Возвращение Большого Жанно

Над Невой начинало смеркаться. Порывы ветра подгоняли прохожих. Хлопья снега слепили глаза. Иван Пущин, пожилой, высокий,  бородатый мужчина поднял воротник медвежьей шубы и свернул во двор одного из доходных домов на Пантелеймоновской улице. По широкой лестнице поднялся на второй этаж. У номера четырнадцать остановился, что-то вспомнив, постучался в дверь. В ответ ни звука. Он потянул ручку двери на себя. Оказалось - незаперто. Пущин решительно шагнул в крохотный темный коридор.
- Данзас! Константин Карлович! - крикнул он в звенящую тишину.
В углу прямоугольной комнаты у большого окна за столом посапывал человек в белой рубашке. Перед ним стояли початые бутылки вина и тарелки с закуской.
- Он хоть Медведь, но Мишка милый! - громко произнёс Иван.
Дремавший тут же встрепенулся, поднял седую голову.
- Кто здесь? Ваня? Ты? Большой Жанно? - удивлённо прошептал он. - Вернулся...
- Да. Привет тебе, Данзас! Привет!
- Здорово!
Они крепко обнялись. Пущин повесил шубу на вешалку, заметил:
- У тебя дверь нараспашку.
- Это Васька не закрыл, наверное, дворник наш, - ответил Данзас.- Боже мой, Жанно! Глазам своим не верю.
- И холодно у тебя, как на Северном полюсе.
- Надо камин затопить. Я сейчас. Располагайся, Иван Иванович.
- Костя, не суетись, - успокоил товарища Пущин.
- Когда ты возвратился?
- Про амнистию для декабристов слышал?
- Да. Ты где остановился? У брата, на Мойке? Можешь у меня...
- Нет, в столице жить мне запрещено. Я  живу на пригородной даче в Царском селе. Сестра помогла там снять квартиру. Денег дала. А сегодня я сюда добрался, брата навестил, потом паяса нашего, старосту Мишу Яковлева. Он мне твой адрес и дал. И вот я у тебя. Да, а это всё к столу.
Пущин достал из холщового мешка пол-шайбы сыра, палку колбасы, грозди баранок, пакет винограда.
- Ваня, это слишком, - возмутился Данзас.- Куда мне столько одному.
- Это тебе от меня и от паяса. Одним вином-то сыт не будешь. Так и загнуться можно.
- Ты знаешь, что за день сегодня? Двадцать седьмое января.
- Знаю, день его дуэли, - ответил Иван. - двадцать лет прошло. Яковлев мне рассказал подробности поединка. А, может, и не всё поведал.
- Обвиняешь меня, наверное?
Пущин развёл руками:
- Я? Да как тебе сказать.
- Его нельзя было остановить. Он твердил: чем кровавее, тем лучше. Если бы ты его видел в эти дни. Александр пожелтел лицом, стал нервным. Он попал в такие тиски. Долги, сплетни, камер-
юнкерство. Вдобавок Натали увлеклась Дантесом. Потом этот гнусный анонимный пасквиль.
- И кто же автор пасквиля? Яковлев видел его, держал в руках. Пушкин ему показывал эту мерзость на иностранной бумаге.
Константин нахмурился:
- Пушкин подозревал старика Геккерна.
- А ты что думаешь?
- Скорее всего это Долгоруков с Гагариным, два князька-мерзавчика. Они жили тогда вместе, тёрлись в кругу Дантеса и Геккерна. А сейчас Гагарин живёт за границей, он вступил там в орден иезуитов. Долгоруков где сейчас, я не знаю, лже-историк, строчит грязные памфлеты против России. Вообще по стилю письма это пасквиль от Долгорукова. И Наталья Николаевна уверена, чтоДолгоруков.
- Она теперь генеральша Ланская.
- Натали- прекрасный человек, небесное создание, - парировал Данзас.
- И царь за ней вовсю приударял...
- Ваня, не суди её.
- Почему? Она и тебя околдовала?
Константин задумался.
- Когда ехали с Пушкиным на дуэль, на Дворцовой набережной мы встретили экипаж Натали. Она возвращалась с детьми от княгини Мещерской. Меня тогда озарила надежда - сейчас-то всё и остановится, дуэли не будет. Но Наталья Николаевна была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.
- А если она знала о дуэли.
- Нет, исключено.
- Какой же ты идеалист, Данзас...А скажи мне, почему Пушкин не выстрелил первым?
- Не успел. Он стал прицеливаться у барьера. А Дантес, не доходя одного шага до барьера, выстрелил, попал ему в живот. Александр, упал на мою шинель, истекая кровью. Он нашёл силы для ответного выстрела. Выстрелил - попал в противника. Дантес упал. Пушкин спросил у него: «Куда вы ранены?». Тот ответил: «Кажется, я ранен в грудь». «Браво!» - воскликнул Пушкин и отбросил пистолет в сторону.
Но Дантесу повезло. Пуля, пробив локоть, контузила ему грудь, попала в большую костяную пуговицу для подтяжек.
