Письмо батюшке под Рождество

Уважаемый отец Георгий! Пишу вам впервые, чтобы понять для себя и довести до вас свою искреннюю точку зрения. Какой путь прошёл, через какие препятствия был вынужден пройти и что меня, как и многих других, ожидает дальше...

Нас с вами часто сводила вместе судьба. С самого детства помню, как вы приезжали к нам в церковь на празднование престольных праздников. Затем вы неоднократно награждали меня в олимпиадах по «Закону Божию», проводимых воскресными школами епархии. Ну и конечно, наши регулярные встречи впоследствии в алтаре Собора. Я восхищался вашей мудростью и делами, ведь построить такой величественный собор в городе из руин трамвайного депо – это дорогого стоит. Как я восхищался красотой этого здания. Находясь снаружи, понимаешь, что это одна из важнейших достопримечательностей нашего города. Но зайдя внутрь, осознаёшь себя крошечной частью какого-то мощного единого организма, ведь все эти необычные фрески Страшного суда, Тайной вечери и других сказаний не только навевают воспоминания о тех библейских сюжетах, но и эмоционально будоражат воображение. Все эти фрески, купола, свет, пробивающийся через витражи, – они словно говорят нам о том, что мы, как люди, связаны с чем-то большим.

Но что это за "большее"? В юности мне казалось, что это Бог, как его описывает Библия: строгий и всевидящий, управитель судеб и хранитель души. Я жил этой идеей, строил своё будущее вокруг неё. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что величие собора и величие жизни не ограничиваются рамками одной религии или одного мировоззрения.

Собор – это метафора. Входя в него, ты видишь свои крошечные размеры и одновременно чувствуешь сопричастность чему-то великому. Разве не так же устроена и наша жизнь? Мы – лишь малая часть этого мира, но каждый из нас влияет на его устройство, словно кирпичик в огромной конструкции. Мы связаны между собой не только верой, но и общими стремлениями, переживаниями, радостью и болью.
И именно здесь я начинаю задумываться о смысле всего этого. Для чего мы живём? Для чего стремимся строить "соборы" – будь то в камне или в своей душе? Если раньше мне казалось, что цель – угодить Богу, то теперь я вижу, что сама жизнь – это цель. Мы приходим в этот мир, чтобы научиться любить, творить, искать.

Философия, наука, искусство, религия – всё это попытки ответить на одни и те же вопросы: кто мы и зачем здесь? Может быть, мы – просто звено в цепи эволюции, временные обитатели планеты, которая была до нас и будет после. Но если это так, то тем более важно найти смысл внутри, а не снаружи. Я всё чаще прихожу к мысли, что жизнь – это не загадка, которую нужно разгадать, а опыт, который нужно прожить. Как будто Вселенная, этот огромный живой организм, просто хочет познать саму себя через нас, через наши чувства, размышления, поступки.

И знаете, что самое удивительное? В этой бесконечной Вселенной, где мы так малы, каждое наше действие имеет значение. Как в соборе каждая фреска, каждый луч света через витраж имеет своё место и смысл. Мы, как люди, можем творить, созидать, любить – и этим преодолевать страх перед пустотой.

Отец Георгий, вы много лет были для меня примером того, как человек может преобразовать разруху в величие, создать красоту из хаоса. Я хочу верить, что каждый из нас может быть "строителем собора" – не только из камня, но и в душе, в отношениях с другими людьми, в своём отношении к миру.

Что же такое – люди? Каждая из религий даёт свой ответ на этот вопрос. Православие же отвечает – паства Христа, рабы Божьи. Но я, если честно, не понимаю, зачем считать себя чьим-то "рабом". Жить и так непросто, а тут ещё добровольно накидываешь цепи на шею. Почему не быть просто человеком? Без рамок, без навязанных правил, без страха за свою "душу"? Для меня люди – это те, кто учится, ошибается, чувствует, любит. Мы сами творим свою жизнь, и в этом есть настоящая сила. Вы тоже очень многое сделали вокруг себя, обращаюсь к вам как к творческой личности. Зачем нам внешняя опора в виде страха перед неизвестностью, если все мы можем стать опорой друг для друга?

