Человек из иного мира

       БЕСЕДА ТРЕТЬЯ. ИЗ ЦИКЛА "НЕИЗВЕСТНОЕ О ВЕЛИКИХ ЛИЧНОСТЯХ В ИСКУССТВЕ".

                ЧЕЛОВЕК ИЗ ИНОГО МИРА.

 
     Этот мистический голос по сей день узнаваем с первых звуков. Он словно обволакивает своим бархатным тембром и проникает в самую сердцевину души, совпадая с потаенными изгибами и впадинами ее невидимой ткани. Его шепот таит в себе силу, подобную плотно сжатой пружине глубоко сдерживаемых чувств, а его крик – мгновенной молнией пронзает пространство. Волшебная линза искусства многократно увеличила, приблизила и сберегла для нас безценный дар этого грандиозного человеческого таланта. Но оставила непостижимой его божественную суть.

     В одном из эпизодов известного оскароносного советского фильма, снятом на лестнице славы кинофестиваля, этот голос скромно произнес: «Мое имя вам ничего не говорит…», но уступив настойчивой просьбе героинь, продолжил: «Смоктуновский…» к их явному разочарованию… Однако, к нашему счастью, это вскользь оброненное пророчество не сбылось - от слова совсем. И с точностью до наоборот именно это имя осталось вписанным заглавными золотыми буквами в историю мирового искусства. Именно этим именем была названа недавно открытая малая планета как знак признания неоспоримой гениальности этой личности. Именно этим именем, пусть и на другом языке, подписан портрет актера в роли Гамлета, украшающий стену памяти и славы главного лондонского театра. Именно этому Человеку с особой тайной внутри были посвящены десятки статей, рецензий, книг, телепередач и интервью. И тем не менее, магия его дара в искусстве так и осталась неразгаданной.

    Удивительные руки этого человека представляли собой прекрасное творение природы, они словно жили отдельной жизнью, неуловимой импровизацией дорисовывая каждый создаваемый им образ.  Длинные аристократические, «рахманиновские» пальцы, способные охватить сразу две фортепианные октавы, выдавали в нем натуру чувствительную, тонкую, эмоциональную, придавая еще больший объем и достоверность   образам блистательно сыгранных им в кино величайших музыкантов – Баха, Чайковского, Моцарта, Сальери. Партнеры по сцене часто отмечали присущие лишь ему необычные жесты и движения, рождавшиеся   непосредственно в момент его живого бытия в образе и не повторявшиеся актером из спектакля в спектакль.  Эти особенные руки как знаковая часть его физического актерского инструмента, порой были красноречивее иных монологов, а иногда играли молчание в долгой паузе так выразительно, что телепатическая связь сценического героя со зрителем словно материализовывалась в поле их взаимодействия. Такому невозможно научить ни в каких театральных академиях, которых, как выяснилось, Смоктуновский и не заканчивал. Этот безумно красивый человек явил собой редчайший образец природного алмаза, который он сам с великим терпением и трудом преображал собственной огранкой до последних дней своей жизни.

     Мудрые утверждают, что в глазах ребенка в первые годы его жизни сохраняется тот таинственный свет высших горних миров, откуда мы все приходим на эту планету. Оттуда, где царят истинная безусловная любовь, чистота, радость от познания нового, открытость, благородство, нежность, честность, искренность, которыми так обеднел наш нынешний мир. После семи лет эта волшебная связь с нашим вечным домом обычно закрывается в силу разных причин. Единицы из людей сохраняют эту связь в течение дальнейшей жизни. Их называют ангелами или блаженными. Однако, встречаются редкие исключения, когда личность человека хоть и вписывается в реалии этого мира, но душа его сохраняет память о высших мирах и законах Космоса на всю дальнейшую жизнь, и живет именно по ним, вопреки всем условностям, навязанным обществом, слывя белой вороной, либо балансируя на грани безумия.

