Последний спартанец Глава 11

Эрик, Каролина и Алиса уехали в Ленинград в мае. Миша защитил диплом и Мелос упросил его остаться еще до августа, никуда не уезжать. Предстояла стомильная гонка. А вдвоем с Зарубиным им справиться с яхтой было бы тяжело. Приглашать же в экипаж кого-либо со стороны Мелос не хотел.

В яхт-клубе отношение к нему было двойственное. С одной стороны, как член президиума научного центра он помогал добывать средства для клуба и поэтому с ним считались. В виде исключения, ему сразу была выделена яхта, хотя он и не имел на то формального права. Но как яхтсмена его никто всерьез не воспринимал. В яхтенном спорте, как, наверное, ни в каком другом, важен опыт.

Мелос перед опытом не благоговел. В жизни ему не раз приходилось браться за новое дело, начиная с нуля, и он убедился: опыт не панацея. Мозговые извилины тоже кое-что значат.

В заботах о гонке ему удавалось почти не думать об Эрике с Каролиной, о выборах в Академию...

В день гонки, ровно в двенадцать, на Каменной сопке выстрелила старая корабельная пушка — словно кто-то большой и невидимый хлопнул в ладоши. Хлопок этот, короткий и резкий, прокатился, затухая над многоярусными крышами города, над рябым от волны заливом, над тонкими мачтами яхт, истомившихся в ожидании. Напряженная тишина тотчас же сменилась треском шкотовых лебедок, лязганьем блоков, хлопаньем парусов. Одна за другой яхты радостно вырывались из узкого створа между судейской вышкой и форватерным буем и, набирая скорость, разбегались по заливу широким веером.

Через несколько минут, когда «Каролина» обогнула буй и, слегка увалившись под ветер, пошла острым курсом, Мелос оглянулся. Половина яхт еще толклись в стартовом створе, мешая друг другу и теряя драгоценное время.

«Каролина» шла пока в первой десятке, среди узконосых «драконов» и  величественных «шестерок», признанных лидеров больших гонок. В принципе, она не могла соперничать с ними ни в скорости, ни в маневренности. Она не предназначалась для дальних гонок. Мелос знал, что скоро большинство яхт, которые замешкались на старте, обойдут тихоходную «Каролину», но его это не волновало. Каждая яхта состязалась лишь с яхтами равного с ней класса. «Капелл» было всего две: «Каролина» Мелоса и гаринская «Мечта».

— По-моему, мы неплохо стартовали, — произнес Миша и вопросительно посмотрел на отца. Миша сидел прислонившись спиной к стенке каюты и мог видеть почти все яхты, которые шли вслед за «Каролиной» и вровень с ней. Это была его первая гонка, и ему было все интересно.

— Стартовали-то неплохо... — Мелос силился разглядеть яхту Гарина в белом мельтешении парусов. — Но это еще ничего не значит. Сто миль — это сто миль... Сергей Андреич! — бросил он тут же сердитый взгляд на Зарубина. — Набейте стаксель! Что вы сидите, как кукла?.. А ты, Миша, займись гротом! Мы не на воскресной прогулке.

Надо было думать о гонке, а Зарубин размышлял о Тане. Она опять улетела в Пермь, и, расставаясь, они опять обидели друг друга. Сергей позволил себе поиронизировать в адрес современной философии, сравнив ее с курицей, которая громко и озабоченно кудахчет, но яиц ее никто не видит. Таня назвала его самодовольным обывателем, который берется судить о вещах, недоступных его убогому сознанию.

— Сергей Андреич! — вновь раздался нетерпеливый оклик Мелоса. — Где же Гарин? Что-то я его не вижу! У вас глаза получше.

Сергей обернулся в сторону старта и не без труда отыскал паруса «Мечты»:
— Отстал метров на двести. Не торопится, корифей!

— Не упускайте его из виду... — Мелос придирчиво взглянул на паруса «Каролины». — Надо еще набить стаксель.

— Не стоит, — возразил Зарубин. — Ветер слабоват.

