По воле волн

 
 
                ПО ВОЛЕ ВОЛН

 Никогда не узнаешь, чьими глазами посмотрит на тебя Господь в последнюю минуту. Для него это были глаза случайного прохожего,  наклонившегося над вдруг упавшим  на улице человеком. Они постепенно расширялись, становились всё больше и ближе, и вот уже -  ничего, кроме этих глаз. Бесстрастные и равнодушные, они стали постепенно сужаться, а потом  и совсем исчезли в угасающем сознании.
  Он очнулся. Некоторое время не мог понять, где он и что с ним. Постепенно из темноты стали проступать какие-то очертания.  Он лежал на кровати в своей комнате. Из окна сочился лунный свет. Ноги в нём казались мертвенно – бледными, а пёстрый бордовый ковёр на полу сделался серебристо- серым.
  Это был плохой сон. Он делился на части, никак не связанные между собой. Сначала он был ребёнком и ночью в кровати ждал прихода матери. Он знал, что она будет пьяна, и боялся её криков, зажигания света, бесконечных её хождений по квартире. Боялся и ждал, хотел, чтобы она скорее появилась, и тогда бы он перестал тревожиться,  думать, переживать. Вот, наконец, раздался звук поворачиваемого дверного замка…
  Потом он вдруг очутился на берегу лесного озера. Закат освещал  высокие сосны и зелёную остановившуюся воду. Она была  прохладна и густа. Вглубь вода уходила в черноту, в которую он вглядывался, стараясь разглядеть рыб или какое-нибудь движение тех существ, что притаились там. Но вода только лениво покачивала лодку, в которой он почему-то оказался с седобородым стариком.
 Старик сидел к нему спиной, и лица его он не видел. Был он в светло --полинявшей рубахе и бос. Когда он стал поворачиваться, ему стало страшно, и сон на этом самом месте оборвался, чтобы смениться другой картиной.
  Это была ночная улица на окраине города. Холодный сырой ветер рябил лужи, раскачивал деревья и одинокий фонарь на столбе  у дома, стоявшего в глубине тёмного сада. Пряча от ветра лицо, он шёл в этот дом. На  столбе висела железная табличка с названием улицы. Он прочитал – «Егерштрассе» и подумал: «Отчего в Берлине такая захолустная окраина, прямо, как у нас где-нибудь в провинции?»
  Почему это был Берлин,  зачем он здесь? Этого он не знал. Ветер стихал, и тогда ему казалось, что он слышит чьи-то шаги за спиной. Он боялся повернуться и ускорял шаг. Шаги не отставали, и сердце наполнялось ужасом. Он побежал, споткнулся и упал.
  Тогда-то и возникли эти глаза.  И чем ближе глаза  оказывались у его лица, тем больше и яснее они превращались в чёрные блестящие полусферы  без белков и зрачков,  напоминавшие  пластмассово-антрацитовые глаза огромного жука…
  Он откинул одеяло и сел на кровати. Ощущение, похожее на предчувствие  надвигающейся беды, не проходило. Так он сидел некоторое время, пока ногам не стало холодно. Он нащупал ступнями тапочки и, уперев ладони в колени, поднялся. Машины во дворе блестели металлическими крышами,  сверху они казались  детскими игрушками, ровно расставленными рядами на небольшой стоянке.
 Он нашёл глазами свою,  притулившуюся рядом с огромным внедорожником. «Чего он так притёрся?» -  механически отметил он просебя, решив, что надо попенять охране.
  Часы показывали половину четвёртого утра.
Он включил компьютер, и пока тот настраивался, стоял у окна, глядя на пустой в этот час проспект. Редко, как-то испуганно проносилась одинокая машина, а прохожих  не видно было вовсе.  Утро едва просачивалось сквозь ночную черноту, только неуловимо подёрнутую светлеющей синевой.
  С некоторых пор каждое утро он начинал с чтения гороскопа.  Понимая всю глупость этого, всё-таки каждый раз надеялся, что звёзды лягут благоприятно. Это превратилось в привычку, и было словно доброе слово в начале дня. Или недоброе.
В этот раз «рыбам» светили маленькие неприятности с родными и удачные сделки по недвижимости.