Вы, батюшка, часто говорили о том, что вера даёт людям смысл и утешение. Но сейчас, оглядываясь на свой путь, я вижу, что поиск смысла гораздо сложнее и интереснее, чем просто принятие готовой истины. Я задавался вопросами, которые боялся задать раньше. Кто я? Зачем я здесь? Что будет, если я ошибусь?
Я больше не могу смотреть на мир только через призму одной книги, даже такой великой, как Библия. Этот мир слишком огромен, сложен и прекрасен, чтобы его можно было вместить в страницы. Посмотрите вокруг: звёзды, которые мы видим, существуют миллиарды веков и светят нам спустя миллионы лет после своего рождения. Каждая молекула воздуха, которым мы дышим, прошла через бесчисленные формы жизни до нас. А сколько древних и могущественных сокровищ хранит в своих недрах Мать Земля? Разве это не чудо само по себе?

Но, отец Георгий, меня беспокоит не только это. Мне кажется, что религия, которая должна объединять людей, часто становится причиной разделения. Она говорит: эти – наши, а те – чужие. Но почему мы, такие маленькие на этой огромной планете, должны разделяться? Почему мы не можем признать, что у всех нас одна общая мать-природа, одна общая задача – сохранить этот мир для будущих поколений?
Вы учили нас беречь храмы, восхищаться их красотой и возвышенностью. Но что, если наш главный храм – это Земля? Разве её величие, её удивительный порядок и структурированный хаос не достойны поклонения и уважения?

Я не осуждаю веру, отец Георгий. Я вижу, как она помогает многим людям, как утешает в трудные минуты. Но мне кажется, что вера должна быть не страхом, а любовью, не подчинением, а вдохновением. Почему бы нам не верить в доброту, в справедливость, в силу человеческой воли? Почему бы нам не объединиться вокруг этих идей, вместо того чтобы спорить о том, кто прав в вопросах догмы? Не кажется ли вам, что главное, что нам нужно – это научиться быть ответственными за себя, друг за друга и за наш общий дом?

Вы как-то цитировали слова из Писания: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39). И это, пожалуй, одна из самых прекрасных заповедей, что я когда-либо слышал. Но, размышляя о ней, я задаю себе вопрос: кто мой ближний? Это только тот, кто разделяет мои убеждения, или каждый человек, вне зависимости от его веры, цвета кожи или происхождения?

Мне кажется, что если мы действительно понимаем эту заповедь, то она выходит далеко за рамки конфессий. Возлюби ближнего – значит любить человечество, любить природу, любить жизнь во всех её проявлениях. Я думаю о словах апостола Павла: «Нет уже Иудея, ни Еллина; нет раба, ни свободного, нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:28). Разве это не говорит нам о том, что различия, которыми мы так часто оправдываем свои разделения, не имеют значения?

Но если это так, то почему мы так часто видим войны и ненависть, которые происходят на почве религиозных убеждений? Я задаюсь вопросом: может быть, нам нужно отойти от буквы закона и приблизиться к духу, о котором говорил Христос?
Я также вспоминаю слова из книги Бытия: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Эдемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2:15). Разве это не прямое указание на то, что человек должен заботиться о природе? Мы ведь до сих пор живём в этом саду, пусть и за его пределами, и этот сад – наша Земля. Но вместо того, чтобы хранить её, мы часто её разрушаем.

Вы учили нас почитать Божий храм, заботиться о нём, очищать его и украшать. Но разве Земля, которую Бог создал, не заслуживает такого же уважения? Разве мы не должны быть благодарны за этот мир и относиться к нему так же бережно, как к святыне?

Я понимаю, что многим проще думать, что все проблемы в этом мире временные, ведь «новое небо и новая земля» (Откр. 21:1) будут даны в конце времён. Но что, если Бог хотел бы, чтобы мы уже сейчас сделали этот мир лучше? Ведь Иисус говорил: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Может быть, мы должны начать с того, чтобы строить это Царство уже здесь, в наших поступках, в заботе о других и о планете?

Мне кажется, что главный урок, который я вынес из Писания, – это то, что любовь всегда важнее правил. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий» (1 Кор. 13:1). Эти слова напоминают мне о том, что вера без любви мертва. Но любовь – это не только отношение к человеку. Это и забота о земле, о воде, о воздухе, о каждом живом существе, которое зависит от нас.

