Увидеть огромную кошку-6. Элизабет Питерс

Элизабет Питерс.

                УВИДЕТЬ ОГРОМНУЮ КОШКУ.


ГЛАВА 6
МЕНЯ НИКОГДА ОСОБО НЕ ПРИВЛЕКАЛИ МУМИИ.

 
Когда я увидела перед собой знакомые стены нашего дома, мне показалось, что нас не было несколько дней, хотя мы покинули его лишь утром. Было бы приятно расслабиться на затенённой веранде с прохладным напитком в руке, но я знала, что до наслаждения осталось ещё несколько часов. Препоясав чресла (127) и выпрямив спину, я принялась действовать. Экипаж прибыл вскоре после нас, и я увидела, что полковник отправился в кровать в комнате Рамзеса, его драгомана и кучера послали на кухню за едой и питьём, а Долли снабдили средствами, чтобы освежиться.
Нефрет оказалась права: девушка была абсолютно безнадёжна и совершенно не могла заботиться о себе, а уж тем более – об отце. Она сидела за моим туалетным столиком, сложив руки на коленях, и, застыв, смотрела на своё отражение в зеркале; мне пришлось собственноручно вытащить булавки для шляпы, снять эту шляпу и разгладить мокрые спутанные волосы. Когда я предложила ей влажную ткань, Долли только тупо посмотрела на неё, поэтому я сама вытерла пыль и пот с её лица, заметив, что на нём нет ни малейших следов слёз.
Холодная вода – а может, моё насилие над фарфорово-белой кожей лица – привела её в чувство. Она взяла ткань из моей руки и нежно промокнула губы. (Я подозревала, что их красивый розовый цвет не совсем естественный.) Затем она попросила свою сумочку.
Втирая в щёки рисовую пудру, она спросила:
– Как мой бедный дорогой папочка?
– Рада сообщить, что он спокойно отдыхает. С ним сидит мисс Форт.
– Мисс Форт? – Я посмотрела на красивое, спокойное лицо, отражавшееся в зеркале, и увидела, как глаза Долли сузились. – Почему она сидит с ним?
– Потому что она добрая, отзывчивая девушка. У неё – медицинская подготовка. Поскольку я была занята с вами, больше никого не осталось.
– Где мистер Эмерсон?
Я собиралась ответить, когда поняла, что она имеет в виду не моего мужа. Похоже, теперь мне тоже придётся к этому привыкнуть.
– Если вы говорите о моём сыне, они с Давидом увели лошадей на выгул. Вам теперь лучше? Несомненно, вы захотите пойти к отцу.
Долли закрыла глаза рукой и покачала головой.
– Я просто не могу смириться с этим, миссис Эмерсон. Мне больно видеть, что он так плохо выглядит.
Я провела её на веранду и приказала Али подать чай. На попытки завязать вежливую беседу Долли отвечала лишь рассеянным шёпотом. Она села в кресло рядом с одной из открытых арок, откуда открывался прекрасный вид на песчаную тропу, ведущую к берегу реки, и её глаза не отрывались от пейзажа. Я предположила, что она высматривает доктора, и моё раздражение немного утихло.
Доктор Уиллоуби прибыл так быстро, как только смог. Вскоре после того, как подъехал экипаж. Спокойное лицо доктора, тихий, успокаивающий голос, само его присутствие вызвали у меня ощущение, что с моих плеч сняли ношу. Мы знали его много лет и полностью ему доверяли.
Я собиралась провести его в комнату, где лежал больной, когда из дома вышел Эмерсон. Я предполагала, что он прячется в своём кабинете, избегая Долли и полковника, но первые же слова убедили меня, что я недооценила его. Замечательный человек! Он не пренебрегал ни отцовскими обязанностями, ни обязанностями английского джентльмена.
– Мы с Нефрет были с полковником, – объяснил он. – По-моему, он спокойно отдыхает. Пойдём, Уиллоуби.
Эмерсон вернулся вместе с Нефрет. На ней по-прежнему были пыльные сапоги и брюки, руки обнажены до локтей, воротник расстёгнут. Она откинула с лица выбившиеся пряди рыжевато-золотистых волос и устало опустилась в кресло. Сехмет моментально переползла с моих колен на колени Нефрет.
– Простите мой внешний вид, – официально произнесла Нефрет, поглаживая кошку. – Я действительно хочу чашку чая, прежде чем переоденусь.
Долли не ответила, продолжая осматривать местность. Возможно, она восхищалась вечерним светом на золотом песке. Однако я начала подозревать, что это не так. Она едва обмолвилась словом с доктором.
Долли первой увидела приближающихся всадников. Почему они не вернулись в конюшню, я не знала, но предполагала, что из-за желания Рамзеса покрасоваться. И надо сказать, что он хорошо с этим справился, доведя чудесное, послушное животное, которым управлял, до веранды и эффектно подняв его на дыбы. Даже у меня перехватило дыхание от восхищения. Я знала своего сына достаточно хорошо и была уверена, что он не применял силу. Его руки лежали на поводьях, и когда он наклонился вперёд, чтобы погладить лошадь по шее, Риша вскинул голову, как красивая девушка, получившая комплимент.
Долли захлопала в ладоши и побежала к входу.
– О, чудесно! – воскликнула она. – Какое красивое существо! И как замечательно вы ездите!
Рамзес бросил пустой взгляд на изящную, утончённую фигурку, и я пересмотрела своё прежнее мнение. Если он и хотел произвести впечатление, то явно не на Долли. И тут я поняла, что он даже не знал, что она здесь: решение доставить полковника к нам мы приняли только после того, как Рамзес и Давид ушли с мумией.
Мальчики спешились, и я объяснила ситуацию.
– Мисс Беллингем ждёт вестей от доктора Уиллоуби, который сейчас осматривает её отца. Мы сочли, что полковника лучше всего доставить сюда.
– Я отведу лошадей в конюшню, – начал Давид.
– Нет, подождите.– Долли изящно приподняла юбки и подошла к Рише, разглядывавшего её с вежливым равнодушием. – Какая красавица! Она ваша, мистер Эмерсон?
Рамзес, привыкший к такой форме обращения не более, чем я, невольно взглянул на отца, прежде чем ответить.
– Э-э… да.
– Вы позволите мне испытать её, не так ли?
– Сейчас?
Она издала звенящий смешок.
– Глупый мальчик! Как же мне ездить верхом в таком наряде?
Рамзеса, явно растерявшегося, спасло возвращение доктора Уиллоуби. Он отклонил моё предложение выпить чашку чая, сказав:
– Я хочу немедленно отвезти полковника в свою клинику. Не то чтобы существовал повод для беспокойства, — добавил он, ободряюще улыбнувшись Долли (скорее, её спине, поскольку она даже не потрудилась повернуться к нему лицом). – Но я хотел бы подержать его под наблюдением в течение нескольких дней. Мы обеспечим вам все условия для удобного пребывания, мисс Беллингем, и я уверен, что вам будет спокойнее рядом с отцом.
Это привлекло внимание Долли. Морщина пересекла фарфоровую поверхность её лба.
– Вы хотите, чтобы я осталась с ним в больнице? Вы же сказали, что не о чем беспокоиться! Почему я должна там оставаться?
Я знала, о чём думает это маленькое эгоистичное создание. Тихая атмосфера клиники, где за ней присматривают ответственные лица, совершенно не в её вкусе. Она надеялась, что я предложу ей переехать к нам, и я была уверена: если от меня не последует приглашения, она выскажет это предложение сама.
– Вы не можете оставаться в отеле в одиночестве, – непререкаемо заявила я. – Это замечательная идея. Спасибо, доктор Уиллоуби.
Долли холодно и оценивающе посмотрела на меня. Затем, понимая, что встретила достойную соперницу, склонила голову и покорно пробормотала:
– Да, спасибо, доктор.
Похоже, она краем глаза наблюдала за Рамзесом. Стоило ему шагнуть в сторону, Долли тут же подскочила, как игривый котёнок.
– Большое спасибо за вашу доброту, мистер Эмерсон. Вы не забудете своё обещание?
– Я не понял, – отозвался Рамзес. – Какое обещание?
