Военкомат-14. Борисоглеб - 2005

Официальное название этого поселка звучало так: поселок городского типа Борисоглебский, но местные говорили просто – Борисоглеб, сокращая название своего населенного пункта на несколько букв. В феврале 2005 года я провел в этом поселке три дня и вот как это случилось.
В начале января, сразу после новогодних праздников, мне позвонил полковник Лисицов, который в то время был заместителем военного комиссара области – начальником первого отдела. Я только начал приводить свой военкомат в рабочее состояние после нескольких дней безделья и звонкам не радовался, особенно из облвоенкомата. Но заместителю военного комиссара области ведь не скажешь – перезвоните через неделю, поэтому пришлось слушать.
- Здравствуй, Владимир Алексеевич, - поздоровался Сергей Иванович, когда я, подняв трубку телефона, сказал, кто я такой.
- Здравия желаю, товарищ полковник, - ответил я.
- Ты в Ярославле когда-нибудь бывал? – спросил полковник Лисицов.
Меньше всего я верил, что его действительно интересует, бывал ли я в Ярославле, но решил не отпираться.
- Был один раз, - сказал я и стал вспоминать, когда мне довелось там побывать. – Года три – четыре назад. Красивый город.
- У тебя появилась возможность вновь насладиться его красотой, - объявил полковник Лисицов. – Причем, за счет родного министерства обороны.
- Спасибо, - поблагодарил его я. – Я всегда думал, что на него где сядешь, там и слезешь. Командировка?
- Да. В феврале поедешь туда в составе группы посредников от нашей области. Ярославль будет окружную проверку сдавать с мобилизационным учением.
- Понятно, - коротко ответил я, потому что, правда, все было понятно.
Год назад такой же выезд был в Рязанскую область, хотя тогда обошлись без меня. Теперь подошла моя очередь, так что обижаться не на что.
- Понятно, - повторил я, потому что полковник Лисицов молчал, и я подумал, что он не расслышал.
- Хорошо, что понятно, - сказал он. – Учения там с 7-го по 9-е февраля. Накануне отъезда ваш отряд соберет облвоенком, доведет детали, уточнит задачи. Все понял?
- Пока да. Большой отряд?
- Семь офицеров. И вот еще что, Владимир Алексеевич, там будет все командование округа, включая командующего, поэтому освежи в памяти  последние директивы, касающиеся мобилизационной подготовки. Чтобы потом не было мучительно больно…
- Понятно, - в третий раз сказал я.
Ничего, конечно, я в памяти не освежил, наша повседневная жизнь как-то не слишком располагает к этому, с текучкой едва успеваем разобраться…
…Так и вышло, что 5 февраля вечером наш отряд военкомов из семи районных и городских военкомов области прибыл в Ярославль, другое дело, что полюбоваться на ярославские красоты у нас не получилось. Разве что из окна микроавтобуса, когда утром следующего дня нас везли в Ярославский облвоенкомат. Ночь мы провели в казарме одной из воинских частей. От казарменных удобств мы в силу возраста уже несколько отвыкли, поэтому спали плохо. Не помогла даже бутылка водки, которой семерым мужикам, впрочем, досталось лишь по глотку.
В Ярославском облвоенкомате я провел всего пару часов. Оказалось, что два человека из нашего отряда, я и еще один ивановец – военком Южского района майор Алексей Костин, включены в группу, которая направляется в Борисоглебский районный военкомат. Этому военкомату выпало в ходе мобилизационного учения комплектовать несколько команд, и нашей задачей было - посмотреть, как они будут это делать. Группа составилась из пяти человек: начальником был полковник Александров, офицер оргмобуправления штаба округа, военком одного из районов Московской области подполковник Сосновский и такой же военком из Тульской области подполковник Шадрин. Ну и мы с Костиным.
Шадрин был очень серьезным человеком, который, по-моему, за последующие три дня ни разу не улыбнулся. Мы, остальные, конечно, тоже не ходили – рот до ушей, но подполковник Шадрин, которого звали Валера, на нашем фоне Борисоглебским военкоматовцам казался Дракулой. Хотя надо признать, что Шадрин оказался достаточно самокритичным офицером, когда незадолго до окончания проверки сказал:
- Конечно Борисоглебский военкомат сизый отстой, но мой военкомат еще хуже.
Наиболее яркой личностью в нашей группе был подполковник Игорь Сосновский. Еще при общем знакомстве Игорь доверительно сообщил о себе одну деталь: он человек – катастрофа. Мы все тут были не ходячее счастье, но так сказать о себе…
- Хохмач, – шепнул мне Алексей Костин.
Я пожал плечами и спросил Сосновского, что дает ему основание так себя характеризовать? В ответ Сосновский, немного заикаясь, пояснил:
- Есть у меня одно свойство, товарищи офицеры, я притягиваю к себе неприятности. Как магнит гайку. Это проявляется только в первые сутки, но действует безотказно; где бы я ни появился, что-то происходит.
- Что происходит? – строго уточнил подполковник Шадрин. – Землетрясение? Цунами? Чума?
- Нет, до землетрясений пока не доходило, - улыбаясь, возразил Сосновский, – но пока вы со мной, будьте начеку и не говорите потом, что я не предупреждал. Под ноги смотрите - нет ли ямы, вверх поглядывайте – не летит ли кирпич. Ну и вообще… Расслабиться сможете только завтра...
У Игоря было небольшое заикание, потому что, как он сказал, не вовремя высунул башку из укрытия и в нее прилетел кусок железа. Куском железа Сосновский назвал осколок мины, который едва не оторвал ему голову. Это было в Афганистане, на память о котором у него осталась контузия и орден Красной звезды. Заикание иногда у него становилось сильнее, иногда почти пропадало, и отчего это зависело, медицина внятно объяснить ему не могла.
Про орден Сосновского нам рассказал полковник Александров, начальник нашей группы. Александров был спокойным, улыбчивым офицером, повидавшим таких военкоматов, как Борисоглебский, не один десяток. С нами он держался вполне корректно и никогда не подчеркивал разницу в наших весовых категориях. Любил хорошую шутку и не обижался на плохую. Сам мог завернуть соленый анекдот.
Майор Костин, мой земляк, был в группе самым младшим и по званию и по возрасту, и старался не первый план не выдвигаться. Алексея до этой поездки я знал не очень хорошо, в Юже никогда не был, да и после Борисоглеба, сказать, что хорошо узнал Костина – не скажу. Парень он был сообразительный и себе на уме. У нас ведь всего два варианта выжить в этой жизни, быть умным или косить под недалекого. В обоих вариантах есть плюсы и минусы, и каждый сам выбирает, как ему продвигаться. Алексей был умным.
Когда мы узнали, кто есть кто, в кабинет зашел офицер в звании подполковника и сказал, что он военный комиссар Борисоглебского района Павловнин Сергей Николаевич. Мы поочередно пожали ему руку и, пока Александрова не было, выразили ему сочувствие по случаю тех испытаний, которые ему уготовила судьба. Коню понятно, что ближайшие три дня самыми скучными в его биографии не станут.
Павловнин, высокий, плотный мужчина лет 38-40-ка криво усмехнулся и сказал:
- Зато будет, что вспомнить.
- Это точно, - ответил за нас полковник Александров, появившись в дверях. – Я вижу, вы уже познакомились, так что давайте грузиться. Военком, сколько там до вашего Борисоглебского, километров 80?
- Примерно так, - кивнул подполковник Павловнин.
- За час на Рафике доедем, - прикинул Александров. – Или больше? Как у вас с дорогами?
- Средне, - подумав, ответил Павловнин. – Но вы-то на Рафике, может, за час и доедете, а я на своем Уазике точно нет.
- Тогда ваш Уазик пусть едет, как едет, а вы с нами в Рафике.
- Хорошо, - согласился Павловнин.
- Ха-ха, - почему-то засмеялся Сосновский, но мы не придали значения его смеху. Ну, смеется человек и смеется, все лучше, чем плакать.
Когда мы со всем своим скарбом вышли на улицу, выяснилось, что Рафика в нашем распоряжении не будет. Еще ранним утром водитель обнаружил у него временную нетрудоспособность – он не заводился, и до настоящего времени уговорить микроавтобус сдвинуться с места не удалось. Вопрос с нашей отправкой в Борисоглеб тем не менее решился довольно быстро. Ярославский облвоенком отдал Александрову свою волгу, но поскольку все в волгу втиснуться не могли, то на волге поехали Александров, я и Костин, а другая часть нашей группы Шадрин и Сосновский на Уазике Павловнина. Ну и сам Павловнин с ними.
Я, припомнив вечно изломанный УАЗ своего военкомата, спросил Павловнина, как ведет себя в поездках за пределы района его служебный транспорт, на что тот ответил, что машина новая и доедет, куда хочешь, если не слишком давить на газ.
