9. Крымские торги

9. КРЫМСКИЕ ТОРГИ. В 1515 году обострился старый конфликт между Василием III и его братом, дмитровским удельным князем Юрием Ивановичем, что для самого Юрия было чревато последствиями непредсказуемыми. В последний момент в спор двух братьев вмешался пламенный борец с «жидовской ересью» Иосиф Волоколамский, которому удалось уговорить князей не тревожить Русь новыми семейными склоками. Двор дмитровского князя по своему составу и политическому весу был настолько внушительным, что Василий III после примирения с братом счел необходимым преподнести подарки и его боярам, не забыв, однако, внедрить в братнино окружение своих соглядатаев, завербовав даже кое-кого из Юрьевых телохранителей.

9 сентября Иосиф Волоколамский умер. Желая видимо заполнить здоровенную «брешь» образовавшуюся в духовной среде, где «книжники», подобные Иосифу, всегда были на пересчет, великий князь Василий III в личном послании к игумену афонского монастыря просил прислать к нему известного далеко за пределами Афона монаха Савву для перевода с греческого языка на русский церковных книг. Однако Савва был уже настолько стар, что монахи решили вместо него отправить на Русь молодого и энергичного Максима Грека. Максим не говорил по-русски, но, поскольку афонские монахи за него ручались, в Москве его встречали, как почетного гостя. Первой большой работой Максима Грека в России стал перевод Псалтири, над которым он работал вместе с русскими переводчиками и писцами Дмитрием Герасимовым и Власом Игнатовым. Псалтырь этот был одобрен русским духовенством и самим великим князем. Закончив с книгой, дорогой гость засобирался было обратно на Афон, мотивируя это тем, что, дескать, тут и без него есть кому переводы переводить, однако Василий III его просьбу о возвращении в Грецию вежливо, но твердо отклонил. На Руси вообще было как-то не принято выпускать из страны иностранных специалистов, особенно таких дорогих и начитанных. Максиму пришлось остаться и продолжить работу по переводу и исправлению книг. В итоге он принял самое, что ни на есть, непосредственное участие в создании царской библиотеки.

А война тем временем продолжалась. Литва не могла смириться с потерей Смоленска, Русь со своей стороны должна была заставить соседа с этой потерей смириться. В начале 1515 года с обеих сторон возобновились активные боевые действия.

28 января 1515 года псковский наместник Сабуров молниеносным набегом захватил Рославль. Князья Горбатый и Курбский ходили к Мстиславлю, Годунов «прогулялся» к Белой и Витебску. Весной 1515 московские войска из Пскова сожгли Браслав и Друю. Летом 1515 года отряды польских наемников под командой Сверчовского совершили набег в великолукские и торопецкие земли. Хотя им не удалось захватить города, окрестности были существенно разорены. В ответ зимой 1515-16 годов отряды Василия Шуйского из Новгорода и корпус Горбатого из Ржева атаковали восточные районы великого княжества Литовского, особенно сильно разорив Витебские земли.

Голод, накрывший Московское княжество в 1516 году, остановил военные действия с русской стороны. Поляки пока тоже по большей части отмалчивались, зализывая раны, и поиздержавшемуся уже Сигизмунду пришлось лезть в камыши да степные балки, дабы подыскать там себе новую армию.

Война с Россией принесла польскому королю Сигизмунду кучу неприятных хлопот и порядком выпотрошила его казну. Королю была необходима передышка, он должен был привести в порядок дела, заброшенные им по случаю «Смоленской войны», да и войска, которые требовали отдыха, пришлось распустить по домам. А меж тем король просто обязан был продолжать сражаться и отвечать на удары московитов. Вот почему в королевской ставке крайне заинтересованно отнеслись к идее крымского царевича Магмет-Гирея объединить татарскую конницу с отрядами днепровских казаков и отбить у русских Чернигов, Новгород-Северский и Стародуб, где к тому времени почти не осталось войск. Ничего фантастического или авантюрного в этой идее не было, днепровские казаки в ту пору уже представляли собой реальную и, в общем-то, боеспособную силу. Избранного на общем кругу атамана у них, правда, ещё не было, но авторитетный предводитель имелся - руководил казачками русский перебежчик Евстафий Дашкович из рода Глинских, получивший от короля в кормление Канев и Черкассы. Православный русский воевода - не литвин и не лях - довольно быстро сумел найти общий язык с днепровской казачьей вольницей. С её помощью он основал на Днепре целую сеть деревянных крепостей «сечей» и первым сколотил из местных Войско Запорожское в 3000 сабель, которое без труда отражало разрозненные наскоки крымских татар и периодически сражалось с низовскими казаками, что жили ниже порогов и имели собственных атаманов.

