До самого синего моря

                ДО САМОГО СИНЕГО МОРЯ
                (повесть)



                ВОСПОМИНАНИЕ

       Оно возникло неожиданно, родившись от сильного потока  струящейся под ногами воды.

       Андрей стоял уже полчаса на этом заброшенном железнодорожном мосту, провожая взглядом несущийся внизу ручей. Поток завораживал, его торопливое журчанье, казалось, нашептывает, что всё на свете вот так же изменчиво, прозрачно и зыбко, а всё, что было – дрожит в каплях влаги, исчезает, исчезает на глазах и никогда больше не повторится.

       Мост этот знаком ему с детства, с того самого времени, когда внешний мир перестал замыкаться зелёным забором дачного участка, где они с бабушкой и братом обитали каждое лето.

       Взрослея, они уходили всё дальше, оглядываясь на заросший сиренью  зелёный домик под голубым безоблачным сводом. Однажды, когда они собирали щавель, складывая свеже-сорванные листья в большую сумку, пришло вдруг открытие.  Продвигаясь, чтоб не заблудиться,  вдоль железнодорожного полотна, они с удивлением отметили, что за вот этим самым мостом есть большое  поле, а  там, за ним – густой тёмный  лес, защищённый казалось непроходимым земляным валом. Пустая и солнечная бетонная дорога простиралась от них влево и вправо, звенящую тишину   лишь изредка нарушал своим щебетом жаворонок. Но, в тот день  они не решились перейти через бетонку  – испугались, а, вернувшись домой,  поведали о своём путешествии бабушке.

       – Не ходите больше туда, – посоветовала, взволновавшись, старушка, – Там живут волки и ведьмы. Там страшно! – и добавила:  Мне кажется, мальчики, именно в тот лес и попала Красная Шапочка, заблудившись. Помните эту сказку?   

       – А где же он кончается, этот лес? – спросил удивлённый Андрей.

       И бабушка рассказала, что лесная чаща заканчивается у самого синего моря, и что, если в неё войти, то через много-много дней можно выйти  на крутой берег, к которому катятся пенистые волны. Братья были очень  маленькими, от рассказа бабушки им стало страшно, и в то жаркое лето  не стали больше ходить к железнодорожному мосту. Однако неведомый лес так влёк, так манил своей загадочностью, что про себя Андрей  решил: в следующий сезон они непременно пройдут  его до конца, до самого синего моря.

       Но и следующим летом мальчишки довольствовались изучением того мира, что был ограничен  территорией дачного посёлка. Однако позже, чуть повзрослев, они стали часто посещать данную местность, собирать растущие в кустах  вдоль железнодорожной ветки  красные подосиновики, кататься на велосипедах по бетонке то в одну, то в другую сторону, между тем, слишком отдаляться от дома смелости не хватало. Была ли то неосознанная робость  перед бесконечностью познания? Ха! Наверно…

       Скользнув под перила, Андрей, как бывало, спрыгнул с пропитанных соляркой  деревянных шпал железной дороги на горячий речной песок. Высоко! И как только не боялись! Ведь тридцать лет назад песка под мостом было значительно меньше, а прыгать было гораздо опасней. Знакомое место. Здесь по-прежнему пахло водорослями и рыбой. Каких только пескарей и карасей они ни таскали своими удочками! Попадались также краснопёрки,  мелкие окуньки, и даже щучки. Андрей мечтал поймать  «щерёнка» побольше, чтобы взрослые сварили из него уху, однако никак не удавалось. Самый большой улов – это двадцать две серебристых рыбки загадочно шевеливших   плавниками в наполненном водой никелированном тазу.

       Вместе ребята обследовали  всю речку, протекавшую по дачной территории, и знали «места», известные  лишь  им одним. Юные рыболовы, они невольно соревновались между собой в уловах, и невозможно передать то чувство белой зависти к брату, когда у того в ведёрке плавало  больше пескарей. Да он всегда завидовал брату, должно быть  потому, что тот был на год старше и казался самостоятельней!  Саша был заводилой, а он – нет; и от этого уже в то время возникло чувство неуверенности, робости в делах и поступках.

       Мальчишкам в то время и в голову не приходило, что сам процесс рыбалки, в котором надобно стоять часами и смотреть на поплавок, чтоб поймать в лучшем случае с десяток рыбёшек, а то и вернуться домой ни с чем, –  что сам этот процесс так восхитительно схож  со всем ходом человеческой  жизни, где судьбу каждого зачастую решают ожидаемые годами счастливые мгновения, редкие удачи! С годами их прогулки становились ещё более дальними, но никогда в глубине детской своей души Андрей не переставал верить, что лесная чаща за железной дорогой заканчивался далеко, у самого синего моря, где непременно, непременно повезёт, и  можно поймать более крупную рыбу.



