Репортаж с той стороны

Это было написано в 2011-м году. 23 апреля 2011-го года руководство Уральского Электрохимического комбината организовало экскурсию для блогеров города Новоуральска на атомное производство. В их числе были и мы. Я и моя жена Аля. Я тогда ещё не знал, что эта экскурсия станет первым и последним нашим посещением комбината. В 11-м году государство было ещё увлечено идеями доверия и открытости. Типа нам нечего скрывать от народа, а открытость порождает взаимное доверие. И вот, на фоне этой самой открытости и доверия, нам такую экскурсию провели. Не знал я тогда, что уже в следующем году случится «Болотная», и тема открытости и доверия постепенно из повестки дня уйдёт. Не знал, и всё надеялся на долгое сотрудничество с нашим атомным гигантом. Об этой экскурсии у меня в «живом журнале» было написано довольно много.

Вот и наступил этот день. Мы с Алей только что вернулись с комбината. Пресс-служба Уральского электрохимического комбината устроила для блоггеров экскурсию на комбинат. Впечатлений много, поэтому чувствую, что в один пост всё не уложится. Вот мы уже идём по улице Дзержинского к музею. А вот вход в музей УЭХК. Именно отсюда наша экскурсия и должна начаться. Много у нас было надежд, сомнений в связи с этой поездкой, и даже разочарование было. Это когда нам сказали, что число блоггеров, допущенных на предприятие ограничено до шести, и мы в число этих шести не входим. Я, конечно, расстроился, но дня через два нам позвонили и обрадовали. Сказали, что число увеличено до десяти, и мы приняты. Писал я эти строчки в несколько приёмов. Почему так? Потому что я мог выложить в блоге только те фото, которые мы делали в музее УЭХК. Другая часть фотографий, самая важная и интересная, которая была сделана на самой территории УЭХК, несколько дней проходила проверку в службе безопасности. На предмет того, не попало ли в кадр что-нибудь, что составляет государственную тайну России. Но если кому интересно – эти фото можно увидеть в моём ЖЖ.

Для тех, кто не в курсе, что это за комбинат такой, поясню кратко. Уральский Электрохимический комбинат – самое большое в мире предприятие по обогащению урана. Находится в городе Новоуральске Свердловской области. УЭХК является частью корпорации ТВЭЛ, которая в свою очередь входит в состав Росатома. Политика корпорации ТВЭЛ в наше время такова, что уделяется больше внимания информационной открытости ядерных предприятий. Росатом показывает, что ему нечего бояться и нечего скрывать. Поэтому они пошли на то, чтобы пригласить на ядерное производство «людей с улицы», то есть нас. Правда людей действительно «с улицы» была только половина. Остальные блоггеры были сотрудниками УЭХК.
Не так давно Росатом разделил предприятия ядерно-оружейного цикла и предприятия цикла топливного. Все предприятия топливного цикла, то есть те, что имеют отношение к производству ядерного топлива для АЭС, вошли в состав корпорации ТВЭЛ. Эти-то предприятия, а вместе с ними и АЭС слегка «приоткрыли». Оружейные предприятия остались полностью «закрытыми». На них блоггеров вряд ли пустят. Ядерная отрасль долгое время находилась под густой завесой секретности. Там, где не было информации распространялись слухи и домыслы. Слухи о запредельно большой радиации, о рабочих-смертниках, от которых руководство откупается большой зарплатой, и чуть ли не о мутантах. Отправляясь на прогулку в окрестности комбината, я боялся встретить двухголового зайца. И ещё один слушок из разряда жутких. А именно, если у нас рванёт, то будет хуже, чем в Чернобыле. Вот эти-то устойчивые мифы и должна была развеять наша экскурсия. Или хотя бы попытаться развеять.

Начались эти блог-туры не у нас. Ещё в ноябре прошлого года я читал блог Дмитрия Терновского о его поездке в Северск на Сибирский Химический комбинат. Вот бы и у нас было что-то подобное – подумал тогда я. И оно случилось. Сегодня. Правда, наша поездка заметно отличалась от того тура, в котором участвовал Терновский. Вместе с Терновским на СХК ездило немало блоггеров из разных мест. И им разрешали пользоваться на территории предприятия своими фотоаппаратами. Мы же были все местные, новоуральцы. И вместо собственных фотоаппаратов к нашей группе был придан фотограф из пресс-службы УЭХК. Именно он делал те снимки, что были размещены у меня в блоге. В общем-то, разумная мера предосторожности. Легче проверить снимки одного человека, чем отсматривать то, что сняли десять.

К 13-30 мы собираемся у музея комбината. Здесь нас встречает Головлёва Елена Альфредовна. Она только что провела предыдущую экскурсию, теперь на очереди мы.
Начала как обычно, с истории комбината. Её рассказ был информативен и эмоционален. Нас поразило то, с какой душевностью и заинтересованностью подходит человек к своему делу. График был довольно плотным. За короткое время нужно было вместить в наши неподготовленные головы довольно много информации. Как сказал один из блоггеров, живя в городе, мы удивительно мало знаем о своём градообразующем предприятии. Да и откуда бы нам почерпнуть информацию о нём? Считается неудобным расспрашивать работников УЭХК о их работе. Я, например, почти никогда и ни о чём у своих знакомых «оттуда» не спрашиваю. Не хочу, чтоб они многозначительно отмалчивались. Со своей задачей Елена Альфредовна успешно справилась.

Итак, с чего начинался комбинат. Комбинат, как и весь атомный проект, начинался с выбора площадки. Нужно было найти безопасное место для размещения производства. Начиналась холодная война. Америка была главным врагом, и поэтому нужно было место, недоступное для американских самолётов. «Боевой радиус» американских самолётов Б-29 составлял 3400км. Так что до Урала они не могли долететь ниоткуда. Или почти ниоткуда. Остальные «атомные» города кроме двух были тоже на Урале и в Сибири. Нужно было место рядом с большой водой и с хорошими подъездными путями. Верх-Нейвинск и оказался таким местом. В его окрестностях было два пруда и железная дорога. Место было достаточно глухое. Вокруг лес. К тому же здесь располагалось заброшенное помещение авиационного завода. Огромных размеров корпус, напоминавший в плане букву «Е». Корпус передали ведомству Берии и организовали по соседству исправительно-трудовой лагерь номер 100. Заключённые должны были делать неквалифицированную работу при постройке завода и города. Для работы квалифицированной по всей стране набирали специалистов. Это были в основном бывшие студенты.

Кстати, заключённым в лагере жилось не так уж плохо по лагерным меркам. Сталинская тюрьма – это, конечно, страшно, но кормили заключённых почти нормально. А главное, засчитывали год за три. И даже самый закоренелый вор мог довольно быстро выйти на свободу в награду за своё участие в атомном проекте. Техники было мало. Паровозов -5, автомобилей 71, лошадей 298. Количество лошадей на стройке поразило меня ещё тогда, когда я в первый раз пришёл в этот музей со школой. Случилось это году в 80-м.
Нам рассказали о директорах комбината. За всю историю их было восемь. Нынешний директор Александр Куркин – девятый. О каждом из руководителей Елена Альфредовна сказала несколько тёплых слов. Больше всего таких слов досталось Савчуку. Андрей Иосифович Савчук – это своего рода имя-бренд. Он стал руководителем огромного предприятия в 27 лет. Комбинатовских раньше называли просто «савчуки». А вот картина - Савчук на охоте. Только зачем ему керосиновый фонарь?

Над первыми граммами урана возились два года. Оборудование было новое, всё начинали с нуля. Через 2 года добыли 400 граммов обогащённого урана. Как писал Маяковский: «В грамм добыча, в год труды». Правда, он писал это о добыче радия. Ещё года через 2 набрали урана на первую бомбу. Сначала были газодиффузные машины. Огромные, неуклюжие. Они потребляли массу энергии и выделяли массу тепла. В цехах было жутко шумно и жарко. Без берушей на работу и не ходили. А академик Кикоин, научный руководитель комбината, стал глуховат именно из-за шума на работе. Комбинат потреблял тогда 3 процента всей электроэнергии СССР.