     Глазами Иннокентия Смоктуновского на нас доверчиво смотрел совершенно иной мир. Мир Чистоты. Мир Красоты. Мир истинной Любви, доброты и благородства. У обитателей мира здешнего – трехмерного, жестокого, беспощадного, немилосердного - кристальная наивность этой родниковой души часто вызывала неприятие, непонимание, зависть, злобу и желание уничтожить ее нестерпимый свет, и даже обвинить в безумии…

     Личная биография Иннокентия Смоктуновского детально исследована и описана как им самим в одной из своих книг, так и многими исследователями его жизни и творчества. Казалось бы, ну что нового можно еще сказать об этом гении? Но несмотря на все подробности, осталось много вопросов и нераскрытых тайн в его неподражаемом искусстве. И если железный занавес советских времен перекрывал не только физические границы государства, но и все стремления людей к духовным знаниям, то сейчас настало время писать духовные биографии величайших представителей человеческой культуры. Именно сейчас, когда последние десятилетия стремительно развивающихся космических технологий и каскадом льющихся духовных раскрытий сделали сознание общества способным к восприятию вопросов реинкарнации, многомерности миров, бессмертия души. Очень многое в искусстве уже может и должно быть объясняемо с перспективы истинной духовности, бессмертия души и духа.

     О бездонных глазах Смоктуновского можно было написать пространные трактаты и, тем не менее, не подойти к хотя бы приблизительной разгадке неизведанных тайн отражавшейся в них древней мудрой души. Волей Неба именно магия этих неповторимых глаз вывела судьбу актера сначала под свет софитов съемочной площадки, а затем на сцену одного из лучших и крупнейших театров СССР.

    Не было случайностью и то, что первой главной ролью, положившей начало будущей, без преувеличения всемирной славе Смоктуновского, стал именно Князь Мышкин из романа Достоевского «Идиот», сыгранный им в спектакле ленинградского БДТ. Много раз упоминался тот факт, что главный режиссер БДТ Товстоногов, намеревавшийся поставить спектакль по этому легендарному роману, долго не мог найти исполнителя на главную роль. И вдруг, опять же, не по счастливой случайности, а по скрытому плану судьбы, режиссер увидел актера в эпизодической роли сержанта Фарбера в фильме «Солдаты» 1956 года, и его буквально обожгли эти потрясающие глаза за стеклами разбитых очков. По мнению режиссера, это было точное попадание в образ князя Мышкина, который он представлял и чувствовал внутри себя. Однако, это стало двойным попаданием в суть и для самого Смоктуновского, ибо именно этот персонаж был как нельзя более близок духовной природе этого человека и актера, который оказался способен выразить его скрытую сущность так мощно и достоверно, как никто другой. Очевидцы утверждали, что эти фантастические глаза были видны даже с галерки, что люди приезжали из других городов, чтобы увидеть и испытать потрясение от игры этого еще никому тогда неизвестного актера. А партнеры по сцене с завистью и раздражением невольно свидетельствовали, что даже если рядом со Смоктуновским в этой роли играли великие и известные актеры, зрители смотрели только на него, следили за каждым его движением, ибо его власть над залом порой была просто мистической…

     Критики писали впоследствии, что Смоктуновский был наделен какой-то нечеловеческой, почти компьютерной органикой, которая была выше любого актерского таланта. И. первым это понял даже не Ромм, снявший его в эпизоде своего военного фильма. Первым это понял Георгий Товстоногов, когда пригласил его на роль князя Мышкина в свой спектакль. Труппа возненавидела Смоктуновского – выскочка, парвеню, кто ты вообще такой. Это при том, что на эту роль режиссеру было подано пятнадцать заявок из собственной труппы. Но даже недруги замирали, когда Смоктуновский выходил на сцену. И достаточно было одной секунды, чтобы ощутить эту нечеловеческую органику.

      «У тебя женщины-то были, - спрашивал князя Рогожин, которого играл Евгений Лебедев,-  «Нет, не имею такого опыта,» - смущенно отвечал Мышкин и вдруг весь заливался краской. Заливался весь – от кончиков пальцев до корней волос. На каждом спектакле. Зрители специально ходили по несколько раз, чтобы удостовериться, - да, действительно, всякий раз. В этом была какая-то загадка на уровне актерской физиологии. Закон перевоплощения человеческой души мог бы тогда прояснить эту загадку, когда великий актер интуитивно извлекал из сокровищ своей души прожитый некогда подобный опыт и наделял им своего нынешнего персонажа. Об этом мог не догадываться ум. Но всегда знало сердце. В одном из своих откровений Иннокентий Михайлович поделился – «Нельзя одолеть роль, не отправив в нокаут свое сердце.»

