de omnibus dubitandum 39. 382

    ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ (1686-1688)

    Глава 39.382. НЕ ПО ПРАВИЛАМ ПРИ ЖИВЫХ ЦАРЯХ И ОСОБУ ЖЕНСКАГО ПОЛА НА ЦАРСТВО КОРОНОВАТЬ…

    Подводя итоги, необходимо сказать, что значение Боярской думы в структуре власти Руского государства в 1682-1689 гг. было исключительно велико. Практически, это был «серебряный век» Думы, последнее боярское правление. Царская власть, трудами Алексея Михайловича ставшая в значительной мере независимой от влияния Боярской думы и опиравшаяся на не подчиненный ей приказ Тайных дел, ослабла при его преемниках — царе Федоре Алексеевиче и братьях-соправителях Петре и Иване.

    В условиях, когда на троне находились два недееспособных самодержца, как-то ограничить влияние Боярской думы могла лишь регентша — царевна Софья (на самом деле Евдокия – Л.С.) Алексеевна. Однако и само сосредоточение в ее руках власти было не в последнюю очередь связано с участием в думных заседаниях.

    Не случайно имя правительницы первоначально появляется в царском титуле в указах с боярским приговором. Кстати говоря, само отличие последних от именных указов стирается благодаря специфике законодательной практики регентства.

    Согласно свидетельству современника-иностранца, «царевна обдумывает все с магнатами, после чего решение публикуется... от имени обоих царей»  {Шлейссингер Г.-А. Полное описание России // Вопросы истории. 1970. № 1. С. 111}. Однако именно это «соцарствие», а вернее — «тройственное правление» — подготовило и позднее падение Боярской думы.

    Обстановка ожесточенной борьбы за власть, как это не раз бывало и ранее, широко открыли двери Думы перед незнатными служилыми людьми, поддержкой которых стремились заручиться обе придворные группировки.

    Этот приток «неродословных» служилых людей оказался фатальным для Думы, число членов которой уже при царе Федоре Алексеевиче перевалило за сто человек. Боярская дума, с одной стороны, становилась недееспособной в административном отношении, неспособной к повседневной работе. С другой стороны, в политическом отношении Дума оказывалась заинтересованной в сохранении существующего положения, в раздроблении высшей власти.

    Все это предопределило позицию наиболее влиятельных думных деятелей во время переворота 1689 г., не примкнувших ни к одной из сторон. Настоящий Петр Алексеевич и его окружение не простили Боярской думе этой фронды; отсюда начинается неуклонное падение ее роли в государственных делах. Судьба Боярской думы как учреждения и боярской аристократии расходятся: первую ожидало постепенное вымирание; вторую — включение в формирующиеся структуры власти петровской России

    <…> Конец 1687 — начало 1688 г. прошли в приготовлениях к новому походу в Крым. «Уже поговаривают о новых налогах с мещан и крестьян и о намерении будущей ранней весною предпринять поход на Крым; причем будет избран новый путь (пехота — по Днепру, конница — сухим путем)», — сообщил в донесении от 23 сентября 1687 г. шведский комиссар в Москве Христофор Кохен, — Князь Голицын поговаривает, будто опять примет участие в новом походе» {Москва в 1687-1688 гг. Письма Христофера Кохена // Русская старина. 1878. Т. XXIII. № 1. С. 122}.

    В октябре 1688 г. было сделано официальное объявление о новом походе и назначены воеводы: в Московском разряде — боярин князь В.В. Голицын, боярин И.Ф. Волынский, окольничий В.А. Змеев и думный дьяк Е.И. Украинцев, в Новгородском — боярин А.С. Шейн и стольник кн. Ф.Ю. Борятинский, в Севский разряд — окольничий Л.Р. Неплюев и думный дворянин Г.И. Косагов, в Казанский разряд — окольничий И.Ю. Леонтьев {Gordon P. Tagebuchdes General Patrick Gordon. Bd. II. Leipzig, 1861. S. 233-234 (2. X. 1688)}.

    Во многие полки были назначены иностранные офицеры, что вызвало, согласно донесению Кохена от 2 февраля 1688 г., недовольство патриарха Иоакима {Москва в 1687-1688. Письма Христофера Кохена // Русская старина. 1878. Т. XXIII. № 1. С. 125}. Подробности последнего столкновения позволяет раскрыть Завещание патриарха Иоакима. Согласно Завещанию, патриарх молил «начальствующих» — царевну Софью (на самом деле Евдокию – Л.С.) Алексеевну и боярина кн. В.В. Голицына — «еже бы еретикам, иноверцам над христианы в полках начальниками не быти». Но к мнению патриарха не прислушались.

    Впоследствии Иоаким будет связывать именно с этим неудачу второго Крымского похода {Житие и завещание святейшего патриарха московского Иоакима (ОЛДП. Вып. XLVII). СПб., 1897. С. 131-132}.

    К 1688 г. как во внешней, так и во внутренней политике правительства регентства стала проявляться тенденция к необоснованным проектам, иногда напрямую граничившая с авантюризмом. Особенно ярко это сказалось в деле архимандрита афонского Павловского монастыря Исайи.

    Исайя прибыл в Москву в сентябре 1688 г. с посланиями «прежде бывшего» константинопольского патриарха Дионисия, сербского нареченного патриарха Арсения Черноевича и валашского господаря Щербана Кантакузена, однако тут же объявил себя заодно и представителем «ныняшнего» константинопольского патриарха Иакова {Тексты грамоты опубликованы: Каптерев Н.Ф. Приезд в Москву Павловского афонского монастыря архимандрита Исайи в 1688 году с грамотами от прежде бывшего Константинопольского патриарха Дионисия, сербского патриарха Арсения и валахского господаря Щербана с просьбою, чтобы государи освободили их от турецкого ига //Творения святых отцов в русском переводе, издаваемые при Московской духовной академии. Кн. III. М., 1889. С. 272-275}.

