Миллионка

Печать князя Агуды тайный город Чжень

Синопсис

1907 год. Город Владивосток. Несколько лет назад Российская империя потерпела поражение в Цусимском сражении. В этом городе есть квартал Миллионка, где живут азиаты: китайцы, корейцы, японцы. Они занимаются торговлей, шумят, воруют и убегают. Здесь же можно встретить и русских людей, попавших в затруднительное положение. Квартал Миллионка можно назвать интернациональным. Контрабандисты разных национальностей и мастей, бандиты и даже японские шпионы чувствуют себя здесь как рыба в воде.
Однажды в этом квартале произошло необычное событие: у мадам Харуко, японки, пропало платье. В нём было спрятано донесение, которое должно было попасть к японскому шпиону. Однако корейская девочка-полукровка Си (Анастасия) украла это платье. В квартале Миллионка каждый день происходят кражи и убийства, но в этот раз пропажу заметили.
За девочкой начали охотиться русская и китайская полиция. Господин Харуко опасается, что донесение может попасть не в те руки, и начальник полиции получает большие деньги за обещание поймать преступницу.
Си решает спрятаться в подземелье. Здесь у неё открываются странные способности, и она встречает своих будущих друзей. Все, кто находится в катакомбах, получают сверхспособности, когда натыкаются на подземный город Чжень, или Чжу. Некоторые из ребят, в том числе и Си, получают доступ к священной книге народа Чжу.
Когда облава заканчивается, Си и её друзья выбираются на поверхность. На улицах царит безудержное веселье: играет музыка, в воздух летят хлопушки — Миллионка празднует китайский Новый год. Друзья Си — русские Елена и Гриша, Виктор, маленькая Ларочка, японцы Токагава, Енеко и Толи, китаянка Ся Линь — расстаются. Однако они ещё не знают, что подземелье и тайный город Чжу свяжут их на всю жизнь.
Много приключений ждёт ребят. Они будут бороться с призрачным жрецом Киданей, прятать и защищать друг друга, ухаживать за другом, когда почти смертельно заболеют, получив прививку от тайн города Чжу. Тайный, подземный город Чжу зовёт наших героев. Каждый из ребят борется против этого зова по-своему. Кто-то сдаётся, а кто-то борется. Один из героев чуть не умирает, превратившись из взрослого парня в младенца всего лишь за неделю. Елена, русская девочка, потомок рода Шуби, в минуту опасности обретает призрачные крылья и переносится в город Харбин, где, по слухам, спрятана вторая магическая книга народа Чжу.
Ребята часто спускаются в подземелье. Камень-птица указывает им путь в темноте. Однако случается непредвиденное: семью японцев в срочном порядке вынуждают вернуться домой, в Японию. Просочился слух, что в тот момент, когда шла поимка японского шпиона, Толи и Токагава были в подземелье и не помогли соотечественнику-шпиону. Си вынуждена бежать в Китай, потому что её преследуют китайские бандиты хунхузы. После этих событий тайный город Чжу становится недоступен остальным ребятам, стена перегораживает проход. Два человека — метиска Си и японец Толи — были ключами, которые открыли проход к тайному городу, теперь ребята далеко, и проход закрылся, но они вернутся! И когда это произойдёт, проход к тайному городу чжурчжэней и таинственной книге откроется снова.
Эта история произошла в конце февраля на Миллионке. Было начало нового, двадцатого века, Нового года (по китайскому календарю), нового дня. Для героев моей истории этот китайский новый год стал переломным. Но сейчас раннее утро, каждый из действующих лиц занят своим делом и не знает, что его ждёт впереди. Итак, время пошло. А время на Миллионке — это деньги. Деньги, которые просто так никто не даст и за которые убивают. На Миллионке это просто: взмах ножа или удавка на шею и…
Часть первая. Владивосток. Миллионка. Си.
Глава первая. Си.
Я украла платье у мадам Харуко. Если городовой повернёт сейчас направо, то я окажусь в участке, и концерт в театре Тао Меняно начнётся без меня. Сегодня предпоследний день китайского Нового года. Почти две недели на улицах Миллионки царит безудержное веселье. Несмотря на мороз, китайские гимнасты, фокусники и дрессировщики выступают прямо на улице. Со всех сторон звучит музыка, в воздух летят хлопушки. А запах! Этот запах ни с чем не спутаешь. Пахнет Китаем. Китаем, в котором я никогда не была.
Я так хотела стать своей на этом празднике, участвовать в нём, хотела, чтобы зрители услышали, как я пою. Но оказалось, что я выросла из своего выходного платья. А ведь ещё три месяца назад оно было мне как раз. Я расстроилась и хотела отказаться от концерта, но вдруг вспомнила про мадам Харуко и её платье.
Горничную мадам Харуко, тоже японку, сбила пролётка, слава богу, не насмерть. Я помогла бедной девушке подняться и подобрать платье, выпавшее из картонной коробки. Платье не испачкалось, а лишь чуть намокло от талого снега. Девушке было больно идти, и я помогла ей дойти до дома мадам Харуко. И даже довела её до гардеробной, где испуганная девушка, оглядываясь и причитая, повесила платье в шкаф.
Когда мы уходили из гардеробной, я с сожалением оглянулась на платье. Девушка пошла к хозяйке, а я — к выходу.
Никто не заметил, как я украла это платье.
Вчера я была уверена, что всё прошло успешно, и скоро смогу петь в нём на сцене. Но я ошиблась: меня видели, и теперь меня ищут. Похоже, сегодня вечером на концерте мне не удастся выступить. Впрочем, никто, кроме хозяина театра, этого не заметит.
Этот концерт должен был стать моим первым выходом на сцену.
Городовой свернул налево, и я ещё долго слышала звук его свистка. Но вот он растворился вдали, а я всё сидела, боясь поднять голову из своего укрытия. Моя шубка на рыбьем меху совсем не грела, и чтобы не замёрзнуть, я начала потихоньку двигаться, ища щель, в которую можно было бы спрятаться.
Как же хорошо, что я живу во Владивостоке, в районе Миллионки, где я родилась и выросла! Я знаю здесь все ходы и выходы. Сейчас, когда ещё не наступила настоящая весна, Миллионка особенно красива. Вчера выпал снег и укрыл всё, что жители Миллионки так любят выбрасывать из окон. Как только снег растает, станут видны остатки пищи и потроха забитых животных. Но сегодня, в предпоследний день нового китайского года, выпал снег, а мне нужно бежать.
Бежать через проходные дворы, спускаться в подземные лазы, подниматься на чердачные галереи… Бежать, но куда? Единственное хорошее в моей жизни — это то, что я метиска, и я своя для китайцев, японцев и, конечно, корейцев. Если плохо знаешь этот район, далеко не убежишь. Фанзы, хибары, лачуги, времянки стоят вплотную друг к другу, подпирая соседние строения и пытаясь хоть немного возвыситься над ними.
Нет, вы не подумайте, я отлично понимаю языки — и японский, и китайский, и корейский. Если не знаешь языка, то не сможешь даже позвать на помощь. Тебя не услышат. На Миллионке не действуют общепринятые законы, но очень жёстко соблюдаются свои собственные. Того, кто не соблюдает их, ожидает суровая кара, вплоть до смерти. Впрочем, тут запросто можно получить нож в бок или пулю просто так, если кто-то кому-то не понравился. Здесь не принято церемониться, и почти ежедневно в кварталах Миллионки обнаруживают по десятку, а то и гораздо более трупов, нередко зверски изуродованных, с отрезанными частями тела. Некоторые люди исчезают в трущобах навсегда.
Вот хорошая мысль! Трущобы!
Мне нужно бежать к трущобам, но я никогда не была внутри! Говорят, там так страшно… Мои подружки Енеко и Сяй-линь рассказывали мне, что подземные недра этой части города изрыты всевозможными ходами-лабиринтами, где можно надёжно схорониться от всякого преследования или же уйти тайными ходами за город и даже якобы в Китай.
О чём это я? А, вспомнила… О людях, которые меня окружают с детства, и языках, которые я хорошо понимаю… Понимать-то понимаю, а вот разговаривать… Когда я была маленькой, хунхузы увели мою маму. Моя мама… Нет, не могу я пока говорить о маме. Когда случилось то происшествие с мамой, мне было всего лишь тогда три года, и я перестала разговаривать. Через год речь вернулась ко мне, но вместе с заиканием. Заикалась я до пяти лет, пока за дело не взялась бабушка Май. Она немножко колдунья и научила меня разговаривать по-новому. Когда я чувствовала, что застряла на каком-то слоге и не могу его выговорить, я начинала петь. Я выросла. Все вокруг привыкли к моей манере разговора и не находят в ней ничего необычного. У меня много подруг. Правда, дружбу с ними я скрываю от моего отца. В детстве он колотил меня, когда заставал за беседой с моими луноликими подружками, а сейчас, когда бить меня вроде уже поздно, он ограничивается напоминанием о том, что я русская, хотя скорее это похоже на зудеж: «Ты русская, русская, русская!»
Ну хорошо, я русская. То есть, конечно, мама у меня кореянка, но отец-то русский. Мне ужасно надоели эти напоминания, но я не спорю. Русская, так русская, но чем плохо быть японкой, кореянкой или китаянкой? Тем более что мы живём все вместе, рядом, на этой самой, так презираемой моим отцом Миллионке. Мой отец, «человек не без образования», как он сам себя называет, волею судьбы заброшенный двадцать лет назад сюда, на Дальний Восток, всеми фибрами души ненавидит Миллионку и саму эту землю вместе с её жителями, трущобами, опиекурильнями.
Отец хороший человек, но есть у него маленький, по его меркам, недостаток — он игрок. Сколько раз я переминалась около фанзы, где он застревал за игрой! Шёл дождь, снег, палило солнце, а я всё стояла. Я боялась туда входить. Но час шёл за часом, и я вынуждена была браться за ручку двери. Если она была. Или поднимать тряпку, загораживающую вход в фанзу и исполняющую роль двери. Подходя к такому заведению, я уже чувствовала издалека его зло. Дышать становилось тяжело, запах отбросов и нечистот валил с ног. И всё это добро лежало прямо перед порогом фанзы, в которой находился притон. И вот решившись, я заходила внутрь. Оказалось, что то, что уловил мой нос на улице, было только цветочками, ягодки поджидали меня внутри. И эти ягодки были столь ядовиты, что я вынуждена была зажимать нос и стараться не дышать. Когда человек входил в это помещение с улицы, первое, что он видел, была темнота и грязь. Низкие потолки создавали ощущение, будто он попал в подвал.
Однако через некоторое время глаза привыкали к темноте, и человек начинал различать очертания предметов. Игроки сидели парами, а китайцы, жаждущие зрелища, наблюдали за ними с замиранием сердца.
Помещение было небольшим, и вскоре от запаха немытых тел, недостатка свежего воздуха и общей атмосферы у человека начинала кружиться голова. Но игрокам было всё равно. Они были в другом мире, и игра затягивала их всё сильнее.
В этом им помогала китайская водка под названием «Сули». Её приносили игрокам с завидной регулярностью. Порции были небольшими, чтобы игроки, следуя русской традиции, не опьянели и не начали буянить.
Брань на разных языках разносилась по помещению, пока не появлялись проигравшие. Тогда всё начиналось сначала.

Иногда моё монотонное пение останавливало драку. Но чаще нет. Мой отец вступал в конфликт с другими игроками. Сначала это были словесные перепалки, а потом... Давайте поговорим о чём-то хорошем. Например, о моём папе. Мой дорогой папа — игрок, и это одна из причин, по которой он оказался здесь, во Владивостоке, на Миллионке. В Санкт-Петербурге он потерял родовое имение, которое находилось всего в нескольких километрах от города, а также дом на Васильевском острове. В общем, он проиграл много чего! Настолько много, что остался должен и был вынужден бежать от кредиторов.
Бежал он долго и очнулся только во Владивостоке, где понял, что его забег окончен. Дальше бежать было некуда, кроме как за границу, в Китай. Отец взял с собой кое-какие сбережения, но они быстро растаяли, потому что он привык жить на широкую ногу и не собирался себе ни в чём отказывать. Когда деньги кончились, его попросили из меблированных комнат.
Сначала он ночевал на песке у моря, а потом познакомился с моей будущей мамой. Моя добрая и сердобольная мама… Но о ней мы поговорим позже, а сейчас надо бежать дальше, пока городовой не вернулся.
Дядюшка Ку машет мне, показывая, что путь свободен. Интересно, помогал бы мне дядюшка Ку и другие люди, если бы моё лицо было больше похоже на папино, а не на мамино? Наверное, помогал бы, но вряд ли так же охотно. Хотя, если присмотреться, в моём лице много славянского, но вот скулы и разрез глаз… Зато я на голову выше любой моей азиатской подружки, да и фигура у меня…
Рядом с моими подружками-одногодками я чувствую себя ужасно толстой, хотя папа говорит, что я не толстая, а дородная. Он радуется, что ростом и фигурой я пошла в бабушку, папину покойную маму. Он говорит, что если не смотреть на моё лицо, то мы с бабушкой просто двойники. Ну слава богу! Хоть в этом я угодила отцу. Сам-то отец росточком не вышел. Я уже сейчас выше его, даже не на одну, а на полторы головы, но это совсем не раздражает его. Наоборот, он гордится мной! Хотя в том, что я такая рослая, моей заслуги и нет.
Несмотря на гордость отца, от своего роста я пока получаю только неприятности. В церковно-приходской школе, в которую я перестала ходить только в прошлом году, все шишки всегда доставались мне, хотя нас училось в этой школе аж пятьдесят человек. Часто батюшка Феофан делал так: он смотрел в упор на какую-нибудь китайскую или корейскую девочку, а вызывал… меня! А я, как назло, урок по закону божьему не успела выучить.
Ну не бум-бум! Какое там домашнее задание! Допоздна ныряла! Гребешков, устриц ловила! Есть-то хочется!
А от папы с его аристократическими замашками мало чего дождешься. Так в ожидании и умрёшь с голоду. До двенадцати лет меня воспитывала бабушка Май — мама моей мамы. Когда я жила у бабушки, то хоть раз, но наедалась досыта. В остальное время моей едой было то, что я ловила в море или воровала. А когда бабушка умерла и я вернулась жить к папаше-аристократу, то тут уж мне пришлось полностью взять на себя не только своё, но и отцово пропитание. Ну да ладно! Не будем вспоминать сегодня о грустном! Сегодня великий день! Бабушка Май меня бы поняла, а вот отец не поймёт. А я и говорить ему не буду! А то как заведётся на полдня о том, что подобает и что не подобает отпрыску аристократического рода!
Сегодня я в первый раз буду петь одна перед публикой! До этого я пела только в церковном хоре. Правда, иногда солировала. При звуках моего голоса лицо батюшки Феофана смягчалось, но это никак не влияло на мои отметки. Пение пением, а закон божий надо учить! Несмотря на мою внешнюю бесшабашность, внутри я очень робкая!
В душе моей боролись два начала: одно влекло к приключениям, а другое, напротив, внушало страх. Поэтому я не решилась пойти на прослушивание, хотя оно было назначено в другом районе.
Забавно, что я боюсь центра города, а вот богатые люди и полиция, наоборот, опасаются нашего района как огня.
На Миллионке легко можно затеряться, и никто не найдёт пропавшего. Говорят, что под Миллионкой есть целый подземный город с тайными ходами и лабиринтами на многие километры.
Пожалуй, стоит отправиться в хибару, которая осталась мне от бабушки Май.
Домой с платьем не пойдёшь — начнутся наставления о чести и достоинстве. Будут расспрашивать о прошлом. Хороший у меня отец, но странный! Он, кажется, думает, что еда на столе появляется по волшебству.
Решено, не пойду домой. Надеюсь, дом бабушки не рухнет мне на голову, пока я буду мерить платье! Дом моей бабушки представлял собой лёгкое деревянное строение, в стенах которого зияли огромные щели, кое-как заделанные глиной и землёй. Крыша была покрыта хворостом, плотно прижатым слоем земли.
Пол в доме был земляной, окон и дверей не было — их заменяла циновка, служившая занавеской. Печи также не было, лишь каменное основание, на котором разводили костёр.
Жилища русских, подобные тому, в котором я сейчас живу с папой, не сильно отличались от китайских, но обычно в них были железные печи.
Если бы мы посмотрели на дом бабушки и другие дома на Миллионной улице, то могли бы сойти с ума от разнообразия их форм и цветов. На всю улицу было всего несколько каменных домов.
Я уже собиралась войти в дом бабушки, но меня остановило восклицание.

— Не входи туда, Си!
Си — это я. Вообще-то меня зовут Анастасия, но моим друзьям сложно выговаривать это имя, поэтому они сократили его до двух букв.
Моя японская подруга Енеко увидела, что я обратила на неё внимание, и поманила меня к себе. В руках у неё была сумка со школьными учебниками, а в глазах читалась тревога.
— Не ходи туда, Си, — снова сказала она.
— Почему? — машинально спросила я.
Все мои мысли были заняты тем, как я буду выглядеть в платье мадам Харуко, когда его примерю.
— Потому что мадам Харуко видела, кто украл у неё платье, и когда ты пряталась, к твоему отцу приходила полиция, и у вас был обыск! Теперь, вероятно, они придут сюда. Я слышала, что возле дома госпожи Харуко не только русская полиция, но и китайская тоже. Они, — глаза Енеко наполнились слезами, — они ругаются и обещают сурово наказать тебя, когда поймают.
— А откуда ты знаешь? — я всё ещё не до конца осознавала угрозу.
— Когда цветёт сакура, ветер разносит не только её лепестки!
Вот так всегда: вместо того чтобы сказать по-человечески — беги, Настасья, спасайся! — они завернут что-то про сакуру, божественный ветер и так далее…
Ну что ж, полетела я, как лепестки сакуры, только вот куда?
Полиция меня здесь не найдёт. Год будут искать, а не найдут! Моя Миллионка — это город в городе, где можно жить годами, не выбираясь в богатую часть города. Здесь есть всё необходимое для жизни: магазины, забегаловки, рестораны, мастерские, парикмахерские, бани, прачечные, «кабинеты» восточной медицины и обычных врачей, даже театры есть. Свежие морепродукты, провизию и контрабанду можно купить на Семёновском базаре, который сливается с Миллионкой и является убежищем для разных бандитов. Семёновский базар даёт возможность скрыться. Улочки у нас на Миллионке запутанные и кривые, и таят массу опасностей для новичка! Иногда расстояние от одной трущобы до другой такое узкое, что можно пролезть…
Да любой человек из вечно голодного населения нашего квартала, но только не Иван Петрович, наш квартальный. Взвесив всё это, я уже собралась войти в бабушкину лачугу, как вдруг Енеко заговорила:
— Господин Харуко поклялся, что поймает тебя, чего бы ему это ни стоило! — Енеко снова всхлипнула. — Уже столько денег Ивану Петровичу и его подчинённым роздано, что можно было бы купить три таких платья.
Я развернула платье и показала его Енеко, не понимая, что же такого особенного в этом платье? Я и раньше воровала, не из удовольствия, конечно, но всё же… Но никогда на меня не устраивали такую травлю! Вдруг воздух вокруг меня наполнился криками возмущения, стонами, угрозами. Казалось, что кричат со всех сторон. Я покрутила головой, пытаясь понять, что происходит. Когда я решилась спросить у Енеко, на её месте стоял сын приказчика Филька. Увидев, что я смотрю на него, Филька демонстративно встал напротив меня. Встал и загородил проход в ту щель, куда я собиралась юркнуть, если опасность станет неизбежной.
— Вот ты, Настька, какая! Там узкоглазых из домов выволокли, тебя ищут! А тебе хоть бы что!
— А зачем их выволокли? — всё ещё не понимая, что происходит, спросила я.
— Ты что, правда ничего не понимаешь?
Я покачала головой.
— Городовые разделились. Одна половина сторожит узкоглазых, вытащенных из домов, другая шмонает в их фанзах, или как они там называют свои домишки. Ищут тебя, а попутно, если что ценное в хибарах находят, то забирают себе. Как улику! Квартальный раза три его повторил, а я и запомнил! Ну чего молчишь? Гордая шибко? Сейчас твою гордость…
Я вздрогнула от крика, который донёсся рядом.
— Что будешь делать? — всё так же спокойно, почти лениво спросил Филька.
— Буду пробираться в Корейскую слободу, там у меня дальние родственники.
— Не-а, — протянул Филька.
— Чего не-а? — передразнила его я.
— Ту дорогу уже перекрыли! — ничуть не обидевшись, даже с какой-то радостью сообщил Филька.
— А если я попытаюсь скрыться через Пологую на Каторжанку? — начала паниковать я.
— И там всё перекрыто, — Филька уже забавлялся, открыто и от души.
Если бы не угроза поимки, то приказчиков сынок давно отведал бы моих кулаков. Но сегодня мне это было невыгодно. Сдержав себя, я спокойно и даже ласково спросила Фильку:
— И что же мне делать?
Свистки и крики приблизились вплотную к щели, которую загораживал Филька.
— А что ты мне дашь, если я тебе скажу?
— А что я могу тебе дать? У меня ничего нет!
— А если подумать?
Но и подумав, я не смогла вспомнить,
что же у меня есть такого ценного, что может удовлетворить жадного
Фильку. Время шло, а Филька по-прежнему мерзко улыбался, загородив собой
проход. Я начинала злиться.
— А ну-ка уйди отсюда, придурок!
— За придурка цена увеличивается вдвое!
А будешь драться, закричу, все сюда и сбегутся!
— Ну, что ты хочешь? — устало спросила я.
— Твой знаменитый гребень для волос!
— Филька, ну зачем тебе гребень? Ты же
не девчонка!
— Ты Ваньку-то не валяй! Чай не глупее я
тебя! — насупился Филька. — Продам я твой гребень и куплю себе
сапоги!
— Побойся бога, Филипп! Это же мамин гребень!
Как же я тебе его отдам?
— Ну, не хочешь мне, так полицейским отдашь! Да
они и спрашивать тебя не будут, заберут и все! Ну, отдашь
гребень? А то мне уже надоело сдерживаться! Страсть как покричать хочется!
— На, забери, Иуда! И отойди от прохода!
— А совет, что, уже не хочешь? Да
не бойся, совет бесплатный! Беги к Семёновскому ковшу, только туда
ещё дорогу не успели перекрыть, спрячься в катакомбах, пока все
не стихнет!
— Филька, знаешь, что…
— Что?
— Засунь свой совет, сам знаешь, куда! И отойди
в сторону, а то зашибу ненароком! Дура, я дура! Отдать гребень
за совет, который я сама себе могла дать!
Я бежала знакомой дорогой, но звуки свистков
и крики не отставали от меня. Сердце выскакивало из груди,
но, несмотря на это, я ускорила свой бег. Вдруг я остановилась. Опять это
платье! Подол запутался в ветвях кустарника. В горячке я абсолютно
забыла о причине моих несчастий, и вот теперь эта причина
не давала мне бежать дальше! Я дёрнула платье несколько раз, материя
трещала, но отцепляться не желала! Тогда я попыталась осторожненько
отцепить подол. Никак!
«Может оставить проклятое платье висеть здесь,
на кусте?» — с отчаяньем подумала я.
Ага, оно будет здесь спокойненько висеть, а меня будут
гнать, как зайца! Нет, уж! На моё счастье куст был хиленький,
но все-таки ужасно колючий и цепкий. Пока я ломала куст, свистки
неожиданно стихли и вскоре раздались с другой улицы.
Почему-то погоня повернула в другом направлении,
но мне все равно надо было добираться до входа в катакомбы.
С утроенной силой я приналегла на куст и, наконец, сломала его.
Но вот закон подлости, как только это произошло, платье отцепилось
от куста и лёгким облачком упало на землю. Боюсь, что когда я
поднимала платье, то совсем была с ним не почтительна. И оно мне
тут же отомстило. Когда я складывала платье, мою оцарапанную о кусты
ладонь, пронзила новая боль! В мякоть ладони впилась застёжка
от цветка, который крепился прямо над грудью. Я с огорчением
посмотрела на свою несчастную ладонь. Да, уж не везёт, так
не везёт. Хорошо ещё застёжка не оцарапала мне тело. Я представила
картину, я надеваю платье, а оно раздирает мне кожу над грудью.
Уф. Ужас, какой-то! И что это за застёжка такая,
что так царапается? А как же мадам Харуко его надевала? Или она знала
о коварном цветке и была осторожна? Ладно. С платьем
и застёжкой я разберусь, когда буду в безопасности. Осталось ещё
совсем немного. Когда я пробегала мимо японского храма Хогандзи, меня кто-то окликнул. Тихо так, почти неслышно. Это был дедушка моей подружки Енеко, он кивнул мне и поманил за собой, приглашая пройти за ним в прохладные глубины храма. Соблазн был велик, но все-таки
надо бы спрятаться получше! Не хватало ещё привести за собой
беду в дом Енеко! Поблагодарив дедушку, я побежала дальше.
Смеркалось. Если бы не это проклятое платье, я бы уже сейчас готовилась бы к концерту в гримёрной комнате у господина Тао. Ну что же, что случилось, то случилось! Сейчас главное — добраться до входа в катакомбы до наступления темноты.
Глава вторая. Сяй-Линь
— Сяй-линь, почему ты не в школе? Твой отец будет очень недоволен!
— Господин учитель сказал, что уроков больше не будет!
— Сяй-линь, ты опять обманываешь! У кого из подружек ты этому научилась? Сколько раз я тебе говорила, что тебе разрешено дружить только с русскими детьми…
— Но, мама, я говорю правду! Господин учитель пришёл очень грустный и сказал, что школу закрыли навсегда.
— И что же мы теперь будем делать… Сяй-линь, признавайся, это тебя Си подговорила? Вот паршивая полукровка! Сама не учится и другим не даёт!
— Мама, как тебе не стыдно! Ты забываешь, что я такая же полукровка, как и она!
