Глава 36. Цена молчания

Месяц прошел, словно вечность, после той роковой ночи, когда мир Веры разлетелся на осколки. Маленькая квартирка, которая раньше была наполнена теплом и смехом, теперь казалась холодной и чужой, словно заброшенная крепость. В воздухе витало густое напряжение, словно свинцовая туча, готовая разразиться в любой момент. Рома метался, раздираемый противоречивыми чувствами. Он то умолял Веру о прощении, и его голос был полон раскаяния и отчаяния, словно он замаливал страшный грех, то вновь срывался в ярость, а его глаза наливались кровью, и он готов был разорвать всех и вся.
Вера, в свою очередь, жила словно в тумане. Она ничего не понимала. Она просыпалась каждое утро с одним и тем же вопросом: “Что случилось?” Ее попытки разговорить Рому и Петра заканчивались ничем. Ее вопросы тонули в пучине их недосказанности и откровенного вранья, словно они сговорились свести ее с ума. Она металась между ними, как челнок между двумя берегами реки, пытаясь понять, что происходит, но чем больше она пыталась, тем больше запутывалась. Она чувствовала себя марионеткой в их руках, и это вызывало в ней чувство жгучей обиды и беспомощности.
Рома, в своём отчаянии, пытался уберечь Веру от “опасности” Петра, но его методы были крайне неуклюжими. Он рассказывал ей небылицы, придумывал истории о его нечестности, о том, как Петр его предал и обманул. Его убеждения были навязчивыми, его аргументы - противоречивыми, но он делал всё, лишь бы Вера поверила, что Петя стал другим человеком. Он говорил о том, что Петр хочет заполучить её, о том, что он завидует ему, о том, что он всегда был не таким, каким казался. Но чем больше он пытался её убедить, тем меньше она ему верила. Он казался ей параноиком, зациклившемся на чем-то несуществующем. Вере, казалось, что он не понимает, как сильно она запуталась, и как сильно её обижает то, что они все молчат. Ей казалось, что в этом доме больше нет места любви, остались только недоверие и ложь.
Самое страшное для нее было то, что Рома так и не сказал ей, что Петр признался ему в своих чувствах к ней, и что он поцеловал ее, пока она спала. Он видимо думал, что если она узнает правду, то непременно бросит его. Его страх был настолько велик, что он предпочёл развалить их дружбу и испортить отношения с Верой, лишь бы сохранить свою тайну. Он не осознавал, что его молчание причиняет Вере не меньше боли, чем любая ложь. Он был словно запутавшийся в собственной лжи, ища из нее выход, но все дальше погружаясь в болото недосказанности и лицемерия.
Вера, в свою очередь, продолжала общаться с Петром, словно тянулась к нему, как к глотку свежего воздуха в этом душном болоте недосказанности. Она знала, что это вызывает недовольство Ромы, но ничего не могла с собой поделать. Она чувствовала в Петре надежного и понимающего друга, который всегда готов был выслушать ее. Он был ее опорой, ее утешением, ее спасательным кругом, и она не могла его просто так отпустить. Их встречи, как правило, были короткими и проходили втайне от Ромы, словно они играли в какую-то опасную игру. Петя никогда не говорил Вере ничего плохого о Роме, и всегда поддерживал ее, даже если это противоречило его собственным интересам. Он словно был мудрым и терпеливым другом, в котором Вера видела ту стабильность, которую потеряла в Романе.
Петр, словно опытный манипулятор, пользовался слабостью Ромы. Он не спешил его разоблачать, а наоборот, подливал масла в огонь, провоцируя его на новые вспышки ярости. Он умело играл роль обиженного и униженного, чтобы вызвать сочувствие Веры и посеять в ее душе семена сомнения. Он был словно зловещая тень, которая всегда была рядом, наблюдала и ждала своего часа. Он пользовался каждым промахом Ромы, чтобы укрепить свои позиции в глазах Веры. Он знал, что он уже выиграл эту войну, осталось лишь дождаться подходящего момента для победы.
И вот, настал тот день, когда Рома не выдержал напряжения.