Я помню ваши проповеди, где вы цитировали: «Господь смиренным даёт благодать» (Притч. 3:34). Но мне кажется, что смирение – это не только признание своей слабости перед Богом, но и осознание того, что мы – лишь малая часть огромного мира.

Как же мы, обладая этим знанием, можем уничтожать природу, созданную Творцом, будто она принадлежит нам? Как можем загрязнять реки, вырубать леса, истощать землю, которая питает нас? Разве это не гордыня – считать, что мы имеем право распоряжаться всем вокруг, будто это создано только для нас?

Я думаю о словах из книги Псалмов: «Господня – земля и что наполняет её, вселенная и всё живущее в ней» (Пс. 23:1). Если это правда, то разве мы не должны относиться к природе с уважением, как к чему-то, что доверено нам Богом? Разве мы не должны быть её хранителями?

Меня особенно беспокоит то, что сейчас мы теряем это чувство ответственности. Религия учит нас заботиться о душе, но слишком редко говорит о заботе о теле – о мире, в котором живёт это тело. Ведь нельзя любить Бога, не любя Его творение. Я вспоминаю слова апостола Иоанна: «Кто говорит: "Я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец» (1Ин. 4:20). А если мы расширим эти слова? Если братом считать не только человека, но и всю природу вокруг нас?

Ведь она тоже часть этого мира, созданного Богом. И когда мы уничтожаем леса, губим животных или загрязняем воду, разве это не похоже на ненависть к ближнему?
Я также думаю о том, как Христос говорил: «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5:9). Разве миротворчество – это не умение жить в мире со всем, что нас окружает? Не только с другими народами или культурами, но и с природой, которая страдает из-за нашей невнимательности и алчности?
Отец Георгий, мне хочется верить, что в вашей мудрости и опыте вы увидите то, что я сейчас только начинаю понимать. Что наш долг – это не только спасти свои души, но и сохранить этот мир для будущих поколений. Чтобы они могли увидеть звёздное небо, ощутить свежесть ветра, услышать пение птиц. Возможно, это и есть подлинное служение Богу – не только молитва и участие в таинствах, но и каждодневная работа по сохранению Его творения. И может быть, это тот смысл, который объединяет всех людей, независимо от их веры.

Отец Георгий, я помню, как в юности читал Библию с благоговением, стараясь понять каждую строчку, каждый образ. Ещё в воскресной школе я услышал, что Писание открывается человеку не сразу, что за буквами скрывается глубокий смысл. И я читал снова и снова, вчитывался, размышлял.

Но чем глубже я вчитывался, тем больше вопросов у меня возникало. Например, история о сотворении мира в книге Бытия. В первые дни Бог создаёт свет, день и ночь, но только на четвёртый день – солнце, луну и звёзды (Быт. 1:3–19). Я долго пытался понять, как может быть свет без источника света. Возможно, это метафора, говорил я себе. Но тогда что из Библии буквальное, а что символическое?
Или потоп. «Истреблю с лица земли всех, кого Я сотворил: от человека до скота» (Быт. 6:7). Разве это справедливо – уничтожить всё живое, включая тех, кто не мог согрешить? Я пытался оправдать это как акт божественного правосудия, но в глубине души мне становилось не по себе. Зачем всемогущему Богу уничтожать свою собственную работу, словно Он не предвидел ошибок людей?

А потом я узнал, что подобные рассказы встречаются и в других культурах. В мифах шумеров, в эпосе о Гильгамеше тоже есть история о потопе. Даже детали схожи: герою сообщают о катастрофе, он строит ковчег, спасает животных. Разве это не говорит о том, что история Ноя – не уникальное откровение, а просто переосмысленный древний миф?

Я продолжал искать ответы в Писании. В Евангелиях я обратил внимание на противоречия. Например, родословия Иисуса в Матфее и Луке совершенно разные (Мф. 1:1–17, Лк. 3:23–38). Один автор связывает Его с царём Давидом через Соломона, другой – через Нафана. Если Евангелия вдохновлены Богом, как можно объяснить такие расхождения?

