Бес попутал...

В посёлке Семён появился неожиданно для всех. Высокого роста, плечист, твёрдо стоит на крепких, чуть кривоватых ногах. Немного вьющаяся смоль густых волос полукольцом лежала на воротнике джинсовой рубахи.
На смуглом от природы лице, не переставая, блуждала снисходительная улыбка. В маленький прокуренный кабинет начальника лесосплавной конторы Бориса Бурлакова он вошёл без стука.
Здоровенный мужчина, с рыжеватыми волосами восседал за облупленным столом и громко ругался по телефону:
- Василий Петрович, я же тебе русским языком говорю: у меня на Телячьем Броде лес встал! Нужны катера, срочно! Что-что? Заторы у меня! Растаскивать нечем!
Мембрана в телефонной трубке барахлила, и Борис Александрович периодически в неё дул, будто таким образом можно было исправить положение.
- Подожди, Борис, недельку-другую, нет пока катеров, - отвечала трубка голосом Василия Петровича.
- Куда ещё ждать, когда большая вода вот-вот уйдёт. Весь мой лес останется на берегах! Кто мне его потом стащит в воду?
- Не поднимай сумятицу, Борис. Поможем, не беспокойся.
- На кой хрен вешать на меня дополнительную лямку, когда катером можно растащить брёвна в два счёта! Заторы-то пустяковые пока!
- А трактора у тебя для чего? Цепляй трос и растаскивай!
- Тьфу, ты! Опять за рыбу деньги. Я же вам ещё неделю назад сообщал: завод не выпустил их с ремонта.
Головному начальнику крыть, видно, было нечем, и он милостиво пообещал подогнать катер ровно через три дня. Прямо в затон Бурлакова.
Борис Александрович с минуту ещё кричал в трубку, что три дня – это много, и что через три дня затор поднимется аж до Алексеевского монастыря, и разобрать его будет сложно, и на колхозных лугах останется много леса. Но Василий Петрович либо артистично изобразил, будто не слышит начальника лесосплавной конторы, и положил трубку, либо связь действительно прервалась.
Бурлаков тяжело и громко выдохнул, бросил трубку на такой же старый и избитый аппарат, как и стол, на котором он стоял. В глазах начальника лесосплава ещё не погасли молнии, когда он взглянул на вошедшего.
- Можно… Борис Александрович? – тихо и нелепо удосужился спросить Семён.
Бурлаков оценил парня взглядом и грубо выбранился:
- Можно Машку взять… за одно место, а у нас принято говорить по-другому.
И без промедления спросил:
- В армии служил?
- Нет, - не совсем понимая, для чего его спрашивает строгий начальник, растерянно ответил посетитель.
- Оно и видать. Иначе сказал бы: «Разрешите войти».
- Разрешите… войти? – повторил Семён.
- А что ты спрашиваешь, если уже торчишь передо мной? Глупо спрашивать разрешение на то, что уже совершил. Так-то! Чего стоишь в дверях? – несколько смягчаясь, произнёс он и жестом пригласил к столу.
- Ну, выкладывай, с чем пожаловал? – без прелюдии задал вопрос Бурлаков, и голос немного понизился.
- Вместо ответа Семён достал диплом об окончании техникума и направление на работу. Оба документа осторожно положил на стол.
- Прислали, вот, - робея, выдавил он из себя.
- Силком? – спросил Бурлаков, изучая диплом.
- Почему же, сам.
- А что тебя потянуло в нашу тьму-таракань? – Борис Александрович положил на стол огромные кулаки, покрытые густыми волосами золотисто-пшеничного цвета.
На сплаве народ подобрался разношёрстный. Значительная часть работников состояла из бывших заключённых, сезонных мужиков, съехавшихся на заработки со всей округи, и пришлых, прибывших из далёких краёв по разным причинам. Про таких говорят: «Уехал, куда глаза глядят, лишь бы не видеть опостылевшей жизни». Одним словом, народец невысокой пробы. Поэтому и общение с ним, естественно, было грубоватым, с употреблением жаргонных словечек. А если учесть, что Бурлаков совсем недавно сел в кресло начальника лесосплавной конторы, а до этого десять лет сам втыкал багор в непослушные брёвна, работая бригадиром у сплавщиков, то его можно было понять и простить за столь неинтеллигентный разговор.
- Интересно, интересно… но сдаётся мне, загибаешь ты что-то.
- Есть причина, - уклончиво согласился выпускник техникума.
- Говори, не стесняйся. У нас народ всё про всех знает. Сейчас не скажешь – через неделю по телеграфу сообщат.
- Как… это… по телеграфу?
- А вот так: постучат по клавишам телеграфного аппарата и настучат информацию во все стороны. И запомни, дружок: ты попал в коллектив, а это, понимаешь ли, двигатель твоей предстоящей жизни. Тайное – всегда становится явным.
Семён сидел обескураженный разговором и мучительно соображал, как поступить: или рассказать всё начистоту, или же лучше промолчать. Он выбрал второе.
«Расскажу я ему сейчас, зачем приехал в посёлок – возьмёт и не примет на работу. Он мужик крутой, плевать хотел на мой диплом. А мне такое решение, что серпом по одному месту. Нет-нет, раскалываться преждевременно не надо».
- Ладно. Не хочешь говорить – не говори, твоё дело. Направление твоё я передам в отдел кадров. Оформят тебя, мил человек, дорожным мастером, с окладом сто пятьдесят рублей в месяц. Нет у меня специалиста по дорогам, а ты по диплому – строитель, так?
- Ну, проходили курс «Строительство дорог».
- Вот и гарно, хлопче, как у нас говорят хохлы. Будешь наши дороги приводить в божеский вид. Есть участки – не проехать, не объехать. Паралич какой-то. Да ты сам проедешь, увидишь собственными глазами. Всё. Завтра же выходи на работу.
- Завтра? – удивился Семён, рассчитывая денька два-три посвятить личным делам.
- Да, завтра. А чего ждать?
- Хорошо, - покорно согласился Семён. – Завтра, так завтра. Мне, собственно, всё равно. Родственников и знакомых в посёлке у меня нет.
- Да, кстати, совсем забыл спросить, - спохватился Бурлаков, - права на управление машиной у тебя есть?
- Имеются, - утвердительно и с гордостью ответил Семён.
- Замечательно. В гараже нашей конторы есть свободный «газон», вот его-то я тебе и отдам. Будешь свободно раскатывать по своим дорогам.
«Это хорошо, это даже очень хорошо», - с удовлетворением отметил про себя завтрашний мастер.
- С ночлегом у тебя, надеюсь, проблем не будет? – Бурлаков хитро сощурил глаза и пристально посмотрел в лицо Семёну.
Тот смутился, полагая, что этот хитрый крепкий мужик знает многое о нём, и ему стало не по себе.
«Ну и чёрт с ним, - со злостью подумал парень, - пусть себе знает, ничего противозаконного я ведь не собираюсь делать».
- С жильём у меня полный порядок, - ответил Семён и, попрощавшись, вышел из конторы.
Случилось так, что одинокая подслеповатая старушка Груня взяла и скончалась скоропостижно, оставив без присмотра опустевший дом.
