Вавилонская башня

Человек – это сосуд зла, пороков,
нечистот и скверны.
Барон Якоб Фугер.

Человек есть случайность
на земле.
Максим Горький.


Познав некоторые законы Природы, осмелели люди и решили по-свойски потолковать с тем, кто, возможно, придумал эту жизнь на этой планете, – по крайней мере, есть такая точка зрения. Иммануил Кант, величайший ум из величайших, даже написал довольно толстую книжку, в своём, кантовском, витиеватом стиле, где недвусмысленно доказывает существование этого, простите за тавтологию, высшего существа.
Ну а как с ним толковать? Как докричаться до отца всего сущего? Не слышит же! И стали люди строить башню. Высоченную, чтобы подняться над облаками, взглянуть на небожителей, сравнить их с собой, а себя – с ними, разобраться, что к чему.
Седобородый старец, увидев такую фамильярность, такое грубое поползновение на своё могущество, пришёл в неописуемую ярость, готов был рвать и метать. Но он, великодушный из великодушных, ограничился лишь разобщением людей, дав каждой толпе свой язык. Перестали люди понимать друг друга, замерла стройка…
И поныне не научились они – а уж сколько лет прошло – правильно понимать своего соседа, даже говорящего на одном языке.
Ещё можно принять ситуацию лебедя, рака и щуки. Лебединый язык столь же отличается от рачьего, как и от щучьего. И тянут – что они там тянут? – эти трое свою ношу в разные стороны. Но когда в языковом запасе добрая половина слов и понятий одинакова, тут уж ссоры, размолвки и распри просто преступны.
И, увы, никогда, никогда людям не понять друг друга. Даже на самом простом уровне. Возьмём, к примеру, рабочего человека, стоящего у станка, сидящего за рулём, для которого руление – это его работа, профессия, да возьмём кого угодно – слесаря, пекаря, токаря, пахаря… и рядом с ними – человек труда умственного. Разные они! Ни язык, ни даже кумовья со сватами не сблизят их с человеческой точки зрения. Я сам это испытал не однажды и продолжаю  экспериментировать, набирая, как говорится, статистику. Ведь по науке, при большом числе опытов, вероятность стремится к некой постоянной величине. И тогда можно со всей определённостью сказать: это – да, а вот это – нетушки!