Кстати, смысл работы комбината – это разделение изотопов урана. То есть, УЭХК – это своеобразная обогатительная фабрика. Знаете, как работает обогатительная фабрика? На металлургическом производстве, например. Из бедной руды извлекают концентрат, в котором содержание железа гораздо выше. Так и тут. Только вместо железа – уран. Извлекают из природного урана «горючую» часть. Эта «горючая» часть уран-235. А «негорючая» уран-238. Обогащённый уран есть смесь «горючей» и «негорючей» частей. Где «горючего» побольше, то уран оружейный. Он взрывается. Где поменьше, то уран энергетический. Он «горит» в активных зонах АЭС ровно и мощно. Из него потом и уже на других предприятиях делают «урановые таблетки», основной элемент тепловыделяющих сборок, которые помещают внутрь ядерных реакторов.

Нам показали дозиметры, старые пропуска, фотографии и макеты. Гордость музея - макеты. Не так давно на каком-то складе нашли ящики, а в них несколько макетов. И каких! Макет зала с газодиффузионными машинами. Метра три на полтора. Макет испарительно-конденсационной установки. Тоже огромный. Всё тщательнейшим образом вырезано или отлито из оргстекла. Даже человечки. Макеты эти в 70-е годы Савчук посылал для «тайной» выставки, которую проводил в Москве для высшего начальства Ефим Павлович Славский. Славский – это бывший командир эскадрона у Будённого, а затем министр Среднего машиностроения. Министерством Среднего Машиностроения называли для конспирации атомное ведомство. Тоже личность легендарная. Оргстекло, особенно такое старое - материал непрочный. Макеты пришлось долго реставрировать. Елена Альфредовна считала, что сделали их не в городе. Слишком уж высоко мастерство изготовления. Хотя я помню со школьных лет, что комбинат всегда славился именно искусной обработкой оргстекла.

Обнинская АЭС. Первый мирный атом. Топливо для неё тоже делали у нас. Мирный атом придумал Курчатов ещё в те далёкие годы, когда о нём никто и не помышлял. Идея использования атомной энергии в мирных целях возникла у него ещё тогда, когда все были озабочены атомом военным. Должно было пройти несколько лет, прежде чем идея мирного атома овладела умами правящей верхушки СССР. Идея Курчатова окрепла, воплотилась в металле и появилась первая АЭС. Это случилось только лет через 10 после начала атомного проекта. Мирный атом. Впервые в мире он появился именно у нас в СССР. Появление мирного атома коммунисты сразу стали использовать в пропагандистских целях. Ещё бы. Ведь и в этом мы были первыми.
Сувенирный макет Обнинской АЭС. Тоже из оргстекла. АЭС очень маленькая. Говорят, что и в действительности она небольшая.

На витринах электрохимические преобразователи, электрохимические генераторы для спутников и космических кораблей. Это источники энергии. Специальные аккумуляторные батареи для самолётов. Один из таких генераторов применялся в гигантской ракете Королёва, которая должна была достичь Луны. Это вклад комбината в освоение космоса. Газовые фильтры для изотопов. Их использовали в газодиффузном производстве. И делали тысячами километров.

В шестидесятых годах на смену газодиффузному оборудованию пришли газовые центрифуги. Это был прорыв в будущее. Центрифуги потребляли энергии в 10 раз меньше. Они куда меньше шумели и выделяли сравнительно мало тепла. Берушей уже не требовалось, люди перестали глохнуть. Для охлаждения ГЦ уже не нужно было столько воды. Технический рывок был заметен невооружённым глазом. Верх-Нейвинский пруд стал зимой замерзать, покрываться льдом, чего до этого не было. На середине пруда до появления газовых центрифуг зимой льда не было совсем. Была тёплая вода, которая не замерзала в самые лютые морозы. Центрифуга вертится с бешеной скоростью. Полторы тысячи оборотов в секунду. Их на комбинате миллионы.

Вот газовая центрифуга в разрезе. Эти бешено вертящиеся агрегаты - самое ценное, что есть на УЭХК, после людей, конечно. За счёт этих центрифуг наш обогащённый уран стал гораздо дешевле и конкурентноспособнее. Американцы до таких штучек пока не додумались. У них газодиффузное производство всё ещё в ходу. Они активно начинают осваивать центрифуги, наступая нам на пятки. Наши тоже не дремлют. Они делают всё более совершенные модели центрифуг. Уже есть центрифуги девятого поколения. Они могут служить до тридцати лет. Представляете себе волчок, который крутится 30 лет. А вот старый арифмометр, который называется "Феликс". Такой техникой делали все расчёты для атомного производства.

Каждому блоггеру, пришедшему на экскурсию, дарят значок. Это памятный знак, посвящённый 25-летию УЭХК. На значке ещё старое название завода - СУМЗ. Средне-Уральский машиностроительный завод. Чуть позже заводу присвоили его нынешнее название, Уральский электрохимический комбинат. Наверное, всем ядерным заводам дали "химические" названия в одно и то же время. Горно-химический комбинат, Электрохимприбор, Сибирский химический комбинат. Сплошная "химия". А на нашем значке "химии" ещё нет, только "механика". Такой вот привет из 1971 года. Тогда, в начале 70-х этих значков наделали, видимо, очень много. Сорок лет назад всё не раздали, на сегодняшний день оставили. Цена значку была 42 копейки, что и написано на обороте.

Только я выложил начало первой части, мне написал Виктор Лавлинский, бывший с нами в блог-туре. Виктор напомнил мне, что я забыл упомянуть о высокой цене макетов. Тех самых, из оргстекла. Исправляю свою оплошность, тем более что Головлёва специально подчеркнула их стоимость - 160 тысяч "брежневских" рублей. Жутко громадная сумма для тех времён, когда "волга" стоила пять тысяч. За пластиковое чудо не жаль было отдать целое стадо блестящих и рогатых волговских оленей.

История комбината меж тем шла дальше. В 1973 году начались поставки урана на экспорт. Первыми покупателями были французы. В том же году "представитель французского потребителя" тайно приезжал на комбинат смотреть качество урана. Представляю, с каким страхом ехал в СССР этот "месье Жан". Он ехал молча, боясь выдать себя произнесённым французским словом. Ехал тихо, как мышь, как Ленин в пломбированном вагоне. Боялся, что русские примут его за шпиона или того хуже, узнают "страшную тайну", что Брежнев решил продавать ядерные материалы врагам-капиталистам. Эта страшная тайна действовала целых двадцать лет. И о поставках урана за рубеж знали в нашем городе очень немногие.

В 90-х годах в связи с ядерным разоружением в России совместно с американцами запустили программу ВОУ-НОУ. Что расшифровывается как «Высокообогащённый уран - Низкообогащённый уран». Оружейный уран вынимали из советских ракет и везли на комбинат, где его разбавляли американским низкообогащённым ураном. И везли обратно в Америку на АЭС. 10 процентов энергетики США работает на этом уране. Кстати, расковыряли уже 14 тысяч боеголовок. Куда девался американский уран из американских же ракет, я не знаю. Тоже сгорел в топках АЭС или остался там же, в ракетах? Благодарные американцы подарили комбинату скульптуру "Перекуём мечи на орала". Вот он, заокеанский шедевр. Коричневый бородатый человек с причёской типа «теннис», держащий в руках сломанный меч. Творение Шадра всё-таки лучше.

Продать капиталистам атом было довольно трудно, у них были свои технические требования, которые необходимо было выполнить. Комбинат поднатужился и выполнил. С того дня началась эпоха экспорта урана по всему миру. Экспортный участок почему-то назвали "Челнок". Фирмы-потребители нашего урана со всего мира дарили комбинату много всяких штучек. Например, вот японская куколка-девушка в кимоно от компании "Сумитомо". Наши тоже дарили кто что мог. Довольно много места занимают в музее подарки комбинату. Очень большой парусник, каслинское литьё, фарфор. Часы с росписью. Справа на часах нарисованы газодиффузные машины, слева ряды центрифуг. То есть наоборот, справа центрифуги, а газодиффузные слева. А вот тут мы будем пить чай, когда вернёмся в музей. Мы складываем фотоаппараты и сотовые телефоны в кулёк и едем "на объект".