  Последнему он только усмехнулся -  даже на горизонте не предвиделись никакие
покупки жилья. А вот о здоровье стоило позаботиться, оно было на четвёрочку. Он вернулся в спальню и достал из прикроватной тумбочки свои таблетки. Положил в рот все разом и, набрав слюны, проглотил, не запивая водой.
   Где-то далеко в вышине за окном негромко пророкотало, как будто в квартире над головой передвинули мебель. Ему было так и показалось, но вслед за этим коротко и ярко небо прочертила молния. Через минуту неожиданно и дружно пролился ливень. Он мгновенно превратил серый асфальт в чёрный, дробно застучал по подоконнику и также внезапно прекратился.
  Это напомнило ему детство на даче, куда его родители перевозили на лето. Вот так же в июне короткие грозы проносились над их небольшим домиком и садом. Тёплые, резвые капли скатывались по листам деревьев, по крыше, покрытой железом кирпичного цвета, по деревянной дорожке от забора к крыльцу. Было весело бежать в дом или прятаться под дубом, росшим рядом. Правда потом он получал подзатыльник от бабки, неизменно сопровождавшийся одним и тем же причитанием: « Господи, сколько говорить, не стой под деревом! Молнией убьёт!»
   Он и не заметил, как снова уснул. Его разбудил  звонок мобильника. «Сычёв, этого только не хватало!» - подумал он, взглянув на дисплей.
 - Ну, кто? – раздражённо бросил он в трубку.
 - Что – кто? – недоумённо прозвучало в ответ.
 - Саня, ты не заметил, что чаще всего звонишь, когда умер кто-нибудь из знакомых?
 - Нет, это я точно рано! Ты чё, не проснулся ещё? – возмутился бывший  одноклассник.
 - Ладно, Сань, извини! Давай, чего там?
 - Да  Маркиз просил напомнить всем, чтобы не опаздывали !
  Тут он вспомнил, что в семь должен быть в «Плазе» на дне рождения у Ивана, которого за отчество Порфирьевич и никак не вязавшиеся с этим простецким именем, неизвестно где приобретённые  аристократические манеры,  кто-то иронически назвал «Маркиз». Но ведь приклеилось же.
    В этот день не ладилось всё. И всё его раздражало.  Не проходило утреннее ощущение приближающегося несчастья. Оно родилось из этого обрывочного и  мрачного сна. Так с ним было впервые. Раньше, когда жена  спросонья отвечала отрывисто, капризничала и ссылалась при этом на дурной сон, он только сердился, высмеивал её нелепое суеверие.
  Теперь он был зол на себя, на то, что не может стряхнуть привидевшиеся во сне нереальные, но остро ранящие ситуации.  «Сейчас выпью, и всё пройдёт!» - решил он и постарался взять себя в руки.
  К отелю «Плаза» одна за другой подкатывали машины, из которых выходили нарядно одетые люди. Некоторые - с цветами. «Наверное, - к  Ивану» - подумал он, выходя из такси. Иван встречал гостей у входа в банкетный зал. Рядом стояла мама и двое его  сыновей от разных неудавшихся браков.
  Они обнялись, и он передал имениннику небольшую сафьяновую коробочку с запонками, шепнув тому на ухо:
  - Положи в карман, чтоб не как в прошлый раз!
  На предыдущем торжестве его подарок  был положен в отдельно предназначенной для этого комнате и исчез. То ли потерялся, то ли…
  Он наклонился к маме, чтобы она могла его поцеловать. Мама  была в прошлом прокуроршей, растила  сына одна и именно от неё сыну достались редкие волосы и сильный характер. Теперь она воспитывала внуков.
  - Что ж ты, Толя, один-то? – спросила  невысокая  женщина в строгом костюме и с ниткой жемчуга на ещё полной шее. У неё были такие же, как у сына серые, чуть навыкате глаза и сухие руки.
  - Антонина Васильевна, Катя с Петькой кланяться вам просили, я их позавчера отправил в Таиланд. Пусть погреются.
  - Чем тебе здесь-то холодно? Под тридцать, поди, будет?
  - Двадцать восемь! – ответил он, улыбаясь.