— А вот и не стыдно! Я вчера, когда на Семёновский рынок ходила, такое про её мать слышала! А ведь правду говорят, что яблочко от яблони недалеко падает! Эта Си…
— Мама, её зовут Анастасия, а меня Мария!
— Но Сяй-линь!
— Я Мария Ивановна Петухова! И не смей меня называть своим именем! Это ты Сяй-линь, а не я!
— Но доченька, ты же знаешь, что в момент твоего рождения…
— Всё, не хочу я больше об этом слушать! А Си, если хочешь знать, вообще сегодня в школу не пришла! А господин учитель сказал, что ему очень жаль, что так получилось, но ему уже второй месяц не выплачивают зарплату, а у него жена и трое детей!
— Да, пожалуй, ты говоришь правду! Такого не придумает даже твоя Си. Ну что, будешь уже обедать? Только не вздумай отказываться от обеда! Ты и так похудела за этот месяц, как не знаю кто… Думаешь, не знаю, что ты подкармливаешь эту… Слушай, а что там за шум? Вот и к нам стучат. Боже! Да что же это такое, сейчас дверь сорвут с петель! Иду, иду!
Мать Сяй-линь успела лишь подойти к двери, а дверь уже распахнулась. Трое полицейских — двое русских, один китаец — вошли в дом. Русские говорили, китаец переводил.
Мама Сяй-линь не выдержала:
— Чжан, ты же знаешь, что я хорошо понимаю русский язык. Мой муж русский.
— Таковы правила, госпожа Сяй-линь. Но, впрочем, хорошо, что мы все здесь понимаем по-русски. Все пройдёт проще.
— Что пройдёт проще?
— Допрос вашей дочери, Марии Ивановны Петуховой, — вступил в разговор один из русских.
— Но моя дочь ни в чем не виновата! Она только что пришла из школы. В школе отменили занятия, потому что…
— А разве кто-то из нас сказал, что девочка в чем-то виновата? — вкрадчиво спросил второй полицейский. — Мы зададим ей несколько вопросов в полицейском участке и отпустим.
— А почему вы не хотите задать эти несколько вопросов здесь, при мне?
— Таковы правила, госпожа Сяй-линь. Таковы правила.
— Но что же все-таки случилось? Вы должны мне сказать! Я мать этой девочки! Скоро придёт со службы её отец, а что же я скажу ему?
— Не надо так волноваться! — вступил в разговор полицейский с вкрадчивым голосом. — К приходу господина Петухова девочка будет дома!
— Вы не можете увести мою девочку, не объяснив, что произошло!
— Таковы правила, госпожа, таковы правила, но… — начал свою мысль Вкрадчивый.
— …но из каждого правила есть исключения! — закончил китаец.
Мама девочки несколько минут постояла, осознавая сказанное, а потом покорно вздохнула и поплелась в соседнюю комнату, где у неё была спрятана в укромном месте кубышка с деньгами. В это время первый полицейский, который все время молчал и лишь неодобрительно косился в сторону коллег — вымогателей, подошёл к девочке:
— Ты, девонька, давай собирайся! Что там тебе надо надеть? Тулупчик, валенки? Давай, давай, пообедаешь потом! Поговорим с тобой и вернёшься! Ещё и каша твоя не успеет остыть!
— Дяденька, а что я такого сделала?
— Тебе все объяснят в участке. Собирайся!
Пока мама девочки доставала из потайного места деньги, мужчины вывели девочку на улицу. Задержался лишь китаец.
— Вот всё, что у меня есть! — с грустью произнесла мама девочки, вложив деньги в руку своего соотечественника.
— Не нужно мне ничего говорить! — недовольно воскликнул китаец. — За эти деньги я могу сказать только одно: «Прощай!» И, боюсь, твою девочку ты увидишь не скоро! Ну что, я пошёл?
— Нет, нет! Вот ещё! Забери всё! Только скажи, что произошло? За что наказывают мою девочку?
— Не кричи так! — поморщился Чжан. — Никто её ещё пока не наказывает! Следить надо строже за ребёнком! Если бы она дружила с моей дочерью Сунь, ничего бы не случилось, а то…
— Хватит! — воскликнула женщина. — Я дала тебе деньги! Говори, что случилось!
— Если будешь кричать, я отведу тебя в участок! — спокойно сказал китаец. — Арестую за неуважение! Ну ладно, не кричи! Расскажу. Её подружка, кореянка-полукровка Си, украла платье у мадам Харуко. Подняли на ноги всю полицию, но найти воровку не можем! Твою дочь допросят. Нам нужно знать, где скрывается Си. Хотя что тут допрашивать, и так ясно, что укрылась она где-то в катакомбах!
— А если ясно, так зачем мою девочку спрашивать?
— Так положено по закону.
Оставим Сяй-линь в полицейском участке. Ненадолго. В этих стенах ей ничего не угрожает. Тем более что начальник полиции хорошо знает отца девочки, господина Петухова. Но закон есть закон, ничего не попишешь. За сто лет процедура допроса мало изменилась. Вопросы такие же нудные и длинные. Писарь всё так же отвратительно скрипит пером и еле-еле успевает записывать.
Пятеро героев, с которыми вы пока не знакомы, эти февральским утром даже не подозревают о событиях, которые разворачиваются вокруг девочки Си. Более того, они и не подозревают о существовании этой девочки и её подружки Сяй-линь. Хотя двое из них живут на Миллионке, один на Китайской, а третий… Но остановимся пока на двоих. Гриша и Николай живут на улице Пекинской, это тоже Миллионка. Но с девочками Си и Сяй-линь они никогда не встречались. Может, в лицо и видели, но имени не знали. Не пересекались их дорожки. Да и школы были разные.
Глава третья. Гришка
— Гришка, ты слышал, сегодня утром нашли мёртвого мужчину!
— Ха, подумаешь, большое дело! У нас почти каждое утро находят мёртвых! Вчера, говорят, даже тридцать китайцев преставились!
— Да ты, дурак, дослушай! Дело в том, что это был русский! Мне Филька, сын приказчика с Семёновской, рассказал!
— Врёшь небось! Побожись!
— Вот те крест! Ты бы побольше спал! Так и царство небесное проспишь! Полдень уже, а ты только глаза продрал!
— Ты, Николка, зажрался! Живёшь с батей и мамкой и не понимаешь, что мне нужно кормить сестрёнку малолетнюю и бабку. Один я кормилец остался! Я всю ночь ловил момент, чтобы рыбу стибрить у ходи китайца!
— Гришка, ты что? Воровать нехорошо! Батюшка Феофан говорит…
— Слушай, Николка, а иди ты домой! Разбудил меня — и спасибо, а то я что-то заспался после ночной! А теперь иди, иди! Иди, тебя мамочка ждёт!
— Гришка, ну ты что, обиделся? Ну не злись! Сам знаешь, язык у меня… Сначала говорю, а потом думаю! Ну, Гришка!
— Ладно, Николка. Не злюсь. Я так устал, что даже злиться на тебя сил нет! Так что там про убитого мужика?
— Да и не мужик он вовсе, а парень молодой! Лет на пять нас с тобой старше! Руки у него отрублены! А казённая рубаха изрезана в лоскуты!
— Казённая рубаха? А он что, на службе?
— А я тебе не сказал? Филька говорил, что парень матрос.
— Ну всё, сейчас опять полиция набежит! Всю Миллионку обложат! Неделю ничего не стибришь!
— Григорий, побойся бога! Я тебе про душу убиенную, а ты про воровство!
— Поголодаешь с моё, тогда по-другому запоёшь! Когда у Соньки живот вздувается от голода, все посторонние души побоку! Слушай, Николка, а уйди-ка ты лучше сам, пока я тебя с лестницы не спустил!
— Гриш, Гриша, ну послушай! Да не толкай ты меня! На! Рви его!
— Кого?
— Рви, Григорий, мой язык! Без языка мне будет лучше! Сколько бед он принёс мне, сколько ещё принесёт!
— Слушай, иди ты к бесу вместе со своим языком! Угораздило же меня за тебя вступиться, когда те четверо манз тебя избивали!
— Так не виноват я тогда был!
— Какая разница! Прошёл бы я мимо, и жизнь моя была бы сейчас проще!
Вялую перебранку мальчишек перебил крик женщины.
— Гришенька, иди сюда! Сонюшка вся горит и что-то бормочет во сне!
Кричала бабушка Гриши. Два года назад, когда отца и мать Гриши кто-то зарезал в переулке, её парализовало. С тех пор несчастная женщина мучилась, наблюдая за тщетными потугами мальчика и не в силах ему ничем помочь. Кровать неделю назад продали, чтобы расплатиться с долгами, и поэтому Серафима Михайловна и её внучка спали на какой-то дерюжке на полу. Ночью из щелей дуло немилосердно. Бабушка, как могла, кутала внучку и прижимала к себе. Слава богу, хоть руки ей господь оставил. Но где-то посреди ночи сон сморил её, и Соня во сне перекатилась к окну, прямо под одну из самых больших щелей. Когда под утро она приползла к бабушке, старая женщина сначала ничего не поняла, а когда поняла…
— Гриша, скорее беги к доктору! Чего ты стоишь?
— Бабушка, но доктор не пойдёт к нам, потому что у нас нет денег.
— Но как же так? Сонюшка же вся горит!
— Не пойдёт доктор. Тот, который был добрым, застрелился прямо на пирсе от тоски, когда судно в Россию уходило. А новый, говорят, лютый и без денег на крыльцо своей больницы не пускает.
— Но есть же другие врачи, не один же этот изверг на всю Миллионку!
— Гриш, говорят, в Докторской слободе есть врач, который лечит бесплатно.
— Николка, не рассказывай мне сказки! Нет таких докторов, которые лечат бесплатно. Господи, где же мне денег достать? За лечение надо много денег, много и быстро!
— Гришка, ты мне не веришь, а я знаю, что такой доктор есть! У моей мамки есть сестра, а у сестры подруга, которая живёт в Матросской слободке. И вот эта подруга…
— Колька, давай покороче!
— Вот всегда ты, Гриша, так, не даёшь толком ничего рассказать! Подруга долго болела, уже стала кашлять кровью, а он её вылечил. Бесплатно. А потом женился! Вот! Я даже знаю, как этого доктора зовут и где он живёт!
— Ну и где он живёт?
— Во дворе дома Токунаго. После свадьбы они перебрались сюда, на Миллионку.
— А как его фамилия?
— Аристарх Генрихович Селедкин! Ну и чего ты смеёшься? Разве человек виноват, что…
— Я не смеюсь. Пошли! А что ты так удивляешься? Ты меня убедил! Давай, давай, одевайся! Пошли!
— Да я как-то… Мне ещё мамке надо помочь. Она уже неделю зудит, чтобы я в подпол слазил за двумя банками помидор. И батя говорил, что надо приколотить…
— Пошли, пошли! Всё достанешь, всё приколотишь… Пошли! Покажешь мне этот дом, а дальше я сам!
— Но…
— Бабушка, я пойду к доктору. Вы продержитесь чуть-чуть? Я постараюсь обернуться за полчаса! Ну, Николка, пошли! Чего ты упираешься? Это куда нам надо идти?
— К нижней части Семёновской. Там, где она прилегает к рынку. Миллионка — это квартал, который был создан специально для китайцев. Однако это не означает, что здесь живут только представители этой нации. Здесь можно встретить дома, лачуги и фанзы русских, корейцев и японцев, которые теснятся друг к другу, оставляя лишь узкие проходы, ориентироваться в которых могут только местные жители.
Давайте отправимся в путешествие по одному из дворов Миллионки, например, по адресу Семёновская, 3, где расположен дом Токунаго.
Дом № 3 по Семёновской славится своими красивыми коваными воротами, которые закрываются на ночь. Давайте вместе окунёмся в атмосферу одного из дворов этого квартала.
Войдя через ворота, вы окажетесь в длинном проходе, который выведет вас в проходной двор. Пройдя через него, вы выйдете на узкую дорожку между китайскими магазинами. Цветные фонарики на вывесках подскажут вам, что здесь можно перекусить. Впрочем, о том, что здесь есть китайские рестораны, можно догадаться и без подсказок — неповторимый аромат китайской кухни расскажет вам всё без слов. А цилиндрические фонарики, развешенные вдоль дорожки, достойны того, чтобы ими полюбоваться.
Цветовая гамма на этих фонариках — настоящее искусство. Каждый хозяин ресторана, подвешивая фонарики, передаёт посетителям определённую информацию, заложенную в цветовом сочетании рисунка.
Когда вам покажется, что вы уже прошли через двор и приближаетесь к выходу, не спешите и не прибавляйте шагу, пытаясь убежать от многоязычного шума, усиленного и отражённого конструкцией двора. Такие дворы таят в себе множество сюрпризов, и двор по Семёновской, 3 — один из них.
Продвигаясь к выходу, вы можете наткнуться на кирпичную стену другого дома и решить, что оказались в тупике и вам пора возвращаться. Не бойтесь! Это всего лишь иллюзия! Идите смело, и вы окажетесь в узком проходе, перпендикулярном тому, который вы только что покинули. А вот и сюрприз: проход, по которому вы шли, становится похож на лабиринт. С одной стороны он забит досками, через которые можно перелезть, а с другой… О, это уже становится интересно! С другой стороны вы упираетесь в здание китайского театра! Театрик двухэтажный.
Итак, вы идёте к театру, потому что, свернув направо и пройдя между торцом первого здания и фасадом театра, окажетесь ещё в одном, на этот раз более просторном, хотя и по-прежнему мрачном дворе. Теперь через подворотню из него можно выйти на улицу Пограничную…
Но нам с вами выходить никуда не надо. Наоборот, возвращаемся к началу. К железным воротам, которые ночью загораживают вход непрошеным гостям, а сейчас, днём, гостеприимно открыты.
С первого взгляда было видно, что два мальчика, которые торопливо направлялись к Семёновской, 3, были заняты серьёзным спором. Гриша настойчиво убеждал Колю поторопиться, в то время как Коля, по мере приближения к дому Токунаго, всё больше замедлял шаг.
— Колька, ты говорил об этом дворе? — спросил Гриша.
— Да, именно об этом. Но, понимаешь, Гриша, я вдруг вспомнил…
— Николка, что ты делаешь? Зачем ты поворачиваешь назад? Мне что, придётся тащить тебя за собой? Просто покажи мне квартиру этого доктора, и я пойду по своим делам. Ну, чего ты упираешься?
— Гриша, понимаешь, я…
— Всё, время на разговоры вышло. Если ты будешь продолжать в том же духе, я возьму тебя на руки, перекину через плечо и понесу. Ну что, идёшь?
— Ладно, иду. Твоя взяла.
— Ух ты, какие ворота! Нам бы такие во двор! Даже страшно мимо них проходить! Это сколько же всего на эти ворота пошло! Слушай, а этот Токунаго богатый, да?
У Гриши перехватило дыхание, он просто лишился слов, разглядывая ворота. Прошло какое-то время, прежде чем ребята всё-таки вошли во двор. Трёхэтажное здание представляло собой огромный коридор, вдоль которого тянулись крытые галереи, соединяющиеся с флигелями маленькими и узенькими мостиками. Пространство здания, обрамляющее пустоту тесного дворового колодца, было буквально пронизано множеством входов и выходов, изломанных поворотами и закоулками. Двери тёмных коридоров, собирающие в густую гроздь многочисленные и крохотные китайские квартирки, помимо внутренних площадок и лестниц, выходили на галереи.
Такая планировка позволяла жильцам быть всегда начеку: двор прекрасно просматривался, и о любом изменении обстановки немедленно становилось известно всем жильцам. Пока незваный гость поднимался по высоким лестницам и плутал по тёмным закоулкам, хозяева успевали основательно подготовиться к встрече… Так произошло и сейчас. Ребята ещё не успели подняться даже на один пролёт лестницы, а их уже окликнули.
— Эй, вы там, внизу, вы к кому идёте? Если к ходе-короеду, то опоздали! Помер он вчера!
— Нет, мы не к китайцу. Нам доктор нужен!
— Какой такой доктор? Сколько живу здесь, никакого доктора отродясь не было! Ты что, парень, сбрендил? Будет доктор здесь жить! У них своя, Докторская слобода, есть. Там, говорят, чисто! Почище, чем у нас на Миллионке и китайцев нет.
— Но как же, мне же Колька сказал… Колька, Колька, ты где? Куда спрятался?
— Если ты о мальчишке, который шёл следом за тобой, то сбег он! Ты только ногу на первую ступеньку поставил, а он сбег! Так, что ты там о докторе говорил?
Гришка был в недоумении, он не знал, что делать дальше: то ли бежать за обманщиком Колькой, то ли расспросить подробнее невидимого собеседника.
Глава четвертая. Ларочка
Помните, мы говорили о семи героях? Позвольте представить вам четвертого — маленькую девочку по имени Ларочка. Ей всего пять лет, и через несколько часов она станет пятилетней. По сравнению с другими персонажами, она совсем крошка, но у нее уже есть свой характер.
— Сегодня нашей маленькой барышне исполняется пять лет! И что же ваш отец обещал подарить вам на день именин? — спросила няня.
— Папа сказал, что отвезёт меня в театр! Я была там всего один раз, полгода назад! Надеюсь, он не поедет той дорогой, по которой мы ездили в прошлый раз, — мимо этой ужасной Миллионки! Там так воняло, что мне было плохо! А потом прямо под колёса нашего экипажа бросилась китаянка…
— Это была японка, Ларочка! — поправила няня.
— Ах, няня, какая разница, китаянка, кореянка, японка — они все на одно лицо! И музыка у них такая неприятная! У меня даже уши заболели. Я закрыла их ладошками, как сказал папа, но всё равно было слышно. Так много музыки, вся разная, и слышится отовсюду! Так напомни Семёну, чтобы вёз нас другой дорогой!
— Другой дороги нет, Ларочка!
— Тогда я не поеду! Я боюсь, няня! В прошлый раз я даже спектакль смотреть не смогла — всё вспоминала лицо той бедной китаянки!
— Японки, Ларочка! — повторила няня.
— Няня, ты не должна меня поправлять! Мне сегодня исполняется пять лет, и папа подарит мне один из своих пароходов! Я теперь буду пароходовладелицей!
— Господи, боже мой! Что за времена пошли — девочкам вместо кукол пароходы дарят! — пробормотала няня.
— Няня, что ты бормочешь? Уже пора собираться! Моё новое платье готово?
— Ещё вчера от портнихи привезли!
— А туфельки, а шляпка, а сумочка?
— Всё готово! Не волнуйся, маленькая!
— Няня, ещё сегодня я позволяю себя называть маленькой и малышкой! А завтра я уже стану большой! А во сколько я родилась?
— В шесть часов утра. Мама ваша, Елена Ивановна, царство ей небесное, так ждала вашего рождения, так ждала!
— Няня, вытри слёзы! Слышишь, папа приехал. А он не любит, когда застаёт тебя в слезах. Давай, одевай меня, я не хочу, чтобы папа задерживался из-за меня. Он мне ещё вчера говорил, что у него после спектакля важный приём в штабе флота.
— Надо же, такая маленькая барышня, а говорит такие мудреные слова! Да, когда мамы нет рядом, некому девочку научить играть в куклы!
— Няня, я не буду передавать твои слова папе, а то он тебя уволит! Как говорит папа, ты глупая, но у всякой глупости есть предел! Ну что ты плачешь? Да не скажу я ничего папе!
— Ларочка, я не от этого плачу! В этом платье и с этой причёской ты так похожа на свою маму! Я ведь нянчила ещё твою маму! Ты такая же красивая, как она! Только твоя мама была весёлой, жизнерадостной и беззаботной, а ты такая серьёзная!
— Всё, няня, хватит воспоминаний! Папа уже поднимается сюда! Папа, папа, я здесь! И я уже готова! Папа, а что случилось?
— Ничего не случилось! Маленькая моя, я поздравляю тебя с днём рождения! Вот мой подарок!
— Ты обещал меня отвезти в театр!
— Обещал? Ну, понимаешь, Лара, я не хотел тебя расстраивать, но…
— Что, но? Ты опять уезжаешь по делам? Тебя опять вызвали, а как же мой день рождения? Я…
— Лариса, перестань плакать! Никуда меня не вызвали! Сегодняшний день я освободил для тебя полностью, но… Театр, куда мы вчера собирались с тобой пойти, сгорел!
— Как сгорел?
— Ну как, как… Сгорел и всё! Что произошло на самом деле, никто не знает. И вообще это не моё дело! И не твоё тоже! Это дело полиции. Она и разберётся!
— Папочка, а разве нет других театров? Помнишь, ты меня возил…
— Я уже об этом подумал. Но и в этом театре сегодня представления не будет! Главную актрису, Полину Болеву, вчера выпороли розгами! И она вряд ли в ближайшие три дня поднимется с кровати!
— За что же её так? — тихо спросила няня. — Что же она, сердечная, такого наделала, что её розгами-то?
— Ларочка, пойди распорядись, чтобы закладывали лошадей. Ушла! Няня, это, конечно, не для ваших ушей, но если вы спрашиваете… Розгами её выдрали за злостное уклонение от медосвидетельствования.
— Это что же, она… Батюшка, куда мир катится!
— Вы правильно догадались! Она совмещала занятие проституцией с игрой в театре. Ведущая актриса! Офелию играет! Прямо в театре ее розгами и отодрали!
— Боже мой!
— Папа, — обратилась к отцу вернувшаяся Лариса, — а что же ты велел закладывать лошадей, если сам сказал, что в театр сегодня мы не поедем!
— Ларочка, есть ещё один вариант! И от тебя зависит, воспользуемся мы с тобой им или нет!
— Папочка, я согласна на всё! Ты же знаешь, как я люблю театр!
— Ну хорошо, мы с тобой поедем в китайский театр.
— Папочка, нет! Я не хочу!
— Ларочка, ну перестань плакать! Так я и знал! Мы никуда не пойдём! Успокойся! Сейчас я возьму твою любимую книжку со сказками, и мы будем читать!
— А как же моё новое платье? Его никто не увидит? Нет, папочка, я передумала! Няня, где мои сапожки и шубка? Мы едем в китайский театр!
— Ларочка, детка, ты такая смелая девочка! Ты не будешь бояться?
— Я думаю, больше никакая китайская девушка не кинется под колеса нашего экипажа!
— Японская девушка.
— Это не имеет никакого значения! Они все на одно лицо! Няня, не грусти! Я всё-всё тебе расскажу, когда вернусь!
И действительно, на этот раз никто под колеса экипажа не кидался. Не встретилось им в пути ни китайских, ни японских девушек. Но зато на спектакле присутствовали девушки и женщины всех национальностей, проживающие на Миллионке. И среди них Ларочка с удивлением узнала ту самую девушку, о которой получасом раньше говорила.
Удивительно, но Лара была уверена, что никогда больше не увидит японскую девушку, если столкнётся с ней вновь. Вот почему весёлый и красочный спектакль не мог заинтересовать девочку — её взгляд постоянно возвращался к тому месту, где сидела несчастная девушка.
Впрочем, сегодня вряд ли кто-то назвал бы её несчастной! На выбеленном, по японскому обычаю, лице горел румянец, а глаза блестели. Веер ходил ходуном, хотя в зале было совсем не жарко.
В какой-то момент девушку заслонил тощий японец в одежде разносчика воды. Он наклонился над ней и что-то спросил. Она отрицательно покачала головой, и мужчина спросил ещё более настойчиво. Девушка упрямо опустила голову. На парочку никто не обращал внимания — все были заняты спектаклем, который уже дошёл до своей кульминации. Герой на сцене взмахнул ножом и…
Зал, затихший в ожидании кровавой развязки, потряс крик Ларисы:
— Папа, он её убил!
Зрители стали снисходительно поворачиваться к Ларисе, а какая-то дородная дама сказала её отцу:
— Какая у вас кровожадная дочь! Герой ещё не убил героиню, а ваша дочь…
— Папа! Вон тот дядя убил японскую девушку! Я видела, как он наклонился над ней и стал что-то требовать. Когда она отказала ему, он зарезал её. Наклонил её голову, будто она спит, а сам сорвал с её шеи шнурок с мешочком! Папа! Он открыл мешочек, но там ничего не оказалось. Он перевернул мешочек, потряс его, а потом бросил на пол и стал топтать. Наверное, от злости и досады, что зря убил девушку. Папа, не дайте ему уйти! Вон он пробирается к выходу!
Снова вмешалась дородная дама:
— Ну и фантазия у вашей дочурки! Куда мир идёт! Что вы ей на ночь читаете? Сказку про синюю бороду? Боже мой… Какую-то девушку подняли… Кровь! Девочка сказала правду? Дайте мне что-нибудь, я умираю от страха! Ох, мне дурно!
Пятнадцатью минутами позже отец спросил у девочки:
— Лариса, как ты себя чувствуешь? Голова не кружится?
— Нет, папа, я стараюсь вспомнить всё, чтобы ничего не забыть, когда буду рассказывать всё приставу!
— Рассказывать… Ты что, собираешься ехать со мной в полицейский участок?
— А как же! Я же всё видела! Ты смотрел спектакль, а я наблюдала за девушкой! Я её узнала, это та девушка, которая бросилась под колёса нашего экипажа!
— Как же ты её узнала? Ты же говорила, что они все на одно лицо! Может, это не та девушка?
— Та, я запомнила татуировку на её щеке! Вернее, раньше я думала, что ничего не запомнила, а как увидела её в театре, так сразу вспомнила! У мужчины я видела такую же татуировку, только он всё закрывал её ухом от ушанки. Но когда он начал уговаривать девушку, та рукой задела ушанку, и шапка чуть не свалилась на землю. Мужчина тут же поправил шапку, но я-то увидела…
— Какая же ты, Лара, наблюдательная! Но к приставу я тебя не повезу. Ты мне всё расскажешь дома, а я ему перескажу с твоих слов.
— Нет, папа! Ты не запомнишь всё! А я, когда рассказываю, вспоминаю ещё больше деталей! Вот, я ещё вспомнила! Мне показалось, будто одежда, которая была на этом мужчине, не его, а чужая. Будто он ряженый!
