Плач Селены

Что если разум омрачен, отравлен, а светлые уголки души покрыты мраком? Что сможет вернуть свет в заблудившуюся душу? Ответ могут дать счастливые воспоминания далекой лучезарной поры…


Посвящается моему сыну Кириллу – любознательному мечтателю.


«Сегодня ночью он непременно отдохнет в своем утраченном детстве, о котором никогда не переставал грустить».
Говард Филлипс Лавкрафт,
«Врата серебряного ключа».

У человека тоже есть крылья. Не реальные, но духовные. И вознести его ввысь, выше птичьих стай, из холодной бездны к теплому свету, из тьмы к самому солнцу, от ненависти к любви они могут лучше, чем настоящие. И все, что для этого надо – быть Человеком.
В.Е.



«Светловолосый загорелый мальчуган с горящими от бескрайнего счастья и вседозволенности глазами вприпрыжку бежал по склону песчаного берега к сияющей реке. Жаркий ветер трепал копну его русых, обесцвеченных жгучим летним солнцем волос. Синяя манящая рябь речной воды мерцала и вспыхивала мириадами солнечных зайчиков отражаясь сполохами аквамарина в задорных зрачках мальчика, а полуденное июльское солнце горячо обнимало его худые бронзовые плечи, щедро купая в волнах тягучего летнего марева. Еще минута – и его разгоряченное тело предастся ласковому забвению прохладного речного божества. Голые пятки мальчугана утопали в молочном шелке песчаного пляжа, торопясь навстречу солнцу, бирюзовому небу, прохладной реке и беззаботному детству, подбрасывая при каждом прыжке сухие фонтанчики белого песка…»
Максимилиан Ларс убрал руки с клавиатуры семнадцатидюймового ноутбука «Леново», медленно закрыл глаза, запрокинул голову и откинулся на спинку огромного кожаного кресла. Он сделал шумный вдох, сплел сухощавые пальцы и нарочито громко хрустнул ими. Эта короткая литературная зарисовка была прологом его новой книги «Плач Селены», продолжением знаменитого бестселлера - мрачной антиутопической саги «Песни Лилит». Последние несколько лет он часто обращался к светлым эпизодам из своего детства, чтобы отразить их в своих литературных творениях, в противовес тем мрачным реалиям, которые по большей части украшали его последние книги.
Раздражение и какая-то внутренняя опустошенность не покидали Максимилиана весь этот проклятый год. Да и несколько предыдущих лет тоже. Он даже уже не помнил, когда последний раз искренне улыбался.
Черт, плодотворно писать книги и делать это с удовольствием становится все труднее, с раздражением заметил он. Это можно сравнить с либидо, которое пропадает с возрастом. А ведь раньше рассказы и повести, романы и эссе вылетали из-под его пера, точно пули из дула минигана. И качество их было под стать этим пулям – красивые и безупречные, они попадали точно в цель, сносили напрочь головы миллионам читателей, поражали в сердце самых скептически настроенных критиков.
Максимилиан окинул взглядом свой кабинет. Писательская берлога, как любил он его называть. Темная массивная палисандровая мебель, огромный как аэродром стол с резными ножками, классические плотные кофейные шторы с буфами, приглушенный мягкий свет, статуэтка в виде жутковатого бюста Говарда Лавкрафта на приставном комоде, бар с парой дюжин бутылок односолодового виски и люксовой русской водки за дымчатым стеклом – Максимилиан просто обожал свою берлогу. Идеальное место для творческого уединения. Предметом его особой гордости была восточная стена кабинета, отделанная обоями De Gournay оливкового цвета и практически не заставленная мебелью, на которой ровными рядами располагались портретные рамки с дипломами, премиями, благодарностями и, конечно же, фотографии. История его величия. На цветных и черно-белых снимках Умберто Эко, Стивен Кинг, Борис Акунин, Джоан Роулинг, Джордж Мартин, Захар Прилепин, Дэн Браун и Терри Пратчетт обнимали, пожимали руку и оказывали разные знаки почтения счастливому и улыбающемуся Максимилиану Ларсу. Он всегда вспоминал эту яркую зарю своей головокружительной карьеры с особым, трепетным чувством. 
Максимилиан Ларс – только-только разменявший седьмой десяток стареющий писатель, достаточно серьезно преуспевший в своем ремесле – премия «Национальный бестселлер», АБС-премия, «Хьюго», всемирная премия фэнтези 2013 года и еще с десяток других наград, а также внушительное денежное состояние свидетельствовали об этом как нельзя лучше. Жизнь загадочного писателя-затворника его вполне устраивала. Его писательское отшельничество скрашивал любимый пес – игривый и сообразительный жесткошерстный фокстерьер Рико пятнистого окраса. Таких терьеров еще называют проволочными терьерами. Сейчас он, как обычно, лежал на своей любимой собачьей подушке, изредка приподнимая голову и подергивая коротким хвостом.