 Его двенадцатилетний сын был любимцем  мамы друга, она определяла в нём  какие-то особые  способности, которыми Бог, якобы, обошёл её внуков.
  Старшему, Сашке шёл семнадцатый, а младшему, Ивану – четырнадцать. Они учились в одной гимназии. Старший был ленив и домосед, младший – хулиган и отличник.
  Сашка был наряжен в костюм с галстуком, а Ванька щеголял в кедах на босу ногу, рваных джинсах и майке в английских принтах.
  - Что б, значит, не выделятся из толпы? – иронично улыбаясь, поздоровался с ним  Анатолий.
  - Для этого  нужника сойдёт!
  - Какого нужника? – не понял он.
  - Вон, гляди, всё – «нужные люди»! – кивая на гостей,  бросил мальчишка.
 - Дерзок, ты, Иван, и несправедлив!
Когда протокольный срок ожидания гостей был выдержан, хозяин торжества подошёл к микрофону.
 - Друзья, спасибо за то, что пришли разделить со мной и моей семьёй это событие! Не юбилей, но где-то близко! Время летит,  это -  верно,  хочу нам всем пожелать - пусть оно приносит радость от жизни, от общения с любимыми и друзьями! Прошу вас отдыхайте,  ещё раз – всем спасибо! Первый тост – за всех присутствующих!
  В центре зала на огромном круглом столе,  расставленные закуски напоминали  разноцветную клумбу, горячие блюда  покоились в  сверкающих никелем судках  и подносах, официанты разносили  вино, те, кто предпочитал крепкое и пиво, подходили к столам, расположенным по периметру.
  Он впервые был в этом отеле  и с интересом разглядывал прозрачный потолок  над  залом в пол футбольного поля. Выкрутасы декора под старину показались ему вычурными и безвкусными, но они каким-то образом   вписывались в современный  интерьер, замысловатые бра   по идее архитектора должны были это  впечатляющее  пространство смягчить    светом и придать ему  изящный  уют.  Отчасти это удалось, но всё равно не покидало ощущение пустоты и какой-то незавершённости.
     Из головы никак не уходило определение мероприятия, - « нужник», которым его  метко наградил маленький циник. А то, что это было мероприятие,  по сути,  не отличавшееся от важного совещания, только в других декорациях, но с теми же целями, сомнений не возникало.
    Взять хотя бы набор  приглашённых:  в толпе чиновного и делового люда  друзья – однокурсники  терялись, и неудивительно, что стояли группкой.
  Сам Маркиз  обходил «бомонд»  от одних гостей к другим, смеялся, что- то говорил, делал малюсенькие глоточки из бокала с вином, где-то задерживался, кому-то  кивал. В общем, исполнял роль счастливого, гостеприимного хозяина.
 «Спектакль!» - пронеслось у него в голове. Да и сам он тоже был одним из участников этого представления.  И это его тяготило ещё тем, что не покидало ощущение дежавю.
    Перед ним , придерживая даму в вечернем платье за талию, стоял высокий мужчина в смокинге. «Вот я  сейчас обшарю его карманы и из правого внутреннего достану  портмоне с кредитками, в кармане брюк, тоже правом,  окажется белый отглаженный носовой платок,  а в  карманчике для мобильника, не сойти мне с этого места,  – айфон! Если он запустит руку в мои карманы – найдёт тоже самое. Разница только в сумме пластиковых денег» - промелькнула у него злая  и хулиганская мысль.
  В нужный момент не раньше и не позже, точно в протокольную минуту, свершилось  нечто ритуальное, то, что бывает на таких встречах неизменно и непременно. Слово взял  главный гость вечера. Сегодня это был вице-мэр. Затихая, зал смолк. Это было похоже на внезапно пропавший  в телевизоре  звук.  И вновь тоже ощущение  бывшего, повторяющегося, надоевшего в этом своём  повторении.
