Лица

        Рассказ

 
Читаю чат.
Вылавливаю слова и фразы: ушел с остановки, трасса, лес, шизофрения, тридцать три года.
Долго лежу на кровати и смотрю в трещину под подоконником почтового общежития. Если правильно повернуть голову, прищуриться и настроить оптику, видна узкая полоска октября. Планирую заделать ее, но потом. Здесь нет кусочка обоев, отвалилась штукатурка, видна кладка. С наружной стороны, видимо, не достает кирпича. Все сложилось, и теперь из моей комнаты прямой доступ к улице шириной в пару миллиметров.
Встаю, доедаю оставшееся с обеда. Слипшиеся макароны и владимирская сосиска. Жую и думаю о шизофрении. В чате обсуждают подробности случившегося, но диагноз уже пишут иначе – «шиза».
Собирается дождь.  На поисковые мероприятия ехать далеко. Завтра выходить на смену. Пишу об этом в чат и ловлю еще слова: пропал три дня назад. Точно не поеду.

Для такой погоды у меня нет нормальных вещей. Ладно, думаю, подойдет и эта куртка. Натягиваю термобелье. Фонарь и рация заряжены. Компас. Вечно его куда-нибудь суну. Нахожу во внутреннем кармане ветровки.
В волонтерском чате появляется снимок потерявшегося. Наверное, на паспорт. Думаю о лицах. Лица родных забываются быстро, эти на фото иногда помню долго. У мужчины блеклые глаза, темные волосы, рот расположен как-то криво, неправильно. Хочется поправить.
В трещину дует ветер. Накидываю рюкзак на плечо, беру пакет с сапогами и выхожу из комнаты. Внизу натыкаюсь на охранника.
– Опять? – говорит он. – Не сидится тебе. 
Коротко отвечаю.  Но ему мой ответ не нужен.
– Ага, – продолжает. – Раньше шести не возвращайся, я дрыхнуть буду. Не открою.
Дрыхни. В желтом автобусе понимаю, что от рюкзака пахнет болотом. Не страшно, не самый ужасный запах. Но и не самый приятный. Лицо охранника помню. На кой черт оно занимает место.
На парковке фабрики – точке сбора, встречаю энергичного Дока. На лету разговаривает, то ли по телефону, то ли с успевшими прибыть до меня. В руках видавший виды ноутбук. У Дока желтая водонепроницаемая куртка. Она успокаивает меня. Думаю, сейчас бы мне такую. Но яркую не хочу, лучше серую.
Лена и Настя. Всегда приезжают вместе, машину оставляют и пересаживаются. Спрашиваю у них как дела. Они у меня. Говорить о чем-то помимо поиска не получается, да и сказать нам друг другу особо нечего. Док что-то шутит про опаздывающих. Смеемся.
Прибывает буханка. Мне она нравится. Серьезный подход: серая, наклейки правильные, антенны, мигалка. Когда волонтеры едут на своих автомобилях, героизм происходящего теряется в обыденности. Чешу свою бороду и склоняюсь над картой, прикреплённой магнитами к серой двери.
– Что у нас? – спрашиваю Дока, хотя чат читал внимательно. Все знаю и все равно спрашиваю. Очень для меня характерно.
– Точка входа здесь (тык). Вот от этой дороги и пойдем (тык). Лес должен быть проходимый, зеленки мало. Может и рядом где-то лежит. Мать говорит: «отвернулась буквально на секунду, а его и нет». 
Думаю, не на секунду. Решаем, что из леса надо выйти к пяти утра. Полтора часа пути обратно. И на работу к восьми. 

