Повесть мутного времени. Глава пятая

Глава пятая
В тот ясный весенний день я управился с делами в течение каких-то двух часов, подошёл к широкому окну, занимавшему почти всю стену моего кабинета, и, раздвинув шторы, стал наблюдать за тем, что происходит на улице.
Там было почти безлюдно, и только на скамейке, стоявшей неподалеку от главного входа в институт, сидел, опершись на палочку, согбенный старик с непокрытой головой. Вероятно, он думал о чем-то хорошем, потому на его лице я заметил счастливую улыбку, какую редко можно увидеть у людей его возраста.
Потом к нему подошла пожилая женщина в демисезонном светлом пальтишке, на голове которой изящно сидела старомодная шляпка с вуалью. Женщина шла медленно, тоже опираясь на тросточку, но её лицо, так же, как и у сидящего старика, было озарено улыбкой.
Заметив её, он встал и сделал шаг навстречу… А она подошла к нему совсем близко и спросила:
- Ты давно меня ждешь?
Вы сейчас скажете, что такого не могло быть, что я не мог услышать ее речь сквозь плотно закрытые окна…
Но я слышал то, что она сказала , и весь их разговор полностью, поверьте мне! Не просто догадывался по движению их губ, а именно слышал!
Или просто хотел это услышать…
- Ты давно меня ждешь? – спросила она.
- Всю свою жизнь, - ответил старик
- Я тоже, - сказала она и, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку.
Это было единственное место на его лице, куда можно было поцеловать, не уколовшись.
Потом они взялись за руки и ушли, засунув свои тросточки под мышки…
Вместе им было легко идти и без них…
А я был настолько поражен этим, что тут же, сев за стол, записал все, что увидел и… услышал, хотя услышать, о чем они говорили, было невозможно….
Я уже не знаю, чем я занимался после этого, помню только, что часа через три в кабинет вошла Ника и сказала:
- Я отчитала свои три пары и теперь свободна. Ты отвезёшь меня домой?
- Отвезу, - ответил я. – Сейчас только склад закрою и отвезу. Мне тоже уже здесь нечего делать.
Когда, опечатав склад с компьютерной техникой, я вернулся в свой кабинет, Ника стояла у стола с моим произведением в руке.
- Это ты написал? – спросила она без тени насмешки в голосе.
- Порви и выбрось в корзину для мусора, - ответил я, зная, что ее настроение может меняться моментально: сейчас она говорит серьёзно, а через минуту будет издеваться над моей попыткой излить свою душу.
Но на этот раз такого не случилось.
- Акимов, ты в своём уме? – гневно закричала она. – Ты не понимаешь, что ты написал шедевр! Причем шедевр, какого еще никто не писал! «Война и мир» в десяти строчках! Нет, я сегодня же отнесу это Диме Терёхину!
- А причём здесь Дима? – удивился я.
- А он недавно похвастался мне, что лечит какого-то знаменитого писателя, фамилию я забыла. Дима покажет ему твой шедевр, и его напечатают в толстом журнале. Только ты еще поработай над ним. Я думаю, что рассказ надо начать с того, как они росли, например, в одном селе, потом полюбили друг друга, но что-то помешало им пожениться, то ли глупая ссора, то ли родители запретили, то ли злые люди оговорили их друг перед другом. И вот теперь они встретились и будут навсегда вместе.
- Ничего я добавлять не буду, - решительно ответил я. – Во-первых, они оба – коренные москвичи, которые никогда не жили в древне…
- С чего ты это взял?
- На женщине была такая интересная шляпка, знаешь, такие носили в Москве еше до революции, с вуалью. Кстати, я об этом написал.
- А я не обратила внимания. Ладно, я несу его Диме в том виде, в каком он есть.
- Не надо. Ты знаешь, этот знаменитый писатель сразу начнет искать в нем недостатки и, уверяю тебя, найдет их множество. И первым делом он спросит; «Как автор мог слышать этот разговор сквозь плотно закрытые окна? Ведь он мог идти о чем угодно. Например, женщина могла спросить: «Ты купил булочки, как я просила?» а мужчина ответил: «Да, конечно». – «Спасибо!» - сказала женщина и поцеловала его в щечку. Потом они взялись за руки и пошли домой, в свою маленькую квартирку на Остоженке, где будут пить чай со свежими булочками, как они это делают вот уже много – много лет.
