Л. Н. Толстой. Чечня. Современность. Часть 2

               
В станице Старогладовской братья задержались всего одну неделю. Николай Николаевич по делам службы выехал в Старый – Юрт (Девкар - Эвла), с ним поехал и младший брат. Старинное чеченское село Старый - Юрт, ныне носит название Толстой – Юрт. Село было основано в 1705 году и в те годы там проживало более 15 тысяч душ. Подавляющее большинство жителей села составляли чеченцы, многие из них знали кумыкский и русский языки.
Причиной знания русского языка были тесные торговые, деловые и родственные связи, имевшие начало от первых заселений Терских, Сунженских и Гребенских казаков на наших землях. Рядом со Старым - Юртом находилось селение Баммат - Юрт, где в основном проживали кумыки, с ними у нас заключались взаимные браки и каждый знал язык друг друга.
У подножия горы, вблизи нынешнего села Толстой – Юрт, до начала российского завоевания располагалось чеченское селение Коьрте. Его жители пользовались этим горячим источником, который бил из-под земли с незапамятных времен. Старое название села ныне помнят очень мало людей. Если у кого возникнет вопрос - почему? Попробуйте сами найти ответ. К сожалению, земное над нами давлеет больше, чем вечное
Сведения о старинном селении Коьрте, мне дал Асламбек Батукаев, житель Довкар – Эвла, ранее занимавший ответственные посты в республике, большой любитель старины. Рады, что с ним, с его братьями и с семьями их, мы дружим с незапамятных времен. Здоровья и благополучия ему, им всем и каждому, кто любит, заботиться о прошлом и настоящем своего народа.
В связи с информацией Асламбека Батукаева напрашивается законный вопрос, почему бы районному руководству не ходатайствовать о возвращении прежнего, исконно чеченского названия поселению? Не думаю, что это такое уж сложное дело. Это будет возврат к истокам, возврат к корням и не нанесет вред ни кому и ни чему. Главное, чтобы было желание местного управления.
По мере захвата наших территорий, царские войска продвигались вглубь Чечни. В местах, более выгодных для использования в военных целях, они строили укрепления, а чеченские села уничтожали, изгоняя людей. Подобное случилось с населением и с аулом Коьрте.
Познав пользу от горячих источников, русские полностью вытеснили чеченцев и стали строить здесь защитные сооружения. Одновременно создали условия для лечения своих раненных солдат и офицеров. Место назвали на свой лад – Горячеводск, так оно зовется и сегодня. Николай Николаевич нес службу в здешнем отряде, состоявшем из двух рот пехоты и двух пушек.
Следует понимать, что земли по обоим берегам Терека, никогда не были пустыми. Чеченцы их покидали во время войны с более многочисленным противником. Мы уходили в леса и горы, чтобы сохранить себя. Наши предки очень бережно относились к лесам, осознавая их пользу и надобность. С уходом неприятеля, чеченцы возвращались и вновь отстраивали сожженные и разграбленные селения на Чеченской равнине (Нохчи аре). У наших соседей завидный опыт в сожжении и разграблении наших жилищ, у чеченцев в их скором восстановлении. Так и живем веками.
Постепенно царизм, поощряя и поддерживая новых поселенцев, что были им лояльны, разместил на этих землях многие другие народы, в противовес непокорным чеченцам. Чтобы в дальнейшем легче было утверждать, что эти земли были пустые, убрали все наши топонимы, в том числе название Чеченской равнины. Сегодня она зовется Кумыкской, хотя каждый образованный человек знает, с какого времени здесь жили чеченцы и когда поселились кумыки. Последние, нам дружественный народ, состоят в близком родстве, но правда, остается правдой.
У чеченцев никогда не было регулярной армии, мы не вели захватнические войны, но каждый достигший совершеннолетия, считал своим священным долгом защищать родину. Претерпевшие много бед от завоевателей, чеченцы никогда не препятствовали мирному поселению рядом с нами других обездоленных народов. Наоборот оказывали им помощь и поддержку. Это признано всеми, в том числе и царскими военными.
