Вторжение в частную жизнь

    За окном догорал октябрьский вечер, окрашивая гостиную в оттенки старой кинопленки. Люси, свернувшись в любимом кресле, как всегда порхала пальцами по экрану телефона — этой вечерней медитацией современного человека, — отметил про себя Эдвард, наблюдая за женой поверх потрепанного томика Оруэлла. Телефон в ее руках казался продолжением тела, этаким кибернетическим придатком, и Эдвард невольно вспомнил лекцию о симбиозе, которую когда-то слушал в университете.
    — Может, посмотрим что-нибудь вместе? — Люси подняла глаза от экрана, и в полумраке комнаты они казались почти фосфоресцирующими. — Доктор Стен говорил — неважно что, главное вместе.
     — А, да, наш дорогой доктор и его бесконечная мудрость, — Эдвард захлопнул книгу. — Знаешь, он напоминает мне сфинкса — такой же загадочный и с таким же каменным лицом. Только вместо загадок предлагает домашние задания.
    Люси незаметно включила камеру — закатный свет идеально подчеркивал профиль мужа, превращая его в нечто среднее между римским философом и недовольным котом.
    — У меня есть идея, — произнесла она, старательно удерживая нужный ракурс. — Документальный фильм. «Социальная дилемма».
    — О, как иронично, — Эдвард поднял бровь, и на секунду стал похож на самого доктора Стена. — Смотреть фильм о социальных сетях, пока ты документируешь это для социальных сетей. Прямо как в той песне про дождь во время свадьбы — «And isn't it ironic»?
    — Технически, это не ирония, а...
    — Дорогая, ты сейчас цитируешь Википедию или очередной пост из твоего Инстаграма?
    В воздухе повисло что-то среднее между уютом и наэлектризованностью — их обычное состояние в последнее время. Старые напольные часы, (свадебный подарок от тети Марты), мерно отсчитывали секунды, словно метроном их семейной жизни.

    Кабинет психолога всегда напоминал Эдварду декорации к пьесе Беккета — минималистичные до абсурда, будто специально созданные для разговоров ни о чем и одновременно обо всем. Белые стены с единственной абстрактной картиной (пятна, которые можно интерпретировать как угодно — прямо как их брак), кожаные кресла, пытающиеся выглядеть уютно, но остающиеся по-больничному стерильными, и этот вездесущий аромат лаванды, который, казалось, следовал за ними даже после сеансов.
    — Итак, — доктор Стен поправил очки жестом профессионального крупье, готового раздать новую партию. — Как прошло домашнее задание?
    — О, великолепно! — Люси оторвалась от телефона с энтузиазмом ребенка, готового похвастаться новой игрушкой. — Мы посмотрели «Социальную дилемму». Я подумала, это поможет Эдварду понять современный мир коммуникаций, но...
    — Но вместо этого, — перебил Эдвард, выпрямляясь в кресле, как струна, готовая лопнуть, — моя дражайшая половина превратила просмотр в прямой эфир. Представляете, доктор, она создала целый сериал в Инстаграме о том, как мы смотрим фильм о вреде социальных сетей! Это как устроить барбекю на лекции о вегетарианстве.

    — Метафора что надо, — пробормотал доктор Стен, делая пометку в блокноте, который Эдварду всегда казался похожим на дневник антрополога, изучающего странное племя современных супругов.
    — Это называется мета-контент, дорогой, — Люси повернулась к мужу с видом профессора, объясняющего очевидные вещи. — И между прочим, наши подписчики были в восторге. Особенно от твоего монолога о «цифровом паноптикуме» и «добровольном рабстве в хрустальной клетке интернета».
    — Подписчики? — Эдвард почувствовал, как его внутренний Фуко начинает беспокойно ворочаться. — Наши? С каких пор у меня есть подписчики? Я что, неосознанно подписал какой-то социальный контракт?
    — О, милый, — Люси закатила глаза с грацией опытной актрисы, — ты подписал его, когда сказал "да" перед алтарем. Это называется «комплексная сделка». И кстати, я веду блог о нашей семейной жизни уже три года.
    Комната словно сжалась до размеров коробки для обуви. Эдвард почувствовал, как воротничок рубашки превращается в удавку анаконды. Три года. Три года его приватность таяла как мороженое в июле, а он даже не подозревал об этом.

