Подвиг на Прохоровском поле

                Эссе

Мы встретились и близко  познакомились в стенах Военного издательства Министерства обороны, куда Михаил Борисов принес свои стихи. Странно было видеть – полковника, Героя Советского Союза в роли начинающего поэта. Не менее странно, мы, несмотря на солидную  разницу в возрасте, стали добрыми товарищами,  называя друг друга просто по имени.
Уверен, этот хороший, в чем-то даже тихий человек нравился не только мне, но многим знавшим его.  Он никогда не кичился своим геройским званием, по крайней мере, перед своими товарищами и друзьями, уж точно.  А мы, его товарищи и друзья, то  ли по своему  разгильдяйству, то ли под влиянием своих творческих амбиций, не очень-то и обращали внимание на его Звезду Героя. Случалось, и вовсе хамели, подвергая сомнению его геройский поступок. А ведь  Михаил Борисов – самый настоящий герой.
Сходите   в музей трофейной военной техники, посмотрите    внимательно на немецкий танк Т-4 и представьте, что эта закованная в бронь громадина движется на вас с одной  определенной целью – раздавить вас, уничтожить, стереть с лица земли.
Я много повидал в жизни страшного, даже смертельно опасного.  Но при взгляде на этот танк, меня пробирает нервная дрожь. Плененный, неподвижный, с забитым стволом, не способный на выстрел, обреченный на неподвижность –  а все же страшный. И невозможно даже вообразить, как можно в чистом поле, один на один  сразиться с этим чудищем.
Миша смог. Потому он и Герой.
Курская битва по своим масштабам, задействованным силам и
средствам, напряженности, результатам и военно-политическим последствиям является одним из ключевых сражений  Второй мировой войны, а для нас, народов Советского Союза, нынешней Российской Федерации, Великой Отечественной войны. Войны во многом личной, ибо прокатилась она по судьбам практически каждой семьи. По моей детской судьбе – уж точно: погибла моя любимая мамочка, которую в своей жизни я никогда не видел – в год отправлен был в село, тогда Курской, а теперь Белгородской губернии, находящихся и ныне в непростой ситуации, вставших грудью на пути врага, фашиста 21 века. Отправлен в семью родного мамочкиного брата, -  так сложились отношения в моей семье. Да там и остался на все время оккупации, а значит, и того самого великого сражения, которое гремело всего в нескольких  километрах  от нашего села.
Но речь не о моей биографии, а о превратностях судьбы, о ее невероятных зигзагах и заморочках.
В той битве участвовал, нет, геройски сражался, совсем юный артиллерист Михаил Борисов, ставший впоследствии известным поэтом.  А я, несмышленый пацан, в тех краях переживал те грозовые годы.
Историки, причем не только отечественные, отмечают, что после завершения боев на Курской дуге стратегическая инициатива в войне окончательно перешла на сторону Красной армии.
В нынешнем году будет отмечаться 80-летие нашей исторической Победы и очередная годовщина  Орловско-Курской битвы.  Но Михаил Борисов не сможет принять участие в юбилейных торжествах -  уходят от нас фронтовики, уходят. Ушел и Миша (умер 9 марта 2010 года. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве). А он не пропускал ни единой годовщины сражения.
11 июля 1943 года на южном фасе Курского выступа развернулись ожесточенные бои. Враг рвался к Прохоровке (Белгородская область),  намереваясь выйти к Курску. В расположении  отделения совхоза «Октябрьский» 3-я батарея 58-й мотострелковой бригады (2-й танковый корпус, Воронежский фронт)  была атакована 19 танками противника.
В этой батарее комсорг артиллерийского дивизиона, сержант  Михаил Борисов служил недавно, наводчиком, здесь были его друзья. Здесь он и оказался с самого начала боя.
Вот уже все орудия 3-й батареи выведены из строя, и только одно продолжало вести огонь. Вскоре и оно умолкло: был смертельно ранен заряжающий, выведен из строя командир орудия Григорьев, убит наводчик Ахмет Ходжаев.  Тогда Михаил Борисов встал к орудию и в одиночку, прямой наводкой подбил семь  танков.