Для многих новоуральцев комбинат стал бытом. Чем-то привычным и обыденным. Они ходят туда на работу, как ходили бы работать в любое другое место. Их ничего уже здесь не удивит. А для меня комбинат – это неисследованная земля, которая начинается буквально в десяти метрах от тебя. Представьте, что вы живёте на границе другого государства. Из-за забора видны его дома и люди, но тебе туда вход строго воспрещён. Ты догадываешься, чем занимаются люди в том государстве, но никогда не увидишь этого своими глазами. Всю жизнь жить рядом и никогда не побывать внутри. Вот и я всю жизнь пытался залезть на какую-нибудь горку и посмотреть оттуда на комбинат. Но разглядеть что-то удавалось плохо. Поэтому для меня там удивительно всё.

Отношение к комбинату новоуральцев, там не работающих, далеко не всегда позитивно. Попробую объяснить почему. Комбинат был островком стабильности и процветания в то время, когда все остальные жили не особо хорошо. Там стабильно выплачивали большую, как нам казалось, зарплату. А нам платили или немного, или нерегулярно. «Они» для нас были королями. Даже по внешнему виду можно было отличить человека «оттуда».
-Вы где работаете?
-А разве по мне не видно?
Мы жили как бы в разных мирах. Но это ведь ненормально - жить в одном небольшом городе и «в разных мирах». И когда организовали блог-тур, я это воспринял как попытку сломать ту глухую перегородку, что в последнее время возникла между «мирами». Почему в последнее время? Да потому, что раньше, при Советской власти, комбинат не был столь недоступен. Если бы я хотел посмотреть, что «там», я мог бы просто прийти в отдел кадров и устроиться туда на работу. Высокая зарплата поставила еще один барьер между «ними» и всеми остальными.

А мне хотелось бы, чтоб мы все, новоуральцы, были едины. И ещё. Разруха и развал коснулись и нашего города. Раньше он как на трёх китах стоял на трёх основных предприятиях. УЭХК, УАМЗ (Уральский автомоторный завод) и СУС (Среднеуральское управление строительства). Из трёх китов на плаву остался только один. И мне хотелось просто прикоснуться к единственному, оставшемуся благополучным, предприятию города. Почувствовать, как бьётся его сердце. Почувствовать и понять, что мы ещё живы. Ещё дышим, работаем и творим. В музее Елена Альфредовна задавала нам, блогерам, вопрос: «Зачем?». Зачем мы идём на комбинат, и что мы хотим там увидеть. Теперь я на этот вопрос ответил.

Ну ладно, хватит лирики. Начнём рассказ непосредственно о нашем путешествии. Оно началось прямо от дверей музея. Нас сопровождали сотрудники пресс-службы УЭХК Андрей и Мария и фотограф Евгений. Нам естественно, называли их фамилии, но я их забыл. За что сейчас прошу меня простить. И если имена переврал, тоже простите. Также нас сопровождал инженер-дозиметрист Александр. Его присутствие необходимо было для того, чтобы мы могли сами увидеть на экране дозиметра, каков уровень радиации внутри комбината. А главным нашим гидом по комбинату стал Константин Николаевич Кутырев, председатель городской Думы Новоуральска.
Перед отъездом нас предупредили, что те, у кого нет городской прописки, пусть луче сразу остаются в музее «караулить вещи». Это меня несколько удивило. Ведь до этого со всех нас взяли паспортные данные. Неужто с местными службе безопасности легче работать? Или местным больше доверяют?

Нас погрузили в белый автобус ЗИЛ. Подобные автобусы используют для перевозки охранников. И мы поехали в цех. Сначала нам предстояло посетить Вторую промплощадку. Площадки, как и цеха названий не имеют, а имеют только номера, что характерно для военных предприятий. Площадок всего пять. Первая, Вторая, Четвёртая, Шестая и Седьмая. Первая-Четвёртая и Шестая-Седьмая объединены. Почему нет Третьей и Пятой, этого я не знаю. Получается, что комбинат разделён как бы на три отдельных довольно больших завода. Кстати, знаете, как раньше называли у нас кладбище? Девятая. Кладбище как девятая, последняя промплощадка, часть технологического цикла. Могильник отработанного человеческого материала. Такой вот чёрный юмор.

Вторая площадка стоит чуть ли не в центре Новоуральска. На ней располагаются цеха механической обработки металла и ТЭЦ. Ничего ядерного там нет. Мы же едем смотреть производство ёмкостей под агрессивные жидкости. Подъезжаем. Вылезаем из автобуса и идём на проходную. Проехать вместе с автобусом мы не можем. Таков порядок. Люди отдельно, транспорт отдельно. Это сделано для удобства досмотра. Таким же образом нас потом пропускали через все другие проходные. Показываем охраннику паспорт, он сверяется со списком и пропускает нас по одному. И вот мы все на «той стороне». Каких-то особенных технических приспособлений у охранника нет. Только обычный турникет. Наверное, с какой-нибудь блокировкой, чтоб никто не смог пробежать. И вот я на «той» стороне. Первый раз в жизни. С возрастом черствеешь. Уже не так радует то, от чего раньше хотелось петь. Попасть бы сюда двадцать лет назад. Как бы я был тогда рад и горд. Как бы широко улыбался и хвастался потом всем и каждому. А теперь я спокоен.
- Как будто в другой город попали – говорит Аля.

И точно. Незнакомая улица, аккуратные здания. Красочный плакат на одном из цехов. Чистенько. Нигде не валяются окурки, бутылки и бумажки, как в городе. И почти безлюдно. Садимся в автобус и едем по этой улице. На каждом здании табличка, такая же синяя с белым как в городе. А названий улиц нет. Только «Строение номер…» или «Здание номер…». Попадается убежище. Дверь, ведущая внутрь холмика. Убежище выглядит вполне ухоженным, не то, что в городе.
Подъезжаем к цеху. Обыкновеннейшая коричневая дверь. На пороге нас встречает начальник цеха. Это, кстати, будет везде, куда бы мы ни приехали. На каждом объекте нас встречал его начальник или заместитель начальника.

Заходим в цех. Цех небольшой и светлый. По стенам провода, трубы и огромные блестящие воздуховоды. А вот и сами ёмкости. Кажется, что всё в цехе жёлтое. Приятный, солнечный цвет. Окна на всю высоту чистые, на подоконниках цветочки. Стоит огромный наждак с кругами метрового диаметра. Хлама и пыли не видно. А вот и сами ёмкости. Это большие железные «банки». Длиной метра три и полтора в диаметре. Сверху приварены горлышко и ушки для того, чтобы цеплять сосуд краном. Снизу – лапки, на которых «банка» стоит. Всё сварено из железа сантиметровой толщины.

Это постоянное производство. Ёмкостей для комбината нужно очень много. В них наливают радиоактивные и агрессивные жидкости. Поэтому они должны быть герметичны. Даже малейшая течь недопустима. Тот цех, где мы сейчас стоим – это завершающий этап производства. Где-то в других цехах, куда нас не повели, толстый стальной лист гнут, сворачивают в трубочку. Где-то ещё штампуют полусферические верхние и нижние части. Тут только сваривают. Для сварки используют большие сварочные полуавтоматы. Автомат делает один шов продольный и несколько кольцевых. Огромная железная бочка медленно вращается, прижимаясь к сварочной головке. Горит яркий красный огонёк. Так происходит сварка. Вместо электрода в сварочных полуавтоматах используется довольно толстая проволока. Вон она, сверху намотана. Она подаётся к месту сварки и здесь плавится под действием электрической дуги. Откуда-то сверху на место сварки сыплется флюс. Зачем он нужен, я даже и не знаю. Расплавленный металл заливает шов ровным слоем. После остывания шов становится ровным и блестящим. Сварщик только следит за работой машины и сбивает окалину. После чего швы подчищают болгаркой. Нам сказали, что импортная сварочная проволока лучше, а при использовании российской бывает брак. Саму проволоку нам тоже показали. Она была только российская, произведена металлургическим комбинатом «Северсталь» в Череповце. После сварки ёмкости отправляют на рентген-контроль. Это небольшая комнатка рядом с цехом. Туда закатывают бочку и просвечивают рентгеновским аппаратом. Чтобы не было полостей и трещин в металле, чтобы не было непроваренных мест. Это необходимо. Слишком многим рискуют изготовители ёмкостей. На заднем плане комнатка рентген-контроля.