Поселковые мужики натащили полуистлевших досок и накрест заколотили все окна до появления в нём наследника.
В областном центре у старушки отыскался внук – Семён Бабушкин. Он-то и оказался законным наследником недвижимости старушки. Завещание покойницы было оформлено на него.
Нежданно-негаданно на голову парня свалился дом в посёлке Метелинск. Вначале он растерялся, не зная, что делать с наследством. Советоваться с друзьями не захотел, да и смысла в этом не видел. Оформил документы домовладельца и на некоторое время выбросил всё из головы.
Дело шло к защите диплома, забот появилось по «самое не могу». Замелькали места по распределению. Семёну, конечно же, хотелось остаться в областном центре – здесь он рос и жил в детском доме. Однако, рассчитывать на благосклонность судьбы не приходилось – оценки в дипломе оставляли желать лучшего. Он мог распределиться только в район.
«Раз так, лучшего варианта и не придумать. Сразу убью двух зайцев», - отметил про себя молодой специалист.
Метелинский сплавной узел в списке мест распределения значился.
«Уеду, устроюсь, жильё есть, время не торопит – отрабатывать в любом случае надо. Ну, а дальше – жизнь покажет. Может, покупатель найдётся, а может, женюсь. – При последней мысли он рассмеялся.
«В Москву надо сваливать, - спустя некоторое время серьёзно подумал Семён Бабушкин. – Генка там уже корни пустил, обещал помочь. Как-никак вместе детдомовскую баланду хлебали. Деньжат от продажи дома на первое время хватит».
На следующий день ровно в восемь ноль-ноль он был в конторе. Расписался в приказе, получил карту района.
- В первую очередь обследуй дороги до Бобровского леспромхоза. Они у нас самые плохие, а должны быть задействованы в самое ближайшее время, – распорядился Бурлаков. – Потом смотаешься на Брусунский лесоповал, потом… потом решим отдельно, что будешь делать. Прикинь, сколько чего потребуется, чтобы дороги выдержали гружёный лесовоз. В помощь тебе я выделил сметчицу – Катю Митрофанову. Все дефекты и объёмы положите мне на стол через три дня. Ты всё понял, дорожник?
- Так точно, Борис Александрович! – сам того не ожидая, по-военному отчеканил Семён.
- Ишь ты, вчерашний разговор припомнил. Это уже с головой выдаёт тебя: либо ты злопамятен, либо службист. Хотя, может быть, ты просто подхалим. Впрочем, разберусь со временем, кто ты есть на самом деле.
Разговор происходил на улице, и Бурлаков, разворачиваясь, ступил своим яловым сапожищем в лужу. Грязно-серые брызги мокрой пощёчиной отпечатались на светлой штанине дорожного мастера.
- О-бля, - вполголоса выругался Семён и, увидев, что начальник лесосплавной конторы удалился на значительное расстояние, добавил уже громче:
 - Слон хренов!
Бурлаков неожиданно обернулся, обнажив в улыбке крепкие белые зубы, и громко произнёс:
- Извини, дружище, оступился.
«Вот это слух!» - искренне удивился Бабушкин и направился искать начальника гаража.
В гараже было тихо. Один-единственный человек в грязной замасленной телогрейке возился в углу, постукивая молотком по зубилу. «ГАЗ – 53» стоял здесь же.
- Привет трудовому человеку, - весело поприветствовал Семён мужчину, не доходя несколько метров.
«Трудовой человек» с каким-то неестественным замедлением развернул лицо в его сторону и, цыкнув слюной через редкие жёлто-коричневые зубы, спросил:
- Пополнение или смотрящий?
В детдоме, где воспитывался Семён Бабушкин, ходило много воровских слов и выражений, и поэтому бывшему воспитаннику такие слова не были незнакомыми.
- Ни то, ни другое. За машиной пришёл. Где завгар?
- А-а, так значит, из-за тебя я здесь парюсь. Вот твоя доходяга, забирай, если ты Дедушкин.
- Бабушкин моя фамилия, - словно не понимая подколки, поправил Семён. – На ходу?
- Бабу возить в самый раз.
«Интересно, я ещё и сам не знаю, кого повезу, а он уже в курсе, - размыслил Семён. – Вот тебе и телеграфный аппарат. Успел, отстучал».
- Так, где завгар? – повторил свой вопрос Семён.
- А на кой хрен он тебе? Забирай свой бабовозник, и все дела. Дмитричу я сообщу.
Семён стоял в некотором замешательстве. Что это? Подвох? Или же здесь действительно всё проще некуда? Он задал нейтральный вопрос:
- Так ты и бабу знаешь, с которой мне сегодня предстоит смотаться в Бобровку?
- Я здесь знаю всё, что делается. И всех, кто это делает.
- И кто она? Где её найти?
- Катька Тумакина, по мужику Митрофанова. Ждёт тебя в конторе.
- Так я поехал?
- Тебе никто не мешает это сделать. Ключи в замке.
- А путёвка у кого?
- У Катьки, всё у Катьки.
Бывший заключённый осмотрел парня с ног до головы, добавил с ехидцей:
- И задок у Катьки, и передок, ждут, когда их ухватит сноровистый ходок.
Семён забрался в кабину, повернул ключ зажигания. Двигатель тут же отозвался незлобивым урчанием.
Катя ждала его на том самом месте, где оступился Бурлаков.
Машина ещё не доехала до дверей конторы, а женщина уже пошла навстречу. Семён затормозил, открыл перед ней дверку кабины.
Катя была в юбке и, когда поднималась в кабину, Семён невольно залюбовался ею. Ноги оголились выше колен, и он увидел плотные красивые бедра. Длинные пышные волосы были уложены на затылке и прижаты чёрным бархатным валиком.
«Да-а, у неё всё на месте», - отметил мысленно Семён.
- Здравствуйте, Семён Васильевич, - произнесла женщина мягким грудным голосом.
«Словно мы давно знакомы», - подумалось Семёну. Он сразу повеселел, ему отчего-то стало радостно.
- Здравствуйте, Екатерина…
- Борисовна, - подсказала женщина.
- Ах, да, Борисовна. Извините, мне же говорили про вас.
- Не сочиняйте, ничего вам не успели обо мне рассказать.
Семён был самоуверенным парнем, умел волочиться за девушками и пользовался определённым успехом. Катя ему понравилась с первого взгляда. Он настроил себя на игривый разговор, изображая бывалого и разбитного парня. Когда они выехали за пределы конторы, Семён достал карту и хотел уточнить маршрут. Катя рассмеялась и сказала:
- Спрячьте её подальше, не потребуется она вам. Я родилась в здешних краях и знаю каждый медвежий угол.
- Как скажете, мадам. Ваше слово для меня – приказ, - начал ненавязчиво льстить Семён.
«Грош цена тебе, Сеня, если ты её не покоришь», - поставил он перед собой условие.
В этот день они побывали в Бобровке, останавливаясь во многих местах, где дороги действительно были разбиты до предела. Катя делала нехитрые подсчёты и заносила объёмы в тетрадь для составления дефектной ведомости, оставляя напарника в роли шофёра. Она прекрасно понимала, что мастер из Семёна пока никудышный, и ему нужна стажировка.