Особенно меня поразила книга Иова. Здесь праведник, который ни в чём не провинился, подвергается страшным испытаниям только потому, что Бог и сатана заключили пари (Иов 1:6–12). Разве это справедливо? Разве это милосердие? Почему жизнь Иова и его семьи становится разменной монетой в споре? Эти вопросы накапливались. Сначала я искал в них глубинный смысл, но потом понял, что всё больше вижу в этих историях человеческое. Это люди, жившие тысячи лет назад, пытались осмыслить хаос вокруг себя, дать объяснение страданиям, внушить себе надежду. Я понял, что Библия – это не откровение сверху, а отражение человеческих страхов, мечтаний и ограниченного понимания мира, написанная ещё во времена, когда считали землю плоской, а небо – твердью. Бог бы знал эти прописные истины, а вот люди того времени заблуждались в меру своих познаний.

Мне казалось, что вера должна вдохновлять, помогать открывать истину. Но чем больше я изучал текст, тем больше видел в нём попытку подчинить разум, убедить человека принять ответы, которые давно не работают. Священник на исповеди мне говорил: «Не искушай Господа Бога твоего» (Мф. 4:7), когда я пытался задавать вопросы. Но почему нельзя спрашивать? Разве разум, данный нам, – это не часть замысла? Создал бы тогда Господь абсолютно послушных людей, не задающих никаких вопросов, словно ботов в компьютерной игре, чтобы поддерживать сюжет.

Со временем я пришёл к выводу, что нет необходимости в том, чтобы искать ответы в сверхъестественном. Мир прекрасен и без этого. Он огромен, сложен, непостижим, но в этом и есть его красота. Я нашёл утешение не в догматах, а в осознании, что жизнь – это процесс, в котором мы ищем, ошибаемся и учимся.

Отец Георгий, я глубоко уважаю вас и вашу веру. Но мне важно поделиться этим, потому что я знаю: в вашей мудрости вы наверняка задавались похожими вопросами. Я не требую ответов, но мне хочется понять: видите ли вы те же противоречия, что увидел я?

Ещё один момент, который долгое время не давал мне покоя, связан с рассказом о том, как Иисус изгнал торговцев из храма. Эта сцена описана в Евангелиях с особой драматичностью: Иисус, возмущённый тем, что Дом его Отца превратили в «дом торговли» (Иоанн 2:16), опрокидывает столы менял, прогоняет скот и требует прекратить всё это безобразие.

Когда я впервые услышал этот рассказ, он произвёл на меня глубокое впечатление. Я увидел в нём не просто проявление праведного гнева, но и важный урок: храм – это место, где человек должен оставаться наедине с Богом, очищенным от мирской суеты, денег и коммерции.

Но потом я начал замечать то, что меня смущало. В каждом храме и соборе, в том числе и в нашем, есть церковные лавки. Там продаются свечи, иконы, крестики, книги и множество других вещей. Вроде бы всё это необходимо для духовной жизни, но при этом всё это – за деньги.

Я задавал себе вопрос: чем это отличается от того, что так возмутило Иисуса? Если в Евангелии Он явно осуждает торговлю в храме, почему сейчас это стало нормой? Почему мы оправдываем коммерческую деятельность, говоря, что она необходима для содержания храмов, если сам Иисус показал нам, что храм должен быть местом молитвы, а не торговли?

Более того, я стал замечать, как церковные товары стали превращаться в нечто большее, чем просто религиозные атрибуты. Часто они воспринимаются как обереги, чуть ли не магические предметы, которые должны защищать человека или приносить ему удачу. Люди покупают не только свечи для молитвы, но и иконы с конкретными «обещаниями» – заступничество, помощь в бизнесе, успех в личной жизни. Это уже не просто религия, а что-то сродни торговле надеждой.

И я задавал себе следующий вопрос: если Иисус пришёл, чтобы разрушить барьеры между Богом и человеком, почему теперь кажется, что доступ к Богу снова стал опосредованным – через свечи, записки, пожертвования?

Я понимаю, что храмы нужно содержать, что служение требует ресурсов. Но где та грань, за которой практические нужды превращаются в противоречие с самим духом учения Христа?

Эти размышления стали для меня ещё одним поводом задуматься о том, как церковь, призванная нести в мир духовность, порой сама становится заложником материального мира. Неужели нельзя сохранить ту чистоту, которую символизировала сцена изгнания торговцев из храма?