Здесь же, в цехе, нас познакомили с ПСР. Это расшифровывается как «Производственная система Росатома». Есть в цехе и человек, ответственный за внедрение ПСР в своём коллективе. Он-то нам и рассказал о сути всей системы.
Впервые что-то подобное ввели японцы на заводах «Тойота». А японцы, они какие? Они организованные, наблюдательные и верные. Верные своей компании, как их предки-самураи были верны своему клану, своему князю. И постоянно думают о том, чтоб их труд стал ещё эффективнее, ещё производительнее. Примерно такими же предстоит стать и работникам УЭХК.
Начало ПСР – это наведение порядка на своём рабочем месте. Нужно, чтоб каждый инструмент имел своё место, и чтобы рабочий знал, где что лежит, и мог отыскать любую вещь с закрытыми глазами. Вот стол, на нём нарисован гаечный ключ. Значит, это место для ключа, нарисован молоток – место для молотка.

Никакого хаоса. И если мы вбрасываем в этот упорядоченный мир что-нибудь «не отсюда» это сразу же бросается в глаза. Для примера специалист по ПСР кладёт на стол какую-то шайбу. И вправду, видно, что ей здесь не место. Надо убрать. Интересуюсь, что за шайба. Оказывается, это сточенный донельзя режущий диск. Абразива на нём осталось совсем чуть-чуть. Эта система уже приносит свои плоды. Себестоимость ёмкостей, сделанных на УЭХК, ниже, чем у других предприятий. Их покупают и за пределами комбината. Например, Белоярская АЭС. И последнее. Проверка радиационной обстановки. Инженер-дозиметрист показывает нам уровень радиации.74 нанозиверта в час. Это в пределах естественного фона. Оно и неудивительно. Ничего ядерного здесь нет.

А мы едем дальше. На Первую. Здесь проходная больше и современнее. Никаких турникетов, везде автоматические двери. Их много, и они постоянно щёлкают, пропуская людей внутрь. Работник прикладывает пропуск к считывающему устройству, дверь открывается, и он входит внутрь кабинки. Там надо набрать персональный ПИН-код. Автоматика взвешивает человека и анализирует его отпечатки пальцев. На набор кода отводится 15 секунд. И три попытки. Если не уложишься, то ты либо пьян, либо шпион. А взвешивают зачем? Если твой вес при возвращении с работы будет больше или меньше, значит, ты чего-то вынес или чего-то принёс. Так что, не ешьте много за обедом в рабочей столовой. Много съешь - вес увеличится. И опять же за шпиона примут.

Для нас, людей с улицы, кабинка отдельная. Вход по одному, как в сберкассе. И окошечко точно такое же. Толстое, зелёное. Точно с таким же лоточком. В лоточек опускаешь паспорт. Только вместо кассира сидит женщина в военной форме. Женщина изучает паспорт, сверяется со списком, нажимает кнопку. Дверь открывается, и я внутри завода. На той стороне перед дверями кабинок тоже стоят женщины в форме. Перед ними столики, на них каски, бронежилеты и локаторы. Или детекторы. В общем, приборчики для поиска скрытой техники. Телефонов, видеокамер и прочего. Прохождение «рубежа» - дело довольно долгое. Пока стоим и ждём остальных, один из наших спрашивает у Кутырева что-то про подземные помещения УЭХК.
- Это ещё один миф – отвечает Константин Николаевич – никаких подземелий у комбината нет.
Аля вспоминает подземелья «Ависмы» в Березниках. Кутырев тоже что-то о них слышал. Подземелья «Ависмы» (титано-магниевого комбината) с каким-то «ну очень секретным» производством это вообще что-то невообразимое. Нигде нет о них сведений. Хотя я, наверно, плохо искал.

Когда я был маленький, я стоял перед воротами комбината и ждал, когда они откроются, чтобы пропустить какую-нибудь машину. Ворота приоткрывались на минутку, и я видел красивую аллею, обсаженную тополями с обеих сторон. Аллея уходила куда-то далеко, почти в бесконечность. Кажется, там даже были скамейки как в парке. Ворота закрывались, и аллея исчезала из моих глаз. Теперь мы едем вдоль этой аллеи. Только тополей уже нет. Недолог их век. Спилили. Заменили маленькими деревцами других пород. Мы едем мимо длиннейшего корпуса завода газовых центрифуг. Именно с этого здания начался комбинат. Именно здесь хотели выпускать запчасти для самолётов. Здесь же был первый газодиффузный завод. Производство центрифуг недавно было выделено из состава УЭХК в самостоятельное предприятие. Таких бывших подразделений УЭХК, а теперь самостоятельных предприятий несколько. Жаль, что нас не поведут туда. По словам Кутырева это современное роботизированное производство. Но к комбинату оно уже не относится.
Мелькают свежепокрашенные гигантские стены цехов. Приборный завод. Здесь делают масс-спектрометры. Зачем они нужны, я представляю себе слабо. Научно-конструкторский центр. Здесь разрабатывают новые модели центрифуг. Небольшое зданьице – участок связи и сигнализации. Центральная заводская лаборатория. Убежища есть и здесь. Наверное, их наделали как раз столько, чтоб защитить всех работников УЭХК от ядерного удара. Кстати, площадь комбината составляет одну десятую площади всего города. Но кажется, что гораздо больше.
Наконец автобус останавливается. Приехали. Это завод автомобильных катализаторов, бывший цех 47. Сейчас он называется «Экоальянс». Попадаем в какой-то длинный коридор, в конце которого, далеко-далеко стоит электрокар. Идём в цех. Здесь всё синее и жёлтое.
 При входе в цех сидит вахтёр. Опять проверка паспортов. К нам выходит директор завода и рассказывает его историю. Завод катализаторов работает с 1988-го года. В наследство от газодиффузных машин на комбинате осталось развитое производство фильтров для газа. Остались технологии по их изготовлению. Надо было применить к чему-то эти технологии. Так возникло производство катализаторов. Что такое автомобильный катализатор? Это тот же фильтр. Он фильтрует выхлопные газы автомобиля и разлагает их. Выхлоп автомобиля – это вещества сложные по химическому составу и вредные. Катализатор разлагает их на более простые и безвредные.

Мы подходим к конвейеру с «хвоста». С последней стадии, с упаковки. Здесь готовые фильтры упаковывают в коробки. Сам фильтр – это керамический овал. Или цилиндрик, как бы сдавленный с боков. Он имеет сетчатую структуру. Сотни крохотных, квадратных в сечении каналов пронизывают всю его толщу. На стенках этих каналов и происходит очищение выхлопа. Идём по конвейеру дальше, к началу. Вернее, к самому началу мы так и не попадаем. Конвейер начинается где-то там, на втором этаже. Вот печь. В ней фильтры «запекаются». Перед печью сушилка, а перед сушилкой стоит человек и обмакивает катализатор в ванночку с суспензией. Включает всасывающую машину. Она втягивает жидкость, и та пропитывает все канальцы фильтра. Это нанесение каталитического слоя. Суспензия, жидкость желтоватого цвета, состоит из оксидов и драгметаллов. Где-то здесь же в цехе есть участок по переработке этих самых драгметаллов. Но туда никого не пускают.