     И критики, и партнеры, и зрители удивлялись, как актер, рожденный в сибирской глубинке, в простой семье, мог с таким внутренним благородством, достоинством и величием играть французского короля Людовика XIV, датского принца Гамлета, римского аристократа Цезаря, русского царя Федора… И это, бесспорно, были королевские особы на сцене. Но если предположить, что в числе реинкарнаций души Смоктуновского были и королевские воплощения, то актерский гений мог извлечь из вневременной памяти необходимые состояния, некогда прожитые им на собственном опыте.

     Существует еще одно достоверное свидетельство сверхчеловеческих возможностей Смоктуновского. Актриса БДТ Наталья Тенякова вспоминала, когда для гастролей за границей был возобновлен спектакль «Идиот», снятый с репертуара после ухода Смоктуновского из театра, то ее срочно ввели на роль Аглаи вместо заболевшей актрисы. Причем буквально за день после премьеры. Молодая Тенякова растерялась прямо на сцене, забыв мизансцену и текст. Спас положение именно Смоктуновский. Он повернулся вполоборота к зрителю и тихо шептал ей слова роли и необходимые движения героини. Но при этом – внимание – по его щеке, обращенной к залу, стекали настоящие слезы, передающие состояние Мышкина, а щека, повернутая к Теняковой-Аглае, оставалась совершенно сухой…

     Магия этого невозможного для обычного человека сиюминутного «раздвоения» вызывала шок своей загадочностью. А гений демонстрировал в той ситуации нахождение его сознания одновременно в двух мирах – реальном, физическом (для Теняковой) и виртуальном бытии своего Мышкина. Причем, под контролем разума, а не ума, были оба эмоционально проживаемых момента в здесь и сейчас. В те годы иначе как чудом это не могло быть объяснено. Однако, известно, что чудес нет, а есть только та или иная степень знания. И сейчас эта степень значительно повышена.

      Еще в одном из живых свидетельств магии творчества Смоктуновского Дина Шварц писала – «Когда князь Мышкин проходил по авансцене один, и внезапно пораженный какой-то мыслью, останавливался и смотрел в зал, как бы спрашивая у каждого из нас ответа или хотя бы совета, тут наступал шок, то «замирание», что выше аплодисментов, смеха, плача…

     Запоминались не слова и речи, а интонация и тембр, ломкость фраз и дыхание между словами. Годы спустя Анатолий Эфрос скажет о другой роли Смоктуновского, что самые сильные моменты роли – молчаливые, «иногда сам в зале почти физически начинаешь ощущать, что на сцене чувствует этот персонаж.» Это можно было сказать и о Мышкине. В память просто врезались некоторые мизансцены – вот Мышкин греет у печи длинные руки, вот Мышкин загораживает от Гани его сестру и, получив удар по лицу, остается стоять с раскинутыми руками, словно Христос на распятии, готовый принять на себя все зло мира.

     Мне не раз приходила в голову мысль – почему Федор Михайлович назвал свой легендарный роман именно «Идиот»? Не «Блаженный», не «Юродивый», не «Сумасшедший»? Словарь Ожегова и википедия характеризуют это состояние человека как «врожденное слабоумие», невозможность развиваться, получать образование, как глупость, наконец, в обывательском смысле. Но для общества и по сей день любой человек, который не вписывается в навязанную систему социальных правил, поступает и думает иначе, или принимает отличные от принятых норм решения, идущие порой вразрез с условной моралью – уже имеет признаки идиотизма, повод для презрения, унижения, особенно если человек наивен, добр, слаб физически. К сожалению, это слово ныне стало нарицательным в самом низшем его смысле.

      Для образа князя Мышкина гениальный писатель создал целую шкалу внутренних состояний – от трагизма бесправного изгоя в порочном обществе – до духовной высоты чистейшей души ангела из другого, лучшего мира, что, впрочем, также не могло быть принято в обывательской среде. Свое восприятие этой многогранной личности главного героя романа каждый читатель и, тем более, актер определяет для себя сам, в меру развитости своего сознания и таланта.

     В появившихся почти одновременно с постановкой Товстоногова – спектакле «Идиот» в театре Вахтангова и в одноименном фильме на экране - Николай Гриценко и Юрий Яковлев создали свои варианты образа князя Мышкина. При очевидном несходстве обеих трактовок Гриценко и Яковлев совпадали в главном – оба играли Мышкина добрым слабым человеком. Гриценко больше подчеркивал болезненность князя, Яковлев – его доброту и слабость. Но в обоих вариантах князь был реальным земным человеком, какого можно встретить на улице или в зрительном зале.

