Город на холме 2

2. О том, как члены городского совета собирались к императору. Говорит Альдо Кавальканти

До того, как мне исполнилось восемнадцать лет, я как следует испугался только один раз, когда мой старший брат Роберто заявил отцу, что не хочет быть наследником, а желает поступить в монахи. Когда отец это услыхал, он впал в такой гнев, что все женщины в нашем замке заперлись в своих покоях, все слуги разбежались и забились в дальние углы хозяйственных помещений, все вороны с крыши взлетели в воздух, все собаки на псарне замолчали, а некоторых крыс нашли в подвалах без чувств прямо рядом с корзинами с овощами и мешками с мукой. Я и сам был близок к тому, чтобы лишиться чувств, потому что Роберто своими словами разрушал не только весь порядок наследования, но и все мои грандиозные жизненные планы.
 
Надо сказать, что по замыслу отца стать монахом и впоследствии сменить моего родного дядю на посту настоятеля построенного нашими предками монастыря должен был я, поскольку был третьим сыном. Однако в этом пункте мы с отцом решительно не сходились во взглядах. Я собирался убедить его дать мне благословение на то, чтобы я мог присоединиться к отряду какого-нибудь прославленного капитана, чтобы стать наемным солдатом, а потом дослужиться до командира собственного отряда, разбогатеть и, кто знает, может и приобрести себе в собственность какой-нибудь небольшой городок. Однако, отец наш чтил старые традиции, а, согласно традициям нашей семьи, старший сын всегда был наследником, второй шёл на военную службу, а все остальные поступали в монахи.

Лично я не сомневался, что смогу рано или поздно дожать сурового родителя и вынудить его дать мне благословение, но для дальнейшего исполнения моих планов нужен был именно старший брат. Было крайне необходимо, чтобы именно он стал наследником, женился, обзавелся детишками и вёл хозяйство. В этом случае отцу точно стало бы не до меня, а я получил бы отличное место для отдыха между походами и надёжное хранилище для моих будущих денег. Зная своего брата, я точно был уверен, что Роберто никогда не пожалеет средств для моего выкупа из плена, если понадобится, и предоставит мне кров, если в какой-то момент дела мои пойдут скверно. Однако мой будущий тыл окажется под угрозой, если наследником станет наш второй брат - Лапо. Стоило бы мне только выйти за порог на поиски славы и богатства, как он оговорил бы меня перед отцом, прикарманил бы мои деньги, если смог бы до них дотянуться, отказал мне от дома и, выйдя на порог, смело не признал бы меня в лицо. Он был тот ещё интриган, этот Лапо!

В общем, меня при словах Роберто о его желании пойти в монахи прошиб холодный пот и едва не хватил удар почти как отца. Впрочем, отцу я в тот момент не сочувствовал. Он сам был виноват в таком повороте дела. Когда матушка готовилась разрешиться нашей единственной сестрой Кьярой, этой ехидной в женском облике, он сам отправил нас, своих сыновей, в монастырь к дяде, чтобы мы не болтались под ногами. Не спорю, в монастыре были разные стоящие вещи, которые скрашивали пребывание там, например, пруд с рыбами и сад с яблоками, но Роберто туда пускать не следовало. Ведь именно там он увидел библиотеку. В то время меня за-нимали такие вещи как возможность влезть на спину огромному коню-тяжеловозу, который возил каждое утро в монастырь бочку с водой или приручение злобного волкодава, сидевшего на цепи на входе, Лапо свел близкое знакомство с монахами на кухне. Роберто же просто поселился в библиотеке. Он постоянно читал книги, он целыми днями смотрел как их пишут и разрисовывают. Он свёл знакомство со всеми библиотекарями, переписчиками и художниками. Он был очарован их работой, а они все были расположены к нему настолько, что однажды Роберто позволили даже раскрасить заглавную букву в Евангелии. По возвращении домой Роберто только и говорил, что о книгах, а отец вместо того, чтобы насторожиться и сосредоточиться на действительно важных вещих, неделю пи-лил меня и Лапо. Ставя нам в пример умственные занятия Роберто, мне он каждый день припоминал, как я чуть не сломал шею, свалившись с тяжеловоза, а Лапо доставалось за то, что он не интересовался ничем, кроме здорового сна и пирогов на кухне. Кстати, в вопросе с Лапо отец тоже дал промашку. Учтя его критику, наш второй брат вскоре после того, как отец пригласил к нам учителя, нашёл себе умственное занятие, проявив недюжинные способности к счету. С тех пор он постоянно считал деньги, как свои, так и чужие.

