Могильщик

        Уже полгода как Филя жил на Монгоре. Добираться до него было никак не меньше часа, да еще с пересадками с одного автобуса на другой. Так что после того как наш Конный двор расселили по другим районам города, я бывал у него всего раза два или три. Зато он бывал у меня гораздо чаще.
        Это и понятно. Моему отцу, работавшему на комбайновом заводе контрольным мастером, из-за расширения которого нас и разбросали по разным сторонам, квартиру дали в самом центре города. Здесь было гораздо интереснее. Было на что посмотреть и куда сходить.

        Школа, где я учился, была в пяти минутах ходьбы от дома, так что на большой перемене я иногда бегал домой перекусить, чтобы сэкономить карманные деньги, отпущенные на школьный обед. До Кузнецкого парка рядом со школой - три минуты. Сразу за парком городской драмтеатр, а с ним рядом еще один парк – Детский, с качелями и каруселями. До центрального кинотеатра «Художественный» те же пять минут только в другую сторону.

        До магазина «Спорттовары» - две минуты. Да что там говорить! Даже хлебный магазин был в том самом доме, где мы сейчас жили. С учетом того, что с Конного двора за хлебом надо было ходить в магазин на Жареном бугре, а это минут двадцать в одну сторону, преимущества были налицо.

        Сережа Аникеев, он же Филя, был моим родственником – двоюродным дядей, хотя был на несколько месяцев младше меня. Вот эти родственные связи мы и поддерживали, общались. С другими пацанами с нашего двора что я, что он виделись гораздо реже.
        Тагир и Серега Торгашов, переехали на Гидротурбинный. Это та же окраина, как и Монгора, только в другой стороне. Ехать туда надо было тоже почти час, правда, без пересадки.
        Мишка Бирюков, как и Филя, попал на Монгору, но жил еще дальше него. А вот куда уехал Женька Алексеев, из наших не знал никто. Так что после переезда мы с ним не виделись ни разу.

        Филя никогда не отличался большой тягой к знаниям. После восьмого класса на школу он забил, поболтался несколько месяцев, но потом под нажимом отца устроился в какую-то шарашкину контору, типа ЖЭУ, недалеко от дома.
        Работал он как подросток неполный рабочий день и периодически выбирался ко мне. Хороших дружков у себя на Горе он, похоже, так и не завел.

        Сейчас Филя сидел на диване в моей комнате и рассматривал самые последние фотографии с Конного двора, которые я все не мог распечатать. Сначала  из-за переезда и неразобранных вещей, потом долго не мог придумать, где разместить все фотографические причиндалы, доставшиеся мне в наследство от отца.
        Для печати была нужна абсолютно темная комната с красным фонарем, под которую, не придумав ничего лучшего, я все же приспособил ванную. Печатать эти фотографии в фотостудии, куда я ходил, повышая свое репортерское мастерство, было никак невозможно.

        Серега с удовольствием перебирал фотки, сделанные в один из последних дней перед переездом, где мы всей пацанской дворовой компанией отмечали это событие. Самой козырной, на мой взгляд, была фотография, где он, на фоне деревянного разваливающегося забора, заросшего высоченной травой,  согнувшийся, с поднятым воротником пальто, как настоящий алкаш - туберкулезник, наливал из бутылки «Солнцедар» в стеклянную банку из-под майонеза, которую протягивал Женька.
        Тот выглядел еще живописнее – в шапке – ушанке с одним опушенным ухом и дрожащей сигаретой в другой руке, от кончика которой вился красивый легкий дымок.

        Картинка получилась на загляденье – не зря я уже два года ходил в фотостудию. По ней можно было предположить, что дружки мои страдают с жестокого похмелья и даже трясутся от нетерпенья выпить. Этот тремор легко читался по слегка смазанным контурам и сигареты, и бутылки.
        Понятно, что это была постановка – кроме вина, конечно, но эту фотографию родителям лучше было не видеть. Другие были ничуть не лучше.

        Налюбовавшись, Филя отложил фотки в сторону и стал теребить свои давно не стриженые патлы. Он всегда мечтал отрастить шевелюру, как у Битлов, чтобы скрыть свои большие уши, но это не получалось, да и, наверное, в принципе было невозможно.
        У известной четверки волосы были густые, аккуратно постриженные и делали их симпатичными. Филины кудри были совершенно не густые, прямые, больше русые, чем темные и свисали с ушей как сосульки. К тому же он особо не заморачивался их чистотой, хотя сейчас жил в квартире с центральным отоплением и ванной.

