Лестница

ЛЕСТНИЦА

Киноновелла

Логлайн
Человек поднимается по лестнице, встречая умерших знакомцев, и, выйдя на крышу, исчезает.

Синопсис
Герой является одновременно автором фильма, который снимается на многопролетной лестнице в одном из учреждений. Члены съемочной группы поневоле играют роли второстепенных персонажей. На лестничных площадках герою встречаются умершие: Старый Друг, Одноклассник, Выдумщик, Баба Жанна. Каждый из них предъявляет герою свои претензии. Наконец, рядом с ним оказывается нагая девушка без возраста, которая, будучи то ли совестью героя, то ли его соблазном, ведет его на крышу, откуда открывается широкая панорама города. Зритель может избрать финал, который ему больше по вкусу: либо герой со своей спутницей взмывают в небо, либо он падает в колодец двора.

_______


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ГЕРОЙ
ОДНОКЛАССНИК
ВЫДУМЩИК
ДЕВУШКА
БАБА ЖАННА, она же ГРИМЕРША
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА
ОПЕРАТОР
ОСВЕТИТЕЛИ и др.

Человек поднимается по лестнице.
Одет он, как одеваются люди академической сферы: довольно корпоративно (вероятно, в данную минуту он на службе, в исследовательском институте или в подобном заведении, где и располагается эта лестница), но и весьма свободно, то, что можно назвать comme il faut или, как теперь говорят, casual.
Он может быть длинноволос или коротко пострижен, высоким или не очень, полным или худым; его вид должен свидетельствовать, во-первых, о том, что перед нами, что называется, «приличный человек», а во-вторых — об интеллектуальном характере деятельности.
Скорее всего, он профессиональный философ, поскольку рассуждает о природе времени, но, с другой стороны, любой человек, чей интеллект достаточно действенен, может быть занят подобными мыслями.
Время года и время дня также особого значения не имеют: это может быть вечер или утро, слякотная зимняя темень или солнечный летний полдень. Виды, которые время от времени обозначаются в проемах лестничных площадок (не считая панорамы города, которая откроется Герою максимально широко в конце фильма), — нужны для того, чтобы сопоставить внешнее окружение человека с тем монологом, который он ведет внутри себя, или же, если угодно, с тем диалогами, что разворачивается в его сознании по мере того, как происходит действие.
Теперь по поводу других персонажей.
Все они, кроме Девушки, одеты довольно обыденным образом:
У Выдумщика — невообразимо узкие брючки, из которых он давным-давно вырос. Впрочем, с таким же успехом на нем могут быть фрачные короткие залосненные брюки с вечно развязывающимся поясом и под стать им — лакированные туфли.
На Старом Друге — затрапезный меховой жилет или траченная молью женская шаль, а не то огромный оренбургский платок: он постоянно мерзнет и никак не может согреться: его бьет дрожь.
Одноклассник одет в спортивные штаны с вытянутыми коленками и выцветшую парадную войсковую сорочку, принадлежность советской военной формы 70-80-х годов, с дефицитом пуговиц и со срезанными погонами.
Баба Жанна облачена в цветастый халат или, как вариант, в кимоно из искусственного шелка и теплые домашние попсовые чуни, уподобленные зайчикам или львам. Седые волосы убраны в тяжелый узел на затылке.
Всё это не очень принципиально. Важно, пожалуй, лишь то, что они выглядят несколько театрально: подведенные губы, брови, ресницы; могут быть подведены даже морщины; заметны следы пудры на лицах, как если бы все они (кроме, опять же, Девушки) были невидимками, и для того чтобы как-то выглядеть, напудрились, надели первое, что попалось под руку, накрасились, напялили на себя парики или головные уборы. Так, на Старом Друге может быть старинная соломенная шляпа 60-х годов, отчасти чтобы скрыть лысину.
Девушка же, напротив, должна выглядеть максимально достоверно. Макияж, если он необходим, должен быть незаметен и подчеркивать естественность ее тела.

Итак, Герой поднимается по ступеням лестницы в казенном учреждении. Он настолько занят своими мыслями, что не замечает светового оборудования, расположенного вокруг. Откровенность процесса съемки — еще одна особенность нашей новеллы, причем довольно существенная: вместе со зрителем мы конструируем реальность происходящего в кадре.

I

ГЕРОЙ (закадровый голос, хотя и это необязательно: Герой вполне может произносить это вслух, продолжая мысль, которая занимала его до появления в кадре). Козырев утверждает, что время — это тело. Кальт пишет о том, что вещество времени может менять свое агрегатное состояние, и всякий раз мы имеем дело с разным его качеством: газообразным, твердым, жидким, плазменным. Райхенбах толкует о различении времени в зависимости от системы координат. Ему, с поправками, вторит Н. Бердяев. Или наоборот, неважно, кто кому вторит. Августин говорит о невозможности уяснения самой природы времени, но главное, к чему он приходит, — что мысль о Боге расширяет душу, а значит — расширяет время. Если подумать, Кальт, пожалуй, прав… Вот ступеньки…

Человек минует лестничную площадку, переходя с одного пролета на другой. На площадке, помимо штатива с осветительным прибором, — узкое окно, на маленьком подоконнике — горшок с геранью.

