Труженик

Спина его истерзана звериным когтем, покровы грязные, лохмотий занавес грудь побитую прикрывает, такие же отрепья на ногах. Шаг тяжёлый, кровавый след за ним тянется. Дыхание трудное, стенания полно. На шее сидит чернь лохматая, вместо хомута, с ногами кривыми от привычки постоянной, с улыбкой злой, плетью невольника погоняет. Тот не столько шагом землю меряет, сколько пятой скребет и от того песня его одного тона, ноты одной.
Мелодия чудесная вдруг прерывает его стон, достигает слуха, останавливает его и он поворачивает в её сторону, гримасой боли, искаженый лик:
— Чёрт меня возьми!
— Беру, беру тебя мой милый.
— Отстань, рогатый, хоть на чуть-чуть, дай слово сказать, мысль молвить.
— Скажи, скажи, прервись от мук, за нами всё не всё, пред нами вечность. Твой суд уже прошёл.
— Чего то понять я не могу, хвостатое отродье, вон, праведники наслаждаются Эдемом, покуда я, ну, мы с тобой, тут пашем.
— И что? Судья им тоже вынес приговор — блаженства вечность.
— Смотри, один лежит средь белых дев и познаёт их нежности усладу. Другая, дальше чуть, средь фигуристых мужей, нагая и тоже в полном сладострастии.
— Таков Эдем.
— Но как?! На суде небесном мне в вину судья то же самое вменял, за оргии меня критиковал, стыдил за низкие пороки.
— Нуу...
— А рядом, глянь, безмерная течёт река вина и полнит пьянящей негой праведника в белоснежном одеянии, таком, что око слепнет. Один ручей в уста, один них мимо.
— Всё верно, он тяжкий крест нёс всё своё тяжёлое земное бытие. Теперь пришла пора ему и райского покоя.
— Погодь! Но суд кричал, что пьянством грешен я! Что праздностью я грешен, а там, повыше чуть, на нежном зеленью холме, не празднество? Три сотни человек пустым неделаньем себя забавляют.
— Пусть, ладно, заслужил ты вечное томление, но тайну я поведаю тебе.
— Какую?
— Вечные невзгоды она тебе усилит.
— Давай, раз начал!
— Рая нет. А те, кого ты видишь, в мучениях как ты.
— Ну что за ложь! Светило тешить, лёжа на траве, быть пьяницей, любовником, и таково страдание?
— У каждого свой ад, мой друг, но нет, на небе, на Земле, ничего страшнее скуки. Порушен тем Эдем, сей праздности не вынес.
— Но Библия гласит...
— Та книжица стара, то первое издание. — И хлопнул жгучей плетью грешника по вспашеной ударами спине.
Страдалец, каторжным шагом, продолжил свой путь, глубоко взрывая плугом целину, вмешивая алую кровь свою в чёрный грунт, плодородием орошая, готовя земли под новый сад. Три сотни с лишним лиц с очами полными тоски, провожали его взглядом.  Улыбался в том месте лишь чёрт, вечно занятый любимой работой.