Рождественская ночь...

  А. Староторжский

                РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ...

         ...Наступило Рождество! Я отметил его с максимальной ответственностью! Выпил стакан массандровского портвейна и три рюмки коньяка. Меня слегка качнуло, но я отнёсся к этому равнодушно....Я привык... И что же мне теперь делать дальше? Душа требовала продолжения празднования...В соседней комнате веселилась компания моей дочери...Жена была с ними...Пили они какую- то странную смесь кока -колы и виски,  и что -то ещё из ярких банок...Судя по громкости голосов смесь подействовала на них так, как они и хотели! Прекрасно! Это было мне на руку! Я хотел с крымским вином выйти во двор и продолжить там празднование Рождества.  Небо синее!  Луна сияет! Звёздочки светятся! Кругом лежит снег! Белейший, чистейший! Москва родная! Я хочу выйти к тебе поближе и подышать твоим воздухом! Но! Если жена увидит куда я собрался, она меня ни за что не выпустит! Начнутся разговоры про здоровье, про лекарства, про режим...Нет, не хочу! И мне повезло! Выскользнуть мне все- таки удалось!
...Я живу на улице Большая Никитская, бывшая улица Герцена, ( её переименовали в Никитскую. Герцен, святое имя, как можно было?). Впрочем они и улицу Пушкина переименовали.   Задыхаясь от быстрого хода, я вышел во двор. Сел на скамейку и достал бутылку. Открыл её, глотнул и вдруг услышал тихий, мужской голос:
- Не надо, Саша! Не пей!
Рядом со мной сидел незнакомый мужчина в тёплой, чёрной, монашеской одежде. Откуда он взялся?! Я вгляделся в него и с ужасом и восторгом узнал Николая Семеновича Лескова! Меня затрясло, но я спросил:
- Николай Семенович,это вы!?
ЛЕСКОВ. Да, голубчик, это я...Успокойся и слушай меня! Лев Николаевич Толстой прислал меня к тебе, поскольку такие как ты, надежда русской литературы. Дорогой мой, тебе нужно успокоиться! Иначе...Ну ладно!
Лесков вынул из одежды маленькую книжечку и сказал:
- Это мой дневник...Ты тоже там есть...Вот что ты написал вчера, цитирую: Как так? в спектакле по Лескову, нет текста самого Лескова! Этой драгоценности русской литературы! Ну и что они ставят? Это же бред! Безумие! Они сломали все! Вандалы! Варвары! Муд...
Лесков закрыл книжечку и спрятал её, словно в себя самого.
ЛЕСКОВ. Дальше не будем...Дальше- поток запретных слов...Саша, ты свою бутылку поставь под лавку, а я тебе дам другую...Лев Николаевич тебе прислал...
Я сделал, что сказал Николай Семенович, и в руках у меня появилась большая бутыль, совершенно золотого цвета...Она сияла!
ЛЕСКОВ. Открой её...Это просто...И выпей немножко...
Я открыл бутылку и выпил три глотка. Боже, мой! Что со мной  произошло! Я почувствовал себя совершенно здоровым, молодым человеком! А главное: совершенно спокойным! Словно лето тёплое расцвело во мне!
Я. Николай Семенович, спасибо! Я потрясен! Я здоров! Передайте Льву Николаевичу мою благодарность!
ЛЕСКОВ. Саша, он все слышал! И шлёт тебе привет!
Я встал на колени и заплакал.
ЛЕСКОВ (очень мягко). Вот это, Саша, не нужно...У нас не принято так благодарить! - Лесков поднял меня и посадил на скамейку.
Я. Можно сказать спасибо?
ЛЕСКОВ. Ты уже сказал, когда стоял на коленях. Слушай дальше! На ребят, что ставят спектакль будто бы по моему рассказу, не злись...Они несчастные, мелкие, неграмотные...Хоть и талантливые, но зависимые...Они не понимают мою повесть, считают ее детской...А она совсем не детская...В ней смысл глубокий...  Я постарался...Ну ладно...Пусть делают, что могут... Ну Саша, будь здоров! Я тебя подлечил... Двинусь дальше... Очень много страдающих, оскорбленных,  недооценённых писателей! Надо их выручить! А ты сходи к Бунину и Лёше Толстому... Они рядом... Ну, ты знаешь! -- Лесков исчез.
         Я встал, и вдруг почувствовал, что ноги мои не касаются земли. Я сдвинулся с места, и почувствовал, что я лечу! Медленно, плавно, подошвами ботинок едва касаясь тротуара. Лечу, лечу, и вот, Бунин передо мной! То есть памятник ему! Я поклонился Ивану Алексеевичу, и сказал ему, что произведения его, всемирно знаменитые, губят в театрах, выбрасывают из них то, волшебное и прекрасное, из чего они собственно и состоят! И чем особенно знамениты! Существует всемирная уверенность, что некоторые особенности его творчества совершенно уникальны! И подняться до их высот не сможет никто и никогда! И вот что я услышал в ответ:
БУНИН. Саша, сломать меня, искалечить, они уже не смогут. Я живу на всех книжных полках, и этим сохранён! Иди к Лёше Толстому! Он всё устроит!
             Я пошёл, вернее полетел (странно как-то), и вскоре предстал перед автором гениального романа «Пётр Первый». Великий писатель, сидящий закинув ногу на ногу в железном кресле,  тяжело повернул ко мне свою величавую голову, и прохрипел.
ТОЛСТОЙ. Саша, меня обливали дерьмом всю жизнь, но они исчезли как дым, а я перед тобой! Я знаю, что ты почти каждый день читаешь моего «Петра»... Есть ещё кино, спектакли по нему... Но это всё не то, это всё плохо!   Это страшно и стыдно смотреть! А ты всё понял! Но это давно известно: понять писателя, оценить его, легче всего тоже писателю! Вот что я тебе предлагаю: ты видишь маленькую церковь, расположенную недалеко от нас? Там горят огни! Там люди! Давно когда-то церковку эту посещал сам Александр Васильевич Суворов! Молился он долго, страстно! Он и сейчас иногда там бывает! Пойди туда, и поставь свечу в благодарность Спасителю нашему, Господу нашему Иисусу Христу!
Я полетел в церковь, и у входа увидел огромного пушистого рыжего кота. Он грелся. Я вошёл в церковь, поставил свечу, помолился, и вышел на улицу. Кот по- прежнему сидел на месте. Я хотел взять его с собой, но не решился. А вдруг он чей - то? Вдруг он здесь живёт? Я прошёл (я встал на землю, неожиданно), сотню метров и сел на лавочку в очень уютном скверике, у дома, в котором когда -то жил советский писатель, Леонид Леонов. Я сел, открыл толстовскую бутылку и только хотел допить её, как почувствовал, что кто -то осторожно трётся о мои ноги...Я посмотрел и очень обрадовался! Это был рыжий кот, которого я видел у церкви! Ясно, что  он был ничей и очень замёрз! Теперь он будет мой! Я взял кота под мышку, кот довольно замурчал и мы с ним пошли домой...