Семён и не настаивал. Он больше ходил за Катей и любовался ею, разжигая в себе непреодолимые страсти.
Она что-то говорила ему, приказывала, он исполнял всё машинально, а сам не мог оторвать глаз от её крепких икр, груди, выпиравшей из-под водолазки. Она язвила, он отвечал комплиментами, им было хорошо и весело.
Сердце Семёна трепыхалось от восторга и сильного возбуждения. Никогда ему не было так хорошо, как сейчас.
Светило солнце, рядом разговаривала на своём языке река. Семёну вдруг показалось, что не было никогда убогого детского дома, сварливых воспитателей, не было ничего негативного вообще. Жизнь началась только сегодня. Рядом была красивая женщина, пьянящий хвойный воздух и безграничная свобода.
Катя тоже ликовала. Она, смеясь и ёрничая, не осознавала, что провоцирует Семёна на необдуманные действия. Весёлый и галантный напарник с каждой минутой ей нравился всё больше и больше. Ещё в пути, в машине, и чуть позже, когда они выходили осматривать дорогу, Катя исподтишка наблюдала за новым мастером. Всё в нём было приятно и красиво, и Семён всё сильнее притягивал её к себе.
«Красивый парень, слов нет. И за себя может постоять, и за словом в карман не полезет», - охарактеризовала она своего напарника.
Солнце стояло уже далеко от зенита, когда они решили передохнуть и перекусить. Нашли спуск к реке и съехали на берег. Семён прихватил на обед полбатона хлеба и кральку ливерной колбасы, приобретённой им по счастливой случайности в городе.
Катя взглянула на его припасы и, усмехнувшись, извлекла из своей вязаной сумки столько всякой всячины, будто поездка планировалась не на один день, а, как минимум, на два.
Аккуратно разложили на лужайке все припасы, присели.
Катя потянулась к термосу, он упал и откатился. Она попыталась достать его и неестественно изогнулась в талии, оголив ногу настолько высоко, что у Семёна перехватило дыхание.
«Неужели она умышленно дразнит меня? – подумалось ему. – Если это так, то нужно ловить момент! Баба чертовски хороша! Сейчас только ты и она, и ни единой души вокруг километров на тридцать».
Он молниеносно подвинулся к ней и ухватил за плечо. Женщина развернулась к нему лицом – их глаза встретились.
- Не смей, - грозно приказала Катерина, пытаясь высвободиться из-под парня.
Семён не выпускал её из своих объятий.
- Ты – моя, другой такой я никогда не встречу. И не спорь со мной. Сегодня – наш день.
- Нет, - уже тише выговорила Катя, - никак мне нельзя. Пусти. У меня муж и дочка. У нас хорошая семья.
- Катюша, милая, разве тебе неизвестно, что любовь не знает слова «нет»?
- Мы знакомы полдня, какая же это любовь? Просто ты избалован женским вниманием и привык брать хрупкие крепости одним броском. Раз – и занят плацдарм! Не так ли?
Шумное учащённое дыхание Семёна над ухом заставило Катю задуматься: малой кровью здесь не обойтись.
- Нет, Катя, всё не так, как ты себе представила. Я действительно обомлел, когда увидел тебя. Меня словно током ударило: вот она, моя единственная! Поверь мне, хорошая, поверь с первого раза! Очень прошу тебя…
Руки Семёна заскользили по одежде вниз, он вздрагивал, как в лихорадке.
- Ещё вчера я хотел увидеть тебя, познакомиться, мне показали дом, в котором ты живёшь. У ворот я встретил твоего мужа, когда он возвращался с работы. Увалень, некрасив. Зачем тебе такой? – безбожно врал Семён.
- Не смей говорить плохо о Сергее. Он хороший муж и заботливый отец.
Семён не слышал её. Горячие губы его коснулись её щеки, подбородка, достигли губ.
- Я знаю твою историю, знаю до подробностей. Мне её в электричке один мужик рассказал. Вчера я догадался, что она о тебе. Ты была изгоем в посёлке, потому что твой отец оказался предателем Родины. Ты вышла замуж не по любви и не хочешь признаться в этом. Тебе было просто одиноко и страшно. Мы с тобой созданы друг для друга, поверь, это судьба. Милая, хорошая моя Катеринка, я хочу тебя…
Всё это время, пока Семён жарко говорил на ухо Катерине, глаза её были неподвижны и устремлены в небо. Она долго смотрела, не мигая. Лежала, будто под гипнозом, и сама не понимала, что с ней происходит. Плоть её и не бунтовалась, и не противилась. Женщина словно окаменела и была не в состоянии сопротивляться. Семён сильно сжал её в своих руках, отчего она не могла свободно дышать. Горячие губы Семёна, дрожащие от нетерпения, обдали жаром губы Катерины, рот её открылся, издавая стон…
Они молчаливо поднялись, боясь посмотреть в глаза друг другу. Молниеносная страсть угасла, охладив взбудораженную плоть. Катя, покачиваясь от накатившей внезапно неимоверной усталости, пошла к машине. Перед глазами стояла зыбкая пелена.
- Поехали, - бросила она подавленно и забралась в кабину.
Семён собрал нетронутые продукты, поднял термос, положил всё в сумку. До посёлка оба не проронили ни слова.
Смутно соображая, Катя толкнула родную до боли калитку. Сердце её сжималось от жгучего стыда и обиды, тошно было думать о случившемся.
«Как я теперь посмотрю в глаза Сергею? Как буду разговаривать с ним?»
Не заходя в избу, она прошла в летнюю кухню и плюхнулась на маленький кожаный диван. Здесь, именно на нём проводила свои горькие часы её мама, узнав, кем был её муж на самом деле.
«Мамочка, родная, объясни мне, что же я наделала? Что сотворила? Как мне теперь жить? Прости меня, мамочка! Прости распутную дочь!» - Катю бил озноб, она испытывала ненависть к себе.
Сергей в этот день задерживался на работе почему-то дольше обычного. Катя кое-как успокоилась, привела из садика Анечку и приготовила ужин. Наконец, скрипнула входная дверь, на пороге появился оживлённый Сергей.
- Привет, Катюха! Как наша дочь? – автоматически спросил Сергей, как это делал каждый вечер.
- Привет, - ответила Катя бесцветным голосом. – У Анюты всё в порядке. С полчаса прошло, как едва утолкала в кровать. Всё тебя дожидалась.
Руки Кати предательски дрожали. Страшась заглянуть в глаза мужу, она поспешно направилась в кухню.
- Ты сегодня что-то припозднился, - донёсся её голос из кухни.
- Премию сегодня выдали, за прошлый аврал. Мужики в пивную затащили, не смог отказаться.
- Ага, под хмельком, значит. Понятно.
- Самую малость, Катюш.
Она обрадовалась такому обстоятельству, при котором можно изобразить обиду и, как мышка в норку, без промедления юркнуть в постель. Сделать это ей было просто необходимо.
- Еда на столе. Садись, поужинай.
- Посиди со мной, Катя, - попросил Сергей жену. – Видимся по часу в день, не успеваем пообщаться.