– Позволить мне оседлать вашу прекрасную лошадь.
Мисс Долли весьма утомила меня.
– Не может быть и речи, мисс Беллингем. Ришу не приучили к боковому седлу (128). Вам не следует думать об удовольствиях, когда ваш отец так болен. Эмерсон, отведи её в карету доктора Уиллоуби и усади внутрь.
Долли тоже не дрессировали (129), но мало кто не слушается меня, когда я говорю таким тоном, и мой дорогой Эмерсон немедленно последовал совету. Пока он уводил Долли, я пошла с доктором Уиллоуби, чтобы помочь полковнику, который уже сидел и снова выглядел почти самим собой. Заверив меня в своей благодарности, он многозначительно добавил:
– Нам есть о чём поговорить, миссис Эмерсон. Могу ли я попросить вас об одолжении – побеседовать со мной как можно скорее…
– В любое удобное для вас время, полковник, – перебила я. – Я точно с таким же нетерпением ожидаю возможность побеседовать, как только доктор Уиллоуби посчитает, что вы достаточно здоровы.
– Чтобы пережить очередное потрясение? Не бойтесь этого, миссис Эмерсон. Ничто не сможет причинить мне бо;льшие страдания, чем то, что я видел сегодня. Что бы из этого ни вышло…
– Я понимаю, – кивнула я, потому что доктор Уиллоуби, стоявший за ним, качал головой и показывал на дверь. – И надеюсь, в конце концов всё устроится.
Однако от него было не так-то легко избавиться; он настоял на том, чтобы пожать нам с Эмерсоном руки и снова поблагодарить нас. Мальчишки сбежали с лошадьми. И вернулись только после того, как экипаж уехал.
Увидев мой критический взгляд, Рамзес спросил:
– Ты не возражаешь, если мы не переоденемся к ужину, матушка? Уже поздно, и отец хочет, чтобы мы поработали над... поработали сегодня вечером.
– Да, всё в порядке, – подтвердил Эмерсон. – Сядь, моя дорогая Пибоди. Подними ноги на скамеечку, и я принесу тебе виски с содовой. У тебя был тяжёлый день, но должен сказать тебе, дорогая, что – за исключением одного-двух простительных промахов – я никогда не видел лучшего представления. Ты так изящно избавилась от Беллингемов...
Я выпила виски, но могла только покачать головой, изумляясь его наивности. Мы не избавились от Беллингемов – ничего подобного! Долли, по всей видимости, испытывала необъяснимую симпатию к Рамзесу, и мне совсем не понравилось, как полковник смотрел на Нефрет, когда прощался. Он осмелился поцеловать ей руку. Полковник был достаточно стар, чтобы приходиться ей дедушкой, но, вероятно, достаточно тщеславен, чтобы счесть это неважным. Как и большинство мужчин. И теперь он был вдовцом.
– Это миссис Беллингем, – произнесла я.
Слова прозвучали в торжественной тишине. Я не сомневалась, что все думали об одном и том же, потому что никто не спросил, что я имела в виду. Рамзес, занимавший своё любимое место на невысокой стене, заговорил первым.
– Если это так – а нам ещё предстоит точная идентификация – как она попала из Каира в могилу на Фиванских холмах?
– Это только один из многих вопросов, на которые нет ответа, – вздохнула я.
Нефрет подняла ноги и обхватила руками согнутые колени.
– Полковник не мог поместить её туда.
– Недоказанное предположение, – холодно отрезал Рамзес.
– Однако разумное, – возразила я. – Это его первая поездка в Египет после исчезновения жены. Передвижения Беллингема во время предыдущего визита, очевидно, были общеизвестны. Подготовка тела, транспортировка его, поиск и раскопки подходящей гробницы, сокрытие местонахождения – на эти действия потребовались бы недели, а то и месяцы.
– Во всяком случае, зачем мужчине такое делать? – спросил Давид, его чувствительные губы задрожали.
– Ну… – начала я.
– Не говори, Пибоди! – крикнул Эмерсон.
– Да в этом и нет необходимости. Вы все точно так же об этом думали. Но в данном случае нет оснований для пустопорожних размышлений: осмотр тела может выявить причину смерти. – Озабоченно наблюдая за апоплексическим лицом Эмерсона, я добавила: – Или, может быть, и нет. Выпей ещё виски, Эмерсон, прошу тебя. Есть ещё одно возможное объяснение такого захоронения останков. В уголовных расследованиях всегда нужно задавать вопрос: «Cui bono?» – И перевела для Давида, чья латынь оставляла желать лучшего: «Кому это выгодно?» Так вот, один человек действительно может получить выгоду, когда обнаружат тело молодой и красивой женщины, завёрнутое в шёлковые одежды...
Шипение, хрип и бульканье Эмерсона, сидевшего за столом и подливавшего в стакан содовую, заставили меня остановиться. Он повернулся. Жидкость капала с подбородка и кончика носа.
– Осторожнее, дорогой! – воскликнула я. – Что-то не так с газогеном (130)?
– Нет, – прохрипел Эмерсон. – Нет, Пибоди. Похоже, что-то не так со мной – то ли со слухом, то ли с мозгом. Ты всерьёз предполагаешь, что миссис Уитни-Джонс поместила это тело в могилу, чтобы в нужный момент обнаружить его и убедить Дональда Фрейзера… – его голос сорвался. – Чтобы убедить его... – Он не мог продолжать. Беспомощно прислонившись к столу, он смеялся, пока смех не перешёл в кашель.
Я подошла к нему и ударила по спине.
– Я рада слышать твой искренний смех, милый. Давай поужинаем, и тогда… тогда окажемся на шаг ближе к истине.
Полезное напоминание о предстоявшей нам мрачной задаче. Ни у кого не было обычного вечернего аппетита; Нефрет вяло ковыряла еду. Я была уже готова поверить, что мумия, в конце концов, окажется безвкусной шуткой – созданной для обмана  кучей палок и набивки – но знала, что шансов на такой безобидный исход практически нет. Увидев тело, полковник что-то узнал – волосы или, что более вероятно, ткань. Любящий жених мог собственноручно выбрать это платье как часть приданого своей невесты.
После обеда мы собрались за длинным столом в комнате, где Нефрет проявляла свои фотографии. Окна плотно закрыли ставнями; Эмерсон не собирался рисковать, попусту надеясь, что наши действия останутся незамеченными.
В комнате было жарко, лица собравшихся блестели от пота. Помимо нас присутствовали Говард Картер и Сайрус Вандергельт. Именно я предложила Эмерсону привлечь беспристрастных свидетелей, но быстрота, с которой он согласился, убедила меня, что у него была такая же разумная мысль. Я объяснила ситуацию Сайрусу и Говарду за бокалом бренди после еды. Нет ничего лучше бренди (разве что виски с содовой), чтобы смягчить воздействие шокирующих новостей.
Интересно, почему на нас больше влияют современные трупы, чем останки давно умершего человека? Нет никакой реальной разницы; физическая оболочка опустошена, это всего лишь шелуха, смятая куколка, из которой давно вылетела бабочка. Мы все, можно сказать, были с мумиями на дружеской ноге. Но сейчас округлые щёки Нефрет слегка побледнели, а лица мужчин были серьёзными. (За исключением, конечно, лица Рамзеса, которое и без того редко выражало какие-либо эмоции.)
На столе перед нами распростёрлось безымянное тело, сухие, бледные волосы обрамляли закутанное лицо. Мой взгляд невольно переместился с него на акварельный набросок Давида. Рисунок стоял на полке, чтобы досохнуть.
Давид не просто весьма точно воспроизвёл выцветший синий покров и волосы, похожие на солому, но и более того. Все хорошие копиисты – например, Говард Картер и моя дорогая сестра Эвелина – обладают способностью улавливать в равной степени и дух, и форму объекта. Рисунок Давида мог служить иллюстрацией к романтическому повествованию о Древнем Египте. Разве что Рамзес познакомил автора с этой отвратительной разновидностью художественной литературы, прежде неведомой Давиду; однако, не отступая от точного представления, он уловил тот же аспект, о котором я упоминала ранее.
