Залебская-43 из Записок, часть 16

«Мне этот бой не забыть нипочём.
Смертью пропитан воздух.
А с небосклона бесшумным дождём
падали звёзды……»
(В.С.Высоцкий)


Мне этот взлёт не забыть нипочём. Только не смертью, адским напряжением пропитан воздух. Когда-то, лет семнадцать назад, я начинал эти «Записки» с рассказа «Вертолёт и трактор». Рассказ о том, как нелегко иногда приходилось взлетать на моём вертолёте МИ-6. Вертолёт ведь и создавали для перевозки разных грузов. Как внутри фюзеляжа, так и на внешней подвеске. О перевозке разных грузов на внешней подвеске я уже писал. И о работе с ними. Но первоначальным этапом такой работы всегда был и остаётся взлёт. Взлётов этих было тысячи и тысячи. И ни один не похож на другой. Но даже среди этих взлётов, были такие, что их не забыть нипочём. Даже через много-много лет. Какой это год был, уже не упомню. Но четыре или пять лет я уже летал командиром вертолёта. А значит, уже получается, конец восьмидесятых. Придётся рассказать, как «Акела» в тот раз промахнулся. Почти. Почему, почти? А сейчас поймёте.
 
Денёк был обычный. Почти самый конец лета, август стоит на дворе. До осени всего ничего осталось. Не очень жарко. Небо синее над головой, солнышко светит. Нормальная погода для работы. И дал нам «Заказчик» заявку. Перевезти каратажную будку с буровой Залебская-43 на одну из Командиршорских буровых. Работа, как работа.

Груз этот, каротажная будка, похож на аккуратный домик из металла. Чем-то напоминает фургончик, только без колёс и кабины. Сам он такой яркий, низ выкрашен красной краской, а верх – жёлтой. Аккуратная дверца сбоку, как в автомобильном фургоне. Маленькое окошко, напоминающее автобусное. В одной из торцевых стен ещё какие-то дверцы. Стоит это сооружение на таких аккуратных полозьях из двутавровых балок со скошенными торцами. С обоих бортов наискосок сделаны такие тяги, идущие от нижних углов и сходящиеся посредине крыши, выступая за неё. Это всё соединено поперечной балкой, проходящей над крышей будки. По центру балки такая мощная серьга из прочного металла. За эту серьгу будку и поднимают краном или вертолётом. Если зацепить крюк вертолёта сразу за серьгу, то получится очень короткая подвеска. Эта серьга будет всего в двух метрах от нижней части фюзеляжа. Если не удержать машину от просадки при порывах ветра или на посадке, то можно запросто днищем фюзеляжа вертолёта сесть на эту будку. Поэтому мы взяли шестиметровый строп, бортоператор дал команду подцепщикам пропустить его в серьгу одним концом, а потом оба конца стропа накинуть на крюк вертолёта и закрыть защёлку. Таким образом, когда крюк встанет на замок, и мы натянем троса, то от вертолёта до груза будет около пяти метров, может чуть больше. Сама эта «чушка» (подвеска) весит около пяти с гаком тонн. Я же говорю, такой компактный, с виду небольшой аккуратный домик на полозьях. Не большой, но увесистый. Я как-то говорил, что раньше не интересовался, что там внутри этой будки. После этого взлёта, очень заинтересовался. Там внутри каротажная лебёдка с большим барабаном, на нём намотан специальный каротажный трос большой длины, ещё электромотор и какое-то оборудование. В общем, груз, как груз. Ходит под вертолётом хорошо, за счёт своего веса, довольно небольших размеров и обтекаемости. Да мы ещё и удлинили подвеску при помощи стропа, отодвинув её от вертолёта.