        Эта привычка моего дружка – теребить волосы и чесать затылок, перед тем как сказать что-то значимое, была давно известна, и я понял, что сегодня он приехал специально сообщить что-то сногсшибательное.

        - Ты знаешь, что у мужа моей Вальки отец на старом кладбище работает? – помолчав минуту, заявил он.

        Ничего себе начало! Интересно, какое будет продолжение?
Его старшую сестру Валентину,  мою двоюродную тетку, я, конечно, знал. И мужа ее, Гришу, тоже знал. Да и на кладбище этом, про которое Филя заикнулся, мы разок бывали на родительский день. Вернее, после, под вечер, когда поминавшие умерших родственников посетители практически разошлись.
        Вот тогда он и говорил, что дядя Паша, отец этого самого Гриши, приглашал его в тот день приехать, побродить по могилкам, пособирать оставленные поминальные конфетки. Тогда я и составил ему компанию.

        Правда, конфет, да и других угощений, мы полные закрома не насобирали. Так, по нескольку штук... Вот фантиков было больше чем достаточно. Живущие в большом количестве по соседству с кладбищем грачи, сделали это гораздо быстрее и эффективнее. Как они умудрялись разворачивать конфеты – загадка.
        Видеть тогда этого дядю Пашу я не видел, но имя было на слуху.

        - Ему надо завтра могилу выкопать, - опять помолчав, добавил Филя.
        Я, честно говоря, ничего не понял – кому ему? Дяде Паше? Он что, умер?
        - Ты не телись давай, - подстегнул я Филю. - Почаще и поподробнее.
        Да и интересно все же - при чем здесь я.

        Тут он наконец включился и заговорил без остановки.
        - На старом кладбище свободной земли практически нет. Его скоро вообще закрывать собираются. Сейчас могилы уже на косогоре в сторону Волги копают. А это неудобно. Памятники ставить затруднительно, ходить неловко. Особенно после дождя. Скользко… Да и от центрального входа далеко… Пока дойдёшь…
        Те, у кого денежки есть, хоронят родственников поближе. При желании место для могилы найти можно и на ровном участке, и от ворот недалеко. Правда стоит это прилично. Сколько – не знаю, но только за копку могилы полтинник платят. Секешь? – он уставился на меня, пытаясь понять, доходит до меня или нет.
        Честно говоря – пока не очень.

        - Командует всем этим дядя Паша, Гришкин отец. Я думаю, что он сам это все и замутил, когда директором там стал. Лет пятнадцать назад уже. Специально местечки для этого в свое время оставлял, а сейчас вот пригодились. Пользуется...
        Обычно у него такие могилы Гришка копает. Сам-то он уже старый. Своих работяг, кто на окладе, сюда не подпускает – не дай Бог до начальства дойдет.
       
        Короче… Ему послезавтра такая могила край нужна, пообещал кому-то. А Гришка сегодня как раз в командировку уезжает. Он мне предложил его подменить, с Пашей своим согласовал. А мне завтра тоже на работу. Может ты выкопаешь? – он с надеждой уставился на меня. – Полтинник - деньги хорошие за два часа работы. Сколько мы этой земли на Конном дворе перекидали? – добавил он, рассчитывая, что работа с лопатой меня не напугает.

        Естественно… Сколько мы земли и навоза только в поисках червей перелопатили!? Ужас! По несколько кубометров на брата придется. А ведь еще свои огороды, грядки, картошка…
        Нет, нас этим точно не напугаешь.

        Интерес Фили стал мне понятен. Хочет помочь родственничку, да и на будущее задел оставить. Может сам когда могилки покопает… Деньги, действительно, хорошие.
        У меня мать за месяц работы табельщиком на заводе чуть меньше сотни получала, а тут за два, пусть даже за три часа – полтинник. Впечатляет.
Сколько же тогда сам Паша получает?..

        Никаких планов на завтрашний день у меня не было, а вот желание заработать пятьдесят рублей было. Небольшой денежный ручеек в виде тридцати шестирублёвой зарплаты за озвучивание заводской радиогазеты, из которого большая часть отправлялась в семейный бюджет, летом иссякал.
        Наш шеф, Владимир Михайлович, директор БТИ, отправлялся в отпуск, большая часть ребят, посещавших фотокиностудию, где газета записывалась, разъезжалась, так что летом занятий не было. Не было записи, не было и заработка.
        Так что этот полтинник был бы хорошим подспорьем во время летних каникул.
        Я согласился.