ГЕРОЙ. Вот ступеньки. Я иду по ним, изо дня в день, поднимаюсь, спускаюсь. Время как эти ступени. Пройденная ступень — это прошлое. Ступень впереди меня — будущее. Вот ступень, на которую ступает моя нога. Это настоящее.

Останавливается, вынимает из кармана портсигар, извлекает сигарету, вертит в руках. Видит чьи-то ноги перед собой. Поднимает взгляд.
Перед ним — Одноклассник, немного навеселе.

ОДНОКЛАССНИК. Очень понимаю: хочется курить, а нельзя-с!
ГЕРОЙ. Да, кругом сплошные табу.
ОДНОКЛАССНИК. Ты бы бросил.
ГЕРОЙ. Зачем? Ты вот бросил?
ОДНОКЛАССНИК. Курево — ладно. Вот пить мне не надо было.
ГЕРОЙ. Согласен.
ОДНОКЛАССНИК. Анекдот рассказать?
ГЕРОЙ. Не сейчас.
ОДНОКЛАССНИК. Зря. Хороший анекдот. Встречаются, значит, Абрам и Мойша…
ГЕРОЙ. Мне неинтересно про евреев. Иногда мне приходит в голову: и почему я не еврей?
ОДНОКЛАССНИК. Так ты не еврей?.. Ну, ладно… Слушай, давно хотел тебя спросить. Деликатный, знаешь, вопрос. Дай слово, что не будешь обижаться.
ГЕРОЙ. Не буду.
ОДНОКЛАССНИК. Вот мне сказал один наш общий знакомый, что у тебя пять браков и по двое детей от каждой.
ГЕРОЙ (не сразу). И что?
ОДНОКЛАССНИК. Так это правда?
ГЕРОЙ (после паузы). Неполная.
ОДНОКЛАССНИК. Как так?
ГЕРОЙ. Ты почему-то не считаешь внебрачных.

Очевидно, эта мысль не приходила Однокласснику в голову, и он замирает в задумчивости.
Воспользовавшись его замешательством, Герой обходит Одноклассника и поднимается дальше.

ГЕРОЙ (про себя). Так вот, ступень, на которую ступает моя нога, — это и есть настоящее… Стоп! (Останавливается.) А если я не пойду дальше? Если я задержусь на этой ступени? Тогда ближайшее будущее будет заключено не в следующей ступени, а в том, что я увижу вокруг. Я могу рассмотреть частички пыли или песка на бетоне, муху в паутине, цветок на карнизе, пейзаж за стеклом. И время становится пространством, расширяется, растекается, как река, которая струилась себе прежде по привычному руслу, пока не превратилась в нечто вроде озера. Может, Августин это и имел в виду, говоря о расширении души? (Зовет.) Августин, а Августин!..
ГОЛОС СВЕРХУ (иронически напевает, безбожно перевирая мелодию). Ах, мой милый Августин, Августин, Августин…

II

На следующей лестничной площадке сидит Старый Друг, курит трубку.

СТАРЫЙ ДРУГ. И на берегу этого озера ты видишь бутылочный осколок, в котором отражается луна.
ГЕРОЙ (несколько растерявшись). Привет… Ты забыл про тень от мельничного колеса. Упоминать это сравнение стало трюизмом. Здесь нельзя курить.
СТАРЫЙ ДРУГ. А ты открой окно.

Герой, попытавшись было открыть окно, обнаруживает, что на раме нет рукоятки.

ГЕРОЙ. Оно не открывается.
СТАРЫЙ ДРУГ (обращаясь в кадр; рявкает). Добровольцев нету?

Помощник режиссера подходит к окну, вставляет ручку, отворяет его. Повернувшись к Герою, щелкает зажигалкой. Герой неуверенно прикуривает.

