О поздних замужествах. Часть четвёртая

 
Наконец, уже под вечер, вдоволь нагулявшись и сильно устав от длительной ходьбы, мы с Дашей вернулись ко мне домой.
 Муж мой в тот день был на суточном дежурстве и мы были в квартире совсем одни.
 Мы всё также болтали обо всём подряд до самой ночи и даже за полночь , пока наконец, порядком подустав от этих бесконечных разговоров, не угомонились и, разойдясь в разные комнаты,  уже под утро легли спать.
  Разумеется серьёзные, приличные женщины при встречах ведут разговоры исключительно о чём-то высоком и духовном, или хотя бы о хозяйстве или о  политике, а вот нас с Дашкой в этот раз повело на разговоры о мужиках и об  опыте разных женщин, сходивших замуж  повторно, уже в зрелом возрасте.
 Несмотря на то, что тема сама по себе довольно серьёзная, припоминая некоторые истории и курьёзы, взятые из жизни, мы с Дашей очень много тогда смеялись, иногда просто до слёз.
 Что-то рассказывала Даша, что-то я.
 В целом все истории были по своему довольно интересны и в чём-то  поучительны, но только в разных жизненных аспектах.
 И после каждого такого маленького рассказа нами с подругой устраивался небольшой «разбор полётов» с какими-то определёнными выводами.
- У нас в поликлинике, Даш — следовала очередная такая история - работала уже довольно пожилая медсестра Наталья Олеговна. Вредная баба была жутко. Курила беспрерывно, как паровоз - перекур на перекуре. Так вот, она мужа своего последнего, официально третьего по счёту, ненавидела просто люто,
но, с её слов,  всё же было у него одно бесспорное достоинство, перевешивающее все его недостатки, которое и сыграло ключевую роль в её решении сходить за него замуж — квартира у него уж очень хорошая была.
 Так медсестра эта всем коллегам - кому надо и кому не надо постоянно сокрушалась:  « просыпаюсь, говорит, утром смотрю опять этот старый дед рядом лежит, храпит. А я спросонья начинаю вспоминать, а зачем он здесь в моей кровати-то лежит? На хрен он мне вообще сдался-то? Убила бы его как надоел. Потом в себя немного приду, про квартиру вспомню и успокаиваюсь. Надо, говорит, ещё немного потерпеть. Надеялась в душе видимо провидчески, что долго он с ней не наживёт.
- Ну тут хотя бы всё понятно — смеялась Даша — тут смысл замужества был вполне конкретный.
- Да, Дашка, но мужику-то её вряд ли было слишком весело в этом браке.
Умер таки он действительно, кстати сказать, очень уж как-то скоро.
- Не подвёл ожиданий — смеялась Даша.
 Не прерывая  разговора, мы с Дашей пару раз за вечер устраивали чае-кофепитие, пролистывали с ней старые фотоальбомы с фотографиями наших общих знакомых и продолжали непринуждённо болтать:
- У меня на работе, Даш, одна медсестра была, (назовём её для рассказа Людмила Петровна) — шла очередная история -  много лет мы с ней вместе работали и дружили. Хотя для этой вот истории, поверь Дашка, не рассказ
нужен, а целая отдельная повесть.
Но я, насколько возможно, постараюсь передать её только в общих чертах.
 Была Людмила Петровна вдовицей лет сорока, матерью сына-подростка, когда влюбилась она по уши в одного нашего же коллегу-доктора. Назовём его для нашего рассказа Степаном Васильевичем. И был Степан Васильевич типичнейший нарцисс не прибавить, не убавить. Эгоист страшный. Выпить был не дурак, да ещё и бабник  ко всему букету в придачу. Ну это всё разумеется чтобы ей с ним не скучно было.
 В своём мутном, тёмном прошлом имел как водится несколько браков. Сам приезжий, с югов, жил в общаге. Хотя как врач, как специалист надо сказать  был вполне  толковый, грамотный - светлая голова. Ей бы пройти мимо него , не зацепиться, но где там — амур со стрелами тут как тут уж сторожил.
А Людмила Петровна — она просто  святая была женщина. Читала, Дашка,  «Унесённые ветром» Маргарет Митчелл? Ну или фильм по этому роману смотрела? - Даша утвердительно кивнула головой — вот там есть героиня — жена Эшли не помню как её звали.
- Подожди я сейчас вспомню — Даша нахмурила брови что-то перебирая в памяти — Мелани кажется… Мелани Гамильтон или что-то в этом роде.
- Да, точно - Мелани. Так вот по характеру - это копия моей Людмилы Петровны. Жертвенная, добрая, милосердная, терпеливая. Ну короче имела в характере всё то, что как раз нарциссу от бабы и нужно. А кто его со всеми закидонами ещё терпеть-то согласится, как не вот такая?
