11. Русская степь

11. РУССКАЯ СТЕПЬ.  В 1520 году в Москву для серьезного разговора был вызван рязанский князь Иоанн. Василию стало известно о его пересылках с Сигизмундом и Магмет-Гиреем, у которых он пытался найти защиты для себя и своего княжества от всей Русской Земли, ибо так уж вышло, что Московия и была теперь – вся Русская Земля. Говорили, что последнего рязанского князя сгубили его собственные бояре, советовавшие ему воспользоваться трудностями московитов, которым грозила война на два фронта, и под шумок выйти из-под их опеки, дабы перепрыгнуть под опеку короля или хана. Иоанн сменить шило на ржавый гвоздь согласился, и очень скоро об этом пожалел. Парень явно не ведал, что творил! Это каким же гением надо было быть, чтобы всерьез рассчитывать на то, что битая московитами Литва или дохленький у черта на куличиках Крым сможет защитить тебя от того, кто размером со слона и все время рядом с тобой - рукой подать, насколько рядом. Впрочем, не исключено, что ни о чем таком Иоанн Рязанский вовсе и не задумывался и ничего такого на самом деле не замышлял, просто пришел его черед раствориться в Московском Царстве и вымарать из своего княжеского титула термин «удельный».
В Москву Иоанну ехать не хотелось, но выбор у него был только один: либо ехать, либо бежать. В конце концов, его уговорили, и он поехал. В Москве оправдания рязанского князя выслушивать не пожелали, он был взят под стражу, и, как показали все последующие события, вовремя.

Война с Литвой тем часом продолжалась. В 1520 году новгородский наместник Василий Шуйский вместе с братом Иваном, совокупив новгородскую и псковскую рати, в силе тяжкой, с пушками да пищалями, вновь отправились воевать Полоцк. То, что не было разрушено в полоцкой крепости в ходе прежних нашествий, было разгромлено, развалено, разрушено, срыто под ноль братьями Шуйскими. Однако город русским вновь не поддался.

Не ввязываясь больше в бесперспективные бои с русскими отрядами, свободно шлявшимися по его территории, словно у себя дома, Сигизмунд собрал все свои силы в кулак и бросил их на север, против орденской Ливонии. В 1520 году 13 тысяч поляков, литовцев и наемных немцев с боем захватили Мариенверден и Голланд, без успеха осаждали  Данцинг и Кенигсберг, но сумели-таки вынудить магистра Альбрехта подписать мирный договор, вновь поставивший Ливонию в вассальную зависимость от Польши.

Так Василий III лишился союзника на севере, но почти сразу неожиданно для себя приобрел союзников на юге, в Русской Степи.

Со времен великих смут ордынских, Мамаева погрома и бесчисленных набегов Большой Орды, а особенно после Тохтамышева и Тамерланова нашествий,  все побережье Дона от Азова до истоков реки представляло собой сплошную пустыню, покрытую казачьими могилами и руинами их малых городков. Кто не был убит, тот ушел или уплыл. Куда? Поди-ка теперь узнай. Как не известно и то, кто и когда нарек вольное население Дикого Поля «казаками». Считается что этот термин в разных вариациях мигрировал по Северному Причерноморью аж со скифских времен и происходил от самоназвания скифского племени «кассахи», что в переводе означало «белые Сахи» или «белые олени». Возможно, именно поэтому у казаков в одном из старых гербов присутствовал белый олень, пронзенный стрелой.

Но вот пришел 16 век, и все изменилось. Большая Орда была полностью разгромлена, её остатки ушли за Перекоп или откочевали к берегам Волги и Яика, и в верховьях Дона вновь начали сновать стремительные разъезды полукочевых россиян с Христом-Богом в душе, жаждой свободы в сердце и русско-татарской кровью в жилах. Неуклонно увеличиваясь в численности за счет беглецов с украин московских, да литовских, да казанских, они начали сбиваться в большие ватаги и принялись устанавливать в Диком Поле своё право, обшарив всю степь от берегов Днепра и Волги до Яика, выслеживая и избивая потомков тех, кто некогда истреблял их дедов и жег их дома. И тогда напал «от казака страх на Поле», как писал потом русский государь крымскому хану. Не считаясь ни с королями польскими, ни с князьями московскими, ни с султанами турецкими, ни с ханами крымским, казачество принялось устраивать себе новую жизнь в Диком Поле, дабы вернуть ему его исконное имя «Русская Степь» и утвердиться здесь на века.