      Иннокентий Смоктуновский играл тогда человека небывалого, невозможного, - как писала тогда критика. – На сцене БДТ жил и действовал свободный человек. Он поступал так, как подсказывал ему его внутренний голос, не заботясь о том, как это соотносится с нормами и правилами существования. Он жил, не подчиняясь жизненному укладу, но и не борясь с ним. Он жил вне и помимо. Шел по жизни, не касаясь земли. Как пришелец из неведомых миров. Как существо абсолютно иной природы. С другой группой крови. Иным составом генов.

       В одном из интервью Смоктуновский обмолвился – «Другие роли, как бы хороши или дурны они не были, всегда находились под влиянием этого удивительного образа. И если дело совсем не шло, это значило, что я терял связь с ним…» Наконец, в своей последней книге «Быть» величайший актер подводит некий итог своего профессионального пути - «Если говорить откровенно, ни одна моя работа ни до, ни после не подошла даже близко к этому уровню. К сожалению, это правда!» констатировал он.

      Творческий вклад в общечеловеческую культуру уходящей цивилизации, оставленный Иннокентием Смоктуновским, - огромен. Нет, не только по количеству сыгранных им ролей в театре и кино, хотя их более ста тридцати, и не по количеству написанных им книг, проведенных встреч и интервью, а по тому глубочайшему и необъятному духовному масштабу его миссии в искусстве, который только в начале двадцать первого века начал цениться по достоинству. Есть надежда, что духовная биография этого внеземного гения будет исследована не менее подробно, чем земной путь человеческой личности, а тайны его таланта приоткроют многомерную природу его потрясающего божественного духа.

     В длинной череде сыгранных Смоктуновским ролей особо выделяются им самим, да и критикой тоже – три вершины – князь Мышкин, Гамлет и Деточкин из фильма Рязанова «Берегись автомобиля». Актер иногда добавлял сюда Фауста и Царя Федора. Названных трех персонажей в трактовке актера соединяла тонкая, но прочная нить их абсолютной инородности по отношению к обществу своего времени.

     Его герои были добры какой-то необъяснимой добротой. Та лучезарная доброта, с которой вышел к зрителям его Мышкин, - оказалась неисчерпаемо бесконечной, - писал один из критиков, - Ее хватило на все роли Смоктуновского. Его Гамлет нес доброту одиночества, Илья Куликов из «Девяти дней одного года» - интеллектуальную, Деточкин – инопланетную, Порфирий Петрович – философскую, Царь Федор Иоаннович – мужественную, Войницкий в «Дяде Ване» - трагическую. Даже Сальери получился у него умнее и добрее Моцарта, просто несчастнее и нелепее в осознании сиюминутности своего таланта на фоне моцартовский вечности. Даже законченный негодяй Иудушка Головлев в исполнении Смоктуновского нес доброту – изуродованную, препарированную подлостью, не сумевшую вырваться из-под залежей злобы.

     Да, Смоктуновский не получил профессионального образования. Гению оно не всегда необходимо. Да, Смоктуновский специально не изучал системы Станиславского. Однако на его рабочем столе всегда лежала книга великого режиссера «Работа актера над ролью», вероятно, не просто так, как и двадцать лет жизни, отданной МХАТу до последнего дня. Интуитивно актер играл по законам именно этой космичной системы. Да, Смоктуновский не читал эзотерических трудов великих мистиков человечества, тогда они были под запретом. Но его многоопытная старая душа несла в себе такие безграничные космические знания законов существования, такой запас опытов прежних воплощений и веру в Творца, до поры скрытые от личности, которые не дали бы ему никакие земные книги. Эти знания постепенно, фрагментами распаковывались его душой, раскрывались в нем через искусство как миру, так и самому актеру.

     В течение всей своей сложной жизни с бедным детством, войной, пленом, скитаниями, нищетой, непринятием, безвестностью, он всегда чувствовал и знал, что его охраняет какая-то высшая сила. Его вера в бога на фоне воинствующего советского атеизма была спрятана в глубины его существа. Но она всегда там была! И к концу жизни Смоктуновский все-таки пришел к пониманию устройства мироздания, силы и бессмертия человеческого духа.