        Вставить пришлось чуть ли не в шесть утра. С Филей мы договорились встретиться на автобусной остановке возле школы ровно в семь. Причем он будет ехать на «шестерке», идущей как раз до кладбища, а я буду ждать его на улице. Главное не просмотреть друг друга.
        Утром я задался вопросом – а как часто ходит этот автобус? Удивительно, но ни ему, ни мне эта мысль не пришла в голову раньше. Может всего раз в час? Так что, подстраховавшись, уже без десяти семь я торчал на остановке, выглядывая заветную «шестерку».

        Автобусов проходило много, но нужный показался только в четверть восьмого. Пассажиров в эти ранние часы было не много, на подножках никто не висел, так что своего дружка я увидел сразу. Перегнувшись через поручень, отгораживающий задние сиденья от двери, он, чуть ли не наполовину высунулся наружу и махал мне рукой.
        Свободные места были где-то возле водительской кабины, но я предпочел остаться рядом с Филей, который из чувства солидарности тоже оставил свое заднее место и встал рядом со мной. Так мы и простояли почти тридцать минут, пока автобус, подъезжая к конечной, не стал пустеть.

        Время неумолимо приближалось к восьми, когда Серега уже должен быть на работе, но на мой вопрос, не боится ли он опоздать, Филя просто  отмахнулся и заявил:
        - Там все равно с утра делать нечего. Пока наряд дадут, то да се… Скажу - живот прихватило. Может и вообще отпустят.
        Эта мысль ему так понравилась, что он стал ее развивать, уточняя у меня симптомы кишечных болезней. Как будто я врач… Сошлись на том, что главный симптом это понос, потом уж все остальное - тошнота, рвота, боль в животе…

        Года три назад в пойме Волги была неприятная ситуация, что-то похожее на холеру, о которой трубили все газеты. Так что, кое-какие симптомы я помнил и с удовольствием делился ими с потенциальным помощником, рассчитывая, что если его отпустят, он приедет и поможет. Вдвоем-то веселее.

        На конечной остановке с мрачным названием «Кладбище» кроме нас с Филей вышли еще несколько человек. Двое направились в строну виднеющейся сквозь заросли кустов давно некрашеной ограды, остальные подались в противоположную к расположенным вдалеке домам.
        К погосту вела вполне накатанная дорога, заканчивающаяся на небольшой площадке возле высоких ворот из металлических прутьев с наваренными восьмиконечными православными крестами. В отличие от ограды ворота поблескивали свежей серебрянкой. Кресты были покрашены бронзовой краской.

        Чуть дальше от ворот стоял добротный деревянный дом, в котором, безусловно, жили. Возле входной двери была укреплена кнопка электрического звонка. С торца дома до уровня окна возвышалась небольшая поленница. Несколько не  расколотых березовых чурбаков валялись чуть в стороне. В одном из них даже торчал заклиненный колун.
        За домом располагалось несколько хозяйственных построек, и даже небольшой стожок сена, расположившийся рядом с пустующим загоном. С другой стороны на вбитом в землю колу был укреплен металлический  умывальник, под которым была небольшая высыхающая лужица. Умывальник, кстати, тоже был покрашен серебрянкой.

        Как можно было жить рядом с кладбищем, я не представлял, и немного растерялся, подотстал от чувствовавшего себя как рыба в воде своего провожатого. Филя, похоже, бывал здесь не раз, и смело направился к дому, а ему навстречу уже спешил улыбающейся пожилой, но еще достаточно крепкий мужчина.
        Они поздоровались за руку, хотя мой дружок годился этому мужику во внуки, потом о чем-то заговорили, периодически поглядывая на меня. Улыбка медленно сошла с лица, как я понял, дяди Паши, оно стало строгим и задумчивым.
        Понятно, что Филина работа  на государство нарушила все его планы, но, похоже, деваться ему было некуда, и он направился ко мне.