                Д`ОМА
 
       Теперь, конечно, под словом «дом» подразумевается вся та обстановка и все окружавшие его в детстве люди, а вовсе не одна небольшая комната в коммунальной квартире, где он проживал со своими родителями, или же небольшой дачный участок, куда они переезжали на лето. Саша был ему двоюродным братом, зимой в городе он жил со своими родителями довольно далеко, надо было добираться на метро. Их мамы были сёстрами, всегда перезванивались, но навещали друг друга лишь по праздникам, поэтому ходить в гости было необыкновенно радостно, особенно в школьные каникулы.

       И тот восторг, когда, перезимовав, обе семьи готовились отправиться летом на отдых, был неописуем. Наверно поэтому и сочинения на тему «Как прошло лето» у Андрея получались малоинтересными, плоскими.   В самом деле, не мог же он в своём школьном опусе отразить, что любит преимущественно  сборы, приготовления к переезду на дачу, а не само, собственно, трёхмесячное деревенское  житие!

       Всё, что должно было тогда быть менее существенным, наоборот, становилось важным. Ведь наступал долгожданный день отъезда на дачу,  и для детского восприятия всё было необычным!  С самого  раннего утра в доме царил кавардак, среди мешков, тюков верёвок и перевязочных  ремней, стопок чистого белья и одежды, коробок с посудой и прочими необходимыми вещами  хлопотали родители, ворчали, что он всё время мешается под ногами, просили что-нибудь уложить, затянуть или достать. Всегда что-нибудь забывали, какой-нибудь чемодан разбирали и собирали вновь, иногда даже по нескольку раз. Всё это укладывали в  пахнущую бензином  дядюшкину служебную машину, которую тот, будучи шофёром, ради такого случая выпрашивал в гараже; мальчиков помещали в автомобиль между тюков и сумок,  родители же добирались электричкой.

       А первые недели лета пролетали  незаметно, словно это был один нескончаемо-длинный и незабываемо-праздничный день. Потолок из покрытых олифой  струганных досок, с отметинами сучков в виде фантастических птиц, змей  и насекомых; клочок синего неба в окне, обрамлённый мохнатыми сосновыми ветвями – то была привычная картина дачного утра, что  наблюдал Андрей, едва открыв глаза. Потом следовала зарядка, то есть швыряние друг в друга постельных принадлежностей; и в этом единоборстве мальчишки то и дело   покатывались со  смеху, поочерёдно оказываясь  в неминуемой «тёмной» из подушек, одеял и матрасов.  Но, только, пока в комнате не появлялась строгая бабушка:

        – Так. Хватит баловаться! Умываться. Быстро. Давайте-давайте! – командовала она.

        Бабушку подросткам в то время  понять было трудно. Всё сказали её глаза через несколько лет, в больничной палате, накануне её смерти. Она старалась не плакать. На окне три красных гвоздики – ведь вчера отмечали её день рождения. Осень, дождь, жёлтые листья липнут к стеклу. Она смотрела на Андрея, смущенно улыбаясь, будто чувствуя за собой вину.  «Дочка, чувствую, как была, так и сейчас» –  вспомнил он текст показанной мамой записки. Несмотря на удачно сделанную операцию, он  не мог и  предположить, что это было последнее свидание с бабушкой, как и её полный нежности,  прощальный взгляд, ведь смерть последовала днями из-за сердечного приступа.

       Но тогда, в отрочестве, они не понимали её, не знали, что её сердитый  тон и строгое обращение объяснялись совсем не жестоким злым нравом, а необыкновенной добротой этой старушки, прожившей тяжёлую жизнь, две революции, войну гражданскую, отечественную, в которой она потеряла и  брата, и мужа. Своего деда ребята не знали.

       Завидев мальчишескую возню, она кричала им через весть участок:

       – Саша, мерзавец! Что ты делаешь?! Оставь Андрюшу в покое! Что ты сделал с его кепкой? Верни сейчас же! – отчитывала она в сердцах Александра, –  Марш руки мыть, обедать пора! 

       А братец за столом лишь гнусно хмыкал, водя по тарелке ложкой, мол,  не суп – отвратительная похлёбка,  котлеты провоняли  чесноком, и вообще  кушать этот обед он сегодня не желает.

       – Оставайся голодным! – бросала в сердцах бабуля, и шла в огород полоть картошку.

       Она всегда была чем-нибудь занята то на кухне, то в саду,  то шитьём, то уборкой, ребята не видели её без дела, и сами, не замечая, доставляли ей много хлопот. Сашка был особенно своенравен,  упрям, и поэтому происходили ежедневные стычки, вырывались грубые слова.  А бабушка плакала втихомолку, чтобы никто не заметил. И только однажды, завидев это, Андрей так возненавидел брата, что вопреки  характеру, сам  захотел его излупить, но сдержался. Быть может, впервые тогда он осознал, что любое  насилие, даже справедливое, лишь порождает ответное.