Необходимость утром рано вставать, идти на работу, работать положенное количество часов в день, дней в неделю, недель в месяц, извините, притупляет, а через короткое время и совсем убивает стремление думать, читать, смотреть по сторонам и анализировать окружающую действительность. Это так, и если кто-то решится спорить с этим, тот обманывает в первую очередь самого себя. Я говорю это с уверенностью, потому что – знаю.
Человек физического труда никогда – поверьте – никогда не познакомится с сильнейшим по смыслу и проницательности стихотворением австрийского поэта Франца Грильпарцера «Россия»:
«Ну, здравствуй, край степей заледенелых,
Край чёрствых и бестрепетных людей,
Что гонят жертв в полярные пределы,
Гордясь жестокосердием властей.
Я знаю, чем грозишь ты: кандалами,
Я знаю, что ты хочешь: всем вершить.
Что ж, помыкай своими племенами…»
Середина XIX-го века, между прочим. Как точно про жертвы в полярных пределах и про стремление всем вершить!
Но не задумается об этом среднестатистический обыватель, а станет после работы, на кухне, вяло пережёвывать разогретый женой ужин и безропотно внимать бессовестной галиматье с экрана глупоскопа.
Одному из своих персонажей Горький вложил в уста такую фразу: «Нужно, чтобы все люди понимали и любили красоту, тогда они построят на ней мораль… они будут ценить свои поступки как красивые и безобразные».
Но всем не дано понимать красоту и мораль строят те, кто вряд ли достоин хоть капли уважения. И что за мораль  они построят? Но это будут основы существования общества. Что же это будет за общество? Тупое, недалёкое, завистливое, жадное и крайне воинственное. Но «… там, где была пролита кровь, никогда не вырастут цветы. – Ещё как вырастут! – Там растёт только ненависть…» это тоже Горький. И он прав абсолютно – про ненависть, осаждая и охлаждая глупые восторги незадумывающихся об окружающей действительности.
Где ещё способны
«… любить на дыбе палача, как брата,
И страх пред сильным чувствовать всегда».
Только в этой стране. И это пару веков назад увидел и чутко уловил Грильпарцер. Значит Россия и тогда была тёмной, грустной, жестокой и коленопреклонённой.
И сейчас…
А вспомните диалог Афони и штукатура Коли. Оказывается, при философическом взгляде на жизнь даже простой пролетарий Афоня не очень ею доволен. Но на следующий день эта мысль исчезла, растаяла, выветрилась со следами алкоголя из незамутнённого самопознанием мозга Афанасия Борщёва.
Ежели и задержится у кого мысль о целесообразности и правильности существующих порядков в стране, аки псы из оруэлловского «Скотного двора» налетят на него обвинения в измене, поругании, оскорблении…
«Ясно, коли человек полицию зовёт бога своего поддержать, стало быть, ни сам он, ни бог его никакой силы не имеют, а тем паче - красоты».
Опять Горький. Но не откроет изнурённый ежедневным тяжким трудом из куска хлеба человек ни первый, ни десятый, ни двадцатый том сочинений гениального писателя, разве что обязательный к чтению в школе когда-то, теперь – вряд ли – роман «Мать».
И уж тем более не откроет Герцена, Бердяева, Ницше, Гегеля, Канта, Толстого, Шпенглера… список огромен. Список настоящих знаний, список Свободы! Ведь всякий порядок – неважно, насколько строгий, – уменьшает потребность в выборе, а, следовательно, ослабляет тревогу. И вся задача власти в этом упорядоченном обществе, выстроенном колоннами в шеренги по четыре – рекламировать магазины, где можно делать покупки, не поднимаясь с дивана.
И… отупевшие обыватели ровными рядами маршируют в… мясорубку.

Пожалуй, здесь следует поставить точку, поскольку размышлять на эту тему можно до бесконечности, выписывая, подобно Канту, тезисы и антитезисы, приводя неоспоримые доказательства того или другого, давая развёрнутые определения каждому слову… есть ли в этом смысл?
Ещё немного Горького:
«Почто преданы дети божии в жертву суете, и голодны, и унижены, и придавлены к земле, как черви в грязи, – зачем это допущено богом? Какая радость ему видеть унижение творений своих? Где есть люди, кои бога видят и чувствуют красоту его? Ослеплена душа в человеке чёрной нуждой дневной. Сытость числится радостью и богатство – счастием, ищут люди свободы греха, а свободы от греха не имеют».

Хотел было уж совсем поставить точку, но почему-то вспомнил кантовский категорический императив и задумался о его двусмысленности. В самом деле: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».
Посудите сами: сволочь поступает отвратительно и отчаянно желает того, чтобы его поступки стали законом для всех, следовательно, перестали бы быть предосудительными и преступными. Вдвойне ужасно, что эта сволочь и мораль под свои безобразия подведёт, и окружающих с незамутнёнными самопознанием мозгами одурачит своей максимой, – а они одурачиваться рады. Жрачку из магазина привезут на дом, валяйся себе на диване в свободное от работы время да распрямляй мозговые извилины…
«Где же правда твоя, господи! Не ею ли играют беззаконники, не её ли попирают сильные в злобном опьянении властью своей?»

Вернёмся к нашему долгострою – вавилонской башне. Бессмысленно продолжать строительство. За прошедшее время – века, века и века – фундамент, не защищённый от дождей, снега, ветра, потерял свою прочность, местами совсем разрушился и осыпался. Не выдержит он такую нагрузку – башню, ведущую к покоям седобородого старца. Да и не ждёт он нас, отчаявшись в положительном результате задуманного им опыта. Занят другими делами…
«Иже уста твои молятся – воздуху молятся, а не богу. Бог бо мыслям внимает, а не словам, яко человеки».
А мыслей – нет.