Учительница, сварщик и прелюдия до-диез

За Ефимом Сытиным в посёлке ходила слава молчуна. Нет, после стопочки-другой в кругу мужиков Ефим мог покалякать на механические или рыболовные темы. Но в остальное время предпочитал помалкивать.

Через это у него даже с первой женой не сложилось – та ушла и хвостом махнула. А мать Ефима, конечно, переживала, что сын у неё молчит как осиновый пень и приплоду не даёт.

На соседней улице меж тем жила Ирина Аркадьевна – она приехала недавно. Ирина была пианистка. Преподавала в местной музыкальной школе фортепьяно и тому подобное арпеджио.

Матери Ефима эта музыкальная Ирина очень нравилась. И она сказала сыну-молчуну:

- Хватит зауголки спиной обтирать, иди учительше крыльцо поправь! Её в казённое жильё заселили, там порядка сроду не бывало. Помоги по-соседски, поговори с ней… Заодно, может, и женишься. Чтоб два раза не ходить.

Сытин пожал широкими плечами, собрал инструменты и пошёл к Ирине.

- Наше вам! – сказал он. – Мать моя это… велела с вами о чём-то поговорить. А о чём нам говорить? Вовсе сбрендила старая. Вы в городе учились, фортепьянство постигали… а что я в нём понимаю? Вот если бы насчёт пьянства – другое дело.

Пианистка Ирина Аркадьевна с любопытством оглядела большого молодого соседа.

- Я тоже не знаю, - сказала она. – Давайте поговорим о чём-нибудь.

Ефим простукал гнилое крыльцо и взялся за топор.

- Можно, конечно, о рыбалке или сварке, - сказал он. – О сварке я много чего говорить могу. Она есть дуговая, есть полуавтомат, есть аргоновая… но вам же оно неинтересно?

- Да, в сварке я не сильна, - сказала Ирина. – Тогда о чём? О моём крылечке?

Сытин тюкнул топором так, что сверху посыпалась труха.

- Крылечко-то у вас того… - сказал он. – Какой тут предмет для содержательной беседы? С вашим крыльцом происходит самый плачевный хрен-бемоль. Рухнет сверху на маковку – и никакой Моцарт не поможет. Но это поправимо, пара труб в запасе есть, сварочный трансформатор я принёс.

Ефим орудовал вокруг крыльца, а Ирина помогала чем могла.

- Скажите, - говорила она. – Вы всегда такой молчаливый?

- Женат я был, - говорил Ефим. – Там моя бывшая Тамарка за двоих турундела. Прямо как бесплатная радиоточка в шесть утра включится – и до поздней ночи молотит. Откуда что бралось? И вот, допустим, она языком турундит, а я доски строгаю. Потом меняемся: я доски строгаю, а она турундит. Так и жили.

- Вы были почти идеальной парой, - пошутила пианистка Ирина. – А почему расстались?

- Бес его разберёт, - сказал Сытин. – Турундела-турундела Тамарка над ухом, а потом смотрю – вещички собирает и ногти красит. Я спрашиваю: «В гости собралась, что ли?»

- А она?

- А Тамарка визжит: «Как ты меня слушаешь, индюк взлохмаченный? Я ему неделю талдычу, что сил моих нет, ухожу насовсем, а он всё «угу» да «угу». Покедова, не поминай лихом!» Чемодан под мышку – и за дверь смоталась.

Ирина смеялась. Ефим выдёргивал из бревна гвозди и тут же правил их на ступеньке.

- Вот и всё касаемо моей жизни, - сказал он. – Маловато, но из головы не добавишь. О чём ещё говорить будем? О рыбалке или о сварке?

- Не беспокойтесь, Ефим, поработаем молча, - сказала Ирина Аркадьевна. – Я тоже не из трещоток. Я преподаю детям вокальное искусство, поэтому берегу голосовые связки.

– Это правильно, госпожа соседка! – обрадовался Ефим. – Знаете, чем хороша сварка? Сварка – она такая вещь… несрочная. О ней и через год поговорить можно, и через два. Хуже она не станет.

Когда вечером Ефим пришёл домой, мать тут же подступила с расспросами.

- Ну как, Ефимушко? – торопила она. – Как у вас с Иринкой-то?

- Барахло! – кратко сказал Ефим и пошёл умываться.

Растерянная мать так и взвилась под потолок.

- Сам ты барахло! – закричала на непутёвого. – Девка-то муза чистой красоты! Умная, с дипломом и причёской! Каблуки со звоном носит. На фортепьяне в клубе дубасит – аж стены трясутся, а ты?...

- Чо шумишь? – осадил сын. – Я про Иринкино крылечко говорю: барахло оно, на честном слове держится, менять начал. А Иринка – девчонка славная. В сварке понимает не очень, зато голосовые связки у ней есть… ну и всё остальное в комплектации.

За два дня Ефим переделал крылечко учительнице Ирине Аркадьевне – стало оно крепкое и ровное, хоть балетное фуэте на нём крути.

- Вы как хотите, но я обязана вас покормить! – сказала Ирина, пока Ефим вытряхивал из шевелюры стружку. – Марш за стол! Зря я, что ли, нажарила целую сковородку мяса?

После еды Ирина села к пианино и сыграла прелюдию Рахманинова «до-диез минор». Ефим внимательно слушал, глядя, как лёгкие пальцы учительницы летят по чёрно-белым клавишам.

- Вам нравятся прелюдии Рахманинова? – улыбнулась Ирина. – О чём задумались, Ефим?

- О рыбалке, - невпопад сказал Сытин. – Музыка у вас – как раз о рыбалке думать!

Ирина хохотала от неожиданности. Ей казались несовместимыми Рахманинов и рыбалка.

- Слушал и думал, - сконфуженно краснел Ефим. – Будто выплыл я на лодке сазана в ямке попытать… а ветер грозой пахнет, темнеет, тучи собираются… и совсем уж хочу поворачивать домой, волна штормовая пошла, листья на деревьях изнанкой загибаются… и тут на другой лодке навстречу выплываете вы.

- Я? – удивилась Ирина.

- Угу. Плывёте – хрупкая, маленькая, красивая. А я думаю: бес с ней, с грозой и рыбой, надо вас как-то защитить, укутать, что ли…

Ефим досадливо махнул рукой.

- Не мастак я рассказывать! Лучше уж о сварке.

- У вас очень необычное видение музыки, Ефим, - сказала Ирина. Она больше не смеялась.

Лакированная крышка пианино с грохотом упала. Ефим подхватил женщину и понёс. Ирина снова говорила:

- Ой, тише… ой, я сама… какой ты смешной!

- Ничего не говори, - остановил Ефим. – Береги голосовые связки.

***

Год спустя Ефим Сытин подъехал к крыльцу районного роддома. Неуклюжий, высокий, с сумкой и цветами.

- Ваши спят! – остановила медсестра. – К ним пока нельзя. У Ирины Аркадьевны родилась девочка.

- Девочка!… - счастливо сказал Ефим. – Оленькой назовём! Будет хоть Иринке с кем поговорить, а то я больше по сварке…