        Дядя Паша остановился метрах в трех, склонив голову набок, оценивающе посмотрел на меня, наверное, сравнивая с Филей и прикидывая мои шансы. Тот, конечно, был покрепче и повыше, но и я хлюпиком не выглядел.
        - Справишься? – с сомнением наконец-то решил заговорить он с кандидатом в контрактники.
        Ну надо же! Отец родной… А если не справлюсь, что тогда делать будешь?
        Уточнять этого я, конечно, не стал, а сделав независимый вид и придав себе уверенности, цыкнул зубами:
        - Не вопрос…
        Хотел еще для убедительности сплюнуть, но вовремя подумал, что это уже будет перебор. Паша заулыбался - моя позиция ему однозначно понравилась.
        - Тогда пошли за инструментом, - он разгульно махнул рукой и направился во двор.

          Из сарайчика, отомкнув замок, хозяин достал штыковую лопату, совковую с заостренным носом, прямую подборку и лом с приваренным на конце топорищем. Во второй заход вытащил какую-то длинную оструганную рейку и сколоченную из таких же реек прямоугольную конструкцию.
        Присмотревшись к рейке, я увидел нанесенные чернилами деления и понял, что это линейка и по аналогии понял, что конструкция не что иное, как  шаблон размеров могилы, которую мне и предстояло вырыть.

        Створки кладбищенских ворот были замотаны внушительной цепью с приваренными на концах кольцами, замкнутыми не менее серьезным замком, поэтому мы прошли на территорию через калитку рядом с ними.
        С этой стороны тоже была небольшая площадка, от которой в стороны отходили три аллеи – улицы. По краям площади от самой ограды и вдоль улиц уже располагались могилы.

        Некоторые выглядели достаточно ухоженными. Они были огорожены невысокими покрашенными оградками в виде металлических прутьев с расплющенными и заостренными верхушками, напоминающими наконечники  копий, или мощных цепей, укрепленных на врытых в землю трубах с приваренными наверху шарами. Травы на таких могилах практически не было, а вот снаружи оградок встречались пучки засохшей пожелтевшей травы, которую скорбящие родственники не удосужились унести в контейнер возле ворот. Главное, чтобы внутри у них было чисто.

        Надгробия в таких оградах встречались разные. Большей частью это были металлические сварные памятники в виде четырёхгранных пирамид с венчающими их либо звездами, либо крестами. Удивительно, но практически все они были покрашены синей краской, если не считать звездочек на верхушках. Те, естественно, были красными.
        Иногда вместо синей краски в дело шла серебрянка, и какой цвет смотрелся симпатичнее я для себя так и не решил.

        Реже встречались отлитые из бетона стелы с тумбами и цветниками, с укрепленными на стелах овальными фотографиями на металле.  Смотрелись эти сооружения более монументально, были самых разных форм и размеров.
Возле этих памятников, где легко читались душещипательные эпитафии, стояли ритуальные траурные цветы, либо укрепленные в земле цветника, либо в горшках на высокой ножке.
        Но были и настоящие цветы, рассаженные прямо в цветнике. И таких могил было достаточно. Какое здесь было разнообразие цвета: и белый, и розовый, и синий, и желтый, и пятнистый… Из них узнаваемыми для меня были только ландыши, да незабудки, остальные я если и видел, то названия точно не знал.

        Другие могилки, давно забытые и заброшенные, представляли собой невысокие земляные холмики безо всякой ограды заросшие травой с давно некрашеными металлическими памятниками или вкопанными в землю, растрескивающимися деревянными крестами, на которых трудно или совсем невозможно было прочитать ни фамилию, ни даты жизни и смерти похороненного.

        Смотреть на все это было интересно, и я немного отстал от спешащего дяди Паши и Фили, едва поспевающего за ним. Паша, легко размахивая деревянной линейкой – остальные инструменты несли мы с Серегой, направился по центральной аллее, но вскоре свернул на одну из тропинок, в изобилии петляющих между могилами.
        Метрах в двадцати от дороги возвышалась небольшая березовая рощица, скорее всего, росшая здесь еще до открытия кладбища. Березы с пышными и густыми кронами высотой были никак не меньше десяти - пятнадцати метров, да и толщина ствола была впечатляющей.

        В животе у меня неприятно екнуло – а ну как среди берез могилу копать придется? А там корни с руку толщиной, да и тонких хватает. Может поэтому лом с приваренным топорищем взяли? Тогда понятно, почему полтинник за одну могилу платят.
        Но оказалось, что переживал я напрасно. За рощей располагалась небольшая поляна, заросшая только травой и застроенная в основном по периметру могилами, большей частью ухоженными. В центре поляны смело можно было выкопать не одну, а еще две или даже три могилы.
        Дальше захоронения опять располагались так тесно, что порой между оградками можно было протиснуться только с большим трудом.

