Четвероногая Ворона киносценарий

(хармсофильм-3)
(по мотивам произведений Даниила Хармса)

В ролях: Хармс – я; другие роли исполняют тоже не профессиональные актёры.

Чёрно-белая плёнка. Лениниградская улица 20-х годов 20-го века. Навстречу друг другу идут двое мужчин.
Андрей Семёнович: Здравствуй, Петя.
Петр Павлович: Здравствуй, здравствуй. Гутен морген. Гутен так. Куда несёт?
Андрей Семёнович протягивает руку Петру Павловичу, а тот хватает её, дёргает и отрывает. Андрей Семёнович убегает без руки.
Петр Павлович (догоняя Андрея Семёновича): Я тебе, мерзавцу, руку оторвал, а вот обожди, догоню, так и голову оторву!
Андрей Семёнович неожиданно сделал прыжок и перескочил канаву, а Петр Павлович остался по сию сторону.
Андрей Семёнович: Что? Догнал?
Петр Павлович: А это вот видел? (И показал руку Андрея Семёновича).
Андрей Семёнович: Это моя рука!
Петр Павлович: Да-с, рука ваша! Чем махать будете?
Андрей Семёнович: Платочком.
Петр Павлович: Хорош, нечего сказать! Одну руку в карман сунул, и головы почесать нечем.
Андрей Семёнович: Петя! Давай так: я тебе что-нибудь дам, а ты мне мою руку отдай.
Петр Павлович: Нет, я руки тебе не отдам. Лучше и не проси. А вот хочешь, пойдём к профессору Тартарелину, он тебя вылечит.
Прихожая профессора. Петр Павлович держит презрительно под мышкой руку Андрея Семёновича и демонически хохочет. Рядом Андрей Семёнович. Перед ними невозмутимый профессор.
Андрей Семёнович: Многоуважаемый профессор, вылечите мою правую руку. Её оторвал мой приятель Петр Павлович и обратно не отдаёт.
Профессор осматривает плечо Андрея Семёновича и закуривает папироску.
Профессор: Это крупная шшадина.
Андрей Семёнович: Простите, как вы сказали?
Профессор: Сшадина.
Андрей Семёнович: Ссадина?
Профессор: Да, да, да. Ша-ти – на!
Андрей Семёнович: Хороша ссадина, когда и руки-то нет!
За дверь слышится смех.
Профессор: Ой! Кто там?
Андрей Семёнович: Это так просто. Не обращайтпе внимание.
Профессор: Хо! Ш удовольствием. Хотите, что-нибудь почитаем?
Андрей Семёнович: А вы меня полечите?
Профессор: Да, да, да. Почитаем, а потом я вас полечу.
Проходят в комнату. Садятся на диван.
Профессор: Хотите, я вам прочту свою науку?
Андрей Семёнович: Пожалуйсто! Очень интересно.
Профессор: Вот, хе-хе, я вам прочту от сюда до сюда. Тут вот о внутренних органах, а тут уже о суставах.
Петр Павлович (входя в комнату): Здыгр апрр устр устр/Я несу чужую руку/ Здыгр апрр устр устр/Где профессор Тартарелин?/Где Андрей Семёныч здыгр/Однорукий здыгр апрр/лечит здыгр апрр устр/приспосабливает руку/приколачивает пальцы/ Здыгр апрр прибивает/ Здыгр апрр устр бьёт.
Профессор: Это вы искалечили этого гражданина?
Петр Павлович: Руку вырвал из манжеты.
Андрей Семёнович: Бегал следом.
Профессор: Отвечайте.
Петр Павлович смеётся, наклоняется к профессору и откусывает ему ухо. Андрей Семёнович бежит за милиционером. Профессор падает на пол и стонет: Ой, ой, ой! Как больно! Петр Павлович кладёт на стол откушенное ухо, бросает на пол руку и спокойно уходит по чёрной лестнице. Андрей Семёнович ведёт двух милиционеров в квартиру профессора и, помахивая единственной рукой рассказывает о случившемся.
Милиционер: Как зовут этого проходимца?
Андрей Семёнович молчит.
Милиционер: А как он выглядит?
Андрей Семёнович: У него очень длинная чёрная борода.
Милиционеры останавливаются, подтягивают потуже свои кушаки и поют:
«Крутится, вертится шар голубой/ крутится, вертится над головой» и т.д.
