Фотокарточка

Крупные хлопья снега падали сплошной стеной, поглотившей всё остальное за окном. Катя, прижавшись лбом к стеклу, напрасно старалась хоть что-нибудь различить в бледно-серой шевелящейся массе, которая притягивала её взгляд с такой силой, что девушка даже не могла обернуться, чтобы рассмотреть помещение, в котором находилась.
– Где я? Что это за комната? Лишь знаю, чувствую, что это не мой дом. Зябко, – мысли путались. – А там, на улице?.. Здания? Я в городе? А может, поле? Пустырь?.. Это точно снег? Жуткий… От него жутко… Почему я не могу пошевелиться? Мама! – позвала она. Но не услышала ни звука.
В густой белёсой пелене появилось тёмное пятно. Стало разрастаться и чернеть. Кате показалось, что огромное крыло всколыхнуло воздух перед ней, и стекло, разделявшее их, задрожало. Круглый выпуклый глаз блеснул в сторону девушки, и в его черноте сверкнула оранжевая молния. Резкая боль прошла от макушки Кати до её пяток. А потом пятно вытянулось и поползло к ней. Всё ближе и ближе. Сердце молодой женщины сковал ужас, её рот открылся, а губы судорожно зашевелились в немом отчаянном крике. Тьма коснулась стекла, просочилась сквозь него, лизнула лицо, холодными щупальцами начала обвивать безвольное тело.
– Тащит… засасывает... Мне страшно!.. Помогите!.. Пожалуйста…
Вдруг белый сияющий шар врезался в сердцевину клубящегося мрака, туда, где зияла ледяной пустотой огромная чёрная дыра. Яркая вспышка…

Синяя тойота весело ехала по трассе. «Или мне весело, а потому и машина весело едет?» – усмехнулась молодая женщина на заднем сиденье. Слева от неё, за водителем, было установлено детское автокресло, на котором возился, с любопытством вертя головой и вытягивая шею, полуторогодовалый светловолосый мальчуган.
– Мама! Снег!
– Да, Антошка, снег. Ишь, как повалил. Хлопьями. На больших белых мух похожи. А на деревьях, смотри, иней. Веточки словно хрустальные. Красотища!.. Витя! Красота-то какая! – окликнула она мужа, который внимательно вглядывался в дорогу перед собой. «Дворники» едва успевали счищать налипающие на лобовое стекло комья.
– Да, красиво. Но ехать всё труднее. Как бы и вовсе не застрять.
– Не застрянем! Через полчаса уже в посёлок въедем. А там местные сами дороги рядом со своими домами постоянно расчищают. Мне Анютка говорила. Ты, кстати, не забыл в багажник банку с мамиными огурцами положить? Анюта просила обязательно их к столу привезти. Очень уж она их любит.
– Кто ж их не любит! – Катя увидела в салонном зеркале улыбку, промелькнувшую на лице Виктора. – Знатные огурчики Елена Петровна делает, хрустящие, остренькие.
Аня была подругой детства. «Пуд соли да ещё с перцем», – так Катя частенько говорила о ней. Сейчас именно на её дачу направлялась девушка с обоими своими «любимыми мужчинами». Туда же должны были подтянуться ещё несколько знакомых семейных пар, все с маленькими детьми.
Боковым зрением Катя заметила, как всё медленнее и медленнее стали открываться и закрываться глаза Антошки, пока и вовсе веки не замерли пушистыми ресницами вниз. Голова ребёнка наклонилась к правому плечу, и он сладко засопел. Катя поправила ремешки кресла, укрыла сына байковым одеялом и вскоре тоже задремала...
Сильный толчок, скрежет, боль. Машина подпрыгнула, перекувырнулась. Ещё раз. Крики, стоны, кровь. Кровь... Кровь!
– Антошка! Сыночек! Витя, помоги! Витя!.. Витя, прошу, не надо. Открой глаза! Дыши! Там Антошка! – нет, не кричала, задыхалась в шёпоте Катя. Хотя ей казалось, что кричала.
Огромная фура, глубокие вмятины на левом боку её кабины, сирены, полиция, скорая помощь.
Потом девушке сказали, что водитель фуры, ехавшей по встречной полосе, не справился с управлением. Фуру занесло, и она протаранила левый бок тойоты. Ребёнок погиб на месте, водитель легковушки в очень тяжёлом состоянии доставлен в реанимацию. Катя отделалась сломанной рукой и ушибами. После оказания медицинской помощи её отправили домой.