Усаживаемся в буханку. Нас восемь плюс водитель. Внутри мрачно. Думаю о лицах, которых из-за темноты не видно. Дока помню, Лену и Настю – помню. С остальными знаком плохо, сомневаюсь в именах. Узнаю по лицам и одежде. Включается налобный фонарик. Шуршит бумага – Док расправляет карту. Рисует галсы. По одному из них, видимо, пойду я. Зачеркивает и перерисовывает что-то. Видимо, слишком короткие задачи. Нас всего восемь, это четыре группы.
– Лес более-менее чистый, – повторяет Док. – Дождь бы еще закончился, – и продолжает самозабвенно вырисовывать.
Пропал три дня назад. В лесу мокро и холодно. Шансов мало. Думаю, мы едем чтобы очистить совесть. Кто-то произносит это вслух. Запоминаю его лицо. В соцсетях мода на животных в фотографии профиля. Прикидываю, кто из них какой котик.
Водитель включает оранжевую мигалку. Свет медленно облизывает все вокруг. Идет по тянущейся полосе леса, по дороге, по встречным машинам. Отражается на наших лицах. Я достаю свой желтый жилет со светодиодными полосками. Мне он нравится. Серьёзный подход: отрядная нашивка, царапины прошлых вылазок, приятные липучки.
Полтора часа пути. Пытаюсь вздремнуть. Но старый автомобиль шумит, Док с водителем хихикают, а я немного волнуюсь. Сотню раз так ехал, а все равно, волнуюсь. Очень характерно. Подъезжаем к тому самому месту. Точка входа. Я бы назвал по-другому, учитывая в каком состоянии мы иногда находили потерявшихся. Настя скрипит скотчем, и на остановке появляется ориентировка. Зачем-то читаю. Хотя уже все читал.
 
Помогите найти человека… Тридцать три года… темные волосы...

Про шизофрению здесь не пишут. Пишут: «нуждается в медицинской помощи». Если бы писали просто «в помощи», то на такой ориентировке можно разместить информацию о всех нас. Характерно. Фантазирую, что сам придумал эту фразу. Ловлю поэтичность этой мысли. Тогда, в двадцать, я считал, что все здесь происходящее поэтично.
Разбиваемся на пары. Поисковые группы зовутся «Лисами». Я с Леной. Док показывает маркерную загогулину на карте. По ней мы и пойдем. Мой китайский, довольно громоздкий, налобный фонарь светит в лес. Лучом ловит морось и клубы пара из моего рта. Совсем не хочу туда идти. Лена, уверен, хочет. Спешит помочь бедняге, а мне бы лежать и смотреть в трещину под окном.
Включаю навигатор и спускаюсь с обочины. Смотрю, чтобы Лена не соскользнула, подаю руку. Под резиновыми сапогами шуршит мокрая трава. Пахнет соляркой. В лесу морось бьет меньше. Я стараюсь дышать в сторону от луча, чтобы хоть что-то видеть.
Нам нужно пройти пять полукилометровых квадратов на восток, сместиться на полквадрата вниз и пройти обратно, и весь путь кричать имя тридцатитрёхлетнего шизофреника. Каждые пятьдесят метров. Лена предлагает звать сразу, как только свет от мигалки полностью растворяется где-то позади. Предупреждаю в рацию, что работаем на отклик.
– В-о-о-о-о-в-а-а-а-а!
Так трижды в разные стороны.

Вода набирается в сапоги. Заливается за шиворот. Спина уже мокрая. Накидываю капюшон. Хорошо, трусы пока сухие. Желтый жилет на глазах бледнеет и прилипает к куртке. Ненавижу. Вся поэтичность остается позади хлюпающих силуэтов.
Мы идем по придорожному лесу, из травы торчат многочисленные следы обреченных людей. Пивные банки, бутылки, тряпки, использованные презервативы, пакеты от чипсов, шины, шприцы. Загаженная часть заканчивается через пару сотен метров. Еще слышна дорога.
Подлесок становится гуще. С ним и тяжесть осознания, что чем дальше туда, тем дальше обратно. А погода ухудшается. Останавливаемся, Лена кричит. Теперь шумит только дождь. Мне жарко и холодно одновременно. С фонаря капает мне на нос, течет по бороде.
– Похлюпали дальше, – говорю.
Лена идет сзади. Теперь я забываю ее лицо. Видимо, узнаю, как человека. Впереди на электронной карте озеро диаметром метров в сто. Обойти лучше слева или справа? Справа рисуют ручей. Наверное, там и болото вокруг. Обходим слева. Все равно проваливаемся по колено в воду. Она обжигает холодом, но через мгновение нагревается телом. Ненавижу. Пар изо рта пропадает. Знаю, что в южном от меня квадрате Док. Почему-то от этой мысли становится легче. О, вот спрашивает в рацию, как дела. Хорошо, говорю. И думаю. По ситуации – все хорошо. Мы ищем человека, больного и почти никому ненужного. Но мне сейчас как-то не очень хорошо. Собираюсь пошутить про трусы. Хорошо, что не стал. Малознакомым людям я кажусь неразговорчивым. Пусть так и будет.
Дотрагиваюсь рукой до мокрого ствола сосны. Частички коры остаются на ладони, вытираю об жилет. Лена предлагает чай. Пьем. Какая она умница! Я свой термос с кипятком оставил на столе. На него из трещины дует теперь, а могло дуть на меня. Становится легче. Что бы ты не пил и не ел в таком положении, покажется тебе вкусным. Снова кричим. Стоим с крышками от термоса и кричим. Совсем не героически и не поэтично, думаю я. Немного проливаю себе на руку, теперь хочется вылить все. Облиться теплым чаем и прилечь.