- Завтра, Серёжа, завтра – приходи пораньше и будь трезвым, - сказала Катерина и хотела удалиться в спальню, но не успела. Сергей переоделся быстрее, чем она накрывала на стол. Он встал напротив, заглянул в глаза. Совершенно трезвым голосом озабоченно спросил:
- В чём дело, почему вид смурной? Бурлаков опять нагрубил?
- Я же сказала: всё хо-ро-шо! И Анютка в садике вела себя замечательно, и Бурлаков не грубил. Просто…просто… живот болит у меня. Ты же знаешь, перед женской болезнью. Пусти меня, пожалуйста, пойду, лягу.
- Конечно, Катюша, иди, отдыхай.
«И всё-таки, чумная какая-то она сегодня», - подметил Сергей про себя и приступил к ужину.
Катя улеглась в постель, отвернувшись к окну. Спать она не могла, но притвориться спящей ей было необходимо. Весь вечер она ожидала вопроса, подобно тому, который задал Сергей. Когда вопрос прозвучал, Катя испугалась, и, как ей самой показалось, она съёжилась, стала меньше и ниже ростом.
Сейчас, лёжа в постели, в теле появился жуткий холод, словно кровь стыла от страха разоблачения. В памяти всплыли жаркие слова Семёна: «Пойми, Катя: любовь не знает слова «нет». Чувства и страсть удержать невозможно. Ты – часть моей жизни».
«Как я могла так поступить, как меня угораздило? Не сопротивлялась даже… почему?» – пульсировала одна и та же мысль. Потом появилась страшная догадка: «Ты сама этого хотела… Ты – женщина неуёмной страсти, и Сергей тебя больше не волнует, как мужчина. Сознайся хотя бы сама себе…»
Тихонько прокрался Сергей и осторожно, боясь потревожить жену, прилёг рядом, быстро заснул.
Минули дни, неделя, подходила к концу вторая. Семён не оказался подлецом. Искал любой подходящий случай, который бы свёл его для встречи с Катей.
Она его избегала. Сама приходила к Бурлакову в кабинет и предлагала любую работу, не связанную с поездками по леспромхозам, доказывая её срочность и необходимость.
Бурлаков сдавался, поездки откладывались.
Семён оказался настойчивым парнем и, как-то утром, когда Катерина шла на работу, подкараулил её в безлюдном проулке.
- Так и будешь избегать меня? – спросил он, взяв её за плечи и глядя в упор. – Пойми, долго так продолжаться не может. Надо определиться в наших отношениях.
- Забудь, что было между нами, - тихо сказала Катя. – Вся моя жизнь там, - она показала рукой на свой дом. – Там у меня муж и дочь.
- Фальшь это, Катя, фальшь и мишура. По глазам твоим вижу: говоришь не то, что чувствуешь и думаешь. Я душу твою слышу. Прислушайся к сердцу своему, оно приняло меня, я знаю. Не загружайся мыслями о семье, не надо. Мы всё хорошенько продумаем и найдём выход.
Семён прижал её к себе, и страстно поцеловал. Катя не оттолкнула его, не запротестовала.
- До встречи, - радостно произнёс он, отстраняя от себя Катю, и пошагал к гаражу, скрываемый забором от людских глаз.
Не успела Катя прийти на рабочее место, вызвал Бурлаков.
- Вот что, милая. Хватит отлынивать от неотложных дел. Поедешь сегодня в Брусун. Там у вальщиков бараки совсем завалились. Составишь дефектную ведомость, прикинем вместе, во что нам обойдётся ремонт. Да и дороги осмотрите заодно. Жалобы от водителей лесовозов поступают. Колея стала чересчур глубокая. Бабушкин подъедет сейчас, через десять минут будь готова.
Катерина хотела было возразить начальнику лесосплавной конторы, убедить в очередной раз, что и здесь работы невпроворот, но лишь молча кивнула в ответ.
Семён подъехал незамедлительно, открыл перед ней дверку кабины. Катерина без слов приветствия забралась в машину, устроилась на сиденье. Семён тоже не проронил ни слова.
Машина медленно тронулась с места.
Выехав из посёлка, он принялся искоса наблюдать за женщиной. Обвёл взглядом её волосы, лицо, шею, плечи. Видел, будто впервые.
Катя, не обращая внимания на изучающий взгляд Семёна, сидела, привалившись плечом в углу кабины.
«Почему он молчит, не заводит разговора?» - поймала себя на мысли Катя. Ей почему-то вдруг захотелось, чтобы он заговорил. Неважно о чём, лишь бы слышать его голос.
Машина свернула за скучившийся молодой пихтач, и дорога пошла под уклон.
- Тебе нравятся здешние места? – кашлянув в кулак, осторожно спросил Семён.
- Нравятся, - кивнула головой Катя.
- А работа?
- Работа? По-моему, любая работа интересна по-своему. Мой муж, вон, не мыслит себя вне работы. Для него работа – часть жизни.
- Где он работает?
- На заводе, мастером. – В голосе Кати угадывалась гордость за мужа.
- А я вот свою работу не люблю. Только начал работать, понял – не моё это. Одна радость – ты, Катюша.
- Не надо, Семён, не фантазируй, не обманывай ни себя, ни меня.
- Не обманываю, поверь. Отработаю в конторе свой срок и уеду, с тобой. В Москву. Друг у меня в столице, на ноги встал крепко. Зачем тебе тайга, неустроенный быт, невежество? Живёшь, живёшь, а дальше что? Где светлое будущее?
- Самоуверенный ты, Семён, сверх нормы, и максималист. Не всё так просто, как тебе представляется. Ты ещё очень молод и горяч, думаешь, что всё тебе по плечу.
- Ты недалеко ушла от моего возраста.
- Зато я знаю: по земле ходить не просто. Счастлив не тот, кто топчет её, сминая всё на своём пути, а тот, кто обходит препятствия обдуманно, не обижает невинных людей.
Машина вильнула мимо черёмуховых зарослей и выскочила на берег в том же самом месте, где и в прошлый раз.
- Разве я похож на человека, который способен совершать только гадости? – задал вопрос Семён, заглушив мотор.
- В посёлке тебя никто не знает, и ты никого. Как можно ответить на твой вопрос?
- А ты поверь мне на слово: не подлец я. Влюбился в тебя, и ничего не могу поделать с собой.
- Мужу я поверить могу. Он мне близок и понятен. А ты, что арбуз, никогда не угадаешь, каков он внутри.
- Не верю я, что безразличен тебе. Ты обманываешь меня, лукавишь, а в душе хочешь быть со мной. Я вижу и знаю. Зачем ты противишься, если судьба сама за нас уже давно распорядилась. Катя, милая… хорошая…любимая…
Семён целовал её руки, шею, глаза, губы. Целовал жадно, страстно.
- Не надо, Семён, ничего у нас с тобой не выйдет… зачем так вот… силой… пусти, мне стыдно… - шептала она между поцелуями и чувствовала, как уходит небо над головой.
После этого они стали ездить по леспромхозам часто. Катю изумляла энергия и настойчивость молодого мастера, с какой он ухаживал за ней. Ей казалось, нет такого желания, которое бы он не исполнил для неё. Одно пугало Катерину: делал он это всё, не задумываясь о некоей скрытности отношений, которую хотелось бы соблюдать замужней женщине.