     При внешней общительности, мягкости и деликатности Иннокентий Михайлович все же был закрытым человеком, который только в лично написанных книгах и рабочих актерских тетрадях фрагментами приоткрыл свой внутренний космос. В одном из своих интервью он произнес – «Раньше в работе над ролью у меня быстро наступал такой момент – ну вот, дошел до стенки, герой исчерпан. А теперь я знаю – в стенке есть дверь – за ней другая комната, за ней третья, четвертая. Не обязательно все двери открывать, должно быть чувство меры, художественной целесообразности. Но важно, чтобы актер, - а через него и зритель – чувствовали, что человек неисчерпаем, человек бесконечен…» Таким образом, именно через искусство в себе этот гений познавал многомерность, беспредельность бытия и мощь человеческого духа. Именно поэтому его Гамлет, признанный лучшим в мире, так убедителен, глубок и всеохватен, а его монологи – сравнение человека с флейтой, быть или не быть, наставление актерам бродячего театра – пронзают душу и тревожат сердце.

     В Советском Союзе середины прошлого века все, связанное с понятиями космизм, эзотерика и духовность, долго находилось под строгим запретом.  В театральных заведениях не преподавали подобных дисциплин. Философия принадлежала науке, как и полеты в космос. Духовность допускалась лишь в религии и церкви. Но истинное искусство всегда попирало самые строжайшие запреты и через редчайших гениев с открытым сознанием передавало человечеству потоки света из высших миров. Феномен Иннокентия Смоктуновского иначе объяснен быть не может! Лишь некоторые, как мы сейчас сказали, наиболее продвинутые исследователи его творчества среди сотен написанных о нем рецензий и статей, находили завуалированные и обтекаемые образы и формулировки, чтобы сохранить для потомков безценный вклад этого уникального актера именно в духовную сокровищницу мирового искусства. Иногда им это удавалось.

      «Подумать только – в те «глухие» семидесятые советский актер писал – «Совсем не загадывалось ничего. Не думалось о близком завтра. И поэтому бессмертие, должно быть, о котором ну напрочь не вспоминалось, было рядом, под боком, и при желании, наверное, его можно было бы потрогать, прикоснуться руками, не подозревая, однако, значимости минуты и того, к чему ты только что мог быть причастен. И уж совсем не ведая, что сам ты становишься частичкой бытия вечного, непреходящего. Дело только за догадливостью и сообразительностью. Но каждый уже однажды был запущен и проносился по своей крошечной орбите…» Ну разве это не тонкий намек на знание о Законе Перевоплощения, о котором гений Смоктуновский не только догадывался, но знал.  Время и вечность – вот две метафизические категории, которые волновали великого актера, вот о чем он писал свои книги, создавал свои образы на сцене и в кино, живой энергией своего сердца.

      Второй вершиной творческого пути сам Иннокентий Михайлович, как и большинство исследователей, партнеров по сцене и кино, зрителей, считает роль Гамлета в одноименном фильме Григория Козинцева. И подъем на эту вершину оказался для актера неимоверно трудным. Получив приглашение сниматься в этой роли, Смоктуновский был крайне обескуражен, по его словам, он никак не мог соотнести себя с этим непонятным ему образом. Пьесу он не читал, английского языка не знал. Виденное им когда-то исполнение Гамлета другими актерами вызывало в нем неприязнь к этому герою, к мрачности самой трагедии. Он был в растерянности. «В Москве, - вспоминал он, - я смотрел в этой роли, по-моему, Мишу Казакова и Самойлова. Это было… извините, пожалуйста, УЖАСНО, ЧУДОВИЩНО!  Я никак не мог себя соотнести с этим неживым персонажем. Ходульный какой-то, заумный, глупый человек…»

     «Смоктуновского я утвердил на роль без пробы, - писал Григорий Козинцев, - и видел в нем то, что мне было нужно для этого образа. Я видел тонкость его духовной организации, его ранимость…» Однако, видение образа Гамлета, как выяснилось в самом начале съемок, сильно различалось у актера и режиссера, возникали конфликты и непонимание. В итоге Козинцев отказался репетировать со Смоктуновским, и актер работал над ролью сам, дома, затем приносил на площадку готовое решение. Впоследствии ему очень помогала в репетициях второй режиссер Роза Сирота.

