Кузнецова, Е. В. Рождественские рассказы

                Екатерина Вячеславовна Кузнецова

                «Рождественские рассказы»
    
    
;      Рождественская лыжня
;      Митрофановна
;      Артист
;      «С Рождеством!»
;      По грехам нашим
;      Тридцатое декабря
;      Некролог
    
                Рождественская лыжня
     Лыжня уходила далеко вперёд и сходилась в одну точку. Там сосны смыкали свои ветви, не пропуская людей, точно в детской игре – Тёма играл в такую. Но как только ты подъезжал, сосновые лапы расступались, а лыжня бежала всё дальше и дальше.
     Мама утром охала: «Нет, нет, я уж лучше дома, в тепле побуду. И несёт же вас в праздник в такую рань!» А ведь правда, когда они вышли из дома, всё было сонно и скучно, Тёма едва переставлял ноги. И зачем папа поднял его так рано? Но, не успел он и глазом моргнуть, как где-то наверху словно включили огромный светильник, и деревья, покрытые снегом, заискрились, как гирлянда у них в парке.
     Папа на лыжах давно бегает, а вот Тёма – в первый раз. Он нашёл лыжи утром под ёлкой. «Дед Мороз принёс». – Сказал папа.
     Папа шел впереди, Тёма бежал за ним. Он гордился, что не отстаёт. Ему стало совсем жарко, только раскрасневшиеся щеки как будто щипало.
     Папа вдруг остановился, снял варежки, и поправил шапку. Тёма тоже остановился.
     – Сынок, может, привал? Не устал?
     – Не, – сказал Тема, хотя, конечно, устал. Он тоже снял варежки.
     Они сошли с лыжни на лесную тропинку. Папа достал из рюкзака термос и бутерброды. Чай был горячий, пар клубами валил из чашки. И на вкус чай совсем не такой, как дома. Этот пах мхом, травами, корой, и еще чем-то лесным.
     – Когда я был маленький, – рассказывал папа, отхлебывая чай, – я со своим дедом, ты его не успел застать, тоже ходил на лыжах. Мы жарили сало на костре.
     – Костер зимой? – удивился Тёма.
     – Да, представляешь. Дед мастер был на это.
     Тёма смотрел на замерший лес. Летом здесь была жизнь, пели птицы, в кустах всё время что-то шевелилось. А теперь всё тихое, прозрачное. Только снег блестит каким-то синим светом, как шуба Деда Мороза. Иногда снег падает с ветки, и летит, распушаясь, разлетаясь – словно сверху кто-то запустил новогодний фейерверк. Тёма жевал холодный бутерброд. Он начинал чувствовать морозец и грел руки о горячую чашку.
     – Пап, а как же Христос зимой родился? В пещере… Как он там не замёрз? – Тёма вдруг вспомнил вчерашний утренник в храме и рождественский вертеп.
     – Он в Палестине родился, там теплее, чем у нас. Хотя тоже холодно было, я думаю, они грелись возле костра.
     – Как ты с дедом? – Тёма задумался. – Пап, а вдруг мы их сейчас встретим?
     – Кого?
     – Богородицу с младенцем. Может они еще сидят у костра, греются.
     – Ну ты выдумщик, – по-доброму засмеялся папа. – Это же давно было, две тысячи лет назад. Поехали, а то совсем замёрзнешь.
     Они заскользили снова: папа впереди, Тёма сзади. Ехали молча, только снег скрипел под лыжами, а где-то наверху иногда стучал невидимый дятел.
     Вдруг на тропинке показалась фигура. Папа с Тёмой быстро поравнялись с ней. Это была молодая женщина, в спортивном пуховике и красной шапочке. Она везла санки, на которых сидел ребенок, укутанный в одеялко так, что наружу торчал только розовый нос.
     Женщина улыбнулась им и крикнула:
     – С Рождеством!
     – И вас с наступившими! – весело отозвался папа.
     Тёма обернулся ей в след и замер: «Вот же она, Богородица! А папа не верил!»
     – Тёма, ну что ты встал? Давай быстрее, замерзнешь!
     И они покатили дальше.

                Митрофановна
     Это было давно, лет тридцать назад, но сегодня в рождественскую ночь мне почему-то вспомнилась та незамысловатая детская история.