Уверена, что один лишь Эмерсон предвидел то, с чем нам предстояло столкнуться. Он был единственным, кто прикасался к телу – можно сказать, находился с ним лицом к лицу. Теперь он взял острые ножницы, лежавшие среди приготовленных инструментов, и твёрдой рукой вставил лезвие под край прозрачной ткани, закрывающей лицо.
– Обратите внимание, – произнёс он бесстрастным тоном лектора, преподающего анатомию, – что маска удерживается на лице полосами ткани, обёрнутыми вокруг головы, и завязанными сзади узлами. Мы сохраним узлы; они могут иметь большое значение. Далее…
Он обрезал лицо точно по овалу. Опустив ножницы, он взялся за ткань кончиками пальцев с обеих сторон лица и очень осторожно поднял её.
Под покровом оказалась застывшая маска. Тонкими чертами была ткань, а не плоть.
Если бы я увидела подобное лицо в раскрашенном гробу или каменном саркофаге, то подумала бы, что оно довольно хорошо сохранилось – гораздо более симпатичное, чем у многих мумий, которых мне приходилось видеть. Нос не был сплющен тугой повязкой, щёки впали, но не деформировались, кожа жёлтая, а не коричневая. Запавшие веки закрыты. Но иссохшая кожа стянулась в тысячи крошечных морщинок, а губы сжались и обнажили передние зубы. Это сухое мёртвое лицо в обрамлении светлых волос было одним из самых ужасных зрелищ, которые когда-либо представали перед моими глазами.
– Интересно, что бы сказал мистер Фрейзер, если бы увидел это.
Холодный, рассудочный голос Рамзеса разрушил чары. Глубоко вздохнув, я скрыла свои непрофессиональные чувства столь же холодным ответом:
– Предлагаешь пригласить его сюда?
– Боже мой, нет! – воскликнул Эмерсон. – Как ты можешь думать о Фрейзере в такое время? У нас гораздо более серьёзная загадка, которую нужно разрешить. Что скажете, Вандергельт? Вы узнаете её?
Сайрус, уставившийся на это ужасное лицо, поднял испуганные глаза.
– Святой Иосафат, Эмерсон, как кто бы то ни было сможет её опознать? Я видел эту даму пару раз, и то мельком. Боже мой, даже её собственный муж не узнает её!
– Будем надеяться, что до этого не дойдёт, – серьёзно промолвил Говард. Он стоял рядом с Нефрет и, похоже, крепко обнял её за талию – как сделал бы любой джентльмен – потому что она взглянула на него со слабой улыбкой:
– Спасибо, мистер Картер, но мне не грозит обморок.
Говард покраснел, а Рамзес, скрестив руки и подняв брови, сказал:
– Есть и другие, более точные методы идентификации. Что ты думаешь о зубах, Нефрет?
– Стараюсь не думать о них. – Но профессиональный интерес пересилил девичьи сомнения; она подошла к столу и наклонилась вперёд. – Резцы выглядят неизношенными, без признаков разрушения, но ты сам прекрасно знаешь, Рамзес: только полное обследование у дантиста может дать какое-либо представление о её возрасте.
– Нет ни шрамов, ни видимых ран, ни сломанных костей, – подхватила я. – Лицо кажется целым. Если только череп...
– С сожалением вынужден сообщить, – перебил Эмерсон, – что череп не повреждён. Я убедился в этом, когда поднял тело.
– Кажется, это всё, что нам может рассказать голова, – бодро заключила я. – Продолжай, Эмерсон.
Эмерсон поднял ножницы. Сайрус с тревогой вмешался:
– Нам, мужчинам, не следует смотреть на бедное создание.
– Тогда повернитесь спиной, – сдержанно отрезал Эмерсон. – Но я думаю, что внешний покров – лишь первый из нескольких. Из уважения к вашим чувствам, Вандергельт, и в соответствии с надлежащей методологией я попытаюсь удалить их слой за слоем. Ах, да. Как я и подозревал…
Большие коричневые руки Эмерсона могут, когда того требует ситуация, демонстрировать деликатность прикосновения, равную моей, а то и превосходящую её. Когда он откинул бледно-голубой шёлк, на покрывале не появилось ни трещины, ни разрыва. Под покрывалом оказался не слой бинтов, который находят на древней мумии, а покров, похожий на саван, пожелтевший и испещрённый уродливыми коричневыми пятнами.
– Ржавчина, – констатировала я.
– Не кровь? – спросил сын.
– Нет. Такие пятна образуются, когда влажная ткань находится в продолжительном контакте с металлическими крючками – петлями или другими застёжками, например. Этот саван, господа, был женской юбкой.
– Но он покрывает тело целиком, от шеи до пят, – возразил Сайрус.
– В нижней юбке может быть до восьми ярдов ткани, – объяснила я. – Собранной к поясу, который в данном случае отрезан. Посмотрите, – указала я, – на крепёжные нити: вот здесь и вот здесь. Юбку распустили и обернули вокруг тела, как саван. Лучший батист – хлопок, джентльмены, чтобы вам было понятно – и на нём нет никаких следов износа.
– Он завернул её в собственную одежду, – пробормотал Говард, проведя платком по мокрому лбу. – Я не знаю, почему это так ужасно, но...
– Ну-ну, Картер, возьмите себя в руки, – презрительно взглянул на молодого человека Эмерсон. – Пибоди, разве у дам не принято пришивать к одежде бирку с именем или вышивать на ней свои инициалы перед тем, как отправить в прачечную?
– Не пойму, откуда тебе это известно: ведь именно я делаю то же самое с твоими рубашками и нижним бельём, – ответила я. – Однако ты прав. В этом случае имя, вероятно, должно быть вышито на поясе. Могли ли его удалить, чтобы скрыть личность?
– Посмотрим, – ответил Эмерсон.
Слой за слоем ткань разрезали и отгибали. Десять оболочек, каждая тоньше предыдущей, отороченные тонким кружевом и шитьём (131). Последняя оказалась муслиновой, почти такого же тонкой, как шёлк. То, что она – последняя, было очевидно для всех нас, ибо она вуалировала, но не скрывала угловатые выступы под собой. Эмерсон снова потянулся за ножницами. Его длинные, большие, но чувствительные пальцы на мгновение легли на костлявое плечо.
– Если вы считаете, что должны закрыть глаза, Вандергельт, сейчас самое время, – бросил он и принялся резать.
Последняя оболочка разрезана. Труп не был обнажён. Гораздо хуже – мы увидели карикатуру на кокетство и красоту, злобный комментарий к женскому тщеславию. Наряд покойной создавался не для того, чтобы скрывать, а для того, чтобы предлагать и приглашать. Изготовленный из чистейшего розового шёлка, он демонстрировал уродливые очертания костей и тонких, как верёвки, мышц. Оборки из прозрачного кружева обрамляли плечи, когда-то белые и нежно закруглённые, а теперь твёрдые, как старая кожа. Руки занимали положение, знакомое мне по древним примерам: опущены вниз и уложены поперёк живота, скромно покрывая соединение бёдер и тела.
Сайрус отвернулся с приглушённой руганью, глаза Нефрет расширились от жалости и ужаса. Даже Эмерсон заколебался, застыв с ножницами над телом.
Рука Рамзеса осторожно отдёрнула хрупкую ткань. Между иссохшими грудями на коже виднелся глубокий тёмный шрам.
– Вот как она умерла, – пробормотал он. – Разрез нанесён острым лезвием; должно быть, оно пробило сердце. Рана зашита обычной нитью. Неужели это её собственный набор для шитья?
Бесстрастный голос сына побудил меня последовать его примеру. Я наклонилась над телом для более внимательного изучения.
– Богатая дама сама не чинит свою одежду. Кажется, это белая хлопковая нить, слишком грубая для деликатных тканей, таких, как шёлк и муслин.
– Хватит, – прервал Эмерсон. Он накрыл тело простынёй. – Мы узнали всё, что нам нужно знать. Ты права, Пибоди, разрази тебя гром. Никакая случайность не могла привести к такой ране. Она была нанесена большим тяжёлым ножом, рукой человека, знакомого с таким оружием. И что, к дьяволу, нам теперь делать?