Вечер медленно вползал в город, как тень, принося с собой не только темноту, но и гнетущую атмосферу напряжения, казалось, сгустившуюся до предела. В воздухе висело тяжелое молчание, прерываемое лишь резкими, как удары хлыста, голосами Ромы и Петра. Вера, казалось, совсем растворилась в окружающей обстановке. Она сидела на краешке дивана, словно пытаясь стать как можно меньше, как можно незаметнее. На ней была надета простая, бесформенная футболка, которая скрывала ее тощую фигуру. Ее волосы были собраны в небрежный пучок, который выбился из заколок и теперь висел вокруг ее лица тонкими прядками. На ее лице читались следы усталости, разочарования и грусти. Ее руки дрожали, а взгляд был направлен в пол.
В гостиной, где раньше царила атмосфера тепла и уюта, теперь царил хаос. Разбросанные по полу подушки, перевернутый журнальный столик с недопитым чаем и стаканами, на одном из которых еще виднелись следы губной помады. Свет от единственной настольной лампы, стоявшей на комоде в углу, тускло освещал комнату, отбрасывая длинные, зловещие тени на стены.
Рома, словно раненый зверь, которого загнали в угол, яростно расхаживал по комнате. Его лицо исказила гримаса гнева, мышцы на шее напряглись. На нем была старая, потрепанная временем рубаха и спортивные штаны, сбившиеся на боку, словно подчеркивая его внутренний дискомфорт и небрежность. Его волосы были растрепаны, а на лице виднелись следы бессонницы. Его движения были резкими и порывистыми, словно он готовился наброситься на свою жертву. Его руки нервно сжимались в кулаки, а его глаза метали молнии в сторону Петра. Он то кричал на него, обливая его оскорблениями, как грязью из помойного ведра, то срывался на хриплый шепот, пытаясь доказать свою правоту. Он сыпал обвинениями, словно градом. Его слова были резкими и ядовитыми, словно стрелы, пронзающие сердце.
«Ты всегда был моим завистником, ублюдок, - кричал Рома, его голос звенел, как натянутая струна. – Ты всегда хотел занять моё место, ты всегда хотел забрать всё, что принадлежит мне! Ты ждал этого момента, не так ли? Ты всё подстроил, ты всё спланировал!» Его голос сорвался, в глазах стояли слезы, а руки тряслись от ярости.
Пётр же, наоборот, казался воплощением спокойствия и самообладания. Он сидел на кресле, закинув ногу на ногу, словно ничего не происходило. На нем была надета футболка с логотипом любимой группы и черные джинсы. Его волосы были аккуратно зачесаны назад, а на лице читалось выражение легкой скуки и презрения. Он сидел не двигаясь и не выдавая никаких эмоций. Он слушал тирады друга с ироничной полуулыбкой, словно наблюдал за представлением клоуна в цирке, зная, что это не более чем фарс. И каждый раз, когда Рома заканчивал изливать свою желчь, он бросал в него саркастическую реплику, словно нанося меткий удар, который лишь усиливал агонию Ромы.
«Ты притворялся моим другом, а сам строил козни за моей спиной!»
Пётр лишь слегка приподнял бровь и, лениво потянувшись, как кот, сказал: «О, Рома, да ты просто гений драмы! Ты так артистично всё рассказываешь, что я вот-вот поверю в твою версию. Но ты же знаешь, что я всегда был лишь твоим верным поклонником, хотя… может, я и правда немного завидовал твоим способностям разбивать сердца?» Он ухмыльнулся, словно поддразнивая Рому, зная, что эти слова выведут его из себя еще больше.
Рома, окончательно потеряв контроль, снова закричал, срываясь на хриплый шепот: «Ты хочешь её, я знаю! Ты хочешь разрушить всё, что я построил, и заполучить её себе! Ты просто ждёшь удобного момента!»
Пётр, как будто задумавшись, приложил руку ко лбу и произнес с нарочитой печалью в голосе: «Знаешь, Рома, в этой комнате, и правда, очень душно. Может тебе просто выйти и подышать свежим воздухом? Успокоишь нервы, заодно, и, может, перестанешь видеть во мне дьявола, высасывающего из тебя жизнь. А я пока с твоей, или как ты думаешь, моей любимой, построю планы на будущее… Без тебя.».
