Чудик

   

   Мне приглянулась бездомная собака. Она была неказиста собой, к тому же  еще и прихрамывала на правую переднюю лапу — видно, кто-то из великовозрастных сородичей походя отдавил ее в уличной потасовке. Но было в ней что-то такое, отчего я позвал ее к себе домой, не ведая о том, какую роль она сыграет в моей судьбе, видно, подсказал внутренний голос. Меня нисколько не смутили ни хромота, ни худоба, когда я  решил усыновить  брошенную кем-то дворняжку кобелиной породы. Место в моей усадьбе она нашла себе сама - под крыльцом, где к услугам несчастного пса была благоустроенная нища с тюфяком.
   Таким образом, мы зажили с ней душа в душу. Я даже позволял собаке заходить в дом, где она разделяла со мной трапезу, что скоро самым благотворным образом сказалось на ее здоровье и внешности - лапа выправилась, а пестрая шкура стала лосниться. Чуя заботу и внимание, собака увидела во мне настоящего хозяина, ни на шаг не отходила от меня. Особенно ей нравилось волочиться за мной по двору, цепляясь за штанину, из озорства рыча. Я понимал, что это всего лишь игра и не обижался на своего нового друга. Стоило протянуть руку, как собака тут же отпускала штанину и тянулась ко мне, преданно глядя в глаза. Обыкновенная дворняжка, но какими замечательными собачьими качествами она была наделена: могла подолгу стоять на задних лапах, пританцовывая, бегать за палкой, играть с мячом, но чтобы я был рядом и принимал участие в этих играх. Если я куда то уходил, то  она лежала возле калитки и тревожно вглядывалась вдаль, не показался ли я где-нибудь в конце улице, чтобы призывно залаять.
   Собаку я я назвал Чудиком, потому что у нее была богатая фантазия на проделки.  Теперь, когда она обрела дом, хозяина и даже кличку, моя собака стала заметно выделяться из среды четвероногих. И улица плохо не отзывалась о ней.
   По вечерам я усаживался на  скамейку и наблюдал, как Чудик забавляется с кошкой  Муркой, которой в общем то не нравился Чудик, но она его терпела, потому что я заступался за него. С курами у Чудика были особые отношения,  он охранял их от нашествия соседских хохлаток, которых определял внутренним собачьим чутьем.  А настоящая баталия разыгрывалась, когда из сада прибегал ежик, которому ужасно хотелось попробовать что-нибудь такое из собачьего ужина. Чудик, нападая на непрошеного   гостя,  тут же отскакивал от  него, всерьез лаял, но сделать с ним ничего не мог. Ежик не торопясь, фырча, как бы сохраняя чувство собственного достоинства, аккуратно вылизывал тарелку, а потом уходил восвояси под  победоносное лаяние пса. На собачьем языке он как бы говорил мне: «Вот видишь, я его прогнал».
   Не знаю, сколько времени продлилась бы эта идилия, но я серьезно заболел. Нет, моя плоть при этом не пострадала, меня навестила депрессия — состояние, когда  делаешься абсолютно равнодушным ко всему, а жизнь теряет для тебя всякую ценность.
   Все началось с того, что жена (это еще до того, как я принял на постой Чудика) уехала  к  больной сестре. Рядом со мной не было другого близкого человека, с кем можно было бы поговорить по душам, а раз так, то поневоле затоскуешь. И еще одна  напасть свалилась на мою несчастную голову, меня отправили на заслуженный отдых, оторвали от любимого дела, сказали, что с железками возиться в ремонтной мастерской на склоне лет старику тяжело.
   Вот и наслоилось одно на другое, не то, чтобы согнуло в три погибели, но жизнь перевернулась наизнанку, потеряла всякий смысл. Я стал никому не нужным человеком, способным разве что точить лясы с себе подобными мужиками. Но это занятие было не по мне. И такая резкая перемена больно ударила по самолюбию. С утра я бросал одеяло на лужайку в углу двора и ворочался на нем с бока на бок. Время от времени дремал, а все больше  искал глазами что-то в небе, но не ничего там для себя не находил. Но меня это не беспокоило. Какая разница, что и кто вокруг и возле меня. В конце концов это не имело значения и не касалось лично меня.
   Когда надо было, я вставал, готовил себе еду, молча проглатывал ее, кормил Чудика, кошку, курочкам подбрасывал зерна в кормушку, подливал свежей водички в поилку. А потом снова валился на свою жесткую постель, пахнущую лопухами и крапивой. Мысли вялые, никчемные, в голове туман, во рту сухость, в руках и ногах силы никакой.
   Не знаю, сколько дней длилось мое забытье, но только стал замечать я, что Чудик начал проявлять беспокойство. Поначалу он бегал вокруг меня,  скулил и лаял, а потом принялся топтаться по мне, вылизывал руки, грудь, шею, лицо. Когда он уставал от этого занятия, то свернувшись калачиком, лежал у меня под мышкой и что-то жевал там губами.
   Вечером я с ним расставался, а на утро все повторялось — я лежал, а Чудик шалил на мне, Но нет, со временем мне показалось, что его игра носит некий осмысленный характер, что собака пытается мне помочь в чем-то. «Господи!- мелькнуло у меня в голове.- да это она же лечит меня! «Зря стараешься. Разве тебе это по силам. Я такой большой, а ты посмотри на себя, от горшка два вершка, на кого ты похожа». Чудик после этих слов, кажется, еще пристальней стал глядеть мне в глаза, а в это движениях я почувствовал некую необъяснимую силу,  какая вызволяла меня из оцепенения.
  Так прошло еще несколько дней. Однажды в полдень  я почувствовал, что мое лицо омывает теплый летний дождь. Я размазывал его по лицу, хватал пересохшими губами, а Чудик радостно лаял и скреб мою грудь лапами. Потом мы пошли домой. Я посадил его рядом с собой на скамейку и дал большой кусок мяса. Но Чудик от еды отказался,  при этом укоризненно поглядывал на меня,  словно хотел что-то сказать. Я приступил к обеду, и он мне показался очень вкусным. «А день сегодня неплохой», - отметил я про себя. И с этими мыслями улегся   в своей комнате на кровати, впервые за много дней заснув  сном праведника, даже не поменяв мокрую одежду
   Проснулся я на закате дня, чувствуя, что как будто  пошел на поправку. Чудика возле меня не было, кусок мяса лежал возле ножки стола. Я вышел на улицу и заглянул под крыльцо. Неестественно вытянувшись, собака лежала на своем месте, уткнувшись мордой в тюфяк. Я хотел потрогать ее, но судорога сковала мои руки. Чудик был мертв. Страшная догадка вспыхнула у меня в голове. Чудик вылечил меня, но сам при этом настолько ослаб, что не в состоянии был дальше жить.
   Я похоронил Чудика недалеко от дома среди тополей. Чувство вины долго не покидало меня. Я должен был спасти его, как спас меня он, но не сделал этого, потому что давно оторвался от природы, в которой заложена могучая жизненная сила, не понятная мне, не изученная мной, а может быть отвернутая за ненадобностью.