ГЕРОЙ. Странно. Я думал, здесь, на лестнице, все окна глухие.
СТАРЫЙ ДРУГ. А ты не думай. Так вот, по поводу луны в бутылочном осколке… (Выбивает содержимое трубки в стеклянное донышко.) Жалко мне тебя, мучаешься ты, а ведь всё, что ты пытаешься ухватить, да и не только ты, Толстоевский и прочая братия, — (шепотом заговорщика) вся эта литература — слушай меня — туфта!
ГЕРОЙ. Недописанную книжку о Чехове я тебе хотел посвятить. Ты так его любил.
СТАРЫЙ ДРУГ. Туфта, тебе говорят. Фуфло. Дырка от бублика. Отрицательное пространство. Всё — пустое и не имеет никакого отношения ни к жизни, ни (после небольшой паузы) к смерти.
ГЕРОЙ. Этого никто не знает.
СТАРЫЙ ДРУГ. Я знаю. Не потому, что меня сейчас нет. Мне это еще раньше открылось, за год до того, как я отошел.
ГЕРОЙ. Если что-то существует, то оно просто есть и всё, как к этому ни относиться. Даже отрицая что-то, ты утверждаешь наличие этого «что-то».
СТАРЫЙ ДРУГ. Ну да. Меня вот не существует, но я есть. Но, вообще говоря, у тебя какая-то иезуитская логика. Не то чтобы неправильная. Просто иногда нужно взглянуть с другой стороны, или с третьей, или с четвертой.
ГЕРОЙ. У Набокова в одном из романов герой страдает странным недугом: он не может повернуться без того, чтобы в момент разворота мир не опрокинулся.
СТАРЫЙ ДРУГ. Да какой, к черту, Набоков! Я же тебе говорю: туфта!

Отбирает у Героя сигарету, гасит ее в бутылочном донышке.

ГЕРОЙ (продолжает). При таком восприятии, как у этого героя — и восприятии, безусловно, болезненном, — само пространство-время инвертируется. Но даже если я повернусь…

Поворачивается и говорит прямо в камеру.

ГЕРОЙ (другим тоном). Господа, меняем точку съемки. Будем снимать в обратном направлении.
ОПЕРАТОР (осветителям; с досадой). Чего стоите? Один свет вниз, второй — сюда, живо!

Осветители выполняют команду.

ГЕРОЙ. Продолжаем… (Начинает спускаться.) И вот я иду из будущего в прошлое. Как странно!
СТАРЫЙ ДРУГ (вслед Герою). Глупый ты.

Перед Героем вновь появляется Одноклассник.

ОДНОКЛАССНИК (с неуверенной улыбкой). Это ты стебанулся, что ли?
ГЕРОЙ. Что?
ОДНОКЛАССНИК. Ну, про внебрачных детей?
ГЕРОЙ. Мне всё равно, что обо мне говорят.
ОДНОКЛАССНИК. Просто ты всё забыл.
ГЕРОЙ. Что я забыл?
ОДНОКЛАССНИК. Всё забыл. Кого ты облевал в санитарной машине, когда тебя с сотрясением везли в больницу?
ГЕРОЙ. А-а, ты об этом… Прости.
ОДНОКЛАССНИК. «Прости»! Я вот до сих пор помню, как от меня разило. Меня и самого наизнанку вывернуло.
ГЕРОЙ (в камеру). Теперь бы снова развернуться и прочь… вверх… надоел он мне…

Поворачивается к Однокласснику спиной и идет наверх.

ОПЕРАТОР (возмущенно). Нет, я так не могу работать! Можно ведь и предупреждить! (Бьет рукой по стопке бумаг — очевидно, это режиссерская разработка.) Здесь же нет никаких разворотов! Здесь написано: «Человек поднимается по лестнице» — и всё! Поднимается — значит идет в одном направлении!
ГЕРОЙ. Прошу прощения. Ну, приспособьтесь как-нибудь, сымпровизируйте.
ОПЕРАТОР (ворчит). «Сымпровизируйте»!..

Переустановка оборудования.

ГЕРОЙ. На чем остановились?
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА (читает сценарий). «Одноклассник: Прошлое со счетов не сбросишь»…
ОДНОКЛАССНИК (подхватывая). Прошлое со счетов не сбросишь… Помнишь «Юрате»? Латышские сигареты, которые курил мой отец. Мы были во втором классе. После уроков заваливались ко мне домой и дымили.
ГЕРОЙ. Точно, а потом нам досталось. Ещё я помню, что в армию мы с тобой ушли в один день. И вернулись в один день, хотя и служили порознь.
ОДНОКЛАССНИК. Смотри-ка, что-то ещё помнишь!
ГЕРОЙ. Немного. Мне пора.
ОДНОКЛАССНИК. Да я тебя на держу… (Спускается вниз. Через пару пролетов останавливается, задирает голову.) Анекдот рассказать?..

III

Герой поднимается на площадку, где прежде сидел Старый Друг. Но вместо него, потирая руки от предвкушаемого удовольствия, обретается Выдумщик.