     Снег скрипел под ногами. Небо было звездным, а луна – ярче, чем фонарь. Мы шли по деревне со святочных колядок. Мишка нёс мешок конфет, растирая накрашенный гуашью нос.
     – А ты знаешь, что на Святках ведьмы колдуют? Я, городской, конечно мало знал подобных тонкостей.
     – Бабушка говорит, что на Святках Бог открывает ворота ада. И все черти выходят погулять, ну, в честь праздника. Тут их колдуньи и расхватывают для своих дел.
     – А у нас тоже Ленка вчера гадала. Бабкино кольцо крутила, – вспомнил я.
     – Говорю ж, по-э-то-му.
     Мы дошли до бабушкиного дома. Мишкин дом мы уже прошли. На правах местного друг провожал меня до калитки. Но в наши души уже прокралось что-то таинственное, а полная луна волновала и словно тянула куда-то. Мы никак не могли разойтись и мялись возле забора.
     – Конфеты сейчас делить будем? – спросил Мишка, мотая пакетом.
     – Можно к нам зайти, поделить.
     Но никто не трогался с места.
     – Как ты думаешь, а Митрофановна тоже сейчас колдует?
     – А то, – хмыкнул Мишка, вытерев рукавом нос. Весь колядочный раскрас у него уже превратился в какую-то мазню.
     – Давай сходим к ней, поколядуем? – вдруг сказал я и под ложечкой засосало от подобной смелости.
     – Не боишься? – удивился Мишка, – страшновато как-то.
     Но, не желая показаться трусом перед городским мальчиком, махнул рукой:
     – А, давай!
     Митрофановна жила одна в покосившемся домике, с просевшей крышей и маленькими низкими окошками. Это была страшная древняя старуха. А ещё она хромала и ходила с гнутой клюкой – ни дать ни взять ведьма из сказки. Если болела корова, или ребенок вдруг становился плаксивым и плохо ел, в деревне говорили – это Митрофановна сглазила.
     Мы прибежали к покосившемуся домику и встали как вкопанные. Храбрость сразу улетучилась и идти колядовать уже не хотелось, но каждый боялся в этом признаться.
     – Смотри, окно не зашторено. Может вначале посмотрим, что она делает? Вдруг колдует? – предложил Мишка.
     Мы перемахнули через ветхий забор, прокрались к окошку и замерли, не дыша. В комнате стояла железная кровать, старый сервант, такой же, как у моей бабушки, и стол с потертой желтой скатертью. За столом сидела Митрофановна. Она была одета в вечную фуфайку и серый пуховый платок. Перед ней стояла коробка с фотографиями. Старуха медленно, внимательно рассматривала их через толстые линзы очков и бережно клала на стол. Потом она сняла очки и уставилась куда-то в угол. Она плакала, вытирая смятым платком красные старческие глаза.
     Где-то завыла собака. Сказка вдруг закончилась, мне стало холодно.
     – Может домой? – предложил я.
     Мишка кивнул.
     И мы молча побежали по зимней улице по домам, так и забыв поделить конфеты.

                Артист
     Иван Степаныч стоял перед зеркалом и пытался прикрепить бороду. Борода то сползала, то, наоборот, задиралась слишком высоко. Затем он надел красный халат, шапку и рукавицы.
     – О-хо-хо! С Праздником вас, ребята, – неестественным басом прокричал он.
     – Не надоело ж тебе, Степаныч? Чистое дитя!
     Анна Игнатьевна зашла в комнату, на ходу вытирая полотенцем мокрые от мытья посуды руки. Дед Мороз подскочил к жене и, обхватив ее, приподнял над полом.
     – И тебя, Снегурочка моя, с Новым Годом!
     Снегурочка завизжала и стала отбиваться:
     – Да ну тебя, дурень! Ща как огрею чем-нибудь!
     Поправив халат, она пошла на кухню, открыла заветный шкафчик, посмотрела на бутылку и, не заметив изменений, задумалась.
     – А ну, подойди. Подойди, подойди. А ну, дыхни!
     – Да не пил я, не пил. Не понимаешь ты, это ж репетиция. Так надо!
     Анна Игнатьевна отвернулась к плите и продолжила готовку.
     – А помнишь, Ань, как я в молодости, в самодеятельности?
     В доказательство Дед Мороз прошел по кухне вприсядку.
     – Во ненормальный... Сними шубу, взмокнешь.