Свое впечатление о пребывании в Старом – Юрте, граф Л. Н. Толстой пишет: - «Вода так горяча, что в ней можно сварить яйцо вкрутую в три минуты. В средине этого оврага, на главном потоке, есть три мельницы, одна над другой, построенные совсем особенным образом и очень красиво. Весь день татарские женщины то и дело проходят выше и ниже мельниц, чтобы мыть белье. Нужно вам сказать, что они моют ногами. Это как муравейник, вечно кишащий. Женщины большею частью красивы и хорошо сложены. Одежды восточных женщин, несмотря на их бедность, изящны. Красивые группы женщин, дикая красота местности -;все это представляет очаровательную картину. Я часто часами стою и любуюсь пейзажем».
Льва Николаевича поразило здесь поведение трех русских барышень, что были на водах. Он пишет, что они «весьма достойные уважения барыни; но одно, чего я не мог простить им, это было то, что они жили в Чечне - на Кавказе - стране дикой, поэтической и воинственной, точно так же, как бы они жили в городе Саратове или Орле». Эти пророческие  слова Льва Николаевича особенно актуальны в наши дни. Каждый из нас обязан соблюдать и уважать традиции людей, земли которых мы посещаем.
 Целебные качества этого ключа Льву Николаевичу очень понравились, и он позже напишет, что они несравненно выше пятигорских вод. По нраву ему было, и место расположения чеченского села, окружающий его ландшафт, горная гряда, с густо заросшим лесом, видневшимися вдали  снежными вершинами.
Жители и гости села, по сей день посещают поляну на ближайшей горе, где по преданию, будущий писатель отдыхал и играл в карты с офицерами и чеченскими друзьями. Считается, что именно в этом месте Садо Мисербиев выиграл карточный долг Л. Н. Толстого у офицера Кноринга. С этой поляны отчетливо виден город Грозный, Старый - Юрт, Бамт - Эвла, берега реки Терек. Даже в жаркий день, здесь дует прохладный освежающий ветер, спасающий от летней жары.
Для лучшего ориентирования по теме, читатель должен знать некоторые аспекты. В произведениях тех лет, многих русские писатели обозначали кавказцев словами «черкесы» или «татары». Так обозначает нас и Л. Н. Толстой, хотя сам же, в записках «Поездка в Мамакай – Юрт»  пишет: - «Чтобы поставить воображение читателя на ту точку, с которой мы можем понимать друг друга, начну с того, что Черкесов нет - есть Чеченцы, Кумыки, Абазехи и т. д».
 Почти все годы жизни писателя на Кавказе, прошли в среде казаков, солдат и чеченцев, поэтому под словом «татары» следует понимать нас, чеченцев. Тем более на Кавказе, особенно в нашем краю, где шли активные боевые действия, татар почти не было, или могли быть единицы.
Спустя малый период времени Лев Николаевич знакомиться с чеченцами, что были в приятелях его старшего брата и жили в этом и соседних селах. Наиболее близким его другом становится чеченец Садо Мисербиев, работавший на российскую администрацию. После нескольких встреч, они стали кунаками, и по признанию самого графа, очень сблизились. Л. Толстой посетил дом своего друга, познакомился с домочадцами.
О том, как он познакомился с чеченцем, будущий писатель в письме к Т. А. Ергольской от 6 января 1852 года пишет: «Нужно вам сказать, что недалеко от лагеря есть аул, где живут чеченцы. Один юноша (чеченец) Садо приезжал в лагерь и играл. Он не умел ни считать, ни записывать, и были мерзавцы - офицеры, которые его надували. Поэтому я никогда не играл против него, отговаривал его играть, говоря, что его надувают, и предложил ему играть за него. Он был мне страшно благодарен за это и подарил мне кошелек».
Из письма следует, что уже в те годы Л. Н. Толстой отличался справедливостью и не намерен был защищать, кого бы то ни - было по национальному признаку, если тот несправедлив и нечестен. Потому он и называет жуликоватых офицеров, «мерзавцами».