- Неужели все писатели такие занудные?
- Не знаю, я с ними не общался. Но будь я писателем, я мыслил бы именно так.
А дальше события развивались по сценарию, написанному, как мне кажется, самой Судьбой.
Ника переправила мою миниатюру Диме с просьбой показать её знаменитому писателю, и вскоре я получил от своего одноклассника короткую СМСку: «Приезжай ко мне. Есть новости».
И сразу же после работы я выехал на машине по хорошо знакомому мне адресу. Но на Садовом кольце я попал в пробку, которые с недавних пор стали достопримечательностью нашей столицы, и, простояв в ней под дождем где-то около получаса, увидел симпатичную девушку, с трудом пробиравшуюся меж плотно стоявших автомобилей.



Я узнал её сразу, несмотря на то, что мы ни разу не встречались после окончания школы. Это была моя одноклассница Лариса Зуева, самая красивая девочка и самая отстающая ученица в нашем классе. И сейчас она тоже выглядела прекрасно и несчастно. Дождь беспощадно обошёлся с ее прической, мокрые космы темных волос облепили узенький лоб, придав, однако, какой-то немыслимый шарм её увядающей красоте. Но как всегда ей не хватило сообразительности: она не учла ширины Садового кольца в этом месте и того, что автомобили в конце концов вскоре тронутся, и она может застрять посередине улица до вечера. А могло случиться и того хуже: ее просто собьёт зазевавшийся лихач, уверенный в отсутствии здравомыслящих граждан на проезжей части.
И тогда я открыл дверцу своей «Волги» и крикнул:
- Лариска, ныряй сюда, а то хуже будет!
Она плюхнулась на сиденье рядом со мной и удивленно спросила:
- Кирюша, ты откуда?
В школе она, впрочем, как и все девочки, называла меня только по фамилии, и мне было приятно услышать это ласковое: «Кирюша». Так ко мне обращалась только старенькая баба Фрося.
- Это неважно. Лучше скажи, куда тебе надо.
- Меня ждут подруги у «Салона красоты» на Новом Арбате. А ты куда едешь?
- Нам по пути. Я еду на Старый, к Диме Терёхину.
- К Димуле? Как жаль, что меня очередь в салоне подходит, а то я бы я тоже с тобой поехала. Ты знаешь, он пригласил меня вместе встретить прошлый Новый год …
- И вы, конечно, его не встретили…
- А ты откуда знаешь?
- Я не знаю, я догадываюсь. Как только вы сели за стол в его роскошной квартире, Диму вызвали к умирающему больному.
- Точно! У тебя, Акимов, чуйка, как у комиссара Мегрэ!
- У меня, Зуева, не чуйка, а жизненный опыт, благодаря которому я стал мужем Ники Волынской.
- Стал-таки, - грустно произнесла Лариска. – А я думала, что она тебя отшила. Ведь ты ей совсем не пара. Она – аристократка, а ты – пацан с рогаткой из Марьиной рощи.
- Я тоже так думал. И был уверен, что из нас двоих она выберет Терёху. Но однажды она сказала: «Не могу представить себе свои мужем человека, у которого руки пахнут хлороформом, и которого ночью могут вызвать к умирающему пациенту». И вышла замуж за меня.
- А знаешь, почему вышла?
- Потому что любила…
- Окстись, Акимов. Твоя Николь любила только себя, и ненавидела даже своих подруг… И хотела доказать всем, что она не такая, как все…
- Ладно, хватит об этом… Ты мне лучше скажи, зачем тебя Дима на Новый год пригласил.
- Так неужели тебе непонятно? Он мне напрямую сказал, как истинный интеллигент и знаток иностранной литературы: «Мы с тобой, Зуева, теперь оба отверженные, как в романе Виктора Гюго: Николь меня отшила, а тебя Акимов перестал замечать, несмотря на то, что ты его одного любила. Так давай проведем эту ночь вместе, им обоим назло»
- Так выходит, что я тебе нравился?
- Ой, перестань смешить меня, Кирюша! Будто ты не видел, что, я как собачонка, всюду за тобой шляюсь… Ты - в горы с ледорубом, и я за тобой. Ты к геологам на каникулах на работу определился, и я следом.
