Два сапога не пара

В советское время был один очень известный хоккеист. Он играл в золотой век советского хоккея. Блистал. Его фамилия была у всех на слуху. Но я ее называть не буду. Человек еще, слава Богу, жив. Назову его условно Сергей Сидоров.
 Тогда хоккей, кто помнит, был как бы религией, и все мальчишки мечтали стать, как Михайлов-Петров-Харламов. ЭМПЭХА. В нашей, второклассников-третьеклассников-четвероклассников, озвучке – МЭПЭХЭ.
 Это мое детство, мои семидесятые.
 Для нас, пионеров-атеистов, МЭПЭХЭ было, как Отец-Сын-Святой Дух. Я не шучу. Сейчас вроде бы звучит кощунственно, но тогда мы жили совсем в другом измерении. И еще не известно, какое измерение честнее -тогдашнее или нынешнее.
Я помню, по воскресеньям, утром, в девять часов, мы собирались на нашем стадионе. Где-то в восемь тридцать его заливали, и в девять лет уже был готов.

Нас было шестеро. Все мои одноклассники. Перечислять их не буду. Трое уже в более спокойных мирах.
Мы были матерые хоккеисты. Техники никакой, но пластунский артистизм – бесконечен. С клюшками из клееной фанеры. Трое – на коньках-канадах (это круто!) и трое на коньках-гагах (это что-то вроде кнопочного мобильника в наши дни). Я был на гагах. У меня и сейчас кнопочный мобильник. Все циклично повторяется.
А канады мне родители купили уже намного позже в комиссионке.
Мы играли три на три. С одной стороны - Михайлов-Петров-Харламов. МЭПЭХЭ. С другой – Бобби Халл, Фил Эспозито и Горди Хоу. ХЭХ.
Ворота – из валенок. Ширина – полметра. Потому что без вратарей. Попасть нелегко.
Шайбу («шайбец») нам вырезал дядя Герки Бухарашвили из списанной покрышки Камаза. И не одну, а сразу шесть – про запас. Потому что к одиннадцати-двенадцати часам воскресенья начинали приходить на лед протрезвевшие старшеклассники. Они деловито конфисковывали наши шайбы, приговаривая:
 - Ну-ка, малолетка, поделись котлеткой. Съем, переварю – потом передарю.
Чаще всего не отдавали, конечно.
Наши маломерные фанерные клюшки их не интересовали. У них были какие-то свои, сконструированные на разных деревообрабатывающих предприятиях.
 Потом, кстати сказать, дядя Герки понял, что шайбы это - бизнес. Он стал в промышленных масштабах вырезать из списанных покрышек Камаза шайбы и продавать их по пятнадцать копеек за штуку. Бизнес его накрылся через год, потому что нормальные шайбы появились в массовой продаже.
Ну так вот. Играли мы матч, а потом менялись. Кто был МЭПЭХЭ, становился ХЭХ. И наоборот.
Внутри команд тоже менялись ролями.
 - Чур я Харламов!
 - Чур я Эспозито!
 - Ты уже в прошлый раз был Харламовым! Два раза подряд – пробки сгорят.
 - Ладно, тогда я чур Михайлов…
Ну и тому подобное.
Играли мы не молча, а истошно крича, комментировали каждое наше действие, как комментатор Озеров:
 - Михайлов приближается к воротам канадцев! Удар!.. Но шайбу неожиданно перехватывает Бобби Халл! Пас Филу Эспозито! Опасный момент!.. Но нет: Харламов на месте! Он в стремительной атаке!.. Но что это?!. Горди Хоу останавливает нашего легендарного хоккеиста запрещенным приемом! Нет, такой хоккей нам не нужен!.. Назначается штрафной удар. Буллит проводит Петров… Удар… Го-о-о-о-о-л! Советская сборная выходит вперед со счетом четыре-три!
Вот такие были времена. А что сейчас? Ну, есть, положим хоккеист Овечкин. Может, он и замечательный хоккеист. Но ведь он играет там, в звездно-полосатой Пиндосии. А не на Родине МЭПЭХЭ. Нет, такой Овечкин мне не нужен…
Ладно, старчески покряхтел на патриотические темы – и хорош. Возвращаюсь к тому, с кого начал – к условному Сергею Сидорову.
Замечу, что Сидоров – это моя выдумка, так сказать, дымовая завеса. А зовут его, действительно, Сергей.
А его жену зовут Людмила.
Характер у Людмилы всегда был убойный. Как Орешник. Говорила все, что думала, и слов не подбирала. Сергей, наоборот, несмотря на свою известность, популярность, признанность всегда был тихоней. Во всем Людмилу слушался, во всем ей потакал и терпел от нее все.
Я, разумеется, понимаю, что любая параллель ущербна. Но вся эта картина очень напоминает ситуацию в «Москва слезам не верит». Разница лишь в том, что реальный Сергей, в отличие от кинематографического Гурина, никогда не пил и что реальные Людмила и Сергей, в отличие от киношных, никогда не разводились.