— Ну и ладно, — неожиданно согласился Мелос и дружески подмигнул Сергею. — Мы люди скромные. У нас сегодня программа-минимум: отстать от Гарина не на два часа, как в прошлом году, а чуть поменьше.

«Так я и поверил! — усмехнулся про себя Сергей. — Опять будем из кожи лезть. Ему что выборы в членкоры, что парусная гонка — лишь бы с кем-то состязаться, лишь бы доказать свое превосходство. В шестьдесят лет, казалось бы, можно и угомониться. Все они там такие шебутные, в этой Америке, что ли?»

Первым контрольным пунктом был остров Уши — черная, раздвоенная скала с проблесковым красным маячком и с многоголосым птичьим базаром. Его надлежало обогнуть слева: там, где от материкового берега он отделялся узким проливчиком, который на самом деле был еще уже из-за невидимых подводных камней. Это был очень коварный участок гонки — пожалуй, самый коварный: здесь сесть на мель или продырявить днище не составляло труда.

«Немного похоже на бросок по снежному мосту, — подумал Сергей — ему Мелос поручил румпель. — Шаг в сторону — и ваших нет!» Гонка уже втянула его в свой нервный, тревожный ритм.

Метрах в двухстах от пролива Мелос намеревался сам сесть за руль. У него был принцип: самую ответственную работу брать на себя, чтобы в случае неудачи не винить другого. Но, посмотрев на сосредоточенное лицо Сергея, он передумал:

— Будьте внимательны, Сергей Андреич! Нужно проскочить точно посередине пролива. Я буду следить за камнями... — И добавил для убедительности: — Не хватает, чтобы мы сели на мель в самом начале гонки!

Зарубин молча кивнул: «Есть, капитан!»

Мелос прошел на нос яхты, скользкий от залетающих брызг, и, ухватившись за тросик, натянутый от форштевня к вершине мачты, склонился над водой. Она слепила солнечными бликами и ходко бежала навстречу.

«Как ни парадоксально, — подумал Мелос, — но Зарубин толковый парень. Конечно, у него нет большой эрудиции, и он не умеет себя подать, но, в конце концов, разве это главное? Он умеет работать, у него есть собственные мысли! Чертов Эрик! Вбил мне в голову: Зарубин — серость, Зарубин — слабак, на Зарубина нельзя положиться. А на кого можно? Эрик сбежал, Миша себе на уме, у Бена жена тяжело больна который год. Другое дело, на одном Зарубине далеко не уедешь! Я обязательно должен пройти в членкоры, иначе мне никого не удастся привлечь!»

Пролив благополучно остался позади. Сделав четкий поворот на виду у судей, «Каролина» легла курсом на Заячий остров. При хорошем ветре ходу туда было часов пять, но к вечеру ветер ослаб, и ко второму контрольному пункту яхта добрела уже в сумерках.

Остров прятался в глубине небольшой бухты, почти сливаясь с высоким скалистым берегом в быстро сгущающейся темноте. Гонщики проходили мимо судейского катера, высвечивая фонариками номера на парусах, и для большей надежности выкрикивали их громко и отчетливо.

Хрипловатый голос Гарина раздался впереди за несколько минут до того, как «Каролина» приблизилась к заветной точке.

— Однако корифей нас надрал! — с огорчением заметил Зарубин. — Когда же он успел? Ведь возле Ушей мы его не видели.

Мелос сидел на руле и старательно вглядывался в тьму, неслышно скользящую навстречу лодке.

— На Уши мы вышли хорошо, по науке. Скорее всего, он обошел нас после. Кстати, вы замечали? При слабом ветре Гарин всегда нас обходит.

— Почему? — спросил Миша.

— Не знаю. Возможно, у него чуть лучше паруса. Говорят, он сам их перешивал.

Ветер упал почти до полного штиля, и движение «Каролины» угадывалось лишь по едва заметным струям воды за кормой. В таком же положении находились и остальные яхты, зашедшие в бухту.