Андрей Семёнович: Вы обладаете недурными голосами.
И протягивает им пустой безрукий рукав пиджака.
Милиционеры хором: Мы можем и на научные темы говорить. Английский кремарторий Альберт Эйнштейн изобрёл такую махинацию, через которую всякая штука относительна.
Андрей Семёнович: О, любезные милиционеры! Бежимте скорее, а ни то мой приятель окончательно убьёт профессора Тартарелина.
Один милиционер хватает другого за руку, а тот хватает Андрея Семёновича за рукав и они втроём бегут.
Извощики (кричат им вслед): Глядите, три институтки бегут!
Один извощик бьёт кнутом милиционера по заднице.
Милиционер: Постой! На обратном пути ты мне штраф заплотишь!
Добежав до дома профессора, все трое остановились и сказали: Тпррр!
Андрей Семёнович: По лестнице, в третий этаж!
Милиционеры хором: Хох!
Взламывают дверь и врываются в квартиру. Профессор сидит на полу, а его жена стоя перед ним на коленях пришивает ему ухо. Профессор ножницами вырезает круг в платье на животе жены. Когда показывается голый женин живот, профессор трёт его ладонью и смотрится в него как в зеркало.
Профессор (сердито): Куда шьёшь? Разве не видишь, что одно ухо выше другого получилось?
Жена отпарывает ухо и пришивает его заново.
Профессор разглядывает голый женин живот. Его это веселит.
Профессор: Катенька, пришей мне ухо лучше к щеке.
Жена терпеливо отпарывает ухо во второй раз и начинает пришивать его к щеке профессора.
Профессор (смеётся):  Ой, как щёкотно!
Милиционер: Кому здесь откусили ухо?
Профессор: Господа! Я – человек, изучающий науку вот уже, слава Богу, 56 лет, ни в какие дела не вмешиваюсь. Если вы думаете, что мне откусили ухо, то вы жестоко ошибаетесь. Как видите, у меня оба уха целы. Одно, правдо, на щеке, но такова моя воля.
Милиционер: У моего двоюродного брата так брови росли под носом.
Жена профессора: Пора спать.
Андрей Семёнович: Половина двенадцатого.
Милиционеры хором: Покойной ночи.
Эхо: Спите сладко.
Все ложатся на пол и засыпают.
Сон: в комнату входит Петр Павлович, ходит с закрытыми глазами как лунатик и шарит по углам.
Петр Павлович: Кто-то тут в потьмах уснул/шарю, чую, стол и стул/натыкаюсь на комод/вижу древо бергамот/я спешу, срываю груши/что за дьявол! Это уши! Помогите!..
Профессор (просыпаясь): Ать?
Андрей Семёнович (вскакивая): Ффу! Ну и сон же видел, будто нам все уши пооборвали. (Зажигает свет).
Оказывается, что пока все спали, приходил Петр Павлович и обрезал всем уши.
Милиционер: Сон в руку!
Ленинградская квартира. За столом сидят мама, папа и прислуга Наташа и пьют водку.
Голос за кадром: Это папа, мама и горничная Наташа.
Выпив по рюмочке, поели колбасу.
В дверь стучат.
Папа: Как это странно… кто бы там мог стучать в дверь?
Мама (наливая и выпивая рюмочку): Странно…
Папа выпил ещё одну рюмочку, встал из-за стола, подошёл к двери и спросил: Кто там?
- Я, Наташа - сказал голос за дверью. Тут же открылась дверь и вошла смущаясь горничная Наташа. Таким образом получилось две одинаковые горничные Наташи. Папа посмотрел на них и ничего не сказал, а только ещё выпил. Мама тоже выпила. Папа открыл банку консервов. Все молчали. Обстановка была натянутой.
Папа собрался что-то спеть и тут в окно что-то стукнуло. Мама вскочила, закричала и сказала, что с улицы в окно кто-то заглянул. Все стали уверять маму, что это невозможно, так как их квартира на третьем этаже. Папа сбегал на улицу и пытался заглянуть в окно хотя бы второго этажа, но не смог.
Папа: Заглянуть в окно решительно невозможно. 
Наташи сидели потупив глаза от конфуза.
Мама: Это меня не убеждает. Не могу быть в хорошем настроении, когда на нас смотрят с улицы через окно. 