  Плотный лысый толстяк в приспущенном у ворота галстуке  открывал рот, как в немом кино, и Анатолий,  не слушая,   мог слово в слово повторить многократно опробованный текст о просьбе городского головы, к сожалению, не смогшего лично поприветствовать именинника, передать ему слова благодарности за преданность городу,  пожелать успехов холдингу, ему лично…
  На небольшом подиуме в торце зала появился известный певец в серебряном пиджаке и не менее известная телеведущая.  Улыбки, сиянье глаз и слова, слова, слова…
    Господи, как же они « рады, как счастливы !»  И как  презирают всю эту тусовку, видели бы они их всех если бы не гонорары! « Интересно, а  поминки они тоже ведут?» - с горькой иронией подумал он, глядя на звёздную парочку записных  конферансье богатых свадеб и торжеств.
    Потом тосты, потом песни, потом  опять слова, слова…
 - Толя, привет! – это был Сычёв, рыжий и длинный, почему-то в светлом костюме и без галстука.
  - Привет, Сыр! – школьным прозвищем отозвался он.
Они друг друга недолюбливали. Сычёв раздражал его болтливостью, похвальбой и глупостью. Он  не сомневался, что и у Сыра к нему имеется  свой набор претензий.  В восьмом классе из-за Галки Тихоновой они сцепились во дворе. Тогда Сыр занимался боксом, и изрядно  надавал ему по морде.
  - Пойдём  к нашим, - рожа Сыра светилась и розовела  от выпитого.
  Их осталось в Москве всего - ничего, остальных жизнь разбросала кого куда.  Да и Маркиз поддерживал отношения не со всеми. Сыр был с женой, близнецы Коровины Женя и Оля пришли одни, рядом  со своим сыном стоял школьный поэт  Дима Тупицын.
  «Та же компашка!» - раздражение добавили сёстры в зелёном и синем платье, но в одинаковых красных туфлях.
  « Что же они в одном и том же везде ходят!»  -  подумал, целуя их в щёки.
«Вот взять, записать на диктофон: «нормально», «классно выглядишь», «как детки, как сам(а)? «да ты что!» , положить на стол и уйти.  Молча встать рядом и послушать, будет тот же разговор» - эта мысль развеселила, он засмеялся, и близнецы на него недоумённо уставились.
  - Онкология, сгорел в два месяца! – продолжал  Сыр, начатый разговор, который он прослушал, занятый своими мыслями.
 - Ты это о ком?
  - Толь, -  досадливо скривился  Сыр, - мы -  про Симу Фридмана.
 Тихий Сима уехал на Дальний Восток, стал портным и женился на кореянке.  Недавно был в Москве, хоронил тётку. И вот теперь – сам.
 - Ну, ты в своём репертуаре, – не сдержался он, - просто вестник смерти какой-то!
- Штыков, ты в своём уме! – возмутилась  одна из близняшек, та, что в зелёном.
  - Что у вас тут за шум?
  Они и не заметили, как подошёл именинник. Глаза его весело блестели, в руках он держал почти полный бокал с чем-то тёмным.
  - Толька на всех бросается! – ответила та из сестёр, что в синем.
Маркиз посмотрел на него внимательно и, видно, прочитав на его лице настроение, с  которым Анатолий не мог расстаться с самого утра, взял его под локоть:
  - Ребята, давайте  - за нас!
 Они потянулись бокалами друг к другу, и Иван сделал большой глоток.
  - Мазут! – кивнул Маркиз на жидкость в своём бокале и пояснил -  виски с колой.
Потом  он отошёл, но через короткое время вернулся. Рядом с ним стоял старый человек с седой короткой бородкой. Одет он был в мешковатый чёрный костюм. Узкий тёмный галстук никак не вязался с розовой сорочкой.  Волосы топорщились на висках, а на правой впалой щеке засохла кровь от бритвенного пореза.
  - Дядя мой, Константин Степанович, - представил старика Маркиз.
  Старик церемонно  пожал каждому руку. В облике его,  движениях, как-то по- особенному  блестевших  серых глазах проглядывало  негородское происхождение.
  Видно, почувствовав вопрос  во взглядах племянниковых друзей, старик представился:
  - Пенсионер из Утёвки.
  Произнёс он это серьёзно и вместе с тем насмешливо, обращаясь ко всем, но смотрел при этом только на Анатоли
        «Не прост старичок-то!» - подумалось Анатолию.
    Особенным был взгляд старика. Такие глаза Анатолий видел у  крестьян  на старых довоенных фотографиях. В  объектив они смотрели напряжённо-сосредоточено, и глаза их  были очень похожи на те, какими на плёнке получаются  глаза животных.