Значит, погода нормальная, груз тоже, вертолёт мощный, экипаж толковый и командир, то есть я, тоже вроде опытный. А вот буровая, эта самая Залепская-43, очень своеобразная. Площадка вокруг буровой поганая. Сама эта буровая находится дальше, за посёлком Чикшино, если лететь от Печоры на юго-запад, с северной стороны железной дороги. Той самой, что идёт из Воркуты на Москву. В тех местах хорошая такая тайга. В смысле, деревья высокие, крепкие. Вот и вырубили под буровую, площадку в тайге. Но чтобы сильно много леса не валить, обошлись по минимуму. Вот и получилась площадка – колодец. Я такие площадки, страсть как не люблю. Деревья стоят вокруг высокие, мощные. Места для разгона мало, да и уходить надо сразу и вверх. То есть траектория взлёта будет крутая. Да и груз увесистый. Зная всё это, я велел в Печоре топливо заправить с таким расчётом, чтобы прилететь на буровую, подцепить груз, взлететь и помчаться на скорости 150 километров в час, на север, на подбазу Денисовка, там дозаправиться и тащить этот груз дальше, до Командишорских буровых.

Как говорится: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!». Подцепили груз, подтянули крюк лебёдкой, верхняя часть троса, так называемая «балда» вошла в гидроцилиндр и гидрозамок закрылся. Оператор доложил: «Горит зелёная!». У меня на приборной доске погасло белое табло и загорелось зелёное «Замок закрыт». Попробуем взвесить груз моей левой рукой. Тихонько тяну вверх «шаг-газ», удерживая вертолёт на месте. Оторвали груз от земли. В наушниках голос бортоператора: «Метр, два, три, четыре!». И, чувствую – всё! Обороты несущего винта начинают тихонько падать, хоть я их и чуть раскрутил перед отрывом груза от земли. Тяжёлый груз медленно и неумолимо притянул нас к земле. Обороты несущего винта просели до минимальных – 78 процентов. Понятно! Начинаются обе части «мерлезонского балета» сразу. Мой вертолёт, как слон в посудной лавке аккуратно перемещается по площадке, чтобы отойти как можно дальше к деревьям и развернуться против ветра. Для разгона и взлёта мне нужна максимальная дистанция до препятствий. Вроде и правильно прикинул ветер у земли, его направление (откуда дует) и силу. «Колдун» (полосатый усечённый конус) на вершине вышки мне не помощник. Он на высоте 75 метров от земли. А я тут ковыряюсь, на десяти-двенадцати метрах. Ох, дерева эти высоченные и площадка поганая. Вроде и отошёл куда надо, а ветерок возьми и подверни, изменил, гад, направление. Слышу доклады экипажа: «Назад ещё можно, метров пять! Вправо не ходи, там балки стоят! Влево ещё чуть-чуть, и больше нельзя, там трубы лежат, зацепим грузом!». Опять начинаю перемещать машину, чтобы поймать ветер в лоб. От этих маневров, то поднимаем груз, то проваливаемся, обороты несущего винта пару раз падали ниже допустимых, до 77-76 процентов. Я это и краем глаза вижу, и «пятой точкой» чувствую, и на слух.  Всё, как в песне: «Я уж к ней и так, и этак, со словами и без слов. Поломал немало веток, наломал немало дров!».  Дров ещё не наломал, но падения оборотов ниже допустимых были. В голове мысли: «Если не вытащим груз, придётся отцепляться и уходить на базу! Заявку не выполнили. Но это, ерунда. Плёнку МСРП-12 на базе снимут, а там ясно видно, что несколько раз было перетяжеление несущего винта – обороты падали ниже допустимых!». Да, конечно, меня отцы-командиры взгреют по полной. Ты чего там изобретал, сколько можно пробовать, ты же видишь, что не вылезешь. Но внутренняя злость и упрямство берут верх. Сколько раз выходил из подобных ситуаций, и получалось. И машина вытягивала, и глазомер, и терпение не подвели.

А к площадке подходит одна, единственная дорога-просека. По которой подтаскивали и завозили грузы, когда она промерзала зимой. И нос вертолёта как раз направлен на эту просеку, мы висим в противоположном углу площадки. Я поставил груз на землю, чуть ослабил троса, давая роздых двигателям и главному редуктору. Нога правая уже подрагивает в колене и на педали. Столько времени возился с этим грузом на площадке. Правда и топлива мы выжгли уже прилично. Висим, я смотрю в просеку, на верхушки деревьев, и жду. Должен же быть ветерок, хоть какой-то. В самом начале этих «Записок» в рассказе «Вертолёт и трактор» я описывал, как примерно выглядит такой взлёт с тяжёлым грузом на крюке. Но там, на Возее-51, хоть площадка была большая, есть, где разогнаться, да и я велел бортмеханику добавить по пять щелчков на каждый двигатель. То есть он коронные гайки на топливных насосах-регуляторах НР-23 оттянул перочинным ножом и добавил по пять щелчков. Каждый щелчок, это, 25-30 оборотов турбокомпрессора. Движки на взлётном режиме выдают по 5500 лошадиных сил каждый, а тут они станут выдавать ещё немного больше. А мне каждая лошадиная сила нужна. Но кто бы это дал мне на базе, в присутствии кучи народу, накручивать движки. Поэтому здесь будем выжимать всё, что машина может дать!