Вдоль конвейера – коробочки. Надпись: «Подозреваемая продукция». То есть продукция с подозрением на брак. Её отправят на доделку. Кстати, всасывающие машины раньше приобретали в Америке. Теперь их делают в Екатеринбурге. Ещё коробки, в них субстрат. Субстрат – это то из чего получается катализатор. Полуфабрикат. Похож на белый небольшой пенёк. Как из этого пенька получается овал с чёткой сотовой структурой внутри, просто ума не приложу. В цехе довольно шумно и директор приглашает нас в переговорную комнату. Здесь стоит стол, лежат рекламные проспекты и образцы продукции. Керамические овалы и они же, но в металлических корпусах. По словам директора, здесь перебывало всё руководство области и руководство страны. Мы же, «просто люди», тут впервые.

Конкуренция, говорит директор, на этом рынке жесточайшая. Планы производства и поставок приходится пересматривать еженедельно. Качество тоже должно быть на уровне, иначе «съедят». Поэтому 62 процента всех затрат – это затраты на контрольно-аналитическое оборудование.
Завод катализаторов поставляет свою продукцию всем крупным автопроизводителям России. Его катализаторы стоят на «калинах», «приорах» и других моделях "Автоваза". Американская компания «Дженерал моторс» наградила завод громадной почётной грамотой и странноватой статуей из синего камня. Как лучшего поставщика.

Некоторые автозаводы отказываются брать одну керамику без металлического футляра.
-Зачем мне ваш «кирпич» – говорят их представители – вы мне дайте изделие в металле.
Поэтому пришлось построить штамповочное производство. Оно находится прямо в Тольятти. Под боком у потребителя. Один из футляров привлёк нас своей величиной. Это катализатор для карьерных самосвалов. Такие заказывали алмазодобытчики из Якутии для своих «катерпиллеров». Это для них вопрос жизни и смерти. Представьте себе кимберлитовую трубку. Это сравнительно узкая и очень глубокая дыра в земле. Ветер туда не проникает и выхлопные газы от самосвалов скапливаются внизу. Если их не очищать, то это грозит отравлениями всем, кто там работает. Так что УЭХК попутно ещё и спасает жизни горняков.

А вот настоящий раритет. Автомат для газированной воды без сиропа. Раньше подобные машины стояли почти на всех заводах СССР. Надо отметить, что производство катализаторов не так велико. Здесь работает всего 150 человек. Но скоро у него должно появиться еще одно здание. Надо же расширяться, а то конкуренты не дремлют. Под конец один из нас спросил директора, пользуется ли он сам своей продукцией. На что тот честно ответил, что у него машина «ниссан-кашкай», а катализатор на ней стоит уже готовый. От фирмы. И как всегда, замер уровня радиации. Здесь этот уровень – 81 нанозиверт в час.

Грузимся в свой ЗИЛ и едем дальше. Оказывается, мы проехали всю длинную и вытянутую на много километров территорию производственного комплекса. Он тянется вдоль железной дороги с Юга на Север. На Юге Первая проходная, на Севере Четвёртая. Подъезжая к проходной, видим по ту, внешнюю, сторону забора длинное, явно заброшенное здание. Оно чем-то похоже на те цеха комбината, мимо которых мы проезжали. Это так называемое 150-е здание. Оно принадлежало уже бывшему заводу УАМЗ, единственному автозаводу в Свердловской области. В этом здании работала когда-то моя мать. В конце 60-х при переходе на центрифуги на комбинате высвободилась часть производственных площадей. Этот вот самый цех. Наверное, в нём раньше тоже стояли газодиффузные машины. Теперь он был комбинату не нужен и в нём решили разместить новое производство. Так начинался Уральский Автомоторный завод, филиал московского ЗИЛа, некогда второе по значимости предприятие города. На нём и работали мои родители. Теперь завод влачит жалкое существование, а самый первый его цех оказался не нужным вообще никому. Очень грустно. Если хотите, можете посмотреть на «Свалкере» его интерьеры. А мы едем на Шестую. От других площадок УЭХК она отличается огромной площадью и ещё тем, что на ней нет предприятий, ставших самостоятельными в последнее время. Здесь только комбинат и все производства только ядерные.

На проходной нет кабинок с ПИН-кодами и весами. Женщина- прапорщик опять, в который уж раз проверяет наши паспорта. Внутри завода совершенно неожиданно видим фонтан. Он сложен из плоских камней с медной чашей сверху. Я не вижу, течёт ли оттуда вода. Наверное, она струится тоненьким ручейком из чаши и стекает по камням. Прямо за фонтаном стена и дверь. «Цех-19». Здесь моют и чистят радиоактивные ёмкости и другое оборудование. Но нам не сюда.
-А вот там, слева беседка, в которой любил отдыхать Берия – говорит нам Кутырев.
Эту беседку, кстати, видно снаружи и я, проходя мимо, всегда о ней думал. Кто ж там сидит, отдыхает, курит, болтает, рассказывает анекдоты? «Бериевскую» беседку время от времени красят и подновляют. Жаль, что наш фотограф её не заснял. Где-то здесь же находится и конденсационно-испарительная установка. Наверное, не центрифуги, а именно она есть настоящее «сердце» комбината. Почему? Потому что центрифужных цехов несколько, а она одна. Центрифуги-то газовые. А именно она, эта установка, превращает гексафторид урана, тот самый желтоватый порошок, в газ. Испаряет. И потом она же после разделения на «горючую и негорючую» части превращает газ в порошок. Конденсирует.

А мы садимся в автобус и едем дальше. Проезжаем мимо стены 54-го цеха. Он самый большой на комбинате. Центрифуги там, за стеной стоят в семь ярусов. Но и сюда мы не заедем. Путь наш лежит в 53-й цех. Там тоже центрифуги. Шестая и Седьмая площадки застроены не так плотно, как Первая и Четвёртая. Здесь растёт уже настоящий лес. Среди леса – длинные стены без окон. И совершенно безлюдно. Никто не ходит, не слоняется без дела, не курит на скамейках перед цехом. Все заняты, все работают. А может быть, бездельничают, но внутри цехов. Ведь из цеха просто так не выйдешь. Нужно пройти через пост. Стоит столбик с надписью: «Место формирования технологической колонны». Что за колонна? Для чего её формируют? Автобус переезжает через один железнодорожный путь, потом через другой. Вдруг среди леса небольшая железная автобусная остановка. Это остановка внутреннего комбинатского автобуса. Расстояния большие, пешком ходить долго. Вот и ездит от проходных к цехам этот самый внутренний автобус. Как говорит Константин Николаевич, в этом лесу растут грибы. Я подумал, что было бы очень интересно срезать один такой гриб, растущий внутри комбината и исследовать его на предмет радиоактивного заражения. Выбрать самый большой и крепкий гриб-подберёзовик. Или, как у нас говорят на Урале, красноголовик. И это исследование сделать публичным. С привлечением независимых экспертов. И если установят, что гриб этот пригоден для еды, то для радиофобии уже не будет места. А если нет? В этом лесу, говорят, водятся бездомные собаки. Их, говорят, отстреливают, чтоб они кого не покусали. Однажды, прогуливаясь в окрестностях как раз этого места, я услышал выстрел, потом ещё один. Ох, и жутко мне стало. Выстрелы «оттуда» - это тревожно. Наверно, это как раз отстреливали диких собак. А главное, где-то здесь водится знаменитая Комбинатская Лисичка. Про эту лисичку я тоже от многих слышал.
Сразу подумал, упомянут про неё или нет. И точно. Константин Николаевич сказал:
- А у нас тут в цехе лисёнка прикормили. Почти ручной, как собака.
Интересно было бы на эту лисичку посмотреть.