     Степаныч, хотя был уже на пенсии, работал в Доме культуры сторожем и по совместительству художником-оформителем. Он рисовал афиши, хотя с каждым годом афиш требовалось все меньше и меньше, их теперь печатали в типографии. А тут неожиданно, под самый утренник, заболели Дед Мороз и его заместитель. После недолгих прений выбор пал на Степаныча, тем более вариантов в ДК было не много.
     – Ты, главное, не бойся, – говорила ему молодая и красивая снегурочка Марина, – ходи за мной и кричи периодически: «О-хо-хо! С Новым годом, ребята!»
     – Понимаешь, Игнатьевна, меня выбрали, не кого-нибудь! Знают – талант.
     – Да кого у вас там выбирать-то, – ухмылялась жена, отправляя морковку в суп.
     – Да ладно! А Лексеич? Он меня, между прочем, лет на десять моложе.
                ***
     Снег скрипел под валенками.
     – О-хо-хо, с Новым Годом, ребята! – старательно кричал Дед Мороз, трепя мягкими рукавицами попадавшиеся под руки детские головы.
     Дети хватали его за подол, заглядывали в лицо, кто-то, самый смелый, пытался дотянуться до бороды. Некоторые, наоборот, опасливо отходили.
     – А теперь, становись в весёлый хоровод! – задорно крикнула Снегурочка. Все побежали вокруг ёлки. Погода выдалась хорошая – не холодно, но и не слякоть. Ёлочка зажглась разноцветными огнями.
     – О-хо-хо! С Новым годом!
                ***
     – С Новым годом, детишки, эээ... снегурочка.
     – Осторожно, дурень, навернёшься! Ишь нажрался, Дед Мороз. Сапоги сними, куда пошёл!
     – Не понимаешь ты..., – Степаныча распирало от пережитых впечатлений, но язык плохо его слушался, – Они такие мне такие: «Дедушка Мороз, а ты настоящий?» – Конечно, детки, сейчас как заморожу!
     Он размахнулся рукой, но закачался.
     – Че орёшь? Чай не около ёлки! Иди спать, настоящий ты – пьяница!
     – Не понимаешь ты... Сама то хоть раз выступала? – Степаныч повалился на диван.
     – Да куда уж нам...
     – А ты попробуй вот, а потом говори. С Новым Годом, детишки!
     Степаныч повернулся к стенке. Он что-то бормотал ещё с пол часа, потом раздался мерный храп.

                «С Рождеством!»
     «Вы посмотрели все новости», – оповестила лента соцсети. Ольга отбросила телефон и на некоторое время молча уставилась в стену. Потом она снова открыла чаты.
     «С Рождеством!», «С Праздником!», «Любви, здоровья…» – девушка листала последние переписки. «И тебя с Праздником!» – после ее ответа переписки обычно прекращались. Вот зачем эти люди пишут ей? Почему они вдруг вспомнили совершенно ненужную им Олю в этот праздничный вечер?
     Ольга зашла на страничку того, по ком когда-то плакала. Она увеличила фотографию и разглядывала человека, который столько для нее значил, а теперь стал чужим. Она пыталась понять свои чувства. Потом написала ему «С Рождеством Христовым!» и набор стандартных пожеланий. Пришел ответ: «И тебя с праздниками... здоровья, удачи…» Ольга еще несколько минут сидела с открытым чатом, она ждала чего-то. Но ничего не последовало. В глазах защипало, и без того плохое настроение еще более испортилось.
     Чтобы откинуть навязчивые мысли, Ольга включила аудиокнигу. Приятный голос рассказчика расслаблял, уносил в другой мир, с другими проблемами и неприятностями, с другими – не её. Девушка взяла тряпку и стала вытирать пыль, она всегда вытирала пыль, когда нужно было отключиться – словно эта пыль была у нее на душе. Убравшись, она зажгла духовку, и закинула туда курицу.
     Потом она села и задумалась. Нить повествования была потеряна, Ольга выключила книгу. Вспомнился Андрей, сосед с четвертого этажа, приятный молодой человек, командировочный. Всегда здоровался с ней и, как ей казалось, смотрел на нее оценивающе. Интересно, он сейчас тоже один? Мысль зацепилась за соседа. Она много раз читала слезливые рассказы о встрече в праздник двух одиночеств. Сердце предательски забилось. Может соль попросить? Банально. Курица призывно пахла из духовки, за окном бухали салюты, а душа металась. Говорят, в праздники больше всего самоубийств.