Мы привели Сайруса в себя несколькими порциями крепкого виски, которые он выпил, не разбавляя – чисто по-американски. И затем удалились на веранду, как можно дальше от бедных останков; чем больше воздуха, тем лучше – вот как я себя чувствовала. Яркие звёзды Египта, безмятежные и далёкие, благотворно напоминали о краткости человеческой жизни и обещанном бессмертии.
Потягивая виски, я заметила:
– Теперь всё в ваших руках, Говард. Как инспектор Верхнего Египта…
– Нет, мэм, миссис Эмерсон, – возразил Говард. – Это вне моей юрисдикции и юрисдикции местной полиции. Это дело британских властей. Кем бы ни была эта бедная женщина, она не была египтянкой.
– О, это миссис Беллингем, – кивнула я, – нет никаких сомнений. Я не знаю её имени, но инициалы, вышитые на подоле нижнего белья – «Л. Б.».
Давид прочистил горло.
– Эти одежды – они обычны для... Они из тех, что дамы... Нет, наверное, мне не следует спрашивать.
– Всё в порядке, Давид, – ответила я, с удовлетворением обнаружив, что он ничего не смыслит в таких вопросах. – Не вдаваясь в неподходящие и неуместные подробности, я должна объяснить, что благовоспитанные дамы обычно предпочитают носить нижнее бельё, которое... э-э... предлагает бо;льшую защиту от непогоды и требует меньше усилий при стирке.
– О… – Голос Давида указывал скорее на недоумение, чем на понимание.
– Она имеет в виду, – разъяснил Рамзес – тёмный силуэт на фоне залитого лунным светом песка, – что увиденные нами предметы одежды тоньше и менее практичны, чем хлопковое или шерстяное нижнее бельё, а также намного дороже. Они принадлежали молодой богатой женщине, следившей за последней модой. Дамы постарше более консервативны.
– А откуда тебе известны такие детали? – поинтересовалась я.
– Это точный анализ, правда, матушка?
– Да, но как…
Рамзес без запинки продолжил:
– Дело в том, Давид, что преступник – кем бы он ни был – очевидно, снял с убитой одежду, а затем снова одел её после того, как процесс высыхания завершился. Жидкости, вытекающие из тела во время процесса мумификации, оставляют пятна…
Нефрет прервала его звуком, который можно весьма приблизительно воспроизвести как сдавленный хрип.
– Мы все знакомы с процессом, мой мальчик, – заметил Эмерсон.
– Да, но как это было сделано? – спросил Говард. – Мы знаем, как египтяне мумифицировали своих мертвецов, но я не заметил разреза.
– Я тоже, – кивнул Эмерсон. – В этом случае не соблюдались древние процедуры. Тело было обёрнуто, а не перепелёнато, и, по-видимому, внутренние органы и мозг не удалялись. При более тщательном рассмотрении мы, безусловно, могли бы узнать и иные подробности, но даже если бы я был склонен к подобным действиям, мне не позволит совесть. Утром я телеграфирую в Каир. Спокойной ночи, Вандергельт. Спокойной ночи, Картер.
Наши друзья привыкли к маленьким слабостям Эмерсона. Сайрус осушил свой стакан и встал.
– Я поеду с вами в Луксор. Во сколько?
Они договорились о времени, и наши друзья уехали, Говард извинился за то, что не сможет принять дальнейшего участия в разбирательстве. Из-за вспышки ограблений гробниц в городе Ком-Омбо (132), входившем в его юрисдикцию, он был вынужден уехать на рассвете.
– Надеюсь, ты не пойдёшь сегодня вечером на дахабию, – сказала я Рамзесу. – Уже очень поздно, и тебе пора спать.
– Я не пойду сегодня вечером на дахабию, – ответил Рамзес. – Но спать пока что не буду.
– Что ты... – начала я.
– Пошли, Пибоди. – Эмерсон взял меня за руку.
И мы удалились, а Рамзес остался сидеть на выступе, напоминая задумчивого стервятника.
На следующее утро Эмерсон попытался выскользнуть из дома без меня, но поскольку я ожидала этого, то была готова. Он постоянно спотыкается о различные предметы, пытаясь полостью проснуться.
– Сегодня пятница (133), – напомнила я ему, когда он сообщил мне, что я не поеду с ним в Луксор. – Мужчины работать не будут, так какой смысл отправляться в Долину?
– Здесь есть чем заняться, – проворчал Эмерсон, шнуруя ботинки.
– Чем же?
– Э-э… уборкой. Ты постоянно хочешь навести порядок. – Выражение моего лица ясно дало понять, что этот аргумент не будет иметь никакого значения. – Фотографии, – выпалил он. – Вчерашние пластинки…
– Как тебе прекрасно известно, с фотопластинками работает Нефрет. Но при наличии тела в тёмной комнате это невозможно.
– Чёрт возьми, – выругался Эмерсон. – Выходит, никто ничего не может сделать, так? Как я умудрился попасть в такое положение? Я всегда считал себя разумным человеком – безобидным, в целом бесхитростным и даже добросердечным. Чем я заслужил это? Святые небеса, хотя бы один сезон, один-единственный сезон без вмешательства...
Я оставила его бормотать и отправилась разбираться с завтраком. Анубис сидел на кухне и угрожал повару. Не царапаясь и не кусаясь. Не было необходимости. Взгляд Анубиса можно было почувствовать через всю комнату, и все знали, что он близко знаком со злыми духами. Я вытащила его из-за стола, где он сидел, глядя зелёными глазами на Махмуда, и уговорила последнего выйти из-за шкафа. Неся Анубиса в гостиную, я слышала обнадёживающий стук кастрюль и сковородок, а также Махмуда, бормочущего проклятья.
– В последнее время я очень редко тебя видела, – заметила я, уложив Анубиса на диван и усаживаясь рядом с ним. Он, как правило, не любит сидеть у людей на коленях. Рамзес, уже находившийся в гостиной, прервал запись в блокноте. – Я разговаривала с Анубисом, – объяснила я.
– Он избегает Сехмет, – заметил Рамзес. – Она раздражает его не меньше меня.
– Откуда ты знаешь?
Рамзес пожал плечами и вернулся к своим каракулям.
Я попробовала другой вопрос.
– Что ты пишешь?
– Мои наблюдения за состоянием мумии миссис Беллингем. Вряд ли мне представится иной столь же удобный случай узнать, как выглядит недавно мумифицированное тело. Мы знаем точную дату её смерти, и после того, как проведут вскрытие…
– Рамзес, ты просто отвратителен.
Чувства принадлежали мне, а голос – Нефрет, которая вошла вместе с Сехмет, перекинутой через плечо, как пушистый шарф, и Давидом, следующим за ней по пятам.
– Некоторым эта тема может показаться отвратительной, – признал Рамзес. – Но если ты планируешь заняться изучением трупов, тебе следует быть более бесстрастной.
– Это совсем другое, – отмахнулась Нефрет. Она спустила кошку на пол. Сехмет подошла к Анубису, который плюнул в неё и выскочил из комнаты через открытое окно.
– Я вернусь через минуту, тётя Амелия, – продолжила Нефрет. – Я хочу взглянуть на Тетишери.
– Очевидно, ты имеешь в виду козу, – невольно взглянула я на Рамзеса. – Извини, конечно, но это имя не кажется мне особенно подходящим.
– Я уже навестил её, – бросил мой сын, не поднимая глаз. – Если аппетит является признаком успешного выздоровления, значит, у неё все хорошо. 
Подали завтрак, за ним последовал Эмерсон, объяснивший, что искал свою шляпу.
– Она лежит на столе, – сообщила я. – Куда я положила её вчера, после того как привезла из Долины, где ты её оставил. Нефрет, хочешь поехать с нами в Луксор?
Как оказалось, с нами в Луксор рассчитывали поехать все. Эмерсону это не понравилось.
– С тем же успехом мы можем пригласить Абдуллу, Картера и несколько дюжин рабочих и устроить шествие, – проворчал он. – А как насчёт охраны гробницы?
– Что именно? – Я передала ему тост. – Нечего охранять, Эмерсон. Я никогда не видела более пустой гробницы.
– Сегодня пятница, – заметил Давид. – День…
– Да, да, я знаю. Проклятая религия, – добавил Эмерсон, с громким хрустом откусывая большими белыми зубами кусок тоста.
