16. Конь бледный

- Доброе утро, ребята! Меняем плевашки! Наводим порядок в тумбочках! – Разбудил меня громкий командирский голос санитарки Федоровны. За крутой нрав и крепкое телосложение пациенты дали ей прозвище Бабина.
- Доброе утро, Федоровна! – Бодро поприветствовал ее Серега.
День начался привычно. Умывшись и заправив койки, мы вышли чаевать на лоджию. Диск солнца уже висел высоко над верхушками сосен и осокорей лесопосадки. Становилось жарко. Кто-то этажом ниже курил и звонко кашлял. Внизу под окнами корпуса на солнышке беззаботно дремал толстый кот Кинескоп...
«Не может быть!!! Нет!!! Не может быть!!! Не может быть!!!» – чей-то отчаянный крик донесся из коридора и прервал привычный порядок вещей. По сиплому голосу мы сразу узнали сироту Яну.
Переглянувшись, мы все втроем мигом выскочили из палаты. По больничному коридору металась Яна. Она кричала, била кулаками в стену, повторяя только одно: «Не может быть! Не может быть!». Из палаты за ней выскочили ее соседки и в панике пытались ее успокоить. В конце концов крестьянка тётя Люба крепко заключила девушку в объятия и прижала к себе. Яна больше не сопротивлялась. Из ее груди вырвался лишь протяжный жуткий вопль отчаяния.
- Ей из дома только что соседи позвонили. Ее бабушка умерла... – Подойдя к нам, тихо сказала Оля Васильченко. На глазах у Оли заблестели слёзы.
Мы так и стояли в полной растерянности, не зная что делать. Как поддержать несчастную девушку? Какие слова найти для утешения? И возможно ли вообще их найти? Терять родных и близких всегда невероятно тяжело. Но здесь у человека в одночасье обрушился весь ее мир. В мире больше не осталось у Яны ни одной родной души. И ей предстояло с этим жить дальше...
Горе Яны тяжело переживали все пациенты. На пятачке перед отделением в тот день не было привычного оживления, разговоров и шуток. Все молчали. Кто-то курил, небрежно опустив на подбородок опостылевшую маску. И даже пёс Паштет, почувствовав своей чуткой собачьей душой общую атмосферу, тихо улегся в ногах у Оли и совсем по-человечески тяжело вздохнул. 
Впрочем, уже к обеду сама Яна позвонила по телефону Коле. Они о чем-то долго говорили, а потом Коля передал трубку мне.
На том конце в телефонной трубке я услышал вполне бодрый голос Яны. Она задавала какие-то обыденные вопросы по лекарствам, которые ее попросила задать соседка. Тогда я поразился, насколько быстро человек может отойти от горя. Я еще не понимал, что такая реакция – это всего лишь переживание «шока» и отрицания, неверия в произошедшее.
Тот день был необычайно богат на трагические известия. После обеда к нашему корпусу подъехала машина скорой помощи. На носилках из нее вынесли молодую темноволосую женщину. Она была истощена до крайности. Тонкие, как плети, руки были неподвижно скрещены на животе. Она смотрела неподвижными, широко раскрытыми, словно испуганными глазами. Бледные, с синеватым оттенком тонкие губы ее жадно хватали воздух.
- Тяжелая!.. – Мрачно отметил Коля. – На третий этаж поднимут!
- Жалко очень... Помоги ей, Господи! – Тихо сказал я.
Какое-то время спустя мы забыли о тяжелом зрелище и погрузились в свои привычные заботы и разговоры. Перед ужином – от скуки стали играть в «города». В этот момент и-за угла корпуса показались несколько знакомых фигур в темных спортивных костюмах с капюшонами. Это была компания пациентов-«морфинистов» (потребителей инъекционных наркотиков). Впереди шёл щупленький парнишка, испуганно озираясь вокруг, а двое его спутников волокли на плечах бесчувственное тело четвертого своего товарища – худого мужчины, лет 35.