И вот подъезжаем к 53-ему цеху. Перед воротами нас встречает два человека. Один из них в белом халате и шапочке. Похож на врача.
-Вот и приехали, уже врачи нас встречают.
Человек в белом оказался начальником цеха. Он слегка удивлён. Конечно. Мы не иностранцы и не люди в пиджаках. До нас сюда возили только иностранцев и больших начальников. Мы едем по гостевому маршруту, который был разработан специально для них. Заходим в цех. Здесь нас опять проверяют по спискам, смотрят паспорта. Кстати, эти ворота в цех – задние. Мы зашли в цех «с конца». Заходить «с начала» нам не положено. Наверное, там, в начале цеха есть некая «военная тайна», которую от нас скрыли. Что ж, это их право и обязанность – хранить свои тайны. Ворота огромные, железные. На них стоит какой-то хитрый электрический замок и толстый, наверное, сантиметров пять, круглый в сечении железный засов. Скорее всего, противотаранное приспособление. Чтобы никто, разогнавшись на машине, не смог протаранить ворота. Начальник цеха рассказывает о его истории. Цех был построен в 1962 году. Его строили именно как центрифужный. Он не был переделан из газодиффузного производства как многие другие цеха. Он не так велик, как 54-ый, но всё равно производит впечатление. В «передней» цеха на стене нарисован большой пейзаж. Речка, омут, мостки, лес вокруг. Вернее, не на самой стене, а на листах ДВП, которые к этой стене прикреплены. Живопись мы потом увидим и на стенах самого цеха.

И вот они, центрифуги. Серые цилиндры, стоящие в четыре яруса. Между ними разноцветные трубы. Ряды центрифуг. Один ряд во всю ширину цеха, за ним второй, третий, десятый, сотый. А цех уходит далеко-далеко. Почти за горизонт. Его длина – более километра. И вой. Не громкий, но пронзительный. На одной высокой ноте. Это поют центрифуги. Елена Альфредовна говорила, что нельзя почувствовать, как вращается центрифуга, это можно только услышать. Что у каждой центрифуги свой голос. Сейчас мы это слышим. Правда своего голоса услышать не удаётся. Только вой. Вой сотен тысяч работающих центрифуг. Не похожий ни на что. Я спрашиваю, какая сила заставляет вращаться центрифугу. Начальник цеха отвечает мне, что это электрический моторчик, мощностью 30 ватт. Он вращает цилиндр со скоростью 1500 оборотов в секунду или 90 тысяч оборотов в минуту. Для сравнения мой наждак развивает только три тысячи оборотов в минуту. Сверху центрифуга держится на магнитном подвесе, а снизу опирается на подпятник из корунда. Корунд – это драгоценный камень, в древности его называли яхонт. Яхонтовые мои, можно сказать про центрифуги.

Внутри центрифуг агрессивный газ и глубокий вакуум. А они вращаются и «поют». Разноцветные трубы – это для газа. Желтые трубы – питание. По ним поступает к центрифугам «сырьё» - уран необогащённый. Красные трубы – по ним отводится уран обогащённый. И синие трубы – по ним обеднённые остатки идут в «отвал». В природном необогащённом уране содержится всего 0,7 процента урана -235. Нужно поднять его содержание до 5 процентов. Это не такой уж быстрый процесс, его проводят в несколько стадий. Здесь, в 53-ем цехе начальные стадии. Потом уран обогащают дальше уже в других цехах.
В цехе нет окон, потому что так легче поддерживать одинаковую во все времена года температуру, необходимую для производственного процесса. Поддержанием температуры занимается климатическая установка. Летом она охлаждает воздух.
-А зимой?
-Зимой цех находится на самоотоплении. Тепла, которое выделяют центрифуги вполне достаточно для того, чтобы обогревать всё это гигантское помещение.
Специальная система следит за правильностью работы центрифуг. Если где-то случится поломка, поступает сигнал в диспетчерскую и выезжает на велосипеде механик. Велосипед тут нужен из-за больших расстояний. Пока пешком дойдёшь в конец километрового цеха. Неисправную центрифугу отсоединяют от газовых труб и отправляют на промывку.

Чем вокруг «ядернее», тем скуднее становятся выложенные фото. Если в неядерных цехах фотографий было много, то здесь увы… И не вините меня в этом. Такова суровая специфика режимного объекта. Например, в центрифужный цех фотограф с нами даже и не зашёл. А дозиметр показал 109-112 нанозивертов в час. Прошу мне верить на слово, ибо фотографию, подтверждающую это, предъявить не могу. Чтобы проиллюстрировать свои слова хоть чем-то, выложу здесь фото из Ангарска, найденное в Интернете. В 53-ем цехе всё примерно такое же. Центрифуги в четыре яруса, разноцветные трубы и спиральные лесенки, ведущие наверх.
-А можно центрифугу потрогать?
-Можно.
Мы по очереди прикладываем пальцы к серому металлу. Бьётся ли сердце? Бьётся, но совершенно без вибраций. Его биение нельзя почувствовать, можно только услышать - вспоминаю я слова Головлёвой. А под рукой только прохлада металла.
Мы выходим из цеха. На площадке стоит машина. Обыкновенная белая «четвёрка». Кто ж может ездить на обыкновенной, совсем не служебной с виду машине в таком необыкновенном месте? Но спросить не решаюсь.

Склад гексафторида находится где-то рядом. Проходная –красивый домик, никак не вяжущийся с окружающим индустриальным пейзажем. Будь он в другом месте, в нём бы мог располагаться детский сад. А прямо за домиком стоит огромный погрузчик. Вот такой. Называется «Кальмар». Эти колёса, наверное, в рост человека. Жуткая машина. Подобной техникой грузят в портах большие контейнеры. Наш же погрузчик предназначен для того, чтобы брать, поворачивать и ставить длинные круглые бочки с гексафторидом. А вот и сами бочки. Их много. Часть из них серые, остальные белые.
-А почему цвет разный?
-Просто так покрасили.
На бочках английские надписи.

Выше я рассказывал о программе ВОУ-НОУ. Вот для неё и устроен этот склад. Из США морем привозят низкообогащённый гексафторид для того, чтобы здесь разбавить его оружейным ураном, вынутым из ракет. Полученный таким способом энергетический уран отправляют обратно в США. Американцы имеют право раз в год посетить этот склад. Как-то раз приезжали, но больше своим почётным правом так и не воспользовались. Бочки довольно надёжные, снабжены рёбрами жёсткости. Они из толстой стали и довольно устойчивы к качке на судне и сейсмическому воздействию. Бочки наполнены жёлтым порошком не до конца. Должно оставаться место для газа, который получается при их нагревании.
Раз в пять лет эти бочки проверяют, раз в десять лет красят. Уровень радиации на всей территории УЭХК нигде не был угрожающим. Я мало что понимаю в этих нанозивертах. Говорят, что 74 - это мало. И 112 тоже немного. Для сравнения на Фукусиме 0.9 зиверта в час. Полтора-два часа, проведённые в компании с такими обломками и можно заболеть лучевой болезнью.

Но я знаю одно. Радиация-штука подлая. Она имеет свойство накапливаться в организме человека. И разные люди реагируют на неё по-разному. Одни болеют, а другие сохраняют завидное здоровье до преклонного возраста. Кстати, новоуральский долгожитель, который прожил больше ста лет, тоже работал на УЭХК. Меня успокоили, сказав, что эти бочки не останутся тут на вечные времена. Обеднённый уран станет топливом для атомных электростанций нового типа. Такие АЭС появятся в недалёком будущем. И ещё мне сказали вещь совсем уж отрадную. Сказали, что сброс радионуклидов в Нейво-Рудянский пруд был прекращён четыре года назад.
-Так что теперь это чистое озеро. В чистоте родного пруда, в котором я ловил рыбу, я усомнился. Шестьдесят лет сливали туда грязь, а четыре года не сливают. Наверное, немало радиации впитал за это время в себя ил на его дне.