- Это хорошо, - одобрил я, все-таки радуясь в душе, что ехать на нем не мне.
Учитывая, что в нем сидел Сосновский, Уазик продержался довольно долго и сломался только перед Ростовым Великим, о чем мы с Александровым узнали, когда высадились у Борисоглебского военкомата. По обычаю всех УАЗов на свете у него что-то отвалилось без возможности починки на месте. Притащили УАЗ тросом к Ростовскому военкомату, где и оставили до лучших времен, а за военкомом и частью нашей группы Борисоглебская администрация отрядила свой транспорт.
Подполковник Сосновский при этом происшествии держался со скромным достоинством, словно бы подчеркивая, что он тут не при делах. Но поскольку сам же нас предупредил, что сейчас он наиболее активен в создании аварийных ситуаций, то ничего удивительного, что мы интуитивно старались держаться от него подальше.
В военкомате нас встретил майор Аверин, заместитель военкома – начальник первого отделения. Мне показалось, что он нам не обрадовался. А еще, по некоторому запаху, исходящему от Аверина, можно было предположить, что накануне майор выпил горячительного чуть больше, чем надо для хорошего настроения на следующий день. Хотя это дело сугубо индивидуальное…
На постой нашу группу определили в общежитие для преподавательского состава местного профлицея №46, готовившего сельских механиков. Общежитие было небольшим, из четырех-пяти комнат, две из которых заняли мы, остальные были заперты. В одной комнате было три кровати, в другой две. Ту комнату, что вмещала три кровати, занял я с Костиным и Шадриным, пользуясь тем, что Сосновский зацепился в дверях курткой за гвоздь и из-за этого немного задержался. Пришлось человеку, притягивающему невзгоды поселиться с Александровым, и мы радовались такому раскладу, пока не пришла ночь. Но об этом чуть позже.
Питались мы в кафе, расположенном у стен древнего мужского монастыря четырнадцатого века, который по определению был главной достопримечательностью Борисоглеба. В этом монастыре принял монашеский постриг герой Куликовской битвы Александр Пересвет, сюда приезжали за благословением от отшельника Иринарха Минин и Пожарский, заезжала Екатерина вторая, которая, если верить тому, что о ней пишут, исколесила всю страну вдоль и поперек.
Отшельник Иринарх, которого в прошлом веке церковь признала святым, пользовался в Борисоглебе особой славой. При жизни он 30 последних лет носил тяжеленные вериги с крестами и жил в крохотной келье внутри монастыря. И келья и вериги прекрасно сохранились до наших дней, пережив даже мрачные годы гонений на все, что в нашей стране было связано с религией. На территории монастыря был похоронен и сам Иринарх, и звонарь Николай, с которым мы чуть позже познакомимся, даже указал мне место захоронения святого …
…Вообще я давно понял, что о местах успокоения известных людей, особенно причисленных к лику святых, никто ничего толком не знает. Так, другой краевед Борисоглеба, которого я спросил об Иринархе, ответил, что он похоронен «под спудом». Это, как потом я узнал, означало, что никто точно не знает - где… Где-то здесь…
…Сначала мы осмотрели военкомат, но поскольку это не Третьяковская галерея, то уложившись в пять минут. Нормальный деревянный сельский военкомат в два этажа. С первого на второй этаж вела крутая узкая лестница, больше похожая на скалодром для альпинистов. У меня в военкомате примерно такая же лестница, поэтому я вскарабкался на второй этаж быстро, остальным офицерам при восхождении пришлось держаться за перила. Бегло осмотрели маленькие кабинеты – скворечники, в которых, несмотря на воскресный день, сидели военкоматовцы. При нашем появлении сотрудники военкомата принимали вид изможденных галерами людей и сидели, не шевелясь, дожидаясь, когда мы выйдем, чтобы вновь броситься на весла.
- Почему люди работают в воскресенье? – спросил полковник Александров военкома Павловнина. – Нельзя ли дать им время отдохнуть? У вашего личного состава в ближайшее время шансов доказать свою работоспособность будет много.
В ответ Павловнин пробормотал, что никто силком их сюда не тащил, все пришли добровольно, потому как в поселке развлечений мало и главное из этих развлечений – быть в воскресенье на рабочем месте.
 Надо сказать, что Сергей Николаевич Павловнин слегка, но все же раздражал начальника группы. Еще в Ярославле Александров мне сказал, что его уже «задолбали» звонками насчет того, чтобы он к людям в Борисоглебе относился помягче, а на вещи смотрел ширше. Звонили ему даже из Генерального штаба, круг знакомств у подполковника Павловнина был весьма широк. А мне Павловнин понравился. У него был открытый взгляд и спокойное выражение лица, которое ему удалось сохранить до окончания проверки. Тогда я подумал, что это спокойствие – маска, устойчивость которой придает вера в то, что друзья из Генерального штаба в обиду его не дадут. Но я ошибся, верил он в другое…
  Кабинет военкома был немного больше, чем другие помещения, во всяком случае, там мы стояли не толкаясь. Я, когда попадаю в чужие кабинеты, всегда стараюсь оценить, чем он отличается от моего и радуюсь, если обнаруживаю там для себя что-то новое, но кабинет подполковника Павловнина был по-спартански прост. Стол, канцелярское кресло, несколько стульев у стены и карта района на стене. На стенах белые обои, на окнах шторы. Все. Ни картин, ни портретов вождей, ни гераней.
- Есть предложение пообедать, - сказал нам Павловнин, глядя, конечно, на Александрова.
- С козырей пошел, - немедленно вставил Сосновский.
- Только обед, как таковой, - ответил полковник Александров. – Без экстремизма.
- Пообедаем, а после, если не возражаете, прогуляемся по монастырю, - предложил Борисоглебский военком. – А то потом, вероятно, будет некогда.
Это предложение также не вызвало возражений и мы гуськом пошли вниз по лестнице за военкомом. В кафе мы были одни, если не считать официантку и повариху, которые смотрели на нас, как люди смотрят на заезжих циркачей, боясь пропустить фокус.
Когда мы сели за столики, Павловнин взял в руки бутылку водки и вопросительно посмотрел на Александрова. Начальник группы отрицательно покачал головой и Павловнин поставил бутылку на место.
Что касается собственно обеда, то похвалить кафе было не за что. Я не слишком уж привередлив в еде, но все-таки взять первое блюдо не рискнул. Оно называлось солянка, но выглядело так, как солянки обычно не выглядят. И то, что они называли шницелем, им не являлось. Может этот кусок мяса и задумывался как шницель, но изделие, которое лежало на тарелке больше напоминало голубцы. Справились они только с макаронами, поэтому мы в основном на них и налегали. На макароны, да на пирожки с повидлом, запивая их компотом из сухофруктов.
После обеда мы пошли вдоль монастырской стены к входу в монастырь.
- Стены когда возвели? – спросил Павловнина Костин. – Тоже в 14-м веке?
- А Бог его знает, - ответил Павловнин. – Но конечно не в 14-м веке. Одни краеведы говорят, что в 16-м, другие в 17-м. Любые крепостные стены, не только эти, а вообще все, сооружались в те времена, когда в них был толк, так что их возвели примерно в то время. Кстати, одно время наш монастырь считался хорошо укрепленной крепостью, и монаси тут были зело бранны.
- Сейчас монастырь действующий? – уточнил Шадрин. – С монахами и все такое…
- Действующий, но с некоторыми особенностями, - уклончиво ответил Павловнин. – У них там непростая обстановка. Часть территории монастыря передана епархии, часть осталась за музеем. Так что они тут на паритетных началах.
- А что за музей?
- Краеведческий. Он расположен на территории монастыря, но относится к Ростовскому кремлевскому комплексу, вроде филиала. Нас должна встретить директор Татьяна Ивановна, если, конечно, она не передумала.
Татьяна Ивановна оказалась невысокой полной женщиной лет сорока, улыбчивой и энергичной. На нас она смотрела с иронией, но не насмешливо обидной, а скорей с легким юмором.
- Да, часть монастыря десять лет назад передана Ростовской епархии, - подтвердила Татьяна Ивановна. – Все храмы, звонница, келья Иринарха. Кожей чувствую, что рано или поздно монахи нас выставят отсюда окончательно, но пока держимся.
Она встретила нас на улице, близ северных ворот монастыря, в легком плаще, несмотря на довольно морозную погоду и предложила, если мы не возражаем, прогуляться по территории монастыря. А чего нам было возражать, если мы для этого и пришли?
- Татьяна Ивановна, а что находится в вашем музее? – заикаясь, спросил Сосновский.
- У нас несколько залов, - ответила Татьяна Ивановна. – Есть зал, посвященный истории Борисоглебского монастыря, есть зал с экспонатами народных промыслов, изделия из камня, дерева, керамики. Есть зал с фрагментами интерьера крестьянского дома, с подлинной мебелью, посудой, одеждой…
- А монахи тут есть? – спросил настырный Шадрин.