– Лиса два работает на отклик, – сообщаю я в рацию.
– В-о-о-о-в-а-а-а-а!

Мы выходим на поляну. Когда-то на такой же я увидел лося. Лося помню, а кого искал нет. Не врезалось в память. Значит, все тогда прошло гладко. Наверняка была отличная погода, спокойный лес. Наверняка по рации сказали, что потеряшка вышел сам, жив и здоров. Вспоминалось, что это был охотник. Наверняка потом долго еще стояли у машин, курили, пили чай и разговаривали.
Начался валежник. Желательно не ставить ногу на лежащие деревья, она может поехать по скользкому стволу вместе с корой. Я перелезаю поваленную ель, на мгновение сажусь на нее. Трусы точно мокрые.
В голове считаю в процентах сколько осталось до точки смещения. Там будет полпути. Обратно идти при такой погоде куда веселее. В своем душевном нытье совсем забываю про цель похода. Лена предлагает покричать, она-то точно помнит. Когда узнал, что у нее двое детей, удивился. У меня вот одна лишь трещина, мне и то домой хочется.
Ее эхо тонет в шуме непогоды. Слышу, что осипла. Следующие две попытки перекричать дождь предпринимаю я.
Сконцентрировался на ходьбе, чтобы не мерзнуть. Под ногами мелькают листья, мох, ветки. Что-то зелено-серое обвивает сапог и тянется за мной. Я оборачиваюсь, свет фонаря Лены слепит меня.