  Анатолий отправился в туалет и, проходя мимо стола с напитками, выпил двойной виски. То, что он увидел в зеркале, ему не понравилось.  Отражалось там худое лицо в очках, коротко стриженая голова с мыском жёстких волос на лбу. Скулы острые, взгляд недобрый. Он улыбнулся сам себе, получилась вымученная гримаса. В двери  было большое во весь рост зеркало. И он с неудовольствием отметил худые ноги и слишком большие туфли. «Козёл на лыжах» - подытожил он нелестное впечатление.
   Маркиза не было, но дядька его оставался в их компании. Он о чём-то говорил с близнецами, и они смеялись.
  - Я понял, почему женщины живут дольше нас, - подходя,   обронил  Анатолий, ни к кому отдельно не обращаясь.
 - Скажите, как интересно! – это та, что в зелёном.
- Ну вот разве вы не замечали, скажет девушка что-нибудь типа «Хорошая погода, или – я была на рынке», ну, вообще, любую ерунду и обязательно хихикнет! После каждой фразы – хихикает. Весело живут! Если все смешки сложить, как раз и получатся те семь лет…
 - Восемь, - отозвался пенсионер.
Анатолий вопросительно уставился на него.
- Женский век в среднем длится на восемь лет дольше, чем у мужчин, - утвердительно повторил старик, - статистика.
 - Уверены?
- Уверен!
 Тупицын отвёл его в сторону и тихо прошипел:
 - Ты чё ко всем  цепляешься! Чем дед-то виноват, что у тебя настроение такое! Толя, не порть вечер людям!
  - Люди, люди, - говно на блюде! Ладно, я, наверное, с Маркизом попрощаюсь и – домой! Надоели мне ваши рожи!
 Тупицын только руками развёл.
   У стола со спиртным он столкнулся с дедом.
-  А я вас сегодня во сне видел.
- Очень возможная вещь, - совершенно не удивившись, ответил старик,- так ведь до конца никто, даже академик Бехтерева не знает, что это такое – сон.
   Говорил  старик  спокойно, и слова, сказанные раздумчиво, без нажима, не  царапали мозг показной  учёностью  и дилетантской самоуверенностью. Он просто рассуждал и как бы приглашал при этом собеседника присоединиться.
  - Что пьёте, Константин Степанович? – поинтересовался Анатолий.
  - Апфельшорле.
 - Это ещё, что за зверь такой?
  - Яблочный сок пополам с газировкой. Очень популярный напиток в Германии.
 - А вы там бывали?
- Доводилось, - коротко и просто ответил старик.
 Про себя Анатолий отметил, что сказал он именно «доводилось», а не  «приходилось». И опять подумалось, что  есть в старике что-то особенное. Но ухватить это пока не удавалось – так, общее впечатление.
  Да и то, что он сказал пенсионеру, будто видел его во сне, пришло в голову вдруг, и ляпнул он это, как ему казалось, шутя, но вот -  вылетело слово, и теперь он уверился: да этот самый старик и приходил к нему в странном и тяжёлом сне.
  Анатолий взял себе виски, и они отошли к колонне, где людей было поменьше.
   - А вы  с моим Иваном, верно, одногодки? – прицелившись на него остреньким взглядом, не то спросил, не то констатировал старик.
  - Нет, я на год моложе.
 - Ну, это не считается. Я вот на четверть века вас старше, а и то – разницы почти нет.
- Как это может быть?
- Да к вашим годам вы прошли всё, что и я. Дети у вас есть, жена?
   Анатолий пожал плечами, показывая, что не видит в этом ничего такого, что подтвердило бы утверждение старика.
  - Конечно, - согласился тот, - это только один общий признак. Несмотря  на разность опыта, он, в сущности, в основных своих чертах, повторяется.  Я-то думаю, что  не то, что   почти к полтиннику, как у вас, а уже годам к тридцати всё в жизни понятно.
  - В тридцать я был полный идиот, - вырвалось у Анатолия.
 И в мозгу искрами замелькали, не оформляясь в законченные воспоминания,  эпизоды его безумств и  глупостей.
    А старик только  замахал рукой, заходясь в кашляющем смехе.
