Записи для себя. Январь 2025

Записи для себя. Январь 2025.
Оскар Уайльд вряд ли знал о существовании Достоевского, но «Портрет Дориана Грея» -развернутый, подробный, ядовитый ответ на максиму «красота спасет мир». С подачи Александра Витальевича Пустовита я перечел «Портрет Дориана Грея». Этот плохо написанный черно-белый, нравоучительный роман полон тонких наблюдений и поблескивающих афоризмов. Их можно перебирать на ладони, но в сухом остатке, пустота и пустота. В молодости «Дориан Грей» произвел на меня сильное впечатление; состав крови что ли переменился?
***
Парадоксы Хануки
В мировой истории немного событий, соизмеримых по значению с восстанием Маккавеев. Если бы тогда эллинизм подмял под себя евреев, вся мировая история пошла бы по-другому. В мире не было бы евреев. Не было бы разрушения Второго Храма, не было бы христианства, средневековья, Возрождения, Просвещения, протестантизма и президента Трампа. Президента Путина тоже бы не было. В этом смысле, восстание Маккавеев - точка бифуркации мировой истории, случайно раздавленная бабочка в поразительно глубоком рассказе Брэдбери. Парадокс в том, что книга Маккавеев не входит в еврейский канон, но входит в христианский. Это совершенно необъяснимо, ибо Маккавеи отстаивали, именно то, против чего христиане неутомимо боролись: еврейскую исключительность. Такова парадоксальная природа реальности, как говорил Александр Владимирович Воронель. Отношение мудрецов к Хасмонеям было очень сложным, и нехитро, дешево каламбуря, скажем: немудрено. Светский и религиозный сионизмы превозносили Хануку за военную доблесть Маккавеев, отставляющую харедим совершенно равнодушными. Для харедим важны борьба духа, непрерывность Традиции и чудо с горшочком масла. Так что сегодня, в Израиле, мы на самом деле, празднуем разные праздники, совпадающие во времени. Но разве борьба духа и военная доблесть разделены непроницаемой перегородкой? Это мы придумали эти переборки, разделяющие неразделимое. Нет отдельного бога военной доблести, и специального бога, покровителя чудес. Невозможно разделить фотон на два полуфотона, и свет Хануки неделим.
***
У еврейских интеллектуалов очень часто не случался интимный контакт с Традицией. Причем у интеллектуалов, национально озабоченных и к своему еврейству неравнодушных.   Почему? Дело в сектантском устройстве традиционного еврейского мира. У нас нет Римского Папы, единообразия и единоначалия. Еврейских мир разбит на множество квази-независимых и квази-взаимосвязанных сект, иногда различающихся очень сильно: хабадники и литваки, сатмарские хасиды и религиозные сионисты (очень непростой вопрос: что из всех объединяет и что разъединяет, но это отдельная тема).  Эта разобщенность придает еврейскому миру гибкость и устойчивость, не существует генерального штаба, уничтожив который можно погубить всю армию. Вместо отрубленной головы немедленно вырастают семь новых. Но именно эта разобщенность мешает интеллектуалам войти в Традицию. Ум интеллектуалов направлен на всеобщность, всемогущество и универсальность. А в традиционном еврействе этого нет: есть маленький, тесный, плотный мирок группы единомышленников. Именно потому что этот мир ограничен, отграничен и мал, он осмыслен и тепел. Многие легко отдадут универсализм за теплоту и смысл. Но не все. Как правило, интеллектуалы универсализмом не готовы жертвовать. В наше время появились крупные раввины, глядевшие поверх барьеров: в первую очередь, Рав Адин Штейнзальц и Рав Йонатан Закс. Но именно в силу своей тяги к универсальному они остались маргиналами, они стали раввинами маргиналов. Впрочем, в отсутствие генштаба, у нас все маргиналы.