Сергей всегда был на тренировках, на сборах. Ездил по всему миру на разные чемпионаты. Когда Сергей уезжал за границу, Людмила ему, как полагается, строго приказывала что-нибудь купить:
 - Серый, ты куда в следующий раз едешь?
 - В Финляндию, Люсенька.
 - В Финляндию… Это типа Норильска…
 - Норильск, он, Люсенька…
 - Я имею в виду на севере…
 - Ну да…
 - Купи мне там, на севере, Серятина, шапку. Зимнюю. Из меха какой-нибудь кошки, типа песца. Или выхухоли. Или какого-нибудь бобра, вроде куницы с соболем. Чтоб как у Нади из «Иронии судьбы». С голубой роковой искрой. По типу меховой сказочной короны. Новогодней сказки. Надела – и ты королева Антарктики!.. Только не такие, как у этих убогих, которые про «Вагончик тронется» поют. У этих не шапки, а крысиные береты. А я хочу, чтоб у меня было, как у этих… святых… как у них этот ихний святой кокошник называется? На «нэ»…
 - Нимб, Люсенька… Только ты так зря про святых…
 - Ладно, сойдет. Не у патриарха в бане. Я хочу, чтоб быть Снежной Королевой в самом святом смысле этого слова, понимаешь?
 - Понимаю, Люсенька.
 - Купишь?
 - Куплю, Люсенька.
 - Уж ты купи, Засерунчик ты мой… Вон ваш Хомячок в Клетке своей жене такую шапенцию в Норвегии оторвал – вся Москва на нее ходит смотреть, как на Ленина. Не шапка – Мавзолей.
Людмила даже слегка прослезилась.
 - А «Хомячок в Клетке» – это кто, Люсенька?
 - Вратарь ваш, забыла фамилию. Она, жена его Зина, мужа так и называет: «мой Хомячок в Клетке».
Сергей съездил на чемпионат в Финляндию, купил шапку, торжественно вручил Людмиле.
Через пять минут:
 - Ты что мне купил, придаток клюшки?..
 - Шапку, Люсенька…
 - Я тебе что, Владимир Мономах эту сковородку на голове носить?
 - А в чем дело, Люсенька?
 - Да это же мужская шапка, жертва удалений! Да ты будешь у меня в Сочи на пляже лифчик носить, половой извращенец. Я надену твою норильско-финскую ушанку, а ты – мой лифчик пятого размера, и будем ходить под ручку, как Мономах с Надей, народ радовать. В следующий раз смотри, не промахнись, раб коньков.
В следующий раз:
 - Ты куда теперь едешь-то, Серамыга?
 - В Италию, Люсенька.
 - В Ита-а-алию… Так-так-так, Италия, Италия… Италия – это сапоги.  Купи-ка ты мне, Серунец, в Италии сапоги. Такие, знаешь ли, крутые… Ну как вот у секретарши Людмилы Прокофьевны в «Служебном романе»… Помнишь: «надо брать»? Помнишь?
 - Смутно, Людочка…
 - Понятно. Шайба в лоб – я Циклоп. Купи мне сапоги. Они должны быть нежные и обтягивающие. Понимаешь?
 - Пони…
 - Размер у меня, как ты помнишь, тридцать седьмой. У этих европейских бомжей размеры какие-то другие. Разберешься?
 - Разберусь, Люсечка…
 - Разберешься ты… Слушай: мне нужны черные сапоги, блестящие, зовущие, берущие за сердце… Чтоб все мужчины стонали и падали с балконов и из предбанников от одного только вида этих сапог. Тебе это ничем не грозит. Я буду тебе верна, как рябина дубу. Понимаешь?
 - Я пони…
 - Ваш этот свистун-насильник своей жене в Париже такие кожаные гольфы оторвал… Вся Москва к ней ходит, как к памятнику этим… Минину и Поджарскому… Чтоб гольфы изучить…
 - Свистун-насильник – это…
 - Это ваш тренер.
 - Кожаные гольфы – сапоги?
 - А ты догадлив, дитя шайбы.
 - Поджарский – это Пожарский.
 - Слегка гастрономичнее звучит… И все же. Так ты купишь мне сапоги, Сержунчик?
 - Куплю, Люсенька…
Сергей съездил в Италию и купил сапоги. Торжественно вручил их Людмиле.
Через семь минут:
 - Серый?..
 - Что, Люсенька?
 - Ты что мне купил?
 - Черные сапожки на твои стройные ножки, Люсечка…
 - А у тебя прицел не сгнил, раскорячка льда?.. Ты же мне два правых сапога привез, пациент неудачного офсайда. Как я их буду носить? По очереди? Два твоих сапога – и то не пара. Или мне их носить в сочетании с похоронными тапочками?..
Дальше было много разборок. Но все у этих ребят сложилось хорошо.
Сапоги и шапки – это ерунда.
Главное, чтобы нам лед, как и пятьдесят лет назад, заливали в восемь тридцать.