Последние годы Максимилиан все чаще и чаще предавался воспоминаниям о годах своего детства и юности – дерзких, чистых и свободных. Ах, юность! Ощущение почти позабытой свободы и легкости все чаще возникало в закоулках его памяти, оно робко выходило наружу, неизменно, раз за разом, находя потайные двери и секретные ключи. Он любил такие озарения. В такие моменты он с удовольствием вставлял сочные и яркие эпизоды в свои истории.
Мастерски владея искусством создания гнетущей атмосферы безысходности и отчаяния, Максимилиан Ларс создавал литературные шедевры, где саспенс и хоррор были основными орудиями эмблематического проламывания черепных коробок читателей. И читатели с благодарностью это принимали. Они фанатично и остервенело сметали с полок книжных магазинов его совсем свежие, только что оперившиеся книги, чтобы с мрачным упоением напитать себя очередной превосходно-сумрачной историей.
Некоторые литературные критики, хоть и признавая несомненный писательский талант Максимилиан Ларса, корили его за особую трагичную манеру повествования – он создавал трогательные и подчас, светлые картины, а потом, с нотками неприкрытого садизма и омерзения, словесно разрушал, кромсал и низводил до праха созданные им миры, отношения и судьбы. Сам Максимилиан называл это коротко, просто и цинично - «потушить свет». Всё это мрачное великолепие принесло оглушительную славу его последнему роману, оставляющему после прочтения мерзкое послевкусие и тошнотворную пустоту, но при этом цепляющее читателя своей откровенностью, трагичными чувствами и искусным слогом. Все, что нужно современному читателю. Правда, согласно проведенным исследованиям, его последний роман привел к неожиданному социальному всплеску – среди его особенно преданных читателей, коих в мире было преогромное количество, резко участились случаи суицида, кратно увеличились всплески необоснованной агрессии и тому подобные преступления. Среди недоброжелателей находились даже такие, которые кричали на всех углах, что это сатанинское отродье Максимилиан Ларс потопит человечество в крови. Это еще больше подталкивало его на создание все более и более трагичных мозгодробительных коллизий.
Максимилиан резко встал с кресла и подошел к бару. Манящий блеск стекла пузатых держателей скотча тускло предложил ему свою компанию, он задумался – и на этот раз предпочел алкогольному дурману сладкий апельсиновый сок. Не то чтобы еще было не время для спиртного (это его никогда в последнее время не останавливало), сколько остановило его осознание того, что поздним вечером он и так зальет в себя достаточно приличное до неприличия количество элитного алкоголя на очередном приеме у одного богатого мецената. Хоть какие-то плюсы от подобного сборища. Там должен был собраться весь этот пестрый и тошнотворный бомонд – напыщенные актеры, недалекие критики, словоблудливые писатели, выскочки-поэты и еще бог весть знает кто. Желания участвовать в этом очередном лизоблюдстве у Максимилиана не было, но вся эта приторная и липучая известность всегда накладывает на твою жизнь этот смрадный отпечаток и заставляет соответствовать непонятно кем писаным нормам такого «светского» поведения. А появляться там уже «на бровях» было бы даже для него непростительным моветоном. Хотя в последнее время количество употребляемого им алкоголя росло пропорционально его замкнутости, раздражительности и недовольству окружающей его жизнью. Вот и сейчас, Максимилиан сел в кресло с мрачными мыслями в голове, небрежно держа в руке стакан с апельсиновым соком.
Отпив несколько глотков прохладного цитрусового напитка, Максимилиан задумался. С чего все началось? Он помнит. Именно с Нее. Ведь именно Она взяла его руку в свою и повела в захватывающее путешествие по многоликим мирам и авантажным историям. Продолжает вести и сейчас, хотя он давным-давно не виделся с ней. Где она сейчас? Подруга детства и юности, та, которую он нежно обнимал рукой засыпая поздними вечерами, к которой с благодарностью прижимался трепетной юношеской щекой.
Он продолжал сидеть в кресле, молча постукивая пальцами по отполированному подлокотнику своего кожаного кресла, неотрывно глядя в окно. Там уже вовсю сгущались грозовые тучи, намереваясь достаточно скоро пролиться вечерним дождем. Это неплохо, подумал Максимилиан, очень даже неплохо. Он с детства любил летний дождь.  И неважно какой это был дождь, теплый или холодный, сильный или моросящий, обыкновенный или грибной – он любил его просто так, как явление, как часть его внутреннего я. Слезы ангелов, льющие с небес, подумал, как обычно Максимилиан. Смывающая грехи влага, возвращающая к девственности и чистоте.