Наши собственные религиозные обряды в силу необходимости были эклектичными. (134) Отец Давида был коптом, мать – мусульманкой. Нефрет – жрицей Исиды в обществе, где по-прежнему поклонялись древним египетским богам. Попытки отца научить её христианской вере были в лучшем случае половинчатыми (135).
Эмерсон презирал организованную религию во всех её формах, а Рамзес, постоянно сталкиваясь с мусульманской верой, был лучше знаком с Кораном, чем с Библией, хотя во что на самом деле он верил, было бы трудно выяснить.
Думаю, могу сказать, что я старалась изо всех сил. Когда мы находились в Англии, я всегда следила за тем, чтобы дети ходили со мной на службы. В Египте это было не так-то просто устроить. В Каире имелись христианские церкви, в том числе Английская Церковь Всех Святых, и иногда удавалось убедить моих упрямых подопечных (за исключением, конечно, Эмерсона) сопровождать меня. В Луксоре, чтобы переодеть детей в надлежащую одежду и вовремя переправиться через реку с помощью гребцов, не утруждавших себя ни регулярностью выхода на работу, ни самим трудом, потребовались бы значительные усилия, даже без громких выкриков Эмерсона. Поэтому мы привыкли работать по воскресеньям вместе с мужчинами. Я всегда говорю, что формальные обряды менее важны, чем то, что заложено в сердце.
Нефрет настояла на том, чтобы сама посмотреть, как идут дела у «Тети».
– Не то чтобы я не доверяла твоему мнению, Рамзес, мой мальчик, но я – практикующий врач. – Вернувшись, она сообщила, что пациентка чувствует себя хорошо и ест всё, во что может вцепиться зубами.
– Наш дом превращается в растреклятый зверинец, – проворчал Эмерсон. – Надеюсь, ты не собираешься забрать её с собой в Англию, Нефрет, потому что я категорически возражаю. Кошки, один-два льва – да; коза – нет.
– Селим позаботится о ней вместо меня, пока нас не будет, – ответила Нефрет.
На ней была юбка с разрезом и широкополая шляпа, завязанная под подбородком прозрачным шарфом, и девушка выглядела очень мило. Мальчики… Ну, по крайней мере, были чистыми. Когда появился Сайрус, мы были готовы к работе. Хотя никто, как бы он ни был одет, не может сравниться с впечатляющей внешностью Эмерсона, Сайрус явил нам зрелище настоящего светского человека в твидовом пиджаке, хорошо сшитых бриджах для верховой езды и начищенных ботинках. Оставив лошадей у дахабии, мы сели в одну из лодок, и гребцы отчалили.
Сидя между Сайрусом и Эмерсоном, я бодро спросила:
– Что ж, джентльмены, каковы планы? Нельзя терять время зря. Ещё многое предстоит сделать.
Сайрус кивнул.
– Я думал об этом бедном существе, лежащем на столе, как выброшенный кусок древесины. Я был бы рад предоставить приличный гроб, если удастся такой найти.
– Это ответственность её мужа, – возразил Эмерсон. – И его право.
– Ему нельзя сказать… – начала я.
– Ему нужно сказать. – Эмерсон строго посмотрел на меня. – Пибоди, я настаиваю, чтобы ты прекратила попытки управлять вселенной и всем, что находится в ней. Я готов посвятить день моего драгоценного времени этим развлечениям, но хочу, чтобы они целиком уладились к вечеру, и я мог бы вернуться к работе.
Он принялся загибать пальцы.
– Во-первых, я телеграфирую в Каир. Это не дело местной полиции или американского консульского агента.
Не могла не согласиться. Али Мурад (136), агент, о котором идёт речь, был турком, с которым у нас состоялось несколько не очень дружелюбных встреч. Главное, чем он занимался – торговля древностями, как законная, так и иная.
– Во-вторых, – продолжил Эмерсон, – я поговорю с Уиллоуби о состоянии здоровья Беллингема. Я думаю, он согласится со мной, что Беллингем может услышать новости и принять решение о размещении останков своей жены. Уиллоуби порой теряет пациентов; у него должны быть связи с моргом, гробовщиком и прочими.
– Очень хорошо, Эмерсон, – согласилась я, когда он остановился, чтобы перевести дух. – Я вижу, у тебя всё продумано. Кроме…
– В-третьих, – очень громко перебил Эмерсон. – Я навещу Фрейзеров и разберусь с этой миссис Уитни-Как-Её-Там. Ага, Пибоди! Ты думала, я и забыл про них, не так ли? Я же говорил, что сегодня хочу избавиться от всех посторонних отвлекающих факторов. По-моему, это всё.
– Не совсем, Эмерсон.
– Что ещё?
– Даже если предположить, что ты сможешь решить проблемы Фрейзеров за одну встречу, что, боюсь, маловероятно, остаётся ещё Долли Беллингем.
Глаза Эмерсона сузились. Казалось, будто их сверкающая синева превратилась в щели сапфирового огня.
– Долли Беллингем, – процедил он, пытаясь выговаривать слова сквозь зубы, как сценический злодей, – самая глупая, самая тщеславная, самая эгоистичная, самая надоедливая женщина, которую я когда-либо встречал, за исключением, возможно, твоей племянницы Виолетты (137). Я не являюсь ни компаньонкой молодой леди, Пибоди, ни, благодарение Господу, дядюшкой или другим родственником. С какой стати ты решила...
Никогда бы не подумала, что Эмерсон способен так красноречиво говорить о тщеславных девицах. Я и не пыталась остановить его, как и Сайрус, который слушал с улыбкой, время от времени кивая. Как и Сайрус, я соглашалась с оценкой Эмерсона, но меня не оставляло чувство, что нам будет нелегко избавиться от Долли.
Мои предчувствия в целом оправдались. Практически первой, с кем мы столкнулись после высадки, была пресловутая Долли. Вся в оборках и рюшах, затянутая в корсет так туго, что я засомневалась, удаётся ли ей дышать, она прогуливалась взад-вперёд по дороге возле пристани, опираясь на руку молодого человека, с которым Рамзес так грубо обошёлся на террасе «Шепарда». Его наряд, очевидно, был последним криком мужской моды: кремовый фланелевый костюм с узкими синими полосками и соломенная шляпа-канотье (138) с чёрной лентой. Кремовые перчатки, стек и розовый галстук со свободным узлом завершали ансамбль. За парой на почтительном расстоянии следовал один из местных драгоманов, дружелюбный и некомпетентный человек по имени Сайид.
Не было никакой возможности избежать встречи. Поприветствовав нас, Долли представила своего сопровождающего: мистер Бугис Такер Толлингтон. Пока я пыталась усвоить это выдающееся имя, молодой человек поклонился мне и Нефрет и пожал руку Сайрусу – единственному джентльмену, протянувшему руку юноше.
– Рада, что вы помирились, – улыбнулась я.
Молодой человек смутился. Долли изобразила застенчивость.
– Я не имела ни малейшего представления о том, что мистер Толлингтон направился в Луксор. И вообразите моё удивление, когда мы увидели его сегодня утром в зале для завтраков.
Мистер Толлингтон идиотски ухмыльнулся и пробормотал что-то – мне удалось разобрать слова «удовольствие» и «совпадение». Затем он с любопытством взглянул на Эмерсона, который стоял в нескольких футах поодаль, заложив руки за спину и вздёрнув нос.
– Я иду на телеграф, – объявил Эмерсон. – Вы со мной, Вандергельт?
Сайрус предложил мне руку, и я сказала:
– Мы должны идти. Я ожидала увидеть вас в клинике, мисс Беллингем. Я так понимаю, вашему отцу стало существенно лучше?
Она была не настолько глупа, чтобы пропустить подразумеваемый упрёк.
– О да, мэм, ему настолько лучше, что он буквально приказал мне выйти подышать свежим воздухом. Ему не нравится, когда я выгляжу бледной и слабой.
Мы продолжили свой путь. Нефрет побежала вперёд, чтобы идти рядом с Эмерсоном, а я заметила Сайрусу:
– Какие странные имена у американцев!