Далее Л. Н. Толстой пишет: - «Садо позвал меня к себе и предложил быть кунаком. Я пошёл. Угостив меня по их обычаю, он предложил мне взять, что мне понравится: оружие, коня, чего бы я ни захотел. Я хотел выбрать что-нибудь менее дорогое и взял уздечку с серебряным набором; но он сказал, что сочтёт это за обиду, и принудил меня взять шашку, которой цена по крайней мере 100 рублей серебром». Эта шашка и по сей день находиться в музее писателя.
Зарожденная в условиях войны и противостояния двух народов, дружба длилась многие годы. Это опять говорит в пользу того, что чеченцы всегда отождествляли русский народ, от правящей верхушки. Дружба чеченца, с будущим гением, была основана на человеческих качествах, отличалась чистотой, без какого - либо желания угодить известному человеку, приобрести личную выгоду, вписать свое имя в историю человечества.
Хочу на этом моменте заострить ваше внимание. Поведение Садо, характеризует чеченский народ и его менталитет. У Садо и до приезда Льва Николаевича на Кавказ, были знакомые среди офицеров. Но, ни с кем из них, он не подружился так, как, с пока еще просто «братом» Николая Николаевича. В первый период люди его знали таковым. Он не был ни солдатом, ни военным, тем более не был писателем. Но Садо в нем разглядел настоящего Человека, отсюда и завязалась их дружба. Если бы у чеченца превалировали стяжательские зачатки, то друзей он выбирал бы по полезности. Но, слава Богу, что таким «даром» наш чеченский брат не был наделен.
Садо проявил добрые качества, заложенные ему его народом,  привитые родителями. Тем же, ответил Л. Н. Толстой. Они нашли родственные души и оба изменили многое в своих взглядах на происходящее в Чечне. Смею полагать, что более чеченца, изменился Лев Николаевич, ведь он стал понимать, что Россия явилась на земли горцев и желает отнять их свободу. Если до приезда он думал, что едет защищать интересы страны, то на месте пересмотрел свои взгляды.
Уже познав чеченцев, в памяти Льва Николаевича, встали образы героев произведений русских поэтов и писателей, что он читал в детстве. С этих пор он стал видеть в них людей, готовых ради друга и дружбы, на безрассудные поступки. Подтверждение не заставило долго ждать. Л. Толстой лично убедился в искренности и надежности дружбы с чеченцами. Случай произошел, когда они с Садо выехали из крепости Воздвиженская.
По воспоминаниям офицера В. А. Полторацкого, опубликованном в «Историческом вестнике» в июле 1893 года и рассказа С. А. Берса, брата жены Льва Николаевича, мы узнаем, что Садо спас своего русского друга от пленения, возможно и гибели. Это случилось в июне 1851 года во время поездки в крепость Воздвиженское. Л. Толстой, С. Мисербив и с ними три офицера, чуть не попали в плен к напавшим на них чеченцам. Садо отдал своего быстрого коня другу, а сам уселся на его иноходца, который не умеет скакать галопом. Чеченцы не стреляли по этим двум, желая взять живым соплеменника, работающего на русских.
В этой ситуации и Л. Толстой проявил благородные качества. Имея возможность скрыться на быстром коне, он не бросил своего друга, и оба они смогли укрыться в крепости. Из трех офицеров, что ехали с ними, спасся лишь один. Данный сюжет писатель использовал в своем рассказе «Кавказский пленник».
По словам Бориса Сергеевича Виноградова, краеведа и первого  заведующего экскурсионным бюро на Кавминводах, подобных случаев проявления заботы о Льве Николаевиче со стороны Садо, было не мало. Следует отдать дань уважения Виноградову Б. С. за его первые труды и объективное отражение участия чеченцев и нашего края в судьбе будущего писателя. Еще в далеком 1958 году, им был написан и издан сборник статей «Русские писатели в нашем крае». Чтобы написать и издать сборник в Грозном, где отражено благородное поведение чеченцев, требовалось наличие уважения к нам и мужество в отстаивании своих взглядов перед тогдашними партийными органами. По всему видно, что Борис Степанович этими качествами обладал. С этой фамилией ассоциируются и моменты необъективного освещения нашей истории, но отец за сына не отвечает и не умаляет заслуг Бориса Степановича.