- Я – тоже! – отдышавшись, сказал он, и тут же добавил, - сами видите, я же  об этом-то и говорил.
  - Константин  Степанович, а вы кто по профессии?

  - Учитель.  Я, видите ли, директорствовал в Утёвской школе.
 - А что преподавали?
 - Физику, физику, физику…, - вдруг скороговоркой забормотал старик, и снова неизвестно  чему засмеялся.
  И Анатолий засмеялся, глядя на него, хотя в словах старика не было ничего смешного, но сказаны они были так,  будто в самом определении - физика  ему  виделось что-то пустяшное и  ненужное.
  А старик как-то просительно посмотрел на него и вдруг предложил:
- А давайте, поедем ко мне!  От кольцевой до нашего сельца всего километров сорок. Посидим, поговорим.  Вы ведь сегодня один, да и здесь вам скучно и неуютно. Я это заметил. Поехали, - повторил он, но уже твёрже, как будто  зная, что предложение его -  кстати, и отвергнуто не будет.
  И в самом деле, Анатолий даже обрадовался предложению старика. Ему захотелось  поехать отсюда в какую-нибудь романтическую глушь, к речке или озеру, к костру, к темно-звёздному небу…
 - А как мы доберёмся до сельца вашего? – спросил он,  нарочно насмешливо выделив слово  сельцо.
   Но старик, казалось, не обратил на это никакого внимания,  он с готовностью подхватил Анатолия под руку и повёл из зала, на ходу  объясняя, что у него «УАЗ» на стоянке, и он сам будет за водителя.
  -  Я шофёр со стажем, да и ничего на банкете не потреблял!
 - А с Иваном проститься?
- Переживёт! – отмахнулся старик.
  Всё, что  делал Анатолий, повинуясь не столько  словам старика, но больше своим внутренним желаниям, которые совпадали с этими словами, виделось ему чуть ли не предопределением судьбы, придумавшей и вечер этот, и старика, и его самого.
  На удивление, машина у старика  оказалась не дребезжащей колымагой, а новеньким внедорожником «Патриот».
 Угадав его мысли, Степаныч, как его теперь Анатолий про себя называл, подтвердил:
  - Племянник подарил. Как раз для нашего сельца,  - с нажимом произнёс он это слово, и весело при этом блеснул глазами  на Анатолия.
 А тот вновь отметил, что старикан ничего не забывает и всё подмечает.
  Свет от пролетающих фонарей то резче выделял черты его лица , то уводил  в тень, и от этого менялось его выражение. Анатолий  понял, кого старик ему напоминает. Он был удивительно похож на актёра Дурова: та же показная простота,  наивные и вдруг светящиеся лукавинкой выцветшие глаза, та же складка прямого рта и расслабленная грация, только  борода и волос много,   да  разве роста чуть большего.
    - Вот мы и дома, - сообщил старик, сворачивая с шоссе на  грунтовую дорогу, ведущую к рисующимся в лунном свете спящим домам села.
«Наваждение какое-то!» - подумал Анатолий, прочитав на  заборе  табличку  с названием улицы – «Охотничья». Она и впрямь почти повторяла ту, которая привиделась  ему во сне. И название похоже, да что там похоже,  здесь – охота, там – егер!  Разве только эта  шире,  и унылые в своей однообразной бедности деревенские дома виделись чётче, и погода стояла тихая и тёплая.
  Но вот двухэтажный дом за забором в глубине тёмного сада точно повторял абрис дома из ушедшего сна. Они оставили машину перед калиткой,  дед повозился в карманах и достал связку ключей. Калитка открылась, и Анатолий увидел, что на веранде дома горит свет.
  - Это я всегда оставляю его включённым, когда  уезжаю на день -другой,  - отвечая на невысказанный вопрос,  пояснил старик, - пусть думают, что в доме кто-то есть.
 - А что, шалят тут в Утёвке? Разбойники есть?
 - В Утёвке всё есть! – подражая чеховскому персонажу, ответил старик, но без улыбки.
  По невысокому крыльцу они поднялись на веранду. Сбоку у стены стоял стол, покрытый пёстрой клеёнкой, в торце – то ли тахта, то ли лежанка, несколько стульев и что-то ещё темнело в углу, но что, разглядеть было трудно. Старик открыл дверь в комнату и вошёл первым.