– Давно поисками занимаешься? – спрашивает она на привале и достает бутерброды. Я цепляюсь за них взглядом.
– Года четыре.
– Думала меньше. Ты же вроде полгода назад был первый раз, – протягивает мне бутерброд.
– Я жил в другом городе. Там и начал.
– А-а-а, – многозначительно произносит она. Даже не спрашивает в каком. Может, потому что я набил рот.
Под дождем батон размокает. От влаги спасается только круглая часть под колбасой. Сама колбаса покрывается каплями. Я сдуваю их и быстро запихиваю в рот остатки. Валежник, в котором мы стоим, напоминает гнездо. Трогаемся дальше. Я сливаюсь с дождем, все вокруг становится водой. Она льется с неба, с тронутой ветки, с меня, с фонаря, с Лены. Кажется, что она бьет и из-под земли. Мокрая одежда липнет к телу и натирает, становится тяжелой. А когда лезешь через бурелом, каждый лишний грамм проклинаешь. Променять кровать на это, угораздило же! Упрекаю я себя. Охранник прав, не сидится мне и все тут. Завтра еще двенадцать часов стоять на ногах.
Выходим в чистый лес. Впереди грунтовая дорога. Сначала радуемся. Но комья грязи, мгновенно налипшие на обувь, заставляют вернуться на лесную почву. Стучу ногой по бревну, налипшее разлетается в стороны. 
Мы достигаем точки, где должны свернуть. Навигатор пискнул. Ничего необычного, тот же лес, тот же шум, просто теперь нам направо. Кричу в этом уголке нашего пути. Кажется, дождь стихает. Греясь этой мыслью, я поворачиваю на юг. Рация давно молчит, не слышно предупреждений о работе на отклик. Может, рельеф. Может, мы далеко. Отстали или ушли вперед. Возможно, в такую погоду, другие группы решили работать без оповещения. Снова кричу. Мой голос тоже садится. Теперь я спрашиваю у рации как дела. Знакомые голоса отвечают. Дождь точно слабеет.
Пора идти назад. А значит, Вова не откликнулся никому из нас. Это меня не удивляет. Обычно удача случается в первой половине пути. Но в этот раз вводные изначально не располагали к ней. На фоне эмоций от прекращающегося дождя и ожившей рации, чувствуется досада. Все эти мучения зря. Бывает, не впервой. Мы почти у южной точки. Рация начинает трещать, сквозь нее прорезаются слова, которые в этой ночи еще не звучали. Голос одной из групп, сбивчиво и с помехами, пытается сообщить что-то важное.
– Мы слышим... пшшш.... но...... боимся…пшшш... Док..... делать..пшшш... отклик четкий…. пшшшшшшшшш… стонет…пшшш..
Переглядываемся с Леной. Из глубины невидимой радиоволны всплывает голос Дока. Он к нам ближе, поэтому слышно хорошо.
– Лиса три, идите на отклик. Идите на отклик, лиса три!  Как слышно!? – почти кричит он, ему что-то отвечают. – Не бойся, иди. Ничего он не сделает, у него нет сил.
Неопытных волонтеров из группы, слышавшей отклик, волнует «шиза», понимаю я из разговора. Отклик заключается в стоне. Стон они слышат рядом, но идти на него боятся. Лена негодует.
– В смысле «боимся»!? Они че там, сдурели!? Боятся они. Пусть идут. Ох, я не могу с них.
Док убеждает лису три, и рация напряженно замолкает. Я пытаюсь представить, что они сейчас чувствуют, и сердце начинает бешено колотиться. Обнаруживаю, что дождь закончился. Капает с веток. ...Кап-кап-кап-кап... Мы стоим и ждем, когда группа подаст голос.
– Ну что они там? Почему так долго!
Шипит рация. Они что-то говорят. Мы не слышим, но Док слышит. Стоим. …Кап-кап-кап… Пшш…
– Всем лисам остановить выполнение задачи. Двигаемся к точке «Ка пятнадцать». Наш пациент там. Как приняли, лисы?
Мы приняли. Док повторил сообщение. Нам нужно вернуться к точке, от которой мы шли на юг, и пройти еще один квадрат вверх. Двигаемся быстро, откуда-то появляются силы. Лена пару раз меня обгоняет. У нее нет компаса, навигатора, может, таких знаний как у меня, но она сильнее. Мы в точке, где я кричал. В голове просчитываю, мог ли докричаться до «К15». Из-за дождя сложно предположить, слышал ли меня Вова. Оказываемся в квадратах соседней лисы. Слева от нас, метрах в ста, что-то ломится сквозь заросли. Вижу фонари, желтую куртку. Док спешит на помощь, он был на квадрат дальше, и уже обгоняет нас. Он несется сквозь мокрый лес, опрокидывая бревна, разметает скопившуюся на ветвях воду. Как лось. Убираю навигацию и иду за ним, это сложно, но фонари его группы в ночи видно далеко. Их лучи опускаются куда-то под землю. Мы ускоряемся. Перед нами овраг, Док уже на другой стороне. Тянет второго из своей лисы наверх. Кажется, за ним остается борозда, как от плуга. Беги, Док, спасай, Док, мысленно поддерживаю я его. Идем по борозде, рация пищит. Я слышу голоса. Ноги соскальзывают, тянет обратно на дно оврага. Цепляюсь за деревья, Лена цепляется за меня. Вижу лучи. Мы выкарабкиваемся и идем к группе фонарей, уставившихся в землю. Они освещают что-то худое, болезненное и дрожащее. Это Вова.
– Он умирает!? – кричит взбудораженная Настя, выбежавшая с противоположной стороны. – Он умер? Умер!? Господи!
– Тихо! – кричит ей мужской голос.
Лена отводит ее в сторону и успокаивает. Вову раздевают, укутывают в сухое. Кто-то чиркает спичками и пытается разжечь костер. Док осматривает лежащего на земле. Командует.
– Сладкое, воду, сухие вещи сюда. Достаньте мачете у меня из рюкзака. Надо палки для носилок. Буханке скажите, чтоб подъехал к северной дороге. Чего стоим!? Давайте, давайте!