Папа и мама выпили ещё по две рюмочки.
Папа подошёл к окну и распахнул его настежь. В окно пытается влезть какой-то подозрительный тип с ножом в руках. Папа захлопывает окно.
Папа: Никого там нет.
Однако подозрительный тип стоял за окном. Затем открыл его, вошёл в комнату и, пройдя её, вышел через входную дверь. Мама упала в обморок. Папа влил ей в рот рюмочку водки. Мама пришла в себя. Все снова уселились за стол и принялись пить. Папа достал газету и долго вертел её в руках, ища, где верх и где низ, но не найдя, отложил газету в сторону и выпил рюмочку.
Папа: Хорошо, но не хватает огурцов.
Мама неприлично заржала, от чего горничные сильно сконфузились и принялись рассматривать узор на скатерти.
Папа выпил ещё и вдруг, схватив маму, посадил её на буфет. Пышная её причёска сбилась на бок.
Папа подтянул штаны и начал тост. Но тут в полу открылся люк и оттуда вылез монах. Горничные так переконфузились, что одну начало рвать.
Монах влипил папе затрещину в ухо. Папа шлёпнулся на стул. Монах схватил обеих горничных за шиворот и стал трепать. Затем скрылся в подполе.
Пауза.
Все приводят себя в порядок и снова садятся за стол. Пьют и закусывают квашеной капустой.
Набережная Невы. В реке тонет командир полка. Захлёбывается,  выскакивает из воды по живот, кричит, машет руками, кричит, чтобы его спасли. Народ стоит на набережной и мрачно смотрит.
Один мужик: Утонет.
Другой мужик: Ясно, что утонет.
Командир полка утонул. Народ неторопливо расходится.
Возле сфинкса на набережной Невы стоят два мужика.
Первый мужик:  Мы никак в Египте?
Второй мужик: А где ж ишшо!
Ленинградская квартира. Андрей Иванович плюёт в чашку с водой. Вода становится чёрной. Андрей Иванович сощуривает глаза и пристально смотрит в чашку. Подходит к окну и задумывается.
Голос за кадром: Это Андрей Иванович.
Просыпается собака Андрея Ивановича.
Голос за кадром: А это собака Андрея Ивановича.
Вдруг что-то большое и тёмное проносится мимо лица Андрея Ивановича и вылетает в окно. Оказывается это собака Андрея Ивановича. Она летит как ворона и садится на крышу противоположного дома. Андрей Иванович садится на корточки и начинает выть. В комнату вбегает Попугаев.
Попугаев: Что с вами? Вы больны?
Андрей Иванович молчит и трёт лицо руками.
Попугаев (заглядывая в чашку): Что это у вас тут налито?
Голос за кадром: Андрей Иванович превращается в Андрея Семёновича.
Андрей Семёнович: Не знаю.
Попугаев растворяется в воздухе. Собака обратно влетает в комнату, ложится на своё место и засыпает.
Андрей Семёнович подходит к столу и выпивает чёрную воду. Глаза его сияют (крупным планом).
Цветная плёнка. Ленинградский дворик. На груде кирпичей сидит мужик, подперев голову руками и думает.
Голос за кадром: Это художник Ми-кк-ель Анжело.
Мимо проходит петух и смотрит на художника своими золотистыми глазами ( крупным планом глаза и сверхкрупным планом один глаз). Художник поднимает голову и видит петуха. Художник трёт руками глаза. Петух уходит в сарай. Художник поднимается с груды кирпичей, отряхивает со штанов кирпичную пыль и говорит: «Пойду-ка я к жене».
Голос за кадром: А жена у художника Ми-кк-еля Анжело длинная-длинная, длиной в две комнаты.
По дороге художник встречает Комарова, хватает его за руку и кричит: «Смотри!»
Комаров видит в воздухе синий шар.
Комаров: Что это?
Голос за кадром: Это шар.
Комаров: Какой такой шар?
Голос за кадром: Шар гладкоповерхностный!
Комаров и художник садятся в траву и, держа друг друга за руки, смотрят в небо. А на небе вырисовывается огромная ложка. Слышны испуганные крики и вопли, с шумом захлопываются оконные рамы.