— Ну, это уже, Лариса, ты сочиняешь!
— А вот увидишь, папочка, когда его поймают, то сам скажешь, что я была права! Как всегда!
— И в кого ты такая наблюдательная?
— Когда мне бывает скучно, а скучно мне почти всегда, я беру твой бинокль, сажусь у окна и наблюдаю, наблюдаю, пока не стемнеет или пока няня не отправит меня спать.
— Ларочка, ты не забыла, что сегодня твой день рождения? Дома тебя ждёт торт, подарки, а вечером придут гости.
— Нет, папа, не забыла. А для этой девушки день рождения никогда не наступит!
— Лариса, в конце концов, это не наше с тобой дело. Это дело японского консульства. Здесь затронута международная политика.
— Папочка, я не понимаю этих слов. Но зато я осознаю другое: я была единственной в зале, кто видел лицо убийцы той бедной девушки.
— Ну вот, ты снова об этом! Лариса, чего ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты взял меня с собой в полицию, и я рассказала там всё, что видела. А потом мы поедем домой и будем праздновать мой день рождения.
— Хорошо, твоя взяла. Поехали. Семён, поворачивай, мы направляемся в полицейское управление. Что случилось, Семён?
— Так это… Сегодня праздник у них.
— У кого?
— У азиатов этих, китайцев и корейцев.
— И что? Почему мы стоим?
— Потому что шествие у них праздничное. Неужели не слышите?
— Создаётся впечатление, что у них постоянный праздник. В любой день, когда ни проедешь мимо, всё время слышится эта пронзительная музыка. Ну хорошо, праздник. А мы-то чего встали?
— Так лошади же…
— Ты когда-нибудь научишься договаривать предложение до конца? Что лошади? О чём ты вообще говоришь?
— Не ругайтесь, барин, но лошади боятся шума. Боюсь, понесут. Барышня испугается.
— А праздник-то какой? Какой праздник?
— Юсяо какой-то. Вчера дворовая девка сказывала, что завтра последний день праздника Нового года у этих азиатов. Фонари будут красные и шарики из риса. Эта девка всё знает, её сестра замужем за китайцем.
— Слушай, Степан, а что делать-то будем? Надо же выбираться отсюда.
— Есть у меня одна задумка!
— Ну? Чего опять замолчал? Что за задумка?
— Вы возьмёте под уздцы левую лошадь, с левой стороны. А я возьму правую лошадь, с правой стороны. И так мы потихонечку их и поведём, пока не выведем в тихое место. И тогда поедем!
— Да, глубокие мысли посещают твою голову, Семён. Ну что же, давай будем претворять твой план в жизнь!
— Чего-то вы говорите? Вроде по-русски, а ничего не понятно!
— Пойдём, говорю! Ларочка, ты не забоишься посидеть в карете несколько минут одна? Я ненадолго.
— Иди, папа! Чудно как, у нас Новый год давно прошёл, а у них только…
Последних слов отец Ларисы не услышал, так как вышел уже из кареты наружу. Пройдёт несколько дней, прежде чем отец снова увидит свою дочь и услышит её голосок. А произошло вот что. Только лишь за отцом закрылась дверца кареты, как распахнулась дверь со стороны Ларисы, и две жилистые жёлтые руки схватили девочку в охапку. От неожиданности она потеряла дар речи. А когда пришла в себя и хотела крикнуть, то оказалось, что уже поздно. Одна из жёлтых рук крепко держала девочку, а другая зажимала рот. Девочка даже не успела разглядеть лицо своего похитителя. Всё начало мутиться в её глазах, потому что странная жёлтая рука с татуировкой не только зажала ей рот, но и одним из пальцев, дурно пахнущих пальцев, протолкнула круглую конфету в горло девочки. Малышка задохнулась и хотела прокашляться, но сил на это не осталось. И Лариса потеряла сознание. Она не видела, как человек в надвинутой на лицо шапке-ушанке врезался в весёлую толпу, празднующую последний новогодний вечер. Сначала никто ничего не понял, но потом кто-то из толпы заметил в руках убегающего безвольно обвисшее тело маленькой русской девочки. Послышались крики возмущения, но было уже поздно, мужчина с девочкой скрылся в проходном дворе.
Я не могу последовать за мужчиной. Не успею и просто заблужусь в проходных дворах, пронизывающих Миллионку, просто застряну в узких щелях, через которые без труда протискивается тощий и маленький мужчина. Поэтому о судьбе девочки я поведаю позже. Когда мужчина, от пальцев которого пахнет опием, выберется на более ровное место. А пока я познакомлю вас с пятым героем. Вернее, он расскажет о себе сам.
Глава пятая. Японец Толи
Меня зовут Толи, и я японец, родившийся во Владивостоке. В Японии моё имя звучит как Токагава, но мои друзья переделали его в Толи. В этой удивительной истории, которая началась в предпоследний день восточного Нового года, я играю не самую важную роль. Прежде всего, я самый старший в нашей компании — через полгода мне исполнится 15 лет.
На следующее утро после того, как всё произошло, я поссорился с дядей. Мой дядя — серьёзный человек, профессор археологии, и месяц назад он приехал из Токио, чтобы изучать историю государства Бохай, которое существовало очень давно на территории Приморской области. Дядя уже давно занимается этой темой, но, можно сказать, заочно. А теперь он решил увидеть всё своими глазами.
Мой отец держит большой магазин, дедушка слишком стар, чтобы работать, а мама и сестра Енеко сидят дома. Поэтому отец был не очень рад, когда узнал, что брат моей матери едет к нам из Токио. Как он сказал тогда: «Ещё одна гиря на мою шею!» Но дедушка и мама пристыдили отца, и больше он на эту тему не заговаривал. Вплоть до самого приезда дяди.
Наш дом находится недалеко от Миллионки, на Китайской улице, в спокойном квартале, где проживают в основном русские. В тот странный день я принёс книгу, которую мы с друзьями нашли, когда бродили по подземным ходам, пронизывающим всю Миллионку. Вернее, один лист из книги. Но я лучше расскажу всё по порядку.
Если знаешь, куда идти, где поворачивать, куда подняться и куда потом спуститься, то бродить под землёй совсем не страшно. Но мне было страшно, потому что я очень слабо ориентировался в этих подземных коридорах и шёл туда, куда направлял меня мой друг Павел своей железной рукой. Второму моему другу, Сергею, тоже было страшно, но он не подавал виду. В отличие от Павла, уроженца Миллионки, Сергей с родителями лишь недавно приехал во Владивосток из центра России. Отец Сергея был чиновником, который быстро разочаровался во всём, что ему сулили, заманивая на Дальний Восток.
Около часа мы бродили по подземелью, как вдруг мне показалось, что по моей ноге что-то ползёт. Я невольно закричал и начал стряхивать с ноги эту гадость. Паника одолела меня за секунду, я покачнулся и начал падать. Голоса Павла и Сергея отдалились. Помню, Павел просил меня успокоиться и даже попытался шлёпнуть меня по щеке. Я оттолкнул его руку и, не удержавшись, налетел на что-то твёрдое, наверное, стену. Стена неожиданно легко поддалась под моим весом, и я начал падать вниз. Это были самые страшные мгновенья в моей жизни. Пока я падал, успел попросить прощенья у всех: отца, матери, Енеко, дедушки и даже дяди, которому пока ничего плохого не сделал. Но всё-таки попросил прощения и у него.
Когда я, наконец, упал, мне показалось, что я летел очень долго, хотя Павел потом сказал, что прошло секунд двадцать пять. Ну вот, когда я, наконец, упал, то решил, что всё, я на том свете. Вокруг было темно. Ушибленная нога горела огнём, вокруг меня пылало множество красных глаз, а по рукам ползло что-то скользкое и холодное. Я завизжал.
Через несколько секунд Павел бросил вниз зажжённую и промасленную тряпку. И когда эта тряпка достигла дна и приземлилась рядом со мной, перед моими полуослепшими после полной темноты глазами предстало страшное зрелище. Вокруг меня двигались крысы, которые были размером со взрослую кошку, а по рукам и ногам ползали змеи. Впрочем, кошмарное воинство чуть-чуть отступило, когда эта дыра осветилась. Змеи сползли с моих рук, крысы попятились, но не очень далеко. Сергей и Павел что-то кричали, обещая помощь и верёвку, а крысы стали снова стягиваться вокруг меня. Ткань стала гаснуть, а я начал шарить вокруг, чтобы хоть что-то швырнуть в крысиную стаю. Наконец, под слоем земли моя рука нащупала какой-то продолговатый предмет, что-то вроде книги. Это и оказалось книгой, но книгой очень странной. Ломая ногти, я разгрёб верхний слой земли. Когда я в панике дёрнул книгу, чтобы освободить её из-под слоя земли, что-то просвистело в воздухе и больно ударило меня. В отблесках догорающей ткани я увидел то, что меня ударило, и заорал от страха ещё громче, чем раньше. Хотя несколько минут назад казалось, что громче уже кричать невозможно.
Книга была заляпана землёй и была твёрдой на ощупь. Твёрдая обложка защищала листы книги. Мой взгляд был устремлён на то, что соединяло книгу с предметом, стукнувшим меня. От книги шла цепь. Такой цепи я никогда не видел. А к цепи была прикреплена… рука. Отрубленная рука. Рука была одета в то, что когда-то было рукавом и… шевелилась. Это было ужасно. Я, конечно, не думаю, что вид целого скелета на цепочке привёл бы меня в восторг. В этом случае я бы тоже наверняка испугался, но то, что я увидел сейчас, выходило уже за пределы страха и паники.
Когда я понял, что охрип и не могу кричать, то неожиданно для себя успокоился. Тем более что крысы и змеи куда-то исчезли. Книга в моих руках вибрировала, рука на цепочке начала шевелиться, а я успокоился. Но ненадолго. Рука вдруг начала хвататься и подтягиваться за звенья цепи. Промасленная тряпица погасла, однако в этот момент к моим ногам шлёпнулась верёвка. Павел велел мне успокоиться и схватиться за конец верёвки. Я попытался выполнить то, что он приказал мне, но вдруг книга в моих руках начала неожиданно сильно трястись и вибрировать. Рука добралась до моего горла и попыталась задушить.
Волна паники вновь накрыла меня с головой, и я выронил книгу. Что-то осталось у меня в руке, но я заметил это только тогда, когда меня, брыкающегося и кричащего, подняли на поверхность. Павлу пришлось спуститься вниз, чтобы помочь мне. Как он позже рассказывал, он не видел никаких отрубленных рук, книг или крыс со змеями.
В том состоянии, в котором я находился, меня было трудно успокоить, поэтому прошло довольно много времени, прежде чем мои друзья смогли убедить меня. Я перестал повторять: «Рука… цепь… книга». Наконец, я пришёл в себя настолько, что вспомнил, что сегодня день рождения моей матери и все уже давно ждут меня, чтобы начать праздничную церемонию.
Как только я сказал об этом Павлу, мы начали медленно подниматься наверх. В какой-то момент нам послышался выстрел, который, впрочем, больше не повторился. Улица встретила нас шумом, треском, смехом и музыкой. Мы попали в самый разгар праздничного шествия. Новый китайский год достиг своей кульминации. Люди разных национальностей, среди которых были и японцы, смеялись, кричали и хлопали в ладоши в такт музыке. Поэтому на нас никто не обратил внимания.
Дойдя до условной границы Миллионки, мы расстались. Павел повернул назад, Сергей пошёл в сторону Тигровой, а я направился домой.
Подходя к дому, я уже не сомневался, что весь этот кошмар мне привиделся. Через чёрный ход я пробрался в умывальню и попытался умыться. Что-то мешало мне, и только здесь я почувствовал, что моя правая ладонь сведена судорогой. Как я ни старался, рука не желала расслабляться. Тогда я начал отгибать один палец за другим, но рука вибрировала, а пальцы были как каменные. Постепенно я успокоился, и кулак начал расслабляться. Боль была невыносимой, мышцы, сведённые в кулак, начали расслабляться, и я чуть не закричал. Но вдруг боль внезапно исчезла. Рука расслабилась, упала вдоль туловища и завибрировала. Из ладони что-то выпало. На полу умывальни лежало что-то похожее на вырванную страницу из книги. Мне не хотелось наклоняться и поднимать лист. Лист был доказательством того, что всё пережитое мной было на самом деле, а не привиделось мне. Но делать было нечего. Я поднял бумажный комок и разгладил его на первой попавшейся плоской поверхности.
Руки вибрировали. На листе была вязь иероглифов. К японским иероглифам она никакого отношения не имела, к китайским, по-моему, тоже. Да и, честно говоря, на иероглифы то, что было написано, было совсем не похоже. Устав от разыгравшихся событий, я решил разобраться с листком попозже и попытался сложить его вчетверо и засунуть в карман. Не тут-то было. Листок, распрямившийся во всю свою длину, как бы задеревенел и не желал сгибаться. Сдавшись, я схватил лист, пробрался в свою комнату и сунул его в первый попавшийся учебник. Книгу я поставил на книжную полку, на то место, где она раньше и стояла, и с чувством выполненного долга вышел в парадный зал, где меня уже ждали.
Настал вечер. Я так устал, что даже одно воспоминание о походе в подземелье вызывало у меня тошноту и сильнейшее желание закрыть глаза и спать, не просыпаясь, хотя бы дня два. Но мой дядя не знал о моём странном желании и разбудил меня рано утром. На улице было темно, вьюга трясла оконные стекла, а дядя стоял рядом с моей кроватью и настойчиво повторял моё имя. В руках у дяди была книга, в которую я вложил листок. Книга тряслась и вибрировала. Дядя был очень зол и не скрывал этого.
— Токагава! Токагава! Токагава, да проснись же! Давай, просыпайся! Открывай глаза и не притворяйся, что ещё спишь!
— Дядя, с добрым утром! Да будет с вами благополучие! Но я на самом деле ещё сплю! Что такого страшного произошло, что вы меня будите так рано? Если вы не знаете, то занятий в училище у меня не будет ещё неделю. Нас отпустили на каникулы, а теперь можно я…
— Нет. Теперь ты встанешь и объяснишь мне, что означает вот это? Ты решил меня разыграть? Меня, взрослого человека? Я давно говорил твоему отцу, что вам надо уезжать отсюда! Тебе не привили должного уважения к старшим! В этой стране вообще не знают такого понятия, как порядок и уважение! Того и гляди, скоро Енеко начнёт надо мной насмехаться!
— Дядя, что случилось? Что я такого сделал? Если я опоздал на день рождения, то уже извинился и…
— Вот что произошло! И не притворяйся, что не понимаешь, о чём речь!
— Дядя, дело в том, что я нашёл книгу. А потом её выронил, потому что…
— Что ты там бормочешь? Ты знал, что я приехал изучать документы по государству Бохай, и хотел разыграть меня этой жалкой подделкой? Да, письмена на этом листе очень напоминают письменность бохайцев, но уверяю тебя… И почему этот лист всё время трясётся? Это что, ещё одна форма издевательства надо мной? Ну что же, яблоко от яблони недалеко падает! У твоего отца не нашлось отдельной комнаты, чтобы поселить меня. И вот я делю спальню вместе с мальчишкой, а этот мальчишка…
Я проснулся в два часа ночи и ничего не мог понять! Что-то вибрировало с назойливой настойчивостью. Я пошёл впотьмах искать источник вибрации и нашёл. Вибрировала полка, на которой стояли книги, вибрировал книжный шкаф, вибрировал даже пол под шкафом. Но особенно вибрировала вот эта книга. И самое главное, когда я вытащил эту книгу, остальная вибрация прекратилась. Но зато начали вибрировать мои руки. Я открыл книгу и всё понял. Всё из-за этого листка! Ты решил разыграть меня? Устроил это представление с вибрацией с единственной целью, чтобы я нашёл этот лист и принял эту подделку за настоящую бохайскую письменность! Как ты мог?
И дядя швырнул книгу с вложенным листком на пол. И вышел.
Пол тут же начал вибрировать. Вибрация приблизилась к моей кровати, и тут я всё вспомнил. И, вскочив на ноги, я отбежал подальше от проклятого листка. Но было уже поздно. Вибрация, чуть коснувшись моих ног, тут же распространилась по всему телу. Мне вдруг стало очень хорошо! Рядом оказался стул, а то я бы сел прямо на пол. Так хорошо бывает, когда летом накупаешься в купальнях, на море, а потом лежишь под солнышком и чувствуешь, как влага испаряется под горячими лучами солнца, а ты и весь окружающий мир находитесь в гармонии. Так хорошо бывает в день твоего рождения, когда ты чувствуешь, что горячие лучи любви всей семьи сосредоточены сегодня на тебе. Так хорошо бывает… Я очнулся оттого, что вибрация прекратилась, а мои руки бережно сжимали странный листок. Как только мои руки и листок воссоединились, вибрация прекратилась. Как будто единственным желанием странного листочка было воссоединение со мной. Светало. Я сидел на стуле и, позевывая, крутил лист, не зная, что делать дальше. Спать уже не хотелось. Завтракать ещё рано. В комнату вошёл мой дядя. На его лице была написана растерянность и… Если бы я не знал своего дядю, то подумал бы, что его терзают муки совести и он хочет извиниться передо мной.
— Токагава, ты знаешь, со мной произошла странная вещь! У меня восстановилось зрение! Когда в досаде на тебя я вышел в гостиную, то подумал, что очки испачкались и их нужно протереть. Выполнив все нужные манипуляции, я снова надел очки. Но тут же почувствовал, что очки мешают мне. Тогда я вторично снял их и оглядел гостиную. Я всё видел без очков. Я понимаю, что это лишь самовнушение, но… Но, понимаешь, произошла ещё одна странная вещь. У меня прошла головная боль, которая мучила меня чуть ли не с самого приезда сюда, во Владивосток, и следом за головной болью прошло раздражение на тебя. И я вспомнил, как радовался, когда пятнадцать лет назад пришло письмо от моей сестры и я узнал, что ты родился на свет. Прости меня, Токагава, и если ты не против, я… лягу спать. Ты не против?
— Нет, дядя!
Чтобы не мешать дяде, я надел пальто и вышел на улицу. Ночью снова выпал снег, и все вокруг спали. Я с удовольствием наблюдал за восходом солнца, замёрзшим льдом в бухте и белым снегом.
Вернувшись домой, я почувствовал странное беспокойство. Мне казалось, что я должен куда-то идти, куда-то подниматься и откуда-то спускаться. Я должен был что-то делать.
В доме я услышал плач. Он доносился из комнаты моей младшей сестры Енеко. Постучав в дверь, я не услышал привычного «Войди!» и подождал несколько минут. Затем осторожно приоткрыл дверь.
Енеко, моя любимая сестра, лежала на кровати навзничь и плакала. Войдя в комнату, я растерялся. Я знал, что без приглашения входить строго запрещено, но сегодня меня это мало волновало. Всё, что я знал, — это то, что моя сестра плачет. А я, как старший брат, должен ей помочь.
— Енеко, что случилось? Почему ты плачешь? — спросил я.
Сестра лишь глубже вдавила голову в подушку и зарыдала ещё горше.
Прошло довольно много времени, прежде чем я смог выяснить, что же произошло. Наша Енеко, при всей своей внешней сдержанности и невозмутимости, очень ранимая и впечатлительная девочка. Нашей семье вообще присуща сдержанность, но Енеко переплюнула всех. Никогда не знаешь, что происходит в душе этой девчонки.
И вот сейчас она горько рыдала из-за подружки, на которую полиция устроила травлю и которая исчезла две недели назад. Облава была отвратительна и так подействовала на Енеко, что она никак не могла прийти в себя. Так я в первый раз услышал имя Си. И грустную историю кореянки-полукровки, выброшенной волей судьбы на улицу. Про отца Си, который сидел целый день и ждал, когда девочка принесёт какую-либо еду в дом. Про мать Си, которую много лет назад увели хунхузы.
Успокоив Енеко и дождавшись, пока она заснёт, я на цыпочках вышел из её комнаты. Пока я находился в её комнате, совсем рассвело, и улица наполнилась привычным шумом. Из домашней молельни вышел дедушка и укоризненно посмотрел на меня. Последний раз я заходил в эту комнатку неделю назад, когда просил у Будды помощи на экзамене. Сделав вид, что очень тороплюсь, я поспешил в столовую. После завтрака, когда дедушка решил немного поговорить, я с удивлением узнал, что дедушка тоже знает подружку Енеко и даже видел её вчера, когда она в очередной раз спасалась от погони.
Машинально одевшись, я уже совсем собрался выйти на улицу, но меня окликнул дядя. Он стоял в дверях моей комнаты и смотрел на меня. Очки он так и не надел. Непривычно было видеть его без очков, но ещё непривычнее было видеть выражение мягкости на его лице. Мягкости и недоумения. Я разделся и вернулся в комнату. Дядя смотрел на меня и молчал. Молчал и я. Наконец, дядя спросил:
— Что произошло вчера? Я заметил, что с тобой что-то не так ещё на дне рождения, но решил расспросить тебя позже. А потом забыл об этом. Так что же случилось?
— Я… Вчера… Нет, дядя, я не могу об этом вспоминать! Прошу прощения, но я не могу!
— Давай я буду задавать наводящие вопросы, а ты просто отвечай «да» или «нет». Ты вчера был в таком месте, где раньше никогда не был, верно?
— Да.
— В этом месте ты увидел что-то, что тебя очень испугало, не так ли?
— Да, да, да! Дядя, я не хочу говорить об этом! Я боюсь!
— И всё-таки тебе придётся поговорить об этом. В последний раз!
— Дядя, я принёс оттуда лист из книги, о которой ты сказал, что это подделка. Эта книга… Если ты заставишь меня говорить о ней, я убегу из дома.
— Успокойся, Токагава. Я не буду тебя заставлять. Всё, что я хотел узнать, я уже услышал от тебя. Племянник, я тебе ещё не всё сказал. Несколько лет назад на раскопках я сломал ногу. Костоправ неправильно сложил кости, и я остался хромым на всю жизнь. Теперь боли мучают меня непрерывно, особенно когда на улице такая погода, как сегодня. Вчера перед сном я был готов к боли и даже лёг пораньше спать, надеясь проспать её. Обычно это не помогает, но в этот раз… Рано утром, когда я тебя разбудил, мне было не до ноги и не до предполагаемых болей. И вот сейчас… Сейчас я обнаружил, что моя хромота прошла и угроза боли, естественно, тоже. Ты понимаешь, что это значит?
— Нет.
— Это значит, что ночью произошло что-то, что вылечило мою головную боль, мою хромоту и моё плохое зрение. Что ты на это скажешь?
— Нет, дядя! Я ничего не знаю! Ничего, ничего, ничего!
— А я думаю, что ты знаешь, только боишься сам себе признаться. Ну, отвечай, что ты принёс вчера в дом?
— Этот… Лист из книги… Там была книга, и я… Дядя, я не могу!
— Хорошо. Давай не будем больше об этом. Ответь мне лишь на последний вопрос: этот лист с письменами, похожими на бохайские, где ты его нашёл?
— Дядя, ты же говорил, что это подделка!
— Я был неправ. И всё больше склоняюсь к этой мысли.
— К какой мысли?
— Что я был неправ. А алфавит, которым исписан весь лист, подлинно бохайский. Пока ты был у Енеко, я тут кое-что сравнил. И пока могу сказать только одно: я был неправ. Так где ты нашёл этот лист?
— В подземелье. Под Миллионкой. Я ходил туда с друзьями. С русскими, Павлом и Сергеем.
— С русскими друзьями — это хорошо! А вот то, что ты пошёл туда, не предупредив никого, — это плохо. Если бы с вами что-то случилось, мы бы даже не знали, где тебя искать.
— Ну, так уж получилось…
— Как получилось, так получилось, но пообещай мне, что в следующий раз возьмёшь меня с собой.
— Следующего раза не будет. Я никогда не вернусь больше туда.
— А если я тебя попрошу об этом?
— Нет! Дядя, не заставляй меня!
— Хорошо, хорошо! Успокойся. Давай позже вернёмся к этой теме. А сейчас пойдём поприветствуем твою мать. Я слышу её голос.
— Кенрю, — обратилась моя мама к дяде, как только мы появились в дверях, — что с тобой произошло? Ты помолодел на десять лет!
— Это потому что он без очков, — сказал дедушка.
— Я думаю, дело не в этом, — засмеялась мама, — наверное, нашему Кенрю понравилась одна из девушек, приглашённых на день рождения. Не так ли, Кенрю? Давно пора!
Послушай, Токагава, — обратилась она ко мне, её чудесные глаза светились, — ты не почувствовал ночью толчки? Было что-то похожее на землетрясение! Я вскочила и хотела разбудить всех, но толчки прекратились. Ну, Токагава, что ты молчишь? Ты что-то почувствовал или нет?
Я перевёл взгляд на дядю. Он внимательно посмотрел на меня, а затем покачал головой.
— Нет, мама, я ничего не почувствовал, — ответил я.
— Сегодня воистину день чудес, — засмеялась она, — ты, Токагава, говоришь сегодня нормальным голосом! Где-то вчера на прогулке ты потерял свой голос. Когда ты вчера пришёл и говорил еле слышно, я подумала, что это надолго, недели на две. А сегодня всё в порядке! Ты заметил, отец? — обратилась она к дедушке.
— Да, Кан-ин, я заметил! — ответил дедушка. — А скажи, Кан-ин, как ты себя сегодня чувствуешь? Я слышал, ты опять кашляла всю ночь. Этот город буквально убивает тебя!
— Нет, нет, отец! Тебе показалось! Сегодня я кашляла гораздо меньше! А как только началось землетрясение, кашель прекратился совсем!
В это время вошла Енеко, хмурая и молчаливая. Дедушка и мама попытались её разговорить, но у них ничего не вышло, и они взялись за её воспитание. Я попытался выскользнуть из дома, но был остановлен восклицанием дяди.
— Подожди, Токагава, я пойду с тобой!