В чем было отличие друзей Льва Николаевича из Петербурга и из Чечни, можно судить по его письму к брату Сергею, от 7 января 1852 года. Вспоминая общего знакомого из столицы, он  пишет, что тот: - «не знает больше удовольствия, как поймать какого-нибудь неопытного провинциала и под предлогом руководить его - сбить его совсем с толку, - он его доконает. Я говорю это по опыту. Несмотря на мое огромное самолюбие, в Петербурге он имел на меня большое влияние и умел испортить мне так эти 8 месяцев, которые я провел там, что у меня нет воспоминаний неприятнее».
В том же письме, он предлагает брату обратиться к Татьяне Александровне и пишет: - «Она тебе объяснит, почему, когда я вернусь в Россию, тебя ожидает подарок - прекрасной кабардинской лошади от незнакомого тебе человека». У Льва Николаевича, хорошо знающего своего чеченского друга, нет ни тени сомнения, что Садо, свое обещание выполнит.
Речь идет о строках письма к тете от  6 января, касательно Садо: - «Он знает о страсти Сережи к лошадям, и когда я ему обещал взять его с собой, когда поеду в Россию, он сказал, что пусть это стоит ему 100 жизней, но он выкрадет в горах какого ни на есть лучшего коня и приведет моему брату».
В письме Л. Н. Толстого есть слова, которые все цитирующие по определенным соображениям опускают. Я приведу их и объясню, ибо умалчивание, есть согласие. Согласиться с этими словами нельзя, потому, что они в корне не верны, такого нет в природе ни чеченцев, ни горцев Кавказа. Эти слова, скорее всего, продиктованы ему человеком, абсолютно не знавшим наших традиций. Таких «знатоков» говорящих за нас, не спрашивая нас, словно мы бессловесные музейные экспонаты, и сегодня много.
Я желаю прояснить следующий вопрос. Лев Николаевич пишет, что по закону куначества, «если я у него спрошу все деньги, его жену, его оружие и все что у него есть самого драгоценного, он должен мне отдать и я тоже ни в чем не должен ему отказывать». Все, кроме жены, имеет место быть. Жена у чеченцев, как и у всех народов Кавказа, для друга семьи, есть сноха, на честь которой запрещено посягать. Дочери  друга, равноценны собственным дочерям. Любой, кто войдет в дом чеченца, а друг особенно, обязан хранить честь домашних наравне с  членами своей семьи. Категорически не допускается вести вольные разговоры при женщинах, пристально смотреть на них, тем более, как на предмет вожделения. У горцев Кавказа, очень много добрых традиций, которые были бы полезны остальному миру. К сожалению, они мало афишируются, потому всякая чушь о нас, имеет широкое хождение.
Лев Николаевич хорошо разбирался в людях, умел дать оценку событиям и фактам. Его пленили простые и добрые отношения свободных людей, искренняя дружба, не предусматривающая никаких обязательств, не преследующая корыстных целей. Все это не могло не изменить взгляды будущего писателя. Его сердце наполнилось новым смыслом, он увидел другой мир, без одурманивающего алкоголя, другие отношения между людьми, где нет ни крепостных, ни угнетателей, где слово свято, а дружба верна. Ничего этого не было в его прежней столичной жизни. И не удивительно, что после долгих размышлений он напишет в дневнике, в апреле 1852 года «Будь у меня деньги, купил бы здесь именье, и уверен, что сумел бы - не так, как в России, - хозяйничать выгодно». Вот таков вывод будущего писателя от времени, проведенного в Чечне.
 Зародившаяся дружба двух друзей привела к тому, что они стали чаще встречаться и в ауле и в станице. Подтверждением этому служит письмо Льва Николаевича, где он говорит о Садо: «После одного из моих посещений его дома, я подарил ему Николенькины серебряные часы и мы стали самыми большими друзьями. Много раз он доказывал мне свою преданность, подвергая из-за меня свою жизнь опасности - но это для него ничего не значит, это для него обычай и удовольствие. Когда я уехал из Старого - Юрта, а Николенька остался там, Садо каждый день приходил к нему и говорил, что он не знает, что без меня ему делать и что он страшно скучает. Я писал Николеньке, что так как моя лошадь заболела, то я прошу его найти мне какую - нибудь в Старом - Юрте. Садо, узнав об этом, ничего не нашел лучшего, как явиться ко мне в станицу и подарить мне свою лошадь, несмотря на все мои усилия отказать ему».