Я читал, что в Чернобыльской зоне автомобили разделялись на «чистые» и «грязные». На «грязных» ездили только внутри зоны заражения. Отмыть эти машины было невозможно. Радиация въедалась в них намертво. На территории УЭХК я не заметил такого транспорта, выезд которому в город был бы закрыт. Наверное, только упомянутому погрузчику въезд в город закрыт. Но это только из-за его размеров. Значит, комбинатские машины отмыть можно. И радиация внутри УЭХК не столь уж высока. Это, кстати, и неудивительно. Ядерные объекты разделяются на четыре группы опасности. УЭХК относится к третьей, предпоследней группе. К первой группе, самой опасной, относятся АЭС и те производства, где есть ядерные реакторы. В том числе атомные ледоколы и подводные лодки. Реактор-это место, где идёт реакция. Место, где идёт ядерное горение, по существу, небольшой ядерный взрыв, растянутый во времени. На втором месте производства, где имеют дело с «выгоревшим» ураном. С тем, что был вынут из реакторов. Он гораздо радиоактивнее урана «не горевшего». На УЭХК нет ни реакторов, ни «выгоревшего» урана. Вот поэтому УЭХК и относится к предпоследней группе. Наверное, и предприятия, где делают ядерные боеголовки, тоже относятся к третьей группе. На них уран тоже «не горевший». Так что, если у нас и случится какая-то авария, то «хуже, чем в Чернобыле» не будет точно. А мы грузимся в автобус и едем назад в музей пить чай. Проезжаем мимо «головы» 53-его цеха. Здесь тоже стоит фонтан. Железные лепестки вокруг «стебля» с водой.

Забросил я что-то свой блог. Не писал уже столько времени. Тема посещения комбината перестала быть животрепещущей. Но уж лучше поздно, чем никогда. Дописываю сейчас. После того как на площадках мы посетили всё нам назначенное, мы вернулись в музей пить чай с Генеральным директором УЭХК Александром Юрьевичем Куркиным. Еда была, как говорится, "разнообразная и даже почти прихотливая". Но речь не об этом. Вот мы сидим за столом. Во главе стола А.Ю. Куркин и К.Н. Кутырев. Мы все представились и рассказали о том, где работаем и чем занимаемся. Сам Куркин тоже рассказал о себе. Он потомственный атомщик. Родители его тоже работали на УЭХК. Закончил школу в Новоуральске, потом физтех УПИ. Обычный для многих руководителей комбината и города путь. У нас многие начальники заканчивали именно этот ВУЗ. Он был педагогом, преподавал в каком-то высшем учебном заведении. Прошу прощения, забыл, в каком именно. Кандидат технических наук. Первое впечатление от человека довольно приятное. Интеллигентный, спокойный и уверенный в себе. Мы начали спрашивать. Сначала были озвучены вопросы, заданные ранее через Интернет, потом каждый мог спросить что-то и от себя. Директор на все вопросы отвечает уверенно. Не мнётся.
Больше всего вопросов, естественно, про ядерную безопасность.

Оборудование и ёмкости для хранения радиоактивных жидкостей проходят проверку на сейсмоустойчивость. Землетрясения у нас на Урале, к несчастью, случаются. Так что это совсем не лишняя мера предосторожности. Ёмкости же трясут ещё и для того, чтобы проверить, выдержат ли они качку и толчки в трюме теплохода. В том числе и в шторм. Центрифуги же устойчивы как раз из-за своего вращения. Как гироскоп. Территория комбината не зря сделана такой гигантской. Это тоже мера предосторожности. При серьёзной утечке радиации вся она останется внутри этой территории. За пределы периметра не должно вырваться ничего. Существует ещё и выходной контроль всего автотранспорта. На всех проходных. Если на выезжающей с территории машине будет обнаружена радиация, то это довольно серьёзное ЧП. И дело не в том, что кто-то попытается украсть и вывезти с комбината кусок урана. Дело тут в другом. Если машина "привезла на колёсах" радиацию, значит где-то внутри комбината есть её утечка, которую вовремя не заметили. Это уже повод для того, чтобы насторожиться.

Украсть уран, который находится в огромных ёмкостях в виде очень агрессивного гексафторида, наверное, вообще невозможно. Поэтому у иностранных партнёров претензий к охране комбината не бывает никогда. Кстати, дозиметрист, который нас сопровождал, даже и не знал, что проводится контроль автотранспорта на выходе. Это, кстати, довольно характерно для военных предприятий. Узкая специализация, доставшаяся нам, как мне кажется "как трофей" после войны. У немецких фашистов это было распространено на предприятиях и в институтах, находящихся под эгидой СС. Каждый работник знает только свой цех, свой участок и ничего более. В другие цеха он входа не имеет. Это нужно для охраны технологических секретов, но сильно сужает кругозор работников. Нам сказали, что многие работники УЭХК никогда не бывали в тех цехах, где были мы, "люди с улицы". Может быть, стоит и для них организовывать ознакомительные туры? Случались ли аварии на УЭХК? Да, случались. Один из наших нашёл на своём телефоне сайт, где многие из них были перечислены.  Ничего особо серьёзного, а особенно с человеческими жертвами не случалось. Да и скрыть человеческие жертвы, если бы они были, не получится.
А как насчёт того случая, когда снаряд, выпущенный из "Смерча" повредил провод и комбинат остался без электричества? Мы тогда были в Нижнем Тагиле на выставке вооружений. Залп "Смерча" был дан на наших глазах. Жуткий вой, воздух вибрирует, и земля трясётся. Не обошлось тогда и без несчастия, если помните. Крышка, которой закрывали ствол ракетной установки, разлетелась на куски. Одним из таких кусков сильно повредило руку пожилому человеку.
Аля проходила мимо, когда этому человеку перевязывали руку и хорошо запомнила его слова:
-Две войны прошёл и ничего, а тут...

"Смерч" бьёт на 70 километров. И надо ж было такому случиться, что снаряд (без взрывчатки, одна болванка) упал не где-то в лесу, а порвал провод, питающий комбинат энергией. Произошло отключение электричества. Если электричество отключается, то центрифуги начинают вращаться неустойчиво. Волчок, замедляясь, начинает качаться из стороны в сторону. Здесь происходило то же самое. Из-за отключения немало центрифуг тогда вышло из строя. Сегодня, как сказал Александр Юрьевич, подобная ситуация невозможна. Специальная система мгновенно переключит комбинат на резервное питание от собственных турбогенераторов. Они, конечно, маломощны, но их энергии вполне хватит на то, чтобы плавно затормозить вращение и откачать весь газ из трубопроводов. Так что сегодня отключения комбинату уже не страшны. К тому же центрифуги новых поколений рассчитаны на то, что их можно перезапускать. Включил-выключил, как обычный моторчик.

Рассказал генеральный директор об экономии ресурсов. Что ж, теперь приходится считать деньги и экономить по мелочи. Заменять, например, лампочки на энергосберегающие. Но даже мелочи в масштабах предприятия дают солидный экономический эффект. Сам Александр Юрьевич сознался, что, уходя с работы домой, он долго ходит по кабинету и проверяет, везде ли выключен свет. Ещё одна довольно болезненная тема. Это оптимизация. В чём суть оптимизации? Суть её в том, что многие цеха, ставшие самостоятельными предприятиями, из состава комбината выведены. Отправлены в "свободное плавание". Здесь нет ничего нового. Те же процессы идут на многих крупных предприятиях России. Это делается для уменьшения расходов, в том числе и на зарплату. И теперь зарплата на "свободных предприятиях", говорят куда ниже, чем на самом комбинате. Что ж, рыночное время, рыночные и песни. Если хозяин чувствует, что сможет сэкономить на твоей зарплате, то он так и сделает. Против этого надо научиться бороться. Только как? Не забастовки же устраивать на опасном производстве.

Если раньше комбинат был федеральным предприятием, то теперь он стал акционерным обществом. Хотя все его акции и принадлежат тому же государству. Это значит, что государство бывшее до некоторого времени комбинату "отцом родным" теперь перешло в разряд "хозяйчиков". А "хозяйчика" не интересует ничего кроме прибыли. Это я, конечно, утрирую. Но многие люди в городе воспринимают ситуацию именно так. Не секрет, что многие горе-собственники предприятий не хотят вкладывать в них деньги, модернизировать производство. Выжать из завода всё, что можно, а потом бросить. Продать хоть в металлолом. А вдруг и с комбинатом поступят так же? Этого боимся все мы. Весь город Новоуральск. Ведь многие аварии на предприятиях имеют один корень - жадность их владельцев. Не секрет, что те компании, из состава которых были выведены вспомогательные подразделения нередко приглашают халтурщиков со стороны вместо бывших своих. Надеются на то, что халтурщики запросят подешевле. В городе уже был подобный случай. Руководство дошкольных учреждений заключило договор с каким-то сторонним поставщиком молока. У него молоко было подешевле, чем у новоуральских производителей. В результате дети отравились некачественным продуктом. Генеральный директор заверил нас, что любая организация, выполняющая работы для комбината, проходит серьёзную проверку на профессионализм и качество работ. И сторонних халтурщиков приглашать не планируется.