— Дядя, — от испуга я даже икнул, — я не пойду туда! Я не хочу идти туда! Я просто хотел подышать чуть-чуть свежим воздухом.
— Хорошо, Токагава, иди, гуляй! Просто я подумал, что никогда не гулял вместе с тобой! А ведь ты родился в этом городе и можешь показать мне самые красивые места! Судя по рассказам Кан-ин, здесь огромное количество красивых мест. Ну, возьмёшь меня с собой? У меня сегодня как раз выходной день.
— Конечно, дядя. Куда пойдём?
— Может быть, ты отведёшь меня в тот район, где был вчера? На эту… тысяченку!
— Миллионку?
— Да, на Миллионку.
— Дядя, Миллионка — это опасный район. Тебя могут среди бела дня убить только за то, что ты кому-то не понравился. За просто так! Тем более после позапрошлогодних событий.
— Племянник, тогда мне непонятно одно! Куда смотрят твои родители? И почему отпускают тебя в такое опасное место?
— Дядя, но я же не один туда хожу, а с друзьями. И потом, я же мальчишка, на меня никто и внимания не обратит, а ты взрослый и одеваешься ты… Ну, в общем, не так, как одеваются на Миллионке.
— То есть, если я оденусь по моде этой Миллионки, ты возьмёшь меня с собой?
— Дядя, не хочешь же ты сказать…
— Да, Токагава, именно это я и хочу сказать. Сегодня после обеда мы с тобой совершим экскурсию по Миллионке.
— Но, дядя!
— Племянник, ты можешь сделать это для меня?
— Хорошо, дядя, а можно мне взять с собой друзей?
— Да. Я думаю, так будет даже лучше. Это те ребята, о которых ты рассказывал? Те, русские?
— Да, это они. Павел и Сергей.
— Значит, решено. А теперь, дорогой племянник, давай прогуляемся по магазинам. Ты расскажешь мне, что носят сейчас во Владивостоке. Я и не подозревал, насколько сильно мужская мода здесь отличается от моды в Токио.
— Что ты, дядя, — рассмеялся мальчик, — какая там мода! Валенки, тулуп и ушанка — и никто не отличит тебя от местного жителя!
— Эх, Токагава, — вздохнул Кенрю, — если бы всё было так просто!
После прогулки по магазинам дядя и Толи сели на лавочку, и Кенрю сказал: — Я сейчас тебе кое-что расскажу, а ты слушай внимательно. Когда я закончу свой рассказ, ты поймешь, почему твоя вчерашняя находка так взволновала меня! Я уже давно интересуюсь историей Бохая и даже написал научную работу на эту тему. Однако я не считаю себя экспертом в этой области.
Сегодня я хочу поделиться с вами своими знаниями о истории Бохая.
Территория Приморского края и Маньчжурии всегда привлекала завоевателей. Я начну свой рассказ с древнего племени Мохэ, которое жило в этих краях. Это были тунгусские племена, известные своей храбростью и умением выживать в суровых условиях.
Чтобы противостоять захватчикам, Мохэ объединились и создали государство Бохай. Они построили дороги, города, храмы и дворцы, что свидетельствует об их образованности и высоком уровне культуры. Это отмечали не только соседи — японцы, китайцы и корейцы, но и правительства других стран.
Однако объединение спасло бохайцев лишь на время. Мирная жизнь продолжалась всего несколько веков, пока не пришла сила, которая разрушила Бохай. Это были кидани.
После этого народы, жившие на территории Бохая, стали называться чжурчжэни. Они осознали, что нужно быть готовыми к новым вызовам, и окружили свои города и порты укреплениями. Так появилась Золотая империя.
Но монголы вторглись в Золотую империю, и после долгих войн большая часть государства была уничтожена. Только чжурчжэни продолжали сопротивляться.
В XVII–XVIII веках русские достигли берегов Тихого океана, открыв новый этап в истории Дальнего Востока. Появились поселения, города, развивались сельское хозяйство, промышленность и торговля. Русские начали строить крепости для защиты своих владений.
Так возник город Владивосток. Не заметили ли вы в этой истории чего-то необычного?
— Нет, — ответил я.
— Это потому, что вы впервые слышите об этой истории. Вам сложно понять её сразу. Даже в упрощённом виде она сложна для восприятия.
А меня поразил этот народ, его воля к жизни и упорство. Бохайцев и чжурчжэней сжигали, убивали и уничтожали, но они возрождались снова и снова.
Теперь мне всё стало ясно. Но мне нужна ваша помощь.
— Чем я могу помочь?
— Расскажи, откуда у тебя лист. Не бойся. Я с тобой.
— Хорошо.
— Ты обещал отвести меня на Миллионку. Расскажи мне историю, пока мы идём.
— У меня есть два друга: Павел и Сергей. Мы собирались спуститься в катакомбы.
Мы шли по лабиринтам дворов и проходов мимо опиекурилен, банковок, домов терпимости, фабрики фальшивых денег и пункта скупки краденого.
Я спросил название улицы. Павел спросил китайца. Тот ответил, что улица называется «Двор, где на кривизне верхней части дерева повесился хозяин Ван».
— А также есть двор к югу от того, где повесился хозяин Ван, и ещё один — к востоку.
— Всё, всё, всё! Токагава, остановись, пожалуйста! Мне всё понятно про дворы на Миллионке, но хотелось бы услышать подробности о том месте, где ты нашёл лист.
— Но, дядя, я же тебе об этом и рассказываю! Павел сказал, что если долго идти по этому подземному ходу, то можно, ни разу не выбираясь на поверхность, выйти за город и даже добраться до Китая! Ты представляешь, дядя, этим ходом можно дойти до Китая!
— Можно, Токагава, наверное, можно. Только нам с тобой Китай не нужен, что мы там будем делать? Давай лучше сразу вернёмся в Японию, на родину твоих предков. До Японии ход нас не доведёт?
— Дядя, я понимаю и ценю ваш юмор, но что мне делать дальше? Рассказывать или нет? Я не смею продолжать, если вам стала неинтересна моя история или вы в неё не верите!
— Прости, мальчик мой, я увлёкся! Конечно, рассказывай! Я не буду больше перебивать!
— Хорошо, дядя, если вы готовы слушать, то я продолжу своё повествование! Дядя, что с вами?
— Подожди, племянник, ты не слышал этого?
— Чего?
— Ты не слышал, как нас зовёт твоя мама?
— Да, слышал. Но думал, что показалось. Мы уже очень далеко от дома.
— Да, наверное, показалось. Человеческие уши не способны слышать зов на таком расстоянии. Ну вот опять! Я отчётливо слышу, как твой отец ругает Енеко!
— Да, дядя, я тоже это слышу! Дядя, мы заболели?
— Нет, не думаю. Ну всё, слава богу, что наваждение прошло! Я больше ничего не слышу, а ты?
— И я не слышу.
— Ну, продолжай, племянник, рассказывай свою историю! Ты остановился на том...
— Я остановился на том... Дядя, мне плохо! У меня кружится голова! И всё тело вибрирует! Дядя, я хочу домой!
— Что, что с тобой, Токагава?
— Мне надо домой! Домоправительница вздумала заняться уборкой!
— Токагава, о чем ты говоришь?
— Дядя, я вижу это! Она протирала пыль и уронила на пол книгу с листком внутри. Книга и листок полетели в разные стороны.
— Токагава, почему ты весь трясёшься? У тебя озноб?
— Нет, дядя, мне уже лучше! Домоправительница хотела выбросить лист в мешок с мусором, попыталась его согнуть, — мальчик зябко передёрнул плечами, — но когда у неё ничего не получилось, решила вложить его снова в книгу, а книгу положить на место. Уф! Лист в безопасности!
— Токагава, и как мне понимать то, что ты мне сейчас наговорил? Может, вернёмся домой?
— Нет, зачем? Уже всё в порядке! Мы рядом с домом Павла. Ещё две-три минуты, и мы будем на месте.
— Подожди, Токагава, я хочу кое-что рассмотреть. Здесь что-то написано. Написано на разных языках. Вот и на японском языке, кстати, тоже. О, это интересно! Через полчаса здесь начнутся крысиные бои. Принимаются ставки. Токагава, подожди меня, куда ты побежал?
— Дядя, я ненавижу крыс! В том месте, где я нашёл лист, были полчища крыс. Наверное, целый миллион или миллиард!
— С крысами всё понятно! А петухов ты тоже боишься?
— Нет, конечно.
— А тараканов?
— Дядя, вы опять шутите?
— Нет, я серьёзно! Вот в этом балаганчике начнётся сейчас петушиный бой, а рядом тараканьи бега. Что бы ты хотел посмотреть?
— Дядя, если вы не против, я хотел бы продолжить наш путь. Вот ворота во двор, где живёт Павел.
— А этот… Павиел...
— Павел, дядя. Его зовут Павел.
— Этот Па-ве-л… Как легко тебе даётся выговаривание этих мудрёных русских имён, и как тяжело мне. Этот Павел, он не удивится, что ты привёл меня с собой?
— Думаю, что нет. Ну вот мы и на месте. Дядя, пожалуйста, сдвиньте вот этот кирпич! А то у меня не хватает сил. Вот так! Павел такой выдумщик! Когда поворачивается этот кирпич, в жестяную трубу летят мелкие камни. Павел слышит это из своей квартиры и понимает, что пришли свои. Это он придумал!
— Надо же, мне всё больше и больше нравится твой друг, хоть я его ещё и не видел. Смотри-ка, кирпич встал на место. Что, ещё раз сдвинуть его?
— Да нет, всегда хватало одного раза! Может, его нет дома? Дядя, вы не против, если я просто покричу ему?
— Я не против. Но, бедный мальчик, как же ты далёк от культуры своих предков. Разве в Японии мальчик из порядочной семьи позволил бы себе такое? Стоять и кричать под окнами!
— Дядя, его наверняка нет дома. Иначе он бы уже появился.
— Токагава, а не проще ли пойти и постучать в ту дверь, за которой он живёт?
— Мне это ни разу не приходило в голову. Он никогда не приглашал меня к себе. А я не хожу никуда без приглашения.
— Я рад, что хоть это Кан-ин тебе привила. Понимаешь, Токагава, я… Слушай, а почему вдруг стало так шумно?
— Дядя, сегодня последний день китайского нового года. Вероятно, такой шум из-за того, что все веселятся. Это начинается праздничное шествие! Дядя, пойдём, посмотрим!
— Что, я, праздников не видел?
— Такого, дядя, я уверен, ты не видел! Ну, пойдём!
— А как же твой друг?
— Он, наверное, где-то там! Он так любит праздники! А сегодня праздник Юаньсяо, праздник фонарей! Дядя, посмотри, сколько фонарей украшают дома и улицу! Они все разноцветные! А когда настанет вечер и все фонарики зажгутся, вся Миллионка станет такой красивой!
— Токагава, на родине твоих предков тоже празднуют новый год, и… Племянник, что это ты купил у этого грязного китайца?
— Дядя, это круглые шарики из рисовой муки. У них разные начинки. У меня начинка сладкая. Если хочешь, дядя, я куплю тебе тоже рисовый шарик, и ты скажешь, какая у него начинка.
— Нет, Токагава, не надо мне покупать рисовый шарик.
— Один китаец в прошлом году рассказывал мне, что шарики символизируют полную луну, как знак единения всех членов семьи и полного благополучия семьи.
— Ты понимаешь по-китайски?
— Немножко. Но этот китаец говорил по-русски. Так вот, он рассказывал, что у них в Китае отмечают этот праздник в семейном кругу, любуясь полной луной и красочным зрелищем горящих фонарей. Этот китаец родился здесь, во Владивостоке, прямо как я. Скоро стемнеет, и в небо полетят хлопушки и фейерверки.
— Боже мой, какой шум! Зачем так много музыки?
— Дядя, сегодня на улицу вышли все китайские оркестры. Но я не договорил. Родители того китайца уже умерли, а он продолжает жить по тем законам, по которым живут на родине его предков, и чтит обычаи и праздники.
— Оказывается, ты у нас общительный мальчик. Ну, что тебе ещё рассказал этот китаец?
— Вглядитесь в эти фонари. Когда стемнеет, на них выступят загадки и ребусы, и мы сможем их разгадать. И ещё, есть Юаньсяо, в которых не сладкая начинка, а предсказание будущего. Дядя, ты хочешь узнать своё будущее?
— Нет, я не верю в предсказания!
— А я хочу! Подожди, я вижу знакомого китайца. Ван, вы продадите мне рисовый шарик с предсказанием?
— Конечно, мой господин! Я продам его вам и вашему спутнику.
— Это мой дядя, он не хочет предсказание.
— Он только так думает, а на самом деле ему просто необходим Юаньсяо с предсказанием.
— Но мой дядя не повторяет дважды. И он не верит в предсказания.
— Мой господин! Я продам вам два шарика по цене одного. Возьмите Юаньсяо, не пожалеете!
— Хорошо. В конце концов, дяде совсем не обязательно знать, что один из шариков для него. Может быть, я решил купить оба шарика для себя.
— Племянник, я тоже хочу знать, о чем ты так долго говоришь с этим китайцем! И вообще, это неприлично, когда двое говорят, а третий не понимает, о чём они.
— Прости меня, дядя. Я уже закончил разговор с китайцем. Теперь, если ты не против, я хотел бы рассмотреть, что лежит внутри шарика.
— Хорошо, мой мальчик. Сейчас мы дадим отдых нашим уставшим ногам. Судя по иероглифам на этом доме, мы можем зайти сюда и перекусить. Я давно хотел попробовать китайскую водку.
— О нет, дядя! Только не это!
— У тебя есть возражения?
— Нет, дядя, что ты? Кто я такой, чтобы возражать старшим? Просто однажды летом нам с Павлом довелось увидеть, в каких ужасающих условиях китайцы изготавливают пиво и водку. А когда мы увидели сам процесс, у нас закружилась голова и подступила рвота.
— Ну ладно, ладно. Убедил. Не буду брать. Но против саке ты, по крайней мере, не возражаешь?
— Дядя, ты взрослый человек. И тебе совсем не обязательно советоваться со мной в таком деле. Ты закажи себе то, что считаешь правильным, а я пока прочитаю то, что сулит будущее. Дядя, ты был прав, в моем Юаньсяо написана какая-то чепуха.
«Сложи головоломку!» — было написано в Юаньсяо.
— Какую головоломку я должен сложить? — разозлился мальчик. — А может, это не моё Юаньсяо, а дядино, и предсказание предназначается ему? А ну-ка, открою второй рисовый шарик. Что здесь написано? Фу, тоже какая-то чепуха, да ещё стихами: «Мёртвый вещь свою искал, а живой её забрал. Пусть живой её вернёт, и мертвец тогда заснёт. Мёртвый отдаст свою жизнь, а живой свою смерть. Этот клад бесценен. Открой его и…».
— Токагава, ну-ка покажи, в чем я там был прав?
— Ты был прав в том, что нельзя было читать эту чепуху! Тут написано про мёртвого, который отдаст свою жизнь, если взамен живой отдаст ему свою смерть!
— Ну-ка, ну-ка, что-то это мне… Племянник, ты не мог бы одолжить мне эти бумажки?
— А я хотел их выбросить! Дядя Кенрю, ты же говорил, что предсказаниям верить нельзя!
— Токагава, то, что я говорил, остаётся в силе! Я просто прошу не выбрасывать эти грязные листки, а отдать мне! Кстати, а как ты прочитал то, что там написано? Ты что, умеешь читать по-китайски?
— Нет, дядя, предсказание написано на четырёх языках: русском, китайском, японском и корейском.
— Странно, неужели у кого-то так много времени, чтобы сидеть и писать предсказания на разных языках? И, более того, надо же все эти языки знать, прежде чем все это написать!
— Мой господин чем-то недоволен? — рядом со столиком материализовался китаец, продавший Юаньсяо. — Господину не нравятся предсказания? Пусть господин не обижается, я дам бесплатно два новых Юаньсяо с предсказаниями.
— Токагава, что говорит этот китаец?
— Он предлагает заменить старые предсказания на новые. И очень боится того, что ты недоволен предыдущими предсказаниями!
— Скажи ему, что я всем доволен. Я не сержусь на него, меня просто мучает любопытство, где он научился писать на четырёх языках.
— Дядя, китаец не понимает ваш вопрос.
— Спроси его, кто писал эти предсказания?
— Он говорит, что сам и писал!
— Тогда спроси его, на каком языке написаны предсказания?
— Он говорит, что на китайском!
— Токагава, меня уже утомил этот старый китайский врун! На, покажи ему эти замызганные бумажки!
— Дядя, китаец говорит, что не писал такого. Такого предсказания не было в его Юаньсяо. Он говорит, что мы что-то перепутали! Кроме китайского, он не пишет ни на каком языке. Он может говорить на китайском и русском, понимает корейский, но писать может только иероглифами!
— Знаешь что, Токагава, у меня пропало всякое настроение, и я не буду ждать, пока мне принесут саке. На, дай этому вруну монетку, и пошли отсюда. Пора нам найти твоего друга Павла.
— Да вон же он! Только он, похоже, за кем-то гонится! И этот кто-то… — Токагава вытянул ногу, и человек, за которым гнался Павел, споткнулся и упал. — Этот кто-то… Девчонка? А так сразу и не разберёшь! Грязная какая-то, и одежда явно не ее! Размера на четыре больше!
— А, попалась! Спасибо, Толи! Я за этой лахудрой бегу уже минут десять! У меня захоронка в катакомбах, а она хотела меня обокрасть!
— Врёшь! — неожиданно высоким и певучим голосом проговорила крупная и рослая девочка. — Ничего я у тебя не крала!
Слово «крала» она произнесла на высоких нотах, и звук был настолько чистым и пронзительным, что перекрыл гул ближайшего оркестра. Вокруг них образовался небольшой пятачок тишины, на который начали собираться любопытные прохожие.
— Не крала, говоришь? А почему я тебя обнаружил рядом с моей захорон… — Павел не договорил, увидев, как один из прохожих почти вплотную приблизился к спорящим. — В общем, сама ты врёшь!
— Не вру я! — пропела девочка. — Батюшка Феофан говорит, что врать — большой грех! И я не вру, даже когда очень хочется!
— Токагава, — обратился дядя к остолбеневшему племяннику, — посоветуй молодым людям выяснять отношения где-нибудь в более тихом месте. Посмотри, каким любопытством горят глаза зевак! Тем более что где-то рядом представители закона. Звук полицейского свистка ни с чем не спутаешь. Он звучит одинаково и в Японии, и в России.
— Павел, — проговорил вышедший из столбняка Токагава, — пойдём куда-нибудь, где не так много народу, и всё выясним! Да, познакомься, это мой дядя Кенрю! Я тебе про него рассказывал!
— Прибить бы эту воровку, а не выяснять! Что тут выяснять, убегала, значит, виновата!
— И всё-таки, Павел, давай куда-нибудь отойдём.
— Хорошо. Пошли к Семёновскому покосу, там много укромных уголков. Там и поговорим!
— А что ты будешь делать с девчонкой? Верёвкой к себе привяжешь?
— Эй, ты, убегайка! Пойдёшь сама или действительно тебя привязать?
— Пойду сама!
— А ты разговаривать нормально не можешь? Ну, без пения этого?
— Не могу! Скажи, куда мы идём?
— Ты что, ещё и глухая? Я же сказал, к Семёновскому покосу!
— Я не глухая! Я просто…
— Что просто? Толи, что же ты стоишь? Пойдём с нами! И дядю своего возьми, если он не против!
— Нет, дядя не против. Мы и пришли сюда, чтобы встретиться с тобой! Но тебя не было дома.
— А я как раз в подземелье был. Хотел найти то место, где мы были вчера. Хотел сам, в спокойной обстановке, посмотреть, что же тебя так напугало!
— И что, нашёл?
— Нет. В таких случаях говорят: «Чёрт по кругу водит!» Вроде по меткам вот-вот выйду, ан нет, не то место.
— Токагава, — вступил в разговор дядя, — ты не забыл, что мне тоже очень интересно, о чём вы говорите!
— Прости, дядя, — спохватился мальчик, — я сейчас всё переведу! Дело в том…
Пока мальчик переводит дяде всё вышесказанное Павлом, прислушаемся к тому, о чём говорит сам Павел с девочкой.
— Если ты не крала, так чего же убегала?
— Я украла, но не у тебя. Вот и убегала.
— Что-то я не понимаю. Если украла не у меня, то зачем убегала от меня?
— Что же тут непонятного? Я подумала, что ты один из тех, кто меня ищет!
— А зачем сидела около моей захоронки?
— Да не знала я про твою захоронку! Я просто спряталась в катакомбах и сидела там две недели. Или около того.
— Голодная?
— Да. Последние три дня я ничего не ела.
— А что у тебя за пазухой?
— То, что я украла.
— А что ты украла?
— Платье у мадам Харуко.
— А зачем?
— Ты издеваешься, что ли? Я еле языком ворочаю, а ты вопросы глупые задаёшь!
— Но-но, поговори мне ещё! Что-то ты темнишь! Если пряталась, то почему не ушла вглубь катакомб? Почему сидела почти у самого входа?
— А вот и потому что!
— Почему, потому что?
— Да я тебе скажу, а ты потом, как все мальчишки, трусихой будешь меня обзывать!
— Не буду. Говори.
— Я… Побоялась идти в глубь катакомб. Там так страшно.
— Ничего страшного там нет. Там даже безопаснее, чем наверху.
— Если ты такой смелый, что же ты захоронку почти у самого входа спрятал?
— Да потому что люди обычно ищут спрятанное где-то в глубине, и им в голову не приходит, что лучше всего всё прятать на виду.
— Павел, — вмешался в разговор Токагава, — дядя спрашивает, видел ли ты книгу, когда вытаскивал меня из провала?
— Я же уже говорил тебе, — досадливо отмахнулся Павел, — не было там никаких книг, а также змей и крыс! Ничего не было.
— Не злись, Павел! — примирительно сказал Токагава. — Сейчас не я спрашиваю, а дядя. Я просто перевожу!
Я не злюсь на тебя, а на себя! Я опытный проводник и знаю, как вести людей через катакомбы. Но сейчас я не могу найти свежий вход, который должен быть заметен издалека.
— Понятно, — ответил Токагава. — Мой дядя предлагает сходить туда ещё раз. Он считает, что, возможно, когда я буду рядом, ты что-то вспомнишь.
— Чепуха! Ну при чём здесь ты? Ты же понимаешь, что… Ой, девчонка упала в обморок! Эй, ты, воровка! Очнись! Вот незадача, даже имени её не знаю!
— Что с ней?
— Обморок, наверное, от голода.
— Мой дядя знает способ, как привести девочку в сознание! Он археолог и часто в экспедициях…
— Толи, кончай разливаться соловьём. Я верю, верю, пускай делает то, что может.
— Дядя сказал, что ему нужна вода. Тут есть вода?
— Сколько угодно! Тут же раньше были болота. Сейчас принесу.
— Токагава, — обратился дядя к племяннику, — на самом деле, никакая вода мне не нужна. Я могу привести её в чувство сию секунду. Я знаю несколько точек на теле, но… На самом деле, я хотел с тобой посоветоваться. Ты доверяешь этому мальчику?
— Странный вопрос. Я дружу с ним уже три года, и он никогда… А что случилось?
— Да ничего не случилось. Посмотри, вон твой друг несёт воду. Сейчас вернём девочку в мир говорящих, вернее поющих. Ну вот и всё. Как ты себя чувствуешь, девочка?
— Я не понимаю. Речь очень быстрая. Мальчик, о чём спрашивает этот японец?
— Он спрашивает, как ты себя чувствуешь.
— Уже лучше. Только есть очень хочется.
— Будет тебе еда. А кстати, как тебя зовут? Пора бы нам уже познакомиться! Меня зовут Павел.
— А меня Анастасия, или просто Си. Так меня называют все подружки и друзья.
— Хорошо. Пусть будет Си. А теперь я познакомлю тебя с этими двумя. Это Токагава, мы называем его Толи. Его имя тоже сокращено. А это его дядя. Токагава, это Анастасия, или просто, как она говорит, Си.
— Я тебя знаю, — улыбнулся Токагава. — Ты подружка моей сестры Енеко. Ещё сегодня утром Енеко плакала, вспоминая, как тяжело тебе пришлось в жизни. Кстати, она мне рассказала про то, как за тобой гналась полиция. Павел, — обратился он к другу, — всё, что она рассказывала, про кражу и про полицию, правда. Енеко всё видела. А мой дедушка даже пытался ей помочь.
— Да верю я, верю! Меня сейчас заботит другое, чем её накормить? Дома у меня есть кое-какая еда. Но боюсь, до моего дома она просто не дойдёт. Она потеряла много сил, когда убегала.
— Павел, ты слышал это?
— Что? Я ничего не слышу.
— Свисток квартального.
— Опять полиция, — простонала Си. — У меня больше нет сил бежать.
— Да вы что, какая полиция? Я ничего не слышу.
— А я слышу, и дядя мой слышит. И Си… теперь тоже слышит. Дядя, я понял! Скажи, когда ты приводил её в себя, ты ощущал вибрацию?
— Мне было не до того, но, кажется, ощущал.
— Слушай, кроме свистков полиции, я ещё явственно слышу лай собак. Не пора ли нам где-то спрятать девочку?
— Павел, — прислушиваясь к звукам и останавливаясь после каждого слова, сказал Толи, — судя по всему, полиция опять вышла на след Анастасии, нам нужно её спрятать. Не понимаю, почему ты не слышишь свистков и лая собак.
— Вы все с ума сошли? Ну да ладно, сейчас не время разбираться в этих проблемах. Здесь где-то рядом должен быть ещё один вход в подземелье.
— О нет! Только не это! Я не хочу туда! Там холодно и страшно!
— Но, Си! У нас нет другого выхода. Или ты хочешь в полицейский участок?
— Нет, я согласна. Вот сейчас, только заставлю себя подняться на ноги.
— Си! Мой дядя тебя понесёт.