- Конечно, ведь монастырь действующий.
- Что-то их не видно, - мы повертели головами, но никаких монахов не увидели.
- Ну, одного-то вы точно увидите, - пообещала Татьяна Ивановна. – У звонницы нас встретит звонарь Николай. А вообще монахов тут немного и у них есть чем заняться.
- Чем, например? – не унимался Шадрин.
- Физическим трудом, - засмеялась Татьяна Ивановна. – В отличие от нас, музейщиков, монахи трудятся весь световой день там, где им укажет игумен. А живут они вон в том здании, которое называется братский корпус.
Мы послушно посмотрели на братский корпус, и пошли дальше. Осмотрели снаружи несколько храмов, и подошли к каменному строению с тремя куполами, которое Татьяна Ивановна назвала звонницей. Судя по колоколам в верхней части строения, так оно и было. Немного постояли, разглядывая огромные часы, висевшие на стене звонницы со стрелками, показывающими то время, которое было и на наших часах.
Пока любовались удивительно красивым образцом русского православного зодчества, с причудливого крыльца к нам спустился высокий жилистый мужчина, с заросшей бородой и черной шапочкой на голове. Кроме шапочки ничего больше не указывало на то, что перед нами монах. Может он не монах? Обычная одежда, сверху куртка с капюшоном.
- Николай, - весело позвала его Татьяна Ивановна. – Ты в армии служил?
- Довелось, - улыбнулся, но сдержанно Николай.
- А то смотри, не понравишься господам офицерам – опять заберут.
Николай усмехнулся, показывая, что оценил шутку, но комментировать ее не стал.
- Это Николай, - объявила нам Татьяна Ивановна на тот случай, если мы так и не поняли, кто этот человек. – Звонарь. Виртуоз.
Николай посмотрел на нас, словно только что обнаружил, что Татьяна Ивановна не одна, а мы в свою очередь, уставились на Николая.
- Ты покажи людям келью Иринарха, - сказала Татьяна Ивановна. – А я вернусь. Замерзла.
- Ну да, ты бы еще в платьице вышла, - буркнул Николай. – А келью чего показывать, вон она. Идите и смотрите.
Я посмотрел в сторону, куда он кивнул и увидел аллею из деревьев, ведущую к небольшому строению белого цвета у восточной стены монастыря.
- Покажи, покажи, - строже сказала Татьяна Ивановна. – Никто твои колокола не скрадет.
- Пойдете? – спросил у нас Николай и посмотрел на меня.
Я собирался ответил, что да, пойдем, но вовремя вспомнил, что я тут не главный. Полковник Александров осматривать келью Иринарха не захотел и, поблагодарив звонаря, сказал, что он за сегодня впечатлений набрался уже больше, чем может их переварить. Николай, пожав плечами, ушел обратно в звонницу, а мы неторопливо пошли к выходу из монастыря. Уходя, я обернулся и пообещал себе, что обязательно найду время посмотреть на келью отшельника. Почему меня заинтересовала келья Иринарха - сам не знаю. Чем-то зацепила. Может тем, что до этого дня я ничьих келий не видел.
- Надо было его попросить колокола показать, - заметил Шадрин. – Никогда не был на колокольне.
На том наша экскурсия и завершилась.
Вечером, перед тем, как начать укладываться на ночлег, мы с Костиным узнали, что ничего не выиграли от того, что с нами Шадрин, а не Сосновский. Сосновский, хоть и притягивал к себе неприятности, но это еще может будет, а может и нет, а Шадрин нас предупредил, что во сне храпит обязательно. И не обманул. Уже через час меня разбудил звук взлетающего бомбардировщика. Я сел и стал вглядываться в темноту, пытаясь разглядеть огни аэродрома.
- Вы тоже не спите, Владимир Алексеевич? – спросил меня голос Алексея Костина.
Оказалось, что бомбардировщики взлетают уже с полчаса и Алексей ровно такое время бодрствует.
- Толкни его в бок, ты там рядом, - предложил я.
Костин толкнул Шадрина в бок, он хрюкнул, после чего установилась тишина. Но не успел я опустить голову на подушку, как Шадрин возобновил свой концерт. Мы с Костиным попробовали еще несколько способов обеззвучить Шадрина, и будили, и складывали его в разнообразные проекции, но все без толку. Хотели заткнуть себе уши ватой, но где ее ночью найдешь.
- Если я задушу его подушкой, сколько мне дадут? – спросил Костин, когда мы устали бороться с храпом Шадрина.
- Лет пять, - прикинул я. – И от меня торт Прага.
- Как с ним его домочадцы живут? – опечалился нелегкой судьбой Шадринской семьи Алексей. – Это же казни Египетские...
Когда время перевалило на следующие сутки, нас с Костиным озарило, и мы придумали установить дежурство по комнате. По часу, меняя друг друга. В обязанности дежурного входило пихать в бок Шадрина каждые 30 секунд. Костин, как младший по званию дежурил первым, а мне подежурить не удалось, потому что разбудил меня не майор Костин, а будильник телефона. Я посмотрел на часы – пять утра. Подъем был запланирован на это время.
Я посмотрел на дежурного, который сладко спал, прислонившись к спинке кровати Шадрина. Алексей от звонка моего телефона не проснулся, зато Шадрин вскочил, как на пружине.
- Рота подъем! – крикнул он.
После этого воззвания Шадрин с полотенцем побежал в умывальник. Бриться пришлось холодной водой, что никому из мужчин настроения не поднимает, но выбора не было.
Вернувшись в комнату, я обнаружил Шадрина, озабоченно озирающегося по сторонам.
- У нас завелся домовой, - сообщил он.
- Как ты это понял? – спросил я, укладывая бритвенные принадлежности в верхний ящик прикроватной тумбочки.
- Вечером я положил пачку сигарет на стол, хотел с утра курнуть, а сейчас ее нет.
- Кого нет? – спросил Костин, заходя вслед за мной.
- Пачки. Сигарет. Тут домовой работает, ребята.
- Домовой это я, - признался Костин.
- Ты же не куришь, - не поверил ему Шадрин.
- С тобой и закуришь и запьешь, - ответил Костин. – Ночью я выходил в коридор, хотел повеситься, но заметил на столе пачку Винстон.
- Верни сигареты, майор домовой…
…В шесть утра началась мобилизационная тренировка. К этому времени мы были в Борисоглебском военкомате с блокнотами в руках, куда должны были записывать свои наблюдения и впечатления. Мне Александров поручил проверить явку личного состава и той части аппарата усиления, которая по плану тоже должна прибывать в военкомат. Кроме того, я должен был проверить знание людьми своих обязанностей при введении высших степеней боевой готовности. С задачей я справился довольно легко, потому личный состав военкомата прибыл на свои места еще до нас, а из аппарата усиления не пришел никто. Обязанности сотрудники военкомата пересказывали довольно бойко, наверное, выучили наизусть, как стишок в школе.
- Ну как? – пробегая мимо меня, спросил подполковник Павловнин. Было видно, что, несмотря на спокойное выражение лица, он сильно нервничал, как нервничал бы на его месте любой из нас.
- Нормально, - успокоил я военкома, и он, кивнув, побежал дальше.
В отличие от военкома его заместитель майор Аверин был спокоен, чтобы не сказать равнодушен. Скорей всего это тоже было маской, ведь начальник 1 отделения лично отвечает за состояние мобилизационной подготовки личного состава. Спорить на деньги я бы не стал, но мне снова показалось, что майор Аверин вчера крепко приложился к бутылке.
Полковник Александров сидел в кабинете военкома. Он никак не мог добиться, чтобы ему представляли те документы, которые он требовал.  Все время что-то другое перед ним раскладывали, отчего наш начальник группы сильно злился. К тому времени, когда я зашел в кабинет доложить, что свою часть задачи выполнил, все его добродушие испарилось, и он выговаривал Павловнину, что время уже к обеду, а он так и не видел план проведения мобилизации в том объеме, в котором он должен быть.
Посмотрев на меня, полковник Александров предложил мне присесть за крохотный приставной столик и вновь стал грызть Павловнина.
- Не люблю лишнего давления, но вам лучше проснуться, - пригрозил Александров. – И разбудить своего заместителя.
В ответ подполковник Павловнин достал откуда-то из-за стола термос и отвинтил крышку. Запах кофе немедленно заполнил кабинет.
- Хорошая вещь – кофе, - сказал я, чтобы немного снять напряжение, которое здесь ощущалось даже без вольтметра. – Выпьешь чашечку и мир снова в красках.
Павловнин достал три маленьких чашки и налил в каждую крепкий кофе.
- Растворимый или молотый? – спросил подполковник Сосновский, просунув голову в кабинет. После этого он посмотрел на Александрова.