Художник: Запирать окна и двери! Разве это может помочь? Я помню как в 1884-м году показалась на небе обыкновенная комета величиной с пароход. Очень было страшно. А тут ложка! Куда комете до такого явления. Против небесного явления доской не загородишься. У нас в доме живёт Николай Иванович Ступин, у него теория, что всё дым. А по-моему, не всё дым. Может, и дыма-то никакого нет. Ничего, может быть, нет. Есть одно только разделение. А может быть, и разделения-то никакого нет. Трудно сказать. Говорят, один знаменитый художник рассматривал петуха. Рассматривал, рассматривал и пришёл к убеждению, что петуха не существует.
Мимо проходит петух.
Комаров (смеясь): Как же не существует! Вот же он!
Художник встаёт, безнадёжно махает рукой и вновь садится на груду кирпичей.
Чёрно-белая плёнка. Ленинградская квартира. За столом сидит мужик, перед ним бутылка водки.
Голос за кадром читает текст Хармса «О явлениях и существованиях №2» (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 92 – 93.)
Ленинградская улица. По улице идёт Кузнецов и размышляет: «Если у меня сломалась табуретка, значит мне нужен столярный клей. А где я могу купить столярный клей? В магазине? Правильно? Значит я иду в магазин». Когда Кузнецов проходил возле недостроенного дома, на голову ему упал кирпич. Кузнецов упал, но сразу же вскочил на ноги и пощупал свою голову. На голове у Кузнецова вскочила огромная шишка. Кузнецов погладил шишку рукой и сказал: «Я, гражданин Кузнецов, вышел из дома в магазин, чтобы… чтобы… чтобы… Ах, что же это такое! Я забыл зачем я пошёл в магазин! В это время на голову Кузнецова упал второй кирпич. И Кузнецов нащупал на голове вторую шишку. «Вторая! - сказал он, - а зачем мне вторая шишка?» Тут сверху упал третий кирпич на голову Кузнецова. «Ай-ай-ай! – закричал Кузнецов, хватаясь за голову. – Я вышел… откуда же я вышел?.. из погреба?.. нет… из бочки… нет… откуда же я вышел?..» С крыши упал четвёртый кирпич и ударил Кузнецова по затылку. На затылке вскочила четвёртая шишка.
Кузнецов (почёсывая затылок): Ну и ну! Я… я… я… Кто же я?.. Никак я забыл как меня зовут. Вот так история! Как же меня зовут?.. Василий Петухов? Нет. Николай Сапогов? Нет. Пантелей Рысаков? Нет. Ну кто же я?
Тут с крыши упал пятый кирпич на голову Кузнецова. Кузнецов с криком: «Ого-го!» помчался по улице.
Объявление в газете крупным планом: Пожалуйста! Если кто-нибудь встретит на улице человека, у которого на голове пять шишек, то напомните ему, что ему нужно купить столярного клея и починить ломаную табуретку.
Ленинградская коммуналка. Сцена полность построена на тексте Хармса 80 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 128).
Цветная плёнка. Лето. Парк. Возле пруда сидят на скамейке Клопов и дама в жёлтых перчатках. Подальше от них стоят четыре подозрительных молодых человека.
Голос за кадром: Это Клопов. Раньше он носил фамилию Колпаков, но… что-то ему не понравилось в этой фамилии и он решил сменить её на более… ну на какую-то более другую… Это дама. А то какие-то…
Клопов (обращаясь к даме): Видите ли, я видел как вы с ними катались третьего дня на лодке. Один из них сидел на руле, двое гребли, а четвёртый сидел рядом с вами и говорил. Я долго стоял на берегу и смотрел, как гребли те двое. Да, я могу смело утверждать, что они хотели утопить вас. Так гребут только перед убийством.
Дама (недоверчиво глядя на Клопова): Как это так можно особенно грести перед убийством? И потом, какой смысл им топить меня?
Клопов (резко оборачиваясь к даме): Вы знаете что такое медный взгляд?
Дама (невольно отодвигаясь от Клопова): Нет…
Клопов: Ага!.. Это… видите ли… объяснить нельзя… если я спрошу вас, что общее вкусу банана, картофеля, тыквы, дыни, груши, каштана и артишока?.. или… нет… это невозможно… это надо увидеть… я не сумею, должно быть, подобрать правильного примера, на котором стало бы понятно… но предположим так: мы едим огурец, который слишком сладок… мы прощаем это ему и даже говорим: огурец хорош, хотя, может быть, эта сладость и не главное качество огурца… но если нам попадётся слишком сладкая картофелина, мы говорим: это картофелина подморожена – она никуда не годна. Я хочу сказать, что некоторое качество (в данном случае сладость), в одном случае положительно, или, по крайней мере, нейтрально, а в другом случае – отрицательно. Теперь вспомните, вы чувствовали на себе когда-нибудь лошадиный взгляд? Я знаю, что большинство людей считают лошадь умным животным… 
Дама: Лошадиный взгляд?..