— О нет. Я сама. Вот сейчас…
— Чего ты боишься? Это же дядя твоей подружки Енеко.
— Я не боюсь. Мне просто… Мне стыдно. Я такая грязная!
— Си, мой дядя археолог. Он…
— Всё, — вмешался Павел, — кончайте болтать. Теперь даже я слышу лай собак. Идите за мной. А ты, Си, если хочешь встретить следующее утро на свободе, а не в каталажке, слушай, что тебе говорят, и не возражай!
Лаз в катакомбы нашёлся быстро. Но ещё быстрее шли по следу собаки. Одна из собак, вырвавшись вперёд, подбежала к Си и кинулась на девочку. Девочка испугалась, руки её взметнулись к лицу. Одна из рук задела морду собаки. Этого оказалось достаточно, чтобы собака успокоилась и дружелюбно заскулила, помахивая хвостом. Кенрю, опустивший было девочку на землю, снова подхватил её на руки. Собака снова заскулила, но теперь от горя, что её новую хозяйку уносят, но пуститься следом за людьми не решилась. Постояв несколько секунд на месте, она развернулась и потрусила к людям и к стае поисковых собак, которые были уже совсем близко.
— Что, Пушок, нашёл преступницу? — спросил один из городовых, участвовавших в розыске. — Если нашёл, то где она? Я не вижу её! Где твоя хваленая собачья хватка? Где девчонка? Я тебя спрашиваю, тупая псина?
— Что ты к собаке пристал? — вступил в разговор другой полицейский. — Нет девчонки здесь. Иначе Пушок ее обязательно нашёл бы. Ты же знаешь, что это лучшая поисковая собака.
— Эх, незадача, не видать нам вознаграждения господина Харуко как своих ушей. А я уже квартальному надзирателю отрапортовал, что девчонка у нас.
— Ну что же, пора идти! Давайте поищем в других местах. Может быть, она вернулась к отцу или прячется в доме бабушки. А ещё лучше, если мы разделимся: ты будешь искать на Миллионке, а я с Пушком отправлюсь в Корейскую слободу. Сын приказчика, Филипп, говорил, что там живут её родственники.
— Ишь, какой хитрый! Мне всю Миллионку, а ему только слободку! Нет, я так не согласен! Давай по-честному!
— Хорошо, давай наоборот. Тебе — слободку, а мне — Миллионку.
— Что-то ты легко согласился. В чём тут подвох?
— Всё, Гаврила, хватит торговаться. Мне всё равно. Что на Миллионке, что в Корейской слободке — чёрт ногу сломит. Решай быстрее, а то собаки уже застоялись.
— Ишь ты, хитрый какой! Быстро! А если я продешевлю? Не люблю я быстро. Потом буду себя корить, что продешевил!
— Это что тебе, Семёновский рынок, что ли? Продешевить он боится! Иди на рынок, там и торгуйся!
— Ну ладно, Василий, не шуми! Мне-то что, старшим по поимке назначен ты. С тебя и спрос. Что-то Пушок неспокоен! Что, псина, профукали мы премию? Ладно, Василий, давай разделимся. Я пошёл в слободку, а ты... Нет, слушай, что-то с Пушком явно не в порядке! Что-то он трясётся весь. Не заболела бы собака. Ты, действительно, бери Пушка, а я возьму остальных. Ну, я пошёл?
— Иди уже, Гаврила, иди.
— Не нравишься ты мне сегодня, Василий. И Пушок твой не нравится!
— Что я, баба тебе, чтобы нравиться? Иди себе от греха подальше!
— Иду, Василий. Вот только не продешевить бы!
В это время компания из одного мужчины, двух мальчишек и одной девочки уходила всё дальше и дальше в катакомбы. Их задача была проста: уйти как можно дальше от входа и как можно быстрее найти другой выход на поверхность. Потому что Си брела уже из последних сил. Кенрю нёс её сколько мог, но выход на поверхность никак не находился, и Кенрю выбился из сил. После небольшой передышки Си сказала, что ей уже лучше и дальше она пойдёт сама. Но всё равно Кенрю и мальчишки были начеку, потому что девочка уже несколько раз падала. Наконец Павел сказал:
— Сдаётся мне, что мы идём куда-то не туда. Я этого пути не знаю. По моим расчётам, мы должны были выйти на поверхность десять минут назад. А мы всё идём и идём.
— Павел, погоди! — Толи втянул в себя воздух и сморщился. — А мне этот путь кажется знакомым. Таки есть! Вот этот камень в форме головы птицы я точно видел. А вот здесь Сергей упал и рассыпал спички. Вот видишь, некоторые из спичек до сих пор лежат возле этого камня.
— Толи, какой ты наблюдательный! Ни за что бы не подумал! То есть, я хотел сказать, — мальчик перестал говорить, пытаясь подобрать слова поточнее, — как ты вообще мог что-то заметить в той панике, которая тебя обуяла?
— Я и сам удивляюсь. Просто в какой-то момент моё зрение вдруг обострилось, и я узнал это место.
— Может быть, ты нас и дальше проведёшь? Прямиком к тому месту, где упал.
— Нет. Я, наверное, не смогу. А впрочем... У меня такое чувство, будто что-то толкает меня в спину. Толкает, но не даёт сбиться с правильного пути.
— Ну что же, веди нас.
— А как же Си? — вмешался вдруг в разговор Кенрю. — Может, оставим этот поход на потом?
— Нет, дядя. Я уже не могу остановиться. Не могу повернуть назад. А вы с Павлом и Си попробуйте найти выход наверх. Поверь, дядя, так будет лучше. Я чувствую это.
— Чувства — это хорошо, — сказал Павел. — Но у нас заканчиваются спички, ещё чуть-чуть, и мы будем брести в полной темноте. Да и от свечки уже тоже мало что осталось. А ты предлагаешь разделиться! Пойдём уж все вместе. Всё равно выход найдётся. Выбрались же мы прошлый раз, выйдем и сейчас! Ну что же, веди нас, проводник Токагава.
Вскоре свечка догорела полностью, но Толи уверенно вёл всех вперёд. Когда глаза привыкли к темноте, оказалось, что дополнительный свет не нужен. Наконец они остановились возле того самого места, куда вчера упал Токагава.
— Тебе дать верёвку или ты прыгнешь туда сам, как в прошлый раз?
— А у тебя есть верёвка? Откуда?
— У меня есть верёвка. Откуда?
— Как же ты был невнимателен! Я же говорил тебе, что с самого утра ищу этот лаз. Я осмотрел все катакомбы, но так и не смог его найти. А ты с первого раза раз — и обнаружил!
— А ты, Паша, кажется, завидуешь?
— Было бы чему завидовать! У нас есть поговорка: «Новичкам везёт!» Вот и тебе повезло. Впрочем, говорят, что такое бывает только раз в жизни!
— Токагава, — испугалась Си, — ты что, собираешься туда спуститься?
— Да. И никто меня не остановит.
— Да никто и не собирается, — сказал Павел. — Ты только хорошенько обвяжись верёвкой. Чтобы мне не пришлось спускаться вниз, как вчера.
— Я ничего не понимаю. Токагава, ты опять забыл обо мне, — вмешался в разговор Кенрю. — Судя по действиям, твой друг собирается спуститься в этот лаз.
— Не он, а я.
— Я категорически против. Один ты не пойдёшь, только вместе со мной.
— Но, дядя, ты же ничего не увидишь там в темноте, а я увижу. Мне и сейчас всё видно. Книга лежит под слоем земли, но я её вижу. А также я вижу крыс, змей и ещё кое-что, чему я даже не могу подобрать название. Это древнее, древнее зло. Но я его не боюсь. Я ничего не боюсь. Книга зовёт меня. И она же сохранит мою жизнь и мой разум.
— Толи, что ты так долго объясняешь дяде? Не забывай, мы с Анастасией не понимаем по-японски.
— Я понимаю, — поправила Павла Си. — Только говорю плохо. Стесняюсь, потому что не могу говорить, как все люди.
— А мне нравится, как ты говоришь! — сказал Токагава. — Я никогда не слышал такого красивого голоса. А петь по-настоящему ты умеешь?
— Да. Поэтому я и украла платье.
— Споёшь мне, когда я вернусь с книгой?
— Нет. Я…
— Всё, оставь девку в покое! Не видишь, что ли, она от смущения вся красная. Ты если идёшь вниз, то иди. Или пусти меня. Я опытнее тебя буду.
— Нет. Я первый дотронулся до книги. Она теперь меня считает своим хозяином.
— Ладно, иди! Надоел ты мне со своей книгой!
— Верёвку! Ты мне обещал верёвку!
— Обещала, значит, дам. А не боишься вниз спускаться? Ты же говорил, что там змеи и крысы.
— Нет, не боюсь. Давай верёвку.
— Давай я тебя обвяжу! Жаль, что свеча догорела.
— Я тебе потом всё расскажу! Ну, я пошёл! Дядя, помоги Павлу, боюсь, он меня не удержит.
— Хорошо, племянник. Вместе мы точно удержим этот конец верёвки. Но помни, если тебе будет там плохо, дёрни за верёвку, и мы тебя тут же поднимем наверх…
Спуск не занял много времени. Отверстие в земле было неглубоким. Минута, две — и Толи почувствовал под собой землю.
— Павел, дядя, — прокричал он. — Я на месте. Крыс нет. Змей, по-моему, тоже.
— А что же там есть? — спросила Си.
— Сейчас посмотрим.
Но прошло довольно много времени, прежде чем Толи что-то нашёл. Однако это была не книга. Это была перчатка. Вначале Токагава подумал, что он или Павел обронили её в прошлый раз, но, рассмотрев её поближе, понял, что ошибся. Перчатка была сшита на руку великана или очень большого человека и была соткана из тонких металлических нитей. Стряхнув налипшие комья грязи, Толи оттёр перчатку рукавом. Она заблестела, как золото, и начала переливаться. Волны ряби пошли по перчатке. Рябь становилась всё сильнее, пока мальчик, почти не осознавая того, что делает, не засунул руку в раструб перчатки. Перчатка тут же съёжилась, уменьшилась и стала точно по руке мальчика. И как только это произошло, из всех пяти пальцев перчатки ударил свет. Да такой сильный, что осветил всё вокруг. После полной темноты мальчику показалось, что он ослеп. Осторожно открыв слезящиеся глаза, он попытался сконцентрироваться на поиске книги. И тут же увидел её. Она лежала около его левой ноги. Ещё чуть-чуть, и мальчик наступил бы на неё. Издав радостный крик, мальчик быстро наклонился и попытался поднять книгу, но тут же отпрянул. Однако отрубленная рука, пленённая цепочкой, оказалась проворнее Токагавы. Она вцепилась в запястье мальчика. От страха Толи дико заорал.
Глава шестая. Гришка и Ларочка
То ли бежать за обманщиком Колькой, толи расспросить поподробнее невидимого собеседника — этими словами закончилась глава третья.
Не успел Гриша подняться на три ступеньки, как в воздухе раздались крики, свистки и шум разноязычного разговора. Люди говорили на повышенных тонах. Мимо мальчика пробежал японец, держа на руках девочку, которая была без сознания. Её безвольно поникшая головка моталась на тонкой шейке в такт шагам похитителя.
Гриша вгляделся в девочку и обомлел. Малышка была как две капли похожа на его сестрёнку Соню: те же соломенные волосы, тот же носик, та же тонкая шейка. Гнев охватил мальчика, и он бросился вдогонку за похитителем.
Преследователи не могли сразу понять, куда скрылся японец. Изломы и повороты двора не давали им увидеть это сразу. А Грише, стоя на одном пролёте лестницы и трёх ступеньках, было всё видно. Он мгновенно преодолел спуск и пересек двор за несколько секунд.
Двор был заполнен маленькими магазинчиками и лотками, где торговали китайцы, корейцы и японцы. Все они высыпали из-за прилавков на середину двора, и преследователи смешались с толпой взволнованных продавцов. Шум стал невыносимым. Гриша бежал сквозь толпу, но это было похоже на бег во сне. Он бежал, а всё вокруг оставалось на месте. Это вавилонское столпотворение кричало, размахивало руками и давало советы.
Наконец, бежать стало чуть легче, и мальчик завернул за поворот, но японца там не оказалось. Гриша поднажал, свернул ещё раз, но мужчины нигде не было видно. Во дворе похититель спрятаться не мог: всё население высыпало на свои балкончики, вылезло на лестничные клетки и выглядывало из окон. Оставался только один вариант: арка, через которую можно было выйти на Пограничную. На этот раз Гриша выбрал верный путь, и на другом конце арки мелькнул красный сапожок девочки. До похитителя оставалось совсем немного, но вдруг Гриша поскользнулся и упал прямо в лужу нечистот. Снег в районе Семёновского базара растаял, обнажив кучи нечистот, которые стекали вниз, на Миллионку.
Кроме того, что Гриша теперь был вымок и дурно пах, оказалось, что он неудачно упал и ушиб локоть. Впрочем, это не охладило его пыл. Он отряхнулся и побежал дальше.
Пока он бежал, в голове его прокручивались страшные картины. Гриша понимал, что бабушка и соседка Капитолина не отдали бы Сонюшку просто так. Страшно было подумать, что сделал жестокий азиат со старыми женщинами, чтобы забрать Сонюшку. И здесь, в первый раз, в голове Гриши мелькнула мысль: а зачем, собственно говоря, японцу маленькая больная русская девочка, исхудавшая от вечного недоедания и с высокой температурой? Потом в голову Гриши пришла другая мысль: а кто одел Сонюшку в эту роскошную шубку и сапожки? Ответа на вопросы не было. И Гриша решил отложить всё это на потом. Сейчас самое главное было догнать низкорослого мужчину и отобрать у него сестричку.
Но шанс был упущен. Погоня продолжалась около пятнадцати минут, какое-то время Гриша ещё видел впереди силуэт мужчины, но вдруг мужчина исчез, как будто провалился под землю. Впрочем, так оно и оказалось. Когда Гриша подбежал поближе к тому месту, где исчез похититель, оказалось, что это дыра, ведущая в катакомбы. Гриша замешкался, здесь он никогда не был. Было страшно, но перед глазами мальчика встало побледневшее личико сестрёнки, её закрытые глазки и тоненькая шейка. И мальчик решительно начал спуск. Никакой лестницы здесь, конечно, не было. Спуск был довольно крутым, и его пришлось совершать на пятой точке.
Наконец спуск был завершён. Здесь, в самом начале катакомб, было довольно светло. Дневной свет освещал несколько коридоров, которые вели в разные стороны. Мальчик застыл в нерешительности. Ему показалось, что из глубины одного из коридоров донеслись какие-то звуки — глухой стук и брань. И Гриша пошёл в направлении звука. Это оказалось нелёгким делом. Чем дальше Гриша уходил от входа, тем тяжелее давался ему каждый шаг. Несколько раз мальчик падал. Наконец, когда свет почти перестал быть виден, мальчик остановился. Дальше идти было небезопасно, да и бесполезно. Без фонаря, без какого-либо маломальского снаряжения, которое требуется для путешествия в катакомбах, идти вперёд было нельзя.
Возвращение назад заняло гораздо больше времени, чем спуск. Мальчик шёл и плакал от досады. Наконец впереди показался выход. Решительно вытерев глаза, мальчик устремился к дневному свету.
Глава седьмая. Елена
Когда у тебя болит зуб, ты идёшь к зубному врачу.
Это если есть деньги. А если нет, то к зубодёру — китайцу. То есть совсем за бесплатно он делать ничего не будет, так же, как и русский зубодёр. Но с китайцем можно договориться. Если найдёшь этого китайца на его рабочем месте. А в тот день всё не заладилось с самого утра. По дороге к китайцу меня обрызгала пролётка. Китайца на месте не оказалось. Увели в полицию. Щека распухла. И в довершении ко всему дочь пришла из школы и сообщила, что школу закрыли. Нет зарплаты — нет обучения. Это я про господина учителя, который учил детей без зарплаты два месяца. Учил и на что-то надеялся. Всё, сегодня его надежда умерла. А с ней и моя надежда выучить ребёнка в бесплатной школе. Ну что ты будешь делать с такой жизнью? Хорошо, что сейчас уже почти весна. Всё равно через несколько месяцев детей распустили бы на каникулы. Но что же мне делать с зубом? Этот китаец мой знакомый, с ним можно было бы договориться, а другой и разговаривать со мной не будет. Я подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, что наделала распухшая щека с моим лицом. Уродство было налицо, вернее, на лице. Следующей моей задачей было рассмотреть больной зуб в зеркало и попытаться его расшатать и выяснить, можно ли мне вырвать его самостоятельно, при помощи верёвочки или щипчиков. Только я занялась этим увлекательным делом, как в дверь постучали. Было не похоже, что это подружки пришли к Леночке. В дверь продолжали стучать, а я и не подумала даже отойти от зеркала. Вот ещё, идти отпирать! У меня и задвижки-то нет. Ворам и грабителям не придёт в голову воровать у меня. Так как брать у меня нечего. Может, клиент? Давненько ко мне никто не захаживал. В основном идут гадать к китайцам. Хотя говорят, что я неплохая гадалка. Во всяком случае, ещё никто не жаловался. Но кто же там так стучит? Открыть, что ли? Явно кто-то незнакомый. Знакомый знал бы, что я не запираю дверь. Ну вот, здрасьте вам! Мужик и весь в крови! И сразу в комнату пополз!
— Эй, ты куда лезешь? А ну-ка заворачивай. На кой ты мне такой нужен?
— Помоги! Хунхузы гоняться! Догонят, добьют!
— Иди, иди отсюда! У меня ребёнок! А ты мне всё здесь кровью запятнал!
— Помоги! Иван говорил, если что, искать тебя. Ты спрячешь!
— Ах ты, сволочь такая! Иван ему говорил! Где тот подлец Иван? Мы с Леночкой уже полгода голодаем, а он мужиков ко мне подсылает! Эй ты, подранок! Говори, где Иван?
— Я… Помоги мне! Они не должны меня найти! Я всё тебе рас…
— Нет, ну ты посмотри! Ещё и отключился! Ну что ты будешь делать? Надо прятать его! А тяжёлый, зараза, какой! Во, открыл свои глазища!
— Помоги!
— Да замолчи ты уже! Видишь, помогаю! Сам помог бы мне, сделал бы несколько шажочков до подпола, вот бы красота была! Опять отключился! Нет, без Ленки не дотащу. Позвать бы ее, но тогда придётся его опустить на пол. А если опущу, то он весь пол кровью мне заляпает. Ворвутся хунхузы и по каплям крови нас и найдут. Что за гадость ты мне в руки суёшь?
— Карту, карту, спрячь!
— Это потом, всё потом! Очнулся, болезный? Хоть не разговаривай, а то у тебя кровь начинает сильнее идти. Прячься за занавеску, кто-то идёт. Это кто же у нас пришёл? Соник, деточка, ты чего хотела?
— Лену-сан.
— Твоя сан где-то на улице шляется. А ты чего хотела-то?
— Лена-сан книжку обещала.
— А, сказки с картинками? Опоздала ты, деточка. Продала я вчера все книжки. И с картинками, и без картинок. Есть-то что-то надо! Ты знаешь что? Сбегай, позови мне Ленку, она в соседнем дворе Маньке беременной гадает. Уж больно та хочет знать, парень у неё или девка родится! Бедная Манька. Ничего у неё не родится. Умрёт она родами. Только Ленка ей этого не скажет. У меня девочка умная и добрая. Пусть Манька ещё два месяца счастливой по живёт.
— Лизавета-сан, а что это у вас на полу? Кровь?
— Кровь. Видишь зуб у меня какой? Пыталась вырвать его. Чуть в крови не захлебнулась. Видишь, все руки в крови?
— Вижу, Лизавета-сан. Это плохо. Надо к доктору.
— Надо. Надо. Ты иди. Иди, девочка. Позови мне Елену. Да, скажи, срочно.
Уф! Насилу выдворила. Упрямая какая девочка! Стоит и ни с места. Эй, ты, за занавеской! Дышишь ли? Живой?
— Меня Германом зовут!
— Ишь ты, имя-то какое мудрёное! И где же, Герман, твои пути пересеклись с моим Иваном? Молчишь? От те, господи. Опять отключился! Кто там? Леночка, это ты?
— Я, мама. Зачем Соник посылала? Позвала бы меня мысленно, я бы и пришла.
— Ты занята была.
— Что случилось, мама?
— Вот что случилось! Вломился весь в крови. Помощи просит. Говорит, хунхузы ищут.
— Ищут, мама. И уже близко они. Я вижу.
— Видит она! Много видеть стала! А лучше бы не видела совсем. Вот я не вижу, а только притворяюсь, и всё хорошо. Не божье это дело — видеть всё наперёд.
— Мама, ты просила помощи. Я пришла. Что будем делать?
— А то не знаешь! Открывай подпол.
— Догадаются. Кровавые дорожки прямо и приведут.
— Дочь, ты же не думаешь, что я совсем глупая? Ты же знаешь, что всё это для отвода глаз. Открой же подпол, видишь, я не могу.
— Всё, мама, готово.
— Теперь, Лена, тихонько снимем с него рубаху. Спустись в подпол и неси её в левый коридор. Да спрячь так, чтобы хунхузы её не нашли.
— Почему в левый коридор? В левый же уходил папа.
— Так надо, дочка. Спускайся и побыстрей. Ой, подожди! В кармане у него какая-то карта. Дай её сюда.
— Вот она, только чуть-чуть кровью заляпалась.
— Всё, Лена, иди быстрей. Сюда не возвращайся. Через левый ход выйдешь к Семёновскому ковшу. До вечера погуляешь. А спать пойдёшь к тётке своей, Нинке.
— Не хочу к тёте Нине. Она опять тебя ругать будет. Скажет, что ты папу сгубила и…
— Ну, тогда… Тогда иди к моим родственникам. Но это подальше, на Эгершельде. К дядьке моему или двоюродной сестре. Сама выберешь. Всё. Беги.
— А как же ты, мама?
— Да беги ты, скажённая. Со мной всё будет хорошо! Как минует опасность, позову тебя! Ты только слушай!
— Но, мама…
— Сюда не возвращайся, пока не позову!
— Мамочка, а кто этот человек?
— Знакомый твоего отца. Вижу, вижу, о чём ты думаешь! Нет, дочка, даже если бы я выдала его хунхузам, они бы меня с тобой не пощадили. Не любят они свидетелей оставлять.
— До свиданья, мамочка!
— Иди, Елена. Всё будет хорошо. Ну что, болезный, давай потихоньку поднимайся! Ховаться будем от твоих хунхузов.
— Куда… ховаться?
— А вот в этот шкафчик. Шкафчик у меня с секретом.
— Кто-то идёт… Быстрей!
— Подожди. После хунхузов ничего здесь целого не останется! Хотя и ничего-то мы с Иваном ценного не нажили. Ну вот… И взять-то с собой нечего! Вот одну иконку и возьму. От мамы моей только и осталась!
— Быс…тре…
— Ты ногами-то перебирать можешь? Вот так, обопрись на меня! Давай, давай, заходи в шкаф, не бойся! Для тех, кто не знает, — это просто старый шкаф! А для тех, кто знает, опля! Вот она, наша рукояточка! Для тех, кто знает — это дверь в соседний дом. Туда хунхузы не догадаются… Эй, Герман! Опять сознание потерял! Ну да ладно. Посиди здесь, я сейчас приду! Бабка Настя, открывай! Нового привела!
— И что же ты, Лизок, не живёшь спокойно? Ну, кого на этот раз притащила? Контрабандиста?
— Не знаю. Знаю только, что друг Ивана моего.
— Эх, Лиза, Лиза! Если бы не память подруги моей, матери твоей покойной! Царство ей небесное! Если бы… Ну что молчишь? Где ты их находишь?
— Это они меня находят! И та китайская девочка! И тот каторжник!
— И Иван твой!
— И Иван мой! Ладно, бабка, что болячку ворошить! Что с этим делать будем?
— А что с ним делать? Не замуж же за него идти! Лечить будем! А ты чего такая смурная?
— Будешь тут! Щека опухла, а ещё этот здесь объявился!
— А Ленка где?
— Я отправила её следы отводить!
— Вовремя! Слышишь?
— Слышу! Хунхузы проклятые! Камень на камне ничего не оставят! А кричат-то как!
— Тише ты, Лизка! Если мы их слышим, то и они могут нас услышать!
— Даже если услышат, — понизила голос Лиза, — то ни за что не догадаются, где мы!
— Лизавета! Что-то мужичок громко стонет. Давай оттащим его в другую комнату.
— Давай, бабка Настя.
— Слушай! Чего это он в бреду кричит? Может, ему рот тряпицей замотать!
— Ну и шутки у тебя, бабка… Погоди, ты слышала? Он что-то про моего Ваньку говорит! «Иван, не надо! Не надо!» Чего не надо, как ты думаешь?
— Ничего я не думаю! А только знаю я, что Иванов на свете пруд пруди! Почем знаешь, что про твоего Ивана он бормочет?
— Да не знаю я! Вот и полиция! Слышишь свистки? Как всегда, после времени!
— Может, объявишься? — улыбнулась бабка. — Пристав тебя послушает, да посочувствует!
— Чего-то ты, бабка Настя, сегодня на шутки плодовитая! А то я не знаю, что полиция между мной и хунхузами встревать не будет! А то и выдаст меня им!
— Ну это ты загнула! Всё-таки полиция!
— Эти злыдни везде своих доносчиков держат. И никого ведь не жалеют. И своих, и чужих — всех готовы изничтожить!
— Слушай, Лиза! Что-то он совсем плох! Я его не выхожу!
— А что делать?
— Доктора надо. Пуля у него застряла между рёбер. Лёгкое, по-моему, не задето, но всё равно, дело плохо!
— Ну ты даёшь, где же я доктора тебе найду?
— А его и искать не надо! Ты слышала про Ваську-пианиста?