***
Ушел из жизни Александр Владимирович Воронель: физик, философ, диссидент, литератор, учитель, друг. Оставленное им наследие громадно. Оригинальная философия, отмыслена Александром Воронелем. Я определил бы ее как реалистический фундаментализм. Воронель не пытался вывести мир из человека; вектор его мышления направлен в противоположную сторону. Не мир может и должен быть познан через человека, но феномен человека подлежит осознанию через мир. Воронель не принимал протагоров тезис «человек есть мера всех вещей», ему вовсе не очевидно, что человек «есть мера всем вещам – существованию существующих, и несуществованию несуществующих». Мерою вещей могут быть только вещи, мерою идей - только идеи. Идеальный объект тем продуктивнее, чем далее он расположен от реальности. Загадка их встречи разрешается исключительно теологическим усилием. Последовательное осмысление приоритета реальности приводит Воронеля к обращению бессмертной декартовой формулы: «… мы русские выходцы, сохраняем детскую уверенность в своем существовании и существовании окружающего мира, просто поскольку мы действуем. Действуя, мы начинаем также верить, что это наше необоснованное существование в мире – ценность. Таким образом, про нас скорее можно было бы сказать, что мы мыслим лишь постольку поскольку мы существуем»
***
Памяти Александра Воронеля
«С детства помню неотвратимо повторяющийся поворот сюжета, когда поверженный рыцарь падает с коня и победитель с кинжалом у горла спрашивает: "Сдаешься?", и мое ощущение невозможности сдаться, неспособности сделать это искренне, и удивление, если рыцарь действительно сдается.  И еще большее удивление, когда оказывается, что он сделал это не из хитрости и не собирается обмануть, бежать и страшно отомстить за свой позор … Для меня главное - замысел, мелодия. Борьба начал, встречное противопоставление музыкальных тем, столкновение мотивов приемлемо для меня лишь, как момент в общей композиции. Очень важный, драматический момент, но по отношению к замыслу - подчиненный.   Композиция включает много других моментов, и разрешение конфликта ее не исчерпывает, так как она представляет собой некое конечное сооружение, она имеет границы во времени, и хотя и соотнесена с событиями, но существует независимо и наряду с ними. Если эта мелодия кончилась, никакие события ее не заменят».
А. Воронель, Трепет Забот Иудейских.
Среди миллионов счастливцев, покинувших СССР, немногие знают, чем они обязаны горстке безумно храбрых людей, проломивших стену в бетонном заборе, заботливо окружавшем страну победившего социализма. Этот забор дарил советских людей счастьем неведения. На фотографиях, оставшихся от семидесятых, озадачивает светлая улыбка советского идиотизма: в гастрономе выбросили “докторскую”, Рязанов снял чудную комедию, киевское Динамо выиграло Кубок Кубков. Я получил отдел, и вчера мне дивно дала породистая, пахучая лаборантка. Жизнь прекрасна. Среди этого благолепия нашлись безумцы, возжелавшие или сбежать из концентрационного рая , или переделать его в капиталистический ад. Эти лихие храбрецы делились на несколько рукавов: подавляющее большинство боролось за прекрасную Россию будущего. Они шли за Сахаровым. Правда Сахаров полагал, что Россия, в которой можно будет жить случится, когда из России можно будет уехать. Теперь из России можно уехать, но в ней нельзя жить. Всякое бывает. Бывает и такое, что не снится и физикам. Другие жаждали религиозного возрождения. Третьи грезили светским Сионом. В прекрасную Россию будущего Воронель не верил, полагая, что для этого проекта потребуется заменить советский народ на какой-нибудь другой. А в светский Сион верил. Светский Сион – невозможный объект, но желать имеет смысл только невозможного. Никто не знает, что делать со сбывшимися желаниями. Светские сионисты шли за Воронелем. Воронель дал им мечту и язык. Язык, на котором перемолотый советской властью интеллигент, мог мечтать о Сионе. Большего человеку сделать не дано.  Но Воронель это сделал, и проломив стену, оказался в Израиле. В Израиле он немедленно обнаружил себя в оппозиции светскому бомонду. А как же?  Бесконечно уважая реальность, Воронель понял, что выжить на острове, окруженном миллионами морлоков с автоматами Калашникова, можно лишь только держа морлоков в животном страхе. Голубям мира придется передохнуть, F-16 – надежнее. С подобными взглядами ты неизбежно окажешься изгоем в лицемернейшей из тусовок: убивать морлоков можно, но говорить об этом нельзя, разрешено только мироточить. Ну, что ж: изгоем, так изгоем. Воронелю было не привыкать. Нельзя поменять человечество, на какое-нибудь другое, но можно в нем устроиться, так чтобы твой умственный горизонт не заслоняли призраки, фантомы; громадный ум Воронеля совершенно не выносил фальши. И главное себе не врать; Александр Владимирович жил именно так, и нам велел: чувствовать себя «сыном света» необязательно, а прожить достойную жизнь, услышать свою мелодию нам по плечу.
***
Трепет Забот Иудейских" Воронеля заканчивается этим изумительным отрывком:
"Накануне нового, 1970, года умер отец моего близкого друга. Он был прекрасный человек и всю жизнь жил еврейскими чувствами и мыслями об Израиле. Чудом он избежал ареста в 1949 году и мечтал о встрече с израильскими родственниками. Его рассказы о евреях и еврействе я слушал с таким же увлечением, как в детстве рассказы об индейцах: увлекательно, но к нашей жизни неприменимо. В 1967 году он получил разрешение посетить Израиль, но началась Шестидневная война, и разрешение было отменено. Теперь он неожиданно для себя и для нас умер в маленьком поселке в 40 км от Москвы во время трескучих морозов 30 декабря 1969 года. Племянник-врач, который примчался за 50 км прямо из-за предпраздничного стола, уже ничего не мог поделать. Похороны должны были произойти не позже утра 31, так как уже с вечера и все последующие три дня весь поселок будет вдребезги пьян.