       В будние дни трапезничали обычно втроём, через день приезжал Сашкин отец, а в выходные дни – родители Андрея. При взрослых мальчишки вели себя пристойнее.



               
               
                ЛИЛИИ

       За мостом речка так разлилась, что стала похожа на озеро, со всех сторон заросшее осокой и густым кустарником, в котором гнездились жирные речные крысы. В глубокой тёмной заводи средь круглых листьев кувшинок  удивительно красивыми бело-розовыми нежными  лепестками раскрылись пахучие лилии. Так хотелось их добыть, поместить в вазу и поставить дома на стол!  И, невзирая на риск утонуть, простудиться, быть покусанным грызунами, опасность подвергнуться  наказанию, если кто вдруг, прознав, доложит родителям, Андрей, всё же, решился войти в воду.

       Он поставил перед собой цель, которую надо было достичь, несмотря  на опасность. Задача была тихо сорвать лилии, не барахтаясь вплавь, не привлекая внимания.  Холодная заводь обжигала, холод и страх подступал к горлу. Сердце билось от сильного волнения. И вот, когда вода уже плескалась у самого носа, ему, наконец-то, удалось сорвать несколько толстых стеблей, добыть вожделенные цветы!

       Через полчаса он уже отдыхал на берегу, распластавшись на траве, глядя в безоблачное голубое небо. Рядом,  бережно обернутый мокрой майкой, как вознаграждение за  ребяческую смелость (подстать отваге  старшего брата!)  лежал  букет белых речных лилий.

       Удивительное было тогда время! Неповторимый облик детства, подаренный мальчишкам родными местами, был всюду: в их весёлых и озорных играх, ссорах и примирениях, благородных поступках, в белых стволах берёз, стремящихся в ослепительную высь, в тихом плеске воды у берега, где плавали кувшинки и лилии, в вольном-вольном просторе полей и лесов, в звенящем щебете жаворонка по утрам,– да мало ли в чём, в любом их жесте, во взглядах и улыбках сияло юное чувство  познания своего мира,  своей родины.

       Здесь было, несомненно, начало.




                БРАТ

       От него в то время всё зависело, состоится ли рыбалка, сколько они поймают пескарей, поедут ли они кататься на велосипедах,  и даже будет ли хорошей погода.

       Первое сильное впечатление – о берёзе, теперь уже большой, росшей на углу дачного участка. Тогда это был маленький хлипкий кустик, который они вырыли в лесу, за оградой.  Им с братом по шесть-семь лет. Они идут домой, волоча за собой маленький саженец, чтобы посадить его на своей территории рядом с соснами.

       Было отчего-то тревожно, то ли от низких туч, собиравшихся над забором, то ли от охватившей всю природу предгрозовой тишины, –  явилось вдруг  неосознанное  предчувствие беды, опасности. Стремясь быстрее попасть домой, Андрей убежал вперёд, и уже виднелась впереди спасительная  калитка, как вдруг он услышал за спиной возню и сопение – деревенские подростки, повалив брата на землю, тыкали ему в лицо корнями вырытой берёзки, приговаривая:

       – Будешь деревья тырить, поганец, будешь деревья тырить!..

       Потом они кликнули Андрея:

       – Эй ты! Ты тоже с ним? Не водись, слышь? Не водись с этим, он чужак, – повторял один из подростков, схватив его за шкирку, – Уматывайте отсюда, чтоб духу вашего не было! Это наша территория!

       И тут под оглушительные раскаты грома хлынул спасительный ливень,  деревенские пацаны испарились, оставив их с Сашкой мокнуть в грязи под дождём.

       И всё же, насквозь мокрые, униженные и битые, они вернулись домой с чувством достигнутой цели, смогли посадить добытую берёзку в намеченном заранее месте, на углу дачного участка! Какие же уроки Андрей вынес тогда из пережитого в детстве эпизода? Первое. Что выполнению благородной цели и небеса тоже помогают, ведь не зря же разразилась гроза, спасшая мальчишек от увечья. Второе. Что чахлая берёзка, погибавшая на краю мусорной ямы,  благодаря их мальчишеской смелости и труду, обрела новую  жизнь. Третье. Что деревенские парни, быть может, неосознанно, нутром,  однако справедливо оценили их с братом храбрость и настойчивость.

       Сашка, правда, благодаря своему насмешливому характеру главного  забияки, рассказывая взрослым об этом приключении, не упускал возможность  приукрасить свою роль в достижении поставленной цели, что вызывало обиду. Но, чтобы не ссориться, Андрей ему прощал. Несмотря ни на что, брат был ему другом,  разделял его увлечения и ценности.