— Да, я его знаю, вернее, знала! Когда я жила с родителями на Суйфунской, мы часто играли в адмиральском саду. Моя няня и его гувернантка болтали, а мы…
— Лизка, очнись! Я тебе про Ваську-пианиста говорю, а ты мне про каких-то нянек!
— Да в уме я, чего ты меня дёргаешь? И я тебе про Ваську! Только нам тогда было по пять лет, и мама звала его Васенькой! А потом случилось сама знаешь что, мама не смогла содержать тот дом, мы его продали и переехали сначала в Кривой переулок, а потом сюда, на Миллионку. И больше я Василия не видела. Только слышала, что он стал знаменитым доктором, хирургом. Что с больными он творит чудеса. И пальцы у него знаменитые, как у пианиста. Поэтому и зовут его все Вася-пианист.
— Был Вася-пианист, да весь вышел! Теперь он Вася-морфинист! Жёлтый весь. Пальцы трясутся. Глаза слезятся! Три дня назад сюда, на Семёновскую, перебрался. Жена его за генерала замуж вышла, а его сюда турнула! В мансарде живёт.
— И зачем ты мне всё это рассказала? Чем он может помочь Герману?
— Какому Герману?
— Да вот этому, которому ты хотела рот кляпом заткнуть!
— Ну и имечко! И где ты их только откапываешь, этих болезных, сирых да убогих? Слушай, а как ту китаяночку звали, которую матрос хотел снасильничать?
— Линь её зовут. Ну, было такое. Позавчера. Хотел он схватить её, а она вырвалась и кинулась к катакомбам. Плутала, плутала и встретила мою Ленку. Оказалось, что эта китаяночка и Лена учатся в одной школе, только Лена на год старше Сяй-линь. Матрос покрутился возле катакомб да ушёл, а Леночка привела её к нам! Да, Сяй-линь её зовут. Её мать целый день проходу мне потом не давала, с благодарностями своими. И муж её, господин Петухов… Нет, Герман в бреду явно про моего Ивана что-то говорит!
— Лиза, ты не об этом думай! Думай, как пулю из него вынуть!
— Я думаю! Этот пианист-морфинист в твёрдой памяти когда-то бывает?
— За три дня не видела ни разу. Но знаешь что, а ведь он людей лечит!
— Как так? А разве ему не запретили?
— Запретили! Все бумаги забрали! Но ведь руки-то не заберёшь!
— А как же он в таком-то состоянии?
— Это тайна великая, которую только бог-создатель знает! Но ведь лечит как-то! Сестра Прасковья, ну та, которая на Светланской живёт, сказывала, ни одного мертвяка после его операций не было! Всех спасал. И здесь то же самое. Как переехал в мансарду, так народ к нему и потянулся. Всем помогает, и ведь за просто так! Кто бутылку поставит, кто пяток яиц принесёт. Сама знаешь, какие богатеи у нас на Миллионке живут! А жене его досталось три дома, брильянты и…
— Настя, сплетничать будем потом. Где живёт Василий?
— Да прямо надо мной! Только чтобы к нему подняться, тебе на пять ступенек надо спуститься, потом влево, потом опять спуститься, а потом только поднимешься. Там двери нет. Окно без стекла. Ты смело перешагивай и…
— Не учи учёную! А то я не знаю эту мансарду. Там мужчина с дочкой полукровкой — кореяночкой жил. Там какая-то тёмная история была. Бабы на Семёновском базаре сплетничали. То ли девочка что-то украла, то ли у неё украли. Две недели назад это произошло. Но дело не в этом. Отец этой девочки игрок, и пока девочка была с ним, жил беззаботно. Девочка ловила крабов, трепанга, а зимой крала, что плохо лежит, так они и питались. А как исчезла девочка, отец пошёл в полицию. Есть-то ему что-то надо, а источник пищи исчез. А там оказалось, что отца этой Си давно разыскивают. В Петербурге умер какой-то дальний родственник и оставил всё, что имел, отцу Си. Отец девочки собрался и первым же пароходом отбыл. Когда есть деньги, отпадают все проблемы. А о девочке даже не вспомнил. Вот что значит игрок.
— Ну и кто теперь сплетничает?
— Ой, прости, бабка Настька. Живём рядом, а поговорить некогда. Ну, в общем, пошла я уговаривать Ваську-пианиста. Как ты думаешь, он меня помнит?
— Вот сходи и узнаешь!
— Ой, слушай! А как я выгляжу? Про зуб то свой я совсем забыла. Подумает ещё что!
— Иди, иди, красавица!
— Скажешь тоже, красавица! У тебя зеркало где?
— Да иди уже ты! Он через свой морфий не увидит, кто пришёл!
— Да? Ну хорошо, я пошла.
Елизавета долго стучала по проёму окна, прежде чем войти в мансарду. Но эта предосторожность оказалась излишней. Даже землетрясение не разбудило бы Василия. Василий спал. Что только Лиза не делала, чтобы разбудить его, ничего не помогало. Наконец, отчаявшись, она отошла от кровати и села к столу на единственный стул. На столе лежал свёрток. В чистой тряпице было что-то завёрнуто. Женщина тронула свёрток, там что-то звякнуло. Лиза начала разворачивать свёрток, как вдруг услышала голос.
— Не трогай!
Лиза с удивлением повернулась. Мужчина, которого она так долго будила, проснулся сам и сидел на кровати, с ненавистью глядя на Лизу. Выглядел мужчина так, будто и не спал.
— Здравствуйте, — растерянно сказала Лизавета, — я Лиза!
— Ну и что? Ты Лиза, а я Василий!
— Я Лиза. Понимаешь, Лиза!
— А что я должен понимать?
— Ты ничего не помнишь?
— Отойдите от инструментов.
— Но как же так, неужели ты не помнишь, как мы с тобой играли? Твоя гувернантка хихикала с моей няней, а ты сказал, что женишься на мне, когда станешь большим, и поцеловал меня! Неужели не помнишь?
— Лиза? Лиза!!! Это ты?
— А о чем я тебе битый час болтаю! А ты инструменты, инструменты!
— Прости! Это всё, что у меня осталось от прошлой жизни. Только это я и смог сберечь! Ты знаешь, что со мной произошло?
— Да. Но я пришла…
— Если честно, то и инструменты эти не мои. Я купил их с рук на базаре. А знаешь, сколько сил мне приходится тратить, чтобы держать их в стерильном состоянии?
— Я понимаю. Но…
— Если бы люди, которые лишили меня диплома врача, увидели эти инструменты…
— Ну всё, хватит! Хватит причитать! Послушай теперь, что я тебе скажу!
— …А знала бы ты, каких людей я лечил! Лучшие люди города… Что ты сказала? Я причитаю? Да знаешь ли ты, с кем говоришь? Я лучший хирург города, я…
— Пойдём, хирург! Там человеку нужна твоя помощь!
— Да, да, сейчас. Мне нужно…
— Ну нет. Я знаю, что тебе нужно. В притоне за углом полно таких, как ты, которым тоже нужно!
— Я никуда не пойду, пока…
— Нет, пойдёшь!
— Нет, не пойду! У меня будут руки трястись, и я не смогу помочь… А что там с пациентом?
— Он ранен. Пуля застряла в ребре.
— Вот я и говорю, нужно помочь человеку. А чтобы помочь, я должен сначала…
— Хорошо. Я отвернусь, только давай быстрее.
— Ты не понимаешь, если я буду делать это быстро, то… Ну вот, теперь я совсем другой человек! Теперь мной даже моя жена бы не погнушалась, а не то что ты! Ну, взгляни, каков я? Зайди я к любому из моих прежних пациентов, они бы и не заметили разницы! Так и слышу: «Дорогой Василий Петрович! Что-то вас давно не было видно! Уж не болели ли вы?» Ну каково?
— Вася, там человек умирает!
— Что человек, какой человек? Что мне какой-то человечишка, когда я спас жизнь половины населения Владивостока! Какие люди у меня лечились, какие люди! А ты мне говоришь!
— Вася, ну пойдём!
— Нет, мне нужно принять ещё кое-что!
— Всё, моё терпение кончилось! Или ты идёшь, или я зову полицию и показываю твои инструменты.
— Вот ты какая? А ещё вспоминала о детских годах. Да понимаешь ли ты, с кем говоришь? Ведь я…
— Ну всё, считаю до трёх! Раз…
— Хорошо, я иду! Но ты пожалеешь, что обращалась со мной таким образом! У меня великое будущее, и ты…
— Иди за мной!
— Я не могу лечить пациента, когда со мной так обращаются. Я не привык к этому!
— После того, как ты вылечишь пациента, я дам тебе денег, и ты купишь себе морфий.
— Хорошо. Так что случилось с больным?
— Я всё тебе расскажу на месте.
Спуск оказался длиннее, чем подъем. Странное расположение двора и квартир, находящихся внутри, не позволяло ускорить спуск. Когда Василий и Лиза подошли к двери дома бабушки Насти, та сама выбежала им навстречу.
— Ну чего же вы так долго? У него высокая температура и снова открылось кровотечение.
— Спокойно, женщина, — с важностью произнёс Василий, — к вам пришёл лучший хирург города, и теперь всё будет в полном порядке. Так какая, вы говорите, температура у больного?
На удивление Настасьи и Елизаветы, Василий спас Германа. Операция прошла успешно. Больно было смотреть, как после завершения операции Василий прямо на глазах у женщин превратился снова из хирурга с руками пианиста в Ваську-морфиниста. Но делать было нечего, обещание пришлось выполнять. Все деньги, что Елена успела прихватить из дома, пришлось отдать Василию. Через час Герман пришёл в себя. Вот здесь Лиза и узнала всю историю про таинственную карту. Несколько раз она пыталась прервать мужчину, мотивируя это тем, что тот слаб и у него от напряжения может снова открыться кровотечение или подняться температура, но мужчина был неумолим. Только досказав историю до конца, он успокоился и заснул. Посидев ещё минут десять рядом с кроватью больного и убедившись, что с ним теперь будет всё в порядке, Лиза вернулась домой. Тем же самым путём, что и пришла. Через шкаф.
И сразу поняла, что жить в этой комнате больше нельзя. То, что наделали бандиты, не поддавалось описанию. Единственным целым предметом мебели оказался стол, доставшийся ей по наследству ещё от прабабки. Этот предмет мебели пощадили не из жалости, а потому что хунхузам нужно было оставить записку. И вероятно, они побоялись, что среди хаоса их записка останется незамеченной. Кроме записки на столе ничего не было. Месиво из стекла, которое раньше было тарелками и другой кухонной утварью, щепок, которые раньше были мебелью, не давали подойти к столу и больно кололись сквозь картонную подошву обуви. Лиза нерешительно остановилась в двери. Но записка пугала и притягивала своей неизвестностью. Наконец, кое-как проложив дорожку через то, что когда-то было гордостью и предметом ухода, женщина подошла и остановилась около стола. Записка была написана на русском языке.
«Верни карту. Не вернёшь, найдём и убьём твою девчонку. Потом тебя. Карту оставь на столе. Вернёмся через три часа».
Лизавета поняла, что обмануть хунхузов не удалось. Фокус с окровавленной рубашкой не удался. От страха у женщины закружилась голова и запульсировал больной зуб. Оставив записку на столе, Лиза медленно повернулась и пошла назад, к бабке Настасье.
На середине дороги ее настиг голос дочери.
— Мама, с тобой всё в порядке? Я зову, зову тебя, а ты не откликаешься?
— Ты где? — растерянно спросила Лиза, — у жены Эгершельде? А слышно так, будто ты рядом.
— Мама, мама, очнись! Я же тут, в комнате стою, за твоей спиной! А ты ничего не видишь и не слышишь!
— Ты здесь? — удивилась и рассердилась Лиза. — Ты… Ты в своём уме? Ты почему вернулась? Я что тебе велела? Как ты посмела ослушаться меня?
— Но мама! Ты же ничего не знаешь! Выслушай меня!
— Не буду ничего слушать! Уходи скорее!
— Мама, куда ты меня гонишь? Мне нельзя в катакомбы. Хунхузы приходили не одни, а со своим слухачом!
— С кем?
— С человеком, который может перехватывать мысли. Он постоянно живёт в катакомбах и на поверхность выходит очень редко. Он слабее меня. Я просто не ожидала, что кто-то умеет читать мысли так же, как и я! Много узнать он не успел, я закрылась от него. Но и того, что он узнал, оказалось достаточно, чтобы понять, что карта у тебя. Теперь им уже не нужен Герман, им нужна ты. Нет, я неправильно сказала. Им нужна карта.
— Прости меня, Леночка! Нужно было закрыть дверь перед носом этого Германа!
— Мамочка, не плачь! Я сильнее этого слухача, потому что больше бываю на поверхности, чем под землёй, и поэтому мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем, чтобы перехитрить хунхузов.
— Эх, детка, детка! Ты не знаешь этих людей! Они ни перед чем не остановятся. Если они готовы убить любого соплеменника, то что им две русские? Вот, полюбуйся на то, что они написали!
— Я не буду это читать. Мама, неужели ты не знаешь, что если я возьму эту бумажку в руки, то мне уже никогда не спрятаться от них? Они найдут меня везде!
— Ну откуда мне знать? Я дальше левого коридора никуда и не ходила. Там, в подземелье, так жутко и холодно. А ещё какие-то голоса всё время кричат!
— Никто там не кричит. Это подземелье тебя звало. И ничего страшного там нет. Там можно находиться сутками, и никто не причинит тебе вреда. Наоборот, если встанет у тебя на пути лихой человек, ты об этом узнаешь заранее и успеешь спрятаться или как-то по-другому избежать встречи с ним.
— Как… по-другому?
— Мама, это длинный разговор. Пойдём отсюда. Нам уже не жить здесь.
— А куда же мы пойдём?
— Туда, где нас не найдут.
— Ты знаешь такое место? — обрадовалась женщина.
— Думаю, что знаю!
— Думаешь… Ну что же, пойдём, я хоть с бабкой Настей попрощаюсь.
— Мама, нам надо уходить прямо сейчас. Так мы сохраним жизнь бабке и Герману.
— Но как же… Она же будет волноваться! Она старая уже, хворая!
— Поволнуется и перестанет. Зато жива останется. Завтра дашь о себе весточку!
— Суровая ты бываешь, доча! Ну что же, веди меня! Нет, подожди, я расскажу тебе про карту! Эта карта такая, что столько уже людей пострадало, а конца края и не предвидится!
— Мама, давай обо всем поговорим потом. Мне нужно сосредоточиться. Мне нужно услышать мысли одного человека, и никак не получается. Всё время кто-то вклинивается в мозг и просит о помощи!
— Мы с тобой, дочка, сегодня нарасхват! Ой, подожди. Что ты сказала? Мысли какого это человека тебе надо услышать? Не мужчины ли? Ты смотри у меня! Дослушаешься. А я и не знала, что ты можешь слышать ещё чьи-то мысли, кроме моих.
— Мама, не говори чепухи. Какой ещё мужчина? Это парень. Он на четыре года меня всего старше. Тише, мама. Хунхузы идут!
— Батюшки! Что же будет-то? Убьют нас, и никто не поможет. Остаётся только караул кричать. Полиция придёт и…
— Вот-вот, покричи! На твой крик и прибегут. Но только не полиция, а хунхузы.
— А что же делать?
— Встать вот сюда и помолчать. А если можно, и не думать!
— Как это не думать? Я так не могу, у меня все время мысли вер…
— Хорошо, мама, — устало прошептала Лена, — думай сколько тебе угодно, только не кричи! Я попытаюсь закрыть твой мозг от слухача. Ему давно уже надо вернуться под землю, а хунхузы не отпускают его. Вот он и ослабел.
— Леночка, скажи, что там происходит? Почему ты молчишь?
— Мама, мне так тяжело! Не отвлекай меня!
— Но доченька, почему… Я слышу звон пожарного колокола! Это…
— Мама, они подожгли нашу квартиру. Огонь занялся моментально, горит весь дом!
— Господи, что же я наделала! Если бы меня не оказалось дома в тот момент, когда он стучал в дверь! Если бы я не пустила его! Если бы выдала…
— Мама, перестань! Ты же сама мне много раз говорила, что от судьбы не уйдёшь!
— Но я же не это имела в виду. Где же мы будем жить?
— Мама, нам главное спастись сейчас, а потом посмотрим.
— Леночка, что ты говоришь? Сейчас только февраль, мы не можем ночевать на улице. Мы замёрзнем до утра. Я же выскочила в том, в чем была! Только тулупчик успела накинуть.
— Мама, всё будет хорошо! Только нужно лишь… Всё!
— Что все?
— Слухач потерял сознание. Мы можем идти куда пожелаем. Он не скоро придёт в себя. Даже если они вернут его назад в подземелье.
А они не вернут. Он единственная ниточка к нам. То есть это они думают, что он единственная ниточка. В подземелье много таких, как он, но никто из них не дастся в руки хунхузам. Я предупредила.
— Лена, ты бредишь!
— Нет. Я говорю правду. И я чувствую себя хорошо. Пойдём, мама, потихоньку, а то ты замёрзнешь!
— Ты хочешь сказать, что таких, как ты, много?
— Но, мамочка, что же здесь особенного? Любой, кто пробудет в подземелье больше суток, становится таким. Мы знаем, где можно ходить, а где нельзя. Несколько дней назад в подземелье появился чужак. Он был не один. Но самое главное, он прошёл тем путём, куда нам запрещено ходить.
— Кем запрещено?
— Не знаю. Мама, ты задаёшь мне странные вопросы. Будто мы поменялись местами: ты теперь ребёнок, а я взрослая! Зачем мне знать? Запрещено — и всё.
— А этому чужаку, значит, кто-то разрешил?
— Я так понимаю, он ни у кого ничего не спрашивал. Он заблудился, хотя с ним был опытный проводник. Так вот, он заблудился, пошёл туда, куда нам запрещено. И перед ним открылся новый коридор.
— Елена, я устала. Куда ты меня ведёшь?
— К тёте Нине.
— Что? Ты же не хотела к ней!
— И сейчас не хочу. Но выхода нет. Её ненависть прикроет нас, если слухач придёт в себя.
— Ну а как же Эгершельдовские? Они бы нас с распростёртыми объятиями! Они тебя так любят!
— Любовь не сможет прикрыть нас, а ненависть сможет. К тому же, несмотря ни на что, тётка Нинка побаивается меня!
— А если она не пустит нас?
— Не посмеет. Ты только молчи. Я сама всё расскажу ей.
— Елена, как ты можешь? Я же твоя мать. Что же ты меня за дурочку принимаешь?
— Конечно же нет, мамочка. Это же для твоего блага. Ты будешь меньше с ней разговаривать, меньше и расстраиваться.
— Ох, Елена, крутишь ты что-то! Ну ладно, делай, как считаешь нужным. Нам бы только эту ночь переночевать, а завтра подадимся на Посьетскую.
— Нет, мамочка. Мы теперь с тобой погорельцы и будем жить у тёти Нины столько, сколько будет нужно. Мы не должны уходить с Миллионки. Здесь, рядом с подземельем, я сильная, а там — нет.
— Всё, Елена, я окончательно отказываюсь понимать тебя. Делай всё, что считаешь нужным.
Что уж такое говорила Елена тётушке своей Нине, неизвестно, а только присмиревшая Нина без возражений разрешила остаться погорельцам на столько, на сколько они пожелают сами. Во время ужина Елизавета порывалась несколько раз вступить в разговор, который неспешно вели между собой Елена и Нина, но стоило ей только открыть рот, как она натыкалась на предостерегающий взгляд дочери. В какой-то момент женщина не выдержала и хотела подняться и уйти домой. Но тут же вспомнила, что дома у неё нет, и сникла. На вопрос Нины, почему Елизавета всё время молчит, откликнулась дочь. Она сказала, что мама слишком потрясена сегодняшними событиями.
Спать погорельцев положили в самой лучшей комнате. И только когда вся большая семья тёти Нины уснула, Лиза смогла кое-что рассказать дочери про карту.
Эта история имеет долгую и запутанную предысторию, которая длится уже около тридцати лет. Всё началось с поимки хунхузов — бандитов, занимавшихся пиратством. Они ограбили три шаланды с соотечественниками, а затем связали и утопили их.
Во время допроса один из хунхузов признался, что у пиратов есть тайная база, расположенная на полуострове Песчаный, прямо под носом у властей. Однако, когда туда прибыли военные, они не обнаружили ни следов, ни самих пиратов.
Вторая база находилась на острове Попова, в бухте Алексеева, где у них была смотровая вышка. На этом острове также располагался мыс Проходной с расщелинами, которые назывались Дворцом царя Драконов. В этом месте пираты казнили пленников, а тела бросали в жертву Морскому дракону.
Вскоре после этого хунхузы снова напомнили о себе, захватив судно с 80 тысячами серебром, предназначенным для строительства Владивостокской крепости. Деньги исчезли, и начались поиски пиратов. Российские моряки прошли через перевал и вышли в бухту Алексеевскую, где они связали перепившихся пиратов, но денег так и не нашли. Поиски были временно приостановлены.
Однако разговоры о кладе продолжали будоражить умы людей. Был отдан негласный приказ прекратить поиски, но посторонних на остров не пускать. Однако произошло непредвиденное: остров выкупил купец Менар, который обыскал его сверху донизу, но серебро так и не было найдено.
Клад был спрятан пиратами где-то в кекуре — вершине прибрежной скалы. Чтобы спрятать серебро, вершину пробили буром, а затем отверстие было заделано так, что найти его мог только тот, кто был посвящён в эту тайну. Остров был большой, и никто не знал, где именно находится эта скала. Однако существовала карта, на которой была отмечена эта скала.
Через некоторое время на одной из пиратских шаланд была обнаружена сумка с картой. Её отправили в Сучан, но по пути хунхузы догнали отряд и снова захватили карту. Власти срочно отправили отряд русских моряков, чтобы поймать банду, но карты у них не оказалось. Один из тех, кто нашёл сумку в шаланде, говорил, что на карте был нарисован какой-то остров, но он не мог указать, какой именно. Он не умел читать. Солдат был ранен хунхузами и отправлен в госпиталь, после чего его следы потерялись.
Через десять лет карта снова появилась на острове Русском во время облавы на хунхузов, но потом следы её снова исчезли. Позже стало известно, что сумку с картой присвоил один из казаков, участвовавших в нападении на бандитов. История с картой снова начала волновать людей. Одним из тех, кто был заинтересован в ней, был Герман Шкуркин — армейский офицер. Он отправился по следам карты, и поиски привели его к казаку. Но к этому времени у казака уже не было сумки с документами. Он продал её за триста рублей иностранцу, который был проездом во Владивостоке и купил её в качестве сувенира.
Дальнейшая история изобилует белыми пятнами. Никто не знал, кто был тот иностранец, как его звали, и как он распорядился картой. Но совсем недавно она снова всплыла на поверхность.
Женщина сделала паузу и вздохнула.
— А у кого же оказалась карта, спросишь ты? Впрочем, вижу по глазам, что ты уже знаешь ответ. У спасённого нами Германа Шкуркина. Я уже говорила, что Герман в прошлом был армейским офицером, и где-то его пути пересеклись с твоим отцом. Как карта оказалась у Германа, я не совсем поняла, под конец рассказа язык у него стал заплетаться, и вскоре он заснул. Вот и вся история. А вот и карта. Хочешь, мы попытаемся в ней разобраться? Лена, Лена! Заснула, а я здесь разливаюсь соловьём! Ну что же, спокойной ночи, моя серьёзная девочка!
Утро выдалось пасмурным и туманным. Настроение у Елизаветы было под стать погоде.
Лена рано утром ушла по своим девичьим делам, пообещав матери всё объяснить по возвращении. Нина, позвавшая Лизу к завтраку, молчала и лишь хмуро смотрела в её сторону.
В довершение всего в дом ввалился пьяный муж Нины, которого не было вчера при «трогательном» воссоединении семьи.
Возвращаясь в гостевую комнату, Лиза услышала за спиной недовольный вопрос Андрея: «Ну и как надолго она у нас останется?» И неразборчивый шёпот Нины, объясняющий что-то про хунхузов, погром на квартире у Елизаветы и, наконец, про пожар.
Рассказ, похоже, не тронул Андрея, потому что разговор закончился матом и громким стуком захлопнувшейся входной двери.
Лена не возвращалась. День тянулся долго и уныло. Наконец Лиза услышала долгожданный голос дочери:
— Мама, ты как тут?
Лиза не успела ответить, а Елена уже радостно воскликнула:
— Мы свободны!
— От чего?
— От хунхузов, мама! Им нас больше не найти!
— И кто же им помешает? Ты, что ли?
— Мама, что с тобой? Ты обиделась, что я ушла, тебя не предупредив? Но так было надо, мамочка!
— Тут без тебя приходил Андрей. Пьяный в стельку и злой на весь мир. Чуть не убил Нинку, когда увидел меня и узнал, что мы собираемся остаться здесь надолго.
— Вот и я говорю, не грусти, мамочка, всё кончилось! Я сегодня же провожу тебя на Посьетскую.
— А ты?
— А мне ещё нужно пожить здесь. У меня не все дела сделаны. Да ты не бойся! Меня никто здесь не обидит!
— Ой, доча! Твоими устами да мёд пить! Неладно ты задумала! Видела я сегодня Андрея. Боязно мне тебя оставлять тут!
— Мамочка, ты не бойся! Это ненадолго! Дня через три я вернусь к тебе! А как настанет лето, выкопаем мы клад хунхузов, построим себе дом на Светланской и заживём…
— Какая же ты ещё, оказывается, маленькая и глупая! Мечтательница! Столько людей погибло, пытаясь найти этот клад, а ты раз — и всё! И не думай! У моей двоюродной сестры есть маленький сарайчик, я думаю, она не будет против, если мы там обоснуемся, огородик посадим, а летом, глядишь, вернётся твой отец и…
— Ну и кто из нас мечтательница? Мечты о возвращении отца ещё сказочнее, чем мечты о кладе!
— Да, ты, наверное, права! А что ты имела в виду, когда сказала, что мы свободны?
— Я отдала хунхузам карту!