- А не было ли на нём защитного панциря из металла? - спросил запальчиво Пущин. - Эти лягушатники - подлецы на всё способны.
- Не знаю, я не проверял. Навряд ли. Это же большой позор.
- Он ведь таки не понял, кого убил, мерзавец. Тем более, по-руски ни бельмеса.
- Я сегодня утром был на Чёрной речке, на месте дуэли.
- Ты ни в чём не виноват, Данзас. Довольно казнить себя.
Константин пожал руку товарищу.
- Спасибо, Большой Жанно. Если бы ты знал, как я рад тебе. Я ведь совершенно одинок в Петербурге. Я никому не нужен.
Пущин с удивлением заметил:
- Рядом с тобой живёт Яковлев, всеми любимый наш староста. Почему ты с ним не общаешься?
- Наш паяс так высоко летает: тайный советник, сенатор, отец четырёх приёмных детей. И я - нищий бобыль, генералишка в отставке.
- Какая ерунда. Михаил будет рад тебе.
- Возможно. Он так хвалится своим лицейским архивом. А у меня ведь тоже есть архив.
С этими словами Данзас подошёл к большому кованому сундуку.
- Ваня, ты должен это увидеть. Память о Пушкине. Наталья Николаевна, добрейшая душа, подарила мне.
Константин достал из сундука портреты  Пушкина, Дельвига, Жуковского, гипсовую маску и бюст Александра Сергеевича.
Пущин с интересом принялся всё рассматривать.
- Ты знаешь, этому архиву цены нет, - сказал он.- Со временем будут открыты его музеи, его именем назовут улицы, города.
- А это золотое кольцо с бирюзой Пушкин подарил мне перед самой своей кончиной. Кольцо от насильственной смерти.
- Так и носи его, Данзас. Почему ты не носишь его?
- Да я как-то...
- Ну-ка примерь.
Данзас надел кольцо на мизинец левой руки.
- Вот! И не снимай его. А портреты повесь в этой комнате...Пушкин был всё время в сознании?
- Да. Говорил Жуковскому: просите за Данзаса, он мне брат. И о тебе он вспомнил, Большой Жанно. Сказал: как  жаль, что нет рядом Пущина и Малиновского, мне легче было бы умирать.
Иван неожиданно схватился за левый бок, вымолвив:
- Это правда? Он именно так сказал?
- Конечно, правда. Что с тобой?
- Сердце иногда шалит так, что мышцы отключаются, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.
- Ничего себе. Может, приляжешь?
- Нет, Данзас, сейчас пройдёт.
- Этажом выше врач живёт, очень толковый. Я схожу за ним.
   - Сиди. После тридцати лет каторги нет никаких лекарств для меня. Износился я в Сибири. Всё начинает отказывать...Ты лучше расскажи: Пушкин очень страдал?
- Да, просил дать ему пистолет, чтобы застрелиться. Он кричал от боли. Боялся, что крики услышит жена.
- Вот уж кому бы жить и жить, так это ему. Сколько бы ещё шедевров создал.
- Ваня, предлагаю помянуть и Александра, и Дельвига, и Кюхельбеккера, всех наших дорогих друзей-чугунников. Они всегда будут с нами. Смерти нет.
- Золотые слова.
Константин разлил вино по стаканам. И тут же осушил свою порцию. Пущин лишь чуть пригубил напиток.
- Ты не очень увлекайся выпивкой, Данзас.
- Для меня эти дни святые. День дуэли и двадцать девятое января - день его ухода из жизни.
- Отмечаешь в одиночестве. А девятнадцатое октября? - спросил Пущин.
- Само собой...Была пора: наш праздник молодой
Сиял, шумел и розами венчался
И с песнями бокалов звон мешался,
И тесною сидели мы толпой...
  Эти стихи к юбилею Лицея Пушкин начал читать и зарыдал, быстро вышел из комнаты. Пришлось Яковлеву всё продолжить. Это было за два месяца до дуэли на Чёрной речке.
- Я знаю, Данзас.
- Я всё-таки схожу за доктором.
- Не надо.
Константин поднялся и, пошатнувшись, опустился на пол. Пущин подхватил товарища под мышки.
- Тебе самому нужен доктор.
Иван  уложил Данзаса на диван, накрыл его шерстяным одеялом.
- Ваня, не уходи. Там метель, морозно. Как бессоннница меня изводит...Ты помнишь: не тужи, любезный Пущин, будешь в гвардию ты пущен...мы ж нули, мы нули. Ай люли, люли, люли...
- Конечно, помню. Отдыхай, брат.
Успокоившись, Данзас начал вскоре похрапывать. Пущин, подождав некотрое время, накинул на плечи шубу, перекрестил спящего...
После тридцати лет немыслимой, тюремной, каторжной жизни ему хотелось основательно пройтись по любимому городу. Завернуть в Летний Сад, по Дворцовой набережной дойти до Зимнего, потом махнуть к Адмиралтейству, к Исаакию. И долго колобродить по Невскому проспекту. Как когда-то в детстве с Пушкиным. Они были тогда озорными, счастливыми...