Летающие мидии

 Вечерело. Солнце медленно и неохотно миллиметр за миллиметром сползало к линии горизонта. У края земли огромный оранжевый диск светила решил поиграть в прятки, прячась за мелькающими деревьями, мимо которых проносился наш поезд. Он то на мгновенье исчезал за могучими стволами, то появлялся вновь.

 У меня и сидевшего напротив капитана Ростовцева от коротких солнечных вспышек зарябило в глазах. Молча, не говоря ни слова, мы провожали взглядами закат солнца, миллиарды лет дающего тепло и свет всему живому на земле. Думалось мне, что жизнь человека, длись она хоть век – всего лишь миг для существующего немыслимо долго светила.

 Неожиданно деревья расступились, и на выгрызанном когда-то человеком у древнего леса участке показался  посёлок, выглядевший так, словно много десятилетий назад, сразу же после его возведения, основатели предали его забвению. Увиденная картина разрухи спустила меня на землю.

 Поезд замедлил ход, и можно было рассмотреть проплывавшие мимо посеревшие от времени бревенчатые дома, покосившиеся заборы, не знавшие краски. Несмотря на кажущееся запустение, посёлок оказался обитаемым. На лавочке у одного из домов сидели трое местных жителей. Вид у них был изнеможённый и потрёпанный. Лица у всех троих были земляного цвета. Продавливающие лавку обитатели захиревшего посёлка глядели на поезд отрешённо, без эмоций, словно он вынырнул из другого мира и вот-вот должен был исчезнуть, растворившись в воздухе…

 - Да! Тоскливые места – глухомань и безнадёга. – Произнёс  Ростовцев, отрывая взгляд от окна.

 - Хуже не придумаешь. Я бы по таким местам наших думцев и министров катал раз в месяц, тогда, глядишь, и речей про имперское величие бы поубавилось.

 - Я, кстати, в этих местах был несколько лет назад на полигоне и даже поохотился на медведя – похвастал капитан, умело уводя разговор от политики в сторону.

 - М-м. На медведя? Ну и как охота? – Заинтересованно спросил я, ибо историй об охоте мне ещё не приходилось слушать ни в одной поездке.

 Ехали мы с Ростовцевым в одном купе уже вторые сутки и словно старые знакомые разговаривали на разные темы, коротая время. Пожалуй, единственная тема, которую он обходил стороной, прикидываясь вещмешком, была политика.

 - Так вот - продолжил капитан. – Пригнали нас как-то в начале весны на учения в эти полузаброшенные земли. Целый месяц почти ничего не делали – всё генерала ждали. От нас требовалась одно - поразить генерала нашим умением метко стрелять. От безделия иногда технику готовили, а скуку разгоняли самогонкой. Самогонку нам местный егерь поставлял в немыслимых количествах. Вот как-то на очередном застолье он и предложил нашей офицерской компании медведя подстрелить. «Знаю медвежью берлогу. Дело верное, только оружия да боеприпасов надо побольше взять».

 На следующий день мы, прихватив с собой автоматы, с полными рожками, загрузились вместе с полупьяным егерем в УАЗик и поехали по бездорожью в какую-то деревню. На окраине он заскочил к своему знакомому, возле дома которого стоял погрузчик. На нём и собирались добытого медведя транспортировать. Мужик этот - хозяин погрузчика – ещё и парочку собак с собой на охоту прихватил. Добрались до места. Мы с автоматами наперевес выстроились в цепочку между погрузчиком и местом с предполагаемой берлогой. Егерь этот достаёт огромное ружьё, засовывает ствол в берлогу и стреляет. Сразу же после выстрела отпрыгивает прочь. Через несколько мгновений из берлоги вылетает огромный медведь и, увидев погрузчик, стремительно летит на него, как на врага. Собаки со страху ломанулись в разные стороны. Мы тоже от неожиданности чуть не обделались. С испуга каждый по рожку в медведя выпустил. Сначала мне показалось, что пули медведя не берут. Он в несколько прыжков добрался до погрузчика и, встав на задние лапы, вырвал водительскую дверь. Затем косолапый стал оседать, и, испустив последний вздох, повалился на землю.

 Водитель погрузчика, вжавшись в кресло, смотрел на поверженного медведя безумными глазами. От пережитого ужаса он поседел за секунды и впал в состояние шока. Еле-еле его вытащили из кабины и, чтобы привести в чувство, влили в него полбутылки «лекарства». Кажется, он до конца дня не проронил больше ни слова.