«Застряли, кажется, основательно, — сказал себе Мелос. — Если так будет продолжаться, то в залив выберемся только к утру. Интересно, успел Гарин выскочить из этого мешка или нет? Ладно, тут уж ничего не поделаешь, гонка есть гонка, и каждый имеет свой шанс! Пожалуй, самое лучшее, что я могу сделать, — это лечь спать. Мне не тридцать, как моим парням, и даже не пятьдесят, как Гарину».
 
Мелос снова передал румпель Зарубину и спустился в каюту, наказав разбудить, когда «Каролина» выйдет в залив или поднимется ветер. Не зажигая света, он снял с крючка свою куртку, положив ее валиком в изголовье, укрылся пледом. Было тихо, не качало, но уснуть он никак не мог.

Он вдруг вспомнил отца, вечно озабоченного, вечно занятого. «Хватай время за холку!» — любил повторять отец, и это не было просто фразой. Прокормить семью из восьми человек было нелегко даже в лучшие времена, а он сумел продержаться и во время Депрессии, когда миллионы людей теряли работу и сходили с ума от отчаяния.

Вспомнилась ему и мать: красивая, но рано состарившаяся женщина, с руками, опухшими от бесконечных стирок и стряпни. Сколько ночей она провела за швейной машинкой, чтобы ее дети были одеты не хуже других, как радовалась их школьным успехам! Для маленького Фила, которого за пристрастие к сладкому в семье прозвали «Мышь», у нее всегда находились конфетка или засахаренный миндаль.

У Фила были четыре брата и сестра, все старше его. Братья ходили на моторке в океан, ловили макрель и тунцов, которых теплый Гольфстрим заносил к берегам Нью-Йорка, и сдавали оптовикам. Иногда они брали с собой Фила, чтобы помогал выпутывать рыбу из сетей. Именно тогда он полюбил море и загадал, что, когда вырастет и разбогатеет, обязательно купит себе красавицу яхту — он видел их во множестве близ пляжей Лонг-Айленда — и назовет именем кудрявой девочки, что живет в соседнем доме. Ему не удалось разбогатеть, как, впрочем, и братьям: двое из них стали средней руки бизнесменами, третий погиб при штурме Окинавы, четвертый отверг цивилизацию и ушел куда-то в леса, чуть ли не в резервацию к индейцам. Больше всех преуспела сестра: в семнадцать лет поступила  личные секретари к владельцу нескольких магазинов и племенной конефермы, снабжавшей рысаками ипподромы всего Восточного побережья, а через год вышла за него замуж. Как-то сейчас у нее дела?

Он попытался вспомнить лицо своего сына Джерри и не смог. Но он помнил хорошо, что глаза у него были темно-карие, как у Миши, «средиземноморские», как говаривала его первая жена Патриция. Она, конечно, была чертовски хороша: настоящая голливудская красотка с длинными ногами и высокой грудью, но — Боже! — до чего оказалась ленива! Целыми днями валялась в постели, грызла галеты и в невероятном количестве поглощала бульварное чтиво. А он приходил с работы выжатый как апельсин и должен был придумывать, чем накормить голодного малыша. Ему просто повезло, что среди его друзей нашелся идиот, который клюнул на красотку Пат, как клюнул когда-то он сам. Джерри остался с матерью, и один Бог знает, как сложилась его судьба!

«Наверное, у него уже давно растут свои ребятишки, растут и не знают, что где-то в «медвежьей» России у них есть дед, — размышлял Мелос, ворочаясь на узком диванчике в темноте маленькой каюты. — Если Эрик с Каролиной и в самом деле поедут в Штаты, они смогут найти и Джерри, и Бетси, и Стива. Ведь Каролина знает девичью фамилию своей матери, а отсюда можно раскрутить и все остальное... Крепко меня подрезал Эрик, ох крепко, со всех сторон! А ведь Бен давно предупреждал: «Этот парень продаст отца и мать! С ним ухо надо держать востро!» А я отмахивался. Я думал, что это обыкновенная ревность, что Бен просто боится потерять свои права единственного друга и потому ему неприятно видеть мое сближение с предприимчивым русским парнем. Но Эрик, как никто другой, умел схватывать на лету мои идеи и тут же принимать к исполнению, даже если они выглядели сумасбродными и фантастическими. Сам-то Бен с возрастом становился все осторожнее, все осмотрительнее.