  Вечером должен был прийти какой-то очередной литературный агент. Наверное, очередной болван с псевдоучтивыми манерами. Два дня назад он согласовал встречу с ним на сегодняшний вечер и, если разговор с ним не затянется надолго, можно будет даже успеть к самому началу вечернего приема у мецената. А ведь этот агент даже не уточнил, какое книжное издательство он представляет. У всех у них на уме только одно, подумал Максимилиан. Прославиться сотрудничеством с известным писателем и заработать кучу денег. Вписать новый пункт в свое дутое портфолио. Достаточно приземленные мотивы, но вполне логичные, если рассуждать об этом сухо и по-деловому.
Осторожный короткий звонок в дверь раздался аккурат с первыми каплями дождя, которые пока еще неуверенно и отрывисто начали постукивать легкими барабанными палочками в оконную раму его писательской берлоги. Максимилиан подошел к видеофону охранной системы. У кованных ворот его усадьбы стоял моложавый, опрятно одетый в современный легкий костюм мужчина средних лет. В правой руке он держал небольшой элегантный портфель Brialdi из гладкой шоколадной кожи - Максимилиан узнал эти знакомые скошенные верхние углы, у него самого был такой же портфель, но только черного цвета.
Максимилиан нажал на кнопку открытия замка ворот. Пройдя через гостиную и огромный холл, он распахнул тяжелую входную дверь. Незнакомец уже стоял на пороге и, сделав учтиво-вежливый кивок головой, вошел внутрь.
- Добрый вечер! Меня зовут Роберт. Роберт Лайтман. Мы ранее договорились о встрече, но я позволил себе смелость прийти немного раньше оговоренного времени… Благодарю вас за оказанную мне честь быть принятым в вашем доме, - посетитель еще раз учтиво склонил голову и протянул Максимилиану руку.
- Добрый… Максимилиан Ларс, но вы можете обращаться ко мне просто – Максимилиан, - писатель пожал протянутую руку Роберта Лайтмана.
Ладонь гостя оказалась теплой и приветливой, что Максимилиан отметил с особым удовольствием, так как часто формировал первое беглое представление о человеке по характеру рукопожатия.
- Прошу вас в мой кабинет, если не возражаете. Там мы можем продолжить наше общение, - Максимилиан сделал жест ладонью в сторону гостиной.
- С преогромным удовольствием. Когда еще выпадет такая уникальная возможность побывать в святая святых одного из лучших писателей современности, - непринужденно улыбаясь, согласился гость.
Вместе они проследовали через холл и гостиную. Максимилиан с любопытством оценивал своего гостя, бросая короткие взгляды через плечо. Стройная, даже атлетичная фигура. Хоть и длинные, но стильные и аккуратно лежащие светлые волосы, а-ля Бред Пит в лучшие годы. Рост значительно выше среднего, славянский тип внешности, красивое привлекательное лицо. Уверенная твердая походка. Голубые, очень выразительные глаза, говорили о тонком уме и честности. И еще Максимилиан в буквальном смысле почувствовал, что от незнакомца веет какой-то надежностью и спокойствием. Ну что-ж, с таким хотя бы общаться приятно будет, подумал он.
Войдя в кабинет, Роберт Лайтман тихо выдохнул от восхищения и начал с неподдельным интересом осматривать внутреннее убранство берлоги.
- Ого! А берлога-то с огоньком, - по-дружески подмигнул Роберт.
- Угу… - понимающе хмыкнул Максимилиан.
Рико, встревоженный приходом необычного гостя, занял выжидательную стойку. Уши его встали торчком, он секунду посмотрел на Лайтмана, и затем, к легкому удивлению Максимилиана, дружелюбно склонил голову вбок и усиленно завилял свернутым в колечко хвостом.
- Замечательный пес. Смею предположить, что он – ваш преданный друг, умный и верный, - с нескрываемым восхищением заключил Лайтман.
- Да, это Рико, для меня он не просто пес – он мой лучший приятель. Моя любимая… - Максимилиан не успел закончить фразу, как Лайтман его опередил:
- …гавака! – с улыбкой закончил за него гость.
- Откуда вам известно про… - Максимилиан замялся.
- Про что? – Лайтман продолжал улыбаться.
- Про гаваку… В детстве у меня была привычка так называть всех собак… И я в своих произведениях ни разу нигде этого не отразил. Даже в автобиографичной «Светлой дорогой юности», - растерянно и одновременно с нотками подозрения произнес Максимилиан.
Его замешательство явно забавило гостя. Он загадочно прищурил глаза и нарочито заговорил серьезным и поучительным тоном.
- Ну это же очевидно – если она гавает, значит это гавака, - Роберт Лайтман снова дружелюбно подмигнул Макимилиану, чем смутил его еще сильнее.