Клопов:  Вот! Вот пример! Когда фарфоровая чашка падает со стола и в тот момент, когда она летит по воздуху, вы уже наверняка знаете, что она разлетится на куски… А я знаю, что если человек взглянул на другого человека медным взглядом… то он непременно убьёт его…
Дама (прикрывая рот рукой): Они смотрели на меня медным взглядом?
Клопов (надевая шапку-ушанку): Да, сударыня…
Уголки рта у дамы опускаются. Крупный план.
Клопов низко опускает голову.
Клопов (после значительной паузы): Это всё неправда…
Дама с удивлением смотрит на Клопова.
Клопов: Я выдумал про медный взгляд, сейчас, вот тут, сидя с вами на скамейке. Я, видите ли, разбил сегодня свои часы и мне всё представляется в мрачном свете. (Вынимая из кармана носовой платок, в который завёрнуты разбитые часы; разворачивая платок и показывая даме то, что от них осталось): Я носил их шестнадцать лет… Вы понимаете что это значит?.. разбить часы, которые шестнадцать лет тикали у вас под сердцем?.. У вас есть часы?..
Дама с умилением смотрит на четверых парней, что-то живо обсуждающих и поглядывающих в её сторону.
Чёрно-белая плёнка.
На ленинградской улице встречаются два подозрительных типа, у которых в авоськах пустые бутылки из-под водки.
Первый второму заговорщечески шепчет: «Говорят, скоро всем бабам обрежут задницы и пустят их гулять по Володарской.
Второй первому: Это не верно! Бабам задниц резать не будут.
Сценка 111 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 151).
Сценка 120 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 161 - 162).

Сценка 121 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 162 - 163).
Сценка 126 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 170 - 174).
Сценка 128 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 174 - 175).
Сценка 140 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 186).
Сценка 142 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 187).
В кадре ветхий покосившийся забор.
Голос за кадром: «За забором долго бранились и плевались. Слышно было, как кому то плюнули в рот».
В кадре шаркающие по мостовой ноги множества людей. Ноги в грязных замызганных ботинках и сапогах.
Голос за кадром: «Это идёт процессия. Зачем эта процессия идёт? Она несёт вырванную у Пятипалова ноздрю. Ноздрю несут, чтобы зарыть ы Летнем Саду».
Ленинградская коммуналка. На кровати лежит мужчина в рубашке и брюках,  с голыми ногами и пытается заснуть.
Голос за кадром: «Человек по фамилии Окнов лежал на кровати глупо вытянув ноги, и старался заснуть. Но сон бежал от Окнова. Окнов лежал с открытыми глазами, и страшные мысли стучали в его одеревеневшей голове».
Окнов встал надел носки и снова лёг. Но так и не смог заснуть. Тогда он встал и закрыл окно. И снова лёг. И лежал с открытыми глазами.
Голос за кадром: «Окнов закрыл окно. Окнов открыл окно. Окнов выглянул в окно. Согласно логике Аристотеля, открывать двери должен Дверев или Дверкин».
Сценка 150 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 195 - 196).
Хармс сидит за письменным столом возле открытого окна и пишет.
Голос за кадром: Декламируется опус 155 (Хармс Д. Собрание сочинений: В 3Т. Т. 2: Новая  Анатомия. – СПб.: Азбука, 2000. – С. 201).
На дворе стоит старуха и держит в руках большие песочные часы. Крупным планом гравюра Дюрера «Меланхолия».
- Посмотрите, - говорит старуха Окнову, - на этих часах нет стрелок.
- А на часах и не должно быть стрелок! - фыркает Окнов, - на часах должны быть глаза.
- Сейчас четверть четвёртого, - говорит старуха.
- Нужно открыть окно, - вспоминает Окнов и поспешно удаляется.
Старуха кричит ему что-то вслед.

Конец.