       Родители воспитывали мальчишек в любви и согласии с природой. Отец Андрея по весне всегда мастерил скворечники, вывешивая их высоко на соснах, в самом начале лета там по обыкновению гнездились скворцы, а Сашкин отец держал кроликов в клетках, не для забоя – для развлечения, мальчишки ухаживали за ними, «пасли» их на зелёной  полянке  между дачными участками. В доме у Андрея всегда была разная живность, как правило, птицы в клетках, аквариум с рыбками он приобрёл уже в школьные годы. Собак же и кошек заводить не решались, да и не все соседи в коммунальной квартире одобряли такое. 

       Андрею было года четыре, когда отец принёс домой небольшую клетку, в которой обитала маленькая сероватая птичка со странным именем – Реполов, так называли коноплянку. Её поместили на полке над швейной машиной и закрывали полотенцем на ночь, чтоб не беспокоила. Всякий раз, просыпаясь, Андрей прислушивался к возне и постукиваниям в птичьей   клетке: как там Реполов? Не скучно  ли ему? А, заслышав звуки, немедленно вставал с постели и снимал с клетки накидку, чтоб поздороваться с питомцем. И всякий раз  радовался, когда  птичка весело щебетала  вблизи его детского носа. Но вот однажды поутру в клетке под покрывалом царила полная тишина. Ни возни, ни щебета, ни писка – ничего. Прождав изрядно, он спросил вошедшую в комнату маму: где же Реполов? И, она сказала, что птичка умерла.

       На эту смерть тогда малыш Андрюша отозвался горем, расплакался. На смерть же несчастной рыжей кошки, которую деревенские ребята вздумали умертвить, подросток Андрей  внял их надуманному предлогу, что «она блохастая» и не посмел вмешаться, спасти животное, отчего впоследствии страшно переживал.  В итоге уже  в юности  у него сформировались прочные пацифистские убеждения, к любой живности он стал относиться с эмпатией, даже к пойманным рыбам.

       С Сашкиным отцом мальчишки любили ходить по гостям – кто как  живёт, чем занят, взялась ли картошка, чем будут крыть крышу? Многие соседи давно были его сослуживцами, соответственно и отношения  простецкими:

       – Михалыч! Как поживаешь? Чем занят?

       Или же:

       – Привет дачникам! – он отворял калитку, и вместе с ним мальчишки оказывались на территории у соседа, совсем в другом мире, непривычном  более интересном и содержательном.  Там они наблюдали всё то, чего не было дома. Например, у одного соседа по двору расхаживали важные индейки, у другого в обустроенном на участке пруду плавали здоровенные белые гуси, а у третьего проживал цветастый ручной петух по имени Петька, он кукарекал на жёрдочке перед крыльцом, возвещая время завтрака, обеда и ужина! Словом, было чем восхититься!

       Дядюшка держал Сашку в строгости, иногда даже «охаживал»  ремнём, поэтому и Андрей его сильно боялся, но уважал. Однако, в целом, жили мирно, в согласии. Запомнилось, как однажды мальчишки уговорили Сашкиного отца  поудить спиннингом на реке Шерне, о ловле рыбы в которой в кругу рыбаков ходили легенды. Эта речка протекала недалеко от города Ногинска, добирались туда электричкой и автобусом.  Было необыкновенно, интересно. Приехали рано утром, когда в ближайшем посёлке все ещё спали. Пройдя вперёд метров сто, они оказались на мосту, под которым несла свои быстрые воды Шерна.  Здесь им открылся удивительно красивый вид на реку, особенно хорош был поросший лесом правый берег, крутой склон которого в утренних сумерках внушал сторонним наблюдателям  благодать и спокойствие. Среди берёз, осин  и клёнов виднелась белокаменная церковь, её синий купол, увенчанный золотым крестом,  величественно возвышался  над верхушками деревьев. В глубоких заводях плескалась рыба, хотелось выбрать место получше, закинуть, наконец, спиннинг.

       Однако и в тот раз мечта поймать щуку так и не сбылась. Весь день они провели в ожидании начала клёва, попеременно бросая спиннингом блесну чуть ни в середину реки, но, безрезультатно. После походного обеда на траве они даже тронулись со своего привала,  пошли вдоль берега против течения, то и дело кидая спиннингом блесну, но ловля по-прежнему не задавалась. К вечеру стало прохладно, начал накрапывать дождик, и они вернулись к мосту.

       Дядюшка устроил мальчишек под большой ивой, накрыв их куском целлофана, а сам сел рядом под брезентовым походным плащом. Между тем, дождь усиливался. Поскольку вечерний автобус они пропустили, а следующий приезжал   только   утром,   пришлось на ночь перебраться под арку моста.

       – Тоже мне! Удильщики! Горе-рыбачки! – сокрушался родитель, устраивая ночлег в сухом месте среди нечистот и мусора.

       Ночью не спалось, пугали странные звуки, вверху под бетонными перекрытиями хлопали крыльями таинственные птицы, где-то далеко гукала сова, в кромешной тьме мерещились волки.