     И хотя Иннокентий Михайлович не видел еще себя в этой роли, он провел гигантскую подготовительную работу, прежде чем выйти перед камерой. Он обложился несколькими переводами этой трагедии на русский язык и, сравнивая их между собой, как бы высекал для себя то глубинное в каждом монологе Гамлета, которое приближало его к тому, что заложил в этот образ Шекспир.

     Кроме того, Смоктуновский множество раз пересмотрел Лоуренса Оливье в этой роли и даже как-то сыграл его Козинцеву полностью, до единой интонации чтобы избавиться от чужого образа. Конечно, он вЫносил своего идеального Гамлета внутри, и даже как-то показал его Льву Дурову прямо посреди Садового кольца. И грустно добавил – «Конечно же, ничего из этого в фильме ты не увидишь…» Нам остается только сожалеть о том, сколько гениальных открытий внутри этого гения, осталось за кадром из-за разночтений с режиссером.  Суть этого творческого конфликта заключалась в том, что на съемочной площадке столкнулись не два сильных характера, нет, точнее столкнулись авангард и классика, причем, первый подход был представлен опытным, все повидавшим и мудрым мастером, а второй, то есть классический – молодым нервным талантом.

     «Моего Гамлета во многих рецензиях называли добрым Гамлетом, вспоминал Смоктуновский, — это мне кажется справедливо. Добро было лейтмотивом Гамлета., идущим через весь образ, а вместе с ним – и через весь фильм. Тогда Гамлет взял лишь малую долю того, что составляет человеческую сущность Льва Николаевича Мышкина (правда, эти зерна упали на благодатную почву драматургии Шекспира). Именно в этой-то доброте многие видели современное прочтение. Трудно было бы предположить, каким бы был Гамлет в нашем фильме, если бы ему не предшествовал князь Мышкин (в моих работах я имею в виду). Несомненно одно – он мог бы быть каким угодно, только не таким, каким он состоялся, то есть обогащенным Мышкиным Достоевского.»

      Именно та сокровенная истинная доброта, которую нам сумел донести актерский гений и огромное живое сердце Смоктуновского, и которая стала дефицитом в современном мире, сделала его Гамлета лучшим в мире образом шекспировской драматургии, и покорила зрителей многих стран на планете.

       «Нет, нет! Не дождетесь фразы «Со смертью Смоктуновского ушла эпоха». Даже не из-за банальной пошлости этой фразы, а прежде всего, потому что это не так, - писал один из критиков, - Со смертью Смоктуновского ушла не эпоха – остановилось дыхание искусства. Смоктуновский был дыханием нашего кино. Конечно, он был не один в нашем театре и кино, было много замечательных, отличных, талантливых. Они были жизнью, плотью, но только Смоктуновский был дыханием. Он словно оправдывал своей жизнью на экране существование самого молодого из искусств. И если бы кино не было, его надо было бы придумать только из-за крупных планов Смоктуновского. Его глаза смотрели с экрана одновременно сотней оттенков, они могли за одну секунду обрадоваться, отчаяться, возненавидеть, насмешить. Ни один актер на просторах страны не умел так жить на экране. И в театре тоже.»

     В завершении необходимо отметить, что с годами, несмотря на свою скромность, деликатность и доброту, свойственную Иннокентию Смоктуновскому как личности, душой он все больше осознавал масштаб своего духа и миссии в искусстве, принятой на себя в этой жизни.

     Как-то возвращаясь с гастролей самолетом, рядом оказались Олег Ефремов и Иннокентий Смоктуновский. «Кеша! «Как я играл сегодня», —спросил Ефремов. «Замечательно! Просто прекрасно. – искренно ответил Смоктуновский. «А какой я вообще актер?» - «Ты, Олежек, превосходный актер, очень-очень талантливый!» «А ты? Ты сам какой актер?» «Я-то? Я – космический.» - не сразу ответил Иннокентий Михайлович, вглядываясь в черное небо за иллюминатором.

     Смоктуновский действительно космический актер – он вдыхал вселенную и отдавал дыхание искусству. Таких актеров у нас больше не было. И, возможно, не будет.

https://www.youtube.com/watch?v=36EeKkW6uKs (Ссылка на видео этой беседы с фотографиями, читает автор - Елена Майдель)

Кливленд. Огайо. США.

2022 год.