Взять хотя бы тот же случай с автоматом для сверления микроотверстий. Если бы не находчивость Эрика, конфуз был бы ужасный, двухлетний труд многих людей пошел бы коту под хвост. А калькуляторы? Когда министр взвалил на КБ их разработку, Бен отказался: мол, сроки нереальные. А Эрик взялся и сделал! Сроки действительно были нереальные, и вместо тысячи опытных образцов он сделал всего девяносто, но если бы не эти девяносто, министр просто уволил бы Мелоса! Вопрос стоял именно так — ни больше, ни меньше. А Бен никак не хотел этого понять.

Мелос мог бы привести немало фактов в защиту Жербова. Он считал себя неплохим психологом и не мог смириться с мыслью, что Эрик уже давно — а может быть, и всегда — водил его за нос, что точнее в оценке оказался Бен. Но самый главный факт оставался неопровержимым: Эрик бросил его, а напоследок еще и ударил в самое больное — заявил, что кристаллический мозг — это утопия.

Потом мысли Мелоса стали путаться, рваться, в темноте закружились невесть откуда взявшиеся огни, и он уснул.

Оставшись вдвоем, Сергей и Миша некоторое время сидели молча. Ночь все ярче разжигала над бухтой далекие костры созвездий, с соседних яхт доносились обрывки негромких разговоров и тихая музыка транзисторов; мир и покой охватили Вселенную.

Сергей посмотрел на Мишу, взгляд которого блуждал по ночному небосводу.

— Послушай, Миша! Ты разбираешься в созвездиях?

— Немного, — ответил тот, чуть помедлив
.
— В самом деле?.. — Сергей радостно оживился. — А то я смотрю на них дурак дураком. Ну вот, например, этот здоровенный крест на Млечном Пути — что это?

— Это Лебедь. Видишь, как широко он раскинул крылья? Справа от Лебедя — голубоватая Вега и вокруг нее несколько звездочек — это Лира. Еще правее — Геркулес. За ним — дуга Северной Короны, а ниже Лиры еще один крест — это Орел: тот самый, что клевал печень у Прометея.

— Наверное, у древних была очень богатая фантазия, — вздохнул Зарубин, силясь увидеть в скопище звезд хоть что-нибудь похожее на орла. — Думаешь, они во все это верили?

— Кто их знает, может, и верили, — пожал плечами Миша. — Вера — субстанция загадочная. Возможности человеческой психики еще толком не изучены, а вера — это особая психологическая установка, которая эти возможности как раз мобилизует. Ты читал когда-нибудь Вернадского или де Шардена? Почитай! Они писали о возможности мирового космического разума. А индийская Шамбала, а йоги? Наша цивилизация пошла по пути технического развития, но я не уверен, что это самый правильный путь. Машины сделали человека слабым, компьютеры сделают его еще и глупым, а уж искусственный интеллект вообще превратит в идиота! Или в кучку пепла.

Сергей слушал его с удивлением: сын ли Мелоса говорит такие слова? Что происходит в этом мире? Жербов, автор книги об искусственном интеллекте, сказал вдруг, что искусственный мозг — химера, и уехал. Миша защитил дипломную работу на ту же тему и вот заявляет, что искусственный интеллект — порочный путь. Может быть, завтра и Мелос скажет: «Как ни парадоксально, но мы зашли в тупик! Давайте лучше займемся золочением ложек, как советовал Кирко!»

— Нельзя ли поподробнее? — спросил он.

— Хорошо! — согласился Миша. — Вот ты физик... Я не знаю точно состояние дел в вашей лаборатории, но охотно могу поверить, что в один прекрасный день вы достаточно сложным и гибким образом соедините в единое целое несколько миллиардов искусственных нейронов — что, конечно же, огромная проблема! — и получите Нечто. Но ты должен отдавать себе отчет в том, что поведение вашего детища будет непредсказуемым: количество неминуемо перерастет в качество — это азы диалектики.