Получив жизненную энергию и заряд душевной бодрости от окружения, от человеческих отношений,  от природы. Познав жизнь среди свободных горцев, Лев Николаевич задумал написать свое первое произведение «Детство». По словам его биографа С. Белякова начало роману было заложено 23 августа 1851 года в станице Старогладовской, когда однажды ночью братья сидели до утра, вспоминая детские годы. Однако в дневнике от 3 июля 1851 года граф отмечает «Завтра буду писать роман». Поэтому точно определить дату начала написания романа, мы вряд ли можем. Но точно известно, что это случилось в Чечне.
Отсюда вывод – ЧЕЧНЯ - вдохновитель и колыбель творческого начала Льва Николаевича Толстого. ЧЕЧНЯ -  начало его становления как Гуманиста, поборника добра и справедливости. Не найди он подобные, близкие его сердцу качества среди людей в нашем краю, вряд ли он так восхищался Кавказом.
Не забывайте и то, что  начиная свое первое произведение, Лев Николаевич не бывал нигде на Кавказе, кроме Чечни. Отсюда можно заключить, что его вдохновило на творчество, что изменило его мировоззрение. Принимая во внимание эти детали, можно смело отмести притязания наших соседей на то, что они оказали влияние на Л. Н. Толстого. Я бы не был столь однозначен и категоричен, когда бы соседи, хотя бы вскользь, упоминули, что Л.Н. Толстой жил постоянно в Чечне и с горцами Кавказа контакты имел только с чеченцами. Они в измышлениях дошли до того, что в упор не желают видеть очевидное. Это не просто оплошность, а полное пренебржение правдой.
В своих дневниках писатель отмечает, что живя в станице, ходил в походы, на охоту, изучал татарский язык. Другие авторы пишут, изучал кумыкский язык, хотя понимающий один из них, будет смело общаться и с теми и с этими. Изучение чего-либо, предусматривает применение полученных знаний на практике. По словам генерала Ермолова: - «Ни один из князей кумыкских не смел выезжать, не будучи сопровождаем чеченцем». В этих словах, ответ на вопрос, нужен ли был юноше татарский язык, тем более он постоянно жил в Чечне, дружил с чеченцами, воевал на нашей земле.
Допускаю, что он совершенствовал свой татарский, но думаю, будет вернее предположить, что Л. Н. Толстой изучал чеченский язык. Эта гипотеза имеет право на существование потому, что есть записи чеченских песен, сделанные рукой Льва Николаевича и им же переведенные на русский язык. Разве такое действие не есть изучение? Чтобы переводить, он ведь обязан спрашивать смысл слов, запоминать эти слова, вносить их в дневники. Все это имеется среди его записей.
Здесь речь идет не о тех чеченских песнях, которые Лев Николаевич поместил в произведении «Хаджи-Мурат». О них пишется в статье литературоведа, автора первого издания о художнике из чеченцев П. Захарове, Бориса Степановича Виноградова под заголовком «Л. Н. Толстой на Северном Кавказе». Он отмечает: «В 1852 году Толстой записал две чеченские народные песни (со слов своих знакомых чеченцев - Садо Мисирбиева и Балты Исаева). Эти записи он использовал впоследствии в своих произведениях. В повести «Хаджи-Мурат» Толстой ввёл две песни чеченские: «Высохнет земля на могиле моей» и «Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой».
Я веду речь не о них, а о песнях, что почти (если, не совсем) не упоминаются в печати. Не упоминаются все по той же причине, что я ранее писал – нежелании популяризации влияние чеченцев, на становление писателя. Песни имеются в дневниках Льва Николаевича и спасибо хранителям, что не убрали их из фондов.