Ага, ветерок подул, и я пошёл на взлёт. Молча! Без всяких команд: «Экипаж, взлетаем!». Понеслась моя «ласточка» через площадку в эту просеку. Скорость нарастает, но мы ещё не прошли режим тряски. Несущий винт ещё не перешёл на косую обдувку, и прироста тяги ещё нет. Обороты несущего винта перед отрывом груза я раскрутил до предела, почти 92 процента. Лопасти свистят, двигатели воют, главный редуктор Р-7 грохочет на пределе возможностей все своих шестерёнок. В кабине давно воняет раскалённым металлом, будто на газу забыли пустую сковородку без масла. Тот взлёт, с трактором на Возее-51, был лёгкой разминкой, по сравнению с этим. В наушниках слышится напряжённый голос бортоператора: «Высота пять, четыре, три, два, метр, метр, метр!!!». Голос Вити Таранченко звенит, как струна. А чего это мы проседаем! Да, ветер, гад такой, стих, и мы проваливаемся в просеку. Лопасти ещё над деревьями, запас высоты до деревьев ещё есть, но оборотов уже нет. Я вытянул всё, что мог, и машина отдала всё, что могла. Обороты несущего винта уже давно не 77 процентов, и даже не 76, а всего каких-то 75 – 74 с половиной!!! Я вижу каждую лопасть отдельно. Как она медленно выползает из-за левого уха, проходит перед глазами и уходит вправо. Я понимаю, что остаётся только одно – бросать груз. На такой скорости он начнёт кувыркаться по просеке вместе с нашим крюком и будет разбит. Но мы то должны выскочить. Значит, как говорится: «Акела промахнулся!».

Я переместил указательный палец левой руки на кнопку «Тактического сброса» на своём «шаг-газе» и выдохнул по СПУ (самолётному переговорному устройству): «Витя, уйди, сброс…». Это, чтобы бортоператор успел отскочить от люка. А то стальная «балда», вылетая из гидрозамка, под тяжестью такого груза, может разнести ограждение или зацепить оператора.

А в моих наушниках и всего экипажа слышен вскрик оператора «Не бросай!!!». Витя не отошёл от люка, а пригнулся и посмотрел вперёд. А там, на этой дороге-просеке такая, то ли ложбина, то ли низина, есть ещё какие-то полметра от нижней точки груза до земли. И эта дурная каратажная будка своими полозьями-санями срезает мелкие кустики, что слева и справка от колеи дороги. А может Витя, стоя точно под редуктором, на доли секунды раньше уловил дрожь фюзеляжа, когда вертолёт начинает усиливать вибрацию, как только несущий винт переходит на косую обдувку.
Я тихонько отодвинул палец от кнопки «Тактический сброс» и замер в кресле, почти не дыша. Только правая рука с усилием толкает «ручку» от себя, перемогая огромную инерцию вертолёта. Сам он весит двадцать восемь с половиной тонн, плюс топливо, плюс груз, плюс экипаж. И надо заставить всю эту массу взлететь. Додавить «ручку», когда конус несущего винта начнёт пытаться завалиться назад, сопротивляясь увеличению обдува от поступательной скорости. Либо триммера продольного управления загоняешь вперёд, чтобы помочь себе, либо ставишь правую руку, как прямой рычаг, и давишь всем правым плечом. Весёлый такой взлёт на тяжёлом вертолёте с тяжёлым грузом на крюке с поганой площадки.