— Ты имеешь в виду «бунт машин»?

— Это уже будут не машины. Это будет новая форма организации материи — со своими собственными законами развития. Уже сегодня компьютеры притянули к себе такое количество обслуги — конструкторов, программистов, электронщиков, — что возникает классический вопрос: компьютер для человека или человек для компьютера? Не превратимся ли мы лишь в среду для воспроизводства и процветания более высокой формы разума? Но, в общем-то, это проблемы очень далекого будущего. Сейчас меня больше тревожит другой момент — военная направленность работ по искусственному интеллекту...

— Военная направленность?! — воскликнул Зарубин. — Лично я был бы не против, если бы вояки подкинули нам парочку валютных миллионов!

— Ты просто не в курсе. На программное обеспечение с элементами искусственного интеллекта министерство обороны тратит немалые деньги. А как только у вас станет что-то получаться по части технологии, начнут вкладывать и в вас. В Америке подобные исследования оплачивают именно военные ведомства. Ты думаешь, где будут использоваться первые компактные интеллектуальные системы? На борту крылатых ракет. Рождается новое оружие — быстродействующее и неуязвимое. «Быть или не быть?» — этот вопрос не будет задавать себе сверхзвуковой беспилотный бомбардировщик. Лично я в такие игры не хочу играть!..

— Но ведь твоя дипломная работа...

— Ничего серьезного, обычная компиляция. Папа хотел, чтобы я получил диплом. А у меня другие планы...

— И чем ты собираешься заниматься?

По Мишиному лицу скользнула смущенная улыбка (Сергей скорее угадал ее в темноте, чем увидел), он поколебался секунду и ответил:

— Может быть займусь астрологией... Как ты относишься к гороскопам?

Сергей пожал плечами:

— Не знаю. Наверное, отрицательно.

— И напрасно! Уже давно известно, что расположение светил влияет на электромагнитное поле Земли, а изменения поля отражаются на генных мутациях...

Зарубину стало скучно. В астрологию он не верил. Но ветер начал потихоньку оживать, дакроновые паруса «Каролины» заметно округлились. Яхта обогнула Заячий остров и выскользнула в залив, где гулял хороший сквознячок. Высокий материковый берег растаял где-то слева, и было видно, как туда же подались едва различимые в звездном свете треугольнички чужих парусов.

— Папа просил разбудить, когда выйдем из бухты, — напомнил Миша.

— Не надо. Сон — святое дело! — возразил Сергей. — Подержи-ка лучше румпель, я сориентируюсь насчет курса.

Включив фонарик, Зарубин нашел на карте следующий контрольный пункт — остров Коврижку, кратчайший путь к нему лежал по диагонали через залив.

— Вот так и пойдем, по-рабоче-крестьянски! — заключил он. — Если ветер не переменится, мы одним галсом добежим до самой Коврижки. О чем еще можно мечтать? Набей-ка стаксель покрепче, и полный вперед! Гоняться так гоняться!

На Зарубина накатили веселье и решительность: так бывало когда-то на  восхождениях, когда ему доводилось идти первому на сложном маршруте.

Миша, насколько хватило сил, выбрал шкотовую веревку. По усилившемуся за кормой бурлению Сергей ощутил, как возросла скорость. Яхта летела в ночь, почти лежа на правом борту, и волны с шипением прокатывались по палубе, обдавая солеными брызгами. Румпель вибрировал, рвался из рук. Ветер все усиливался, но мысль — уйти под защиту берега у Сергея не возникала.

Внезапно налетевший сбоку шквал ударил в паруса и едва не положил яхту мачтой на воду.

Рывок, потрясший весь корпус, разбудил Мелоса. Он почувствовал, как за шиворот ему потекла вода, и выскочил из каюты:

— Утопите лодку! Почему такой крен?

— Нормальный ход, Александр Феоктистович! — невозмутимо отозвался Сергей. — Гоняться так гоняться! Что за хода без кренов?