В тот момент, когда отец ругал Роберто, все в замке молились о том, чтобы он в гневе случайно не убил его. В ярости наш родитель был страшен, и не боялась его только наша матушка. Однако, в этот раз, хоть она и опасалась тяжёлых последствий, матушка была на стороне отца, тем более что она знала, как тяжело переломить волю старшего сына. С виду Роберто был мягким, воспитанным и вежливым юношей, почтительным к родителям и очень набожным.  Бывало, в присутствии чужих он глаз от пола не поднимет, заговорит, если только старшие его спросят, да и то тихим голосом. Однако, если он принимал какое-либо решение, то легче было сдвинуть с места скалу, чем поколебать его решимость. И чем сильнее на него давили, тем непреклоннее он становился.

В тот раз, к счастью, все закончилось тем, что отец стащил Роберто в подземелье и запер в холодной комнате с окованной железом дверью. Он заявил, что тот будет сидеть там без еды и воды до тех пор, пока не одумается. Хотя было запрещено даже приближаться к этой двери, я знал, что суровые условия не только не сломят брата, а лишь укрепят его твердость. Нужно было спасать своё будущее, так что я, как только стало возможно, спустился в подземелье, стал рыдать и окликать Роберто по имени. Услышав меня, он, по доброте своего сердца, сразу отозвался. Думая, что я нахожусь там от жалости к его участи, брат стал всячески утешать меня и уговаривать уйти, пока мне не попало. Я же упрашивал его уступить ро-дителям и отказаться от своего намерения. Брат в ответ стал мне рассказывать про божественные книги и про то, что писать их и разрисовывать – это мечта всей его жизни. Поняв, как серьёзно всё обстоит, я несказанно испугался.
- Брат, а ты не можешь переписывать книги в свободное время дома? – только и мог предложить я. – А то вон у нашего замкового священ-ника книга, по которой он читает в церкви, какая-то старая.