В том бою, в дуэли со стальными чудовищами не погиб, был ранен. А
подвиг его не остался незамеченным: за мужество и героизм, проявленные в бою, гвардии старшему сержанту Борисову Михаилу Фёдоровичу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года присвоено звание Героя Советского Союза.
Права оказалась армейская мудрость: у истребителей танков или грудь в крестах, или голова в кустах.
 Боевая биография героя достойна особого  рассказа, и она нашла достойное отражение в военных анналах истории. Достаточно сказать, что начав воевать практически с первых месяцев войны, Михаил Федорович Борисов успел повоевать на Сталинградском фронте, в том же Прохоровском сражении, впоследствии  он освобождал Прагу, Варшаву, форсировал Одер, штурмовал Берлин. После войны, имея несколько ранений, продолжил службу в армии, уйдя в отставку только в 1981 году,  в звании полковника.
Прошли годы, и фронтовая память о смертельных  боях   отразилась в чеканных поэтических строках Михаила Борисова:
На фронте мы не думали о нервах –
Война кроила землю под погост,
А из траншей бойцы в шинелях серых,
Бывало, поднимались в полный рост.
Он так и встал,
Однажды в сорок первом,
Мой командир, почти ровесник мой,
И поднял роту собственным примером,
В последний и решительный наш бой.
Мой лейтенант, я видел краем глаза,
Как ты взлетел над бруствером:
– Вперед!
И показалось – перед нами сразу
Раздался вширь поникший небосвод.
Такой рывок губителен, во-первых,
Он, во-вторых, не легок и не прост...
Но за тобой
И мы в шинелях серых
Уже надежно встали во весь рост.
В те дни судьба не каждому светила.
Мой командир, тебе того рывка
Всего на шаг единственный хватило.
Всего на шаг... в грядущие века.
С 1962 года вплотную занялся литературной деятельностью. Он  автор многих  поэтических сборников. Член Союза писателей СССР (России) с 1976 года.
Мы скупы на сердечное общение. Стесняемся его. Считаем слабостью делиться сокровенными воспоминаниями с друзьями, и даже близкими родными. Публичные выступления - не в счет:  в них много пафосного и даже придуманного. И начинаем сетовать на недостаток общения, когда уже ничего нельзя изменить, нельзя поправить. А ведь нам было что вспомнить. Хотя бы стояние у того же Донца.
Промчаться бы по утренней росе
К Донцу
Бок о бок с юностью отважной.
Там падали ребята в рукопашной
На узенькой прибрежной полосе.
Сегодня у заросшей огневой
С трудом я вспоминаю штыковую,
А сам ее душой и телом чую,
Склоняясь над цветущею травой.
А может быть,  Михаил имел не Северский Донец, а Липовый или наш, Грушовый, вдоль которого протянулось наше село Вислое.
Три раза менялась власть в селе – сегодня одна половина села под немцами, завтра, поменявшись местами,  советские войска. На третий раз, как в детской считалке – а на третий, навсегда, закрываем ворота  - немцев из села выбили окончательно.
Фашисты  уходили, цепляясь за что угодно – за овражек, за улицу, за отдельную хату. И когда не удавалось зацепиться, вымещали зло от поражения на  мирных жителях:  зная, что те прячутся в погребах, как правило, вырытых во дворах, садах поблизости, они, искали  эти схроны, спокойно открывали хилую дощатую дверцу погреба и аккуратно бросали туда связку гранат.
Получалось надежно и гигиенично, даже могил копать не надо. Но, кажется, пронесло: нашу часть села заняли русские. Надолго ли?
Три месяца этой кровавой чехарды мы живем без соли - первое, что сделали немцы, как появились в селе, свезли запасы соли на склад и выдавали ее исключительно за какую-либо выполненную работу. Но с подходом советских войск, соль вывезли, не оставив ни крупицы. Самая несбыточная мечта всех – съесть горбушку хлеба, обильно посыпанную крупной солью, запивая колодезной  водой. Потихоньку начали есть другую соль, калийную, предназначенную для удобрения. В ней наряду с другими веществами, попадались крупицы обычной соли.