«Надо же, - подумал я, еще не зная, радоваться мне этому признанию или грустить о возможном, но утерянном счастье – Живешь и не знаешь, как на самом деле относятся к тебе люди».
Я остановил машину прямо напротив входа в знаменитый салон красоты, и Лариска медленно, с чувством собственного достоинства открыла дверь, ласково сказав мне на прощанье:
- Надеюсь, мы еще встретимся.
- Непременно, - тоже с улыбкой ответил я и с препаршивым настроением поехал на Старый Арбат, где в одном из переулков жил Дима Терёхин. Он занимал там небольшой особнячок с мезонином, некогда принадлежавший не слишком богатому купцу. После революции дом был реквизирован и подарен советской властью Диминому деду, тоже врачу, лечившему кремлевских вождей невысокого ранга.
И снова моя судьба решилась в прихожей, в течение каких-то пяти минут.
Дима вытащил из кармана своего роскошного халата замусоленную бумажку и протянул её мне:
- Позвони по этому телефону и договорись о встрече. Я лично сделал всё, что мог: отдал писателю твою рукопись, и он обещал её прочитать.
- А тебе понравилась моя миниатюра?
- А я её не читал, у меня нет времени для этого.
- Можно я воспользуюсь твоим телефоном?
- Звони, только недолго, меня могут срочно вызвать к больному.
На мой звонок сразу же отозвался усталый, но добрый голос:
- А, это вы… Приезжайте прямо сейчас, я свободен…
Знаменитый писатель жил тоже недалеко, на Большой Никитской, и через двадцать минут мне открыл дверь невысокий мужчина среднего возраста с седыми висками и изучающим взглядом удивительно добрых глаз.
- Здравствуйте, Андрей Михайлович! – обратился я к нему. – Я приехал узнать насчет моей рукописи.
- Да вы проходите в гостиную, Кирилл Петрович, - радушно предложил хозяин. – Не будем же мы решать такой важный вопрос в прихожей.
Я улыбнулся:
- Да вы знаете, в последнее время все важные проблемы моей жизни решаются почему-то именно в прихожих, вот я и привык.
- Бывает и хуже… Когда они решаются в приемной.
- Какой приемной?
- Ну, например, в приемной главного редактора столичного журнала. Когда его секретарша швырнет на стол вашу рукопись и скажет: «Такие вещи мы не печатаем».
Усадив меня в уютное кресло в углу просторной гостиной, сплошь заставленной книжными шкафами, писатель сел за стол и достал из ящика мою рукопись.
- Скажу вам честно, - медленно произнес он, - такую миниатюру я прочёл впервые. Ничего подобного я еще не встречал…
«Понятно, - подумал я, - тебе редко приносят на рецензию такие дурацкие опусы. Тогда к чему это радушие и ненужные предисловия?».
И он, словно угадав мои мысли, досадливо хмыкнул и рассмеялся:
- Хорош я, в самом деле! Человек волнуется, а я его баснями кормлю... Замечательный рассказ вы написали, Кирилл Иванович! И мы его обязательно опубликуем! И я хотел вам сказать, что удивила меня в нем одна особенность: ведь автор не слышит, о чем говорят эти старики, но ему хочется как бы возвысить их в умах своих читателей, и он заставляет их говорить о любви. Изумительно!
- А я думал, вы меня осудите за это, сочтёте за глупый вымысел. И даже жене рассказал, что вы можете сказать мне по этому поводу.
И подробно передал ему свой разговор с Никой.
Андрей Михайлович смеялся заливисто и долго:
- Значит, говорите, по моему мнению, она должна была спросить его о булочках к чаю? И нежно поцеловала его за то, что их купил? Хорош я, однако, на ваш взгляд! Ладно, соловья баснями не кормят. Пошли на кухню пить чай! С булочками…
И он снова рассмеялся…
За чаем он обратился ко мне с неожиданным предложением:
- Знаете, Кирилл Петрович, мы можем опубликовать ваш рассказ уже в следующем номере. Но тогда эти двадцать строчек просто затеряются в нашем толстом журнале, читатель их просто не заметит. Я предлагаю вам написать еще две – три вещи такого же рода, и мы напечатаем их через месяц под рубрикой: «Миниатюры Кирилла Акимова». Согласны?
- Хорошо, - ответил я и мы расстались друзьями.