Но самым тяжёлым для меня стало не осознание противоречий в Писании, а осознание их последствий. Ведь вера, основанная на этих текстах, формирует целые поколения людей. Она становится не просто духовным убежищем, но и инструментом влияния, а иногда – контроля.

Я долго размышлял над словами: «Начало мудрости – страх Господень» (Притч. 9:10). Почему мудрость должна начинаться со страха? Разве истина, как и любовь, не должна быть свободной? Разве нельзя стремиться к знанию, вдохновляясь, а не страшась?

Я вспоминаю, как на богослужениях я ощущал не только благоговение, но и подавленность. Эти бесконечные поклоны, молитвы о грехах, прощение которых мы просили снова и снова. «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1), – говорил Христос, но я видел, как часто люди в церкви осуждают друг друга, в том числе и за самые мелкие нарушения «правил». Как же так, отец Георгий? Как можно жить в постоянном чувстве вины и при этом быть свободным?

Когда я пытался найти ответы, я обратил внимание на одну важную деталь: христианство, как и многие другие религии, построено на идее жертвы. «Сын Человеческий… должен много пострадать… и быть убитым, и в третий день воскреснуть» (Лк. 9:22). Но почему страдание становится ключом к спасению? Почему Бог, который есть любовь, требует страданий, крови и мучений?

Меня особенно поразила история о жертвоприношении Исаака (Быт. 22:1–19). Бог испытывает Авраама, заставляя его принести в жертву собственного сына. Да, в последний момент Господь останавливает руку Авраама, но сам замысел этого испытания кажется жестоким. Какую любовь можно доказать, если она идёт через убийство? И что почувствовал Исаак? Как это испытание сказалось на его вере, на его доверии к отцу?

Я всё больше понимал, что религия требует от человека подчинения, отказа от вопросов, подавления сомнений. Но разве не в сомнении рождается истина? Разве вера не должна выдерживать проверку разумом?

Я читал слова Христа: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32). Но свободными от чего? Мне кажется, что часто религия делает нас пленниками страха: страха перед адом, перед грехом, перед неправильными мыслями. А истина – она не боится ни вопросов, ни ошибок.

В какой-то момент я осознал, что если Бог и существует, то Он должен быть гораздо больше и сложнее, чем те образы, что нам предлагают священные тексты. Ведь наш разум, наша способность думать, сомневаться, искать – это тоже часть мира, который якобы создан Им. И может быть, лучший способ «возлюбить Господа» – это использовать этот разум на полную силу.

Мне кажется, отец Георгий, что иногда мы теряем истинную цель. Мы погружаемся в ритуалы, правила, догмы, забывая о том, что главное – это жизнь здесь и сейчас. Христос говорил: «Я пришёл для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком» (Ин. 10:10). Но разве можно жить с избытком, если всё время бояться?

Я помню, как однажды на проповеди услышал, что истинная вера – это радость. Но я видел слишком много верующих, чья жизнь наполнена не радостью, а тревогой. Они боятся, что сделают что-то не так, что их не примут, что их «осудят». Что они – грешники, и должны получить искупление. Почему так? Почему путь к спасению оказывается таким тяжёлым?

Я знаю, что эти вопросы могут звучать резкими. Но я не хочу никого обидеть. Я хочу понять. Ведь если мы можем любить друг друга без страха, если мы можем заботиться о мире, исходя не из страха наказания, а из искреннего желания сделать добро, – разве это не лучший путь?

Дорогой батюшка, если вы прочитали до этого момента, я благодарен вам за терпение. Мне важно ваше мнение. Вы всегда были для меня примером мудрости и спокойствия. Как вы смотрите на эти вопросы? Как вы совмещаете веру и разум?
Вот мой разум долго не мог смириться с тем, что мы – просто живые существа, случайный продукт эволюции на маленькой планете в огромной Вселенной. И наконец, я в это поверил. Я осознаю, что каждый из нас пытается найти смысл в хаосе, объяснить, зачем мы здесь. Вполне вероятно, что так и появилось бесчисленное множество религий – чтобы хоть как-то справиться с неизвестностью и страхом перед пустотой.