ВЫДУМЩИК. Наконец-то!
ГЕРОЙ. А где?..
ВЫДУМЩИК. А в Караганде! Два человека пытались тебя вразумить — и без толку.
ГЕРОЙ. Меня уже назвали глупцом и упрекнули в дурной памяти. Какой смысл преследовать меня?
ВЫДУМЩИК. Да кому ты нужен!
ГЕРОЙ. А кто вообще кому нужен?
ВЫДУМЩИК. Во-о-от! Наконец-то! Это правильный ответ!
ГЕРОЙ. Мне всё равно: правильный или нет. Я вот вовсе не уверен, что я правильный человек.
ВЫДУМЩИК. Так не надо говорить. Не надобно пренебрегать ближними и демонстрировать свое превосходство, к тому же весьма сомнительное, доложу тебе.
ГЕРОЙ. Сколько тебе сейчас?
ВЫДУМЩИК. Что?
ГЕРОЙ. Сколько тебе лет в данную минуту?
ВЫДУМЩИК. Много… У меня есть твой дневник.
ГЕРОЙ. У тебя — мой дневник?
ВЫДУМЩИК. Хе, привычечка переспрашивать! Верификация вопроса! Узнаю иссссследователя-с!.. А это тебе — как?

Вынимает из кармана блокнот. Герой намерен взять его, но Выдумщику хочется поиграть, и Герой получает его не сразу.

ГЕРОЙ. Как он у тебя оказался?
ВЫДУМЩИК. Ты лучше скажи, почему на мои поминки не пришел?
ГЕРОЙ (извиняющимся тоном). У меня экзамены были.
ВЫДУМЩИК. Экзамены у него! Понятно. Ну вот, я и решил сам прийти. Гора родила Магомета.
ГЕРОЙ. Спасибо.

Герой листает блокнот. На страницах какие-то записи, планы на день, впечатления, рисунки. Среди них — голова Девушки.

ГЕРОЙ. А он интересен.
ВЫДУМЩИК. Кто?
ГЕРОЙ. Юноша, который заполнял эти страницы.
ВЫДУМЩИК. Так ты же и заполнял!
ГЕРОЙ. Ну да, это мой рисунок… и это мой почерк, по крайней мере — такой, каким я этот почерк помню и каким он был когда-то.
ВЫДУМЩИК (с внезапной озабоченностью). Ну-ка, напиши что-нибудь.
ГЕРОЙ. Что написать?
ВЫДУМЩИК. Да что угодно.
ГЕРОЙ. Я не хочу.
ВЫДУМЩИК. А тебя не спрашивают. Пиши! (Декламирует. Декламация звучит излишне выспренне и саркастически по отношению к содержанию стихов.)
Всё выше поднимаются ступени,
Ни на одной нам не найти покоя.
Мы вылеплены Божьею рукою
Для долгих странствий, не для косной лени [1] …
ГЕРОЙ (поморщившись). Как пафосно! Но если ты настаиваешь…
ВЫДУМЩИК. Настаиваю!

Герой послушно выводит на обложке блокнота первую строчку.

ГЕРОЙ. Думаю, этого достаточно. (Передает блокнот.)
ВЫДУМЩИК (читает; удрученно). Да-а! У тебя и впрямь почерк поменялся!
ГЕРОЙ. У меня даже цвет глаз изменился: были черные, стали серые. Смотри.

Выдумщик пристально смотрит в глаза Герою.

ВЫДУМЩИК (скорбно). Это нехорошо. Человек должен быть верен самому себе.
ГЕРОЙ. Да я вроде верен. Но меняюсь, вместе с миром, который меня окружает.
ВЫДУМЩИК. Приспосабливаешься?
ГЕРОЙ. В какой-то степени.
ВЫДУМЩИК. Становишься конформистом?
ГЕРОЙ. Не мне судить. (Листает блокнот, время от времени задерживаясь на той или иной странице.) То, о чем здесь идет речь, вероятно, и впрямь происходило со мной, но…
ВЫДУМЩИК. Но что?
ГЕРОЙ. Но это не я. Это другая жизнь. Совсем другая. Того, кто это писал, давно не существует…

IV

В течение последних реплик, по крайней мере после того, как появилась голова Девушки в блокноте, голос Выдумщика постепенно меняется, обретая женский тембр. Этих изменений Герой, увлеченный записями, замечает не сразу.

СОБЕСЕДНИК. Значит, ты не совсем безнадежен. Хотя, как ни крути, с тобой каши не сваришь.
ГЕРОЙ. Как ты сказал?

Поднимает взгляд. Вместо Выдумщика перед Героем спиной к нему стоит Девушка. Она совершенно обнажена, но, судя по всему, это ее ничуть не смущает.

ГЕРОЙ (поправляясь, как бы по инерции). Как ты сказал-а?
ДЕВУШКА (не оборачиваясь). Я сказала, что с тобой каши не сваришь.

На подоконнике она с сосредоточенным видом раскладывает пожелтевшие листки бумаги, словно пасьянс.