Рома схватил ближайший стакан и разбил его об стену.
«Ой, Рома, успокойся, а то у тебя сейчас давление подскочит, - говорил Петр, его голос звучал мягко и насмешливо. – Ты же знаешь, что я всегда желал тебе только добра. Ну, может быть, я немного завидовал твоему таланту музицирования, но это же не повод так кричать, не правда ли?» Он растягивал слова, словно смакуя свою безнаказанность, в то время как Рома всё больше зверел.
Рома, словно одержимый, продолжал сыпать обвинениями, его слова становились всё более резкими и жестокими. Он говорил, что Петр хотел его унизить, опозорить, подставить, разрушить его жизнь, что он хотел заполучить его возлюбленную, что он всегда мечтал об этом. Он говорил о его двуличности, его лицемерии, его подлости, его коварстве. Он разглагольствовал о том, что Петр был змеей, пригретой на его груди, и что он давно должен был его выкинуть из своей жизни.
«Ты думаешь, я ничего не вижу? - хрипел Рома, с трудом переводя дыхание. – Ты думаешь, я не замечаю, как ты на нее смотришь? Ты ждёшь только момента, чтобы вырвать её из моих рук!» Его слова были полны ненависти и отчаяния, его глаза смотрели на Петра с неподдельной болью.
Пётр, в свою очередь, как будто играючи, выдержал паузу и пожал плечами, с едва заметной ухмылкой на губах: «У тебя такие яркие фантазии. Ты бы роман написал, а не ссорился. Может, тебе перестать видеть во всех своих врагов? Я всего лишь друг, я пытаюсь тебе помочь, а ты ведёшь себя как ребёнок. И да, я люблю самолёты, ты же это знаешь, я не обязан любить только красивых девушек, разве нет?». Он лукаво взглянул на Веру, как бы спрашивая, не подтвердит ли она его слова, а его тон был полон насмешки и издевательства.
Вера, наблюдая за этой сценой, чувствовала, как ее сердце сжимается от невыносимой тоски. Ей было противно от их глупых споров, от их криков, от их взаимных обвинений. Она хотела крикнуть, чтобы они замолчали, чтобы они прекратили эту бессмысленную вражду, но она не могла произнести ни слова. Ей казалось, что ее голос пропал, что ее лишили права голоса. Она чувствовала, что она устала от всего, что она просто хочет сбежать из этого дома, чтобы никогда больше его не видеть. Она видела в Петре только друга, надежного и понимающего, а в Роме – лишь человека, который стал для нее чужим, и она чувствовала, что между ними выросла огромная пропасть, которую невозможно преодолеть.
Рома, словно загнанный в угол, снова обратил свой взор на Веру, ища в ее глазах сочувствия, поддержки, и надежду на спасение. «Скажи ему, что он не прав, скажи, что ты со мной! – крикнул он, его голос дрожал от бессилия и отчаяния. – Скажи, что ты меня любишь, а не его!»
Но Вера молчала, ее взгляд был пуст и отстранен, словно она отсутствовала здесь, и все происходило не с ней. Она уже не могла больше играть эту роль, она устала от его манипуляций, его лжи, его постоянных претензий. Она внутренне отреклась от него, и отпустила все чувства, которые испытывала к нему ранее.
Рома, увидев её молчание, сорвался окончательно. Его оскорбления стали более жестокими и ранящими, его слова были полны яда и ненависти. Он не щадил ни ее чувств, ни ее достоинства, словно она была его заклятым врагом.
Вера вздрогнула, ее сердце болезненно сжалось. В этот момент она окончательно разочаровалась в Роме, осознав, что он не тот человек, которого она полюбила. Она почувствовала, что их отношения мертвы, и что их уже ничто не сможет спасти. Она поняла, что в этой маленькой квартирке больше не место для нее, и что она должна уйти.
Затем она посмотрела на Петра, и в его глазах она увидела лишь спокойствие и сочувствие, словно он понимал, какую боль она испытывает. Он не говорил ни слова, но его взгляд словно говорил ей, что он всегда будет рядом, и всегда готов ее поддержать.