Пишу эти строки в один из двунадесятых праздников православной церкви – в Рождество Христово. И я хотел бы остановиться на теме рождения Иисуса, которое во всём христианстве считается одним из величайших чудес. Рождество Христа от Девы Марии – центральное событие, вокруг которого строится большая часть христианской традиции. Но чем больше я изучал эту тему, тем больше находил удивительных совпадений с другими, более древними религиями.

Прежде всего, дата 25 декабря. Православная традиция по старому стилю празднует Рождество именно в этот день, остальные христиане уже в новом стиле отмечают праздник в эту же дату. Но это далеко не единственный случай, когда рождение божества связывают с зимним солнцестоянием. В языческих культурах этот период ассоциировался с обновлением, светом, победой жизни над тьмой. Например, римский бог Митра, который был почитаем в то же время, что и ранний христианский мир, также считался рождённым 25 декабря. Как и Иисус, он изображался спасителем, приносящим свет миру.

Далее, египетский бог Гор, сын Исиды. Его рождение также сопровождалось легендой о матери-девственнице, и он считался воплощением света и справедливости. Удивительно, что и в его истории присутствует борьба со злом, символизируемым его дядей Сетом, как в христианстве Иисус противостоит сатане.

А если вспомнить древнегреческую мифологию, то Дионис, бог вина, также имеет мистическое рождение и становится спасителем своих последователей. Он, как и Иисус, умирает и воскресает, что, по сути, символизирует круговорот жизни и надежду на бессмертие, а также собирает вокруг себя последователей и превращает воду в вино на свадьбе.

Есть ещё индийский Кришна, чьё рождение окружено необычайными событиями: его мать зачала его при вмешательстве высших сил, а рождение сопровождалось угрозой от царя Камсы, который боялся пророчества о гибели от руки младенца. И разве это не похоже на историю царя Ирода, приказавшего убить младенцев в Вифлееме?
Эти примеры заставляют задуматься: почему образы девственницы – матери и божественного младенца так универсальны? И, если подобные легенды встречаются в столь многих религиях, можно ли считать библейское описание уникальным? Или оно, как и другие, просто отражает человеческие чаяния и попытки объяснить непостижимое?

Конечно, вы можете сказать, что совпадения не отменяют истинности христианской веры. Но тогда встаёт другой вопрос: если основные элементы заимствованы, в чём заключается уникальность христианства? Почему его мифы должны быть абсолютной истиной, а мифы других народов – лишь символами?

Чем глубже я размышлял об этом, тем яснее становилось, что, возможно, истина не в самих событиях, а в их символизме. Но тогда зачем православная церковь настаивает на буквальности и исключительности Писаний? Ведь красота этих историй заключается в их универсальности, в том, что они говорят ко всем людям, независимо от культуры или времени.

Вспоминая своё детство и юность, я не могу не упомянуть «Закон Божий» – ту книгу, которую я знал почти наизусть. Она была для меня путеводителем в мире веры, нравственности и истории церкви. Я искренне верил всему, что в ней написано, и черпал вдохновение из её страниц. Это была своего рода карта, которая вела меня через духовные дебри.

Однако со временем я заметил одну странность: «Закон Божий» больше походил на упрощённый, сглаженный и отфильтрованный пересказ Библии. Это была удобная версия христианства, где нет места противоречиям, жестокости или сомнениям. Книга словно была написана для того, чтобы ребёнок, вроде меня, мог принять веру без вопросов.
Но когда я стал читать Библию самостоятельно, без комментариев, без посредников, всё стало гораздо сложнее. Я ожидал найти подтверждение тому свету, который описывался в «Законе Божием». Вместо этого я столкнулся с текстами, которые ставили меня в тупик.

Я нашёл истории, где Бог велит израильтянам уничтожать целые народы, включая женщин и детей (Иисус Навин 6:21). Я увидел законы, которые казались мне жестокими и несправедливыми: камни для прелюбодеев (Левит 20:10), рабство, насилие. А где-то в этой же книге я читал о милости, любви и прощении. Как всё это сочетается?

Самый сильный удар по моей крепкой вере пришёл, когда я понял, что в Библии множество противоречий. Например, Евангелие от Матфея говорит, что Иисус был рождён во времена царя Ирода (Матф. 2:1), а Евангелие от Луки указывает, что это произошло во времена переписи Квириния (Лк. 2:2). Но исторически эти события разделены десятилетием. И этих противоречий - сотни.