К тому же, зная характер писателя, его тягу к изучению языков, не могу даже предположить, что он оставался равнодушным к нашему языку. Л. Н. Толстого очень трогали чеченские песни, он восхищался глубоким смыслом, вложенным в них. Часто использовал их в своих произведениях для передачи чувств героев. Состоя в тесной дружбе с чеченцами, бывая у них дома, общаясь с домочадцами, он не мог не пытаться использовать наш язык. Мы знаем, что каждый народ мира, восторгается людьми, которые изъясняются на их языке. Лев Николаевич ведал об этом лучше нас, и я не думаю, что он, подражая другу Епишке, не пытался говорить на нашем языке.
Следует учитывать и то, как у чеченцев поставлено куначество. Если чеченец стал с кем - то дружить, то он обязательно познакомить его со своими родителями и домочадцами. Иного пути продолжения дружбы нет. После знакомства, родители будут проявлять сыновьи отношения к другу сына. Об этом факте узнают сельчане, и они, так же уважительно будут относиться к нему.
Людям, несведущим в менталитете чеченцев, эти отношения могут казаться странными, но в то опасное военное время, они были необходимы. Однако и в наши дни родители обязаны знать, с кем дружат и общаются их дети, поэтому в нормальных чеченских семьях, такое не утеряно и по сей день.
Как я выше упомянул, тексты песен хранятся в фондах, их копии имеются у меня. Поместить песни в данной статье нет возможности, они займут много места, поэтому привожу отзывы о них авторитетных людей нашей страны. Перевод одной песни сделал советский музыковед, доктор искусствоведения Василий Васильевич Яковлев. Его оценка чрезвычайно важна, так как он является одним из основоположников советского музыкального источниковедения, крупным специалистом в области историографии и библиографии.
Статья В. В. Яковлева была опубликована в республиканской газете 24 августа 1927 года. Это редкий и ценный отзыв о нашей музыке, поэтому приведу его в более полном объеме. В. В. Яковлев пишет: «Есть одна запись, которая до сих пор оставалась неизвестной. Это самая старая запись произведений чеченской поэзии. Она была сделана Львом Толстым во время его пребывания на Тереке в 50-х годах, когда он имел друзей чеченцев, от которых и записал в своем дневнике две песни русскими буквами. Эти два чеченца были Балта и Садо из Старого-Юрта. Записи песен, сохранившиеся в его дневнике - до сих пор оставались не разобранными и не опубликованными потому, что, если русскими буквами записать чеченский текст, то потом разобрать его будет чрезвычайно трудно. Разобрать его можно только знающему чеченский язык. Эти песни предполагалось издать в полном собрании сочинений Толстого. Мне их предложили разобрать, установить их чеченский текст с точным переводом … Они является древнейшими известными нам памятниками чеченской литературы, будучи записаны в 1852 г.».
Далее этот же автор продолжает: «Дело в том, что некоторые из образцов чеченской песни поражают своей художественностью, замечательными образными выражениями, так что представляют интерес не только для чеченцев, но если бы их издать в переводах - они были бы интересны и для русских и, вообще, для мировой литературы».
Какая высокая оценка дана доктором искусствоведения! Как можно не восторгаться талантами, вышедшими из твоего народа? Как можно не собирать и не хранить для будущих поколений эти шедевры? И как мало, мы ценим свое родное, то, чем восхищались благородныйе русские люди.
 Еще в 1923  году, Василий Васильевич Яковлев заметил, что мы, имея богатейшее наследие, безразличны к своей истории, культуре фольклору. Он высказал недоумение по поводу решения чеченского комиссариата народного образования, переводить русские сказки на чеченский язык. В. В. Яковлев пишет «Надо сказать, что гораздо целесообразное было бы чеченскому наробразу заняться тогда собиранием своих собственных поэтических произведений потому, что они представляют и большой художественный интерес, и доступнее и актуальнее для чеченского читателя.
Русские сказки переведенные на чеченский язык, вряд ли смогут заинтересовать чеченского ребенка. Они далеки от него по своим бытовым подробностям, он их едва ли поймет даже в переводе. Гораздо важнее собрать свои сказки и пользоваться ими, как материалом для чтения в школе, и как материалом для создания в будущем близкой и понятной для масс чеченской художественной литературы».