Лиц не видно, вместо них лучи. Суетятся, бегают по мокрым стволам, земле, впиваются в дым от костра. Мы с Олегом, кажется так его зовут, рубим молодые рябины подходящей толщины. Как же они пахнут, умирая. Смотрю на силуэты, копошащиеся вокруг лежащего. Вова переливается всеми цветами радуги, на нем термоодеяло. Женские руки кормят его кашей быстрого приготовления и сникерсом. Подозреваю, что ему лучше, чем час назад. Кажется, Вова что-то им говорит. В одеяле он похож на кокон. Две длинные палки фиксируем поперечными, покороче. Между натягиваем веревки, вьем, запутываем, завязываем, скрепляем. Как умеем и как позволяют окоченевшие пальцы. Наверняка кто-то из профессиональных спасателей ужаснулся бы нашей некомпетентности. Но выглядит крепко. Вызывать сюда МЧС, а тем более скорую – бессмысленно. Пока доберутся, Вова станет частью леса. Мы ставим «носилки» рядом с костром. Пытаемся погнуть - тестируем их так на прочность. Переносим Вову, я берусь за его ослабшие ноги, они дрожат. Он в чьих-то сухих носках, поверх натянут пакет. С ужасом обнаруживаю, что уже четыре часа. Прикидываем, ближайшая дорога в двух квадратах. Но надо будет перемахнуть через овраг. Вшестером беремся за деревянные ручки. Между нами паук Вова на своих паутинках. Два женских луча впереди расчищают путь, ломают ветки, двигают деревья, сглаживают овраги, осушают ручьи, возвращают день и тепло.
– Кто трясет носилки!? – ругаются спереди.
Никто. Это дрожит Вова. И дрожит все сильнее. Видимо, земля все же грела. А теперь мы отрываем его от нее. Вот и дрожит. Ритмично шуршит пакет в ногах спасаемого. Хочется убрать, но чьи-то сухие носки сразу станут мокрыми. Идем вниз аккуратно. Вова зафиксирован в носилках. Но носилки держим мы, уже ничем не зафиксированные на скользком рельефе. Спустились. Теперь вверх. Тащим себя и переливающийся в наших фонарях кокон. Чувствую, как сквозь сырые рабочие перчатки в руку упирается сучок от носилок. Перехватиться не могу. Боюсь, что любое лишнее движение может утащить нас всех вниз. Вот два силуэта добираются до вершины, подтягивают нас. Ставим носилки и пытаемся отдышаться. Нас ждет густой лес, и траекторию выбирать придется тщательно, чтобы протиснуть Вову наружу. В мир, который он по неизвестными причинам покинул. Петляем по бурелому, ломаем ногами то, что не доломали фигуры спереди. Движемся мучительно медленно. Я боюсь смотреть на часы. Куст проплывает под носилками, щекочет кокон, паутинку, мой сапог и остается позади.
– Аккуратно, пень!
– Пень, аккуратно.
– Пень.   
  Приподнимаем носилки и проходим. Оказываемся у тропинки. Откуда она здесь? Решаем, что все тропинки ведут к большим тропам и меняем свое направление. Дорожка выглядит странно, она узкая с черной углублённой полосой посередине. Опять мы немного спускаемся. Тропа начинает неестественно петлять. Мы переглядываемся.
– Тьфу, велокроссеры долбанные!
Это велотропа, и если она нас куда и приведет, то по совершенно нереалистичной для эвакуации траектории. Поворачиваем в нужном направлении. Перед нами ручей и небольшой мостик из двух досок. Всего два метра, но сколько проблем они могут принести. Двое покрепче берут носилки. Я стою у мостика, пытаюсь подстраховать. Доски под их ногами прогибаются.
Теперь можно перевести дух. Док кричит в рацию.
– Ну побибикай хоть! Услышать тебя хочется.
Откуда-то спереди слышится глухой гул буханки. Соскучился я по ней. Стоит и ждет нас, надо только добраться. Остается пройти плотно заросшую молодыми березами рощу, болотце и подняться вверх к дороге. Чтобы протиснуть носилки, приходится срубить несколько деревьев. Маленькая береза заваливается мощной ногой Олега. Носилки просачиваются между деревьев. Выходим на болотистую почву, заросшую камышом. Сквозь деревья на возвышении виднеются фонари буханки и мигалка.