       На следующее утро дождь прошёл. Делать нечего: собрав манатки, они  направились  к автобусной остановке. Андрей попросил последний раз поудить с моста, и – о чудо! – вместе с блесной на поверхность воды выплыла щучка размером с человеческую руку! Однако подсечь ему не удалось – рыбина сорвалась, исчезнув в пучине быстрой реки. Как же  было жаль! Как же обидно – до слёз!..

       Судьба мальчишек хранила, ведь их не повязали, как бомжей, не отправили в милицейский участок для выяснения личности, они не простудились, не покалечились, только смертельно устали, и по возвращении домой,  на радость бабушке и потерявшим покой родителям Андрея,  заснули на целые сутки мертвецким сном.

       Нередко по вечерам собирались у костра, пекли в золе картофель и, за неумением готовить шашлыки, жарили сосиски или колбасу.  Иногда на огонёк приходила соседка, Мариванна. Женщина простая, несколько грубоватая, своими шутками-прибаутками она веселила собравшихся у костра ребят, рассказывая анекдоты  один смешнее другого. 

       В холодные и тёмные августовские вечера обычно никуда не выходили, вечеряли  на террасе, вели неторопливые беседы, поёживаясь от ощущения тепла и уюта, в то время как в ночной мгле бушевала стихия: бабушка, отец с мамой, Сашины родители и старшая сестра, и они с братом.




                ДРУЗЬЯ

       Друзья у Андрея были зимние и летние, городские и дачные, соответственно увлечения, игры и круг общения весьма различались.  В учебные  месяцы компанию ему составляли Вова  из квартиры напротив и Толя – из соседнего двора, а в школе – Дима из параллельного класса, с которым однажды он о чём-то поспорил, будучи неправ.

       Родители Вовы иногда скандалили по ночам, из комнаты напротив доносились истошные крики, шум и битьё посуды, от этого Андрею  было страшно. Но, потом у Вовы в семье наступал мир, и можно было играть вместе в салочки или  прятки.  Они бегали по всей необъятной коммунальной квартире, громко топая и смеясь. Прятаться можно было во многих местах, но особенно страшным казался длинный тёмный коридор справа от комнаты, где с родителями проживал Андрей. Преодолеть вполне  никтофобию  – боязнью темноты, став взрослым, ему так и не удалось.

       У Толи отца не было, а мама работала на конфетной фабрике и нередко угощала мальчиков сладостями. С Толей и дворовыми мальчишками пытались играть в войну,  но не получалось из-за миролюбивого настроя, и они это занятие бросили. Потом Толя показал Андрею как при помощи лупы можно фокусировать солнечные лучи и выжигать на чистых фанерках разные изображения. Занятие оказалось интересным, в хорошую погоду они часами проводили на крыше дворовой котельной, пробуя различные рисунки, предварительно намеченные карандашом. Увидев это, отец Андрея, будучи художником-оформителем, во избежание пожара, подарил ему специальный выжигательный аппарат, работавший от электросети, привив, таким образом,   сыну любовь к рисованию и живописи.

       Дима был умным, дисциплинированным мальчиком, во втором классе его избрали октябрятским вожатым. Дружбой с Димой Андрей очень гордился, ведь через него можно было договариваться с учителями о теме внеклассного часа, о показе в учебное время интересного кинофильма  по учебной тематике,  – много о чём. 

       В связи с переездом на новое место жительства, с первыми своими  друзьями  Андрею пришлось расстаться, и он очень переживал.

       Летом же, на даче, ему и брату компанию составляли соседские ребятишки, человек пять-шесть. Сашка-очкарик отличался любопытством, любил навязывать товарищам свои устремления, а если с ним не соглашались, то мелко за это мстил. Белобрысый Мишка, внук дачного сторожа, был добрым мальчиком, отзывчивым и покладистым. Толстый Юрка  заядлый рыболов, организатор крупных облав на рыбу, был высок ростом, самоуверен и казался взрослее всех знакомых ребят. Остальных Андрей не запомнил, остались лишь обрывки впечатлений.

       И вот теперь, почти тридцать лет спустя, перебирая в памяти их детские шалости, выдумки, иногда совершенно абсурдные, наивные, кажущиеся теперь столь безобидными и нежными, как лепестки роз, он вдруг подумал, что все они  были заложены в нём с рождения, имели  определённый смысл, ведь именно в этих проделках проявлялись основы его характера, отношения к людям и обществу.  В самом деле,    безмятежное, открытое, трогательное детство обладает удивительным свойством впитывать очень  внимательными глазами окружающий мир, фильтровать в сознании самые разнообразные факты, делать исключительные выводы.