Дашкович хорошо знал украинные московские земли и на предложение татар ограбить владения московитов согласился сразу. Ничего плохого в том, что русский отвоюет у русских русские же города, дабы потом передать их литве да полякам, воевода не видел. А вдруг сам король по достоинству оценит подвиги своего воеводы и подарит эти города тому, кто их отвоевал? Игра явно стоила свеч.

В том же году, соединившись с татарами и с отрядом киевского воеводы Немировича, казаки Дашковича ворвались в Северскую землю и принялись разорять поселения земледельцев, так будто бы это были боярские усадьбы – для бандита любая добыча в радость. На нечто большее, правда, у союзников не хватило ни сил, ни отваги. В северских городах действительно не было ратей, они ушли к Смоленску, но сидевшие там опытные воеводы сумели управиться с крымско-днепровской бандой и тем малым, что было в их распоряжении. Назад союзники уходили со всем возможным поспешанием, наплевав на добычу и славу, - быть бы живу самим. Ну, а когда нет добычи, нет и настроения. Свалив друг на друга вину за провал совместной операции, Магмет-Гирей и Дашкович разлаялись вдрызг и расползлись по свои вежам: один ушел в крымские степи, другой сиганул в днепровские камыши.

Таким образом, обить у Москвы «на халяву» Северскую Землю и Черниговщину Сигизмунду не удалось, но зато ему удалось победить русских на ином поприще – на дипломатическом. Для начала король смотался в Вену и договорился о мире с Габсбургами, окончательно выключив из войны Максимилиана, а затем занялся поисками денег для скучающей от безделья крымской братвы.

А Крым чужих денег уже давно не считал. Чего их считать то? Легко пришли, легко ушли, потом снова придут. Главное, чтобы платили, а на что потратить, мы тут сами потом решим. Вон, ещё один дворец в Бахчисарае отгрохаем, если любимому хану того захочется, или ханским женам золотых побрякушек прикупим, чтобы с мужем поласковей были. С деньгами, правда, плоховато: рабов и отобранного у соседей ношеного барахла не то что на всех не достанет, даже на удовлетворение потребностей любимого хана не хватит, но мы выкрутимся, мы найдем ликвидный товар – мы станем торговать своей «дружбой». К примеру, король польский Сигизмунд нам платит, значит, он хочет с нами дружить, он реальный пацан! Васька Московский – другое дело. Его ещё придется поучить уму разуму. Но мы и его заставим раскошелиться, дайте только срок!

Первый самостоятельный «подвиг» на русском направлении крымскому царевичу Магмет-Гирею не принес ни славы, ни сколь-нибудь ценной добычи, и царевич затаил на московитов обиду. Вот почему, схоронив в том же году своего более трезвомыслящего папашу и заняв его трон, он тут же потребовал от Василия III вернуть Литве Смоленск, Брянск, Стародуб, Новгород-Северский, Путивль и другие города, якобы отданные Иоанну III Менгли-Гиреем. Кроме всего прочего новый крымский пахан требовал от русских даней с Одоева и возвращения всех крымских пленников, взятых в боях северскими воеводами. Магмет-Гирей не был глуп и правильно увидел главную опасность для своего жиреющего на чужом барахле полукочевого государства. Русь, неуклонно наползавшая на Дикое Поле караванами вольных переселенцев и дальними разъездами государевой стражи, грозила вскоре оказаться у самого Перекопа, и тогда о светлой идее возрождения Золотой Орды под властью Крыма можно было забыть. О ней, в принципе, уже и сейчас можно было забыть, но на это у дальновидного Магмета не хватало прозорливости.

На откровенно наглые требования нового крымского хана Москва отвечала вежливо. Василий был готов возобновить старый союз с Крымом, но не только не собирался выполнять заоблачные требования своего южного соседа, но и сообщил тому, что намеревается отвоевать у Литвы вообще все русские города и земли. Впечатлительный Магмет-Гирей тут же почувствовал, как у него по щеке сползает струйкой некая вязкая субстанция и, шлепнув себя кулачком по рыхлому телу в том месте, где, по его мнению, должна была располагаться грудь, возопил: «Да мне в лицо плюнули! Они хотят войны – они её получат! Это будет война до победного конца!..» - ну и всё такое, в том же духе.