Переглянувшись, мы с Колей мигом побежали в вестибюль корпуса. Нам навстречу спускалась по лестнице санитарка Николаевна.
- Носилки!!! Скорее! Там пациент без сознания на улице! – Закричал я.
- Ох, Господи! Сейчас! – Тут же бросила свое ведро Николаевна и побежала в коридор первого этажа. Через мгновенье она вернулась вместе с дежурной медсестрой и носилками. Обе они побежали к выходу, не обращая уже внимания на нас. Мы направились следом.
Бедолагу уложили на носилки. Тут же невесть откуда рядом появился Жека – седой бывший арестант лет пятидесяти.
- Брат! Брат! Что случилось, брат! – Он стал теребить лежащего на земле больного и хлопать по щекам. – Не втыкай, брат! Очнись!
- Хватит! – Остановила его медсестра. – Помогите поднять его лучше!
- Конечно, конечно. – Засуетился Жека и схватился за ручки носилок в головах. На вторую сторону встал Коля. Я последовал за ними на третий этаж.
- Из какой он палаты? – Спросил я медсестру.
- В 307-ю несите!
В узкой «келье» под номером 307 было трудно развернуться с носилками. Коля и Жека несколько секунд стояли, держа в руках носилки, и не понимали, что делать.
- Ложите аккуратно на пол! – Скомандовал я. - Потом переложим на койку!
- Погодите! – Услышали мы сзади голос Павла Васильевича. – Расступитесь! Дайте мне его осмотреть!
Доктор склонился над лежащим на полу больным. Потрогал лоб, долго пытался нащупать пульс и обнаружить дыхание. Открывал ему глаза с целю проверить реакцию зрачка на свет.
- Не нужно его на койку... Опоздали... – Помрачнев, сказал Павел Васильевич. – Идите, парни. Дальше мы сами справимся. Спасибо вам.
- Твою ж мать... – Смог только произнести раздосадованный Жека. Видно было, что это событие его больше огорчило, чем шокировало.
Выйдя во двор, мы рассказали собравшимся на «пятачке» больным о произошедшем.
- Я ему говорил, сбавь дозу... – Отрывочно говорил молодой «напарник» умершего, дрожащими пальцами часто поднося сигарету к губам. – А он... Потом мы глядим, – а он в «отключке» лежит... Передоз...
- Ну и дурак! – Хмуро заключил Жека. – Неделя как на ноги встал, и сразу – на «блат-хату» побежал! Вот и «крякнул»!
Все помолчали и снова принялись обсуждать что-то свое.
Я был потрясен первой смертью, увиденной в этих стенах своими глазами. Смерть, которую мы привыкли видеть то грозной и страшной, то торжественно-траурной, оказалась здесь событием до отвращения обыденным. Безымянный пациент, которого я даже не знал... Он еще сегодня утром о чем-то думал, о чем-то мечтал, что-то чувствовал. И вот – его уже нет! И вместо скорби и проводов – какая-то скомканная «церемония прощания» в виде констатации факта: «Все! Опоздали! Не нужно на койку!». Никаких отчаянных попыток кого-то реанимировать, которые нам показывают в фильмах о «неотложке». Только бесчувственное тело на твердом полу в маленькой палате... И ведь он не первый и не последний, чья жизнь оборвалась вот так внезапно и нелепо в этих стенах! Сколько их было? Сколько еще будет? Есть ли хоть кто-то, кто вспомнит о них?
Обыденность смерти в тубдиспансере, наверное, можно сравнить только с обыденностью смерти на войне. Вероятно, поэтому у многих больных тубдиспансера сформировалось такое специфическое, демонстративно-пренебрежительное отношение к смерти. Над смертью здесь принято было иногда даже подшучивать. Здесь практически не употребляли слово «умер». В ходу было иносказательное «отправился в пятое отделение», а то и вовсе грубоватое - «крякнул». И это вовсе не было признаком черствости или неуважения к умершему. Это лишь попытка человеческой психики защитить себя от экзистенциального страха, который испытывал здесь каждый.