        Паша, остановившись на самой середине поляны, по-хозяйски осмотрелся, что-то прикинул в уме, забрал у моего напарника шаблон и стал перекладывать его с одного места на другое. Ясно, что планировал и подыскивал самый выгодный вариант по размещению на этом пятачке еще пары могил. Это ведь деньги!
        Ему что-то все не нравилось, но минут через пять он все же притормозил, оставил шаблон на земле и, повернувшись ко мне, удовлетворенно произнес:
        - Ну вот… Здесь и будешь копать. Все строго по шаблону. Глубина – метр восемьдесят. Землю кидаешь в эту сторону, а с этой гроб заносить будут. Так подойти удобнее. Все понятно?

        Я не придумал ничего лучшего, как сказать:
        - Ясен пень… - и опять цыкнул зубами.
        Паша буквально вытаращил глаза, в изумлении посмотрел на меня еще раз и чуть ли не заржал в полный голос.
        - Ну – ну… - наконец произнес он, - посмотрим… - Потом обратился сразу к нам обоим. – Я сейчас ненадолго отъеду. После обеда вернусь. Надеюсь, в работе ты будешь более активен, чем в разговоре. Ты со мной? – это уже к Филе.
        Так я остался один на старом кладбище.

        Солнце поднялось уже достаточно высоко, но палящего зноя пока еще не было. Притаившиеся в траве кузнечики завели свои скрипучие песни, загудели шмели, рыскающие по цветам в поисках нектара, но вот даже малейшего ветерка не было абсолютно. Предстоящий день обещал быть жарким. Так что надо было приниматься за работу, начинать копать могилу, чтобы управиться к ожидаемому раскаленному полдню.
        Только тут я сообразил, что в спешке не захватил с собой ни воды, ни какого-никакого перекуса. Вода – ладно, думаю, что найду здесь, набирают же хозяева кладбища где-то воду. Может колонка, или колодец какой есть. А вот с едой проблемы… Кормить на такой работе не обещали.
        Так что надо начинать быстрее, чтобы закончить к тому моменту, когда силы окончательно покинут меня. Что такое может произойти, я не исключал.

        Дерн я прорезал штыковкой на всю глубину лопаты точно по шаблону. Потом аккуратно убрал его и стал срезать этот природный газон более – менее правильными квадратами, складируя их в сторонке. Я понимал, что эта дернина может пригодиться для укрепления надгробного холмика. Пусть такого задания мне дано не было, но я привык делать порученное дело на совесть.

        Для того, чтобы снять один верхний слой у меня ушло минут пятнадцать - двадцать, а глубина будущей ста восьмидесяти сантиметровой могилы не превысила даже пятнадцати. Пришлось ускоряться.
        Дальше дело пошло веселей, поскольку почва здесь было глинистой и никаких корней больше не попадалось. Еще через полчаса я стоял в яме уже по колено, не зная радоваться или огорчаться.

        Не прекращая работы я стал рассуждать. Для того чтобы углубиться на полметра мне понадобился почти час. Для того чтобы погрузиться в яму с головой, а рост у меня сто шестьдесят пять, потребуется по меньшей мере … полметра и еще полметра – это два часа, да еще тридцать сантиметров – это минут сорок – сорок пять. Итого: чуть меньше трех часов.
        В целом не много, но это при условии, что я буду двигаться в глубину с тем же темпом, что и сейчас. А это вряд ли…

        Уже сейчас я начал ощущать, что копать глину становится труднее. Она превратилась в какой-то монолит - стала плотнее, жестче, и прикладывать силы требовалось больше. Лопата уже не входила в землю как нож в масло, а буквально вгрызалась в нее, но и то на пол штыка, хотя упирался я достаточно.
        На последующее десяти сантиметровое углубление потребовалось даже больше времени, чем на самый первый слой с дерном. Надо было что-то менять.