    — Любопытно, — вмешался доктор Стен тоном натуралиста, обнаружившего новый вид бабочки. — Люси, что именно вы публикуете?
    — О, самые обычные вещи! Как Эдвард готовит свой фирменный омлет по воскресеньям — помните тот пост о том, как он спорил с яйцами о степени их готовности? Или его очаровательная привычка сортировать носки по оттенкам серого — прямо как в том фильме, только приличнее. А еще наша коллекция виниловых пластинок...
    — Моя коллекция виниловых пластинок, — уточнил Эдвард с интонацией человека, у которого только что украли почку. — И мой омлет. И мои носки. Улавливаете разницу, доктор? Я чувствую себя как экспонат в музее современного искусства — все могут посмотреть, но никто не спрашивает моего согласия.
    — Но это же наша общая жизнь! — воскликнула Люси с жаром проповедника цифровой эры. — И люди это обожают! Знаете, сколько комментариев было под постом о великой битве Эдварда с кофемашиной? Той самой, где ты пытался научить ее варить кофе телепатически?
    — Господи, — простонал Эдвард, сползая в кресле. В его памяти всплыл тот злополучный день, когда он, вооружившись инструкцией на китайском и оптимизмом начинающего изобретателя, решил починить их своенравную кофемашину. — Только не говори, что ты записала...
    — Абсолютно все! От твоего вдохновенного монолога о превосходстве человеческого интеллекта над бытовой техникой до эпического финала с кофейным гейзером. Это был мой самый вирусный пост за месяц. Люди писали, что ты очарователен, когда злишься на неодушевленные предметы.

    Доктор Стен, до этого момента сохранявший нейтралитет швейцарского банка, позволил себе едва заметную улыбку.
    — Эдвард, что именно вас беспокоит в этой ситуации? Помимо очевидного вторжения в ваше пространство борьбы с бытовой техникой?
    — Что меня беспокоит? — Эдвард выпрямился, как строгий профессор перед аудиторией первокурсников. — Возможно, тот факт, что моя жизнь превратилась в реалити-шоу без моего согласия? Или то, что мои маленькие трагедии стали комедийным сериалом для толпы незнакомцев? Может быть, меня беспокоит, что в мире, где приватность стала роскошью, моя собственная жена работает папарацци на полную ставку?
    — Но ты же сам говорил, что нам нужно больше открытости! — парировала Люси. — Разве это не предельная форма открытости?
    — С кем? С армией виртуальных вуайеристов, которые следят за эволюцией моей коллекции носков?
    — Двадцать тысяч подписчиков — это не армия, милый. Это... небольшой городок единомышленников.
    — Двадцать тысяч? — Эдвард издал звук, похожий на помесь смеха и икоты.
    — Двадцать одна, если быть точной, — уточнила Люси с гордостью бухгалтера, сводящего успешный баланс. — После эпизода с кофемашиной у нас случился небольшой демографический взрыв.