ГЕРОЙ. Что ты делаешь?
ДЕВУШКА. Странички складываю. (Повернувшись к Герою.) Очень хорошо, что ты это принес. (Берет у него блокнот.)
ГЕРОЙ (с внезапным гневом; в камеру). Это ни в какие ворота не лезет!
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА (пытаясь скрыть раздражение). Чего опять?
ГЕРОЙ. Почему у нее татуировка? (Девушке.) Почему, спрашиваю я, татуировка?!
ДЕВУШКА (возмущенно). Что вы на меня кричите!
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА (Герою). Просто, когда ее утверждали, про татуировку никто не знал.
ГЕРОЙ. Разве может быть богиня с татуировкой?!
ДЕВУШКА. Так я должна играть богиню?
ГЕРОЙ. Это вообще не ваше дело!
ДЕВУШКА. Если вы будете говорить со мной в таком тоне, я уйду. И без того бесплатно хожу тут голой, все пялятся на меня. (В камеру.) Хватит пялиться, говорю!

К Девушке подходит Старый Друг, снимает с себя шаль и накидывает «богине» на плечи.

ДЕВУШКА (высвобождаясь). Мне не холодно. И потом, она грязная. Спасибо.

Шаль падает на ступени.
Старый Друг поднимает ее.

СТАРЫЙ ДРУГ. Как угодно.
ГЕРОЙ (Старому Другу). Уйди! Пожалуйста!
СТАРЫЙ ДРУГ. Ну, мое участие в этом бедламе и впрямь представляется исчерпанным. Пока. (Нахлобучивает шляпу на Героя; спускается по лестнице.)
ГЕРОЙ (кричит вслед; вне себя). Ты думаешь, если ты мертв, тебе всё позволено, да?!.
СТАРЫЙ ДРУГ (спустившись на пролет вниз и повернувшись к Герою). Неважно, что я думаю. В любом случае, я нахожусь в более выгодной ситуации, чем ты. Ты занимаешься фуфлом, от чего тебе когда-нибудь станет стыдно. Вовсе не потому, что стыдно думать о мертвых. А потому, что стыд покрывает всё, что ты совершил. И все чувства, которые пережил, и все мысли, которые передумал. А также то, чего не совершил, не перечувствовал, не передумал. Всё равно будет стыдно, всегда. А с меня и взятки гладки: мертвые сраму не имут. (Удаляется.)
ГЕРОЙ. Резонер несчастный! Сбил меня… (После паузы; Помощнику режиссера). Где вы ее нашли?
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА. Долго уговаривали. Других, кто согласился бы сниматься нагишом, не было.
ДЕВУШКА. Вот уйду — и вся эта ваша затея коту под хвост.
ГЕРОЙ (в камеру). А голос! Вы слышите, что у нее за голос?
ДЕВУШКА. С голосом-то что не так?
ГЕРОЙ. У нее сладенький ангельский голосок!
ДЕВУШКА. Так вы все-таки определитесь, что вам больше не нравится: тату или голос?
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА (растерянно). Красивый голос…
ГЕРОЙ. А вы вообще молчите! Это блудливое сопрано, а не голос, каким говорит Вечная Женственность!
ДЕВУШКА (пропустив «блудливое сопрано» мимо ушей). Я играю Вечную Женственность? Круто!
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА. А если переозвучить потом? Микрофон всё равно ведь не на что крепить. Разве что «удочку»…
ГЕРОЙ (садится на ступеньку). К черту «удочку»!..

Герой в упор смотрит на Девушку.

ДЕВУШКА. Ну так что? Мне идти одеваться?
ГЕРОЙ. Нет! (В камеру.) Где Баба Жанна?
БАБА ЖАННА. Здесь я!..

Из группы людей, наблюдающих за съемкой, выдвигается Баба Жанна.

ГЕРОЙ. Посмотрите сюда. (Показывает на татуировку.) Можно это… чем-то… замазать?
БАБА ЖАННА. Замазать не проблема!..
ГЕРОЙ. Так замазывайте!

V

Баба Жанна, как явствует из афиши, выполняет две функции. Прежде всего — это персонаж, из числа умерших людей, преследующих Героя. По совместительству же она еще гример-постижер в съемочной группе.

БАБА ЖАННА. Немного тонального крема — и всё будет в ажуре! Капелька благожелательности тоже не помешает.

Извлекает из кармана халата баночку с кремом, пытается затушевать татуировку.