Во время обучения в семинарии я впервые познакомился с апокрифами – текстами, которые не вошли в канон Библии, но всё же оказали значительное влияние на христианскую традицию. Некоторые из этих апокрифов лежат в основе двунадесятых праздников, таких как Рождество, Введение во Храм и Успение Богородицы. Они наполнили моё понимание христианской истории новыми красками, но одновременно вызвали вопросы, которые до сих пор остаются без ответа.

Особенно меня поразили апокрифы, описывающие детство Иисуса, такие как «Евангелие детства от Фомы». Вместо образа милосердного и всепрощающего Спасителя, который я знал из канонических Евангелий, в нём предстаёт другой Иисус – ребёнок, чьи действия иногда пугают.

Например, в «Евангелии детства от Фомы» описывается случай, когда маленький Иисус проклял другого ребёнка, который упал замертво, просто за то, что тот случайно задел его. Или эпизод, где он ослепляет учителя за строгость. А когда соседи пришли к Иосифу жаловаться на Иисуса, тот согласился умилостивиться, но сказал, что клеветники должны пострадать и ослепил их. Эти истории показывают ребёнка с огромной силой, которая, кажется, используется не всегда во благо.
Я пытался понять, как церковь относится к этим текстам. Почему они отвергнуты, если многие из них формируют основу наших традиций? Почему мы празднуем Рождество, хотя его подробности опираются на апокрифические источники, а не только на Евангелия?

Более того, эти описания противоречат образу Иисуса, который мы знаем из Нового Завета. Они показывают не милосердного и мудрого Учителя, а капризного и мстительного ребёнка. Если Иисус – Бог во плоти, как могло быть место таким поступкам? И если эти тексты отвергаются как недостоверные, то почему мы продолжаем черпать из них элементы веры и обрядов? Также есть апокрифические книги, такие как «Откровение Петра» или «Пастырь Гермы», которые описывают видения будущего и нравственные наставления. Эти тексты иногда более детальны и эмоциональны, чем канонические «Откровение Иоанна», но их исключили из Библии. Почему? Потому что они противоречили официальной доктрине или потому, что их содержание оказалось неудобным для системы? Или, например, «Евангелие от Филиппа» подробно говорит о роли Марии Магдалины в жизни Иисуса. Оно рисует её не просто как ученицу, но как его ближайшего спутника, кого-то, кого он выделял среди остальных апостолов. Однако с официальной позицией церкви Мария Магдалина долгое время считалась грешницей, а её значимость умалчивалась.

Именно после изучения апокрифов мой путь веры изменился. Я перестал искать абсолютные ответы и стал ценить вопросы. Это заставило меня задуматься о том, как формировался канон Библии. Кто и на каком основании решил, что одни тексты вдохновлены Богом, а другие – нет? Ведь если бы решения принимались другими людьми в другое время, мы могли бы иметь совсем другую Библию, с другими историями о Христе. Тогда я начал осознавать, что религия – это не только божественное откровение, но и продукт человеческой истории, политических и философских компромиссов и выборов. Эти открытия стали ещё одним шагом на пути моего отхода от веры, которая до этого казалась мне неизменной и абсолютной.
Чем больше я вчитывался, тем сложнее было закрывать глаза на эти нестыковки. «Закон Божий» учил меня ясности и стройности веры, но сама Библия показала мне её хаотичность, сложность и человеческий фактор.

И вот я начал задавать себе вопрос: если текст, который считается вдохновлённым Богом, так непоследователен и многогранен, как можно быть уверенным, что в нём действительно заключена истина? Почему Бог, если Он всемогущ, позволил появиться такому количеству противоречий?

Но, несмотря на это, я не разочаровался в добре или нравственности. Наоборот, я стал больше ценить правду, ясность и честность. И я осознал, что веру нельзя строить на том, что внушено с детства, не подвергая это сомнению.
Ещё живы в памяти те времена, когда я горел желанием стать священником. Как я примерял на себя фелонь, заменяя её пелёнкой, с детским энтузиазмом брал в руки бронзовый крест-подсвечник и полотенце вместо кадила, размахивал ими, обходя комнаты, будто алтарь за алтарём. Даже устраивал «причастие» – тайком брал вишнёвое варенье с хлебом, выражая искреннюю благоговейность и проводил этот священный ритуал в своей детской комнате.