– Ну, миссис Амелия, вы, англичане, тоже не промах в изобретении непроизносимых названий. Этому несчастному мальчику, вероятно, дали фамилию матери; наши южные соседи обожают такие традиции. Насколько я помню, Бугисы — старинная знатная семья из Чарльстона.
Мальчики более или менее слились с пейзажем, стоило им увидеть Долли и её эскорт. Я остановилась и оглянулась. Они шли, но довольно медленно, и я поняла, что идёт оживлённое обсуждение. Разумеется, больше всего говорил Рамзес. Когда он увидел, что я жду, то ускорил шаг.
– Что ты делал? – с подозрением спросила я.
– Фаддличал с Сайидом, – ответил Рамзес.
– О чём?
– Я спросил его, – медленно произнёс Рамзес, выбирая слова, – был ли он нанят полковником Беллингемом, и если да, то почему полковник уволил Мохаммеда, которого мы видели вчера.
– И что он ответил?
– «Да» – на первый вопрос, «Только Аллах знает» – на второй.
– Но должно же быть у него какое-то мнение, – не отступала я. – Мохаммед вёл себя нагло? Не выполнял свои обязанности?
Рамзес задумался над вопросом и снизошёл до подробностей.
– Мохаммед утверждал, что работал безупречно. Но таких заявлений от него и следовало ожидать. Возможно, его невзлюбила мисс Беллингем. Она имеет обыкновение увольнять слуг без особой причины.
– Я не могу представить, почему она предпочла Сайида, – улыбнулась я. – Мохаммед – высокий, здоровый парень, а Сайид... Ну, беднягу нельзя винить за косоглазие и бородавки, но не думаю, что он бросится на помощь Долли, если кто-то нападёт на неё.
– Он один из самых отъявленных трусов в Луксоре, – согласился Рамзес. – Но почему гид или драгоман должен рисковать жизнью или ранением из-за великолепного жалованья в двадцать пять пиастров в день?
Сайрус заявил, что желает знать, о чём мы говорим, поэтому я рассказала ему о страхах Беллингема за свою дочь.
– Эмерсон, конечно, отрицает какие-либо причины для беспокойства, – упомянула я. – Но у нас есть основания подозревать обратное.
– Однако у Рамзеса есть причина, – возразил Сайрус, с любопытством взглянув на моего сына, который шагал со скучающим видом, засунув руки в карманы. – Очень странная история, согласен. Я никогда не слышал, чтобы на иностранца напали в Эзбекие – да и вообще в Египте, если подумать.
– Я рада, что вы согласны со мной в серьёзности происходящего, Сайрус, – промолвила я. – Но прошу вас не рассказывать об этом Эмерсону; он и без того раздражён свыше всякой меры.
– И не зря, миссис Амелия, моя дорогая. Вы, ребятки, постоянно попадаете в переделки, но не могу, хоть убей, вспомнить что-нибудь такое же серьёзное.
Когда мы появились у здания телеграфа, Эмерсон и Нефрет как раз выходили на улицу.
– Почему вы так задержались? – сурово нахмурился он.
– Уже закончили? – удивился Сайрус.
Эмерсон – единственный из моих знакомых, кто способен запугать клерков на телеграфной станции и заставить их пошевеливаться. Он не в силах понять, почему это занимает у других так много времени.
Его уговорили нанять карету, чтобы отвезти нас в клинику, которая находилась за пределами деревни, в тихой сельской местности. Просторный побелённый дом, расположенный в тени пальм и тамарисков, окружённый садами, полными ярких цветов, создавал спокойную атмосферу, призванную успокаивать нервы пациентов доктора Уиллоуби. Он считал – как и я – что комфортная обстановка, хорошая еда и достойное обслуживание необходимы как для физического, так и для психического здоровья.
Эмерсон прервал вежливые излияния коротким:
– Я занятой человек, Уиллоуби, и вы тоже, – и немедленно приступил к рассказу. Добрый доктор слышал много жутких историй, но эта его явно потрясла.
– Вы уверены? – воскликнул он.
– В её личности? Боюсь, здесь нет никаких сомнений. И муж – единственный, кто может это подтвердить.
– Полковник, похоже, отделался лишь обмороком, – уведомил нас Уиллоуби. – С сердцем у него всё в порядке. Но я не решаюсь взять на себя ответственность. Такое потрясение, как это…
– Вчера он уже перенёс потрясение, – перебила я. – Правда не может быть хуже, чем то, что он и без того подозревает.
Как и оказалось. Доктор проводил меня с Эмерсоном в комнату полковника, предоставив остальным возможность дожидаться нас в кабинете.
Мягкие стулья и низкие столики, вазы со свежими цветами и симпатичные гравюры котят и щенков на стенах придавали помещению схожесть больше с гостевой комнатой в чьём-то доме, нежели с больничной палатой. Беллингем сидел у открытого окна. Он приветствовал нас без всякого удивления и встал, чтобы поцеловать мне руку.
– Значит, это правда, – тихо промолвил он.
– Мне очень жаль, – сочувственно сжала я его руку.
Уиллоуби взял другую руку полковника и положил пальцы ему на запястье. Беллингем покачал головой.
– Вы обнаружите, что мой пульс совершенно ровный, доктор. Я бы не проявил вчера такой презренной слабости, если бы представшее мне зрелище не оказалось столь внезапным и неожиданным. Я солдат, сэр; я больше отступлю назад. А теперь, профессор и миссис Эмерсон, если вы будете так любезны сообщить мне...
Эмерсон предоставил это мне, зная, что я постараюсь смягчить ужасные факты, насколько возможно. Лицо Беллингема ещё сильнее побледнело, когда я спросила его о нижнем белье с инициалами, но он подтвердил моё предположение твёрдым и ясным голосом:
– Её звали Люсинда. У неё была дюжина таких предметов одежды; мы вместе выбирали их в Париже. Остаётся только перенести бедняжку в более подходящее место для последнего упокоения.
– Боюсь, – возразил Эмерсон, – что предстоит сделать ещё очень многое. Уиллоуби предложил воспользоваться часовней и моргом, расположенными на территории больницы, и я надеюсь, что эти меры предпримут сегодня. Однако вопросы о том, как она умерла и то, как попала в могилу, не менее важны.
– Он убил её, – отрезал полковник.
– Он?
– Этот кровожадный мерзавец Даттон Скаддер. – Впервые эмоции исказили преисполненное достоинства лицо полковника. – Вам, конечно, известна эта история? Все в Каире знали – или верили, что знают. И все ошибались. Я заявлял полиции, что гнусные слухи не соответствуют действительности! Я убеждал их, что не она бросила меня, а Скаддер насильно похитил её.
– Он был вашим секретарём? – спросил Эмерсон.
– Он выполнял те же услуги, что и местный драгоман, – презрительно фыркнул Беллингем. – Я нашёл его через агентство по найму в Нью-Йорке; он жил в Египте и владел арабским. Если бы я знал…– Морщинки на его лице разгладились. – Теперь она покоится с миром. Её доброе имя будет восстановлено, а справедливость моей веры в неё – доказана.
– Э-э… безусловно, – прохрипел Эмерсон. – Но если она исчезла в Каире, вы можете мне объяснить, почему он мумифицировал её и доставил тело в Луксор?
– Он сумасшедший, – ответил Беллингем.
Эмерсон потёр подбородок.
– Хм-мм. Без сомнения, он... Вы сказали..?
– Он жив.– Беллингем сжал кулаки. – Он жив – до тех пор, пока я не найду его. Вы не верили мне, профессор Эмерсон, когда я убеждал вас, что кто-то пытался причинить зло Долли. Вы по-прежнему сомневаетесь?
– Вы уверены, что это Скаддер? – спросила я.
– А кто же ещё? Нападения на мою малышку начались после нашего прибытия в Египет. После похищения и убийства Люсинды Скаддер, очевидно, все эти годы скрывался; вид Долли рядом со мной пробудил его манию убийства. Он последовал за нами до Луксора и позаботился о том, чтобы я одним из первых узнал о том, что он сотворил с моей бедной женой. Я говорил вам, миссис Эмерсон, что вчера получил приглашение. Мне следовало понять, что это не вы его прислали, хотя на нём была ваша подпись.