- Разрешите, товарищ полковник?
Александров молча кивнул, и Павловнин достал еще одну чашечку. Несколько минут мы сидели в тишине, наслаждаясь тонизирующим кофейным ароматом, пока Сосновский взбодрясь и, заикаясь чуть больше обычного, не спросил Павловнина, где тот прячет своего заместителя майора Аверина, потому что Аверин еще на рассвете обещал показать ему схему размещения комендантской службы и как в воду канул. Павловнин насчет Аверина промолчал, зато высказался про заикание Сосновского:
- У нас в ЦРБ врач невролог есть. Куликов. Любое нарушение речи в три сеанса излечивает.
- Типа Кашпировского, что-ли? – недоверчиво спросил Сосновский. – Бывал я у таких лекарей, никто еще не помог, хотя деньги берут охотно. Не верю я им.
- У Куликова своя метода, приезжают к нему даже из Ярика. Если надумаете, я ему позвоню.
Обедали мы в том же кафе, что и накануне. На этот раз еда была получше, хотя таких сиротских котлет, которые у них были единственным мясным блюдом, редко где увидишь. На ногте пальца умещались. После трапезы мы неторопливо пошли вдоль монастырской стены по направлению к военкомату. Чем хорош был Борисоглеб, так это тем, что тут везде все рядом, так что ходу от кафе до военкомата было всего минут десять. Вспомнив, что полковник Александров определил время возобновления работы группы в 14.00, а сейчас было 13.25, я спросил у него разрешения еще раз наведаться в монастырь.
- С какой целью? – спросил он, думая явно о чем-то другом. Но он начальник группы, ему есть о чем думать.
- Хочу глянуть на келью отшельника…как его… Иринарха, кажется.
Александров удивленно посмотрел на меня, но пожав плечами, сказал, что не возражает. Остальные офицеры тоже смотрели на меня, будто я сам уже наполовину отшельник.
Я быстро миновал ворота монастыря, прошел по заснеженной тропинке к звоннице и направился по аллее к маленькому белому домику. Навстречу шел человек, в котором я узнал Николая виртуоза – звонаря, как нам его отрекомендовала директор музея Татьяна Ивановна. В отличие от меня он шел неторопливо, как ходят люди, когда никуда не спешат и везде успевают. Он был в той же черной шапочке, но вместо куртки на нем была фуфайка.
- Здравствуйте, Николай, - поздоровался я. – Извините, не знаю вашего отчества.
- Я уж и сам стал его забывать, - остановившись, сказал Николай. – Здесь отчества не в ходу. Доброго здоровья…
- Решили все-таки поклониться святому Иринарху? – спросил звонарь, указал тем самым, что он меня узнал.
Хотя, было понятно, что узнаваемым меня сделала военная форма.
То что Иринарх еще и святой, я не знал, но решил, что хуже не сделаю, если скажу, что да.
- Хотите что-нибудь попросить у преподобного Иринарха? - спросил звонарь без любопытства. - Пойдемте, товарищ полковник, я вас провожу к нему.
- А он что, в этой келье похоронен? – удивился я.
- Нет, в келье он жил, его могила вон там, - он махнул в сторону храма. – Справа от входа в собор Бориса и Глеба. Он ее сам вырыл еще при жизни.
Мы подошли к келье Иринарха, домику шириной метра полтора и длиной три метра с неясным образом над низким входом и остановились.
- Просите. Если пришли с чистым сердцем, святой Иринарх поможет, -  сказал Николай.
Я прислушался к себе и вздохнул. Если человек с чистым сердцем это тот, у кого отсутствуют плохие помыслы и желания, то хотел бы я посмотреть на такого человека. Я-то точно не из этого списка.
- О чем можно его попросить?
Николай пасмурно посмотрел на меня, но увидев, что я серьезен, ответил:
- Просить можно обо всем, нельзя только просить причинить зло. Люди обращаются к святому Иринарху для защиты от врагов и недоброжелателей, об избавлении от чревоугодия, об исцелении от беснования, о спасении от бессонницы…
- От бессонницы? – встрепенулся я. – А от храпа?
- Спасет и от храпа, - кивнул Николай.
- А как просить?
- А так, чтобы преподобный Иринарх поверил, что это действительно вас мучает…
- Еще как мучает.
- Тогда подойдите к келье, коснитесь рукой стены и говорите.
- Вслух?
- Как хотите. Хотите мысленно, хотите вслух. А я пойду, чтобы вас не смущать.
Я дождался, когда Николай удалится на несколько шагов, коснулся рукой кирпичной стенки кельи и попросил святого Иринарха избавить от храпа подполковника Валерия Шадрина, вложив в просьбу столько чувства, сколько сам от себя не ожидал. Обернувшись, я увидел, что звонарь Николай вновь бредет по аллее к своей звоннице и пошел за ним. Догнал на середине аллеи.
- А что находится в келье сейчас? – спросил я, посмотрев на часы. Пора было возвращаться в военкомат.
- Вериги преподобного Иринарха, - ответил Николай.
- Цепи? – уточнил я.
- Вериги, - повторил Николай, не глядя в мою сторону.
- Тяжелые?
- Кому как. Их вес больше ста килограммов, но преподобный Иринарх носил их тридцать лет и не жаловался.
Я покачал головой, но выражать сомнение, что человек может носить на себе сто килограммов железа, не стал. Да и откуда мне знать, как жили отшельники на Руси 400 лет назад. Поблагодарив Николая за разъяснения, касающиеся жития святого Иринарха, я вернулся к своим товарищам.
 Полковник Александров был по-прежнему недоволен. Он не нашел в военкомате ни одного документа, который не содержал бы в себе грубых ошибок. Это его определение – грубые ошибки. Но мы знали, что не грубые ошибки его раздражали, а несколько московских звонков, после которых он выглядел, что называется мрачнее тучи. На него давили, просили не топить замечательный коллектив военкомата, который как минимум должен быть оценен на удовлетворительно. Александров не поддавался, говорил, что поставит ту оценку, какую военкомат заслужит, а мы с интересом наблюдали за ним, гадая, сможет ли он устоять перед натиском стихии или нет.
Сосновский все-таки сходил к местному врачу – целителю, который, как обещал ему Павловнин, исцелял даже немых, но вернулся уже через час. Сосновский зашел в кабинет военкома, где мы сообща вышибали дух из Павловнина и зверски ухмыльнулся.
- Полковник был большая сука и пасовал на трех тузах, - продекламировал он и, посмотрев на Александрова, уточнил, что это он не о нем.
- Надеюсь, - хмыкнул Александров. – Что, по нулям?
- Только время потерял…
Врач невролог, оглядев Сосновского в профиль и анфас, объявил, что его заболевание носит необратимый характер и уже находится вне возможностей медицины. Сосновский принял этот вердикт как нечто, давно ему известное и остался при своем мнении, что все неврологи шарлатаны и подлежат утилизации с лишением дипломов врачей.
Частный отбой до шести утра дали в девять вечера. Полковник Александров сказал, что ему нужно сделать несколько звонков из кабинета военкома, а мы, надев куртки, вышли на улицу. Шадрин с Сосновским закурили, отворачиваясь от холодного ветра.
- Валера, ты давай сегодня без храпа, - попросил Шадрина Алексей Костин. – Не доводи до греха.
- А я что, специально, что-ли? – огрызнулся Шадрин.
- Не будет он храпеть, - сказал я, вспомнив свой визит к келье преподобного Иринарха.
- Да? – повернулся ко мне Шадрин. – С чего вдруг?
- Я попросил святого Иринарха, чтобы он исцелил тебя от этого недуга.
- А, ну раз так, - усмехнулся Шадрин. - Тогда конечно.
- Звонарь Николай говорит, что если Иринарха попросить о чем-то, имея при себе чистое сердце, то он просьбу обязательно исполнит, - сообщил я.
- Вечно у них какие-то условия, – сказал Сосновский. – Вечно им подавай чистое сердце, стерильную совесть и белые одежды. Я думаю, если такие люди на свете и есть, то они не просят святых их исцелить, а исцеляют сами. А кто такой этот Иринарх?
- Здешний святой, который жил отшельником в этом монастыре 400 лет назад. Вериги в сто килограммов на себе носил.
- Понятно, - кивнул головой Сосновский. – Конечно, с такими веригами будешь отшельником. Далеко не уйдешь. …
- Ты, кстати, попробуй обратиться к Иринарху насчет заикания, - посоветовал я Сосновскому. – Он, говорят, от беснования излечивает, это тоже неврология.
- От беснования? – переспросил Костин.
- Сейчас это называется эпилепсия.
- Сами вы бесноватые, - сплюнул Сосновский. – Фигня все это. Не верю я в чудесные исцеления. Вот вы хоть одного человека, вылечившегося таким образом,  лично знаете? Я - нет. Одна болтовня!