    Вся моя бывшая лаборатория несколько часов отбойными молотками долбила промерзшую землю деревенского кладбища, а я возил им водку и горячий кофе. Чудовищный гроб из мокрых досок невозможно было пронести по лестницам малогабаритного дома с пятого этажа, и мы пять раз ставили его стоймя, рискуя, что покойник вывалится. Метель заметала могилу, секла заплаканные лица, и там, в мерзлой земле, среди хаотически покосившихся крестов, мы оставили его навсегда... Молоденькая сотрудница все допытывалась у меня, каковы еврейские погребальные обряды, а я со злостью, которая относилась не к ней, сказал, что не знаю, что нас учили, будто все люди - братья. А единственный, кто знал, - умер. И не рассказал нам, потому что мы не спрашивали. И какие же мы братья, если мне нечем с ней поделиться.
    После этого я заболел. Ничего особенного со мной не произошло, но около месяца я не хотел вставать с постели и ничего странного в этом не видел.
     Когда я встал, я был уже другим человеком. Я знал, что не буду больше жить в этой стране".
Я уже почти тридцать лет в Израиле и имел несчаcтие убедиться в том, что громадное большинство светских израильтян не знают, каковы еврейские погребальные обряды. Не знают, и знать не желают.
***
И остался Яаков один.
С кем боролся Яаков ночью, перед встречей с Эйсавом? Можно трактовать эту борьбу и так, и эдак. Рав Закс в своем комментарии приводит версию внука РАШИ, РАШБАМа: Яаков боролся  с ангелом. А задача ангела была в том,  удержать Яакова от побега. Яаков боялся встречи с братом, и подумывал о том, как бы этой встречи избежать. Яаков всегда старался избегать прямых столкновений. Ангел ему этого не позволил. Встреча состоялась. Рав Закс заключает: нельзя убегать и убежать от возложенной на тебя миссии. Не беги сверхзадачи. Я вот всегда опасался людей с миссией в голове. Избегал их. Единственным исключением был Воронель. У Воронеля несомненно было чувство миссии, сверхцели. Но у Воронеля одержимость сионизмом умерялась бесконечным благожелательством к людям, добротой. Это редчайшее сочетание.
***
Помимо всего прочего, Александр Владимирович Воронель мне очень помог в жизни. Двадцать семь лет тому назад я был нищим эмигрантом. На руках были бабушка, мама (люди очень нездоровые), беременная жена и две дочери. Проблемы работы и заработка шибко давили на затылок. Нищета была кромешная. Я снимал перед Субботой кухонную дверь с петель. Это был субботний стол. Я доезжал до Тель Авива и дальше шел в ульпан пешком. Денег на второй автобусный билет не было.  Воронель мне сказал: в Ариэле организуют новый университет, там еще ничего нет, но это и к лучшему: начинайте жизнь с чистого листа. И позвонил Игалю Коэн Оргаду, возводившему с нуля ариэльский университет (тогда еще колледж). Так я оказался в ариэльском колледже.
***
Марк Алданов писал в некрологе, посвященном памяти Ходасевича: «всего тягостнее безмолвие второй недели. В первую неделю – надгробные заметки, панихиды, некрологи. Потом молчание, точно не было на счете человека».  Ушел из жизни Александр Владимирович Воронель. Мыслитель, физик, борец колоссального масштаба. И в первую неделю после его ухода не было – надгробных заметок, панихид, некрологов. Глухая, ватная тишина. А ведь в Кнесете вроде бы представлена русская партия. Есть и пресса, телевизионный канал. Несколько холодных строк, посвященных Воронелю, и то, далеко не везде. Русскоязычная эмиграция в очередной раз предъявила свое манкуртское, унылое, великое хамство. А ведь Воронелю обязаны тысячи людей. Он и его соратники пробили, рискуя жизнью, протоптали тропинку в Израиль для миллионной алии. И молчание, точно не было на свете человека. Сходите на похороны заметного раввина в Бней Браке. Его проводят к могиле десятки тысяч людей. Здесь есть большой повод подумать о проклятии эмигрантщины. Нам не удается передать нашим детям и внукам наши стереотипы, наше отношение к жизни, наши ценности. Может быть нам просто нечего им передать. А ведь казалось, что есть. Здесь есть очень важный момент: культура, это то, что должно быть передано. И механизмы этой передачи, по меньше мере, не менее важны, нежели само передаваемое знание. Но выработать  эти механизмы автономно, самостоятельно мы не можем. Уникальность еврейской традиции в том, что она эти механизмы коллективной памяти выработала. Эту традицию можно только принять, в нее можно войти, придумать ее нельзя.