И поползли слухи по посёлку. Не обошли они стороной и Сергея. Он стал замечать: с женой что-то происходит. Катя стала задумчивой, рассеянной, но иногда вдруг неожиданно принималась смеяться безумолчно весь вечер.
Анютке исполнилось пять лет, и Катя не опасалась уже оставлять её одну в доме на час-полтора. Сергей трудился на двух работах и возвращался домой не раньше десяти вечера. Ужинал и ложился спать. Катерине подходил такой уклад жизни, выкраивалось время для встреч с Семёном. Встречались они обычно в его доме.
Однажды Сергей возвратился с работы раньше обычного. До конечной остановки не поехал. Взял и вышел на одну раньше.
Вечера уже были черны. Центральная улица посёлка не освещалась, лишь ярко-жёлтые огоньки из подслеповатых окон подсвечивали путь.
Сергей шёл по тропинке вдоль заборов, по траве, опасаясь вступить в какую-нибудь невидимую лужу, и шаги его были бесшумны. Поравнявшись с забором соседа, он услышал приглушённый разговор. У калитки под кустом сирени маячили две фигуры. Словно током пронзило Сергея, когда он услышал голос своей жены. Он замер и тихонько отступил назад. Спрятался за ствол старого тополя.
«Уйти или послушать, о чём они говорят?» - задумался на миг Сергей. Отчётливо слышался бархатистый тенорок Семёна Бабушкина.
- Погоди, Катюша, давай постоим ещё немного. Твой криворожий увалень не скоро ещё вернётся, - убеждал дорожных дел мастер его жену. – Всё равно он придёт сейчас, набьёт кашей брюхо и завалится дрыхнуть. Не до любви ему, не до тебя, милая. Когда он в последний раз ласкал тебя, когда обнимал? – допытывался Семён.
- Не смей так говорить о моём муже, - рассерженно проговорила Катя. – Серёжа всё делает для меня и для дочери. Он просто очень устаёт на работе.
- Он устаёт, а ты, небось, и рада, что не нужно ложиться под него против желания, без любви и страсти к нему?
- Прекрати немедленно, иначе я уйду.
- Ну, прости, пошутил я. Не могу смириться с тем, что любишь ты меня, а продолжаешь жить с ним. Он может обнять тебя, когда угодно: вечером, днём, среди ночи. А я – как вор, могу ласкать только в лесу или, когда стемнеет. Не устраивают меня такие отношения. Хочу жить с тобой нормально.
- Всё, не хочу больше слушать тебя. Не быть этому, запомни, пока…
Последовал долгий страстный поцелуй и, вырвавшись из объятий, Катерина поспешила к своей калитке. Семён постоял ещё некоторое время, потом направился в избу. Послышался звук закрывшейся за ним входной двери.
Сергей продолжал стоять, не двигаясь.
«Пойти следом за любовником и набить ему морду? – первое, что пришло ему в голову. – Нет, пожалуй, не стоит. Пойду домой, посмотрю реакцию любимой жены. Понаблюдаю, есть ли в ней дар артистки? Даже любопытно!»
Он не сделал ни то, ни другое. Пошёл к известной в посёлке самогонщице Любке. Взял у неё бутылку и спустился к реке. Просидел там ровно до того часа, в котором обычно возвращался домой.
Скандал Сергей не закатывал. Лениво потыкал макароны с тушёнкой и завалился спать. Всё сделал с абсолютной точностью, как говорил Семён Бабушкин.
Месяц он терпел, не вызывая жену на откровенный разговор. Думал, взвешивал, размышлял. Приняв для себя окончательное решение, спросил однажды за ужином:
- Скажи, что у тебя с нашим соседом? Чувствую, обманываешь ты меня. В посёлке начали шушукаться по углам.
- И ты веришь сплетням? – вопросом на вопрос ответила Катерина.
- Опа! Да ты и изворачиваться уже научилась классно! – Сергей с усмешкой посмотрел в лицо жене. – Нет никаких сплетен, ты сама прекрасно знаешь. Было у вас с ним, Катя. Было и не один раз. Люди шепчутся, не преследуя злого умысла, не плетут ложных интриг. Вытягивать из тебя признания о содеянном я не намерен. Можешь оставить свои любовные похождения втайне от меня. Оправдания твои мне не тоже нужны. Врать не советую, простить не могу.
- Дался тебе этот Семён! Ну, провожал, что в этом предосудительного? – не признавалась Катерина.
- Ну, тёрлись в подворотне, ну, целовались невинно, подумаешь? – раздражённо добавил Сергей. – Если бы сам не видел, никогда бы тебя не спросил о соседе.
Лицо жены побелело. Она испугалась.
- Что ты так перепугалась? Не бойся, устраивать истерику и затевать ссору не в моём характере. Да и тебе не следует. Битый горшок не восстановить уже, не склеить самым лучшим клеем. Для себя я уже всё решил.
- Что решил? – дрожащим голосом спросила Катерина.
- На следующий день, после того вечера, когда ты с хахалем целовалась под сиренью, я подал заявление в военкомат. Попросил отправить меня в Афганистан. Там сейчас требуются офицеры. Вчера моё заявление было удовлетворено. Решение принято и не может быть отменено.
До Кати сразу дошёл полный смысл сказанного. Она страдальчески всхлипнула и ухватилась рукой за стул.
- Что ты говоришь, Серёжа? Какой Афганистан? На войну? Зачем? – в уголках глаз выступили слёзы.
- На флоте я усвоил одно хорошее правило: руби концы, когда не находишь выхода. Я это сделал, раз и навсегда. А ты, Катя, как мне думается, ещё не осознала, что натворила. Пройдёт время, поймёшь и по-настоящему оценишь нашу совместную жизнь. Ту, что была до сегодняшнего дня. Нелегко тебе будет, догадываюсь. Но винить тебе некого, кроме себя.
Катерина нервно подёрнула плечами. Глаза её смотрели тоскливо, в них отражалось наступившее отчуждение. Некоторое время оба молчали.
- Когда уезжаешь?
- Через два дня.
- Так скоро?
- Да, так скоро. Сейчас ты скажешь: «Не надо, не уходи», - с горькой усмешкой произнёс Сергей. – Скажи лучше: «Прощай. Счастливой дороги. Ты был хорошим мужем. Я любила тебя». Так, во всяком случае, будет честнее.
Ирония Сергея подействовала на Катерину, в глазах появилась осмысленность.
- Семён не тот человек, с которым можно связать свою судьбу. Да, оступилась я и поняла, что ошиблась. Бес попутал. Прости меня, Серёжа, если сможешь. Только не уходи в Афганистан, - умоляюще произнесла она.
- Я же сказал: всё! – отрезал Сергей. Вопрос решён.
«Всё. Теперь уже всё», - сделала вывод Катя и безвольно опустилась на стул. Мысленно проследила весь короткий период своего замужества и глубоко задумалась. Последние полгода её всё чаще и чаще преследовал вопрос: счастлива ли она с Сергеем, сегодняшним, и где тот Сергей, нежный и ласковый, внимательный и обходительный? Куда подевался его лучистый взгляд, превратившийся как-то совсем незаметно в ласково-холодный? Почему он не стремится к близости с ней, как это было в первый год их совместной жизни? Может, и подработка в городе является надуманной и существовала лишь для того, чтобы быть вне семьи?