       Смешно до изнеможения, проходя на очередную рыбалку с удочками через плечо мимо стоящего на углу дороги домика с ветхой изгородью, крикнуть, завидев почтенных хозяев:

       – Сверли-сверли! Терли-терли! –  и почувствовать на себе недоумённые взгляды сухонького старичка, отвлекшегося от длительного сверления каких-то отверстий, и старушки, опершейся о край стиральной доски, чтобы перевести дыхание. Мальчишки потом их так и прозвали Сверли-сверли и Терли-терли, и верили: если старики дома, то рыбалка будет успешной.

       Рыбачили порой и на канале, перейдя речку вброд, пройдя несколько сот метров через поросшее травой «цветочное» поле. Канал шириной метра в три  был  вырыт вдоль бетонки, соединён у моста с речкой, и предназначался, видимо, для таяния снега при расчистке зимней дороги, летом же он  был полон воды, прозрачной, но жёлтой от торфа. Ловили удочками или сеткой, имевшейся в хозяйстве у толстого Юрки, однако такая форма рыбалки была хоть и результативной, но малоинтересной.   

       Дух таинственных, фантастических приключений полнил мальчишеские игры. Маленькая ящерица казалась исполинским животным, разгуливающим по улицам средневековой крепости из песка. Самокат с приделанным микродвигателем просто не мог не поехать от обыкновенной  батарейки. Пылесос, выдолбленный в трухлявом бревне, должен был заработать от старой электрической помпы. В лесу строили шалаш, в котором намеревались провести всё лето. Мальчишки не очень огорчались неудачам, препятствий для их выдумок не существовало.

       Андрею припомнилось, как однажды, подбирая себе место для шалаша, ребята заблудились в соседнем лесу. Среди обширного хлипкого болота, шатких кочек, поросших ёжиками рыже-зелёной травы, одиноких островков, заваленных сухими, обсыпавшимися елями, среди огромных лесных завалов и хмурых пространств папортниковых зарослей становилось тоскливо и страшно. Пробирались молча гуськом, впереди шёл брат, за ним Генка, сын нового соседа по даче, а следом и он сам рядом с белобрысым Мишкой, внуком дачного сторожа.

       Первым вслух струсил новенький Генка.

       – Ночевать, ребят, на болоте придётся, а? – сказал он, хихикнув.

       Остановились передохнуть.

       – Брось ты, выберемся, – хмуро произнёс Мишка, отмахиваясь от комаров.

       Помолчали, и вновь усердно захлюпали по кочкам. Сил было на исходе, к тому же, близился вечер, в сумерках всё вокруг казалось парадоксально  таинственным и подозрительно страшным. Ребят охватила безысходность.

       Генка совсем скис и, размазывая кулаками по лицу сопли, захныкал:

       – Что делать, что же делать?..  Я домо-ой хочу! Там у-ужин! Мультики  вечером пока-ажут! Хочу-у домо-ой!

       Мишка по собственной инициативе  полез на растущее посреди болота корявое дерево, чтобы оглядеть округу.

       – Ребят, ребят! – крикнул он сверху, – Правильно идём! Надо только  держаться  левее, тогда мы выберемся к старому сельскому клубу – оттуда до хаты рукой подать!

       Так и спаслись, благодаря Мишкиной находчивости,  были дома, когда уж совсем стемнело.

       А на следующий день, когда на большой поляне возле Терли-Терли и Сверли-Сверли играли в мяч, Генка вдруг пустился в воспоминания о вчерашнем происшествии:

       – То-то весело вчера было, то-то прикольно! А больше всех всё-таки струсил Андрюшка.

       – С чего ты взял?! – возмутился Андрей  столь явной неправдой, – Я-то как раз молчал, ничего не говорил, это всё ты сопли жевал…

       – А кто ж у нас ныл-то больше всех – «домо-ой хочу»?..

       – Как раз таки ты, Гена,  и ныл больше всех, а не я, – заявил Андрей, сжимая в гневе кулаки.

       – Бросьте спорить, – оборвал конфликт брат, – Все хороши, нечего сказать! В следующий раз, если пойдём куда – только с компасом.

       Когда шли домой, Мишка, глядя на понурого Андрея, сказал по-взрослому:

       – Плюнь и разотри. Не расстраивайся, не обращай на этого уродца внимания. Лучший способ избавиться от придурка – его забыть. И так всё ясно. –  Хороший Миша был парень, порядочный, он и теперь, видимо, жив-здоров, однако контактов нет, и не встречается.

       Между тем, Генка вздумал  за высказанную в глаза неудобную  правду Андрею отомстить. Однажды, когда вместе с другими детьми и взрослыми они купались в специально созданной на территории садового товарищества  глубокой купальне, этот гадёныш подкрался  сзади, с силой окунул его и,  надавив на плечи, стал удерживать под водой. Вырваться сразу не получалось, будучи погружён с головой в реку, с минуту-другую Андрей сопротивлялся, стараясь схватить ртом воздух,  ещё мгновение – и захлебнулся бы.  Но, всё же,  ему удалось освободиться, вынырнуть.