Какая у нас кожа! Богиня, правильно Саша сказал. А что татушка, так это потому, что молодушка: ума ведь нет еще — ни ума, ни памяти. Да и то сказать — у меня перед тем, как уснуть вечным сном, памяти тоже не стало. Так что девичья память — она на всю жизнь девичья.
ГЕРОЙ (Девушке; устало). А зачем вы вообще это над собой сделали?
ДЕВУШКА. Что именно?
ГЕРОЙ. Татуировку.
ДЕВУШКА. Не хотела быть похожей на других.
ГЕРОЙ. А стали как все. С печатью. Отвратительного качества, к тому же.
ДЕВУШКА (не очень уверенно). Я не согласна.
БАБА ЖАННА. И правильно! Не всегда надо соглашаться, но и спорить понапрасну не нужно. Конечно, глупая татушка, испортила себе кожу, красавица, но мы поправим, поправим…
ГЕРОЙ. Поправляйте поскорее, а не то мы не уложимся.
БАБА ЖАННА. А я что делаю, Витенька?
ДЕВУШКА. Я не понимаю: то Саша, то Витя…
ГЕРОЙ. У нее это давно — разными именами меня называет. Наверное, потому, что я сразу на всех похож — на всех саш, вить, сереж… Человек без лица.
БАБА ЖАННА. Ссоры, милые мои, никогда ни до чего хорошего не доводят. Как я любила внуков! Всю жизнь им посвятила — им и Боре. И что же? Борю разбил инсульт, и он угас, так ни разу и не поговорив со мной по-настоящему. А внуки? (Девушке.) Ты не поверишь, голубушка, они даже проститься со мной ко гробу не пришли! (Плачет.)
ДЕВУШКА (растерявшись). Пожалуйста… не надо…
ГЕРОЙ. Старшего я видел недавно, в магазине продавцом работает.
БАБА ЖАННА. Известное дело. Я ведь каждый день их посещаю, хотя они о том ведать не ведают.
ДЕВУШКА. Но они, наверно, как-то ощущают ваше участие…
БАБА ЖАННА. Да ничего они не ощущают, болваны мои! И вся музыка, вся музыка, которой я их учила, мусором стала, как эта твоя отвратная лилия на боку. (Рыдает.)
ГЕРОЙ. Зато мне ваши уроки сольфеджио пошли на пользу.
БАБА ЖАННА. И то сказать, Митя, ты мое утешение — ты и Боря.
ДЕВУШКА. А Боря — это ваш муж?
БАБА ЖАННА. Ну да. Только вот увидеться я с ним не могу, как ангелов ни упрашивала. В другом небесном доме, говорят, обретается, и дороги мне туда нет. Неправильно это, несправедливо!
ГЕРОЙ. Хотите правду, Баба Жанна?
БАБА ЖАННА. А ничего, кроме правды-то, мне теперь и не нужно. Я к тебе с этим-то и пришла.
ГЕРОЙ. Ваша доброта…
БАБА ЖАННА. Да на что мне моя доброта! Ты, Коля, вот что запомни: нет у тебя вины передо мной. Нет и не было!
ГЕРОЙ. Не знаю. Вина — это ведь субъектное понятие. Стороннее прощение личную вину не отменяет.
БАБА ЖАННА. Всё. Замазала. Как?
ОПЕРАТОР. Светит. Бликует.
БАБА ЖАННА (достав из другого кармана пудреницу). А вот мы еще и припудрим, и припудрим, и припудрим… (Девушке, оглядывая ее.) И впрямь богиня, как есть из пены морской. Я ведь тоже в молодости была хороша, понимаю, каково это — носить красоту.
ДЕВУШКА (растроганно). Вы, наверно, не помните, но я как-то была у вас в гостях…
БАБА ЖАННА. Много кто бывал. Двери настежь были. Но мало кого помню. Помню только то, что было со мной в детстве, и как Борю встретила. Остальное — словно и не моя жизнь вовсе.
ОПЕРАТОР. Грим заметен.
ГЕРОЙ. Так снимайте с другой стороны!

Оператор перемещает камеру.

ОПЕРАТОР (осветителям). Отражатель сюда.

Осветитель встает в указанном месте, держа отражатель.

ГЕРОЙ (Девушке). Текст-то помните?
ДЕВУШКА. Наизусть!
ОПЕРАТОР. Мы готовы.
ГЕРОЙ. Начали!
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА (Девушке). Забирайте у Героя блокнот.
ГЕРОЙ. Стойте! Начнем повыше, а то не смонтируем. А в кадре перейдем, поменяемся местами.
ОПЕРАТОР. Идет.
ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА. С какого места? С «что ты здесь делаешь?»…

Герой кивает.