А потом на Волгу пришли казаки вятские с женами и детьми – те, что не пожелали жить под великим князем и предпочли свободу в чужом краю несвободе на земле родной. Им в бескрайней Русской Степи тоже нашлось место. Они тоже искали вольной жизни, чтоб без бояр, князей и ханов, но освобождаться от духовных связей с покинутой Родиной не желали.

А еще были казаки азовские, выбитые турками из Азова, где они селились издревле и так же, как и московиты, исповедовали «греческую веру». Турки заняли азовскую цитадель войсками, сели там крепко, но не смогли очистить от стремительных казачьих отрядов низовья Дона и восточное побережье Азовского моря. Именно эти вольные казаки и разграбили караван русского посла Кубенского, самого посла не тронув, но зарезав ехавшего вместе с ним крымского чиновника. Впрочем, большая часть казаков, потеряв свою базу в Азове, в 1515 году ушла на Днепр и вместе с белгородскими станичниками поступила на службу к польско-литовскому королю Сигизмунду, поселившись при устье Днепра и у Днестровского лимана. И были эти ребята столь многочисленны и воинственны, что московский царь Василий III этим обстоятельством был встревожен крайне и своему послу Коробову, бывшему на пути в Азов, приказывал просить турецкого султана, чтобы тот запретил казакам из Азова и Белгорода ходить на службу к королю польскому и литовскому. В ответ дипломаты турецкие вполне искренне сетовали русским на то, что сии казаки султану не подчиняются и служат тому, кому пожелают, «за гроши и сукна». Тогда Василий через своих сторонников при дворе крымского хана решил выйти с азовскими и белгородскими станичниками на контакт, дабы призвать их «служить ему, великому князю», и предложить степным россиянам переселение к Путивлю, оттуда они смогут воевать землю литовскую и крымскую, коли того захотят.

Азовские и белгородские казаки за 300 лет успели уже перенять у татар ордынских и имена, и некоторые слова, и кое-что в одежде, и частично образ жизни, но так и не переняли у них веру, по прежнему оставаясь православными христианами. Призыв из единоверной им Москвы и обещание главного на Руси человека не вторгаться в их обычаи и порядки они восприняли благосклонно. Вот почему после долгих мытарств и скитаний по Северному Причерноморью часть из них поселилась в Северской Земле, позже получив от смешения с местными северянами имя «севрюки». Здесь им были обеспечены и прочный тыл, и помощь Москвы, и огромные пространства для заселения. Открывшееся в литовско-польских областях гонение на православие окончательно оттолкнуло северское казачество от Литвы, и оно, увеличиваясь в числе за счет днепровских черкасов, начало продвигаться вниз по Северскому Донцу, где в лесах, оврагах и балках всегда можно было найти укромное местечко, дабы отсидеться в случае очередного набега крымцев. Там, залегая в скрытых местах, севрюки стерегли «татарский» перевоз, чтобы их единоплеменники и союзная Москва не были застигнуты врасплох очередным грабительским набегом крымской или ногайской орд.

В начале 16 века на берегах Дона запорожские, белгородские и азовские казаки уже вовсю рубились на саблях с крымцами, ногаями и астраханцами, отбивали у них пленных и сами иногда промышляли грабежами, громя купеческие караваны, как русские, так и мусульманские. Время это было для станичников своевольное и безначальное. Только рязанские казаки, селившиеся в верховьях Дона, хоть как-то ещё подчинялись приказам из Москвы, остальные, хоть уже фактически и несли государеву службу на русских рубежах, московской «дрессировке» поддавались туго.

А ещё были кубанские казаки – черкасы пятигорские, селившиеся на берегах Кубани ещё со времен древних алан и сохранившие славяно-русский язык и православную веру. Отступив под натиском ордынцев к горам и укрывшись в неприступных ущельях, они бороздили на легких ладьях Черное и Азовское моря и своими свирепыми грабительскими набегами не давали покоя прибрежным мусульманским поселениям. Позже значительная их часть переберется на Днепр с тем, чтобы закрепиться там, освоиться, набраться опыта ратного и большим закаленным в боях войском в 25 тысяч сабель вернутся на кубанскую родину предков, но только уже в екатерининские времена.

Дикое Поле перестало быть «диким» и относительно быстро заполнилось вооруженными всадниками с крестами на шее. Уже в 1519 году русский посол Голохвостов из Азова писал Василию III о том, что ногаи, теснимые «казаками», хотели уже бежать от них за Волгу, но астраханский царь отказался их туда пропустить.

Русская Степь медленно, но верно вновь становилась русской.