- С вашего разрешения, - деловито начал он, и не дожидаясь приглашения, пересек кабинет и уселся на кожаный диван.
Свой шоколадный Brialdi он поставил на пол рядом с собой. Рико улегся чуть поодаль, положив морду на передние лапы и уставившись на гостя почти что преданным немигающим взглядом.
Максимилиан присел на краешек своего огромного писательского стола и скрестил руки на груди, показывая всем своим видом, что он внимательного готов слушать своего, как ему уже начало казаться, необычного гостя.
- Прежде чем перейти к сути своего визита, хочу засвидетельствовать вам свое искреннее уважение и почтение. Я достаточно давно слежу за вашим творчеством и ваше писательское мастерство неизменно восхищает меня, - Лайтман говорил уверенно и ровно, при этом Максимилиан отметил необычайно приятный тембр его голоса.
- Спасибо за лестный отзыв. Я весь внимание, - снова кивнул он.
Лайтман мягко улыбнулся:
- Это не лесть, Максимилиан. Я совершенно искренне высоко оцениваю ваши творения… Почти все. Но, ближе к делу… Кстати, позвольте все-таки мы будем обращаться друг к другу на «ты», мой более солидный возраст предполагает, что я могу об этом просить?
Максимилиан непонимающе уставился на своего гостя – даже при беглом осмотре, по его мнению, Лайтман был моложе лет на двадцать. От гостя не ускользнула эта реакция, и он рассмеялся заразительным мелодичным смехом.
- Обо всем по порядку, друг мой, - сказал он, весело смотря на Максимилиана.
Писатель развел руками, словно говоря – «Делайте как знаете».
- Я прошу отнестись к моим словам с абсолютной серьезностью, - тихо и настороженно начал Роберт Лайтман. Он взял небольшую паузу, медленно обвел глазами ту часть кабинета, где стояли награды и висели фотографии, и продолжил, – Я хотел бы настоятельно посоветовать тебе отказаться от написания продолжения эпической саги «Плач Селены». То, чем ты сейчас занимаешься, мир увидеть не должен.
Лайтман замолчал и выразительно посмотрел на Максимилиана. В писательской берлоге повисла звенящая тишина. За окном набирал силу вечерний дождь и звуки падающих на оконное стекло капель были сейчас единственными звуками, которые дробили возникший вакуум писательского кабинета.
- Не вижу ни одной причины делать это, - нарушив зависшее молчание, сухо отрезал Максимилиан. - И вообще, довольно странное предложение… И как вы узнали название новой книги – оно рабочее и держится пока в секрете? Может, все-таки, расскажете кто вы на самом деле? И что привело вас ко мне по-настоящему?
Максимилиан начал нервничать. Какой-то непонятный, если не сказать странный незнакомец, сидит на его диване и с вольготной небрежностью бросает ему в лицо несуразные и глупые предложения. Как бы не так. Дудки! Я писал, пишу и буду писать. Но все-таки, кто он такой? Представитель конкурирующего книжного издательства? Циничный мошенник-шантажист? А может свихнувшийся торчок, потерявший рассудок от его книг и теперь мечтающий выместить на горе-писателе всю свою накопившуюся злобу? Один из этих, остервенело потрясающих кулаками горе-палачей, мечтающих повесить его на первом суку? Максимилиан перевел взгляд на портфель – шоколадный Brialdi стоял возле правой щиколотки подозрительного гостя. Черт, возможно там какое-то оружие – нож, тесак, топорик или, что значительно хуже, какой-нибудь Глок, Зиг-Зауэр или Кольт. У Максимилиана засосало под ложечкой, когда он живо представил в своем напрягшемся мозгу, как прохладный увесистый девятимиллиметровый ствол поблескивает вороненной сталью затвора в сумрачном нутре портфеля. С нарастающим беспокойством он уже нарисовал себе картину, как Роберт Лайтман с неизменной улыбкой, медленно и молча достает из своего дорогого портфеля пистолет с длинным цилиндром глушителя, направляет ему в грудь и хладнокровно выпускает пять пуль. А может и все шесть.  А потом, наверняка, он пристрелит Рико. Пес коротко и глухо взвизгнет и навсегда опустит свою бородатую морду на итальянский ковер, испортив его жемчужный цвет тонкой струйкой алой крови из полуоткрытой пасти. Да, возможно так сейчас всё и будет, подумал Максимилиан. Профессиональная привычка описывать мрачные картины на страницах своих книг сработала и сейчас.
От Лайтмана не ускользнуло ни нервное напряжение писателя, ни его взгляд. Он снова рассмеялся своим мелодичным и живым смехом.