Война до победного конца ограничилась набегом крымских разбойничьих шаек на мещерские и рязанские села. После этого, в Москве, давно уже научившейся правильно просчитывать истинные мотивы тех или иных действий степных ханов, решили пойти по пути, проторенному Сигизмундом, и 1516 году подкинули крымской братве деньжат, но чуть больше, чем платили им ляхи. Магмет тут же объявил войну до победного конца Литве и с 40-тысячным войском ворвался в южные владения своего польско-литовского союзника.

Всплеснув руками, Сигизмунд кинулся искать деньги.

Пока крымский хан старательно отрабатывал потраченное на него серебро, оттягивая на себя главные силы Великого княжества Литовского, Василий III принимал у себя неожиданное посольство от казанского царя Муххамед-Эмина. Хан был очень плох, он умирал от «гнойной болезни» и в отчаянных попытках найти средство к спасению или хотя бы докопаться до причин своего недуга пришел к неожиданному выводу: это русский Бог таким вот жестоким способом карает его за измену московским благодетелям, что некогда возвели его на казанский трон. Небывало богатые дары и 300 отборных коней, отправленные умирающим ханом в Москву, должны были стать его последним «Прости!». Спасти его от смерти они уже не могли, но может, помогут избавиться от мучений? Ну а поскольку наследников Эмин себе так и не нарожал и по-прежнему являлся единственным пока ещё живым потомком Улуг-Мухаммеда, не считая сидевшего в русском плену Абдул-Латифа, казанские послы молили великого князя выпустить последнего из-под стражи и назначить его приемником умирающему Эмину. В Москве все правильно поняли, и Латиф был немедленно освобожден, правда, в Казань его пока не отпустили, выделив в кормление Каширу.

В 1515 году в Нижнем Новгороде итальянский архитектор Пётр Фрязин закончил возведение новой каменной цитадели, пришедшей на смену не единожды разрушаемому старому деревянному кремлю. Грандиозное строительство велось ускоренными темпами и заняло менее 8 лет. 13 башен с пушками и двухкилометровое кольцо стен, обороняемых сильным гарнизоном, стали надежной защитой для окрестного населения. Для врагов же эта крепость так и останется неприступной. А в 1516 году архитектор Марко Руфо, разрушив старую Фроловскую башню с воротами и выстроив на ее месте новую, с подъемным мостом, поставил точку в тридцатилетней эпопее сооружения Московского Кремля. Москва окончательно поменяла свое лицо – во всех смыслах.

Не прекращались работы и по укреплению степного порубежья.

Необходимость хоть как-то прикрыть распахнутые настежь южные рубежи государства, заставила русское командование осуществить переброску части войск с западного направления на южное. Литве была предоставлена своеобразная передышка. Летом 1516 года корпус воеводы Горбатого в очередной раз атаковал Витебск, успеха добиться не смог, и на этом все закончилось. 

В 1517 году Сигизмунд, видимо, сумел, наконец, раздобыть денег и перекупить крымского хана. По крайней мере, крымский царевич Бахадур, посланный с 20-тысячным войском на Литву, неожиданно изменил свои планы, повернул на Русь и осадил Тулу. Не исключено, что царевич рассчитывал перетянуть на свою сторону тамошнее пестрое население с тем, чтобы толкнуть его против Москвы. Однако в городе давно уже стоял сильный московский гарнизон, а с 1514 года прямо внутри деревянной крепости шло строительство мощной каменной цитадели, и к приходу татар, она уже была почти достроена. Преодолеть каменную тульскую крепость, укрытую в деревянном «коконе», татарам оказалось не под силу. Ну а потом пришли князья Одоевские и Воротынские и разнесли крымскую орду в щепки. Спасаясь бегством, степняки десятками тонули в реках, сотнями гибли в лесах от рук засевших там крестьян, тысячами ложились под ударами сабель русских ратников. Только несколько сотен израненных всадников сумело добраться до родных мест без оружия и добычи.

Еще через несколько месяцев князь Шемякин очистил от татарских шаек предместья Путивля и побил орду за Сулой. После этого набеги крымцев на Русь на какое-то время прекратились. Хану стало не до Литвы и не до Москвы, у него опять разгорелась старая война с ногаями. Вполне вероятно, что активность ногаев также была проплачена из литовской или русской казны, а может и из обеих сразу.