 Дверь эту вырванную мы потом долго рассматривали. Её прочный металл медведь когтями разорвал словно простую жестянку. Силища неимоверная! Думаю, нам очень повезло, что он не на нас побежал, а в сторону погрузчика. Будь по-другому, то косолапый по нам как асфальтный каток проехал бы. Медведя мы, кстати, и не ели совсем. Оставили добычу в деревне. С той поры я больше на охоте и не был ни разу. Теперь у себя на Волге сижу иной раз с удочкой – нервишки успокаиваю, чуть ли не медитирую.

 Ростовцев закончил историю об охоте, взглянул в окно на сгущающуюся темень и добавил:

 - Завтра с утра пораньше мимо Байкала будем проезжать. Вот бы где пожить недельку, да порыбачить.

 - Я хоть и не рыбак, но тоже с недельку на природе у Байкала пожил бы. Но жизнь наша устроена как у белки в колесе. Нужно постоянно бежать, крутить колесо -  иначе корма не получишь.

 Несколько коряво разговор как-то сам собой вышел на политику и экономику – в воздухе почувствовалось напряжение. Капитан, будучи гением отступательных операций, разрядил обстановку, в очередной раз уклонившись от скользкой темы.

 - Пожалуй, лягу спать. Не хочу священное озеро проспать. О рыбалке завтра пару историй расскажу.

 - Ну что же, давай ложиться. Завтра продолжим. – Согласился я с попутчиком.

 Выключили свет. Легли. Мне не спалось. Я стал размышлять, какой же занятной историей про рыбалку удивить капитана. Совершенно неожиданно в памяти всплыли воспоминания из счастливного детства, прожитого на Сахалине.

 Дело было так. По окончанию мною пятого или шестого класса мы отправились всей детской юношеской спортивной школой на трёхнедельные спортивные сборы на морское побережье. Жили в палатках. Режим простой: две тренировки в день, остальное время проводили по усмотрению: хочешь - плавай, хочешь - по пустынным пляжам броди, собирай, что море после шторма на берег выбросило. Находили мы с пацанами и зажигалки, и игрушки, и всякие бытовые мелочи, которые волнами унесло в море. Однажды нашли оранжевый тубус. Он был герметично закрыт. Когда мы, движимые любопытством, вскрыли его, внутри обнаружили съестные припасы: запечатанный сыр, шоколад, пакетики с кофе. С некоторой опаской мы съели всё найденное. На удивление съестные припасы оказались вкусными. Наверняка это был неприкосновенный запас, предназначенный для выживания какого-нибудь моряка-ротозея.

 Особо мы не рыбачили, а больше добывали мидий. Недалеко от нашего палаточного лагеря было хорошее место для купания, чем-то похожее на бассейн. Проплыв от береговой линии метров тридцать навстречу волнам, мы оказывались на песчаной косе, где, в зависимости от прилива или отлива, местами было то по колено воды, а то по пояс. На косе мы вставали на ноги и, ерзая вправо-влево «буравчиком» погружались в песок. Как только ступни ног натыкались на что-то твердое, спрятавшееся в толще песка, останавливались и извлекали из-под ног мидию. Набрав приличную партию, мы отправлялись в лагерь, бросали их в тлеющий костёр, зарывая их сверху углями. Устрицы варились в собственном соку. Как только они раскрывались, выпуская пар, были готовы к употреблению. Есть в них можно было только небольшой язычок, но нам нравился процесс добычи и приготовления.

 Однажды, наплававшись в море, мы с пацанами основались на песчаной косе. Как обычно стали добывать каждый себе пропитание. В тот день с нами увязался Игорь Субботин, который был на год старше нас. В то время разница в год ощущалась по-другому, и мне казалось, что пацаны, старшие на год, чуть опытнее нас в делах житейских. Но это оказалось не так.

 Каждый из добытчиков устриц складывал добычу по своему разумению: кто в пакеты, кто в разорванные остатки найденных рыбацких сетей, а Субботин додумался складывать мидий в плавки. Все насобирали достаточно моллюсков и поплыли обратно. Едва мы ступили на берег, как услышали жуткие вопли Игоря. Субботин стоял по пояс в воде возле берега, прыгал как безумный  и, приспустив плавки, выкидывал из них мидий. Моллюски разлетались в разные стороны, плюхаясь в воду. Выкинул он всех, кроме одной.

 Оказалось, что единственная, от которой он не смог избавиться, открыла створки и защемила ему то ли растительность, то ли кожу на причинном месте. Субботин, выбравшись из воды, крутился по пляжу словно юла, выл от боли и умолял принести кого-нибудь ножницы.

 В тот же день мы с пацанами закинули в тлеющий костёр своих мидий и по приготовлению их с аппетитом съели. Субботин же, насколько я помню, больше никогда не участвовал в нашем промысле и не сидел у костра во время наших пиршеств…