Тут Роберто пустился объяснять, что переписать священную книгу – это полдела, а вот донести её содержимое до верующих – это высшее благо. Он мечтает, подобно Христу, ходить среди верующих и объяснять непонятливым основы христианства и наставлять их в праведном поведении. Тут я испугался пуще прежнего.
- Роберто, почему ты собираешься спасать дальних, а ближних хочешь бросить на произвол судьбы? Разве тебе мало местных грешников? Вон повар вчера попался, когда вылезал из окна от кухарки, а конюха застали за тем, как он менял полмешка овса на полведра вина на кухне? –  завел я лукавые речи, вздыхая под дверью как можно жалостливее.
-Для наших грешников есть наш священник, отец Сильвестро, а, между тем, существуют такие деревни, где до ближайшей церкви полдня ходу, - возразил брат.
-Да отца Сильвестро самого спасать надо! – возразил я. – Ведь он стоял вчера с конюхом и поваром в то время, как шла речь о полведре вина!
-Бог с тобой, Альдо!   - воскликнул брат. – Как ты мог подумать дурное о священнике! Он наверняка отговаривал конюха и повара от их грешного поступка!
Я и сам прекрасно знал, что так оно и было, но признать это не вписывалось в мои намерения заставить брата переменить свое решение.
-А как же я, Роберто? – пустил я искреннюю слезу, так как мне себя было жаль до крайности. – Пока ты здесь, я ещё как-то держусь, а если тебя не будет, то я быстро скачусь по кривой дорожке!
-Послушай, Альдо, разве ты не собираешься по воле отца посту-пить в тот же монастырь, что и я?  - мягко отозвался брат.
-Зачем? – удивился я. – Если ты пойдёшь в монастырь, а Лапо станет наследником, стало быть, я отправлюсь на военную службу! А там, ты сам знаешь, карты, вино, дурные товарищи! Кто меня остановит, если ты будешь спасать бедняков в глухих деревнях? А кто будет спасать грешников в наших деревнях? Ты думаешь, Лапо будет до них дело?
-Но я хотел ещё помочь дяде обновить постройки монастыря, ведь он был основан нашими предками! – дрогнув голосом, сказал Роберто.
-Брат, не уезжай! – взвыл я и заколотил кулаками в дверь. – Разве тебе мало развалин церкви на склоне холма нашего замка? Когда я буду капитаном отряда, я буду отчислять тебе деньги из моего жалованья на её восстановление! Если ты уедешь, я точно прибью этого Лапо, он сегодня наябедничал на меня три раза!
Роберто стал меня утешать, и по голосу я понял, что он заколебал-ся.
-Брат, -продолжил я гнуть своё, - если ты уедешь, я просто умру! Я сделаю для тебя всё, что угодно, только останься!
-Ах, если бы мне посоветоваться с кем-нибудь, - произнёс он, - если бы у меня здесь было хотя бы Евангелие!
-Евангелие? Всего-то делов! Сейчас я тебе принесу! – вызвался я, быстро сбегал в замковую часовню и стащил книгу у священника.
Только по возвращении я понял, что толстая книга под дверь не пролезет. Тогда я предложил Роберто вырвать для его утешения лист-другой.
-Что ты! – испугался брат. – Да как это пришло тебе в голову?
- Ради тебя, Роберто, я готов взять на душу любой грех! – вполне искренно заявил я. – Только не бросай меня!

В этот момент на лестнице появились отец, его слуга, Лапо, который указывал на меня пальцем, и даже наша младшая сестра Кьяра.
-Ты что здесь делаешь, бездельник? – рявкнул отец. – Я же запретил подходить к этой двери! Я сейчас шкуру с тебя спущу, мелкий паршивец!
-Отец, он ещё и книжку у священника стащил без спроса! – вставил Лапо.
-Ах ты смутьян!  - взревел отец. – Как ты посмел принести такую книгу брату, которому я запретил даже думать о монастыре, вместо того, чтобы читать её самому! Сам-то ты, наверняка, не знаешь, где у неё начало, а где конец! Завтра! Завтра я расставлю всё по своим местам! Утром я пошлю к соседу и напомню ему о брачных договорённостях между моим старшим сыном и его дочерью, а ты, негодяй, (тут он ткнул в меня пальцем) отправишься к дяде в монастырь!

С этими словами суровый родитель поднялся вверх по лестнице. Лапо же, усмехнувшись, сказал:
-Вы просто два болвана! Вот я никогда не перечу родителям и потому делаю, что хочу! – и тоже пошёл наверх.
Сестра Кьяра же, поджав губы, изрекла:
-Было у бедного батюшки три сына: старший был слишком умный, средний был слишком хитрый, а младший - просто дурак. Вот так и разочаровываешься в мысли о собственном потомстве.
Я не очень-то испугался батюшкиной грозы, тем более что действовать он собирался в согласии с моими намерениями. Впрочем, Роберто этого не знал, а потому распереживался по поводу того, что из-за него я попал под родительскую горячую руку. Я же, чтобы поддержать в нём нужное настроение, заявил:
-Брат, ради тебя я готов на любые испытания! Помни, однако, что, если бы не моя глубокая привязанность к тебе, я бы этим же вечером проломил Лапо голову!