  Под потолком вспыхнула богатая хрустальная люстра.
«Подарок Ивана» - догадался Анатолий. Словно читая его мысли, старик согласно кивнул. «Что за удивительный дед!» - опять кольнуло Анатолия.
  Он огляделся. Нет, не такой он представлял себе обстановку деревенского дома. Во всю стену высились книжные стеллажи под стеклом, напротив  горка с фарфором, в центре довольно большой комнаты стоял круглый стол какой-то дорогой породы дерева, ножки его прочно приросли к полу бронзовыми львиными лапами.
  У противоположной стены  в нише  между окон поместился резной комод чёрного дерева. Его украшали перевитые лианы с виноградными гроздьями, а в середине    красовался замысловатый герб с инициалами.
  Такую мебель  он видел только в антикварных магазинах за рубежом, да однажды у одной телевизионной барышни на Фестивальной улице.
  Он подошёл к книгам и вгляделся в корешки. Некоторые были ещё дореволюционной брошюровки с золотыми обрезами и обложками под мрамор. Он взял одну, это  оказался Шопенгауэр с «Посмертными записками времён Заротустры». Был тут и Монтень, и Ларошфуко, несколько томов энциклопедии Брокгауза и Эфрона, словари русского, английского, немецкого языков. Библия стояла рядом с Кораном.
- Эзотерики не хватает! – усмехнулся Анатолий, поворачиваясь к старику, появившемуся из другой комнаты.
- Фантазии нездоровых людей не держу! – отозвался старик.
Свой городской костюм он сменил на простые брюки и серую ветровку. В руках у него были джинсы и кроссовки.
  - Вот,  наденьте, вещи сына. Я думаю, вам в пору будут.
 - Мы что, куда-то из дому  поедем?
- Есть неподалёку одно чудное местечко. Вам понравится.
  О многом хотелось распросить хозяина дома,  но Анатолий оставил этот разговор на потом.
  Они снова вернулись на старую дорогу, по которой въезжали в Утёвку. Потом дорога свернула в сторону  и с одного боку потянулись чёрные в ночи поля, а с другой – густая темнота леса. Анатолий оглянулся: вдалеке мерцали редкие огоньки  деревни.
   Попетляв, они оказались у речки. Старик вынул из багажника складные стол, два стула  и сумку. Анатолий взял стол и стулья, старик повесил сумку через плечо.
  Тропинка привела их на поляну крутого берега. Здесь речка делала поворот.  Там, где она исчезала  за поворотом, клубились в  непроглядном мраке деревья и рисовался, отражаясь в застывшей воде, контур ветряной мельницы. Тишину прорезал прямо у лица  зуд комара, и Анатолий инстинктивно хлопнул себя по щеке, стараясь избавиться от вредного насекомого. И хлопок этот громко, как выстрел, прозвучал в остановившемся покое ночи.
  Когда они устроились, старик достал из сумки бутылку, оказавшуюся хорошим дагестанским коньяком, нарезку сыра и колбасы и аккуратные стеклянные стопки. Продукты были влажно- холодными, видимо, прямо из холодильника.
  - За знакомство! – предложил Анатолий.
 - Да мы знакомы, - загадочно ответил старик,- давайте, выпьем  за покой в душе!
Закусили и быстро опрокинули по второй, без тостов, только кивнув друг другу.
   Нарождающийся месяц тонко и светло рисовался в звёздном небе. Где-то очень далеко послышался стук поезда, но быстро затих, поглощённый тёплой спокойной ночью. Непонятно  откуда брался этот  свет, разливавшийся  вокруг, он как будто был растворён  в самом воздухе, опускался из далёкой глубины неба невидимым дождём.
  Разве это звёзды освещают небо? Они только обозначают себя на нём.  Парадокс – ярче всего светят туманности. Насколько же велика вселенная, если сотни миллиардов Солнц, рассыпаны по ней, как игрушки на ёлке! Парсеки, световые годы – только мелкие шажки в том, что мы называем временем.