ОПЕРАТОР. Снимаю. Раз-два-три…

VI

ГЕРОЙ. Что ты здесь делаешь?
ДЕВУШКА. Складываю странички. (Повернувшись к Герою.) Очень хорошо, что ты это принес… (Берет у него блокнот.) Так легче будет сложить пазл… (Распределяет странички в определенной последовательности, сверяясь с блокнотом.)
ГЕРОЙ (переходит на другую сторону от партнерши). Это что — факсимиле моего дневника?
ДЕВУШКА. Просто еще один экземпляр.
ГЕРОЙ. Весело: мой интимный дневник растиражирован!
ДЕВУШКА. Не понимаю, что тебя так беспокоит.
ГЕРОЙ. Это моя личная жизнь. Больше того, это жизнь человека, которого давно нет на свете.
ДЕВУШКА. Ты противоречишь сам себе: так твоя это жизнь, или же человека, которого уже нет на свете? Это — во-первых. А во-вторых — если этого человека уже нет, то, значит, никакая публикация не может ему повредить.
ГЕРОЙ. Да, но я-то есть!
ДЕВУШКА (вдруг отвлекается от своего пасьянса, берет голову собеседника обеими руками и изучающе разглядывает его; возможно, поправляет ему волосы; может быть, даже прикасается губами к его лицу). Ты думаешь?
ГЕРОЙ. Я не думаю — я знаю!
ДЕВУШКА. Ну хорошо, не будем спорить. Только шила в мешке не утаишь. И всё тайное становится явным, выходит наружу.
ГЕРОЙ (высвобождаясь; раздраженно). Эта твоя сомнительная манера вставлять поговорки надо не надо!
ДЕВУШКА. Хочешь ударить меня? Не бойся, я не почувствую боли.
ГЕРОЙ (смутившись). Ты в своем уме?
ДЕВУШКА. Никогда не поверю, что ты ни разу не ударил женщину.
ГЕРОЙ. Я ни разу не…
ДЕВУШКА. Стой!
ГЕРОЙ. Что?
ДЕВУШКА. Сейчас соврешь!
ГЕРОЙ. Бить женщину — последнее дело.
ДЕВУШКА. Однако ты ударил, и не однажды.
ГЕРОЙ. Тебя?
ДЕВУШКА. Не меня. Вспомни: когда одна из твоих жен, наставив тебе рога, принялась упрекать тебя по поводу вышибленной двери… Вспомнил?
ГЕРОЙ (мрачно). Это была просто пощечина. Она поступила гнусно, и я был вне себя.
ДЕВУШКА. Вот видишь.
ГЕРОЙ. Это ничего не доказывает.
ДЕВУШКА. Это доказывает лишь то, что у нас могут быть самые гуманные убеждения, но бывают ситуации, в которых мы не властны над собой.
ГЕРОЙ. Кажется, поговорки сменились стихами.
ДЕВУШКА. Ну, допустим, это не мои — а твои стихи.
ГЕРОЙ. Довольно об этом… пожалуйста.
ДЕВУШКА. Пожалуйста.
ГЕРОЙ (почти невольно; словно бы оправдываясь). И второй раз — там тоже была только пощечина.
ДЕВУШКА. И разбитая ваза. Неизвестно, что вульгарнее — треснуть потаскушку по физиономии или грохнуть вазу об пол.
ГЕРОЙ. Какое это теперь имеет значение? Тебе всё же следовало что-то накинуть на себя.
ДЕВУШКА. Не ты ли настоял на абсолютной наготе?
ГЕРОЙ. Ты права.
ДЕВУШКА. И у меня нет стыда. Знаешь почему?
ГЕРОЙ. Скажи.
ДЕВУШКА. Потому же, почему Адам и Ева не чувствовали своей наготы, пока не вкусили от древа познания добра и зла.
ГЕРОЙ. Ну да, ты помечена райской благодатью.
ДЕВУШКА. Иначе я бы комплексовала. Просто одежда мне не нужна. А тебя смущает, что я голая?
ГЕРОЙ. В данных обстоятельствах — отчасти.
ДЕВУШКА. Это не страшно.
ГЕРОЙ. Тебя видят другие люди.
ДЕВУШКА. Ну и что? Разве саморазоблачение — это не цель?
ГЕРОЙ. Не знаю.
ДЕВУШКА. А то, что ты пишешь о времени, — разве это не попытка обнажить истину?
ГЕРОЙ. Пожалуй, но не себя же самого.
ДЕВУШКА. Разве это не одно и то же? Так что можешь тоже раздеться. Или ты боишься?
ГЕРОЙ. Если бы я чего-то боялся, тебя бы здесь не было. И не только тебя.
ДЕВУШКА. Тогда раздевайся. Давай, скидывай свои доспехи!

Снимает с него пиджак или пуловер, во что там он одет. Не находя, куда бросить «доспех», обвязывает себе талию рукавами.  Вариант: швыряет одежду в сторону камеры.

ГЕРОЙ. Довольна?
ДЕВУШКА. Давай дальше.

Вытягивает из брюк Героя сорочку, расстегивает ее.