На следующий день с верными слугами я был отправлен в монастырь, чтобы поступить в послушники. Видя кривую ухмылку Лапо, знавшего о моём глубоком отвращении к идее отца сделать меня со временем настоятелем, я подумал: «Ладно же! Хотите, чтобы я был усердным на этом поприще? Я вам проявлю такое усердие, что мало не покажется!»
Я выполнил своё решение и проявил такое рвение, что дядя, опасаясь за целостность монастыря, лично привёз меня обратно несколько месяцев спустя. Прибыли мы как раз к свадьбе старшего брата. В отличие от меня, дела Роберто шли к его великой печали. Невеста его тоже мечтала поступить в монастырь, чтобы читать там книги и обучать чтению девочек из монастырской школы. В общем, когда на венчании они стояли рядом, уныло глядя в разные стороны, во мне немного шевельнулась совесть. Я даже почти раскаялся и собрался было вернуться после празднеств в монастырь, но вовремя вспомнил, что уже поздно. Теперь надо было выполнять обещание, данное брату: стать капитаном и начать отчислять ему деньги на восстановление церкви. Ну а о том, чтобы дать ему повод к спасению моей души, я даже не волновался: умение находить приключения на все части тела всегда было у меня в крови.

Спустя неделю после свадьбы брата, батюшка, который ещё не остыл после неудачи с моей духовной карьерой, убрал меня с глаз долой, отправив к дяде с материнской стороны в торговые ученики. Пробыв там некоторое время, я понял, что до получения больших денег, необходимых мне для того, чтобы утешить Роберто и отвлечь его ремонтом церкви от его тяжёлой судьбы, мне все равно как до луны. Пока я выучу торговую математику, а дядя доверит мне какую-нибудь важную сделку, я поседею и ослепну на оба глаза. Размышляя о том, как я виноват перед Роберто, я решительно отодвинул счета и прямиком из конторы направился в церковь. В церкви Сан Джорджо я поставил свечку святому Георгию с просьбой о том, чтобы мне подвернулся способ исполнить своё обещание.

Не успел я вернуться домой, как подвергся первому испытанию своей решимости, так как был пойман управляющим купеческой конторы. У этого упёртого старикана, вероятно, никогда не было братьев, поэтому он не смог оценить мой родственный порыв. Он заявил, что за пренебрежение своими обязанностями и уход с рабочего места до закрытия конторы я должен переписать до утра кучу разных бумажек. Напротив, святой Георгий, высоко оценил мои честные намерения, потому что не успел я сесть за стол, как он тут же прислал мне указание, что следует делать. Указание это появилось в лице моего двоюродного брата Руджери, который сообщил мне о приезде в Италию императора, и о том, что наш городской совет решает, следует ли ему отправить посольство в его лагерь для спасения города. В то время синьор наш умер на службе папе. Крупные торговцы и ремесленные цехи, привыкшие легко решать все свои дела через договоры с женой синьора, волновались, что теперь нам навяжут кого-либо совсем неподходящего. Особенно они опасались, что гибеллины, изгнанные из города, введут в заблуждение и настроят против нас императора. Если император, запутавшись в их лжи, назначит синьором сторонника их партии, то война станет неизбежной.

Едва услышав это, я понял, что вот оно – моё искупление! Вот поприще, где будет свершаться мировая история, и где я начну свой путь к славе, богатству и, конечно, к исполнению данного брату обещания. То, что нужно срочно ехать в лагерь императора, мне было ясно, как божий день. Всем членам городского совета тоже это было ясно. На заседании совета все единогласно пришли к мысли о том, что нужно ехать. Однако потом, отправившись по домам, главы города посоветовались с жёнами, престарелыми отцами и матерями, старшими помощниками в конторах и мастерских, неофициальными семьями, а также со служанками, ведущими хозяйство, после чего начались чудеса. Несколько человек внезапно занедужили и слегли в постель. Ещё нескольким понадобилось срочно покинуть город, чтобы разрешить безотлагательные дела, связанные с деловыми компаньонами, или успеть попрощаться с тяжко захворавшими престарелыми родственниками. Некоторые честно признались, что их жёны против того, чтобы они подвергали опасности семейное благосостояние. В общем, ехать было почти некому. Лично я же видел в этом руку провидения, ибо благодаря трусости и нерешительности многих, кум наш, приор городского совета Джунта Нери, пришёл в дом моего дяди просить его поехать в лагерь императора вместе с теми, кто ещё не растерял всякую решимость. Дядя, хоть и был торговцем тканями, никогда не боялся совершать рискованные сделки и всегда сохранял присутствие духа. Он сразу согласился.