«Ну, нет, брось так думать, Катюха. Далековато ты хватила, не способен твой муж на такие уловки, - остановила она себя в мыслях. – Тебе так показалось после появления Семёна. Сергей остался таким же, как был – верным и преданным, готовым ради тебя и Анютки на всё. Сейчас ты ищешь в нём те изъяны, о которых постоянно поёт тебе в уши Семён. Ты просто пытаешься оправдать свой грязный поступок. Но если муж остался прежним и совсем не изменился, почему меня неудержимо влечёт к Семёну? Почему, когда я вижу его, в моём теле появляется озноб и непреодолимое желание близости с ним? Если это не любовь, тогда чем всё это можно объяснить?» - задавала вопрос за вопросом Катерина.
«Согласись, - говорил её внутренний голос, - за последний год муж твой не слышал от тебя ни одного ласкового слова, а уж о любви разговоры вообще не заводились. Что произошло с тобой? Влюбилась в Семёна, охладела к Сергею, и не хочешь признаться даже себе самой? Ты же видела, как меняется твой муж: говорить начал сжато, сухо, перестал целовать тебя, возвращаясь с работы. На то были, видимо, причины, но ты не поинтересовалась даже, не расспросила его. А вот шрам на лице вдруг увидела, словно он появился недавно. Свежий, иссиня-багровый ты не замечала шесть лет, а сейчас, когда он поблек, тебе след от ножа бандита стал казаться чуть ли не ужасным, и лицо мужа вдруг предстало перед тобой угрюмым, свирепым. Ты сама во всём виновата. Бросилась в огонь, наивно полагая, что минуешь ожогов».
Катерина не удержалась и заплакала навзрыд. Потом встала и удалилась в спальню.
В эту ночь они впервые спали порознь, каждый со своими думами в голове.
Анютка забралась в кроватку раньше отведённого ей времени, будто предчувствовала разговор родителей, и давно уже посапывала, не догадываясь о дальнейшей судьбе.
«Завтра обязательно загляну к родителям, приглашу на проводы обоих. Скажу, что призвали на переподготовку. Офицеров запаса часто призывают, поверят. Про Афганистан – ни слова. Катерину предупрежу, чтобы не обмолвилась ненароком. Нет, пожалуй, не стоит. Сейчас-то зачем, когда уже всё порушено? Хотя, почему – нет? Надо пригласить». – Сергей ворочался ещё долго, размышляя, и уснул далеко за полночь.
За день до отправки, вечером, Катерина накрыла стол. Ждали стариков. У них в это время шла перебранка.
- Ты что не собираешься, молодые ведь ждут? - недовольно спросил жену Панкрат.
- Никуда я не пойду, - поджав губы, сухо ответила Ефросинья. – Не чужой сын, родной. Знаю – негоже так поступать. Но я не пойду. Не могу принимать угощение из рук Катьки. Не пойду и точка.
- Тьфу! – смачно сплюнул Панкрат прямо на пол. – Если баба задурила, значит надолго.
- Ой, умный какой! Что же Серега не забежал сам, через тебя приглашение передал? Мог бы, и заглянуть, посидел бы с нами. Я бы поспрошала у него кое о чём.
- Потому что я у вас за парламентёра. Как на фронте, между враждующими сторонами.
- За кого ты сказал?
- За парламентёра, глупая баба. Человека, который ведёт переговоры.
Походив по комнате, вернулся в кухню, продолжил:
- И откуда в тебе такое упрямство? Сходить на часок к сыну, посидеть, поговорить о житье-бытье. В конце концов, дать в дорогу материнское напутствие, а ты артачишься, как ленивая лошадь.
- Сам ты сивый мерин! Может быть, я и решилась сходить, кабы не Катька.
- А что Катька? Послушная баба, смиренная, работящая. В нашем посёлке таких немного. Дочь за отца не в ответе.
- И-и, расхваливай! Послушал бы Кутеиху.
- Кутеиху? Сочинительницу поганую?
- Хотя бы и так. Зато в её сплетнях всегда есть доля правды.
- И что опять наплела твоя Кутеиха?
- С молодым мастером снюхалась твоя Катька, с приезжим, вот что.
- Ты что несёшь-то, баба доверчивая! Все сплетни в подол складываешь!
- Кабы одна Кутеиха трезвонила. Бабы давно судачат о тайных свиданках Катьки и Семёна. Видели не единожды их в кустах целующихся.
Панкрат недоверчиво и пристально посмотрел на жену и смущённо, несколько растерянно усмехнулся.
- Да-а, дела…Не верится, чтобы Катерина сподличала так.
- Верь, не верь, а любуются они в закутках друг дружкой. Не обманывало меня сердце, говорила тебе не раз: Катька преподнесёт ещё сыну нашему пакость. Вот и сбылось моё предсказание. Передай Серёге моё благословение. Может, уговоришь его, заглянет ненадолго? – Ефросинья вопросительно уставилась на мужа, в глазах застыла мольба.
- Ладно, перетолкую, - Панкрат утвердительно кивнул головой и отвёл взгляд в сторону.
У дома сына он остановился.
«А не пойти ли мне назад? – подумалось ему. – «Что я им скажу? О чём говорить буду?»
Постоял, поколебался некоторое время, потом решительно толкнул дощатую калитку. Почистил сапоги о железную скобу у крыльца, одёрнул выцветший пиджак, провёл для чего-то ладонью по лбу и ступил на крыльцо. В сенях его встретил Сергей, протянул руку:
- Ну, здорово, батя! Рад тебя видеть в нашем доме. Проходи.
Дверь отворилась, пропуская Панкрата в избу. Тот стащил сапоги с ног, повесил пиджак на крючок.
- Проходи в комнату, стол ждёт. Присаживайся вот сюда, - Сергей выдвинул стул для отца.
Катерина – тугая, смуглая, с распущенными до плеч пышными волосами, в яркой кофточке, плотно обтягивающей тело, остановилась в дверях. Одна рука тяжело опущена на спинку стула, другая сжимала подбородок. На лице – нескрываемый испуг и ожидание неприятности. Она косила глаза поочерёдно: то в сторону свёкра, то в сторону мужа.
- Катя, что же ты стоишь? Угощай гостя.
Жена, будто ждала этой команды с большим нетерпением, тут же сорвалась с места и принялась накладывать, раскладывать и наливать. Водку Сергей разлил сам.
- Ну, батя, давай за наше общее здоровье!
- Давай, сынок, давно мы с тобой рюмки не держали, - отец поднёс стопку к губам и резко откинул голову назад. Выплеснул содержимое в рот, крякнул.
Катерина присела поодаль, водку не пила, к еде не прикасалась.
- А где же мать, почему не пришла? – наконец задал вопрос Сергей.
- А шут его знает! Опять какая-то блоха на неё вскочила… Не то дела неотложные, не то захворала неожиданно – не говорит. Просила тебя заглянуть завтра.
- Ладно, - нахмурился Сергей, - загляну обязательно.