– Господи Всемогущий! – воскликнула я. – Он, вероятно, и за нами следил. И знал, что вчера мы войдём в гробницу. Что за дьявольский заговор!
– Этот человек безумен, – повторил Беллингем. – Вы видели доказательство.
– Безумие – удобное объяснение необъяснимого поведения, – сухо промолвил Эмерсон. – Но ваше собственное поведение, полковник, требует объяснения. Какого дьявола вы вернулись в Египет?
Беллингем откинулся на спинку стула и посмотрел на Эмерсона со слабой благодарной улыбкой.
– Вы проницательный человек, профессор. Вы должны знать ответ. Только одно могло вернуть меня на место моей трагической потери.
– Вам написал Скаддер.
– Да, несколько месяцев назад. Письмо было отправлено из Каира. Там говорилось… – Беллингем заколебался, будто пытаясь вспомнить точные слова. – Если я вернусь в Египет, он возвратит мне жену. Как видите, он выполнил своё обещание.
Мы уже проделали добрую часть пути в Луксор, когда Эмерсон закончил рассказывать остальным о нашей беседе с Беллингемом.
– Мне очень стыдно за свои злые мысли, – с сожалением произнёс Сайрус. – Тогда Беллингем утверждал, что его жена исчезла не по своей воле, но разве не так сказал бы любой мужчина, чтобы спасти свою гордость?
– У полиции, наверное, имелись другие причины сомневаться в его словах, – ответила я. – Они ссорились? Она отдавала предпочтение молодому человеку?
– Насколько я знаю, нет. Но послушайте, миссис Амелия, это не так-то просто, как изображают авторы романов – похитить женщину против её воли. Особенно если женщина исчезает из большого отеля в большом городе – и без признаков борьбы.
– Странно, – задумчиво протянула Нефрет. – А где была горничная, когда это случилось?
– В своей комнате, ожидая, что хозяйка пошлёт за ней. Она немного прихворнула – обычная беда для недавно приехавших – и миссис Беллингем, которая, по общему мнению, была доброй и внимательной хозяйкой, в тот день разрешила девушке отдохнуть, пока она сама посетит какое-то чаепитие в доме американского консула. Её видели входящей в отель около шести, но никто не видел, чтобы она выходила из него – равно как больше вообще никто и никогда её не видел. – Сайрус покачал головой. – Для меня остаётся загадкой, как Скаддер умудрился это провернуть.
– Мой дорогой Сайрус, у вас поразительное отсутствие воображения, – усмехнулась я. – Я могу придумать несколько способов, которыми это можно было бы осуществить.
– Я уверен, что ты на это способна, – проворчал Эмерсон. – Избавь меня от своих мелодраматических сценариев, Пибоди. 
– Бедняга, – мягко вымолвила Нефрет. – Ждать все эти годы, не знать, что с ней сталось, опасаться худшего – и пережить возрождение надежды только для того, чтобы её так ужасно разрушили! Что за злодей этот Скаддер?!
Я решила не говорить, что полковник постоянно расспрашивал о ней и передавал свои почтительные приветствия.
– Это не в наших руках. – Эмерсон расправил широкие плечи. – А теперь Фрейзеры, будь они прокляты!
Я убедила Эмерсона перед визитом прерваться на ланч. Было ещё рано, но мне требовалось время, чтобы обдумать свою стратегию.
Я не собиралась позволять Эмерсону беседовать с миссис Уитни-Джонс. Нет, я не боялась, что он запугает её; всё произошло бы как раз наоборот. Эмерсон громко лает, но когда дело касается женщин, он беззуб, как старая собака. Женщины всегда могут обвести его вокруг пальца.
Отель «Карнак», в котором мы устроили ланч, находится на набережной, откуда открывается великолепный вид на реку и Западный берег. День был не по сезону приятно прохладным; ветерок с воды привёл соболиные кудри Эмерсона в беспорядок.
– Идеальный день для работы, – проворчал он, с тоской взглянув на серебристо-золотые скалы своих любимых Фив.
Я узнаю хорошее начало, когда слышу его.
– Тогда возвращайся в Долину, если ты не в силах оставить её даже на один день, – проворчала я тем же тоном. – Я сама поговорю с Фрейзерами. Нет, Эмерсон, я нисколько не возражаю. Я давно уже привыкла брать на себя неприятные миссии, которых ты пытаешься избежать.
Эмерсон подозрительно посмотрел на меня.
– Что ты задумала, Пибоди? Я не собираюсь оставлять тебя одну в Луксоре; ты вечно попадаешь в беду.
– Я позабочусь о том, чтобы она вела себя прилично, – усмехнулся Сайрус. – Мы просто немного поболтаем с миссис Уитни-Джонс и сразу же вернёмся. Признаюсь, с нетерпением жду встречи с этой дамой. Имя похоже на псевдоним ловкой мошенницы.
Эмерсон заявил, что не желает видеть эту даму и с радостью предоставит её Сайрусу. Я одарила Сайруса благодарной улыбкой.
На обратном пути мы остановились у телеграфа и, как и предполагали, получили ответ из Каира. Эмерсон нахмурился, читая его.
– Кромер (139), кажется, теряет хватку. Ему нужны дополнительные данные.
– Ты телеграфировал лорду Кромеру? – воскликнула я. – Эмерсон, он самый важный человек в Египте!
– Совершенно верно, – согласился Эмерсон. – Пустая трата времени – иметь дело с подчинёнными. Я не могу представить, что ещё он хочет от меня; я отправил ему все необходимые сведения.
Я попросила показать оригинал телеграммы, и, порывшись в карманах, Эмерсон вытащил смятый листок бумаги. С, естественно, лаконичным текстом: «Обнаружено тело, которое, как полагают, принадлежит миссис Беллингем, гражданке Америки, исчезнувшей в Каире в 1897 году. Ждём указаний».
– Мог бы и уточнить немного, – заметила я, а Сайрус улыбнулся.
– Зачем тратить деньги? – Эмерсон достал часы. – Я оставлю их тебе, Пибоди, раз уж тобой овладело желание всех критиковать. Кто-нибудь ещё идёт со мной?.. Ладно, увидимся за чаем.
Отправив ещё одну телеграмму, которая должна была предоставить озадаченному лорду Кромеру дополнительные данные, я повела процессию к отелю «Луксор».
– Какие планы? – спросила я сына.
– У меня создалось впечатление, что нам придётся нанести визит Фрейзерам, – ответил Рамзес.
– Мы не будем наносить светский визит, Рамзес. Полагаю, будет лучше, если мы с мистером Вандергельтом встретимся с миссис Уитни-Джонс наедине. Мы, я считаю, более способны устрашить кого-либо, чем все остальные.
– Ваши мальчики запугали бы меня, если бы им захотелось, – улыбнулся Сайрус. – Но думаю, мы не захотим прибегать к угрозам или низкому насилию. Почему вы так уверены, что найдём женщину дома, и она согласится принять нас, миссис Амелия?
– У меня свои методы, Сайрус (140). Остальные свободны и… э-э… могут заняться чем-нибудь безобидным. Встречаемся в холле отеля через полтора часа.
– Мы могли бы посетить торговцев антиквариатом, – предложил Давид, со смехом добавив: – А вдруг найдём в продаже какие-то вещи, которые я изготовил для Абд эль Хамеда, когда был его учеником (141). 
– Держитесь вместе, – крикнула я им вслед. Давид взял Нефрет за руку; он успокаивающе кивнул мне через плечо. Рамзес шёл впереди, засунув руки в карманы.
Консьерж сообщил нам, что миссис Уитни-Джонс действительно находится в отеле, и когда мы сообщили наши имена, нас пригласили в её гостиную. Женщина занимала один из самых элегантных люксов в отеле, за который, я не сомневалась, платил Дональд. Миссис Уитни-Джонс вышла приветствовать нас и с полным хладнокровием выслушала, как я представила Сайруса, но не предложила руку для пожатия. На ней было послеполуденное платье серебристо-серого цвета с кокеткой и воротником из белой сетки. Единственными украшениями были медальон и золотое кольцо на левой руке.
– Я ожидала, что вы приедете сегодня, миссис Эмерсон, поэтому отправила мистера Фрейзера с женой в Карнак. Он не хотел идти, но я обещала, что результат окупится.