ГЕРОЙ. Подожди. Мне приснился сегодня сон.
ДЕВУШКА. А я там была, во сне?
ГЕРОЙ. Ну да, иначе зачем бы я стал рассказывать.
ДЕВУШКА. Тогда продолжай.
ГЕРОЙ. Мы поселились в какой-то гостинице. Поначалу всё шло как нельзя лучше. У нас были деньги, окружающие хорошо нас принимали, а прислуга выказывала почтение. Мы вроде как должны были куда-то уехать и ожидали момента, когда это можно будет сделать. Вдруг что-то случилось. Как будто нас кто-то сглазил. Или разглядели, что наш альянс — просто фикция. И деньги вдруг закончились. Возникло мерзкое ощущение тревоги. Непонятно, с чем это было больше связано: с финансовым ли положением, или же с тем, что ты была каким-то образом несвободна и не могла продолжать быть со мной. Вот всё, что помню.
ДЕВУШКА. А я там тоже голая была?
ГЕРОЙ. Ты голая во всех моих снах.
ДЕВУШКА. Может быть, всё изменилось потому, что в какой-то момент они вдруг увидели, что я не одета.
ГЕРОЙ. Может быть.
ДЕВУШКА. А если я и сейчас голая, может, я тебе просто снюсь.
ГЕРОЙ. Не исключено.
ДЕВУШКА. А если это только сон, то почему ты не хочешь раздеться?
ГЕРОЙ. Потому что я нахожусь в другом агрегатном состоянии.
ДЕВУШКА. Видишь, ты даже раздеться не можешь. Оправдываешься агрегатами.
ГЕРОЙ. Ты не понимаешь.
ДЕВУШКА. Ну, где уж мне! Лишаясь тела, ты лишаешься лица. Может, тебя вообще нет?
ГЕРОЙ. Не знаю.
ДЕВУШКА. Ты стал как все, стерся, ты никому не интересен.
ГЕРОЙ. Я вовсе не хочу быть интересным кому бы то ни было. Я сам себе интересен. И чем дальше, тем больше. В общем, думай, как тебе хочется.
ДЕВУШКА. А тебе — тебе-то самому чего хочется?
ГЕРОЙ. Не поверишь.
ДЕВУШКА. Скажи.
ГЕРОЙ. Мне хочется просто идти по ступеням.
ДЕВУШКА. Но ведь они должны куда-то привести.
ГЕРОЙ. Вероятно.
ДЕВУШКА. Куда же?
ГЕРОЙ. Очевидно, к двери на крышу, которая заперта. И тогда я повернусь и пойду обратно.
ДЕВУШКА. По направлению к Свану?
ГЕРОЙ. По направлению к Свану. Или по направлению к юноше, чьи листочки из дневника ты с таким тщанием сложила.
ДЕВУШКА. Ну да, я заберу этот пазл с собой в вечность.
ГЕРОЙ. Так вот для чего была вся эта кутерьма? Выдумщик, Старый Друг, Одноклассник, Баба Жанна…
ДЕВУШКА. Разве не сам ты устроил всё это?
ГЕРОЙ. Просто я не уверен, что то, что происходит со мной, действительно происходит со мной. Так что вопрос остается открытым.
ДЕВУШКА. Как дверь на крышу?
ГЕРОЙ. Она заперта.
ДЕВУШКА. Ты даже не пытался узнать, заперта она или нет.
ГЕРОЙ. Правила безопасности требуют, чтобы она была замкнута.
ДЕВУШКА. Пойдем проверим.
ГЕРОЙ. Это бессмысленно, я уверен, что она заперта.
ДЕВУШКА. Просто проверим.
ГЕРОЙ. Ну, хорошо…

Двое поднимаются по лестнице. Перед ними последний пролет, упирающийся в дверь.
Герой на мгновение останавливается в нерешительности.

ДЕВУШКА. Ну, чего ты ждешь?

Герой толкает дверь. Та поддается.

VII

Огромное пространство открывается перед ними, поистине безбрежное: небо, город, дома, дороги, машины, люди…

ГОЛОС ДЕВУШКИ. Здесь другой мир. Здесь ничего не исчезает. Здесь все длится всегда, всё происходит сразу: твой шаг с крыши, то, как ты поднимался, то, как отец выпорол тебя в детстве за украденную со стола пятерку, — понимаешь, всё сразу и залпом…

Голос Девушки переходит в голос Героя.

ГОЛОС ГЕРОЯ. И тогда ступени прошлого, настоящего и будущего совмещаются, превращаясь в пространство, которое расширяется до невообразимой степени и становится воистину блаженным…

Финал может совмещать в себе два вида развязки.
Двое летят над городом (этакая цитата из Шагала) — первая развязка.
Вторая: Герой стоит на краю крыши (ракурсы сверху и снизу), затем — распластанная под стеной его фигура.

_______

 Примечание
[1] Г. Гессе. Игра в бисер. Перевод С. Аверинцева.

-------

Осталось несколько экземпляров сборника киносценариев "Город на другом берегу". Если кому нужно - можете заказать, вышлю. krank1@mail.ru
Фото на заставке - покорного слуги. ©Э.К.