На том наша беседа завершилась. Из военкомата вышел полковник Александров, и мы пошли в свои апартаменты. Александров, в отличие от себя дневного, на этот раз показался мне вполне умиротворенным. Причину в перемене настроения он озвучил сам.
- Сейчас докладывал обстановку начальнику управления, - сказал полковник Александров, сдержанно улыбаясь. – Он поддержал меня в том, что этот военкомат получит ту оценку, которую заслуживает.
- А этот Павловнин нормальный мужик, - задумчиво изрек подполковник Шадрин. – Ему бы зама с мозгами, а не этого шалопая.
- Где их тут взять, с мозгами? – рассудительно заметил Костин.
- Еще два дня впереди, - сказал Александров. – Посмотрим…
Проверить, избавился ли Шадрин от храпа, не удалось. За день я устал настолько, что заснул, едва коснувшись головой подушки. В следующее мгновение прозвучал звонок телефонного будильника – пять утра. Костин тоже вопрос о храпе не поднимал, из чего я сделал вывод, что это очень действенный способ избавиться от чужого храпа – работать до полного изнеможения. Когда вымотаешься, совершенно безразлично, храпит там кто-то или нет. Шадрин, сунув в рот утреннюю сигарету, вышел из комнаты с полотенцем на плечах. Он брился электробритвой, поэтому холодная вода в качестве бритвенной принадлежности его не беспокоила.
Зато, как только за ним закрылась дверь, в нашу комнату вбежал Сосновский и с легким заиканием сообщил нам с Костиным, что проблема храпа Шадрина остается актуальной.
- А ты откуда знаешь? – спросил его Костин. – Я никакого храпа не слышал.
- Ночью выходил в туалет, специально подходил к вашей двери, послушал. Как храпел Шадрин, так и храпит. Ни хрена не помогают ваши отшельники.
- Сильно храпел?
- Я градаций его храпа не знаю, но дверь колыхалась, - засмеялся Сосновский. – Надо было Шадрина к Александрову положить. Вместо меня.
- Что теперь об этом говорить, - ответил Костин. – Может, и надо было, хотя ты тоже, кажется, не подарок.
- Не ты ли нас запугивал, что напичкан несчастьями? – припомнил я.
- Ну уж прямо несчастьями, – запротестовал Сосновский. – Так, мелкими неприятностями. Это даже полезно.
- Я больше люблю мелкие приятности, - философски заметил Костин.
Второй день учений начался с того, что полковник Александров отправил меня с Шадриным проверять пункт сбора техники, который военкомат развернул на базе Борисоглебского профессионального лицея №46. Начальником пункта был один из сотрудников военкомата, парень лет тридцати, с лица которого не сходила улыбка. Что бы он ни делал, куда бы ни пошел – улыбается в 32 зуба. Скажешь ему слово - заливается смехом, будто его щекочут.
- Как в том анекдоте, - сказал мне Шадрин, после десяти минут пребывания на пункте. – Бросить все к чертовой матери и переехать в Борисоглеб.
Документов, по которым пункт сбора техники должен бы проводить работу, не было. Не то чтобы какого-то листка не хватало, не было вообще ничего. Только люди, в основном работники профлицея.
- Документы вот-вот подвезут, - утешал нас этот весельчак по имени Сергей. – Вы что лучше, кофе или чай?
- Кофе, - мрачно ответил Шадрин и пошел курить на улицу.
Я предположил, что документы пункта сбора техники Борисоглебского военкомата в материальном виде не существуют, и никто их подвезти не сможет, поэтому, выпив чашку кофе, пошел разговаривать с людьми, которые по зову военкомата наполнили собой один из классов профлицея. Рассказывая им то, что знал об организации работы пункта, я был удивлен тому вниманию, с которым люди меня слушали. Вообще, борисоглебцы были настроены дружелюбно, задавали вопросы, а некоторые даже записывали.
Потом мне на мобильный телефон позвонил Александров и сказал, чтобы мы с Шадриным снимались с якоря и шли в поселковую администрацию с тем, чтобы оценить их работу. Я сообщил об этом распоряжении Шадрину, и мы пошли искать администрацию.
В поселковой администрации кипела жизнь. И не только в актовом зале, куда мы зашли, а повсюду. Народ носился в разные стороны с интенсивностью атомов, и мы с Шадриным после летаргической обстановки профлицея были заинтригованы происходящими здесь процессами. Переезжают они, что-ли?
Оказалось, что мы стали свидетелями развертывания штаба оповещения и проведения оборонных мероприятий, то есть того самого элемента, которое мы пришли инспектировать. Общее руководство осуществляла небольшая темноволосая женщина в брючном костюме, очках с тонкой оправой и резким голосом. По тому, как ее слушались люди, и мужчины и женщины, мне стало ясно, что она если не глава администрации, то, как минимум первый заместитель. Не ниже. Сделав этот вывод, я с подполковником Шадриным направился к женщине.
Она встретила нас со спокойным достоинством, предложила присесть на два стула у расставленных по актовому залу столов и сказала, что через десять минут штаб оповещения будет готов к работе. Не знаю, как Шадрин, а я ей поверил. Ровно через десять минут женщина хлопнула ладонью по столу и велела всем занять свои места. Когда я последний раз был в цирке, так дрессировщик рассаживал тигров по тумбам.
Когда тигры заняли свои места, женщина направилась в нашу сторону, но не дошла, а заглянув в какую-то, скрытую драпировкой дверь, сказала:
- Геннадий Павлович, штаб развернут.
Через минуту из двери вышел вальяжный с круглым животиком мужчина годков под пятьдесят и, разгладив черные усы, недовольно сказал:
- Долго копались.
Женщина наклонила голову, этим движением признавая упрек справедливым.
- Значит, потренируемся еще разок, - ответила она и кивнула головой в нашу с Шадриным сторону. – У нас гости.
Оказалось, мы с Шадриным ошиблись в своем предположении, кто здесь кто. Вернее я ошибся, потому что Шадрин отказался выдвигать версии, кто она такая. Сказал, что таких должностей, про которые он подумал, в поселковых администрациях нет. Главой администрации поселка был как раз вальяжный мужчина, а женщина, которую звали Марина Николаевна руководила поселковой соцзащитой. 
Понятно, что докопаться можно и до столба, но это был лучший поселковый штаб оповещения, который мне доводилось когда-либо видеть. Поблагодарив главу администрации за отличную работу, я попросил его назвать фамилии лучших работников с тем, чтобы в итоговых документах отметить их работу. Дождавшись, когда Марина Николаевна отойдет подальше, глава сообщил нам невероятную вещь; оказывается, если уж начистоту, то все держится на ней, на Марине Николаевне. Ей еще есть куда расти, но в целом она работает удовлетворительно. Иногда ее заносит, приходится поправлять, но если уж кого-то и похвалить, то не его, главу администрации поселка Борисоглебский, он к славе давно не стремится, а Марину Николаевну.
Шадрин раскрыл свой блокнот:
- Марина Николаевна… как ее фамилия?
- Аверина.
- Аверина? – переспросил я. – Кажется, это довольно популярная у вас фамилия.
- Жена заместителя военкома, - подмигнул он нам. – Не чужой вам человек. Коллега по цеху.
- Да уж, свой в доску и штаны в полоску, - пробормотал Шадрин, захлопывая блокнот.
Мы пожали руку главе администрации, фамилию которого так и не узнали, и пошли в военкомат.
- Смотри, как жизнь перекошена, - сказал мне Шадрин, пока шли. – Мы все мозги ищем, а они рядом. По-хорошему, майора Аверина надо бы в соцзащиту отправить, а его жену, Марину Николаевну заместителем военкома. Было бы в самый раз.
- Включи это предложение в акт проверки, - ухмыльнулся я.
Полковник Александров во дворе военкомата проверял комендантскую службу. Рядом с ним с видом мученика стоял майор Аверин. Александров что-то ему говорил, Аверин что-то односложно отвечал. В ящиках с надписью КС копошились Сосновский и Костин. Шадрин, выплюнув сигарету, пошел к ним, а я поднялся на второй этаж в кабинет военкома. Подполковник Павловнин разговаривал по телефону, но увидав меня, трубку положил и встал мне навстречу. Сегодня я его еще не видел, поэтому сначала поздоровался, а потом присел за приставной столик.
- Кофейку? – спросил он, усаживаясь на свое место и наклоняясь над столом, где среди груд бумаг стоял термос.
Я к этому времени наполовину состоял из этого кофейка, за два дня выпив свою месячную норму, поэтому отрицательно покачал головой.
- Выпейте, - настойчиво сказал Павловнин и напомнил мне мою же фразу. – И мир заиграет красками.
Он налил кофе в чашку и подвинул ее ко мне.
- Как обстановка, Сергей Николаевич? – спросил я.