Пусто. Пустые комнаты. Пустота в душе. Дыра… в душе? Вместо души? Почему тогда так больно?
Приходили мама, папа, Аня, другие подруги, ещё какие-то люди. Утешали, соболезновали, о чем-то спрашивали. Что-то об организации похорон. Пытались накормить. Предлагали пожить у неё какое-то время. Звали к себе.
– Всё хорошо, – улыбалась молодая женщина. – Не волнуйтесь за меня.
Несколько раз Катя была в больнице, ненадолго её пускали в палату мужа. В себя он пока не приходил.
Говорила с врачами.
– Надейтесь, – кивали они и отводили глаза под её пристальным взглядом.
– Витя, родной мой, как же мы теперь без Антошки? – гладила она по руке мужа. А потом, наклонившись пониже, одними губами спрашивала: – Как же я без вас?
«Умирает. Я же вижу, и он умирает. Не хочу...»
Аня нашла её лежащей на кровати, бледной, с синевой над верхней губой. Вызвала скорую. Отравление. Наглоталась таблеток. В коме, но жива. Пока жива.
– Надейтесь на молодой организм. И молитесь. Мы делаем всё, что в наших силах, – сказали родственникам.

Яркая вспышка. Холодные осклизлые щупальца вздрогнули и соскользнули с исхудавшего тела. Катя глубоко, жадно вдохнула. Сердце гулко забилось в груди. Тьма начала медленно сжиматься, пока не превратилась в маленькую чёрную точку, которая вскоре исчезла. Вслед за этим моргнул и погас круглый выпуклый глаз. А белый шар, утратив ослепляющее сияние, стал менять форму, и Катя с удивлением разглядела черты неизвестной ей миловидной женщины. Несмотря на то, что облик той был едва уловим, сотканный кисеёй порхающего снега, теперь белого и лёгкого, незнакомка показалась девушке очень знакомой, какой-то близкой и родной.
– Ты что же это, девонька? Нельзя так, – будто ветер подул.
Катя протянула руку, и стекло не стало для неё преградой. Да и стекла больше не было. А её пальцы оказались в тёплых ладонях её матери.
– Мама, – прошептала девушка.
– Доченька! Очнулась, милая, – по щекам Елены Петровны потекли слёзы. – Что же это ты? Разве ж так можно?
– Я больше... – спазм в горле не позволил Кате закончить фразу.
– Тихо, тихо, родная, – женщина нажала на кнопку вызова медсестры. – Ты очнулась – это главное.
– Антошка? – с трудом прохрипела Катя.
– А ты не помнишь?
– Похоро..?
– Да, четыре дня назад. Да ты не разговаривай, тяжело тебе. Сама всё расскажу. Про Витю ведь спросить хочешь?
Девушка кивнула.
– Он жив, идёт на поправку. Уже в общее отделение перевели. Мы ему сначала о тебе не говорили, но он всё спрашивал, как ты да почему не приходишь к нему. Пришлось рассказать. Врачи разрешили ему вчера тебя навестить. Ненадолго. Плакал, руки тебе целовал.
Появилась медсестра, еще через пару минут – доктор, да не один.
– Простите, – еле слышно выдохнула Катя.

Когда суета немного улеглась, Елена Петровна, вновь сидевшая у постели дочери, протянула руку, намереваясь поправить подушку под ее головой.
– Ой, что это из-под подушки выглядывает? – вытащила за уголок какой-то плотный лист бумаги размером с мужскую ладонь, а спустя мгновение произнесла с сильным удивлением в голосе: – Фотография? Откуда она здесь?
– Покажи, – Катя поднесла карточку поближе к глазам. С чёрно-белой пожелтевшей фотографии на неё смотрела молодая миловидная женщина. Та самая женщина.
– Это твоя прабабушка. Зина. Зинаида Павловна. Когда ты родилась, она жила с нами. Так радовалась тебе, возилась с тобой. Почти с кровати не вставала, но чуть твой плач услышит, сразу норовила к тебе броситься утешать. Говорила, что ты её продолжение. И ведь и правда, очень ты на неё похожа. Она умерла, когда тебе было чуть больше года, потому ты её и не помнишь совсем.
– Мам, расскажи поподробнее, – голос уже начал возвращаться, и всё-таки слова пока давались нелегко.
– Я её, Катюша, уже старенькой узнала, поэтому многого не расскажу. Это бабушка твоего папы. Добрая была, безвредная. Всё Богу молилась. Мы-то с твоим отцом, сама знаешь, не особо верующие, не атеисты, но и от церкви далеки. А она, прежде чем хлеб надкусить, молитву прочитает. Икона у неё была любимая, Богородицы. Размером вот с эту фотокарточку. Кажется, Семистрельная называлась. На ней Дева Мария без младенца, и стрелы у нее из груди торчат. Бабушка Зина постоянно перед ней что-то шептала. И тебе к лобику её прикладывала. Да потом затерялась куда-то иконка эта. Как и фотография твоей прабабки. И как она здесь-то оказалась? Вот ведь диво-дивное.

Праздничная служба подошла к концу. Катя, держа за руку трёхлетнюю Зину, подошла к Семистрельной иконе Божией Матери. Приподняла малышку, и та коснулась губами руки Богородицы. Затем приложилась сама.
Возле выхода из церкви их ждал Виктор с годовалым сыном на руках.
– Ну, что, красавицы, пора домой. День-то какой сегодня чудесный! Солнечный. А снег, как пух узорчатый, жемчугом под лучами переливается.