    Доктор Стен отложил блокнот, как дирижер, готовый начать финальную часть симфонии.
    — Заметили ли вы, что оба говорите об общении, но общаетесь через призму социальных сетей? Люси транслирует вашу жизнь подписчикам, а Эдвард узнает о публикациях последним, как зритель, пропустивший премьеру собственного сериала.
    — Я пыталась вовлечь его! — Люси всплеснула руками. — Я даже создала для него аккаунт в Инстаграме. Правда, пароль он так и не ввел...
    — И горжусь этим, — вставил Эдвард с видом последнего самурая, отказывающегося сдаваться современности.
    — Вот видите! — Люси повернулась к нему. — Ты живешь в каком-то параллельном измерении, где интернет — это портал в ад, а социальные сети — его демоны. А я просто хочу показать миру, какой ты удивительный, даже когда воюешь с бытовой техникой или читаешь нотацию тостеру!
    Эдвард моргнул, как человек, внезапно увидевший свет в конце тоннеля.
    — Ты... хочешь показать, какой я удивительный?
    — Конечно! Думаешь, почему у нас столько подписчиков? Люди видят настоящие отношения, без фильтров и редактуры. Видят, как ты каждое утро готовишь мне кофе, хотя терпеть не можешь эту кофемашину. Как читаешь вслух Пратчетта, изображая все голоса. Как...

    — Боюсь прерывать этот момент прозрения, — вмешался доктор Стен, — но, возможно, мы нащупали корень проблемы. Эдвард боится быть уязвимым перед публикой, а Люси использует социальные сети как способ признаться мужу в любви, просто делает это через двадцать одну тысячу посредников.
    — Что, если мы найдем компромисс? — предложил доктор Стен, глядя на супругов с видом шахматиста, предвидящего матовую комбинацию. — Например, Люси могла бы согласовывать посты с Эдвардом? Превратить это в часть вашего совместного вечернего ритуала — вместо войны за пульт от телевизора?
    — Я согласна! — Люси просияла, как экран смартфона при максимальной яркости. — И обещаю больше не снимать твои битвы с бытовой техникой... без предварительного согласования.
    — И спальню мы тоже оставим в офлайне? — в голосе Эдварда появилась робкая надежда.
    — Ну... — протянула Люси с видом ребенка, у которого просят поделиться любимой игрушкой. — А как же мой еженедельный обзор твоей коллекции пижам? Та с динозаврами собрала рекордное количество лайков!

    Доктор Стен снова взялся за блокнот, как летописец, готовый зафиксировать исторический момент.
    — Полагаю, у нас появилась тема для следующей сессии: «Границы приватности в эпоху, когда ваша пижама может стать вирусным хитом».
    Когда они вышли из кабинета в промозглый осенний вечер, Люси по привычке потянулась за телефоном.
    — Знаешь, я могла бы создать для тебя новый аккаунт. С более сильным паролем. И никаких фото в пижаме без твоего согласия.
    Эдвард вздохнул с видом человека, принимающего неизбежное.
    — Давай начнем с того, что ты покажешь мне этот знаменитый пост с кофемашиной. Хочу знать, насколько героически я выглядел в момент поражения.
    — О, подожди! — Люси внезапно остановилась, доставая телефон. — Это определенно достойно истории — исторический момент капитуляции моего мужа-луддита перед силами социальных сетей!
    — Люси!
    — Шучу-шучу, — она спрятала телефон в сумку. — Видишь? Я уже учусь сдерживать свои блогерские порывы. Хотя... — она хитро прищурилась, — это был бы отличный финал для нашей саги о социальной дилемме.

    По дороге домой они молчали, но это было уютное молчание, наполненное пониманием и смирением. Эдвард размышлял о том, что, возможно, в этой странной публичной версии их жизни есть что-то особенное. Что-то настоящее. Как те старые семейные альбомы, которые его бабушка показывала гостям — только теперь эти альбомы цифровые, а гостей чуть больше, чем двадцать одна тысяча.
    А Люси впервые за долгое время не проверяла уведомления в телефоне, наслаждаясь моментом, который существовал только здесь и сейчас, без фильтров и хэштегов.

    Когда они ушли, доктор Стен сделал последнюю запись в блокноте:
"Случай №312: Социальные сети как зеркало семейной жизни. Прогноз: осторожно оптимистичный.
    P.S. Возможно, стоит посоветовать им завести совместный аккаунт... или хотя бы договориться о правилах публикации домашнего видео.
    P.P.S. Интересно, сколько подписчиков наберет пост о сегодняшней сессии?"