— Что???
— Да не пугайся ты так! Карта у них, но они ни за что не найдут на ней место, где спрятан клад.
— Елена, как ты могла?
— Мама, ты сначала выслушай меня, а потом ругайся! Я проснулась посреди ночи с одной мыслью: что делать дальше? Всю ночь до утра я перерисовывала карту, но у меня ничего не получилось! Ну не умею я рисовать! И тут я вспомнила Сяй-линь, вот у кого талант! Ей даже медаль в прошлом году хотели дать за победу в… Но, впрочем, это не важно. Всё равно медаль эту она не получила. А ещё мама Линь учит её рисовать иероглифы, чтобы она умела писать и читать по-китайски. А это очень трудно. Поверь мне, я как-то пыталась…
— Елена, не морочь мне голову и отдай карту!
— Ну, дослушай меня до конца! Уже немножко осталось! Ты не поверишь, но у Сяй-линь даже оказался кусочек старого пергамента, похожий на тот, на котором нарисована настоящая карта. Ну, ты понимаешь, к чему я веду?
— Нет. И понимать не хочу! Елена, как ты могла…
— Да, поддельную я карту отдала, — закричала девочка, — поддельную!
— Как поддельную? А если они догадаются?
— Мама, тебе не кажется, что за дверью кто-то есть? Ты не слышишь? Мне кажется, что там…
— Я понимаю только одно: нам нужно собираться и уходить в сторону Эгершельда.
— Мама, в дверь кто-то стучит! Открывать?
— Странно, до сих пор без стука входили, а тут вдруг… Открывай, конечно, мы же не дома и не можем…
В комнату, неестественно улыбаясь, вошла Нина.
— А вы что, куда-то уходите? Прогуляться решили?
— Нет. Я ухожу к Матрене, на Эгершельд, — спокойно сказала Лиза. — А вот Елена хочет ещё остаться погостить. Она проводит меня до Эгершельда и вернётся.
— Да куда же вы на ночь то глядя! Уж переночуйте ещё, а завтра с утреца и пойдёте!
— Какая ночь, тётя Нина, — засмеялась Лена. — Сейчас только три часа дня. Но ты не волнуйся! Я провожу маму и вернусь засветло.
— Да как-то… — замялась Нина. — Андрей просил, чтобы вы не уходили, пока он не поговорит с вами. Разговор у него к вам. Подождите чуток!
— Но мы уже совсем собрались идти. Может, в другой раз?
— Нет. Подождите Андрея.
Нина вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Следом за этим послышался щелчок ключа в замочной скважине.
— Ну вот, этого ещё не хватало! Мы заперты! — расстроилась Лиза.
— Не грусти, мама. Я что-нибудь придумаю! Ого, — сказала Лена, выглядывая в окно, — второй этаж! Не то чтобы очень высоко, но как-то не хочется прыгать. Была бы под окном хотя бы просто земля, а там же вонючая куча!
— Что же мы будем делать, доченька?
— Не хотела я раскрываться раньше времени, но придётся! Только ты сядь на кровать, чтобы не мешать мне!
— Что ты задумала? А?
— Сейчас сама всё узнаешь! А впрочем, уже поздно. Я слишком долго думала! Слышишь голоса? Это наш родственничек, Андрей, вернулся. Сейчас начнётся!
— Что… начнётся?
— Увидишь.
Дверь открылась, и в комнату зашёл Андрей. На его лице играла такая же неестественная улыбка, как раньше у его жены Нины.
Он начал без предисловий.
— Давай сюда карту. И не вздумай шуточки шутить, я быстро тебя успокою.
— Какую карту, дядя Андрей? — улыбаясь, спросила Лена. — У меня нет никакой карты.
— Ты… Корюшка мелкая, не ври! Мой сын под дверью всё слышал! Он у меня малец сообразительный! Весь в меня. Пока Нинка соображала, что да как, он уже ко мне в пивнуху сбегал и всё рассказал.
— Что рассказал? — спокойно спросила Лена.
— Ты… меня не зли! Кто вы теперь со своей мамкой есть? Погорельцы! А значит, никто! Вас и искать то никто не кинется, если что! Поэтому лучше не зли меня, а отдай карту по-хорошему! А то…
— А то что будет? — спросила Лена. — Обыскивать нас будете?
— Ты, вша мелкая, помолчи! Я с твоей матерью хочу поговорить! Лизавета, ты же понимаешь, что вам лучше отдать карту! Вели своей чистоплюйке отдать карту и живите здесь сколько хотите! Мы все равно скоро переедем. После того, как откопаем клад. А кстати, где он зарыт? Хороший у меня пацан, но нетерпеливый! Нет бы ещё несколько минут под дверью послушать! Ан нет, сорвался и побежал! Так, где клад зарыт?
— Лена, отдай ему карту, — устало распорядилась Лиза, — и пойдём отсюда!
— Но мама, у меня действительно нет карты с собой!
— А где она? — в два голоса спросили Лиза и Андрей.
— У Сяй — линь, я взяла у неё поддельную карту, а оригинал на всякий случай оставила у неё. И если бы этот сообразительный малец дослушал под дверью всё до конца, то…
— Ты всё врёшь, вобла сушёная! Сколько раз я говорил Нинке, что от вас, задавак, никакого толку! Давай сюда карту без разговоров.
— Карты нет.
— Нинка, — дико заорал Андрей, — иди сюда, будешь этих приживалок обыскивать! Не отдают они карту.
— А может, ее действительно нет. — Отводя взгляд от родственниц, сказала Нина. — Может, Петька что-то напутал?
— Ничего я не напутал! — вылез вперёд Петька, мальчишка с лицом крысёнка. — Так и сказывали, отроют клад и будут жить в хоромах царских, на Светланской!
— Но, но! А ну-ка, не сметь мне здесь сомневаться! — рявкнул Андрей. — Мальчишка у меня правильный! Слава богу, в мою породу пошёл, а не в твою, чистоплюйскую!
— Но… — попыталась возразить Нина.
— Никаких «но»! Обыскивай давай!
— Ты тогда выйди, как же они при тебе?
— Ничего, я отвернусь. А то эта хитрющая малявка тебя, дуру доверчивую, враз вокруг пальца обведёт!
— Нет, — Нина решила проявить настойчивость. — Я не буду обыскивать их при тебе! Это уже слишком!
— Не будешь, говоришь, — вкрадчиво прошипел Андрей, — давно ремня моего солдатского не пробовала? Или тебя просто так, без околичностей, придушить?
— Делай что хочешь, — проговорила Нина чуть дрогнувшим голосом, — но при тебе обыскивать не буду! Это всё-таки дочь и жена моего родного брата!
— Ишь ты, вспомнила она про брата! Ты ещё вспомни, как я тебя голоштанную замуж брал! Ни ложки с собой в приданое не принесла! Разговорилась она! Не буду, не буду!
— Ты думай как хочешь, а я… — Нина не договорила, упрямо поджав губы.
— Ну, будь по-твоему. Только смотри у меня в оба! Чтоб не остаться на бобах!
Андрей вышел, хлопнув дверью. Нина подошла к двери, поплотнее притворила ее и, не поворачиваясь к родственницам, сказала:
— Давайте уже карту и уходите. Он, когда напьётся, буйный и жадный до женского тела. Я за Ленку боюсь!
— Но тётя Нина, у меня, правда, нет карты. Мы сейчас разденемся, а ты поищи, если не веришь!
— Не надо раздеваться, — все так же, не поворачиваясь, сказала Нина, — я тебе верю. Но лучше бы эта карта у тебя была. Что же делать, пойду звать Андрея.
— Я всё знаю, — хмуро зыркнул на жену Андрей, снова заходя в комнату, — Петька уже передал. Прибил бы тебя, да мочи нет, как выпить хочется! Сделаем так: Лизку запру собственноручно, а Ленка пусть идёт за картой. Как карту принесёт, так сразу Лизку и выпущу. Эй ты, малявка, как принесёшь карту, пошлёшь за мной Петьку. Да побыстрей там! Я, когда выпивший, страсть какой лютый! Вон Нинка знает! Знаешь, Нинка? — толкнув жену так, что она отлетела к окну, засмеялся Андрей. — Так что не медли, племяшечка дорогая! Неси своему дядюшке карту!
— Мама, ты подождёшь меня немножко? Я быстро!
— Иди, Лена. Не волнуйся за меня. Только побыстрее принеси эту проклятую карту!
— Для кого проклятая, а кому… — Андрей мечтательно возвел к потолку красные с похмелья глаза, — заживу на широкую ногу, магазин рядом с «Кунстом» отгрохаю. Сам губернатор будет мне в ножки кланяться! Ну чего мешкаешь? Надевай свой драный тулуп и марш отсюда! Я дверь закрою, да Петьку под дверью поставлю, заместо часового. Знаю я ваши бабские хитрости.
Лена выбежала на улицу. После затхлой атмосферы тёткиного дома здесь дышалось особенно сладко. Сделав три вдоха, Лена кинулась было в направлении катакомб, но потом, догадавшись, что за ней, вероятно, будут следить, прошла ещё несколько шагов в нужном направлении и плавно повернула в противоположную сторону. Ее догадка оказалась правильной. Резко обернувшись, она увидела, что за ней идёт, не особенно-то и прячась, дочь Андрея и Нины. Угрюмое лицо двоюродной сестры тут же приняло вызывающее выражение, как только девочка обнаружила, что разоблачена. Ровным шагом, не приближаясь к сестре, но и не отдаляясь от неё, Лена шла минут пять, а потом сделала рывок в сторону проходного двора, где и столкнулась от неожиданности с Гришей, мальчиком, защитившим ее однажды от сбрендившей пьяной проститутки.
— Здравствуй, Гриша! Гриша, глянь, там за углом девчонка в цветастом платке стоит или уже ушла? Гриша, да что с тобой? Гриша!
— Здравствуй, Лена! У меня беда, поэтому не задерживай меня. Я иду в полицию.
— Уж сразу и в полицию? А другого выхода нет?
— Если бы ты только знала, что произошло!
— Вот ты и скажи мне, только сначала выгляни наружу.
— Да нет там никаких девчонок. Ни в платках, ни без платков.
— Это хорошо. А что с тобой случилось?
— Лена, я не буду тебе ничего говорить. Все равно ты мне ничем не сможешь помочь, а просто так тебе рассказывать у меня нет времени.
— Ну как знаешь. А что у тебя с локтём?
— Упал, когда догонял японца.
— А зачем ты его догонял?
— Он украл мою сестрёнку. И скрылся в катакомбах. Ну, довольна? Все-таки разговорила меня! А теперь до свидания, я тороплюсь.
— Подожди, Гриша, я попробую тебе помочь!
— Лена, ты хорошая девчонка, но сейчас говоришь глупости. Мне никто не сможет помочь, кроме полиции.
— Это ты говоришь глупости. Полиция в катакомбы не полезет. Они там ничего не знают, а я знаю катакомбы как свои… Ну не пять пальцев, а четыре!
— Лена, у меня нет времени на пустые разговоры.
— Ну подожди ещё минутку! Каким входом воспользовался японец?
— Возле Семёновского ковша.
— Я хорошо знаю этот вход. Рядом с тем местом, где мы сейчас стоим, есть ещё один вход. Тоннели из этих двух входов пересекаются в нескольких местах. Если мы не мешкая спустимся в этот вход, я попытаюсь узнать что-нибудь о твоём японце, а если повезёт, то проследить за ним.
— Лена, что тебе до моих проблем? Ты же шла по своим делам, ну и иди дальше!
— Так случилось, что мне тоже нужно спуститься в это подземелье. А я боюсь. Ты же не оставишь меня в беде?
— Ну я не знаю… Если только…
— Гриша, я тебе обещаю, если у нас ничего не получится, то я вместе с тобой пойду в полицию.
— Ну хорошо. А фонарь у тебя есть?
— И фонарь, и верёвка есть.
— Ну что ж, тогда в путь.
— Послушай, ты сказала, что попытаешься узнать что-нибудь о похитителе, но как ты собираешься это сделать?
— Там, в катакомбах, у меня много друзей, и они обязательно нам помогут. Давай руку. Здесь спуск не такой крутой, как в тех катакомбах, есть даже что-то вроде ступенек, но всё же нужно быть осторожными.
— Я только сейчас понял. Ты обманула меня? Почему ты сказала, что боишься, если ориентируешься в этом подземелье, как у себя дома?
— Но я действительно боюсь. Но не людей, которые здесь находятся, а крыс. Если я потеряю сознание от страха, кто поможет мне прийти в себя? Если я останусь лежать в обмороке, крысы могут отгрызть мне нос… Гриша, что с тобой?
— Мне что-то стало душно, и закружилась голова. Но ты не обращай внимания. Рассказывай дальше.
— А я уже всё сказала. Ой, погоди, я знаю, где сейчас японец с твоей сестрой!
— Откуда ты знаешь? Ведь рядом с нами никто не появлялся!
— Недалеко от нас, в новом тоннеле, большая группа людей. Один из них, наиболее опытный, кажется, Павел, — Лена к чему-то прислушалась, — да, его зовут Павел. Пятнадцать минут назад он видел человека, который пробежал мимо их группы. В руках у человека было что-то объёмное и тяжёлое, он тяжело дышал. Павел не успел разглядеть лицо этого человека и то, что он нёс, но зато парень запомнил направление, в котором бежал мужчина.
— Это он! Бежим!
— Гриша, остановись! Нам его не догнать. Ты, видимо, невнимательно слушал меня. Этот человек пробежал мимо группы, которая находится в двадцати минутах ходьбы отсюда, пятнадцать минут назад!
— Но, Лена, что же нам делать?
— Всё сделают без тебя. Я же сказала, что у меня здесь много друзей!
— И что же, мы так и будем здесь стоять?
— Нет, зачем же, мы можем подняться на поверхность и подождать там или…
— Что, или?
— Не знаю, понравится ли тебе второй вариант, но я тебе всё-таки скажу про него. Как я уже говорила, в двадцати минутах отсюда находится группа, которая открыла новый тоннель. Если ты не против, мы с тобой пойдём туда и подождём результат там. Ну что, ты согласен? Или помочь тебе подняться на поверхность?
— Я согласен, пойдём к твоим друзьям.
— Вот и хорошо. А по дороге к тоннелю мне нужно вынуть кое-что из тайника.
— А эти… Твои друзья… Они не будут против, если ты приведёшь меня с собой?
— Они не совсем мои друзья…
— Как это? Ты же говорила…
— Ты опять меня не понял! Все, кто сейчас находятся здесь, внутри, связаны одной невидимой цепью. Мы можем не знать друг друга в лицо, но стоит прислушаться, и сразу становится понятно, знаешь ты этого человека или нет. Друг он тебе или лютый враг.
— Я начинаю что-то понимать, но… Но самое главное, чтобы эти твои друзья, которых, как ты говоришь, не знаешь в лицо… Самое главное, чтобы они помогли забрать мою сестрёнку у японца.
— Погоди минутку, Гриша, я хочу тебя попросить об одной вещи. Только не подумай, что я тебе не доверяю…
— О чем ты?
— Гриша, сейчас мне нужно достать из тайника одну бумажку. От этой бумажки зависит жизнь многих людей. Я не хочу, чтобы ты видел, где находится тайник.
— Да я же и так ничего не вижу. Я как слепой, который идёт за своим поводырём.
— Хорошо, Гриша, но ты всё-таки отвернись!
— Эх ты, девчонка! Я тебе рассказал сокровенное! А ты так со мной…
— Гриша, ты не понимаешь! Может случиться так, что незнание сохранит твою жизнь. Твою и твоих близких. Не обижайся, Гриша! Ну, вот и всё! Мы можем идти дальше.
— Куда?
— Павел говорит, что идти осталось совсем немного. Сейчас мы повернём к новому тоннелю. Представляешь, его открыли только позавчера. А до этого он стоял закрытый. Может быть, даже… Сто лет! А может и больше!
— Я слышу голоса!
— Это они! Гриша, там что-то произошло! Пойдём быстрее!
— Ой, как светло! Они что, костёр зажгли?
— Нет, это что-то другое! Костёр не даёт такой свет. И на свет фонарика это тоже не похоже!
— Сколько здесь людей!
— Их не так уж много! Это тебе после полной темноты кажется, что их много. Павел мне сказал, что их четыре человека. Он, какая-то девочка и два японца.
— Японцы? Пусти меня! Я сейчас…
— Это не те японцы. Это мальчик и его дядя. Дядя — учёный, археолог.
— Я вижу только двоих.
— Их трое. Девочка в обмороке. А ещё один… Он внизу.
— Что? Разве можно спуститься ещё ниже?
— Давай спросим у Павла. А то, таким образом, я скоро разучусь говорить по-человечески! Здравствуй, Павел! Я Елена, а это Гриша. У него похитили сестру!
— Здравствуйте! А мы тут… Извините, там что-то с Токагавой произошло! Гриша, если можешь, помоги нам удержать эту верёвку.
— Токагава, что происходит? — крикнул вниз Кенрю.
— Я не знаю. В прошлый раз я легко поднял книгу, а сегодня не могу этого сделать.
— Не свети мне в лицо своей ненормальной рукой, а то я ослепну! Говори дальше!
— В какой-то момент рука, прикреплённая к книге… Помнишь, я тебе рассказывал об этой руке?
— Да, помню, помню! Рассказывай дальше!
— Эта рука схватила меня за запястье! Я попытался её стряхнуть, но она повисела, повисела, а потом отвалилась и рассыпалась в прах. А я начал тянуть книгу за цепь. Но книга вдруг стала ужасно тяжёлой! Поэтому помогайте мне!
— Сейчас попробуем! — вклинился в разговор Павел. — Тут ещё двое ребят пришли. Вместе мы, наверное, справимся!
— А кто там наверху?
— Парень и девчонка.
— Пусть помогает только парень. Девочке нельзя… Получается! Помогите мне ещё чуть-чуть! Ура! Пошло!
— Что? Что там происходит?
— Спускайтесь сюда! Книга исполняла роль крышки люка! И теперь этот люк открыт. Спускайтесь сюда, не бойтесь!
— Все?
— Да! Здесь, в земле, вернее, ниже того уровня, где я стою, какой-то город! Дядя, ты уже здесь? Наклонись, посмотри, ты видишь то же, что вижу я? Город! Сколько же веков он здесь стоит?
— О, боже! Я думаю, что… Много веков, Токагава, стоит этот город! — восторженно ответил Кенрю, вглядевшись в неведомый город. — Судя по всему, это таинственный город Чжень. Тайная столица Чжурчжэньского государства. Его ищут уже много столетий, а он здесь, под ногами у людей.
— Я знаю эту девочку, — вдруг закричала наверху Лена. — Её зовут Си. Она живёт в соседнем доме. Вернее, жила, теперь в их квартире живёт Васька-морфинист, он только неделю назад переехал из Докторской слободы. Это врач, который…
— Врач? Вот о ком говорил Колька! — встрепенулся Гриша и чуть не выронил верёвку. — Он просто адрес перепутал! А я на него… Впрочем, чем моей сестрёнке может помочь сейчас врач? Сначала надо вырвать её из рук этого…
— Ну чего же вы ждёте, — перебил его Токагава. — Неужели вам неинтересно узнать, что там внизу? И кончайте уже тянуть верёвку! Вы меня на половинки разрежете!
— Лена? — удивилась Си, придя в себя. — Что ты здесь делаешь? А я думала, что это подземелье мне приснилось!
— Нет, мы все здесь. Но здесь не так уж плохо!
— Лена, как там мой папа? Он, наверное, ругает меня? Я всё знаю, к нам домой с обыском приходила полиция, а всё из-за этого проклятого платья! Вот оно! Показать тебе его? Кто кормит моего папу? Он, наверное, все эти дни сидит голодный?
— Бедная Си, ты же ничего не знаешь!
— Что? Что-то страшное случилось с моим папой?
— Что-то страшное случилось с тобой! Твой папа бросил тебя! Когда пришли с обыском, обнаружилось, что его уже давно разыскивают душеприказчики умершего в Петербурге дальнего родственника и что ему причитается наследство. Недолго думая, твой папа продал вашу квартиру и подался на большую землю.
— Лена, признайся, ты всё это придумала? Это всё неправда?
— Си, зачем мне говорить тебе неправду? Мы никогда не были с тобой врагами!
— Но и подругами никогда не были!
— Это потому, что дорожки наши никогда не пересекались! А ведь мы вполне можем дружить!
— О чем ты говоришь? — горько разрыдалась Си. — Как я теперь буду жить? И где я теперь буду жить?
— Давай подумаем об этом, когда выберемся отсюда! А сейчас пошли, посмотрим, что там нашёл твой японский друг. Надо посоветовать ему кричать потише. А то ещё обвал начнётся!
— Лена, — позвал Гриша, спустившийся вниз. — Идите сюда! Здесь здорово! Фонарики можете не брать!
— Си, ты как, ногами передвигать можешь?
— Могу, только кушать очень хочется! Всё это время мне удавалось кое-что тибрить, когда я ненадолго поднималась на поверхность…
— Ну что же ты молчала? У меня есть с собой хлеб! Правда, немного, и он чёрствый, но тебе сейчас… Ты сколько дней уже голодная?
— Почти три дня.
— Ну, тогда тебе можно пока лишь чуть-чуть! На, ешь! Через полчаса дам ещё!
— Лена! Что с вами случилось? Может, кому-то из нас подняться к вам?
— Нет. Мы справимся сами. Через пять минут мы будем с вами внизу.
Токагава спустился на третий подземный уровень первым.
Город был великолепен. Казалось, что его жители уехали куда-то лишь несколько дней назад, и поэтому пустынные улицы только и ждут своих хозяев. Расстояние от второго уровня до мостовой было очень большим. Верёвки не хватало, и поэтому Толи пришлось прыгать. Мостовая была сделана из какого-то пружинящего материала, и поэтому мальчик не ударился. Его только лишь подбросило вверх. Ощущения были не из приятных. Приземлившись, Токагава попытался докричаться до друзей, но купол над городскими домами, как ни странно, глушил все звуки, доносящиеся сверху. Успокоившись, Толи начал различать какие-то голоса. Направив руку-фонарь на друзей, которые замешкались наверху и что-то обсуждали, Толи понял, что голоса друзей звучат у него в голове. Удивительно, но когда Толи обратился мысленно к дяде, тот помахал ему рукой и в ответ тихо, но внятно объяснил ситуацию, сложившуюся на втором уровне. Дело было в том, что кто-то должен был остаться наверху. Но никто не хотел. Тогда решили оставить Лену и Си. Лена бурно возмущалась, но доводы, приведённые мужчинами, в конце концов убедили её.
Спуск остальных членов команды прошёл благополучно. Посовещавшись, они решили держаться вместе и не отходить далеко друг от друга. Дома имели коническую форму и были похожи на юрты, но при этом были огромных размеров, примерно с огромный храм. Кенрю предположил, что они напоминают пирамиды, но его идея не нашла поддержки.
Как таковой двери в домах не было. Вместо неё клубился сумрак, закрывающий дверной проём. Однако, стоило кому-то из людей приблизиться к двери вплотную, сумрак отступал. Так как фонарики здесь почему-то не работали, единственной надеждой хоть что-то разглядеть был Токагава и его рука.
Путешественники немного поспорили, в какой дом войти. Все они были похожи друг на друга, но выбор пал на тот, над входом в который были выбиты иероглифы, отдалённо напоминающие те, которыми был списан лист из книги. Убранство дома разочаровало. Посреди огромного зала стоял столик на коротких ножках, а на столе лежала книга. Открыть её не смог никто, хотя все пытались по очереди. Остальные двери были закрыты. Как ни пытались их открыть — не получалось. Однако, даже той комнаты, в которой была книга, было достаточно, чтобы почувствовать подавленность.
Выйдя из дома, путешественники обнаружили, что их руки стали светиться. Свет был не таким интенсивным, как у Токагавы, но постепенно набирал силу. Примерно через пять минут руки у всех налились ярким светом.
Путешественники осмелели. Кто-то, кажется, Павел, предложил разделиться и осматривать дома по одному. Четыре дома осветились светом, идущим от рук исследователей. Шесть рук потянулись к корешкам книг, лежащих на столе. Три рта исторгли вздох разочарования, когда у рук ничего не получилось. Один дом ничем не отличался от другого. Разными были только книги: они различались величиной, цветом и рисунком, выдавленным на обложке. Но все книги были едины в одном: они не желали раскрываться перед путешественниками.
Однако был человек, книги для которого не оказалось в доме. Это был Толи. Дом был, и этот дом позвал к себе Толи, был стол для книги, но книги на столе не оказалось. Толи поник, но поразмыслив, понял, что его книга лежит сейчас наверху, на втором уровне. Лист из этой книги как раз и открыл цепочку невероятных событий, которые привели путешественников сюда, в тайный город Чжень.
— Ребята, вы там ещё долго? — раздался в голове у Гриши голос Лены. — Мне нужно возвращаться назад! Моя мама в большой опасности! Я обещала принести карту быстро, а прошло уже полтора часа!
— Что будем делать? — спросил Гриша у остальных. — Си одну оставлять наверху нельзя. Да и мне нужно что-то решать с сестрёнкой! Догнать похитителя я не смог, поэтому придётся всё-таки идти в полицию!
— У нас у всех наверху остались дела, — согласился Павел. — Нужно всё решить, а потом опять вернёмся сюда!
— Я согласен с Павлом, — сказал Кенрю. — Беспокойство твоей мамы, Токагава, чувствуется даже здесь, на расстоянии!
— Ну что же, — расстроено сказал Толи, — раз все решили единогласно, мне ничего не остаётся, как подчиниться! Но я бы хотел…
— Ребята! — закричала Лена. — Да поднимайтесь же быстрей! Тут что-то с Си происходит! Как только я заговорила о том, что надо возвращаться, она вскочила и попыталась спрыгнуть на второй уровень. Я её оттащила от провала, но она очень сильная, и держать её долго не смогу! Поднимайтесь быстрей!