Сижу тихонько, и всем организмом ощущаю дрожь машины на переходном режиме. Пошла, пошла, родимая! Тянет! Движки заходятся на взлётном режиме. Лопасти несущего винта потихоньку начинают удаляться от верхушек деревьев. Я по миллиметрику сбрасываю «шаг-газ», облегчая работу винту. Обороты 75, 76, 77, 78. 79, 80 процентов. Мы тихонько ползём в набор, вылезая из просеки. Звенящий голос бортоператора в наушниках переходит в привычный прокуренный баритон: «Высота метр, метр, два, три, четыре, пять, десять, пятнадцать!». Вот теперь можно сказать на магнитофон: «Экипаж, взлетаем!». Вроде спокойно я сказал, а внутри затихает буря. Гул крови в висках уменьшается, и сердце моё, как и двигатель вертолёта, уменьшает режим. В наушниках бодрый голос бортмеханика: «Режим номинальный, обороты в норме!». Штурман ожил: «Скорость пятьдесят, высота тридцать. Скорость семьдесят, высота шестьдесят. Скорость сто, высота сто пятьдесят, начинаем разворот нам курс отхода. Курс 360 градусов».
Я долго всё это рассказывал. А сам взлёт непосредственно длится какие-то десятки секунд. Но это такие секунды, что ты выгораешь дотла.

Развернулись на курс, набрали высоту, разогнали скорость. Доклад бортоператора: «Трос в центре кольца, груз спокоен!». Я отвечаю: «Колпачки (аварийного и тактического сброса) закрыты!». На моём, левом, «шаг-газе». У второго пилота, сидящего справа, на «шаге» только электрический тормоз, чтобы он мог работать «шагом», пилотируя вертолёт. Говорю по СПУ: «Передал управление». Второй пилот, Коля Самодуров, продублировал: «Взял управление». И повёл машину с грузом на внешней подвеске к далёкой Денисовке. До неё добрых сто пятьдесят километров, целый час полёта. Я могу спокойно отдохнуть в своём кресле. Убрал ноги с педалей, откинул подлокотники кресла, и затих в нём, переваривая все ощущения этого «весёлого» взлёта.

Прошло много-много лет. Гуляю летом по улочкам Печоры, не торопясь шагаю, поглядывая под ноги и по сторонам. Подхожу к перекрёстку, слышу, сигналит какой-то автомобиль. Оглядываюсь. Из машины мне приветливо машет рукой мой родной бортмеханик Витя Поздеев, с которым мы пролетали вместе почти пятнадцать лет. За рулём машины сидит его сын, Витя Поздеев-младший. Машина остановилась, они вышли из машины, мы поздоровались, начали разговаривать. И тут младший говорит: «Ну, я вам мешать не буду, вы пока поговорите, а я сгоняю в гараж, взять кое-что и минут через 15 подъеду!». И уехал. А мы стоим с Витей – старшим, говорим обо всём. Давно не виделись, он иногда уезжает из Печоры. Его болячки одолели, жену схоронил. В общем, у всех своя жизнь. Жизнь, какая она есть. А Витя меня и спрашивает: «Саня, ты то как?». Да, говорю, нормально. Жизнь продолжается, какая есть. Здоровье тоже, какое есть. Вот только правая рука спокойно жить не даёт. То ноет, то болит, то ложку отказывается держать. А если ночью прихватит, то можно до утра в потолок смотреть, пока перед рассветом не провалишься в забытьё. Витя участливо посмотрел на меня и переспрашивает: «Правая?». Ну да, правая. А он продолжает: «А чего ты хотел? Столько лет этими руками тяжёлые вертолёты от земли уводить и на неё садиться. Я помню, как мы взлетали на Залебской! Я ещё высунулся из-за своей приборной доски, смотрю, а у тебя правая рука в локте в другую сторону прогнулась немного, так ты упирался с этой каратажной будкой!». И, улыбаясь, продолжил: «Так чего ты хотел? Вот и пришло время платить своему организму по счетам!». «Да ничего я не хотел», - говорю я Вите. «Ты бы чего хорошего вспомнил, а не эту буровую!». А это и было самое хорошее в той, нашей прошлой жизни. Работа у нас была такая. Нормальная работа. Которая, и сейчас иногда по ночам снится.