10. На истощение

10. НА ИСТОЩЕНИЕ. Отсутствие на театре военных действий такого непредсказуемого в своих симпатиях «неподкупного» крымского хана позволило Литве и Руси возобновить прерванную после Оршского сражения войну за Смоленск. Для начала Василий вырвал из тесных польских «объятий» Ливонию, заключив с Орденом военный союз. Датским и ливонским купцам было дозволено держать в Новгороде свою церковь и свободно торговать по всей Московии. Ливония, так ещё и не решившая, кого ей следует опасаться больше, Литву или Русь, высчитала, что Россию ей бояться выгоднее, и пошла на разрыв отношений с польско-литовским королем. После этого дипломаты уступили место военным.

В том же 1517 году псковский воевода Андрей Сабуров, то ли по своей инициативе, то ли по приказу свыше, разграбил Рославль и вывел оттуда толпу пленников. Сигизмунд, снарядив в Москву очередное посольство с предложением мира, немедленно начал готовить ответный удар по Пскову. 10 февраля 1517 года на Петроковском сейме было принято решение выделить дополнительные средства на успешное завершение войны с Москвой, дабы её "силой склонить к миру на почетных и выгодных для нас условиях". Засев с запасной ратью в Полоцке, король вновь доверил командование польско-литовским войском проверенному уже в деле гетману Константину Острожскому, накидал ему для храбрости свежезакупленных в Богемии, Чехии и Венгрии наемников, и отправил на Псковщину воевать Опочку, Воронеч, Красный, Велью, ну и дальше – как получится.

«Как получится» у Острожского на этот раз не получилось. Под Опочкой гетман и его 10-тысячная армия застряли намертво – ни туда, ни сюда, увязли по самую макушку. Уж что-что, а обороняться-то русские умели как никто, особенно когда «ловили кураж». Деревянную русскую крепость, которую наемники поначалу брезгливо обозвали «свиным хлевом», поляки и немцы расстреливали из пушек две недели, но ничего не могли с ней поделать. Наконец осаждающим удалось пробить в крепостной стене здоровенную брешь, и 6 октября штурмовые отряды наемников полезли в пролом, где тут же наткнулись на плотные ряды русских ратников и ополченцев во главе с местным воеводой Василием Михайловичем Салтыковым. В проломе немедленно началась жуткая резня. Под градом камней и бревен, под плотным прицельным огнем русских пищальников лихая атака литвы и немцев захлебнулась, почти сразу увязнув в рукопашной схватке на вершине вала, продолжавшейся весь день. К вечеру, завалив своими телами городской вал, запрудив трупами товарищей реку Великую, потеряв в бою знамя и нескольких командиров, наемники отхлынули от пролома и откатились от крепости.

Приступ к Опочке не удался, но для гетмана далеко не все ещё было потеряно, можно было перегруппироваться и попытаться все же дожать защитников города, бросив на штурм резервы, что спешили на соединение с главными силами и уже были, что называется, в пределах видимости, однако, Острожскому не удалось и этого. Как снег на голову на него обрушились полки князей Александра Ростовского и Василия Шуйского, примчавшиеся на выручку своим из Великих Лук и Вязьмы. Гетмановы подкрепления они расшвыряли по окрестностям, взяв в плен нескольких польских и литовских воевод и утащив куда-то обоз с пушками. Не желая подставлять под удар и свой потрепанный обескровленный корпус, Острожский 18 октября снял осаду и бежал к своему королю, оставив московитам тяжелые осадные орудия.

Под Опочкой русским все же удалось поквитаться с гетманом за свой недавний позор под Оршей. Неудачный поход истощил финансовые возможности польско-литовского государства и фактически поставил точку в его попытках изменить ход войны в свою пользу. Наемники начали толпами покидать Сигизмунда, не желая более сражаться с этими бешенными русскими за такие смехотворные деньги.

После бегства ляхов и литвы от стен Опочки последнее слово осталось за Москвой, и, видимо, находясь под впечатлением от очередной победы своих воевод, Василий позволил австрийскому послу Герберштейну уговорить себя встретиться с послами короля Сигизмунда, которые в свою очередь все ещё пребывали под впечатлением от оршской победы гетмана Острожского. В результате за столом переговоров обе стороны вели себя словно карточные шулера, не желавшие признавать свое поражение и в критический момент вытаскивавшие из рукавов козырные тузы: один с надписью «Орша», другой с надписью «Опочка». Требования с обеих сторон были выдвинуты непомерные: Василий хотел себе Витебск, Полоцк, Киев, и вообще всё русское, что еще принадлежало Литве, а Сигизмунд готов был мириться, в случае если русские уступят ему Смоленск, Вязьму, Путивль, Дорогобуж, всю Северскую Землю, половину Новгорода, половину Пскова и половину Твери. Кто из двух государей тронулся умом, а кто из них просто издевался над своим противником, дипломаты вычислить не смогли, и переговоры заглохли сами собой.

В 1518 году император Максимилиан вновь прислал в Москву посольство в надежде примирить Василия с польским королем. Габсбурги вовсе даже не желали окончательного поражения Литвы, хоть и считали её своим врагом, заявив, что её целостность «необходима для блага Европы: величие же России опасно».  Для кого конкретно представляет опасность величие России, вся эта свора вечно голодных западноевропейских мопсов никогда не уточняла и уточнять не будет. Их в принципе не сложно понять. Они ведь мелкие, одинаковые и их много, а Россиия одна, на мопса не похожа, но её тоже много! Есть от чего встревожиться. Ну, и ладно, нехай себе тявкают!