        Я решил отдохнуть и подумать. Пристроился на краю могилы, свесил ноги вниз, а потом вообще растянулся на травке, заложив руки за голову. Хорошо, что  я сделал это заранее, иначе впечатался бы затылком в брошенный здесь и забытый лом с топорищем.
        Решение-то, оказывается, лежало на поверхности! Для чего это Паша прихватил из дома этого тяжеленного металлического монстра? Ну не просто так же! Не для того, чтобы мы с Филей просто мускулатуру развивали.
        Зимой такими штуками дворники сбивают лед на скользких дорожках. А сейчас?.. А сейчас будем землю…

        Еще через минуту я уже активно махал металлически землерубом и с удовольствием наблюдал какими впечатляющими пластами отходит спрессованная глина.
        А еще через пять минут в плечах появилась такая тяжесть, что широко известное изречение «свинцовая тяжесть», характеризующее крайнюю степень утомляемости, показалось мне детским лепетом.
        А ведь надо было еще землю лопатой зачистить, да наверх выбросить…

        Короче, я опять улегся отдыхать…
        Когда боль немного отпустила, пришлось вставать и начинать все сначала. Но сейчас я поступил хитрее – не стал спускаться в могилу, а крушил землю сверху, затрачивая силы только на подъем тяжеленого лома, а уж падал он сам, своим весом и острым лезвием топора отсекая пласты слежавшейся и утрамбованной земли. И пусть они были меньше, чем минуту назад, но работать стало легче.

        Периодически, когда плечи опять начинали гудеть, я давал работу ногам – спускался в яму и копал, копал… Потом, когда боль отпускала, зачищал и выбрасывал землю, которую удавалось наковырять. Пусть понемногу, но все же дело продвигалось.

        Через какое-то время я, пытаясь выбраться из могилы, с удивлением обнаружил, что сделать это не так уж и просто. Пришлось подпрыгнуть, опереться в край ямы прямыми  руками, а потом уж закидывать поочередно ноги и на пузе отползать от места будущего захоронения.
        Мне стало интересно – сколько я же накопал? Рейка – линейка показала, что уже метр тридцать. Однако дело движется, оказывается.

        Воодушевление от проделанной работы после измерения глубины копаемой могилы длилось недолго. Уж очень много сил было отдано. Вскоре оно сменилось глубокой апатией.
        Чувство голода, жестоко терзавшее час назад мой желудок, постепенно сменилось каким-то тоскливо сосущим неприятным ощущением в верхней половине живота. Даже жажда все еще дающая себя знать переместилась куда-то на задний план. Не хотелось ничего, кроме как лечь, подтянуть ноги к животу и закрыть глаза.

        Но через пять минут, несмотря на серьезные проблемы с мышцами, да и с общим самочувствием в целом, пришлось браться за работу. Я считал себя человеком ответственным, и подводить пусть даже не знакомого мне Пашу не хотелось.
        Рубить землю сверху стало неудобно – уже не хватало длины этой металлической конструкции. Пришлось прыгать в могилу, подтащив весь шанцевый инструмент к ее краю. Развернуться среди высоких стен на двух квадратных метрах было непросто, приходилось приспосабливаться, крутиться, но все же процесс потихоньку двигался.

        Периодически я менял лом на штыковку, штыковку на подборку, потом начинал все сначала. Бросать землю наверх становилось все сложнее. Периодически часть ее предательски возвращалась назад, ссыпаясь с высокого холма, подкрадывающегося к самому краю могилы. Закидывать землю за холм у меня просто не хватало сил.

        Делать перерывы на кратковременный отдых приходилось все чаще. Вылезать с такой глубины, затрачивая массу усилий, чтобы пять минут поваляться на траве, было глупо, и я устраивал перекур прямо в могиле. Садился на землю, прислонившись к стене, вытягивал ноги и закрывал глаза. Вернее, закрывались они сами, поскольку смотреть внутри было не на что.

        В какой-то из этих моментов я не просто закрыл глаза, а, похоже, отрубился, поскольку очнулся от громкого веселого голоса:
        - Серый, ты что под себя эту домовину построил? Здесь решил остаться? Уже примеряешься?
        На фоне голубого прямоугольника неба маячила улыбающаяся Филина физиономия. Ну наконец-то…
        - Ты чего так долго? – пытаясь подняться, пробурчал я, внутренне радуясь появлению дружка.
        Теперь дело пойдет веселей. Да и из ямы выбраться будет проще - как-то незаметно ее края оказались уже выше моей головы.

        - Да не отпустили, прикинь… - продолжая улыбаться, с фальшивым  возмущением заявил он. – Больного человека… не отпустили…
        Напарник, похоже, сам поверил в свою мнимую болезнь, симптомы которой мы усиленно вспоминали несколько часов назад.