     В голову пришла мысль. Ольга накинула красивый халат, посмотрела на себя в зеркало. Нет, слишком вызывающе. Она сняла халат и натянула джинсы и футболку – так, наверное, выглядит более непринужденно. Накинула кофту, волосы связала в хвост – этакая забеганная домохозяйка.
     Она спустилась на четвертый этаж и нажала на кнопку звонка. Сердце колотилось так, что дыхание перехватывало. Дверь распахнулась.
     – Здравствуйте. С праздником вас! Куда-то ключ от подвала дела, надо за консервацией сходить. У вас есть, могли бы дать? – выпалила она одним махом.
     Андрей улыбнулся:
     – И вас с Рождеством! Был где-то.
     Он пошел искать ключ. Ольга прислушалась: дома было тихо. Один, наверное. Мысли бежали: вот они вместе несут банки с огурцами, Ольга приглашает его угоститься курицей…
     Он протянул ей ключ. Девушка поднялась к себе и села в прихожей на пуфик. Она сидела так минут десять, смотря в одну точку. Потом встала, надела куртку, и снова спустилась на четвертый этаж.
     – Спасибо, выручили.
     Он взял ключ. Ольга глупо улыбалась и не двигалась. Нужно было что-то сказать, но мысли вдруг застопорились:
     – Еще раз, с праздником!
     Ольга зашла домой, выключила духовку, открыла бутылку шампанского. Пробка вылетела, и вино разлилось по столу. Ольга пила, захлебываясь, на глазах выступили слезы – то ли от пузырьков, то ли от жизни.
 
                По грехам нашим
     «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума...»
     Таня смотрела на уходящий в бесконечность купол храма, там была другая, небесная жизнь. По краям – картинки из далёкого ветхозаветного мира, потом Богородица с младенцем, рядом волхвы, выше – шестикрылые круглые херувимы, а посредине Христос с открытой Книгой.
     Шел второй час ночи, мысли расползались, но спать не хотелось. Душу переполняли радость, чувство любви к стоящим рядом людям, единение с ними, точно сейчас они – одно целое, а над ними Христос.
     Рядом старательно крестился Максим. Как всё-таки хорошо, что на Рождество они вместе поехали в храм! В руке таяли конфеты, которые ей дали после причастия. Таня развернула одну и съела.
     Таня с Максимом вышли из храма и пошли к машине по тропинке вдоль старинных монастырских корпусов с колоннами. Монастырь, удаленный от городской суеты, жил своей, совсем другой жизнью и казалось, что они сейчас не в России, не на Земле, а в чьих-то фантазиях, на страницах книг.
     Какая-то женщина, не очень трезвая, обогнала их и весело закричала:
     – С Рождеством вас! Здоровья вам и вашим деткам, и будущим деткам! Пусть у вас всё сложится в этом году.
     Им стало тоже весело, и казалось, что они любят и эту пьяную женщину, и весь мир.
     Они пробрались черед ряды припаркованных машин и сели в свою Хонду.
     – Хорошо здесь, лучше, чем в городских храмах, своя атмосфера, – сказал Макс, – И народу много, людям нравится. Жарко только, я упарился.
     – Ага, служба быстро пролетела, и спать совсем не хочется.
     – Сейчас дома отметим, вино нас ждёт!
     Он ласково посмотрел на жену. Таня улыбнулась.
     Пошел снег. Они ехали по узкой дороге через лес. Большие сосны, с утяжеленными снегом ветвями склонялись на дорогу, образуя волшебный коридор, как на рождественских открытках. Можно было поехать по трассе, но эта дорога была короче и живописней.
     Таня смотрела на Максима. Какое счастье, когда вот так, вдвоем с мужем, ночью, на службе, на этой снежной сказочной дороге. Она почувствовала к Максу необычную, переполняющую ее нежность.
     Вдруг в машине что-то задергало, лампы замигали. Максим свернул к обочине. Он выскочил из машины и открыл капот. Таня нервничала и напряжённо смотрела, как муж возится под капотом. Ей казалось, что прошла вечность.
     – Кажется мы тут надолго, генератор по-моему полетел.