- О, можешь не волноваться об этом – я не маньяк, не наркоман и не мошенник, а тем более не конкурент. И собак я люблю и считаю одними из лучших Его творений… Да, и этот шикарный ковер я портить точно не собираюсь, тем более таким варварским способом. А здесь, - он похлопал ладонью по портфелю. - находится совсем не то, о чем ты подумал. Скорее наоборот, здесь лежит одна вещь, которая тебе очень близка, важна и желанна.
- Откуда вы знаете, о чем я подумал? – несколько раздраженно, хотя и немного успокоившись буркнул Максимилиан. Манера общения Роберта Лайтмана странным образом располагала к себе. Хотя и была достаточно странноватой и необычной. Он словно гипнотизировал спокойными жестами, ровным тембром голоса, глубоким и обнимающим взглядом так, что тревожность каким-то непостижимым образом отходила на второй план, если не уходила вовсе.
- Ну…скажем, я могу иногда прочитать мысли любого человека…. Когда решаюсь себе это позволить. Сейчас как раз такой случай.
- Чтение мыслей?.. Это какая-то шутка? – Максимилиан непонимающе заморгал глазами.
- Нет, не шутка, мой друг. Некоторые подробности написания твоей новой книги мне известны. Я даже знаю, как Тот, Кто Предал Его настойчиво шептал тебе на ухо название твоей новой книги всего за секунду до пробуждения от того кошмарного сна прошлой весной, и поверь, тебе абсолютно не нужно видеть это богомерзкое существо, - в голосе Лайтмана появился оттенок холодной стали, а глаза его, как показалось Максимилиану, коротко полыхнули голубым сполохом. Он продолжил - И если ты не видишь ни одной причины, чтобы уничтожить свою книгу, то я вижу их достаточное количество и все они одинаково убедительны. Все, чего я хочу и для чего существую - исполнение моей миссии, а потому ты должен выслушать меня и попытаться понять.
- И в чем же заключается ваша миссия? Я, признаться, несколько обескуражен началом нашей беседы и чего-то еще не понял. Полагаю, вы просветите меня, - смутные догадки уже начали слабо шевелится в сознании Максимилиана.
«Гавака… «Плач Селены»… И он как-то угадал мои мысли про недоброжелателей и оружие в портфеле. Но как? Черт, кто же он? Медиум? Экстрасенс? Или…» - вопросы калейдоскопом вращались в мозгу Максимилиана.
- О, да! Обязательно просвещу, друг мой! За этим я сегодня здесь, в этой кузнице словотворства, храме писательских грез, - Лайтман обвел руками комнату. Затем встал с дивана, подошел к бару и прикоснулся ладонью к дымчатому стеклу. На его лице всего на секунду отразилась гримаса печали и сожаления. Наблюдающий за ним Рико поднял голову и склонил ее набок. – Да. Мы оба знаем, что в этом его немалая заслуга. Алкоголь. Дьявольская муза, что дает иллюзорную уверенность в собственном величии и открывает дверь в покои хаоса. Та, что сулит тебе несправедливый обмен на твой внутренний свет и гармонию.
Он повернулся к Максимилиану.
- Можно и мне налить сока? - спросил Лайтман.
-Да, без проблем, - пожал плечами Максимилиан.
Через тридцать секунд гость уже держал в руке высокий стеклянный стакан с апельсиновым соком. Он снова сел на диван, поднял стакан на уровень глаз и посмотрел на него изучающим взглядом.
- Вы когда-нибудь посещали Валле-дель-Джерте в солнечной Испании, Максимилиан? – задумчиво спросил Лайтман, продолжая смотреть на стакан. И не дожидаясь ответа продолжил. - Замечательные вишневые сады цветут в той долине. Я не раз бывал там. Там очень красиво. Успокоение мятущихся душ… Сегодня мне страсть как хочется вишневого сока.
Максимилиан открыл было рот, чтобы сказать, что у него нет вишневого сока и что он сожалеет об этом, как Лайтман легонько стукнул указательным пальцем по гладкому стеклу стакана. Тот тихо и торжественно звякнул, отчего Рико вскинул голову, махнул хвостом и издал удивленный гортанный звук. В этот момент жидкость в стакане приобрела темно-карминовый цвет, а до ноздрей писателя долетел терпкий миндальный запах спелой вишни.
Максимилиан почувствовал, как на его лбу выступила испарина. Его на мгновение захватило ощущение нереальности происходящего.
Это не было похоже на дешевый фокус. Да ладно, не похоже даже на высококлассный фокус. Это было похоже на правду. Ну или на чудо. Слово «чудо» здесь подходит значительно лучше, с нервной усмешкой подумал Максимилиан. Ведь кое-кто сумел обратить воду в вино. Да, точно. Это было первым Его чудом в Евангелии от Иоанна, и Максимилиан уже делал к нему отсылки в своей повести «Апокрифы центуриона». И тут его гость показывает библейские чудеса. Кто вы, господин Лайтман?
