Жизнь прожить гл 49 Поворот

Стр. 126      
Гл.49                ПОВОРОТ.                06. 45г.
В бараке, усталые зеки, готовились за ночь отдохнуть от угнетающего дневного труда- нормы были не маленькие, а с таким питанием, которое в последнее время хотя и чуть улучшили, сил все равно не прибавлялось, а чаще наоборот. Неделю назад сволокли с нар на тот свет отощавшего до дистрофии парнишку- хохла. Двое суток  пролежал в барке сосед Рябого- Седой, похаркал кровью и
сегодня ближе к вечеру прикопали. И это даже происшествием не посчитали. Для  кого- то весть об увольнении начлага оказалась важнее, а кто- то вспомнил о беглецах:
- От Рваного с дружками нет вестей…
-Хо! Небось уж, по кабакам водку жрет, да со шмарами волочится…
-А может и по лесам еще блудят. Тут тебе не жуй, да плюй…
Но, со дня побега прошло уже около месяца, а о них ни чего не было известно. Иван Пантелеевич краем уха слушал и рассуждал по- своему.  Возможно, побег приписали на совесть нового начальника, молодого полковника- не смог сразу дела в лагере поставить под свой контроль. Словом- прошляпил. А может, просто, полковник не пришелся ко двору- тут у них своя, сработанная шайка. А он, видно, из другой оперы. И, наверное, полковник смог бы ему помочь в его вопросе, а теперь на него уже надеяться бессмысленно. Придется, все- таки, ждать. С этими мыслями Ивана Пантелеевича и сморил сон.
Разбудил его неожиданно легкий толчок в бок. Он, кажется, и уснуть толком не успел, потому легко открыл глаза. В полумраке сонного барака увидел рядом с нарами фигуру стоящего солдата. Присмотрелся: кажется Семеныч. Тот жестом попросил приподняться. Наклонился к уху и еле слышно зашептал:
-Счас, быстрее и покороче пиши полкачу, мол, так и так, бумага пришла еще при нем, и что он может довести дело,– он прервался, осмотрел сонный барак, убедился, что все спят, продолжил- баба его вернулась за шмотками, утром  увезут, я, кажись, успею ей пораньше передать. На, пиши…
Он положил на согнутое колено Ивана Пантелеевича тетрадку с вырванным листком, сунул в его руку карандаш, засветил карманный фонарик и заботливо прикрыл его фуражкой, чтобы свет не было видно в бараке.
Иван Пантелеевич хоть и был спросонок- сообразил всё мгновенно. Прищуриваясь и вглядываясь в тускло освещенный листок, коряво написал: «Тов. Полковник, я, зек С- 418, Бобров узнал, в штаб прислали документ о моем освобождении, но мне не показывают- не хотят освобождать. Прошу Вас, помогите, если можете, с уважением.» Внизу вывел подпись. Семеныч выключил фонарик, еще раз оглядел тусклое пространство барака, молча взял листок, аккуратно сложив, сунул в нагрудный карман, и не пряча тетрадь, и более не говоря ни слова, почти неслышно, пошел к выходу.
Иван Пантелеевич лежал и не верил произошедшему. Горло сжал спазм, как тогда, в лесу, и к глазам подступили слезы. Спящий барак сопел и храпел разными голосами и не мог знать и видеть, что творилось с одним из его постояльцев. А он плакал, плакал неслышно. Слезы текли сами по себе, и Ивану Пантелеевичу не хотелось даже шелохнуться. Лежал он так долго, не закрывая глаза, и вспоминал, вспоминал…
Он не понял- спал ли вообще в эту ночь. Кажется, был провал, но был ли это сон? Обычно он просыпался до подъема, нынче- прозевал. Услышал крик: «Подъем!» и удивился сам, и удивились соседи по нарам:
-Гля- кось, бригадный нежится, с чего бы?
-Не захворал, случаем?
Иван Пантелеевич, сам стыдясь своей оплошки, пробурчал:
-С вами похвораешь...
В остальном постарался не изменять себе и не показать внутреннее состояние. И хотя в его судьбе еще только еле засветился намек на поворот, других арестантов ему уже стало жаль. Им, пока, не светило ни как и ни чего.
Что в лагерь приезжала молодая полкачиха, узнали на завтраке. Как видели, ее сопровождали несколько солдат и офицер. Погрузили скарб на лагерную полуторку, а сопровождающие и сама умчались на эмке. Говорили- деваха что надо, под стать полковнику.