Несколько секунд Мелос вглядывался в темноту, в паруса, прислушивался к их гулу. Придирчиво сверил курс с картой и немного смягчился.

— Ладно, — сказал он, — вроде все нормально. А как наш друг Гарин? Нигде не мелькнул?

— Вроде нет. Наверное, он где-то впереди.

— А по-моему, он пошел вдоль берега, — вставил Миша. — По-моему, все пошли к берегу. Под защиту от ветра.

— К берегу?.. — Глаза Мелоса радостно блеснули. — Тогда у нас есть шансы его обыграть. Представляете, какая будет физиономия у этого морского волка, когда на финише мы ему скажем: «Добро пожаловать!»? А сейчас — быстро снимайте большой стаксель и ставьте штормовой!

Он забрал у Зарубина румпель. Разгулявшиеся волны с монотонной настойчивостью бились в левую скулу, норовя столкнуть судно с курса. Чтобы удержать направление, Мелосу приходилось напрягаться. Вскоре у него онемели руки, задеревенела спина, начала подкатывать тошнота.

«Ничего! — упрямо твердил себе Мелос. — Выдержу! Чичестер в моем возрасте пересек Атлантику: неужели я не пересеку этот несчастный залив? Я должен выиграть эту гонку! Если я ее выиграю, то выиграю и выборы в член-коры! Судьба любит удачливых!..»

На рассвете Мелос осторожно провел «Каролину» вдоль длинной подводной косы Коврижки и положил яхту на обратный курс.

— Вот теперь можно снова поставить большой стаксель! — сказал он горделиво, хотя больше всего ему хотелось сейчас вытянуться на диванчике и расслабиться.

Сергей принес стаксель, влажный и пахнущий йодом, и вдвоем с Мишей они за несколько минут поменяли паруса.

— Можно я порулю? — спросил Миша, истомившийся за ночь от безделья.

— Давай! — охотно согласился Мелос. — А я займусь завтраком.

Он нырнул в каюту и растянулся-таки на диванчике, с блаженством ощущая, как уходит боль из перенапряженных мышц.
 
Ветер дул с той же силой, что и ночью, но теперь он был попутным и не свистел по-разбойничьи в вантах, не гнул мачту. Мутно-зеленые волны неторопливо догоняли яхту и, подкатившись под широкую корму, несли ее на своих округлых и сильных спинах. А солнце уже поднималось из-за прибрежных сопок, на которых громоздился город. И паруса «Каролины» то окрашивались теплым, розовым цветом, то опять, в тени домов, становились белыми, как пена за бортом.

Сергей скользнул взглядом по берегу и привычно нашел свой дом: вон он, у подножия сопки, виден даже балкон его квартиры. Оттуда до моря — пять минут ходьбы. Прошлым летом Вовка начал делать успехи — проплыл несколько метров без поддержки. А Таню обожгла медуза: — несильно и на мелком месте, но Таня очень испугалась и больше не заходила в воду. Как там им сейчас в Перми?..

Вернулся Мелос с термосом чая и пакетами с сэндвичами, приготовленными Екатериной Ивановной. Сэндвичи были на все вкусы: с сыром, с копченой колбасой, с ветчиной, с лососиной... И каждый украшен ломтиком помидора, огурца и какой-то неизвестной Сергею пахучей травкой.

...«Каролина» уже порядочно удалилась от Коврижки, и зарубинский дом скрылся из виду. Зато появились, неизвестно откуда, два «нефрита» с красными пластмассовыми корпусами.

— Смотрите! — вдруг негромко произнес Миша. — По-моему, это Гарин!

Мелос и Зарубин одновременно обернулись.

Далеко позади из-за острова не спеша выходила яхта, держа паруса классической «бабочкой»: слева — грот, справа — большой генуэзский стаксель.

— Разрыв — около часа, — глянув на часы, отметил Сергей. — Видать, он и в самом деле шел под берегом и потерял время.