Тем временем гость с нескрываемым наслаждением сделал глоток из своего стакана:
- Perfecto! – тихо и с удовлетворением кивнул он. Затем он продолжил:
- На протяжении многих веков такие как я существовали лишь с одной целью – обеспечить хрупкое равновесие между добром и злом, торжество света над тьмой. В этой многолетней войне многие из подобных мне лишились своих бессмертных жизней, а некоторые были совращены и потеряв крылья, были низвергнуты в смердящее жерло пороков. Сейчас твое писательское мастерство, Максимилиан – редкий образчик растлевающей силы зловонного и гнетущего слова. Ты уже не тот мальчик, не тот юноша, не тот молодой человек, что врачевал высоким дивным слогом заблудшие души и рихтовал искореженные судьбы. Твой светлый разум спит сном заблудшего странника, а сон разума, как известно, порождает чудовищ.
Используя свой дар, я заглянул вперед, в будущее. И знаю, что ждет людей. Первая книга, «Песни Лилит», уже посеяла зерна духовного разложения в тучную почву человеческого тщеславия, алчности и гнева. И эти зёрна дадут мрачные всходы. Твоя новая книга «Плач Селены», задуманная как продолжение «Песни Лилит», всколыхнет общество и ускорит грехопадение, ростки нетерпимости станут порослью, а поросль восстанет больным уродливым лесом. Те образы, постулаты, события и умозаключения, что ты усиленно насаждаешь в своей книге, пробудят в сердцах людей нетерпение к свету, грязь и пороки станут нормой… Это неизбежно приведет человечество к катастрофе – между народами разразится опустошительная война и жертвы будут огромны. А началом для всего этого явится твоя книга, пусть еще и не написанная до конца. Люди не должны увидеть эту книгу, ты не должен ее написать, Максимилиан Ларс.
Сердце прыгало в груди писателя, в висках тяжелым набатом пульсировала кровь – действительно, он всегда чувствовал, что эта книга особенная, он ощущал, что ее страницы точно гримуар сакральных откровений – мутят рассудок, сеют мрачные мысли и выворачивают наизнанку души. «Тушат свет», сразу вспомнил Максимилиан.
 Роберт Лайтман встал с дивана, прошел к приставному палисандровому комоду и взял в руки статуэтку Лавкрафта.
- Говард Филлипс Лавкрафт, старина, - глядя на статуэтку, негромко и протяжно промолвил Роберт Лайтман. - Однажды я предостерег его от падения в бездну… От его безрассудного путешествия по юдоли мрака и отчаяния… И после этого он изрек пророческие слова - «Восставший может погрузится в бездну, а погрузившийся в бездну может вновь восстать»… Всё это относится и к тебе, mon ami. Я могу снова разбудить твой чистый разум, освободить его от гнета мрачных лет, проведенных в темнице душевной скорби. Ощущение невосполнимой утраты уйдет и печаль навсегда покинет твое сердце. Ты сможешь вернуться в пору, что является тебе в твоих каждодневных грезах – во времена счастья, радости и света. Туда, где ты обретешь душевный покой – в свой собственный маленький мир, полный солнца и детского смеха.
С этими словами Лайтман поднял с пола свой портфель. На поверхности портфеля золотом блеснул шильдик с вензельной буквой «М».
- У меня есть подарок для тебя. Особенная, дорогая твоему сердцу вещь… Думаю, ты узнаешь ее сразу, - с этими словами Лайтман открыл портфель, опустил в него руку и вытащил содержимое наружу.
Максимилиан замер. Да, он узнал эту вещь. Еще бы. Это была Она - его старая подруга. Та, которой он доверял свои самые сокровенные мечты, с которой делился печалями и радостями. Он протянул дрожащую ладонь. Роберт Лайтман торжественным, даже церемониальным жестом, вложил свой подарок в его руку.
Ну конечно Она. Максимилиан сразу вспомнил это прохладное прикосновение шероховатого тиснения искусственной кожи, которым была отделана эта толстая тетрадь - 192 листа удобного формата В5. Он медленно и осторожно провел подрагивающей ладонью по обложке темно-вишневого цвета со стилистическим изображением кошачьей морды. Вот и эти строгие настороженные уши, образующие как-бы букву «М». Все свое детство и юность он считал, что это его инициалы, инициалы писателя – «М» значит Максимилиан. С нетерпением он стал листать знакомые страницы. Волна самых разных по силе эмоций, настоящее цунами воспоминаний накрыла его с головой, унося в светлое прошлое – воспоминания трепетной юности выстреливали у него в голове яркими фейерверками. Что-то он помнил достаточно хорошо, что-то уже несколько позабылось.