     Макс сел в машину и стал бесполезно щёлкать ключом. В салоне холодало.
     – И что теперь делать? Так и будем тут стоять? – Таня вдруг почувствовала навалившуюся вместе с холодом усталость.
     – А что ты предлагаешь?
     – А почему я должна предлагать? Ты у нас мужчина! Позвони кому-нибудь
     – Что ты ноешь! Как будто я виноват, что она сломалась. Кому я позвоню в два часа ночи, да здесь и связи нет.
     – Ну да. Пешком пойдем что-ли? Я между прочим на каблуках и мне холодно уже. Чего ты вообще потащился по это дороге!
     – Заткнешься ты, наконец!
     Таня достала мобильник, сигнала не было.
     – Нет, ты мне скажи, что мы будем делать? – в ее голосе послышались истерические нотки.
     – Снимать трусы и бегать.
     – Ты очень остроумен.
     Она вышла из машины. Ветер взвился и кинул ей в лицо гость снега.
     Макс тоже вышел из машины.
     – Что ты выскочила, сядь в машину. Будем ждать, может кто проедет.
     Таня не тронулась с места.
     – Я тебе говорила, пойдем в наш храм. Нет, благодать ему там не такая! Уже бы дома были!
     – Вот бабы – суки!
     – На себя посмотри!
     Макс отошёл от машины и стал вглядываться вдаль. Таня отошла в другую сторону, её трясло от холода, но она упрямо стояла на ветру. Было темно. Так темно, что дороги не было видно – словно они находятся в каком-то сером холодном колючем колодце.
     Время подходило к трем. Вдруг из темноты вынырнул столб света. Макс включил фонарик и замахал руками.
     Машина остановилась. Из нее выскочил здоровый молодой мужчина. При виде его Таня приободрилась – надёжный.
     – Да уж, влипли вы, – с участием сказал он, выслушав Макса, – как чувствовал, думаю, дай-ка путь срежу. А то стоять бы вам тут до утра!
     Он вытащил трос.
                ***
     – Макс, прости, ну дураки мы, что сказать.
     – По грехам твоим, – буркнул Макс.
     – Нет, по твоим!
     Таня засмеялась. Макс налил ещё вина. Стрелка часов показывала пять утра.

                Тридцатое декабря
     Однажды новый год пришел на день позже. Э, нет, нет – это же конец нашей истории!
     А дело было так...
     Лёньке снился сон, как будто он находится на северном полюсе, а к нему по сугробам топает настоящий Дед Мороз.
     – Эй, Лёнька, ты хорошо работал весь год! – похлопал его по плечу Дед, – Много песенок, стихов про Новый Год знаешь. А за это, на тебе, милый...
     Тут Дед Мороз засунул руку в пухлый бархатный мешок, долго рылся там и наконец вытащил айфон.
     – Твой-то телефон совсем развалился.
     «Хорошо то как», – подумал Лёнька, не нужно теперь брать телефон в рассрочку. Он взял айфон в руки – холодный! И тут он начал звонить. Лёнька попытался скинуть вызов, но тот звонил все настойчивей и настойчивей. Лёнька нажимал на кнопку перезагрузки, но она не функционировала.
     – Дед, дед, сделай что-нибудь!
     На этом моменте Лёнька проснулся, подтянул замёрзшие ноги под одеяло, схватил разрывающийся телефон и хриплым злым голосом ответил:
     – Алло.
     – Лёнька, где ты? Через полчаса дети придут! Мы уже в костюмах.
     – Какие дети, какие костюмы? Михайловна, ты чё, рухнула?
     Трубка раздражённо заорала:
     – Ты перебрал что ли вчера? Давай бегом!
     – Сегодня ж тридцать первое, какие утренники?
     – Точно перебрал! Пора тебе, дорогой, завязывать, не доведет тебя коньяк до добра. Какое тридцать первое! Сегодня тридцатое! Бери такси, и чтоб через пятнадцать минут был на работе.
     Вызов отключился. Лёнька уставился в экран телефона: тридцатое декабря, десять часов двадцать минут.
     Он потер глаза – тридцатое же было вчера! Это какой-то дурацкий розыгрыш, наверное, коллеги посмеяться решили. Он набрал номер.
     – Серёг, привет. Извини, что с утра. Скажи, какое сегодня число?.. Да не пил я, что вы все, сговорились что ли...