Катя изменилась в лице: щёки обескровились, побелели, нос как будто заострился, глаза увлажнились. Стараясь загладить поступок жены, старик уже искренне, от всего сердца похвалил обоих:
- Немного воды унесла река, как вы обженились, а хозяйство ведёте исправно, углядел я это. Анюта всегда чистенькая, ухоженная, не единожды наблюдал. Дай Бог ей счастья, пусть растёт в любви и радости.
Отец примолк. Оттопырив мизинец и безымянный палец, поднял рюмку, добавил со значением:
- И чтоб при обоих родителях, да. Без отца – туго, одним словом, хана.
Он ещё раз выпил, откинулся на спинку стула.
Катя с Сергеем догадались сразу, что старику доподлинно известна людская трепотня, но продолжали вести себя так, будто в семье у них полный порядок и ничего не произошло.
- Напрасно оставили дочку у чужих людей. Не часто гощу я у вас, хотел позабавиться с ней.
- А вы, Панкрат Федорович, приходите к нам, в любое время. Мы с Анюткой всегда будем рады видеть вас в нашем доме, ведь Серёжи долго не будет, - вырвалось у Кати.
Встретив взгляд мужа, сконфузилась, умолкла.
- Да, батя, заходи, присмотри за нашим хозяйством.
- Время само определит, что делать каждому из нас, - неопределённо ответил старик, и слова его зависли в воздухе.
Катя поняла так: «Бросишь любовника, простит мой сын тебя, - помогу».
Сергей рассудил иначе: «Посмотрю, чем ты будешь заниматься, когда сын уедет. Потом и решу»,
После пятой рюмки заговорили обо всём на свете.
Вспомнили генсека Брежнева, забегали вперёд, пытаясь угадать новую политику государства. Потом перешли к вопросам житья-бытья в посёлке и, наконец, исчерпав тему, замолчали.
Стало слышно, как мирно тикают на стене часы-ходики. Озорные глаза котёнка на циферблате бегали из стороны в сторону. Стрелки показывали одиннадцать вечера. Панкрат, захмелев, спохватился:
- Пора к старухе.
Он хитро прищурил ставшие бесцветными глаза и без лишних рассуждений вымолвил:
- Ну, сынок, с Богом. Не впервой на службу идёшь, справишься. Счастливой дороги.
Узловатые мозолистые руки легли на плечи Сергея. Пепельно-седые волосы отца взбитыми космами сползли на лоб и от этого казались искусственными, напоминая небрежно надетый парик. Отец и сын крепко обнялись.
- Что бы не случилось, Серёга, – не горячись, на рожон не лезь, - тихим голосом дал последнее напутствие Панкрат.
- Прощай, Катерина. Спасибо за угощение. Поплетусь к бабке своей.
Панкрат ушёл. Катерина убрала со стола, расправила постель и улеглась в ожидании мужа.
- Буду спать на свежем воздухе, - бросил ей Сергей, взял подушку с одеялом и вышел на веранду.
Ночь была очень тёмная, и в этой кромешной темноте пошёл дождь. С вечера было душно. Сергей, перед тем, как лечь спать, распахнул двери на крыльце. Летом он спал обычно в сенях. Сквозь сон слышал, как вначале зашумели встревожено тополя, потом первые капли молоточками застучали по крыше, а немного погодя, послышалась крупная дробь. В жёлобе над крыльцом забулькала дождевая вода. Забушевал ливень.
Сергей всё это слышал, но пробудиться по какой-то причине не смог. Только под утро, увидев во сне что-то неприятное, вздрогнул и проснулся.
Долго лежал, соображая, что же могло его разбудить? Лежал и вслушивался в предутреннюю тишину. Потом понял: ночь была последней в этом доме. Сегодня предстоит ночевать уже в другом месте. Он встал, накинул на голое тело брезентовый плащ, натянул сапоги на босую ногу и вышел на крыльцо. Присел на невысокие перила, закурил. Хотя светлые ленточки забрезжившего рассвета уже подсвечивали окружающие предметы, но, по сути, стояла ещё глухая ночь. Она висела над посёлком – ни звука, ни огонька, ни лая брехливой собаки. Той, вероятно, не хотелось покидать сухую конуру, и она нежилась на охапке сена.
Все звёзды, однако, уже затухли, кроме одной.
«Венера, кажется, - подумал Сергей. – Она раскалена и на ней нет жизни. А дальше, на других планетах? Наверное, всё же есть. И люди есть, и разум есть, и не важно, какая у них голова, руки и туловище – важно, что они тоже думают и переживают. Так же, как я, мучаются, ищут ответы на свои вопросы, преодолевают трудности. И топчут уродливыми ногами свою планету, а как оттопчут отмеренный срок – умирают».
- Тьфу! Залезет же в голову такая ересь! – негромко ругнул себя Сергей и, решительно швырнув сигарету в самодельную урну, шагнул в дом.
Катерина в эту ночь спала урывками, ворочалась в постели с боку на бок. Размышляла вновь и вновь, почему же всё так печально сложилось. В коротком промежутке сна она увидела себя на свадьбе у друга Сергея. Их первая ночь с Сергеем наедине. Сергей, слегка хмельной, сильный и горячий, до утра не выпускал её из своих объятий. Катерина в избытке страсти бессвязно бормотала:
- Раздавишь, медведь. Не надо… Ой, Серёженька, милый, это не ночь – симфония какая-то… такого не бывает… не может быть…сказка моя… отрава моя…
Катерина проснулась от собственных стонов, она словно побывала в реальности той ночи, сполна испытав давно забытые ощущения.
«Да, да, да… Всё это было, было, было… И больше уже никогда не повторится… Ты сама всё испортила, растоптала», - отчётливо послышался чей-то тихий вкрадчивый голос. Катя испуганно оглянулась по сторонам, взглянула на потолок.
«Что это было? – со страхом подумала она. – Схожу с ума? Нет? Надо позвать Серёжу, встать на колени и просить прощения. Стоять и умолять!» - Катя приподнялась, села в постели.
«Нет, невозможно, бесполезно. Ты же хорошо знаешь Сергея, не простит он, никогда».
Катя опять откинулась на подушку и тихонько заплакала.
Когда утро набрало силу, Сергей пошёл в церковь. Он и сам не знал, по какой причине отправился туда. Вспомнил, как перед отправкой на флот мать почти силком отправила его в храм божий.
Стесняясь друзей, втайне от них, он всё-таки исполнил волю матери. Потом, когда он чудом остался жив после тяжёлых ножевых ранений и возвратился домой, мать неоднократно говорила ему, что от смерти его спас Бог.
Сегодня никто не заставлял его посетить святое место. Только кто-то невидимый, как будто подтолкнул с утра, и он пошёл.
Трёхглавая церковь, казалось, была навечно посажена на высоком холме. Купола виделись тёмными и мрачными, хотя позолота была свежей, не облезлой, и всё вокруг было мрачным и серым. Других красок Сергей просто не замечал.
У церкви с утра было безлюдно, лишь чёрное вороньё с надрывным карканьем проносилось над колокольней.
Он несмело взялся за большую ручку на зелёной двери, потянул на себя и вошёл в храм. Тихо прошёл по залу, остановился у икон. Ему показалось, что лики святых обращены только в его сторону.