Очень точная характеристика. Он словно предвидел, как мы будем относиться к историческому наследию своего народа. За время своего бездействия, мы утеряли многое: часть забыта, часть присвоена соседями. От богатейшего наследия, идущего из глубины веков, остались рожки да ножки. В чем причина преступной беспечности? Может, мы заняты мировыми проблемами, или мышиную возню считаем таковыми?
Живя в ссылке в Киргизской ССР, я часто слушал радио, по которому, объявляя киргизскую музыку, называли ее авторов. Память запечатлела имена композиторов, основоположников киргизской оперы и балета В. Власова, А. Молдыбаева и В Фере. Каково было мое удивление, когда прочтя книгу  Муслима Мурдалова, «Чечня - музыка» узнал, что композиторы В. Власов, В. Фере после революции бывали у нас в республике, записывали на ноты наши песни. Владимиру Георгиевичу Фере, было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Чечено - Ингушской АССР. Их записи, свидетельство признания высокого мастерства чеченских исполнителей. Их ценят, ими восторгаются все, кроме нас самих.
Подобно музыкальным деятелям, записи Л. Н. Толстого были первыми попытками зафиксировать чеченские предания. Будущего писателя живо интересовали и вопросы быта, истории чеченцев, которые он в дальнейшем включал в свои произведения. Уже много лет спустя, этим же займётся другой исследователь, этнограф Пётр Услар.
С подачи Льва Николаевича, перевод чеченских песен сделает поэт,  член – корреспондент Петербургской Академии Наук А. А. Фет. В письме к нему от 26 октября 1875 года Л. Н. Толстой пишет: «Читал я это время книги, о которых никто понятия не имеет, но которыми я упивался. Это сборник сведений о кавказских горцах, изданный в Тифлисе. Там предания и поэзия горцев и сокровища поэтические необычайные. Хотелось бы вам послать. Мне, читая, беспрестанно вспоминались вы. Но не посылаю, потому что жалко расстаться. Нет, нет, и перечитываю. Вот вам образчик. «Высохнет земля на могиле моей - и забудешь ты меня, моя родная мать! Порастет кладбище могильной травой - заглушит трава твое горе, мой старый отец. Слезы высохнут на глазах сестры моей, улетит и горе из сердца ее. Но не забудешь меня ты, мой старший брат, пока не отомстишь моей смерти. Не забудешь ты меня, и второй мой брат, пока не ляжешь рядом со мной. 
Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть, но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу примет небо!..» Каково!
Теперь от него же вступление в поэму. «Догоняет на крыльях и ловит свою добычу кривыми когтями белый ястреб. Он ловит ее и тут же клюёт - сырою. На резвых ногах догоняет и крепкими когтями рвёт пёстрый барс красного зверя. Оставляет за собой Терек, переправляется на левый берег с храбрыми Гихинскими наездниками смелый Хамзат...».
Разве мы и последующие поколения не должны быть благодарны чеченцам, что были в друзьях у Льва Николаевича? Благодаря им, писатель полюбил наш край, нашу поэзию, наши традиции. Они причастны к тому, что он в корне пересмотрел свои взгляды на освободительную борьбу горцев Кавказа. И не обязаны ли мы, в памать и благодарность Льв Николаевичу и нашим чеченским братьям, беречь и приумножать добрые начала между нашими народами.
 До нас дошли имена тех, с кем писатель общался. Это Садо Мисербиев, Бота, Балта Исаев, Дурда, Мамакхи, Ханакхи. Нет сомнения, что Лев Николаевич встречался и с другими чеченцами, о которых мы сегодня не можем знать. Можно представить, сколько новых имен и поучительных историй знало бы человечество, если подобно Льву Николаевичу, записи делали бы и его чеченские друзья.
Поведение выше перечисленных лиц, чеченской национальности, заслуживает подражания. Где бы мы ни жили, какие бы люди нас ни окружали, везде следует жить, согласуя свое поведение с народным кодексом НОХЧОЛЛА. Пример следует брать с достойнейших людей, а не уподобляться безнравственным лицам, утратившим национальную идентичность.