        Посмотрев на огромную кучу глины возле могилы, Филя решил тут же измерить глубину получившейся ямы – не пора ли мне уже выбираться наверх. Оказалось – не пора. Рейка – линейка показала, что до полного триумфа не хватает буквально десяти сантиметров глубины. Пришлось снова браться за лопату. Меняться с напарником из-за каких-то жалких сантиметров не хотелось – я дольше из ямы выбираться буду.

        Но мои стремления к победе так бы и остались не реализованными, во всяком случае, в ближайшее время, если бы не Филя.
        С удивлением, а больше с сожалением посмотрев на мелкие комочки глины, вылетающие из-под штыка лопаты после моих скромных ударов, он молча лег на живот, свесился в могилу, и замахал землерубом что твой молотобоец. Я едва успевал уворачиваться и от ударов и от летящих огромных комков земли.

        Через десять минут все было кончено. Глубина была точно метр восемьдесят. Подровняв стены и зачистив дно, я не без помощи дружка выбрался наружу. Уцепился за лопату, которую Филя потащил наверх как трактор – я едва поспевал упираться ногами в стены.

        Но на этом мои злоключения не кончились.
        Паши не оказалось дома, а его жена, с которой Филя на правах какого-то родственника отправился на переговоры, заявила, что, дескать, она абсолютно не в теме, и никаких поручений по денежным расчётам муж ей не давал. Хотите – ждите, хотите – завтра приезжайте. Не факт, что он сегодня вернется.

        Ошарашенный, я молча сидел возле поленницы на одном из не расколотых чурбаков и думал, что делать дальше? Ждать? Сереге завтра на работу, а без него я вряд ли поеду. Паша может завтра меня и не узнать. Видел-то мельком… А может и специально не узнает…
        Полтинника было жалко.

        Насупленный Филя, понимая, что это он втянул меня в непредсказуемую авантюру, молча стоял рядом, потом отчаянно махнул рукой, пристроился на соседнем чурбане и решительно заявил:
        - Будем ждать!

        В колодце за домом мы набрали полное ведро воды, и я выдул, наверное, литра два, после чего чувство голода, придавленное таким большим объёмом, осталось где-то на самом донышке желудка, поэтому я легко согласился.
        Шипящий звук открывающихся и закрывающихся автобусных дверей на остановке отсюда был хорошо слышен, и каждый раз мы поднимали головы, надеясь увидеть потерявшегося хозяина кладбища. Но… увы… В последний час ни один человек, выходя из автобуса, не повернул в строну кладбища. А автобусы появлялись все реже и реже…

        В небольшом окошке  в торце дома периодически показывалось лицо Пашиной жены, и очевидно поняв, что мы будем стоять, вернее, сидеть до конца с жалостливой миной на лице она, наконец, появилась перед нами. Из кармана длинного цветастого передника эта высокая, нескладная женщина достала денежную купюру фиолетового цвета.
        - У меня вот есть двадцать пять рублей… Возьмите… За остальным завтра приедете. Что вы сидите-то так долго? Вас и дома, поди, потеряли? – вроде бы с заботливым участием произнесла она.
        Только вот искренним оно было или мнимым понять было сложно.
        Мы вежливо отказались, обещая дождаться хозяина.

        Паша появился еще через полчаса. Причем появился ниоткуда, вроде бы вышел из ворот кладбища, но как он там оказался, оставалось неясным. Никакого автобуса за эти полчаса не было. Во всяком случае, ничего похожего на звук открывающихся автобусных дверей мы не слышали.

        Заметив, что мы его увидели и поднимаемся навстречу, он заулыбался, разве, что руки не распростер.
        - Ну, молодцы… Дождались таки. А я вот задержался по делам… Да и могилку сразу решил посмотреть. Завернул на минутку… Молодцы! Вроде все в норме.
Он говорил еще что-то веселое, но в глаза почему-то не смотрел. Может стыдно стало, что так долго ждать заставил. А может еще что…
        Получив заветный полтинник, мы оставили все эти проблемы за спиной.

        Правда, автобуса пришлось ждать еще полчаса. Я выпрыгнул на остановке возле школы, откуда мне было пять минут до дома, а моему дружку предстояло добираться еще целый час. Ни о каких деньгах для себя он даже не заикнулся, но я уже представлял, как мы отметим эту «могильную эпопею».
        Хорошо, что такой дружок у меня есть.