Вечер этого дня ознаменовался еще одной трагедией.
С наступлением темноты все мы разошлись по палатам. Вечернюю поверку проводила разговорчивая санитарка Николаевна.
- Видели, новенькую тяжелую сегодня привезли? – Спросила она, задержавшись в дверях нашей палаты.
- Да, видели. Как она? – Спросил я, вспомнив несчастную больную, которую привезла скорая.
- Умерла она! Так жалко, ужас! – С сожалением в голосе рассказывала Николаевна. – Муж её приехал из села буквально через час после этого. Не успел совсем немного, чтобы увидеть ее живой! Как он горевал, бедный!
В палате погасили свет, но мне не спалось. Сергея не было весь день, не явился он и на вечер. Ромка тоже не спал. Мы стали разговаривать обо всем на свете. Выпили еще по кружке чая. Но сон не шёл.
Вдруг зазвонил телефон. Это звонила мама.
- Привет, Сынок! Не спишь еще? – Голос ее звучал встревоженно.
- Нет еще. А что случилось?
- У дедушки температура высокая. 39,5. Что ему можно дать? Обезболивающих он и так много сегодня выпил.
- Ох... Дай подумать... Ну, уколите еще дексаметазон. И антибиотик нужно на несколько дней любой. Мало ли что это. Может инфекция какая. Организм то слабый.
- Хорошо. Спасибо, сыночка! Спокойной ночи!
- Мам... Кроме температуры ничего больше нового? Все как обычно? – Спросил я, питая слабую надежду на то, что состояние деда хотя-бы не будет стремительно ухудшаться.
- Вроде бы – как обычно. – Ответила мама усталым голосом.
- Ну, ладно... Тогда и вам спокойной ночи!
Я встревоженно присел на край койки. Спать теперь точно не хотелось.
- Что там? Семья переживает? – Спросил Роман.
Я рассказал соседу про дедулю, всю его историю борьбы с раком, длившуюся уже три года.
- Да... Хреновая ситуация. – Сочувственно покачал головой Ромка. – Ну, ты не грузись! Тебе сейчас самому выздоравливать нужно!
- Да, это верно... Ну, ладно. Попробую оставшиеся несколько часов поспать.
- Да, давай, братишка, будем спать. А то время уже позднее. Засиделись мы сегодня. – Согласился Рома, и натянув на себя одеяло, отвернулся к стенке.
Я окунулся в провисающую подо-мной койку и закрыл глаза. Сон не шел. Перед глазами мелькали образы: то дед, лежащий на своем диване в комнате, а над ним склонились усталые мама с бабушкой, то испуганные глаза умирающей сегодняшней пациентки, то бесчувственное тело безымянного больного на полу в палате.
В теле стало некомфортно. Я ворочался и все не мог принять удобную позу. Стало зябко и неуютно. Захотелось укрыться потеплее и свернуться, как кот, клубочком. По телу распространилась легкая дрожь. «Что это? Лихорадка? Которой у меня с самого начала болезни не было? Ох, не нравится мне это..» – Пронеслись в голове тревожные мысли. Но успокоив себя, что в процессе лечения такое возможно, я снова попытался уснуть. Сон был тревожным и чутким. Под утро приснилось, что я вышел в поле, за лесополосу, отделявшую тубдиспансер от остального мира. Я шел далеко и долго. Мне любопытно было, где кончается поле. Как вдруг, небо заволокло тучами. Начался сильный ураган с градом. А на горизонте показался всадник на бледном коне. Тот самый, четвертый всадник апокалипсиса, именуемый «Смерть»! Я в ужасе повернул назад, и стал без оглядки бежать в сторону диспансера. Было холодно. Дождь с градом нещадно поливал меня. Но я бежал и бежал со всех ног. Пока не проснулся.

Продолжение: http://proza.ru/2025/03/08/1434