   — Ладно. Не буду про внука уточнять. Всё равно он мне не понравился.
   — Ты ему тоже. Но всё может измениться!
   — Ха! Ничего не буду спрашивать!
   — А ещё два вопроса? Начни с последнего. Так будет интереснее.
   — Что мне делать дальше?
   — Жить. Ты куда думала поступать?
   — Сами знаете, провалилась в педагогический, в который полезла от отчаяния, а вообще-то всегда хотела пойти в медицинский, но в химии я даже не дуб, не знаю, с кем себя сравнить. Вроде бы не дура, а вот этот предмет никак не даётся. А куда же в мед без химии?
   — Кстати, у Леонида, внука то есть, отец не просто химический гений, но и прекрасный учитель. Он и зайцу может объяснить, что такое валентность.
   — Вы предлагаете мне завести интрижку с внуком, чтобы его отец натаскал меня по химии? Как же это пошло и некрасиво!
   — Я ничего тебе не предлагаю, просто излагаю факты. Как ты этим знанием распорядишься — твоё дело. Итак, мы подошли к финалу нашей викторины! Твой самый предпоследний вопрос!
   — Почему вы выбрали меня?
   — Разве ты ещё не поняла? В твоей душе, в тебе самой, тоже есть прекрасный сапфир.
©Оксана Нарейко