– Надеюсь, вы не обещали ему, что он увидит мумию, которую мы нашли вчера. Придётся полностью разрушить ваши иллюзии.
Улыбка миссис Уитни-Джонс придавала ей большее, чем когда-либо, сходство с большой дружелюбной полосатой кошкой.
– Не стесняйтесь в выражениях, миссис Эмерсон. Я тоже мыслю трезво. И знаю, когда игра окончена.
– Итак, – заявила я, – вы признаёте, что являетесь шарлатанкой? И используете слабость мистера Фрейзера для получения денежной выгоды?
– К чему это отрицать? – Она женственно пожала плечами. – Мне известна ваша репутация, миссис Эмерсон. Если бы я знала, что Фрейзеры – ваши друзья, то никогда не позволила бы этому делу зайти так далеко. Вам не обязательно было приводить мистера Вандергельта в качестве дополнительного сдерживающего фактора, хотя я конечно, счастлива познакомиться с ним. Однако рискну посоветовать: прежде чем вы начнёте действовать против меня, обсудить влияние разоблачения на мистера Фрейзера.
– Если это угроза… – сердито начала я.
– Считайте это скорее основой для переговоров, – последовал мягкий ответ.
Сайрус не говорил и не сводил с неё глаз. Сидя на краю кресла с прямой спинкой, со шляпой в руках, он выглядел так же скованно, как молодой джентльмен, наносящий свой первый светский визит. Внезапно его застывшее лицо расслабилось, и он откинулся назад.
– Вы случайно не играете в покер, миссис Уитни-Джонс? Или… просто миссис Джонс?
Она искоса бросила на него взгляд, и мне показалось, что её рот слегка дёрнулся.
– Конечно, мистер Вандергельт. Вы выиграли партию.
– Я так и думал. – Сайрус бросил шляпу на диван и скрестил ноги. – Мне кажется, что все козыри у нас в руках, мэм. Вы выудили у Фрейзеров кругленькую сумму денег под ложным предлогом. Не удивлюсь, если окажется, что вы небезызвестны Скотланд-Ярду. И что вы намерены предложить нам для переговоров?
Она слегка повернулась к нему лицом, сложив руки на коленях.
– Здравый рассудок мистера Фрейзера, мистер Вандергельт. – Затем, резко изменив манеру поведения, она крепко сцепила руки. – Я признаю, что в какой-то степени виновата. Но он не первый – о да, мистер Вандергельт, вы совершенно правы! – он не первый мой клиент, ни в коем случае. Легковерность человечества безгранична; если люди достаточно глупы, чтобы верить мне, почему бы не извлечь из этого пользу?
Другое дело – мистер Фрейзер. Он не из тех, которые обычно ищут таких, как я. Дело не в том, что у него не хватает разума, чтобы увидеть ловушки, скрывающиеся за иллюзией. Да, у него полностью отсутствует критика, но главное, чего ему не хватает – романтизма, воображения, и это превращается в желание поставить иллюзии на первое место. Вы понимаете, о чём я говорю?
– Кажется, да, – медленно промолвил Сайрус.
– Я встретила его с миссис Фрейзер в доме у подруги. Там было много людей; я была оплачиваемой исполнительницей, вертела столы и призывала мертвецов для развлечения гостей. – Её рот скривился. – Глупые женщины и глупые мужчины ищут ответы, которых не существует.
Но мне не подобает издеваться над своими жертвами, скажете вы. Что ж, позвольте продолжить. В результате подобных представлений у меня нередко появляются частные клиенты. Мистер Фрейзер пришёл ко мне на следующий день. Один из моих контролёров (142) – знаете этот термин? – египетская принцесса. Не очень оригинально, не так ли, миссис Эмерсон? Но такие выдумки популярны среди верующих, и мистер Фрейзер хотел общаться именно с принцессой Ташерит, а не с бабушкой или покойным отцом.
С тех пор... – Ещё одно пожатие плечами. – Вы не поверите, но это правда. Он указывал мне. Он не просил – он требовал, и когда я дала ему то, что он хотел, он потребовал большего. Это он настоял на том, чтобы мы вместе поехали в Египет. Что довело его до этого, я не знаю, но он ещё не нашёл то, что ищет, и не перестанет искать. Короче говоря, миссис Эмерсон, ваш друг находится на грани мании, и мне… мне не по себе. Скажите, что мне делать, и я сделаю это. Дайте мне приказы, и я буду им повиноваться. Необходимость заставила меня отказаться от многих принципов, которыми я некогда руководствовалась, но я не хочу, чтобы на моей совести лежала смерть человека.


ПРИМЕЧАНИЯ.
127.   Препоясав чресла – архаичная идиома. Она означает: собраться с силами, подготовиться и укрепить себя для того, что должно произойти, особенно морально; подготовиться к чему-то трудному, например, к тяжёлой работе или трудным обстоятельствам.
128.   Боковое седло для верховой езды – это тип седла, которое позволяет всадникам – как правило, женщинам – сидеть обеими ногами по одну сторону лошади (« в стороне»), а не верхом. Сидение в стороне восходит к античности и появилось в европейских странах в средние века как способ для женщин в юбках скромно ездить верхом, поскольку в противном случае обнажались ноги, что считалось верхом неприличия.
129.   Амелия использовала глагол «trained», который совсем недавно употребили по отношению к лошадям.
130.   Газоген (зельцоген) — это поздневикторианское устройство для производства газированной воды. Оно состоит из двух соединённых стеклянных шаров: нижний содержит воду или другой напиток, который нужно сделать газированным, верхний — смесь винной кислоты и бикарбоната натрия, которая реагирует с образованием углекислого газа. Полученный газ выталкивает жидкость в нижнем контейнере вверх по трубке и из устройства. Шары окружены защитной сеткой из лозы или проволоки, так как они имеют тенденцию взрываться.
131.   Broderie anglaise — «английская вышивка» (фр.), техника рукоделия, включающая в себя черты вышивки, ришелье (особый вид вышивки, в котором стежки наносятся на ткань, полностью заполняя фрагмент полотна) и игольного кружева, которая стала ассоциироваться с Англией из-за своей популярности там в XIX веке.
132.   Ком-Омбо — город на восточном берегу Нила в 50 км севернее Асуана и в 150 км от Луксора. Первоначально именовался Нубет, что переводится «Город золота».
133.   Пятница – священный день для мусульман, день отдыха и молитвы.
134.   Эклектичные обряды — обряды, объединяющие элементы различных традиций для создания индивидуальной духовной практики.
135.   См. восьмой роман – «Пруд гиппопотамов».
136.   Али Мурад – торговец антиквариатом и американский консульский агент в Луксоре. См. восьмой роман – «Пруд гиппопотамов».
137.   См. пятый роман – «Не тяни леопарда за хвост».
138.   Канотье (фр. canotier — «гребец») — французская соломенная шляпа жёсткой формы с цилиндрической тульёй и прямыми, довольно узкими полями.
139.   Лорд Кромер — британский государственный деятель, дипломат и колониальный администратор Ивлин Баринг (1877 – 1953 гг.)  С 1877 по 1907 гг. он был фактическим правителем Египта. Амелия периодически обращалась к нему за помощью – см. предыдущие романы.
140.   Отсылка к произведениям А. Конан Дойла – знаменитая фраза: «У меня свои методы, Уотсон».
141.   См. восьмой роман – «Пруд гиппопотамов».
142.   Контролёры в спиритизме — это контролирующие духи, которые, по некоторым представлениям, могут управлять мыслями, чувствами и волей медиума. Для этого они располагаются позади медиума и сосредотачивают внимание на его шее. Затем контролёры дуют медиуму в ноздри, чтобы воздействовать на решётчатую кость и подстроить его мышление и волю под свои замыслы.  Когда контакт установлен, контролёры через медиума вступают в устное или письменное общение. Например, они могут говорить через медиума: «Здесь присутствует госпожа Х», имея в виду покойную бабушку одного из собравшихся. Затем контролёры начинают сообщать всевозможные подробности из бабушкиной жизни, известные лишь находящемуся здесь родственнику или родственнице.