«Неужели это победа? — подумал Мелос, стараясь не дать выплеснуться наружу преждевременной радости. — Неужели мы не продержимся до вечера при такой форе?» Но вдруг впереди «бабочки» всплыло и надулось легкое облачко третьего паруса — спинакера.

Миша с Сергеем переглянулись и вопросительно посмотрели на Мелоса. На его лице мелькнуло замешательство. Он приподнялся и секунд десять всматривался в очертания этого парусника.

— Нет, ребята, это не Гарин! — произнес он наконец. — Гарин не поставил бы спинакер, мы с ним договорились. Спинакер не входит в вооружение «капеллы». Он сказал, что даже не возьмет его в гонку. Мы тоже не взяли.

— Но у этой лодки генуэзский стаксель, а такие стакселя только у «капелл» и «шестерок», — возразил Зарубин. — «Капелл» в гонке только две. Не «шестерка»
же это?

Зарубин еще раз посмотрел на пока еще далекое облачко гаринских — конечно же, гаринских! — парусов. Оно казалось неподвижным, но то была неподвижность пули, летящей прямо в лоб.

— Может, нам еще и штормовой поднять? — предложил он. — Хоть чуть-чуть скорость увеличим.

Мелос посмотрел на него с раздражением:

— Этого мы делать не будем. Гоночное вооружение «капеллы» по правилам может состоять из одного грота и одного стакселя. Точка!

— Гарин, как видите, чихал на эти правила.

Мелос разозлился, глаза его налились кровью:

— Можете смеяться сколько угодно, но есть хорошая английская пословица: «Если тебя укусит собака, не отвечай ей тем же». Нужно отрегулировать как следует паруса,которые уже стоят!

С этими словами он спустился в каюту и тут же вернулся с коричневой сумкой, извлек из нее приборчик.

— Это лаг! — пояснил он многозначительно. — Электронный лаг конструкции инженера Мелоса. Приемно-сдаточную комиссию еще не прошел, но кое-что показывает… Зарубин улыбнулся: не спится же спокойно этому «инженеру» Мелосу! А тот быстро прикрепил к корме вертушку лага, подсоединил провода и щелкнул тумблером. Стрелка миллиамперметра скакнула и остановилась, нервно подрагивая.

— Миша! А ну-ка поработай грота-фалом! — попросил Мелос, глядя на стрелку прибора. — Так, хорошо… Оттяжку гика отпусти совсем... Хорошо!.. Теперь отдай стаксель-шкот... Нет, набей снова... И еще набей! — Он торжествующе посмотрел на Зарубина: — Докладываю. Как ни парадоксально, скорость увеличилась! Процентов на пять. Это не так уж мало! И заметьте: без малейшего нарушения гоночных правил!

— Со спинакером он нас все равно достанет, — покачал головой Сергей. — Против лома нет приема!

— А в Америке говорят: «Не надо жарить кролика, прежде чем он пойман!» — парировал Мелос. — У нас целый час форы!

...Весь день они выжимали из «Каролины» все, что только можно. Мелос метался от лага к парусам, хватался за румпель и не давал своей команде ни минуты покоя. Его охватила настоящая спортивная лихорадка. «Если я не обыграю Гарина — значит, это конец! — повторял он суеверно. — Значит, пора уходить на пенсию и нечего лезть в великие ученые!»

Они делали все, что могли, но и огромный пузырь спинакера делал свое дело: гаринская «Мечта» неотвратимо настигала «Каролину», вырастая в размерах, как грозовая туча. «Ничего! — успокаивал себя Мелос. — Ничего! Нам бы только до поворота продержаться! Там кончится попутный ветер, Гарин снимет спинакер, а без спинакера ему меня не достать. Не победить меня в честном бою!»

«Мечта» обошла «Каролину» перед поворотом. Гарин даже не глянул в сторону соперника, сидел, положив руку на румпель, бронзоволикий, подобный сфинксу, и взгляд его был устремлен вдаль.

Мелос держал румпель с мрачным, застывшим лицом. Глаза его тоже смотрели вперед и, казалось, ничего не видели...