Сергей плохо разбирался в них, изображённых на иконах, и поэтому, помедлив, подошёл к изображению Святого Ангела-хранителя. Его он узнал по крыльям. Когда-то, в далёком детстве, по просьбе бабушки, очень набожной старушки, матери отца, он составлял на тетрадном листке два списка – усопших и здравствующих.
- Боженька наш отблагодарит тебя, внучек, - говорила бабушка, брала списки и отправлялась в церковь.
Там она ставила свечи и усердно молилась за живых и умерших, отвешивая земные поклоны, касаясь головой пола. Несколько раз маленький Серёжка ходил за ней следом и удивлялся: вот так бабка! Простоять на коленях несколько часов, сгибаясь до самого пола – невероятно! Он выходил из церкви, прятался в кустах и пытался повторить всё то, что проделывала бабка. Ноги затекали, ныла спина.
Ещё он выучил несколько молитв и помнил их до сегодняшнего дня, удивляя иногда своих друзей.
- Ангел Божий, хранитель мой святой, данный мне с небес от Бога на сохранение, - зашептали его губы, - усердно молю тебя: ты меня ныне просвети и от всякого зла сохрани, к доброму делу наставь и на путь спасения направь. Аминь.
Некоторое время он стоял, не шевелясь. Потом развернулся и пошёл, не перекрестившись, к выходу.
Не заходя домой, отправился к родителям. Мать была на кухне и гремела кастрюлями. На плите у неё что-то шипело и шкворчало.
- Я пришёл, мама, как ты просила, - не здороваясь, произнёс Сергей тихо и спокойно. Его голос был бесцветен и не содержал эмоций.
Он прислонился к дверному косяку в ожидании. Мать, не разворачиваясь лицом к сыну, продолжая помешивать в чугунке деревянной ложкой, спросила:
- Уезжаешь?
- Да.
- Когда?
- Вечером, с шестичасовой электричкой.
- Отец сказывал, надолго.
- На полгода.
- Какая лихоманка понесла тебя туда?
- Военкомат призвал на переподготовку. Я – офицер в запасе, обязан периодически проходить переобучение.
На стене висело старое мутное от времени зеркало. В его отражении он увидел, как сощурились в недоброй усмешке глаза матери. Она отошла от плиты, посмотрела внимательно на сына и медленно, растягивая слова, певуче проговорила:
- Может, ты сам… напросился? От Катьки бежишь? Дочь свою на любовника ейного оставляешь?
- Думай, что хочешь. У меня нет желания обсуждать сплетни Кутеихи.
- Дурень ты, Серёга, ой, какой дурень! Разве можно так жить?
- Как?
- С непутёвой женой, в ссоре с родителями. Оскалили зубы с Катькой на всех, как волки. В посёлке чужими стали, люди шарахаются от вас.
- Ладно, мама, говори, что хотела, да я пошёл. Собираться надо.
- Хочешь послушать моего совета?
- Готов выслушать.
- Отслужишь – домой вертайся, в армии не оставайся. Катьку брось и забудь. Ты ещё молодой, найдётся для тебя хорошая женщина.
- Всё? Больше ничего не добавишь?
- Ничегошеньки ты, дурак, так и не понял, - сокрушённо сказала мать. – И понимать не хочешь, вижу. Сходи в церковь перед дорогой.
- Был уже. А что мне делать дальше – решу сам. Всё, мама, прощай.
- Прощай, сын. Храни тебя Господь. Отцу что передать, когда вернётся?
- Ему я вчера всё сказал, что хотел.
Сергей вышел, за ним захлопнулась дверь родного очага. Тяжёлые мысли залегли в голове, и не было никаких желаний – ни духовных, ни физических. Ничего не радовало, организм находился в напряжении, и расслабляться не желал.
Подходило время расставания.
Катя ходила по дому из комнаты в комнату и постоянно плакала. Волосы её выбились из-под косынки, которую она повязывала по утрам, находясь на кухне, и упали большой прядью на мокрую от слёз щёку. В эту минуту она показалась Сергею старше своих лет. Грудь её часто поднималась, туго натягивая кофту из китайского шёлка.
«Пополнела, - подумал Сергей. – И когда только успела? Всё вроде худощавой была. Не заметил».
Широко открытыми глазами Катя уставилась на мужа. В них поселился страх и растерянность. Сергей подошёл к ней, обнял, ощутил вздрагивающее тело. Ему вдруг показалось, что жена хочет упасть перед ним на колени. Зрачки были неподвижны, в уголках глаз стояли слёзы. Она положила голову Сергею на грудь, затихла. Ей с трудом верилось, что обнимает она его, возможно, в последний раз. Шмыгнув носом, Катя спросила:
- Серёжа, милый, зачем ты едешь в Афганистан? Искать приключений? Скажи, тебе со мной было хорошо?
- Я был счастлив все годы после свадьбы. Счастлив, пока ты не предала меня и отдалилась.
- Серёжа, если ты простишь меня, обещаю: всё будет по-прежнему, вот увидишь. Я стану преданной тебе, рабыней, если хочешь. Только не уходи от меня, то есть, от нас с Анюткой. Не смогу я без тебя, не отпущу. Прости, пожалуйста, я согласна на любое твоё условие. Чует моё сердце, добром не кончится твоя служба. Там – грязь, ужас, смерть.
- Ладно, будет тебе. Успокойся, - спазмы перехватили горло Сергея, он говорил тихо, отрывисто. – Поплачь, легче будет. Дочку береги. За меня не беспокойся. Всё будет хорошо. Деньги получишь через месяц. Не жалей. Трать, но излишеств не допускай. Кутеихе не поддавайся, не уступай. Ну а с Семёном… решай сама. Прислушайся к своему сердцу. Всё. Мне пора. Он вынул ключи от дома, повертел за колечко, подбросил на ладони и положил на стол.
- Наивно полагать, что прошлое можно вернуть, - сказал он. – Даже если стараться для этого будем оба. Возврата к прошлому нет.
Катя подошла к окну, открыла створки. Свежий ветер с реки ворвался в комнату.
- Видишь дочь? Тебе её не жаль? – Катерина пустила в ход последний свой аргумент. – Неужели ты не хочешь, чтобы Анютка была счастлива?
- Не пытайся меня разжалобить, бесполезна твоя уловка. Проживёте как-нибудь, - хрипло выдавил Сергей. – Ты приспособишься, в этом я не сомневаюсь.
Он посмотрел в окно. Анютка играла с увлечением прибрежной галькой, ползая на коленках. Ком жалости застрял в горле, во рту накопилась горькая слюна.
«Что-то с ней станется?» - подумалось ему. На миг он представил, как дочь тянет свои ручонки к чужому мужчине. Ему стало не по себе.
- Я не пойду к ней, не стану мешать. Объясни ей, что папа уехал в командировку, надолго. Ну, прощай, - Сергей неловко привлёк к себе Катю на пару секунд, почувствовав ком в горле, и тут же отстранился от неё. Решительно взял рюкзак и, не оборачиваясь, быстро вышел во двор.
В восемнадцать ноль-ноль, издав прощальный свисток, электричка плавно отошла от перрона, набирая скорость. В одном из вагонов, прижавшись к стене, сидел Сергей Митрофанов…