 И Степан Васильевич недолго раздумывая тут же себя на пьедестал её жизни водрузил: «вот он я, говорит, твой господин и начальник. Кружи теперь вокруг меня, кружи. Жених, говорит, я сама видишь очень завидный. Повезло тебе Люда, что говорить. Зарплата у меня конечно небольшая, но зато характер скверный и амбиций много. Узнаешь ещё потом, попозже. После медового месяца я себя в полной красе проявлю.» Переехал к ней в квартиру из общаги с целым чемоданом вещей. Долго рассказывать про его измены и трёпку нервов Людмиле Петровне я не стану, а передам лишь суть истории - с ним также, как и в первом случае с Николаем, случается такая же беда — парализовало его.  Это, Даш, вовсе не потому, что у меня фантазия ограничена и я опять историю похожую рассказываю, а потому, что реально в жизни очень много схожих сценариев. Года два они всего навсего нормально пожили до его инсульта. Работали вместе. Она его медсестрой была. Как-то раз он хорошо перепил, да видно плохо опохмелился.
И вот, значит, парализовало его — принимай, так сказать, Любовь Петровна подарочек от Судьбы. Любви ведь ты хотела большой и чистой? Получай — распишись, так сказать. И целых долгих  пятнадцать лет она за ним за парализованным ходила. А он же ко всему прочему ещё и диабетик был - на инсулине.
 Сын, естественно по боку — не до него уже было. Как девять классов закончил, определили его в военное училище и видели лишь изредка на каникулах.
 И вся жизнь её была подчинена теперь исключительно Степану Васильевичу. Помыть, побрить, уколоть, накормить, на работу между этими занятиями сбегать — денег заработать и всё опять по кругу. Она уже и сама всё своё здоровье угробила с ним, но куда денешься?
 Совестливая была да и жалела она его конечно. Ей все вокруг говорят: « Людмила Петровна, родненькая, вы же совсем вымотаны, да хотя бы раз в год на месяц сдавайте его на сестринский уход, отдых ведь и Вам нужен.» Но куда там. «Там не досмотрят, не докормят, пролежни пойдут.» А он, что интересно, головой абсолютно сохранный был, всё понимал. Рука у него правая нормально действовала. Книжки читал. Как голова профессора Доуэля почти. На неё покрикивал периодически, как положено, чтобы место своё знала, но в целом-то
конечно посмирнел.
 Но видимо страсти у человека с самим фактом болезни не проходят. Людмила Петровна всё с ним по расписанию, как положено делала. В доме тишина, покой, музыка только классическая, по телевизору один канал культура, что-бы только ничто больного не тревожило, не расстраивало. Да ещё периодически стала она  ему на дом священника вызывать исповедывать, причащать.
Лежит он совсем как ангел, иконочки над изголовьем. Я к ним иногда для его осмотра, как терапевт приходила. И вот как-то раз совсем уже Людмилу Петровну по здоровью припекло, надо было ей на целый месяц в больницу на операцию ложиться. Про сестринский уход она по-прежнему и слышать не хочет. Ну куда же его такого больного, разнесчастного да из родных — то стен? Наняла она ему на месяц круглосуточную сиделку. А всё это в торопях делалось и сиделку взяли без всяких рекомендаций, практически по объявлению — с улицы.
Так вот отлежала Любовь Петровна в больнице несколько недель и домой возвращается. Сама после операции чуть живая, но ведь дома же больной человек дожидается, соскучился смертельно наверное. Напомню, Даш, что квартира-то эта её изначально была. Ему домом-то со «стенами родными» она стала по её доброте душевной. Короче заходит  она в квартиру, а туда не влезешь. Весь пол в бутылках, в окурках и этот наш «тяжелоболящий» Степан Васильевич вполне себе всем в жизни довольный, вдрабадан пьяный лежит голубчик. И сиделка рядом с ним сидит и тоже такая же пьяная в хлам. И общаются они между собою очень культурно, полюбовно, никому не мешают.  Людмила Петровна сиделку, разумеется, вежливо (по другому она не умела) попросила на выход, заплатив конечно предварительно за предоставленные неоценимые услуги. Та пошатываясь удалилась, обматерив её при этом трёхэтажными матами — прервала, мол, зараза такое хорошее, содержательное общение. Ну, а благоверный супруг, вместо того чтобы обрадоваться её возвращению, выдал ей первую, за пятнадцать лет своей болезни, истерику и высказал всё, что в душе у него видимо к ней накопилось за все эти годы. Мне этот его монолог известен лично со  слов Людмилы Петровны. И сейчас, когда их обоих уже давно нет в живых, я наверное уже могу это рассказать:
- И он, Лариса Васильевна, такой злющий на то, что я сиделку прогнала, орёт на меня: «Ооооо…  Опять ты! Опять со своей постной, скорбной рожей! Как же я от тебя устал! Всю жизнь ты мне испортила! Ты хоть это понимаешь? Столько лет — вся моя жизнь по расписанию и в ней совсем нет никаких эмоций! Ты отобрала у меня жизнь! Ты запретила мне испытывать эмоции! Ты каждую минуту всеми своими действиями напоминала мне о моём положении, о моей болезни! А она (имеется ввиду сиделка) мне хотя бы небольшую передышку от тебя дала! Да я как-будто воздуха свежего хлебнул! Ты за все эти годы хотя бы раз дала мне расслабиться и о болезни моей забыть? Ну хоть раз бы сказала: «Стёпка, а давай с тобою напьёмся сегодня и полежим вдвоём - песни попоём или порнушку посмотрим! Да я бы тогда хотя бы знал в чём мне батюшке на исповеди каяться! Устроила мне тут богадельню! Видеть тебя больше не могу! Да ты если хочешь знать вообще не в моём вкусе! Мне какие женщины всегда  нравились? Маленькие, худенькие, блондиночки, чтобы на каблуках и накрашенные, а ты… И зачем я с тобою вообще связался?» Ну и всё в таком роде.