Александр Юрьевич успокоил нас, сказав, что руководство комбината и топливной компании ТВЭЛ направляет довольно большой процент прибыли именно на модернизацию производства. Сказал он также и то, что дочерние предприятия УЭХК нисколько не захирели, отделившись от своей "метрополии". Они работают, процветают и даже наращивают число работающих. И действительно, нигде внутри УЭХК мы не видели следов бедности и разрухи. А мы, надо сказать, за последнее время уже привыкли видеть "холодные" заводы и мёртвые города. Мы знаем, как она выглядит, разруха. А зарплата? Никто из нас, блоггеров, даже и не спросил какая на комбинате зарплата. Двадцать тысяч, сорок или сто. Да это и неважно. Важнее то, что нет там ни одного человека с заработком в пять, шесть, восемь тысяч. Ни на самом комбинате, ни на его дочерних предприятиях. А на других предприятиях и в учреждения города таких людей пока ещё немало.
О сокращениях численности работающих. "Чистых" сокращений, говорит Александр Юрьевич, когда людей просто увольняли, на комбинате было немного. Людей либо переводили в дочерние предприятия, либо отправляли на пенсию. На довольно выгодных условиях. Пенсионеру дают на выходе 200 тысяч рублей. Существует и система накопительных пенсий для работников УЭХК.

Спросили о Фукусиме. Правда ли то, что там ради экономии не вывозили на переработку отработавшее ядерное топливо? Положено ведь после пяти лет хранения вывозить топливо с АЭС. А там его скопилось несколько тысяч тонн. И будто бы, его повезут на переработку в Россию. А заодно и всю заражённую землю, деревья, бетонные обломки. Александр Юрьевич сказал только, что на Фукусиму может быть отправлено российское судно "Ландыш" для переработки жидких радиоактивных отходов и очистки заражённой воды. Твёрдые отходы, а тем более землю и бетон никто перевозить в Россию не собирается. С твёрдыми отходами, выгоревшими ТВЭЛами, японцам дай Бог самим разобраться. Насколько я понял ситуацию из сообщений СМИ, они пока не могут их даже достать из бассейнов. Отработавшие ТВЭЛы хранятся в специальных бассейнах с восьмиметровым слоем воды над ними. Вода эта частично выкипела и я не знаю, удалось ли снова наладить подачу воды в эти резервуары. Полное же выкипание воды в бассейнах грозит огромным выбросом радиации в воздух.

Попутно Куркин объяснил нам, для чего комбинату понадобились казахи. Часть акций УЭХК была продана казахстанской компании "Казатомпром". Зачем? Дело всё в том, что казахстанский уран гораздо дешевле российского. В Казахстане добывается треть мирового урана. То есть, нам дешёвая урановая руда, а им уран энергетический, естественно тоже подешевле, как совладельцам. В Казахстане сейчас развивается ядерная энергетика. Планы грандиозные. А своих мощностей по обогащению урана нет. Кстати, нам сказали, почём фунт урана. Фунт казахстанской руды стоит 40 долларов, а фунт руды краснокаменской (российской) 120 долларов.
-Что Вы будете делать, если Вам не продлят контракт?
-Я надеюсь, что всё-таки продлят. А если нет, то пойду опять преподавать- ответил Александр Юрьевич.
-Согласны ли Вы будете переехать в другой город, если этого потребует руководство? Например, в Ангарск?
- У меня в анкете был вопрос о мобильности. И, если это будет нужно, то перееду.
Если говорить о перспективе ядерной отрасли и комбината в частности, то тут можно сказать лишь одно. Альтернативы ядерной энергетике нет. Несмотря на то, что Фукусима, как раньше Чернобыль, сильно напугала людей по всему миру. Несмотря даже на то, что Германия хочет полностью отказаться от ядерной энергетики.

Запасов нефти хватит ненадолго. Запасов газа чуть побольше. Но лет через 30-50 все углеводороды будут исчерпаны. Урана же, говорят, хватит лет на 300. Поэтому если люди в мире хотят иметь энергию, им не миновать энергии атомной. От неё не откажешься, как бы страшно ни было с ней работать. Поэтому комбинат будет востребован ещё очень долго и ему есть куда развиваться. Комбинатская технология обогащения урана на сегодня самая эффективная.
Под конец коснулись темы взаимоотношений комбината и остального города. Когда-то давно комбинат и был городом. У города не было своей власти. Даже директора школ назначались приказом директора завода. Потом это влияние комбината на город стало сокращаться, но всё равно оставалось гигантским. Культура производственных отношений, принятая "там" влияла на культуру во всём городе. Когда на нашей земле появился УАМЗ, филиал ЗИЛа, он быстро стал одним из лучших его филиалов. Почему? Да потому, что УАМЗ всё время соревновался с комбинатом. Соседство атомного гиганта действовало на автозаводцев побуждающе. Теперь же комбинат стал занимать в городе "меньше места". И это сразу сказалось на общей культуре горожан

Я уже говорил о неприязненном отношении, которое складывалось между работниками УЭХК и прочими горожанами. Их называли "уэхекоидами", "ураноголовыми". Генеральный директор упомянул и об этом. Естественно, его это волнует не в последнюю очередь. Многим из нас они представлялись "жрецами священной коровы". Жрецы. Важные, надменные, допущенные к Высшей Тайне, ответственные буквально за судьбы мира. Какой-нибудь слесарь или инженер "оттуда" был тоже "судьбам мира сопричастен". Священной же "коровой" был атом. Всё, что с ним связано было тайным и сверхважным. Это не подлежало критике. Об этом не следовало говорить с непосвящёнными. И кое-кто из "них" ненавязчиво намекал нам, обыкновенным на наше ничтожество. Блог-тур, в котором мы все участвовали, должен был сделать нас ближе. Может быть, попытаться вернуть то место, которое комбинат занимал в жизни города. И, мне кажется, он своей цели достиг. Я почувствовал себя чуть ближе к этому огромному, некогда тайному и совершенно чужому для меня миру. Я почувствовал, как бьётся его сердце. Я надеюсь, что этот блог-тур не станет первым и последним. Может быть, за ним последуют и другие. Хорошо бы водить туда детей. Ведь для детей очень важно посмотреть, где работают их родители. Я в детстве очень любил ходить на УАМЗ, где работали мои родители. Там был ежегодный День открытых дверей. Я с гордостью шёл мимо конвейеров и гигантских прессов и чувствовал своё родство с этим железным, промасленным миром. Дети сегодняшних работников УЭХК такого родства не чувствуют. Для них комбинат лишь источник денег в родительских карманах.

А можно водить туда и туристов. Ведь гостевой маршрут рассчитан и на то, что в составе группы может оказаться заинтересованный профессионал. Среди тех же иностранцев. Маршрут составлен так, что ничего тайного в поле нашего зрения не попадёт. Значит и туристы ничего "ненужного" не увидят. А комбинату небольшая прибыль. В своё время я предлагал эту идею на конкурс проектов для малого бизнеса. Надо мной слегка посмеялись, сравнив с Бендером, который брал деньги за вход в Провал. В то время показывать "священную корову" непосвящённым, да ещё за деньги - это было святотатством. Времена изменились и теперь моя идея кажется вполне осуществимой.

Ну ладно, вот вроде и всё. Чай мы допили, печенье съели, подарки получили. Хочется поздравить Александра Юрьевича Куркина с юбилеем. 50 лет ему исполняется на днях. И естественно, пожелать Уральскому Электрохимическому комбинату всяческого процветания.