       – Ты дурак, что ли?!  – бурчал он, задыхаясь. Перед глазами всё плыло, к горлу подступал комок обиды и гнева, – Ну подожди, ты у меня ещё попляшешь, козёл драный! – это всё, что получилось тогда из себя выдавить.

       Однако за  угрозами никаких действий Андрей предпринять не смог, так как Генка вдруг исчез из поля зрения ребячьей компании, должно быть,  уехал с родителями отдыхать в другое место. Кто знает, во что бы  вылился этот конфликт, случись по-другому! Праведный гнев постепенно угас, сменившись  обострённым  чувством неприятия любой совершённой «подлянки» по отношению  не только к Андрею  лично, но и вообще, касаемо любой замеченной им где-либо и когда-либо  несправедливости.

       У Сашки-очкарика была особенная младшая сестра, Нинка. Толстенькая, с  торчащими в разные стороны косичками, она не играла со своими ровесницами,  преимущественно в «дочки-матери», а сидела дома или на дачном участке в одиночестве, смотрела книжки с картинками, делала из песка куличи, изредка ловила сачком бабочек, засушивала между книжных листков и собирала из них коллекцию. Сашка-очкарик за глаза дразнил её «дебилкой». Андрей же испытывал к ней сочувствие. Отец однажды объяснил ему, что никакая   она не дебилка, а девочка с синдромом Дауна, просто у неё «лишняя хромосома», и что для таких, как она, существуют специальные школы.

       Про хромосомы в третьем классе они ещё не проходили, но объяснение отца вспомнилось в связи с одной неприятностью.  Как-то раз в отсутствие родителей Сашка-очкарик пригласил  ребят к себе, обратив  их внимание на игравшую во дворе Нинку:

       – Вот смотрите: от горшка два вершка, а уж и заигрывает! Хотите, покажу вам бесплатный концерт?

       – Как это? – не поняли пацаны.

       – Увидите.

       Они поднялись на чердак, где было уютно, тепло и сухо, пахло прошлогодними сушёными яблоками, гирляндами  развешанными под потолком.  Расположились поудобнее на деревянных скамьях.

       Сашка-очкарик привёл сестру и приказал:

       – Давай!

       Нинка задрала платье выше головы и начала кривляться, постепенно  стягивая с себя трусики, изображая тем самым стриптиз. Мальчишкам стало интересно. Мишка даже как-то по-хулигански захихикал.

       – Браво! – крикнул Сашка-очкарик, впившись глазами в голый сестрин живот, – Скидавай всё!

       Ребята громко загоготали и одобрительно  захлопали в ладоши, но тут случилось внезапное.

       Андрею вдруг показалось, что Сашка-очкарик подготовил всё заранее,  схватив на потолке самую большую верёвку с  яблоками и дёрнув за неё.  Сухофрукты с шумом  посыпались на пол. В возникшей суматохе подростки  набросились на Мишку и стянули с него треники  вместе с трусами. Оказавшись в неглиже, тот почувствовал себя сверх меры задетым,  униженным перед дворовой публикой.

       Будучи в стороне от общей суматохи, на скамейке у окна, Андрей был впечатлён одним  лишь Мишкиным взглядом, полным недоумения,  растерянности и неловкости.

       – Прекратите!! – крикнул он что есть силы, и это прозвучало  таким диссонансом, с такой убедительной экспрессией, что от неожиданности все мгновенно замерли. Нинка взвизгнула и убежала.

       – С-с-cучёнок! – зашипел Андрей на Очкарика,  – Всё твоему отцу расскажу! Всё-всё! Не сомневайся! – и вслед за Мишкой последовал вон с чердака.

       Друг сидел на ржавой трубе за забором, отряхивался и вытирал слёзы, видно было, что парень  весьма оскорблён случившимся, он весь трясся от переживаний.  Андрей подсел рядом, сочувственно положил ему на плечо руку:

       – Не переживай. Перемелется. Я всё его отцу расскажу, он с моим батей дружен.

       – Ябедой прозовут

       – Да, чё там!  Ради тебя стерплю…

       – Это он мне за то, что я вчера… на кругу когда играли… я ему мячом по жопе зд`орово влупил, козёл очкастый…   




                МУЗЫКА
 
       Кажется, она была в его жизни всегда, точнее – с того самого времени, когда однажды из старого репродуктора зазвучали аккорды первого концерта для фортепиано с оркестром Петра Ильича Чайковского. За окном капал тёплый майский дождик, прибивая дорожную пыль к тротуару, на деревьях распускалась листва. Всюду пахло весной.  В душе, как и на улице, было радостно, тепло и светло.  Будучи пятилетним ребёнком, Андрей тогда не знал гениального автора услышанного по радио отрывка, но музыка показалась ему настолько прекрасной  и увлекательной, что он стал ждать трансляции   классических мелодий, чтобы вновь и вновь испытать чудные мгновения радости, грусти, безудержного веселья или вселенской горести. И, они неизменно бывали им услышаны из допотопной «радиоточки», прикрытой оконною шторой. Ему нравились также  часто передаваемые в то время по радио песни: «Люди мира, на минуту встаньте…», «Дети разных народов, мы мечтою о мире живём!», «Хотят ли русские войны?», «Пусть всегда будет солнце!» и многие другие. Он часто подпевал разученные слова и дирижировал невидимыми музыкантами в отсутствие в комнате посторонних, потому что стеснялся.