Имперский посланник барон Сигизмунд Герберштейн лично участвовал во всех переговорах московитов с литовскими послами и кроме всего прочего в приватной беседе с царем вручил Василию III личное письмо Максимилиана, в котором тот высказывал свою озабоченность судьбой Михаила Глинского, все ещё томившегося в русских застенках. Император писал, что Глинский мог, конечно, быть в чем-то виноват перед русской короной, но он уже достаточно наказан за свои пригрешения долгим пребыванием в заточении, и это при том, что он имеет всяческие достоинства, воспитан при венском дворе, служил верно императору и курфюрсту саксонскому, и что Василий сделает великое удовольствие Максимилиану, если отпустит Глинского в Испанию. Василий отвечал, что преступление Глинский совершил – тяжелее не бывает, и башку ему не отрубили только потому, что он вдруг изъявил желание вернуться в православную веру, а покаянную голову сечь у нас как-то не принято, но и свободы он явно не заслуживает. Михаилу Глинскому и правда сильно повезло в том, что Василий III в отличие от своего грозного папани казнить не любил, иначе ему было бы не избежать медленного копчения в железной клетке за измену государю. Максимилиан настаивать на своем не решился. Он был романтиком этот император, он искренне верил в то, что ему удастся остановить войны в Европе, дабы совместными усилиями всех христианских государей вышвырнуть с континента турок. Через год венский мечтатель умер, так и не сумев воплотить свою мечту в жизнь.

В мае 1518 года московские воеводы совершили рейд к Витебску и Полоцку, но 29 июля в сражении у стен Полоцка были разбиты тамошним гарнизоном во главе с наместником Альбрехтом Гаштольдом и деблокирующим отрядом под командой Радзивила. В ответ Гаштольд совершил успешный рейд под Великие Луки, совершенно разграбив окрестности города. Другие русские отряды, наносившие отвлекающие удары, сопротивления со стороны противника не встретили. Конница Горбатого в своем рейде вглубь литовской территории добралась до окрестностей Молодечно, а кавалеристы Курбского разорили районы Минска и Новогрудка. Если остановить наступление главных сил русской армии королевские войска ещё были способны, то опустошительным рейдам руско-татарской конницы по своей территории они уже не могли противопоставить ничего.

В 1518 году умер брат великого князя Семен Иванович Калужский. Поскольку жениться своим братьям Василий III категорически запретил, пока у него у самого наследник не родиться, Семен умер холостым и бездетным. Его осиротевший удел отошел в казну.

В декабре 1518 года в Казани отмучился, наконец, царь Муххамет-Эмин. Абдул-Латиф собрался, уже было, занять обещанный ему трон, но не успел, ибо в следующем 1519 году внезапно отправился вслед за Эмином. Перед Москвой вновь остро встал вопрос – кому быть казанским царем? Из далекой Тавриды отчаянно махал руками, пытаясь привлечь внимание к своей особе, Магмет-Гирей, обещавший Василию вечную дружбу, если тот поможет ему захватить Астрахань и без боя уступит Казань, но в Москве цену обещаниям нового крымского хана уже знали. Союз с Крымом был, конечно, крайне желателен, но не такой же ценой! В итоге, с дозволения Василия III новым казанским правителем стал внук Ахмата, Шах-Али. Магмет-Гирей на московитов обиделся, но явно своего неудовольствия не высказал. Дергаться против русских, не помирившись с ногаями, ему было не с руки, и он пока возобновил союзный договор с Москвой, направленный против Литвы.

В том же году царевич Бахадур с 20-тысячным войском ворвался в южные владения Литвы и 2 августа 1519 года в сражении под Сокалем разгромил 7-тысячное войско гетмана Острожского. Татары в тот год разорили огромный кусок земли до предместий Кракова, угнав в Крым многотысячные толпы пленников. Магмед-Гирей на этот раз не стал сваливать вину за происшедшее на хулигана-сына и признал, что сам разорвал союз с королём Сигизмундом, оправдывая свои действия убытками от походов казаков, которые в своих набегах достигали Очакова. Для восстановления мира хан требовал новой дани и предлагал свои услуги в войне Великого княжества Литовского против московского царя.

В том же году против Литвы вооружился ливонский магистр. Получив от Москвы 14000 червонцев серебром, он нанял в Германии 1000 воинов, присоединил их к своим 10 тысячам и открыл против Литвы третий фронт.

На Брестском сейме 1518-1519 годов польско-литовское руководство сумело выбить из шляхты новые средства на войну, дабы восстановить боеспособность армии и отбиться хотя бы от Ливонии. Для этого, правда, в разоренной стране пришлось вводить дополнительные налоги. Однако все усилия Сигизмунда были тщетны, ибо летом того же года вновь активизировались русские войска.

В августе 1519 года князья-воеводы Василий Шуйский из Смоленска, Горбатый из Пскова и Курбские из Стародуба в дальнем рейде по литовской территории впервые в истории Московской Руси добрались до стен Вильны, разогнав по пути несколько литовских отрядов и разорив окрестности литовской столицы, однако, получив сведения о численности королевских войск, в срочном порядке согнанных к Креву, ушли за Лоск, желая сохранить в целости и добычу и небывало большой полон. Одновременно с рейдом к Вильно был нанесен очередной удар в направлении Полоцка. Воеводы Василий Годунов, Евнукий и Засекин с татарской конницей выжгли полоцкие и витебские предместья, в Полоцке сумели захватить часть внешних укреплений, перебив там множество людей, не особо, при этом, отсеивая мирных горожан от ратных, нахватали пленных, взяли кое-какую добычу, но самой полоцкой цитаделью овладеть вновь не сумели. После этого нашествия и без того разрушенный город пришел в совершеннейшее запустение. Третий удар русское командование нанесло «не целясь»: татарский царевич Федор со своей конницей прошелся по Литовской Руси разорительной облавой, не отвлекаясь на штурм крепостей.