Нетерпеливо, жадно и одновременно с благоговением Максимилиан всматривался в такие близкие сердцу листочки бумаги - «Мои рассказы… Самые первые… Вот он, мой «Парящие ангелы», его сюжет я потом отразил в поздних историях… Ух ты, пятнышко от малинового варенья в нижнем правом углу… Оно почти закрыло букву «с». Капнуло с кусочка хлеба (господи, как я мальчишкой обожал хлеб с вареньем) … И рисунки…Мои рисунки… Иллюстрации к первым рассказам… Корявенько, но в целом ничего… Сколько здесь рассказов? Наверное, около пятнадцати… ну или около того…».
На этих страницах лежала вся его счастливая жизнь, вся его юность, все его чаяния, мечты и грезы – ведь в ту далекую пору, подобно Данко, вырвавшему свое сердце, он вырывал из своей души самые сокровенные переживания, живые образы и невероятные истории, бережно сохраняя их на страницах своей тетради.
Листая свою юность, Максимилиан даже не обращал внимания на слезы, что катились по его щекам.  Он словно снова стал тем молоденьким мечтателем, улыбчивым конопатым сорванцом, мальчишкой с чистым сердцем и крылатой душой.
Наблюдая за ним, Лайтман улыбался.
- Но где? Где вы ее взяли? – Максимилиан непонимающе уставился на Роберта.
- Теперь уже неважно… Когда ты уехал учиться, эту тетрадь неосмотрительно сложили вместе со старыми вещами и убрали с глаз долой, на чердак… А я знал, что она еще пригодится, - сказал тот. Немного помолчав, добавил. – Я знал, что ты будешь о ней вспоминать.  Ты с ней связан – связан на ментальном уровне. Эта тетрадь – в своем роде мост между настоящим и прошлым, между сегодняшним Максимилианом Ларсом и тем добрым замечательным мальчишкой.
Лайтман сделал паузу и затем пристально посмотрел на писателя:
- Хотел бы ты вернуться туда? Вернуться в свое детство, Максимилиан? Туда, где был молод, свободен и безмерно счастлив? – тихо и вкрадчиво спросил он.
Максимилиан молча, немигающим взглядом смотрел в окно с катящимися по нему каплями холодного дождя. Они собирались вместе, тяжелели и скатывались вниз, ломано бороздя поверхность стекла причудливыми водяными зигзагами. Глаза его вдруг снова стали влажными, уголки губ заметно дрогнули – и дрогнувшим от волнения голосом он произнес почти шепотом:
- Да, хочу… Больше всего на свете. -  при этих словах он медленно повернулся к Лайтману. – А это возможно?
Задавая этот вопрос, Максимилиан понимал всю его нелепость, как и абсурдность всей сложившейся ситуации.
- Несомненно. По правде говоря, для этого я сейчас здесь. Мы окажем друг другу услугу. Ты – уничтожишь свою неоконченную книгу. И тем самым спасешь мир. Я – помогу тебе вернуться к счастливым истокам и обрести душевный покой, - Лайтман снова отпил вишневый сок из своего стакана. -  Ах, юность… Детство… Для каждого свои. Например, для меня детство – это запах и вкус спелой черешни. Среди прочего. Но для всех оно одно – чистое, яркое и теплое, как солнечный зайчик, пойманный в детский кулачок. Откроешь ладонь, а он все еще здесь – здесь, пока тебе светит солнце.
Максимилиан все еще бережно прижимал к груди свою тетрадь.
- Когда ты решишься и нажмешь «Delete» - для тебя все изменится Максимилиан. Твой солнечный зайчик вернется у тебе… Только держи в руке свою тетрадь – она твой проводник, - Лайтман положил свою ладонь ему на плечо и с какой-то отеческой нежностью смотрел на писателя. – Ты хороший человек, Максимилиан. А заблудится может любой.
Роберт Лайтман повернулся и взял свой портфель:
- Теперь я должен откланяться, мой друг. Как мне думается, моя миссия завершилась. Решение за тобой. А меня ждут другие дела.
Они вместе проследовали к выходу. На пороге Роберт Лайтман повернулся и прощальным жестом прикоснулся ладонью к плечу Максимилиана:
- У человека тоже есть крылья. Не реальные, но духовные. И вознести его ввысь, выше птичьих стай, из холодной бездны к теплому свету, из тьмы к самому солнцу, от ненависти к любви они могут лучше, чем настоящие. И все, что для этого надо – быть Человеком. Конечно, крылья - это тоже метафора, но это нечто большее, чем просто метафора. Думаю, как писатель, ты меня отлично понял, - Лайтман развернулся и стал спускаться по ступенькам. Затем на секунду остановился и не оборачиваясь промолвил. - Лети же — светила ждут и путь свободен.