    Последнее особенно заинтересовало ближайшее окружение царевны Софьи (на самом деле Евдокии – Л.С.) Алексеевны, вынашивавшей смелые династические планы и мечтавшей заручиться поддержкой вселенских патриархов в их осуществлении.

    Об этой стороне миссии Исайи стало известно три года спустя, когда неожиданный оборот событий вновь привел его в Москву. Возвращавшийся в первый раз из Московии с богатой «милостыней» и царскими грамотами, Исайя столкнулся осенью 1689 г. в австрийских владениях с изгнанными из Москвы иезуитами Иржи Давидом и Товием Тихановским, опознавшими его. Так афонский архимандрит попал в венскую тюрьму, где и находился два года, пока его не выкупил возвращавшийся из Венеции в Москву Иоанникий Лихуд.

    В качестве благодарности за счастливое избавление, Исайя поведал в Посольском приказе о тайном поручении, которое было ему дано в первый раз {Творения святых отцов в русском переводе, издаваемые при Московской духовной академии. Кн. III. М., 1889. С. 302-305}.

    Согласно показаниям афонского архимандрита, в феврале 1689 г., накануне отъезда, его призвал к себе князь В.В. Голицын. Прежде всего, Голицын, справился, был ли Исайя на прощальной аудиенции у Иоакима.

    Узнав, что греки «еще не простилися» с патриархом, Голицын наказал, чтобы Исайя вновь пришел к нему после «отпуска» у патриарха. «...И потом да паки прииди ко мне, и мы тебя отпустим, и поедешь с миром в путь свой, и есть некоторые дело государское, которое сделаешь нам у святейших патриархов вселенских», — сказал напоследок «канцлер предпетровской поры».

    Лукавый грек тотчас слово в слово доложил о голицынском поручении Иоакиму. Патриарх оказался, странным образом, осведомленном о намерениях Голицына. «И он святейший патриарх почал говорить мне, что я-де это дело знаю, которое дело просит и ищет князь Василий Васильевич от тех вселенских святейших патриархов: чтобы святейшие вселенские патриархи послали такую грамоту благословенную, чтобы могла государыня царевна Софья (на самом деле Евдокия – Л.С.) царскую корону носити и вкупе с великими государи во всяком правиле ей поминатися», — показывал впоследствии Исайя.

    Иоаким стал доказывать Исайе, «что не по правилам Святых Апостол и Святых Отец, чтобы при живых двух царях и третью особу женскаго пола на царство короновать». Наконец он заставил Исайю поклясться перед иконами в том, что он не исполнит предназначенного ему поручения, и отпустил его к В.В. Голицыну.

    Осторожный Голицын вновь не сказал архимандриту ничего определенного, но кроме того, что «в Севске Леонтий Романович [Неплюев] о том деле... изъявит и скажет, что за дело».

    Исайя обещал выполнить поручение, если оно будет в его силах. Впоследствии он объяснял свой ответ тем, что не мог поступить иначе, храня «патриаршу тайну в сердце своем». Однако есть все основания для того, чтобы не поверить ему.

    Еще Н.Ф. Каптерев указал на отправленное Исайей с дороги письмо кн. В.В. Голицыну, в котором тот уверяет его в успехе дела {Сомнения историка подтверждает и такой важных штрих, как заступничество за Исайю, в бытность его в тюрьме, императорского дипломата Андрея Стилло, тайного информатора кн. В.В. Голицына (Махатка О. Взаимоотношения России, Австрии и Польши в связи с антитурецкой войной в 1683-1699 гг. Рукопись кандидатской диссертации. Л., 1958. С. 147-148).

    Это свидетельствует о том, что отношение «канцлера предпетровской поры» к Исайе было куда более доверительным, нежели последний это представил в своих позднейших показаниях. Исайя впоследствии постарался показать, что им двигало лишь желание не принести «некоего вреда» своей душе.

    В 1691 г. Иоакима уже не было в живых, а Голицын находился в северной ссылке, так что подтвердить или опровергнуть показания о тайных переговорах было некому}. В Севске Л.Р. Неплюев, действуя от имени царевны Софьи (на самом деле Евдокии – Л.С.) Алексеевны и кн. В.В. Голицына, прямо поставил вопрос о венчании регентши на царство и упоминании ее имени в церковных службах наравне с именами царей.

    Исайя пытался было возражать, напоминая, что этот вопрос находится скорее в ведении московского патриарха, но Неплюев резко оборвал его. «И Леонтей де, на то слово так ему сказал: что мы от сего нашего патриарха ни благословения, ни клятвы не ищем, плюнь де на него» {Эта выходка Л.Р. Неплюева очень характерна. Она косвенно подтверждает сообщение «Жития» патриарха Иоакима о том, что он однажды отказал царевне Софье Алексеевне в благословении (Житие и завещание святейшего патриарха московского Иоакима. С. 63-64)}.

    Дивившийся такому «безстрашию и безбожию», афонский архимандрит все же нашел в себе силы противостоять Неплюеву, навязывавшему ему особого спутника, «который с ним у святейших патриархов будет говорить». Впоследствии Исайя утверждал, что собирался, добравшись до Костантинополя, передать константинопольскому патриарху не голицынское поручение, а «претительное слово» патриарха Иоакима. Как бы то ни было, честолюбивые планы царевны Софьи (на самом деле Евдокии – Л.С.) Алексеевны остались неосуществленными…