       Однако родители заметили музыкальные пристрастия сына, решили отправить его в музыкальную школу и купить домашнее пианино. Но, не сложилось. В конце лета с Андреем случилось несчастье – он сильно поранился, упав с садовой лестницы, и сломал ключицу. И, вместо   занятий музыкой в подготовительном классе ему пришлось два месяца лежать неподвижно  в гипсе  дома. А когда гипс сняли, оказалось, что кости срослись неправильно, пришлось делать хирургическую операцию и вновь облачаться в гипс. Родители, развлекая его диафильмами и книгами, испереживались, а он терпел и верил, что всё будет хорошо, что он обязательно   выздоровеет.   Когда же через полгода Андрея, наконец, поставили на ноги, оказалось, что пальцы левой руки его не могли двигаться так, как требовали учителя на уроках музыки, видимо, при хирургическом вмешательстве  был повреждён какой-то нерв, от чего плохо двигались безымянный и мизинец. От музыкальной школы пришлось отказаться. Таким образом, место для пианино в комнате заняла шикарная  радиола  «Эстония» с проигрывателем виниловых грампластинок, трёх волновым радио-приёмником и большущей акустической системой с колонками.

       Теперь, оставаясь один дома, он часто слушал грампластинки и дирижировал воображаемым симфоническим оркестром, а летом, спросив  разрешения взрослых,  даже выезжал на электричке в Москву, чтобы купить в магазине «Мелодия» понравившиеся грампластинки с записями классических произведений.  Так состоялось его знакомство с музыкой Чайковского, Рахманинова, Бетховена, Моцарта и других классиков. Впрочем, слушал он не только классику, но и рок-группы, «Битлз», «Роллинг стоунз», а в последствии «Пинк флойд» и «Квин», – словом всё, что было модно и популярно в то время.  На тыльной стороне дверцы серванта, используемого  для хранения  грампластинок, он сделал выставку фотографий, в которой портреты  Чайковского соседствовали с фотографиями «Битлов», переснятых друзьями из различных музыкальных альбомов и журналов.  И, это не казалось ему чем-то противоестественным,   напротив – было вполне гармонично, воодушевляло!

       Музыка стала частью его жизни, вдохновляла на всевозможные поступки, в том числе и ошибочные, о которых впоследствии приходилось жалеть. А, когда он занялся литературным творчеством, музыкальные фразы нередко будто оживали,  воплощаясь в сюжеты и в тексты.



                ДАЛЬНИЕ ДАЛИ

       Проехал поезд, гудя и громыхая на стыках. Тяжёлый пахнущий маслом локомотив  тянул за собой пустую платформу на колёсах, казавшуюся в сравнении с ним совсем-совсем невесомой.  Куда он направлялся, в какие края? Быть может, конечная остановка его – причал у того самого синего моря, о котором маленькому Андрею и его брату рассказывала бабушка? Сколько же таких поездов с тех пор здесь прошло? Они уже никогда не вернутся, как не вернутся и люди, с которыми Андрей встречался много лет назад, в детстве.

       Настанут новые времена, а в жизни ему встретятся иные попутчики.

       Люди приходят и уходят, с кем-то расстаёшься без сожаления, других просто забываешь, кто-то западает в сердце надолго, а с кем-то связываешь свою жизнь. Личность меняют не просто обстоятельства, но в большей степени человеческие взаимоотношения. Каким будет Андрей через год-два, через два десятка лет? И. будет ли он тогда в этом мире вообще? А  если в каком-то другом? Никто не знает…  Но, во второй половине жизни  многое будет также зависеть от него самого.  Как он распорядится данными судьбой шансами?  Будет ли он  привержен добру и прогрессу, или, спутав добро со злом, впадёт в невежество? К которой из сторон разделённого Человечества примкнёт Андрей? 

       Хочется верить, что он не встанет  на сторону зла, что за лесом, в котором исчез локомотив с платформой, конечно же, есть синее море, только идти до него очень долго, и сколько бы ни шёл, впереди всегда  будут прекрасные светлые дальние дали, а позади – маленький  зелёный домик под голубым безоблачным сводом, где он провёл своё детство.


   03 января 2025 г. Москва