Сейчас, оглядываясь назад, я с теплотой вспоминаю ту искреннюю веру и восторг, которые наполняли меня тогда. Но теперь, размышляя более осознанно, я не могу не задаваться вопросами, которые тогда даже не возникали.

Почему причастие – этот ритуал символического каннибализма – продолжает оставаться центральным таинством христианства? Христос сказал на Тайной Вечере: «Сие есть тело Мое за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание» (1 Кор. 11:24). Но как понимать эти слова буквально? Есть тело и пить кровь – пусть даже в символическом виде – звучит, мягко говоря, странно.

Когда я на втором курсе семинарии углубился в историю религий, я обнаружил, что идея «причастия» встречается не только в христианстве. В культах древнего мира, особенно в мистериях Диониса, последователи также вкушали символические элементы, чтобы соединиться с божеством. Например, в древнегреческих обрядах ели хлеб, который символизировал тело Диониса, и пили вино, его кровь. Эти ритуалы были направлены на обретение единства с богом, на приобщение к его силе и бессмертию.
И ещё одно: если мы верим в Бога как в существо абсолютной любви, то почему путь к Нему должен проходить через такие странные, даже жутковатые образы? Почему нельзя было дать символы радости, жизни, света – без намёков на насилие, кровь и жертвенность? Представляю, если бы пришёл Иисус снова на Землю и искренне удивился, как верующие в него поклоняются кресту, на котором его убили. А если бы ему отрубили голову, мы бы носили на шее маленькие гильотины?

Всё, о чём я писал, – это не только попытка разобраться в себе, но и осознать, как мы, люди, связаны с миром вокруг. Чем больше я изучаю природу, Вселенную и её законы, тем яснее понимаю, что мы – часть чего-то гораздо большего, чем просто общество или культура.

Вы наверняка знаете слова из Библии: «Господня земля и что наполняет её, вселенная и все живущие в ней» (Пс. 23:1). Эти строки всегда вдохновляли меня в детстве, но сейчас я смотрю на них иначе. Что, если Земля – это не просто ресурс, данный нам для использования, а живой организм? Что, если она дышит, чувствует, реагирует на нас, как мы реагируем на боль или радость?

Посмотрите на лес – оперение планеты, на реки – словно кровеносная система, на ветер, который несёт жизнь, и на солнце, которое согревает нас. Все эти элементы связаны между собой, как органы в теле, поддерживающие друг друга ради единой цели – продолжения жизни. Даже наука подтверждает, что наша планета работает как сложнейшая система, где всё взаимосвязано: от микроскопических бактерий в почве до огромных океанов, регулирующих климат.

И всё же, вместо того чтобы уважать эту сложную гармонию, человечество часто действует как болезнь. Мы загрязняем реки, вырубаем леса, отравляем воздух. Мы, словно паразиты, берём и берём, не задумываясь о последствиях.

Но что, если мы изменим эту парадигму? Что, если вместо того, чтобы видеть Землю как источник ресурсов, мы начнём воспринимать её как дом, как мать, которая дала нам жизнь? Если Бог действительно создал этот мир, то разве не наша обязанность заботиться о нём, как о его величайшем творении?

Я всё чаще думаю, что духовность должна выходить за пределы обрядов и догм. Настоящая вера – это не просто слова молитвы, а действия, которые показывают нашу любовь к миру. Взаимопомощь, защита природы, ответственность за будущее – вот что может быть новым причастием, где вместо символического вина мы пьём воду из чистых рек, а вместо хлеба делим урожай, выращенный на плодородной земле.
И здесь я вижу удивительное единство: христианские заповеди любви и современная наука говорят нам одно и то же. Мы должны заботиться друг о друге и о мире вокруг нас. И, может быть, именно это – настоящая цель нашей жизни.

Отец Георгий, как вы думаете, возможно ли, чтобы вера, забота о планете и единство человечества стали неразрывными? Может ли Церковь, вместо того чтобы делить людей, стать местом, где объединяются все те, кто хочет сохранить этот прекрасный, хрупкий мир?

С уважением и надеждой на диалог,
Андрей.