- Это я собирался у вас узнать, - ответил Павловнин. – Лично я уже на ободах…
- Пункт сбора техники плохо, - честно ответил я. – Штаб оповещения администрации поселка хорошо.
- Они сейчас называются - администрация муниципального округа, - сказал Павловнин, думая, судя по грустному лицу, свои невеселые думы.
- Так, конечно, звучит гораздо лучше, - сказал я, взяв в руки чашку с кофе.
Я не стал его утешать. Бывал я и сам в таких ситуациях, когда по мне топтался сонм проверяющих с крупными звездами и знал, что в этих случаях слова сочувствия, даже если они искренни, бесполезны. Отхлебнув напиток, я решил немного отвлечь его от безрадостных дум, которые, кроме как к головной боли, ни к чему не приведут.
- С чем к вам посетители ходят? – спросил я. - И ходят ли?
- Ходят. А с чем… Честно говоря, с чем приходят, с тем и уходят. Что я могу? Квартиры не выделяю, детского сада у меня нет, чисткой колодцев не занимаюсь. А у вас как?
Я не успел ему ответить. Зазвонил телефон и Павловнин, извинившись, взял трубку.
- Несколько секунд он слушал трубку, плотно прижав ее к уху, потом спросил:
- Не понял…Кто?
Что ответила трубка, мне было не слышно, зато увидел, как Павловнин нахмурился.
- Объясни уважаемому Виктору Степановичу, что нас проверяет Москва, - повысив голос, сказал он. – Пусть придет на следующей неделе.
Он немного помолчал, слушая, вероятно доводы другой стороны, потом решительно сказал – все! И положил трубку.
- Только мы про посетителей поговорили, как они тут как тут. Ветеран один пришел, Ломакин. Ему по барабану, что у меня проверка…
Я улыбнулся, и собрался было просветить его, что ветераны обожают, когда в военкомат приезжают проверки, особенно из столицы. Они в очередь встают, чтобы рассказать проверяющим, какие мы вредители и бездельники. Но опять не успел. Дверь кабинета без стука отворилась, и в дверном проеме показалось морщинистое лицо человека лет под восемьдесят. Убедившись, что он нами замечен, человек моргнул и зашел в кабинет весь.
- Пламенный привет, Николаич, - сказал дедушка Павловнину, глядя хитрыми глазами на меня. – И вам доброго здоровья, - пожелал он мне, глядя на Павловнина.
Я тоже поздоровался, а Павловнин тяжело вздохнул.
- Здравствуйте, Виктор Степанович, - ответил он. – Дежурный вам не сказал, что у нас проверка и все наши дела мы обсудим на следующей неделе?
- Сказал, Николаич, сказал, - успокоил дедушка военкома, с любопытством разглядывая меня. – Проверяете, значит?
- Проверяем, - подтвердил я.
- Правильно делаете, - одобрил это дело Виктор Степанович. – Надо их почаще проверять, тогда, глядишь, они перестанут за рукава хватать, когда ветеран идет со своими бедами к военкому.
- Виктор Степанович, комиссии не интересны наши деревенские беды, - сказал Павловнин, с тоской глядя на настырного ветерана.
- Ну да, конечно, вы же тут решаете проблемы мирового масштаба, - едко ответил Виктор Степанович. – До нашей ли вам булгатни…
Павловнин на несколько секунд замолчал, собираясь видимо с мыслями, чем немедленно воспользовался ветеран.
- Не ожидал я от тебя такой пакости, Николаич, - с горечью объявил дедушка. – Вот от кого угодно ждешь, но только не от тебя… Он вообще-то хороший мужик.
Последнюю фразу он сказал, повернув голову в мою сторону и доверительно понизив голос.
- Какой пакости? – не выдержал Павловнин.
- Какой - какой, - проворчал дедушка. – Такой. Ты прошлое девятое мая помнишь?
- Ну.
- Ты не нукай, а четко, как военный человек мне ответь, помнишь или нет. Потому что если не помнишь, то я тебе напомню.
- Помню, Виктор Степанович, - угрюмо ответил Павловнин. – Дальше что?
- А помнишь, как ты в этом девятом мае мне часы командирские вручал? Мне и еще двум ханурикам, которые такие же фронтовики, как из моей задницы дудка…
- Ну и что?
- А то, что вот они твои часы! – Виктор Степанович достал из кармана пальто часы с металлическим браслетом и протянул их Павловнину. – И года не прошло, а они уже стоят.
Павловнин посмотрел на дедушку, который двигал по столу часы в его сторону, потом перевел взгляд на меня, словно спрашивая, видал ли я что-нибудь подобное у себя.
- Что мне нужно сделать с вашими часами? – устало спросил он ветерана. – Говорите, Виктор Степанович, не стесняйтесь. Батарейку поменять или в починку сдать?
Вот уж чего Виктор Степанович делать не собирался, так это стесняться. Он шумно выдохнул, распахнул свое пальто, погрозил военкому пальцем и повернулся ко мне.
- Военком прилюдно вручает фронтовику часы, а они не ходят, - горестно сказал он. – Куда катится этот мир?
- Дорогой мой фронтовик, - тихо взорвался Павловнин. – Эти часы закупила администрация, - слово – администрация он произнес по слогам. – Понимаете? Администрация приобрела часы для некоторых особо уважаемых ветеранов, а я только вручал их. Понимаете, или нет?
Виктору Степановичу явно пришлось по душе, что он входит в число особо уважаемых ветеранов, он мимолетно улыбнулся, но тут же вернул себе грозный вид.
- Все я понимаю, - сказал он. – Только мне людям в глаза как смотреть? Ведь то и дело подходит ко мне народ и спрашивает, ну что, Степаныч, как твои командирские? Ходят? Мне что им отвечать? Нет, не ходят, потому что военком на девятое мая мне барахло вручил, так? Что тогда люди про тебя думать будут, а? Мне не себя, мне тебя жалко! Мне что, у меня дома часы с кукушкой есть, а вот что ты будешь делать?
Павловнин скрипнул зубами, достал из кармана кителя портмоне и вынул из него пятитысячную купюру.
- Виктор Степанович, вот вам монетка, пойдите в магазин и купите себе командирские часы, которые будут ходить, - сказал военком.
Не успел он договорить эту фразу, как ветеран преобразился. Если до этого его вид был просто суров, хотя и смягчался плутоватым взглядом, то сейчас это был Зевс – громовержец. Голова надменно вскинута, плечи расправлены, а глаза рассыпали искры.
- Чтобы я взял твои несчастные деньги?! – крикнул он. – Я за справедливостью сюда пришел, а не за твоими несчастными деньгами!
Целую минуту Зевс метал молнии и бушевал, то и дело поминая несчастные деньги, потом вскочил на ноги и, не прощаясь, строевым шагом пошел к двери. Хлопнула дверь.
- Не знаю, почему я до сих пор не в психушке, - сказал Павловнин, продолжая держать в руке купюру. – Хотя Виктор Степанович меня и там достанет…
Снова хлопнула дверь. Виктор Степанович тем же строевым шагом прошел к столу Павловнина и в полном молчании вырвал деньги из его рук. Сунул купюру в свой карман и вернулся к выходу. На пороге обернулся.
- А мужик он хороший, - сказал Виктор Степанович, посмотрев на меня. – Так там у себя и запишите…
…Когда мы около полуночи падали на свои кровати, майор Костин спросил меня, будем ли мы сторожить храп Шадрина. Я ответил, что он может сторожить, что угодно, лично я буду спать. А утром на нас навалились новые дела и насколько излечился Шадрин от храпа, достоверно установить нам не удалось.
После утреннего омовения, к нам зашел Сосновский и сказал, что полковник Александров вызывает всех нас в свою штаб - квартиру.
- Товарищи офицеры, - сказал Александров, когда мы зашли к нему. – Сегодня, девятого февраля, последний день учений и соответственно нашей с вами работы здесь. Он будет наиболее напряженным и не только потому, что завершающий этап всегда сложен, но еще и потому что сегодня в район прибудет начальник оргмобуправления полковник Мирошниченко. Его планы мне неизвестны. Наверняка, он заслушает военкома, но высока вероятность того, что он проверит работу пункта предварительного сбора граждан. Так что будьте внимательны. Начальник ОМУ прибудет внезапно, поэтому прошу об этом молчать. Время не знаю. Вопросы есть?
Вопросов у нас не было, и мы отправились на завтрак в кафе, которое начинало работу в 8 утра. Пришли чуть раньше, чем кафе открылось, поэтому нам пришлось немного постоять у закрытых дверей. Внутрь вначале девятого нас впустила повариха, которую как мы уже знали, звали Галя. Веселая, словоохотливая женщина. Ее бы еще научить готовить, цены бы не было. Утром она была и поварихой и официанткой, потому что местные забулдыги приходили сюда за бутылкой пива часам к десяти. А к этому времени в кафе приходила и другая труженица, которая подавала нам еду в обед и вела кассу.