Когда я вернулся домой, была уже половина одиннадцатого, но Ника не ложилась спать, дожидаясь меня, и мы допоздна сидели на кухне, пили чай, и я подробно рассказывал ей о событиях этого дня. Начал я с неожиданной встречи с Ларисой Зуевой на Садовом кольце и её, как мне показалось, комической истории о несостоявшейся новогодней вечеринке у Димы Терёхина.
Но Ника отнеслась к этому эпизоду из жизни наших одноклассников очень серьёзно и даже ни разу не улыбнулась и не сказала ни слова по поводу их взаимоотношений.
Потом я в деталях обрисовал ей сцену в прихожей Диминого особняка, не упустив возможности подчеркнуть снисходительно барское отношение ко мне ее бывшего воздыхателя. Но Ника опять промолчала, будто её было все равно, как относятся к её мужу люди, считающие себя столпами нашего общества, а на самом деле являющиеся хамами и невежами, которые даже книг не читают, не говоря уже о произведениях своих одноклассников.
Но, когда я перешел к рассказу о встрече со знаменитым писателем, Ника оживилась, и начала комментировать почти каждую реплику из нашего с ним разговора.
- Зря ты сказал ему о том, что все важные проблемы твоей жизни решаются в прихожих, - назидательно произнесла она, когда я описал первые минуты нашей встречи. – Я понимаю, что тебе было неприятно, когда мои родители осыпали нас своими милостями, даже не впустив в квартиру, но зачем посвящать в эти дрязги других, совершенно тебе незнакомых людей?
- Я никого и ни во что не посвящал! - возмутился я. – Я просто сказал одну эту фразу, и Андрей Михайлович, ни о чем меня не спрашивая, понял, о чем я говорю. И пожелал мне никогда не столкнуться с подобной ситуацией в приемной главного редактора их журнала. Вот и всё!
Узнав, какой совет дал мне писатель на прощание, она спросила:
- Ты уже обдумал, о чем ты будешь писать в новых миниатюрах?
- Еще нет. А как ты считаешь, не стоит ли описать этот случай с несостоявшейся вечеринкой у Терёхи. По-моему, сюжет что надо. Трагикомедия из жизни двух отвергнутых влюблённых…
- Не смей даже думать об этом! – негодующе прервала она меня. – Никто не давал тебе права издеваться над людьми, которые любят!
- А я не собираюсь издеваться над ними. Во-первых, я сочувствую им, а, во-вторых, этот случай забавен по своей сути.
- Это для тебя он забавен! А ты представь, что испытают Лариса и Дима, прочитав в журнале твой трагикомический рассказ о своих чувствах!
- Они его никогда не прочитают, ибо, как я уже говорил, считают чтение пустой тратой времени. Последнее, что они прочли, причем выборочно, это «Молодая гвардия» Фадеева, указанная в программе средней школы как произведение для обязательного чтения. К тому же в моей миниатюре Дима будет не врачом, а, например, милиционером или пожарным, которых срочно вызывают в новогоднюю ночь по случаю убийства или пожара.
- Акимов, ты собираешься стать писателем или сплетником, который всюду ищет повод для злопыхательства? Впрочем, утром ты сам поймёшь, насколько ты был не прав, задумав написать такое. Пошли лучше спать, скоро уже рассветать начнёт…
В спальне она медленно разобрала постель, легла на неё, не раздеваясь, закрыла глаза и тихо сказала:
- Ты прости меня, Акимов… Я сама не понимаю, что со мной творится и зачем я затеяла этот разговор на кухне. Особенно плохо мне стало, когда узнала, что ты сказал писателю о прихожей. И будто наяву я увидела, как мы стоим в тобой в прихожей, жалкие и несчастные, словно нищие на паперти, а мои родители осыпают нас своими милостями. Отец предлагает престижную работу, мама дарит квартиру, отец – автомобиль, мама приглашает на банкет в ресторан, в котором я век уже не была. Противно мне всё это стало, до тошноты противно… Поступай, как велит тебе совесть.. Пиши, о чем хочешь, уходи из института, подальше от этих железяк... Только не бросай меня… Без тебя мне будет совсем невмоготу…
Она повернулась лицом к стене, и уже совсем сонным голосом добавила:
- И еще хочу попросить тебя: свези, пожалуйста, маму на могилку бабы Фроси…