С этими словами он спустился по ступенькам крыльца на вымощенную искусственным камнем дорожку. Дождь все еще продолжал идти, но ни на плечи, ни на светлую шевелюру Роберта Лайтмана не упало ни одной капли. Максимилиан осторожно закрыл входную дверь. Дверной замок сухо щелкнул, словно клавиша старинной печатной машинки Rico.
Максимилиан еще немного постоял возле закрытой двери и на мгновение ему показалось, что за дверью он услышал звук крыльев, такой-же, который издают большие птицы, взмывая ввысь.
Может все-таки показалось… А, может, и нет.
Он вернулся в свой кабинет, медленно сел в свое кресло за писательский стол, открыл ноутбук. Навел курсор на файл с именем «Плач Селены рабочий», щелкнул правой кнопкой и в выпавшем меню выбрал опцию удаления методом Гутмана. Появилось окошко «Удалить файл без возможности восстановления?». Максимилиан перевел курсор на «Да». Его указательный палец завис над левой кнопкой мыши…
Чувство нереальности всего происходящего снова захватило его с головой. Зачем он это делает? Одним движением пальца взять и перечеркнуть всё – славу, деньги и все остальное. Он обвел взглядом свой кабинет…
В этот момент он спохватился, что левая рука его что-то сжимает. Тетрадь. Его любимая бесценная тетрадь. Максимилиан смотрел на нее не отводя глаз. Его указательный палец снова дрогнул над левой кнопкой мыши…
И тут на его лице появилась улыбка. Улыбка, которая не появлялась на его лице уже очень и очень давно.
Искренняя, добрая и по-детски счастливая.

***
«…Сегодня все интернет-сообщество, со ссылкой на Интерфакс, РИА-новости, Рамблер и другие новостные каналы, обеспокоено сообщениями о неожиданном и загадочном исчезновении знаменитого писателя Максимилиана Ларса. Никто из людей, приближенных к его персоне не может сообщить место его нахождения. Следствием рассматриваются все версии, как бытового, так и криминального характера. Его преданные читатели, а также простые люди, которым небезразлична судьба великого писателя, надеются, что история с исчезновением разрешится благополучно и Ларс вернется к своему творчеству.
Тревожным является тот факт, что наряду с исчезновением самого писателя исчезли и все его работы над последней, столь долгожданной и ожидаемой мировым литературным сообществом книгой – продолжением знаменитой эпопеи «Песни Лилит», заявляет его литературный агент.
Правоохранительные органы продолжают расследование этого загадочного исчезновения…»

***
«…По сообщениям новостных каналов, в особняке известного писателя Максимилиана Ларса, в его рабочем кабинете, обнаружена тетрадь с рукописями более десятка рассказов разной жанровой направленности, имеющих отношение, по мнению его литературного агента и литературных экспертов, к очень раннему периоду его творчества. Специалисты по творчеству Ларса, при анализе рукописей отмечают их светлую и трогательную манеру повествования, что не совсем характерно для его поздних произведений. Книжным издательством, с которым у Максимилиана Ларса подписан действующий контракт на публикацию работ, в ближайшее время планируется выпуск сборника этих ранних произведений…»

***
Светловолосый загорелый мальчуган с горящими от бескрайнего счастья и вседозволенности глазами вприпрыжку бежал по склону песчаного берега к сияющей реке. Жаркий ветер трепал копну его русых, обесцвеченных жгучим летним солнцем волос. Синяя манящая рябь речной воды мерцала и вспыхивала мириадами солнечных зайчиков отражаясь сполохами аквамарина в задорных зрачках мальчика, а полуденное июльское солнце горячо обнимало его худые бронзовые плечи, щедро купая в волнах тягучего летнего марева. Еще минута – и его разгоряченное тело предастся ласковому забвению прохладного речного божества.
Голые пятки мальчугана утопали в молочном шелке песчаного пляжа, торопясь навстречу солнцу, бирюзовому небу, прохладной реке и беззаботному детству, подбрасывая при каждом прыжке сухие фонтанчики белого песка. С разбегу, подняв огромный сноп сверкающих брызг, его загорелое тело врезалось в воду. Через мгновение русая мокрая голова показалась над водой.  На берегу крутился волчком и заливисто тявкал игривый бородатый терьер, намереваясь тоже прыгнуть в воду за своим другом.
Мальчуган задрал вверх веснушчатое лицо, и глаза его зажмурились от неги, света и детского счастья. Он поднял над водой раскрытую влажную ладонь. На нее тотчас, отразившись от качающихся волн, доверительно лег мерцающий солнечный зайчик. Мальчик улыбнулся и сжал ладонь в детский кулачок. Посмотрев ввысь сквозь подрагивающий прищур обесцвеченных ресниц, он выдохнул шепотом:
- Никто не потушит твой свет.
И поплыл вдаль, рассекая худыми руками сверкающую гладь воды.





Абакан, декабрь, 2024 г.