- Ну как там наши, на пять баллов вытянут? – спросила Галя, выдавая нам вчерашние оладьи.
- Угу, - буркнул Александров, откусывая кусок плохо пропеченного теста.
- Это хорошо, - одобрила она. – Им бы еще сегодня продержаться, когда ваш главный начальник приедет. Как его, Мельниченко, что-ли? Или Мирошниченко…
Не знаю, как Александров не подавился. Мы корчили рожи, с трудом удерживая себя от смеха и старались на него не смотреть. Закончив завтрак, мы пошли в военкомат как всегда кратчайшим путем, вдоль монастырской стены и мимо киосков со всякой всячиной. У одного из них, торгующего табачными изделиями, Шадрин остановился и купил у киоскера пачку сигарет. Вернулся от киоска с вестью, что самый главный наш начальник не то Мирошниченко, не то Маслаченко приедет в Борисоглеб в 11 часов. Тут уж и сам Александров не выдержал и засмеялся. Мы его поддержали таким хохотом, что напугали ворона, сидевшего на одном из киосков, а это не те ребята, которых легко напугать.
- Это не поселок, а резидентура ЦРУ, - сказал Александров, подходя к дверям в военкомат. – Военкомат тоже в курсе?
Военкомат был в курсе. Подполковник Павловнин первым делом, после того как поздоровался, спросил Александрова: поставить ли на стол минеральную воду или начальник ОМУ обойдется кофе? Полковник Александров в ответе был на высоте.
- Вы бы, Сергей Николаевич, лучше подумали, что будете докладывать начальнику ОМУ. А наличие на столе минералки или ее отсутствие повлиять ни на что не может.
- Это как посмотреть, - вдруг возразил подполковник Сосновский. – Бывает, что не только минералка влияет, но и кто эту минералку будет наливать в стакан. Если красивая женщина, то это существенно влияет. Мой вам совет, Сергей Николаевич, ставьте минералку, а рядом мисс Борисоглеб. Не прогадаете.
Павловнин хмыкнул, но мне не удалось увидеть, в какой степени он прислушался к совету Сосновского, потому что начальник группы отправил меня, майора Костина и подполковника Шадрина в поселковый дом культуры, где Борисоглебский военкомат развернул пункт предварительного сбора граждан.
Как верно указал полковник Александров, наступал последний этап учения, когда военкомат должен сформировать три команды и подготовить их к отправке в войска. Общая численность людей в этих командах была небольшой, около 60 человек, бывало военкоматы формировали и больше.
К тому времени, когда мы пришли в ДК, большой зал на 600 посадочных мест, был заполнен почти полностью. У меня было ощущение, что военкомат провел всеобщую мобилизацию Борисоглебского района. У входа нас встретил начальник пункта прапорщик Швец, лицо которого сияло гордостью за масштаб свершений военкомата. Он доложил мне, как старшему по званию, что поставленная ему задача выполнена и предложил пойти, убедится в этом воочию. Я возражать не стал, и мы пошли туда, откуда доносились звуки жизни. Наше появление зал встретил… как бы помягче сказать… Без оваций. Цветы нам под ноги не бросали. Отчасти людей можно было понять, некоторые из них тут обосновались еще с ночи, успев и выпить и протрезветь. В некоторых долетевших до нас воплях преобладали нецензурные выражения, но по-другому в таких случаях и не бывает.
- Людей вы собрали, - признал я, когда мы вышли из зала и вернулись в фойе, где стояли столы с ящиками и сидели технические работники. – Теперь комплектуйте из них команды.
Прапорщик Швец посмотрел на меня с таким изумлением, будто это слово – команда, он никогда, кроме как на футболе, раньше не слышал. Подполковник Шадрин скроил на лице свирепое выражение и рявкнул на бедного прапорщика, который все еще видел себя на пьедестале почета с лавровым венком на голове:
- Где документы пункта? Где выписка из расчета поставки? Где транспорт, который повезет людей? Где это все?
После этих вопросов, прапорщик Швец слез с постамента и признался, что про то, что спросил Шадрин, он слыхом не слыхивал. При этом у него даже появилось настороженное выражение лица, словно он заподозрил, что Шадрин это выдумал для глумления над ним.
- Как вы собираетесь комплектовать свои три команды? – спросил рассудительный Костин. – То что вы собрали здесь половину Борисоглеба, не значит, что команды сформированы. Они должны соответствовать наряду по военно-учетным специальностям, по должностям, по другим критериям.
После этих слов прапорщик Швец окончательно уверился в том, что с ним намеренно говорят на древнекитайском языке, а поскольку этому языку он обучен не был, то перестал откликаться вообще.
Кончилась эта пантомима тем, чем и должна была закончиться. Из военкомата привезли в ДК документы на эти команды, а у прибывших борисоглебцев отобрали военные билеты. После этого мы с Шадриным и Костиным сели за стол технических работников и принялись за комплектование. Личный состав пункта стал за нашими спинами и, не дыша, смотрел, как мы формируем первую команду. Потом поменялись местами и остальные две комплектовали они уже сами. Часа за два управились.
Я посмотрел на часы, время шло к обеду, и понял, что начальник ОМУ решил сюда не заезжать. Набрал номер телефона полковника Александрова и доложил ему о результатах того, что мы тут наработали. Он ответил, что не сомневался, что так и будет и приказал нам возвращаться в военкомат.
Вернувшись в военкомат, мы узнали, что самому главному нашему начальнику потребовался всего час, чтобы согласиться с полковником Александровым, что двойка этому военкомату отлита из чугуна. Ни минеральная вода не помогла, ни первая красавица военкомата, специально приставленная к минералке. Полковник Мирошниченко прошелся по военкомату, послушал рассказ военкома о мобилизационных возможностях района и уехал в Ростов Великий с внезапной проверкой, к которой ростовчане наверняка готовились неделю.
А наша миссия подходила к концу. Оставалось только в специально выделенном военкомом кабинете набрать на компьютере акт проверки и его подписать. Потом короткое подведение итогов и возвращение в Ярославль.
- Сразу после обеда приступаем к составлению акта проверки, - сказал нам полковник Александров. – Готовьте текст, сверяйте его с записями. Акт должен соответствовать фактическому положению дел в военкомате.
Привычной дорогой мы направились в знакомое кафе, съели там по котлете с картофельным пюре, которое поварихам испортить не удалось и тем же путем пошли обратно. Шли не торопясь, наслаждаясь первым днем, когда мы здесь увидели солнце. Снег начал подтаивать, на дороге стали образовываться лужи, поэтому мы старались идти друг за другом по обочине. У ворот монастыря я увидел звонаря Николая, который был в своей традиционной одежде: куртке с капюшоном и черной шапочке. Только на ногах по случаю оттепели валенки были снабжены галошами. Я так и не уяснил для себя, кто он такой, этот Николай. Если монах, то почему не в рясе, а если мирянин, то что он делает в монастыре целый день.
Николай вышел из монастырских ворот и двинулся нам навстречу, поэтому не встретиться мы не могли. Я бы не стал останавливаться, говорить нам было не о чем, да и Николай своим видом не выражал радости от нашей встречи, но Сосновский решил иначе.
- Да это же Николай, звонарь виртуоз! – заорал он на всю улицу.
Николай слегка замедлил шаг и тихо поздоровался.
- Николай, вы такой же филонщик, как ваш военкомат, – грубость фразы Сосновский смягчил широкой улыбкой. Он подошел к звонарю и пожал ему руку. - Я тут уже три дня и ни разу колоколов не слышал…
- В воскресенье услышите, - ответил Николай, выдергивая свою руку.
- Ну, в воскресенье!... В воскресенье я уже дома буду.
- Как ваша проверка? – вежливо спросил Николай.
- Если вы про военкомат, то дела у них неважные, - разболтал военную тайну Сосновский.
- Что, совсем плохо?
- Неудовлетворительно.
- Неудовлетворительно, это значит двойка? – уточнил звонарь.
- Она самая, - подтвердил Сосновский. – Разнесем ваш военкомат на куски. Пойдут клочки по закоулочкам.
Наверное, еще день назад полковник Александров укоротил бы длинный язык Сосновского за публичное оглашение итогов проверки, но сейчас он всего лишь бросил на него косой взгляд, и только. Мы разошлись с Николаем и собирались двинуться дальше, как вдруг услышали:
- Нет.
- Что нет? – удивленно спросил Сосновский.
- Не разнесете вы военкомат по закоулочкам и двойку не поставите, - сказал Николай с такой уверенностью, что мы остановились.
- Не поставим? – спросил Сосновский.
- Нет, - помотал головой Николай. – Тройку поставите.