Тошнота наступала практически сразу. Боль в печенке – немного погодя. До сих пор нежданные-негаданные боли пронзают печень, и этой боли врачи причин не находят. А я их об этом и не спрашиваю, я знаю от чего эта боль.
И становятся понятными  московские соляные бунты в далекой истории:  нет жизни без воды,  нет ее и без соли.
  Несколько дней сидим без еды. Из съестного – сырая картошка. Но где ее сварить? Снаружи стреляют. И не где-нибудь, а в двух шагах от погреба – советские минометчики, укрываясь за вишневыми деревьями сада,  установили здесь свое грозное оружие – Прохоровское сражение совсем не ограничивалось историческим полем, оно, как вода в половодье растекалось вширь – по селам и бескрайним степным просторам.
Сварить картошку поручили мне, единственному мужчине, женщины смертельно боялись стрельбы и взрывов. Наложили целый армейский котелок.
Спички в кармане, котелок в руке. Сложил камелек из нескольких камешков, собрал поблизости от погреба сухие вишневые ветки. Запалил костерок. Но веток так мало. Да и горят они, как порох, быстро, бездымно. Чем же поддержать огонь? Сообразил – кругом трупы, и трупы. И  на каждом – сумка с противогазом. Открутил несколько противогазных трубок, дела пошли веселее – огонь устойчиво лижет котелок. И не беда, что верхний ряд картошки покрылся черной гарью, лишь бы она сварилась!
  Не сварилась! Лишь взялась снаружи. Не дал довариться картошке минометчик, стрелявший поблизости, – раньше немцы стреляли по ним наугад. Когда же черный дым столбом потянулся к небу, появился ориентир для стрельбы, мины стали ложиться ближе и ближе к минометчикам, к погребу. От крепкого подзатыльника я свалился рядом с костерком. А солдат безжалостным сапогом вмиг затоптал огонь.
Горячую, только начавшую вариться картошку раздали всем присутствующим в погребе. Съели целиком, даже сырую середину. Без соли. Без хлеба. Ни того, ни другого – ни крошки. Именно ни крошки, хлебные крохи все давно подъели. 
Голод! Не берусь описывать это состояние - человеку, не испытавшему его, трудно передать это ощущение.  Да и человеку голодавшему трудно вспомнить это состояние.  Мне голод запомнился парализующей тело слабостью, головной болью, тошнотой и ноющей болью в желудке. А еще обостренным обонянием, когда подобно собаке или иному зверю, съестное чуешь на расстоянии.
Не ты ли, Миша, оказался в числе первых ступивших в наше село, в наш двор?
Нет, конечно, не ты. Ведь ты артиллерист. А это был пехотинец. Пожилой. И потому, наверное, запасливый –  чего только в его вещевом мешке не было!  Но достал он брикет пшенной каши, солдат был сердобольный. А может быть, вспомнил своих деток?
И я, к вящему удивлению солдата и жалости тети – пропала хорошая каша! – сгрыз у них на глазах этот брикет.  Без воды, без всего, съел концентрат до последнего зернышка!
Солдат подумал, наверное, что это с голодухи. Но я  не мог оторваться от сухого хрустящего на зубах брикета не только из-за голода, хотя есть хотелось постоянно.  Каша была щедро посолена!
Странно, даже удивительно: я знал, где воевал Михаил, за что получил звезду Героя. И никогда не обмолвился, что и сам был в тех местах, в огне той мясорубки. А ведь вспомнить было что. И поделиться воспоминаниями, поделиться частичкой жизни. Вот ведь и о твоем казачьем происхождении не знал и не подозревал, и о казачьем генеральском чине, об отце железнодорожнике.
Успокаивает лишь одно: тебя не забыли, Героя Советского Союза Михаила Борисова.  Бюст твой – в Белгородском музее-диораме «Огненная дуга», памятная доска - на доме в Сокольниках, где ты жил.  Не забыли и поэта Михаила Борисова. А я, хоть и с запозданием, пишу свой личный некроскоп, чтобы память о тебе осталась  надолго. Даже и после меня.

Виктор Перемышлев.