Людмила Петровна говорит: « А знаете, Лариса Васильевна, я даже не обиделась тогда на эту его пьяную истерику. Вся эта ситуация была настолько комична и я так всем этим обескуражена в моменте была, что я тогда, не поверите, просто истерично в ответ на этот его монолог расхохоталась. И я тогда сама первый раз за всю нашу с ним  совместную жизнь своим эмоциям выход дала. По крайней мере он первый раз тогда из моих уст узнал о себе, что он неблагодарная скотина.»
 Потом они помирились конечно, он когда проспался прощения у неё попросил.
Пьяный, мол, Люда был, сказал лишнего, но из песни слов не выкинешь.
Она, кстати, первый раз тогда без чувства вины его на месяц всё же отправила его на сестринский уход. Предоставила возможность от себя отдохнуть.
- Да… - протяжно произнесла Даша — интересная история. А ведь жила бы с сыном себе припеваючи и горя не знала. Такой крест на себя взяла. Вот судьба у бабы. Но тут главное наверное, делая кому-то добро благодарности ни от кого не ждать. А то разорвёт от обиды за себя.
Мы какое-то время молчали. Посмотрели очередное видео на ноутбуке.
- Но ведь, Ларис, и со счастливым концом бывают истории — теперь уже историю решила рассказать Даша — вот у меня на родине, Ларис, жила одна баба — почтальонша местная. Кличка у неё была Нинка-рюмашка. Баба надо сказать была вредная, злющая, вечно чем-то недовольная. Она когда пенсии разносила порядок такой  свой завела — в тот дом, где её лучше примут, она в следующий раз раньше всех пенсию принесёт. А тем, кто не уважит, принесёт затемно, когда магазины уже все закрыты будут. Городок-то не маленький был — за день ещё весь не обойдёшь. И все знали, что в сумке почтовой она завсегда рюмочку с собою носила. И везде ей маленько наливали да что бы с ласковым словом любила, да с закусочкой. Огурчик солёный или грибочек. К вечеру она так наберётся, что по улице идёт и песни поёт. Но, что-то было в ней такое искреннее что ли, хоть маленько и с придурью баба была, но все её всё равно почему-то любили и жалели. А если наберётся так, что идти не смогает, добрые люди и поспать у себя оставят, чтобы не замёрзла. А она с одним мужем всю жизнь прожила, да видимо его не любила. Так бывает. Он постарше её намного был. Вот помер муж её — она вдовой осталась, но всё равно  продолжала куролесить. И вот как-то нежданно- негаданно подружилась она с одним вдовцом — клиентом своим очередным. Пенсию ему на дом также носила. А он хороший мужик был, всю жизнь за своей больной женой ходил. Он верующий был, в храм любил ходить.
 И вот сначала дружба хорошая у них завязалась. Потом все стали в Нинке- рюмашке перемены удивительные замечать. Пить она совсем бросила. Лицо даже изменилось, просветлело.
Стала она понемногу тоже в церковь ходить. И что думаешь? Поженились они с ним и даже повенчались. Нинка-то оказывается в душе вовсе и не злая была, а добрая. «Я, говорит, ведь просто никогда в жизни оказывается не любила, не знала, что это такое, да и меня никто по настоящему не любил. Никто в меня не верил. А он вот полюбил и поверил...» И прожили они с ним очень долгую, счастливую жизнь.
 Утром мы позавтракали и я проводила Дашу на автобус.
Никакую мораль из нашего разговора мы с ней конечно специально не выводили. Но почему-то воспоминания об этом нашем разговоре ещё долго у нас обеих крутились в голове.
 А недавно в телефонном разговоре мне Даша сказала, что замуж она всё же решила не выходить, что пока она, мол,  не видит для себя в этом большого смысла.  Потом Даша  глубокомысленно резюмировала, что: «на самом деле,
Ларис, я поняла - от одиночества человека может спасти только любовь, а не формальные «отношения».  Главное только чтобы «любовь» оказалась настоящей Любовью...»
Всем пока, пока!!!