Полковник Александров при этих словах обернулся, глянул на звонаря и пошел дальше. Мы, размышляя о странных словах Николая, потянулись за ним…
…Остаток дня и весь вечер мы набирали на компьютере текст итогового акта. За клавиатурой сидел сначала Шадрин, а потом Костин. Несколько раз, пока мы готовили документ, к нам заходил военком подполковник Павловнин, но он не пытался скорректировать жесткость формулировок и вообще не интересовался, что мы тут сочиняем. В основном беседовал с полковником Александровым, который рассказывал ему о своем опыте проверок военкоматов. Мы слушали его так же внимательно, как и Павловнин, потому что никто из нас не был застрахован от его визита в будущем.
- Не так давно, в конце прошлого года мы проверяли один из военкоматов Рязанской области и районный военком по итогам проверки представлен к ордену, - услышали мы под конец их дискуссии. – Хотите -  обижайтесь, хотите - нет, но вашему военкомату еще предстоит проделать большой путь к этим вершинам…
- Павловнин, значит, без ордена останется? – тут же схохмил Сосновский.
- Пока да, - улыбнулся Александров.
Павловнин растянул губы, но улыбка не получилась и он ушел.
Александров продиктовал Костину вывод комиссии о том, что состояние мобилизационной готовности военкомата оценивается на неудовлетворительно и текст пошел в печать. Подписанный всеми нами акт проверки полковник Александров положил в свой кейс, и мы пошли устраиваться на последнюю ночь в Борисоглебе.
Улеглись около 23 часов, но поспать не получилось. Уже через час, в районе полуночи нас разбудил Сосновский и позвал в комнату к Александрову. В отличие от нас, начальник группы стоял одетый.
- Обстановка изменилась, - нервно сказал он. – Выяснилось, что при вынесении оценки мы не учли некоторые принципиально важные нюансы и вследствие этого ошибочно сочли мобилизационную готовность военкомата неудовлетворительной. Сейчас возвращаемся в военкомат и будем корректировать итоговую часть акта проверки. Вопросы есть?
Вопросы у нас были, главным из которых был – что это за нюансы такие, но глядя на подавленного Александрова, задавать эти вопросы не хотелось.
Пришлось нам ночью, спотыкаясь на каждом шагу нестись в военкомат и переделывать акт. Конечно, весь текст мы не переписывали, просто смягчали выводы, но даже с такой задачей мы провозились несколько часов. В четыре часа утра мы вернулись в общежитие и замертво свалились на кровати. И только на следующий день, направляясь на завтрак, мы узнали некоторые подробности, приведшие к перемене ветра. Да собственно, какие это подробности… Просто выяснилось, что в двенадцать ночи Александрову позвонил некто и сказал ему те же самые слова, которые Александров потом воспроизвел нам. Кто этот некто и что за нюансы, не учтенные нами при проверке, мы так и не узнали. Да и не стремились узнать. Никто из нас не был настолько наивен, чтобы не понимать, как решаются эти вопросы.
На девять утра Александров приказал собрать личный состав военкомата для подведения итогов проверки, после чего мы должны были немедленно отправиться в Ярославль. Облвоенкоматовский микроавтобус Рафик, восстановленный за эти дни, должен был прибыть за нами к десяти утра.
Еще по дороге на завтрак Сосновского, молчавшего до этого все утро, вдруг прорвало.
- Получается, что звонарь знал, что мы не поставим военкомату двойку? – воскликнул он. - Как так?
Полковник Александров хмуро посмотрел на него, но промолчал.
- У него связь с космосом, - с иронией сказал Костин.
- Не знаю, с чем там у него связь, но он знал!
- Да, загадочный случай, - поддержал его Шадрин.
Мне тоже было любопытно, почему звонарь Николай вчера произнес то, что произнес. Откуда это знание того, что будет и что не будет?
- Разрешите я забегу к звонарю, поговорю с ним? – попросил я Александрова. – Я с ним чуть больше общался, может разговорю его.
- Если вы считаете, что оценочные показатели вместо нас определяют звонари, то забегите, - недовольно ответил Александров. – Только к девяти прошу быть в военкомате.
Я сказал, что буду и быстрым шагом направился к воротам монастыря. Звонаря я нашел отгребающим большой деревянной лопатой снег от стен звонницы.
- Доброе утро, Николай, - поздоровался я. – Вы все в трудах?
- Господь велит трудиться, - ответил Николай, опершись на лопату. – Здравствуйте. Слышал, что вы всех победили… Уезжаете.
- Вы тут в Борисоглебе про нас все узнаете раньше нас самих. Да, уезжаем.
- Ну, счастливого пути, - усмехнулся Николай.
- Спасибо, - поблагодарил я его и задумался, подбирая нужные слова.
- Вы хотите что-то спросить? – проницательно посмотрел на меня Николай.
- Да, хочу… Скажите Николай, если не секрет… Как вы узнали, что военкомат не получит двойку? Там ведь двойка железная.
- А это… Так ведь весь Борисоглеб знает, что военком Павловнин просил святого Иринарха помочь ему с этой проверкой. Какая уж тут двойка…
- И что, святой Иринарх даже в таких вопросах помогает?
- Святой Иринарх помогает всегда, если…- начал было Николай, но замолчал.
- Если что? С чистым сердцем?
- Не знаю, правильно ли я сужу, - раздумчиво сказал звонарь. – Может, вам лучше поговорить с кем-то, кто поумнее меня, но я думаю, что человек должен действительно нуждаться в том, о чем он просит. Это главное. Если на душе фальш, то слова будут простым сотрясением воздуха.
- Значит, Павловнин убедил святого Иринарха, что нуждается в помощи?
- А разве нет?
Я поблагодарил Николая, пожал ему руку и пошел обратно. Через несколько шагов я обернулся.
- Скажите, Николай, а где лучше обратиться к святому Иринарху? У кельи или у его могилы? – спросил я.
- К святому Иринарху можно обратиться в любом месте и в любое время, - ответил Николай. – Просто бывало так, что человеку коснувшемуся рукой кельи казалось, что он видит себя глазами святого Иринарха. Не знаю, правда ли это. Вы себя видели?
Я ответил, что святой Иринарх меня таким чудом не удостоил, и пошел к выходу из монастыря. Только перед дверью военкомата вспомнил, что так и не спросил Николая, кто он монах или мирянин, но решил, что как-нибудь обойдусь без этого знания…
Подведение итогов проверки прошло штатно. Полковник Александров зачитал собравшемуся в кабинете военкома личному составу военкомата акт проверки, огласил вывод и поблагодарил их за работу. Пока народ без особого ликования расходился по своим местам, я вкратце сообщил Сосновскому, который очень интересовался, откуда растут ноги у оценки «удовлетворительно» для этого военкомата, результат своего вояжа. Сосновский сосредоточенно выслушал меня и, не говоря ни слова, бросился из кабинета.
Когда мы уселись в Рафик, выяснилось, что Сосновского нет. Александров раздраженно спросил нас, куда он делся, и мне пришлось признаться, что исчез он после моего рассказа о святом Иринархе.
- Наверняка Сосновский побежал в монастырь, - закончил я признание.
- Зачем?
Я пожал плечами. Откуда мне знать?
- Не иначе святому Иринарху челом бьет, - подсказал Костин.
- Как дети малые, - покачал головой Александров.
Через пять минут Сосновский, запыхавшись, вернулся, и мы поехали.
- Ну что? – спросил его Шадрин.
- Попросил Иринарха исцелить меня от этого самого, - по-прежнему чуть заикаясь, объяснил Сосновский.
- От заикания?
- Да.
- Ты же не веришь в чудесные исцеления? – уличил его Костин.
Сосновский ничего не ответил…
…Вот и вся история. В тот же день нас отпустили по своим военкоматам, и мы с офицерами, обменявшись телефонами, вернулись домой. Полковника Александрова я больше никогда не встречал, как и подполковника Сосновского. Сосновскому я пробовал пару раз позвонить, но он не ответил, то ли телефон сменил, то ли что другое. Так я и не знаю, исцелился ли он от заикания или нет. Несколько раз перезванивались с подполковником Шадриным, а один раз даже встретились с ним в Москве в штабе округа. Он сообщил мне, что совершенно избавился от храпа и что недавно снова был в Борисоглебском монастыре, вместе с семьей. Майора Костина я видел достаточно часто вплоть до увольнения в запас. Первое время мы с ним вспоминали перипетии нашей командировки в Борисоглеб, потом перестали.
Что же касается Борисоглебского военкома Павловнина, то его судьба мне неизвестна. Но поскольку из достоверных источников известно, что он «мужик хороший», то надеюсь, все у него в жизни сложилось, так как надо. Только один вопрос мне не дает покоя, как бы выкручивался полковник Александров, если бы Павловнин попросил у святого Иринарха орден?

25.11.2024 г.