-Какое облегчение! – услышав об этом, воскликнул Джунта Нери. – Теперь главное, чтобы Пьетро Вази сумел убедить синьору!
-Убедить синьору? – переспросил дядя. – А она здесь при чем?
- Ты дожил до седых волос, Лука, но так и не понял, что в глазах императора мы, торговцы и главы цехов, абсолютное ничто! Пусть мы держим в страхе остатки знатных родов, что ещё есть в окрестностях города, но для императора любой изгнанный нищий барон всегда будет значить больше, чем мы все вместе взятые! Мы должны прихватить с собой синьору и сделать из неё нашего троянского коня!
-Синьора добродетельная женщина и не станет в этом участвовать, - возразил дядя.
-Именно поэтому мы послали к ней Пьетро Вази, - улыбнулся Джунта. – Женщины от природы чувствительны и милосердны. Пьетро же – паникер, который сам распаляется от собственных слов. Когда он прибежит к ней и распишет в красках грозящие городу опасности, причем сам больше всех испугается собственного рассказа, да ещё приплетёт своих шестерых сыновей, то синьора поедет.

Пьетро Вази был главой цеха аптекарей. Когда он хотел добиться чего-либо или, напротив, уклониться от чего-либо, он всегда прикрывался тем, что он – отец шести малолетних сыновей.

– Это может сработать, - согласился дядя, - и все же нехорошо так использовать женщину.
– Всё для блага города! – воскликнул Джунта. – Бедная вдова, припавшая в поисках защиты к коленям императора, – это не хуже, чем бедный юноша, заточенный гвельфами в подземелье, которого станут пропихивать нам в синьоры наши враги!
Посидев некоторое время в раздумье, Джунта, словно, внезапно вспомнив, сказал:
-Да, Лука, у меня к тебе ещё вот какое дело! Нашего секретаря внезапно охватила старческая немощь. Не мог бы ты взять кого-либо из свои сыновей, чтобы вести записи?
-Записи? – задумался дядя. – Разве что Руджери.
-Я тоже подумал о твоём младшем сыне, - закивал головой кум Джунта. -  Старшим наследникам не стоит засвечиваться в этом деле. Младший же всегда будет оправдан тем, что не мог выйти из отцовской воли.

Оправдание это, надо сказать, было липовое, но дядя подумал и согласился. Откуда я все об этом знаю? Да все просто. Дядя посадил нас с Руджери пересчитать одну часть счетной книги в соседней комнате своей конторы, полагая, что плотно прикрыл дверь. То, что это было не так, он понял только проводив своего гостя. Впрочем, он всё равно должен был сказать Руджери, что берёт его с собой.
Услышав, что двоюродный брат едет прямо в то место, где будет твориться история, я взмолился, чтобы он взял с собой и меня:
-Дядя, в лагере императора полно чужих людей! Я буду присматривать за лошадьми и вещами! Возьмите и меня тоже!
-А что скажут на это твои родители, Альдо? – спросил он меня.
-А что они скажут? Мой старший брат и наследник останется дома. Если дело сладится, нашу семью отметят, а если всё будет плохо, я скажу, что увязался за посольством сам, не ставя в известность родителей и вас.
-Я напишу твоему отцу, потому что он в любом случае должен быть предупреждён о том, что я собираюсь предпринять, чтобы он смог подготовиться.

Надо ли говорить, что отец дал согласие? В те времена, когда было неясно, на чьей стороне будет верх, гвельфов или гибеллинов, семьи часто отправляли одного сына служить на одной стороне, а другого – на другой, чтобы иметь возможность для манёвра.