Стр. 127
К Ивану Пантелеевичу закрались сомнения- смог ли Семеныч передать его прошение с такой охраной. Может его и близко к ней не подпустили. И результат их аферы он сегодня узнать не сможет- Семеныч утром сменился и теперь заступит в наряд через двое суток. Эти два дня прошли без особых происшествий, если не считать банного дня, устроенного лагерным начальством, видимо, по приказу свыше, потому, как, в лагере участились случаи заболеваний тифом и дизентерией.
Для заключенных это был маленький праздник, поскольку многие, просто сгнивали от пота и грязи- покрывались сыпью и струпами, к тому же, не было возможности стирать и менять одежду. А
тут такой случай. Баней, конечно, это мероприятие, можно было назвать с натяжкой- купались под открытым небом, тут же, на кострищах бурлила, в бочках вода и времени на купание одной бригады отводилось совсем немного- за этот день нужно было обмыть весь контингент. Вместо мочалок наготовили веники из сосновых и еловых веток - трепали ими друг друга в меру и без меры- лишь бы грязь отодрало.
Во время купания, в  кипяток бочек бросались и снятые робы- прокипятить их, было одно из условий, затеянного мероприятия. И хотя, все это, проходило в дальнем углу лагеря,  под усиленной охраной, кому- то из зеков, оно показалось не просто купанием, а почти что, крещением- будто смывали не лагерную грязь, с изможденных тел, а и нажитые потери и душевные мучения, всех, этих, тяжких лет. И пасмурный день, на  настроение заключенных, не повлиял. За час- полтора одежда все равно успела подсохнуть, а ощущение сброшенного груза, показалось неземным благом.
Вот только с мылом вышли проблемы- одного серого куска на два отряда хватало внатяг, зато воды- хоть залейся, и дров вволю. По территории лагеря рыскал пряный аромат распаренной хвои и вместе с дымом, горящих костров, все это, создавало совсем не лагерный, а какой- то домашний настрой. Портила идиллию собачья свора конвоя. При виде голых человеческих тел, собаки подняли такой гвалт, что поначалу, охрана, как ни старалась, не могла их успокоить. Только, спустя какое- то время, привыкнув к этой оказии, собаки стали затихать. Но, собачий лай, оказался на руку заключенным. Ни кто из конвоиров и не собирался запрещать разговоры, их все равно не было слышно. И эта случайная поблажка была так кстати- уж очень хотелось уйти от реальности, хоть на это время.
Иван Пантелеевич за своим телом, хоть как-то, но следил, несмотря на тяжелые условия. Иногда, умываясь, даже зимой, он раздевался до пояса, и доступные места обмывал, или хотя бы обтирал мокрой тряпкой. И справедливости ради, тех зеков, что  смотрели на его затеи с ухмылкой, и сами иногда ленились умываться,  закоренелые уголовники называли «чушками». 
Когда же, подошла очередь обмываться пятой бригаде, как он сам считал, как положено порядочному руководителю, обеспечил помывку сначала своим подчиненным, потом уж обмылся сам. Но этот поступок оказался не всеми понятый так, как поняли б это в обычной жизни. Старые уголовники загомонили- мол, непорядок: раз бригадный, значит пахан, ему все лучшее и полагается первому. Но потому, как бригадный оступился в первый раз, быстро успокоились, однако, не забыли ему об этом напомнить. Сзади над ухом послышалось:
-Слышь, бригадный, не тебе менять порядок. Раз старшой- тебе первому и лафа, наперед учти.
Иван Пантелеевич не стал ни оборачиваться, ни отвечать- узнал по голосу одного из подручных Рваного, но про- себя, еле заметно, вздохнув, отметил- придется учесть.
Чтоб не пропадало зря время, отдыхать зекам после купания не пришлось- руководство устроило субботник по уборке территории. Разметали плац, гребли и выносили мусор, белили столбы ограждений лагеря. И ни кто не был против такой затеи. Потому что эта работа была далеко  не та, что на повале в лесу- это было все равно, что хозяйка в выходной день наводит порядок в доме. Человеку со стороны могло показаться- зачем мылись, если на плацу опять пыль глотать. Только зекам, после этой бани казалось, они намылись по- малу еще на полгода. А эту пыль, с них просто ветерок обвеет.
Довольные банным днем, заключенные, может быть впервые, за многие дни лагерной жизни, на удивление, ощутили себя коллективом людей, а лагерь- своим домом. Но, к концу дня, после ужина, как только в освободившуюся минуту, каждый, остался с собой, один на один, и наплывали воспоминания– прошедший день нельзя было сравнить ни с одним из тех, что остались в той, прошлой

 Стр. 128
жизни. Да послать бы его на… этот дом вместе с коллективом…и его хозяевами, с их же поблажками. Однако он будет, и ни куда не уйдет и завтра, и послезавтра, и еще долго- долго.