– Давайте я вас сфоткаю, – звучит Настин голос из-за спины. Я поворачиваюсь. Олег стоит рядом со мной, на нас уже направлена камера телефона. В данных обстоятельствах предложение звучит странно. Но отказывать бессмысленно. Улыбаюсь и взамен получаю две вспышки. Что, интересно, думает сейчас Вова. Что он наш трофей? Но Вова только моргает и смотрит на небо и на макушки камыша, качаемые ветром. Вижу фонарь водителя, он не удержался и спускается от дороги. Мы собираемся и идем ему на встречу. Встречаемся у подножия последнего подъема.
– Кого подменить!? – кричит он.
Никого, это уже дело принципа. Поручают проламывать путь. Он приступает к поручению с особым усердием. Тяжко было сидеть, слушать наши переговоры и ждать в машине. Мы карабкаемся. Мое сознание расплывается во времени. И я оказываюсь около буханки. Вову отвязывают, начинаю помогать. Кладем кокон в салон. Я отвязываю затянутые узлы. Отдаю веревку и смотрю на оставшиеся палки. Спасибо, рябина. Аккуратно складываю их на обочине и сажусь в прогретую буханку. Мгновенно атакует усталость. Мы сидим вдоль прохода, а в ногах у нас лежит дрожащий сверток термоодеяла. Теперь могу рассмотреть его изможденное лицо. Темные волосы еще темнее, блеклые глаза еще более блеклые, рот еще сильнее хочется поправить. Добавилась бледность и худоба. Мы трогаемся.
– Пахнет не очень, – говорит Лена.
– Да че вы слов нормальных стесняетесь? Мочой пахнет, – отвечает Док.
– Ну, я стараюсь как-то аккуратно.
– Можно без аккуратности, мы сегодня жизнь спасли. Ну, описался. В его положении простительно. Да, Вов?
Вова кивает. Или просто поддается подпрыгиванию буханки на кочках. Подъезжаем к стационару. Док открывает дверь и идет к зданию. Через две минуты он возвращается с каталкой и мужчиной в белом. Мы кладем кокон на каталку и везем внутрь. Там сонные, ошеломлённые нашим визитом врачи выслушивают бурный рассказ Дока. Медсестра прямо у входа начинает разворачивать одеяло и раздевать Вову. Его бледное дрожащее тело уезжает вглубь коридора. Мы возвращаемся в буханку. Я сажусь в мокрой одежде на мокрое сиденье и мгновенно засыпаю. Снится, что я лежу в мокром мхе.
Выпрыгиваю из буханки и несусь к общежитию. Охранник давно не спит. Увидев мой отсыревший костюм, он тактично молчит. Я несусь в комнату. В ней я сбрасываю мокрые вещи на стул и переодеваюсь. Отдельно вешаю жилетку. Опаздываю. Перед выходом я смотрю в окно с хмурым пейзажем. И на трещину. Кажется, не был здесь вечность. Удивляюсь, что спать совсем не хочется.
Я бегу к желтому автобусу и протискиваюсь в закрывающиеся двери. Обнаруживаю, что от меня пахнет болотом, лесом и мочой. Сочетание не из самых приятных. Но и не самое плохое.

Читаю чат, вылавливаю слова: больница, Вова, выписка. Что за Вова? Жую и смотрю на сугробы под окном. Трещина теперь заделана и закрыта обоями. Какой-то котик присылает фото. На нем Лена и Настя, посередине мужчина с подарочным пакетом в руках. Вова, точно. Узнаю, но не могу поверить. С момента, как я видел его в тусклом коридоре, в Вову успела поселиться жизнь. Болезненность все еще читается в глазах, но из-за увеличившихся щек она почти незаметна. Интересно, что они ему подарили. Вовин рот, казавшийся мне неправильным, теперь расплывается в улыбке. Значит, просто не хватало ее. Теперь-то все на месте. Запоминаю его таким.



t.me/Y_Snitkov