     – Как тридцатое?
                ***
     Радостные нарядные дети ещё галдели в холле, кое-где уже валялись смятые фантики от конфет, а Дед Мороз раздражённо снимал с себя бороду и парик.
     – Лёнь, чего ты сегодня нервный такой? – спросил его тигрёнок с большой ватной головой.
     – Отмечал вчера, небось, – засмеялась Снегурочка, отстегивая косу.
     Дед Мороз промолчал. Толку им говорить-то, все равно подумают, что он тронулся. Лёнька застегнул пуховик, и молча направился к выходу.
     Сзади раздался голос режиссёра:
     – Так, завтра всем быть на месте в десять тридцать.
     Лёнька вздрогнул и нервно обернулся:
     – Вы дадите хоть в праздник отдохнуть?
     – Какой праздник? У нас по плану утренник!
     – Тридцать первого – утренник? Кто ж придёт? – язвительно спросил Лёнька.
     – Почему тридцать первого? – удивилась Валентина Михайловна, – завтра тридцатое.
     – Да как тридцатое, если тридцатое – это сегодня!
     – И завтра тоже тридцатое, – невозмутимо сказала Михайловна.
     – Да как такое может быть? Вы чего, поехали все? – кипятился Лёнька.
     – Леонид Николаевич, – строго сказала Михайловна, – что ты возмущаешься. Всегда так было: сегодня тридцатое, значит и завтра тридцатое. Если есть вопросы – к директору, пожалуйста.
                ***
     – Пятьдесят грамм «Пять озёр» и бокал «Жигулёвского». И два бутерброда с ветчиной.
     Лёнька сел за пластиковый стол и махнул рюмку. День пронесся в голове, как адская фантасмагория. Может ему это просто снится? Щеки загорелись, мысли в голове постепенно успокаивались и ложились каждая в свою извилину. Он отпил пива. Стало совсем хорошо. Надо просто не думать. Это просто сон.
     Рядом послышалась какая-то возня, и к нему за столик пристроился дед.
     «Столько свободных столиков, а он ко мне», – занервничал Лёнька.
     Меньше всего ему сейчас хотелось непрошенного общения.
     Дед сел и уставился на Леньку:
     – С наступающими, молодой человек, – сказал дед и пригубил своё пиво.
     Лёнька искоса глянул на него – знакомое лицо. Может по работе когда встречались, память на лица была плохая.
     – И вас, – буркнул он и тоже хлебнул пива.
     – Чего хандрим? – спросил дед и отпил залпом добрые полбокала.
     Лёнька тоже отпил полбокала. И тут его понесло. Он рассказал деду всё, что он думает про тридцатое декабря!
     – Понимаешь, отец, – бурчал он, – и вчера тридцатое, и сегодня. И завтра, чтоб его!
     – Понимаю, понимаю, – сказал дед и погладил Лёньку по плечу, рука его была ледяная. Глаза деда вспыхнули холодным голубым огнем. Лёнька посмотрел ему в лицо и вдруг вспомнил свой сон. По телу у него пробежала дрожь.
     – Так и будет, – сказал дед, – пока ты, Леня, не закроешь свои долги. Так и будет.
     – Какие долги?
     – Какие, какие, а ты подумай какие, ещё целый вечер впереди. Сейчас у нас, – дед посмотрел на советские серебристые часы, – сейчас у нас девятнадцать ноль-ноль. Так что тебе на всё про всё пять часов. Ну я пошел, дел много.
     Дед крякнул, допил бокал, застегнул свой полушубок и пошел к выходу.
     «Серёге тысячу должен», – мелькнуло в голове у Лёньки.
     Тут дед обернулся и прокричал:
     – Долги, Леня, бывают не только финансовые! – и, усмехнувшись в бороду, вышел на зиму.
                ***
     Тысяча полетела Серёге. Ещё Лёнька вспомнил о пятистах рублей соседке, и тысяче Светке из бухгалтерии. Но тридцатое декабря предательски маячило в завтрашнем календаре. Лёнька устал, он упал на диван и включил телевизор. «Не только финансовые», – думал он. И тут он вспомнил о маме, оставшейся в далёком Донецке. Когда он ей звонил в последний раз? Лёнька надел красный колпак и включил Скайп.