По любезно предоставленным мне материалам, члена Союза писателей и члена Союза журналистов СССР Э. А. Мамакаева, мы более подробно можем узнать о личности его прапрадеда Ханакхи и его отца Мамакхи. Мамакхи в свое время был представителем царской власти в Чечне. Каждый из высокопоставленных людей, прибывающий из Петербурга, непременно имел контакт с ним. С первого и до последнего дня пребывания гостя на Кавказе, его сопровождал Мамакхи.
Будучи походным атаманом, Мамакхи вместе с сыном участвовал в русско-турецкой войне. Уходя в отставку, ему было присвоено звание генерала, выделен земельный участок, на котором и возникло селение Мамакхай – Юрт. В годы пребывания Л. Н. Толстого в Чечне, он был старостой села, успел совершить хадж в Мекку. И как приятно, что этот населенный пункт в наши дни именуется как прежде – Мамакхин Кьотар.
Его сын Ханакхи, прапорщик Терско - Кубанского казачьего полка, был ровесником Льва Николаевича, был в свите Николая 2, имел от царя награду, именные часы. Позже, в звании поручика, он участвовал в 1-ой Мировой войне, в составе  Дикой дивизии. Оба, и отец, и сын, прекрасно говорили на русском языке, их знали, с ними дружили многие казаки, живущие в Чечне.
Лев Николаевич дважды побывал у них в гостях в Мамакхай - Юрте. Именно после этого знакомства у графа Л. Толстого возникает намерение написать произведение: «Поездка в Мамакай – Юрт». К сожалению, задумка не осуществилась, иначе наши познания о жизни тех лет, были бы много шире.
Кроме этого у Льва Николаевича были и другие материалы для чеченских рассказов. Об этом писатель в дневнике 31 марта 1852 года пишет: - «После охоты я болтал с Балтой до ужина; он мне рассказал драматическую и занимательную историю семейства Джеми. Вот сюжет для Кавказского рассказа». Рассказ по сюжету не написан, однако в черновом варианте рассказа «Набег» упоминается горец Джеми, который, защищая свой аул, способен «очертя голову броситься на штыки русских». Ниже я приведу черновые записи Л. Н. Толстого по этому сюжету.
Под впечатлением от всего выше перечисленного у Л.Толстого начинается душевный взлет, творческое вдохновение, любовь к Кавказу, понимание своего предназначения на земле. Эти свои первые чувства, он доведет до читателя в повести «Казаки», глазами его героя Оленина: «Утро было совершенно ясное. Вдруг он увидал, шагах в двадцати от себя, как ему показалось в первую минуту, чисто - белые громады с их нежными очертаниями и причудливую, отчетливую воздушную линию их вершин и далекого неба. И когда он понял всю даль между им и горами, и небом, всю громадность гор, и когда почувствовалась ему вся бесконечность этой красоты, он испугался, что это призрак, сон».
Увиденная картина впечатлила его, в душе проснулись качества доселе спавшие. Он осознал силу природы, красоту всего созданного Богом, в нем появилась любовь к Создателю, к людям. Он испугался своих мыслей и тут же стал думать ради кого бы быстро пожертвовать своей жизнью - «Ведь ничего для себя не нужно, - все думал он, - отчего же не жить для других». Эти слова идут в унисон со словами М. Ю. Лермонтова сказанными в поэме  «Валерик» -
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
Подобное миропонимание повторяется у Льва Николаевича в рассказе Набег: - «Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных?»
Количество таких душевных потрясений, которые в столичной жизни его вообще не посещали, привели юношу к новому миросозерцанию. Теперь он другими глазами видит своих столичных компаньонов по разгульной жизни. В автобиографической повести «Казаки» Л. Н. Толстой так запишет свои ощущения: «Как вы мне все гадки и жалки! Вы не знаете, что такое счастье и что такое жизнь! Надо раз испытать жизнь во всей ее безыскусственной красоте. Надо видеть и понимать, что я каждый день вижу перед собой: вечные, неприступные снега гор».
Все, что Лев Николаевич видел в Чечне, знакомство с казаками и чеченцами, их образ жизни, коренным образом изменило взгляды молодого человека. С этого момента в нем формируется писатель и гуманист. Продолжение следует.