  Это ведь мы сами придумали, что в космосе – все тайны и все разгадки. И всматриваемся мы в него, чувствуя себя, как перед прыжком в бездну, которая страшит и притягивает. А были бы мы такими, как есть, если бы над нами всегда было только чёрное небо? Уберёг Господь!
 Зачем мы пытаемся узнать кто мы и откуда? Потому ли, что считаем себя созданными по Образу и Подобию, или потому, что не перестаём искать разгадку жизни вечной? Ударится о смерть, как Феникс Ясный Сокол о сыру землю и превратиться в Добра Молодца!  Главное – превратиться, не сгинуть, не исчезнуть!
  Человечество – всё время на выданье. Всё готово отдаться новой теории, объясняющей мир, взорвавшейся точке, или ещё какой. Только бы, наконец, снять с себя ответственность за самоорганизацию. А человек, гордый человек? Он ведь только светлячок в тёмном лесу,  настало утро - и не видно жучка.
  Где младенец чувствует себя защищённым? В колыбели. Недаром ведь и спим мы, невольно повторяя утробную позу. Выросли и хотим майского ветра, зелёного моря, молока и хлеба, любви Бога! Всего этого надо быть достойным. Не каждому Сеньке – шапка впору.
  - Давно вы на природе не были…
  Старик не спрашивал, он утверждал.
- Да, для меня природа – это дома и улицы, офисы и машины, город одним словом. Вы правильно подметили. Нельзя же за природу считать  дачные шашлыки или, Боже упаси, море в Турции.
 - Конечно, конечно…Я не об этом, - старик снова наполнил рюмки, и они выпили.
 - Где покупаете такой вкусный сыр? – поинтересовался Анатолий, ощущая во рту ореховый привкус.
  - Володька, сын, привозит. Берёт где-то по блату, - старик тоже взял тонкую полоску, свернул её в трубочку и стал откусывать мелкими кусочками.
  - Это место у нас называется Шуваловской мельницей. Был такой  барин. Здесь раньше раки водились. Вода была чистая. Теперь от нефтезавода всякую дрянь сливают..
  Он помолчал и продолжил, как будто  не отвлекался от прежней мысли:
 - Когда сынок был школьником, мы с ним сюда частенько приходили. Я учил его разговаривать с букашками – муравьишками,  лесом, речкой… Вот я о чём.
 -Ну, и где ваш сынок сегодня?
- Он художник.
- Прекрасная профессия. Свободный человек, свободное время.
- Вот и я ему внушал – самое дорогое у человека – свободное время.
Снова вдалеке застучал поезд. И наплыла на Анатолия  то ли мечта, возвратившаяся из детства, то ли печаль по чему-то несбывшемуся, но только захотелось ему заскочить вот так, на ходу, в последний вагон и покатить неведомо куда, ни о чём не думая, свободным лёгким человеком…
  Он посмотрел на речку и возле  поваленного в воду   дерева разглядел  лодку. Она стояла  недвижно, уткнув  нос в берег.
  - Ваша? – обернулся он к старику.
  - Нет, ребята деревенские  приходят иногда порыбачить.
  А Анатолий уже не мог избавиться от захватившего его вдруг  неудержимого желания, сейчас, немедленно  сесть в эту лодку и поплыть  по золотой лунной дорожке, мимо камышей,  мимо песчаных отмелей на том берегу. Он этого хотел и знал, что так и будет:  река с каждым плеском весла станет отдавать  ему свой покой и свою силу,  ярче и ближе закружатся  звёзды…
  Он скинул кроссовки, закатал по колено джинсы и, бросив на ходу: «Я сейчас!», бегом спустился к воде, оттолкнул лодку, вскочил в неё и плюхнулся на  среднюю скамейку. Лодка покачнулась и  по инерции стала удаляться от берега, царапая бортом ветки поваленного дерева.  Он огляделся, ища вёсла, но  уключины были пусты. Ни на корме, ни на носу вёсел не было.
   А лодку, между тем, вынесло на середину неширокой реки и течением медленно понесло к кустам у мельницы. «Всё, как в жизни, - несёт по воле волн…» грустно и безнадёжно подумалось ему. Звёзды висели высоко,  чёрно-зелёная река  тихонько толкала лодку, с  крутого берега на него смотрел седой старик…