      – Мамочка! С Новым Годом тебя! Спасибо, что ты у меня есть! Я очень скучаю.
      Мама прослезилась:
     – Как ты сыночек? У тебя все хорошо?
     – Конечно, мама, у меня все отлично. – Как Ирочка, Вика?
      Лёнька разговаривал с мамой сорок минут. Столько он разговаривал только с Иркой, и то, когда они еще встречались. Он посмотрел на календарь – ничего не изменилось. Поздравив ещё человек десять знакомых, друзей и коллег, Лёнька выдохся. Все тщетно. Этот год никогда не закончится. А стрелки уже перевалили за одиннадцать часов.
     Он лениво перебирал пультом каналы телевизора. Какая-то полуголая девица пела о Новом Годе. Лёнька рассвирепел и переключил ее побыстрее. На другом канале шел фильм о Дед Морозе и Снегурочке, и герои фильма прокричали Леньке: «С Новым годом! С новым счастьем!» Издеваются, подумал Ленька, и переключил и этот назойливый канал. На следующем вещал священник: «...И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим...». «Долги, долги, – вертелось в голове у Лёньки, – простить...» Он взял телефон и набрал ещё один номер.
     – Алло, что случилось? – послышался до боли знакомый женский голос. – Ира, прости меня, пожалуйста, за все неприятности, которые я принес тебе в этом году... И вообще в жизни.
     – У тебя что-то случилось? Ты время видел? Ты что, пьяный! Ну вот, опять...
     – Нет, Ир, я не пьяный. Просто подумал, что не нужно тащить в новый год старые долги, распри и неприятности. Давай все оставим в этом году?
     Телефон молчал, а потом сказал:
     – И ты меня прости, Лень, я тоже была не права.
     – Конечно приходи, Дед Мороз, – голос Ирки потеплел. Лёнька не стал смотреть на календарь. На душе его тоже стало тепло и радостно, и он не хотел растерять эти ощущения. Ночью ему приснился Дед с плюшевым мешком. Дед переворачивал лист на огромном календаре и хитро улыбался Леньке.

                Некролог
     Степан стукнул кулаками по столу, и резко крутанулся в кресле. За окном грохнул уже надоевший салют. Дурацкий некролог. Но почему ничего не идёт в голову? И надо было этому полковнику умереть под Рождество. Он уже его ненавидел, этого умершего непонятного ему человека. В голове звучало: «Jingle bells, jingle bells, Jingle all the way...».
     Степан обхватил руками голову и взъерошил и без того лохматые волосы. Зачем он в это ввязался? Юрка, его постоянный заказчик, часто кидал ему заказные тосты на юбилеи, поздравительные статьи и речи, он привык писать для кого-то. И дело было не только в деньгах, здесь был какой-то спортивный интерес и своеобразная гордость. Обычно всё шло как по маслу. «Почему б тебе некролог не написать, Стёпа? Большой человек, полковник какого-то там штаба.»
     Степан снова подъехал к компьютеру и десятый раз стал читать биографию. Жил, служил, достиг, написал... Некролог не складывался. К чему всё это? Зачем покойнику эти глупые строки, которыми его должен проводить в последний путь какой-то незнакомый ему, далёкий, раздражённый человек? Степан пытался привести в порядок мысли, но они не слушались его, путались, цеплялись одна за другую: «Стёпа, тебе тридцать пять, а ты сидишь в праздник один и пишешь на заказ идиотские, никому не нужные вещи. Jingle bells, jingle bells...».
       Он взял сигареты, накинул куртку и вышел на балкон. В доме напротив светились красочными гирляндами окна, взрывались огни фейерверков. Небо было ясное и звёздное, но от праздничной иллюминации оно стало белесым, а звёзды потускнели. Степан курил и вглядывался в звёзды. Где же тут, за фейерверками, увидишь ту, рождественскую? Может эта, яркая? Нет, самолёт летит. Стёпе вдруг захотелось написать о чём-то, что переполняло его душу, что-то об этом небе, о звёздах, о жизни и смерти. Он набрал номер телефона:
     – Юр, прости, я пас с некрологом, не получается... Прости, что так получилось... Да, я знаю, подвёл, да... Может ещё кто-то.... С Рождеством тебя!
     Он сунул телефон в карман, потушил в банке сигарету, задумчиво посмотрел на звёзды и закрыл окно.