— Мы поднимаемся! — прокричал Павел. — Держись!
— Ой, нет! Ребята, она вырвалась из моих рук и прыгнула вниз! Что мне делать? Си! Си! Подожди меня там внизу, я иду к тебе! Ну что же ты делаешь? Ребята, она собирается спуститься на третий уровень, я уже не успею её задержать!
— Лена, успокойся, — медленно сказал Павел. — Не спускайся вниз! Мы попытаемся встретить и успокоить Си.
Когда девочка спустилась, её окружили взволнованные друзья.
— Анастасия, ну что же ты делаешь? Мы тут чуть с ума не сошли от беспокойства!
— Си, ты не ушиблась?
— Девочка, нельзя так бездумно рисковать своей жизнью!
— Да кому теперь нужна моя жизнь, — грустно пропела девочка. — У меня на земле оставался один родной человек, да и тот меня бросил, как ненужную вещь!
— Си, ты… Но куда ты идёшь?
— Вы, наверно, подумали, что я сошла с ума, когда решила прыгнуть сюда?
— Что-то похожее пришло нам в голову, но…
— Я абсолютно нормальная! Просто вот уже около часа я слышу, как кто-то меня зовёт! А когда вы завели речь о том, чтобы вернуться на поверхность, голос, который меня звал, начал плакать. Да так жалобно, как маленький ребёнок. Так плакала сестрёнка, которая умерла, когда ей исполнилось полтора года.
Си замолчала, потому что под сводом, который отделял подземный город от верхнего города, началось какое-то движение. Раздался скрип, и улицы тайного города осветились. Это сдвинулись заслонки, и в город Чжень хлынул солнечный свет. Деревья, которые стояли возле домов, мгновенно обросли листьями, а из фонтанчиков, которые стояли около каждого дома, начала бить струями вода.
Какое-то время все молчали, поражённые увиденным, а потом Си встряхнула головой и снова двинулась в видимом только ей направлении.
— И куда же ты идёшь сейчас? — Кенрю с тревогой вгляделся в бледное личико девочки.
— К голосу, который меня зовёт! Источник голоса находиться вон там, в самом маленьком на этой площади доме! Вы можете пойти со мной, а можете остаться снаружи. Как бы вы ни решили, я зайду в дом и… Какая странная в этом доме дверь!
— Не бойся, Анастасия, заходи!
— Я не боюсь, мне просто неприятно! Может, всё-таки кто-нибудь пойдёт вместе со мной?
— Мы все пойдем с тобой! Но не удивляйся, когда увидишь, что внутри никого нет.
— Как нет? Ведь кто-то звал меня?
— Ну хорошо! Пойдем с нами. Сейчас сама во всем убедишься!
Путешественники думали, что в этом подземном городе их уже ничто не сможет удивить, но они ошибались. Как только они подошли к дому, туманная завеса, закрывающая дверной проход, вдруг осветилась и исчезла. Си вздохнула с облегчением — путь был открыт. Она даже хотела попросить друзей оставить ее одну, но, поразмыслив, передумала.
Как только они зашли в дом, со всех сторон открылись невидимые раньше заслонки, и зал осветился разноцветными огнями. Си остановилась, пораженная.
— Как же здесь красиво! Но кто же меня звал? Я не вижу здесь ни одного человека, кроме нас. Только комната, стол и книга.
— В тех домах, куда мы заходили, все было так же, за исключением того, что там мы были незваными гостями. А тебя здесь как будто бы ждали!
— Я думаю, ребята и дядя Кенрю согласятся, если мы не пойдём дальше, — сказал Токагава. — Путь к книге — это только твой путь. И по нему ты должна пройти одна.
— Но вы же не уйдёте? — взволнованно пропела Си.
— Нет, мы будем стоять здесь, у входа, — успокоил ее Гриша.
— Ребята, я хочу тоже к вам! — послышался голос Лены. — Но мне надо возвращаться обратно! Кто-нибудь, поднимитесь сюда наверх! Я нужна моей маме, а посторожить верёвку может кто-то из вас.
Услышав призыв Лены, все неохотно переглянулись, но делать было нечего. Девочка была права. Там, наверху, на земле, она может принести больше пользы, чем здесь в роли сторожа. Прошло несколько томительных секунд, наконец, Гриша сказал:
— Пойду я.
И попросил Павла подсадить его, чтобы дотянуться до верёвки. Но помощи Павла не потребовалось. Как только Григорий сформулировал своё желание и поднял обе руки, какая-то сила мгновенно подхватила его, и он оказался на первом уровне.
Теперь Лена могла идти, но что-то держало ее здесь.
— Гриша, как бы я хотела, чтобы мы вместе вернулись наверх, но в данный момент, видимо, это невозможно!
— Нет, так дело не пойдёт, если тебе грозит опасность, я пойду с тобой. Вот только сейчас передам ребятам, чтобы кто-нибудь поднялся сюда, наверх!
— У тебя осталось незавершённое дело, ты же помнишь об этом?
— Не забываю об этом ни на секунду, но ты же убедила меня, что…
— Правильно. Ты должен оставаться здесь и ждать, когда мои друзья сообщат тебе какую-либо информацию о человеке, похитившем твою сестру. Поэтому ты не можешь подняться со мной наверх.
— Но, Лена…
— Не волнуйся, я справлюсь! Мы встретимся очень скоро! И ты расскажешь мне обо всем! А потом мы снова вернёмся сюда. И я своими глазами… Всё, мне надо идти! До свидания, Гриша.
— До свидания, Лена. Подожди ещё секунду! А как я узнаю, что происходит с моей сестрой?
— Не волнуйся! Я предупредила друзей! Когда придёт время, они тебе обо всем сообщат!
— Но почему же так долго?
— Один из друзей, который уже полчаса идёт за похитителем, ждёт подходящего момента. Он боится, как бы японец не навредил чем-нибудь девочке.
— Иди, Елена. Ты нужна наверху.
— До встречи.
С тяжёлой душой девочка пошла к выходу. Ей не было нужды идти к тому месту, где они с Гришей спустились. Она знала выход, который находился буквально в пяти минутах от того места, где она попрощалась с Гришей. Выбравшись наверх, она тут же заслонилась рукой. Лучи заходящего солнца ослепили глаза. Уши тут же оглушил гомон веселящейся толпы. Праздник Юаньсяо подходил к концу. Пока Лена бежала домой, несколько раз ей преграждала путь толпа, с жадностью смотревшая на представление. Настала кульминация праздника, и здесь было всё, что бывает на новый китайский год: тайпингу и танцы с фонарями в виде огненного дракона, танец львов, представление на ходулях, танец «лодки на суше».
Лена знала, что вечером люди будут любоваться волшебно красивыми фонарями и многоцветным фейерверком. Многие в этот праздник достают и используют запасы петард, сохранённые с прошлого праздника Весны. В толпе перешёптывались, что градоначальник разрешил устроить в этот вечер красочный фейерверк. В ночь на праздник Юаньсяо должно было наступить первое полнолуние в новом году по лунному календарю. Огни фейерверка и зажжённых фонариков на фоне круглой луны на небосводе приобретут особое очарование.
Но всё это нисколько не занимало Лену. Она думала о том, как объяснить маме причину задержки. И как внушить недоверчивому родственнику, что карта эта подлинная.
Как только Лена вошла в квартиру, ее поразила нехорошая тишина, царящая в комнатах. Но как только она вошла в гостиную, всё разъяснилось. Вокруг круглого стола сидели все домочадцы тёти Нины, включая и Елизавету. Пьяный Андрей злобно зыркал налитыми кровью глазами и держал пистолет у виска… Сяй — линь.
— Эй, ты, офицерский выродок! — закричал пьяный, увидев Лену. — Решила меня провести? Я вас всех уничтожу! Никого не пощажу! Заговор? Вы все…
— Папаня, — вклинился в монолог пьяного Петька, — я за тебя! Не убивай меня!
— Молчи, крысёнок! Знаю я тебя! Кто привёл сюда эту Линьку? Сестра твоя, Катька! А ты что мне сказал? Боязно! Иуды вы все! И мать твоя, и ты… Продадите меня за медный грош, — Андрей заплакал пьяными слезами. — Только и есть у меня верный человек,
доча, Катька! Доча, иди сюда, — обратился он к двоюродной сестре Елены, — подержи пистолет у головы этой инородки, а то мне страсть как хлебнуть надо!
— Андрей, может, хватит тебе уже! — подала голос молчавшая до сих пор Нина.
— Ты, дрянь, молчи! До тебя очередь ещё дойдёт! Это ты во всём виновата!
— Отпусти Сяй — линь, — сказала Елена, — я принесла карту.
— Нет. Пока бумажка не будет в моих руках, пистолет будет там, где я сказал! Давай сюда карту.
— Только в обмен на пистолет.
— Дура! Да я тебя придушу без всякого пистолета! Кто ты есть против меня? Пигалица тонкошеяя! И не забывай, здесь ещё твоя
мамка! А ну-ка, Лизка, подойди сюда, ко мне!
— Мама, не слушай его! Сиди, где сидишь!
— Не слушай его! — передразнил Лену Андрей. — А кого слушать, тебя, дуру? Дуру, которая всю эту кашу
заварила.
— Всё, моё терпение кончилось, — поднялась со своего места Нина, — Елена, дай мне карту, а ты, Катерина, — пистолет. Надо заканчивать с этой историей, пока все живы.
— Ты… Ты, вы****ок офицерский, как ты смеешь неслу…шать меня? Я… — Андрей попытался сделать несколько шагов, но сполз на пол там же, где стоял.
— Катя, дай пистолет, — вытянула руку в направлении дочери Нина.
— Нет. Папаня не велел. А ты мне не указ.
— Катерина, я что тебе сказала?
— На, на, подавись, — закричала девочка, почти швырнув пистолетом в мать, — одного не понимаешь, они теперь будут богатеями, а не мы! Ты посмотри, в чем я хожу! Эта китайка и то лучше меня одета! А ты всё разрушила! Ты специально папаню подзуживала, чтобы он напился! Знаешь же, что он всегда делает тебе наперекор. Пошли, Петька, из дому! Как только батя проснётся, он нас всех прибьёт!
— А ты, Елена, — не обращая внимания на вопли дочери, продолжила свою мысль Нина, — давай сюда карту! И марш отсюда, чтобы духу вашего вшивого не было! И китайку свою заберите! Стой! А где клад\то искать? Только не вздумай врать! Я не Андрей, из-под земли тебя достану, если соврёшь!
— На острове Попова. Вот, здесь отмечено! Возле этой бухты.
— Ну, смотри, коли врёшь…
— Не вру. Мама, одевайся, мы уходим отсюда!
— Что же, Нина, — подала голос Елизавета, — мы так и расстанемся врагами?
— А ну, шуруй отсюда, пока цела! К Ленке у меня злости нет, а вот ты… Как подумаю, за кого свою жизнь
положил мой брат… Не забывай, у меня в руках пистолет, и в отличие от Андрея и детей я знаю, как им пользоваться. Я все\таки дочь и сестра офицера. Так что иди, пока я не осерчала совсем!
— Ну что же, — грустно подвела итог Лиза, — пусть господь разберётся в том, что произошло! А я ни в чем перед тобой не виноватая!
— Пошли вон, попрошайки, — вдруг заорала Нина, и в этот момент стало видно, на кого похожа ее дочь, — пошли вон, и больше чтобы ноги вашей здесь не было!
— Мама, ты чего застряла, — вернулась с полдороги Лена, — мало погостила?
— Все, Леночка, я иду!
Улица встретила их мягким весенним вечером. Гулом весёлой и хмельной толпы и запахом моря.
— Сяй — линь, — обратилась, наконец, Лена к подруге, — ты как здесь оказалась?
— Пришла хозяйская дочь, Катерина, и сказала, что ты срочно меня зовёшь!
— И тебя не удивило, что пришла не я, а…
— Удивило, а моя мама даже спросила, почему за мной послали Катерину?
— Ну а она что ответила?
— Что ты занемогла и просишь срочно прийти к ней и захватить с собой карту.
— А ты что?
— Я удивилась! Но виду не подала. Я же знаю, что карту ты унесла с собой! И подлинник, и две копии.
— На что это ты засмотрелась?
— Сегодня же Юаньсяо! А я и забыла, целый день училась рисовать иероглиф, означающий Новый год. Подожди, я хочу отгадать загадку. Ага, я знаю ответ!
— Лена, — удивилась Лиза, — чему это так радуется Сяй —линь?
— Мама, ты столько лет живёшь на Миллионке и не знаешь, что в праздник Юаньсяо можно отгадывать загадки. И некоторые из них проясняют твоё будущее. Если, конечно, ты правильно отгадаешь загадку, которую хозяин вывешивает к дну фонарика. Но если ты знаешь ответ, то можешь сразу сорвать бумажку и сверить с отгадкой.
— А если правильно отгадаешь загадку, то получишь небольшой подарок! — захлопала в ладоши Сяй —линь. — Я отгадала. Сейчас хозяин даст мне подарок. Сейчас, сейчас, только разорву бумажный пакетик! Ой, какой красивый треугольничек! Подождите, под одной гранью треугольничка что-то написано. Только мелко очень, не могу разобрать!
— Дай мне, — Елена взяла игрушку из рук Сяй —линь, — я попробую прочитать. Написано по-русски, я уже сейчас вижу. Да, действительно мелкие буквы. Но… Всё, прочла. Это стихи: «Твой дом, ты будешь в нём. А когда уйдёшь, силу обретёшь!».
— Ничего не поняла. А ты?
— Что-то про дом… Но дом, в котором я живу, совсем не похож на эту пирамидку.
— Что ты сказала? Пирамиду?
— Вообще-то я сказала пирамидку, но если хочешь, пускай будет пирамида!
— Что же я сегодня уже слышала про пирамиду? Совсем недавно! Вспомнила! Дома, как пирамиды! На третьем уровне дома, как пирамиды! Но этого не может быть! Ты же никогда…
— Да что случилось? Что я такого сказала?
— Сяй —линь, ты когда-нибудь была в подземелье?
— Только в тот раз, позавчера. Когда тот матрос…
— Нет. Я не про тот случай. Сама ты когда-нибудь спускалась туда? Ну, без меня!
— Ты что? Мне и в голову не могло такое прийти! Там так страшно.
— Подожди! Эй, манза, скажи, что это такое ты написал на игрушке?
— Белая госпожа! Пусть Юаньсяо принесет вам… Какой игрушке? О чем речь?
— Сяй —линь отгадала загадку, и вы вручили ей вот этот маленький подарочек!
— Этот? Но этого не может быть! Я собственноручно укладывал подарки в бумажные мешочки! Ничего похожего среди подарков не было!
— Кто велел тебе написать на пирамидке стишки на русском языке?
— Госпожа, поверьте! Я не умею писать на русском! Говорить могу, но писать…
— Ты лжёшь!
— О, Будда! Да что же это такое? Повторяется утренняя история! Только утром стишки были написаны на четырёх языках, а сейчас только на русском!
— Мама, Сяй —линь, пойдёмте! С этим китайцем что-то не то!
— Ну что же, Сяй —линь, дальше наши пути расходятся, но я надеюсь, что ненадолго! Ты понимаешь, что маме о том, что произошло в доме моей тёти, рассказывать не надо?
— Иногда молчанье — золото. Так говорит моя мама!
— Мудрая женщина твоя мама. Ну, так мы пошли?
— Прости, Лена, я не успела выразить тебе соболезнования в связи с тем, что сгорел ваш дом! А где вы теперь будете жить?
— На улице Посьетской.
— Значит, мы больше не увидимся?
— А ты хотела бы этого?
— Конечно. А ещё мне интересно, чем закончиться эта история с картой!
— Для китаянки ты смелая девочка!
— Ты забываешь, что я лишь наполовину китаянка!
— Прости! Значит, тебе интересно, чем закончиться эта история? — задумалась Елена.
— Да. Мне очень интересно.
— Ну хорошо. Давай завтра встретимся возле театра Тао Миняно.
— А во сколько? — закричала девочка, потому что китайский оркестр, расположившийся рядом с тем местом, где разговаривали девочки, грянул мелодию с утроенной силой.
— В полдень. Всё, Сяй —линь, моя мама еле держится на ногах, а нам ещё идти и идти. До завтра.
До улицы Посьетской добрались, когда уже почти стемнело. Как и предполагала Елизавета, погорельцев встретили радушно. Двоюродная сестра Лизы долго не уходила из той половины дома, которую выделили для Лизы и ее дочери. О том, чтобы поселить погорельцев в сарайчике, никто даже не стал слушать. Наконец, когда все успокоилось, Лиза впервые за весь день осталась наедине со своими мыслями и с Еленой. Впрочем, Елену, которую поселили в соседней комнате, уже давно не было слышно. Лиза несколько раз позвала дочь, но та не отзывалась. Встать и подойти к дочери не было сил, и Лиза решила все разговоры оставить на завтра.
Если бы у матери оставалась хоть толика сил, и она зашла бы в ту комнату, которую выделили для Елены, то обнаружила бы, что ее дочь и не собирается ложиться спать. Более того, она обнаружила бы, что ее дочери просто-напросто нет в комнате. Лена улизнула из дома через окно уже давно. Но усталость все же брала своё. Поэтому путь от Посьетской до Пограничной показался Елене очень долгим.
Была ночь. Но казалось, что жители Миллионки и не собираются ложиться спать. Веселье только начиналось. Торговцы, разносчики, парикмахеры — все, у кого не было днём возможности принять участие в празднике, вышли на улицы города.
Подходя к входу в катакомбы, Лена понимала, что вряд ли ее друзья до сих пор там, внизу. Так и оказалось. В подземном городе никого не осталось. Все ушли пятнадцатью минутами раньше.
Особенно трудно было увести Си. Она упиралась и плакала, и только обещание Токагавы, что завтра они снова вернутся сюда, заставило её покинуть подземный город.
Но вернёмся к тому моменту, когда Елена рассталась с Гришей и поднялась на поверхность.
Си сделала несколько шагов по направлению к книге. В этот момент в воздухе появились светящиеся шары, которые выстроились в две линии. Девочка не могла повернуть ни вправо, ни влево. Впрочем, она и не пыталась. Вполне вероятно, что если бы она передумала и повернула назад или в сторону, то шары бы расступились. Но Си шла вперёд. Шары мерцали и переливались в такт её шагам. Чем ближе она подходила к книге, тем больше они наливались силой и увеличивались в размере. Ребятам, остановившимся около входа, становилось трудно разглядеть девочку в прорехах между мерцающими шарами. Наконец Си подошла к книге, и рост шаров остановился. Также прекратилась вибрация. Обложка книги была мертва и безмолвна, но только до того момента, как девочка дотронулась до неё. Тонкие пальчики потянули за корешок книги, и книга ожила. Девочка ничего не успела сделать. Книга всё сделала за неё. Она распахнулась на первой странице. Си впилась глазами в то, что увидела на странице, а книга сама решала, что читать Си, а что нет. Что она готова воспринять, а что ещё нет. Иногда книга пролистывала целый веер листов. Пять, десять, двадцать листов пролетали перед глазами Си, и только на двадцать первой странице книга останавливалась, успокаивалась и давала Анастасии возможность рассмотреть иллюстрации и прочитать текст. Девочка даже не заметила, когда успела выучить алфавит, на котором была написана книга. Казалось, это знание было в крови Си, и она всегда знала язык, на котором была написана книга, только забыла. А вот теперь вспомнила. Прошло пять минут, десять, пятнадцать. Спутники Си устали стоять неподвижно и стали проявлять нетерпение. Токагава окликнул Си, но она его не услышала. Тогда он попытался подойти к девочке. Шары тут же перегруппировались и сплошной стеной загородили дорожку к Си и книге. Толи был вынужден отступить. За ним попытку прорваться к Си сделал Павел, потом Кенрю, но их ждало такое же разочарование. Прошло ещё минут пятнадцать, как вдруг в голове у ребят раздался вопль Гриши:
— Они нашли её! Японец связан! А Сонюшку несут ко мне, сюда!
Крик Григория был такой силы, что у путешественников чуть не вылезли из орбит глаза, а шары, висящие в воздухе и чувствительные к малейшим колебаниям воздуха, попадали на пол. Некоторые шары взорвались. Книга захлопнулась, и Си пришла в себя.
— Ребята, — пропела она, — я столько узнала! И все же книга показала мне так мало! Сейчас я попрошу книгу показать мне то, что она пропустила в первый раз! Мне тогда многое было непонятно, а теперь…
— А теперь мы поднимаемся наверх, — сказал Павел.
— Ты, наверное, пошутил? — неуверенно сказала Си. — Как это я могу уйти, когда узнала так мало? Я только в самом начале пути.
— Нам пора возвращаться!
— Вот и возвращайтесь. А меня наверху никто не ждёт! Ни единая душа. Я там никому не нужна. Я останусь здесь.
— Нет. Здесь ты не останешься. Если мы бросим тебя, ты умрёшь от истощения.
— Но я никогда не чувствовала себя так хорошо! Чувство голода прошло. И во всем теле у меня такая лёгкость!
— Правильно, — подтвердил Кенрю. — Так все и начинается. Ты на пути к голодной смерти. Даже если ты будешь брыкаться и кусаться, мы свяжем тебя и унесём!
— Но зачем? Я никому не нужна!
— Ты нужна нам всем. Мы твои друзья. Ты нужна Енеко, Токагаве, мне, дедушке. Ты нужна даже маме Токагавы, хоть она этого ещё не знает!
— Но вы обещаете мне, что мы вернёмся?
— Завтра же, — подтвердил Кенрю, — в отличие от тебя, я ещё не нашёл свою книгу.
— Пойдёмте, — заторопил друзей Павел, — нас Гриша зовёт!
Верёвка не понадобилась. Воспользовались тем же способом подъёма, что и Гриша. Миг, и все оказались наверху. Впрочем, Павел тут же спустился на второй уровень и забрал с собой верёвку.
— Что-то не вижу радости в твоих глазах, — обратился к другу Павел, — что случилось?
— Сонюшка пришла в себя и утверждает, что у неё нет никакого брата! И зовут её не Софьей, а Ларисой!
— Что?
— Вот вам и что! Чем же надо было так опоить маленькую девочку, чтобы она забыла все на свете! Тот парень, что несёт её сюда, даже стал сомневаться, ко мне ли её надо нести или прямо в полицию!
— Ну, а ты?
— Я открыл ему свои мысли, и он убедился, что я не вру!
— А ты заглянул в мысли малышки?
— Я пробовал. Но у неё в мыслях только паника и воспоминания о какой-то убитой девушке! А когда я попытался ей напомнить о себе, она пришла в такой ужас, что я предпочел выбраться как можно скорее из ее мыслей!
— Гриша, ты успокойся! Я так понимаю, что они уже на подходе! Сейчас все разъясниться! Тем более что японец этот…
— Ух, как кулаки у меня чешутся!
— А вот этого не надо! Сначала надо разобраться!
— Си, что с тобой? У тебя озноб?
— Я хочу вниз, книга зовёт меня! Рядом с ней мне было хорошо, я и про голод забыла! А сейчас меня тошнит, и кружится голова!
— Лена оставила для тебя еду, — сказал Гриша, — всё, что у неё было с собой, оставила! Только она велела давать тебе еду понемножку!
— Меня всю трясёт! Я не могу…
— Си, — вызвался Токагава, — а давай я тебя покормлю!
— Спасибо, Толи! Мне уже легче, я попробую сама!
— Но, — попытался возразить мальчик, однако его прервал крик маленькой девочки, которая сидела на руках взрослого мужчины и колотила его руками и ногами:
— А я говорю, что нет у меня брата, и сестры нет!
И мамы нет! У меня есть только папа и няня! Вот папа тебе задаст, когда я, наконец, отсюда выберусь! Отпусти меня сейчас же!
— Кто тут Григорий? — спросил мужчина. — Ну и крикливая у тебя сестра! Теперь, наверно, неделю её крики будут у меня в ушах звенеть!
— Я, я Григорий! Ну что же ты, Сонюшка… Ой, но это действительно не моя сестра! Сейчас, когда её глаза открыты, я вижу это ясно! Но как же похожа… Боже мой! Но что же это я? Я здесь столько часов, а моя сестричка сгорает от температуры! Мне надо срочно выбираться отсюда!
— Э, парень, постой! — вмешался мужчина, видя, что Гриша твёрдо намерен покинуть катакомбы как можно скорее. — А с этой крикухой что делать? Так же нельзя, это же живая душа!
— Да, действительно, что это я? Успокойся, маленькая! Конечно, я не твой брат! Я обознался! Ты очень похожа на мою сестричку Сонечку!
— Правда? — тут же успокоилась Лариса. — А у неё есть такая шубка, как у меня? Такие сапожки?
— Ни шубки, ни сапожек у неё нет!
— А как же она гуляет зимой?
— А она не гуляет! Как же гулять, если надеть нечего?
— А я вот папе скажу…
Что скажет Ларочка папе, так и осталось неизвестным, потому что её голос заглушила брань японца, которого тащил за собой ещё один мужчина.
Увидев пленённого японца, Ларочка заверещала пуще прежнего:
— Это он! Он девушку убил! Он мне в рот горькую конфету засунул! Он… — девочка забилась в истерике.
— Боже мой! — застонала Си. — Это тот мужчина, которого я встретила, когда первый раз уходила из дома госпожи Харуко. Я вспомнила, я встретила его прямо перед гардеробной.
Услышав имя Харуко, японец поднял голову. Несколько минут он щурился, пытаясь разглядеть того, кто говорит, а когда разглядел… К счастью, русский крепко держал японца, а то озверевший потомок самураев просто сбил бы девочку с ног.
Японец рвался к горлу Си с удесятерённой силой. Мужчина, пытавшийся удержать японца, понял, что ему это не под силу, и позвал на помощь второго, который держал на руках Ларочку. Тот спустил девочку на землю и спешно подошёл к другу. Как только Ларочка оказалась на земле, она тут же подбежала к Грише.
— А ты мне разрешишь поиграть с твоей сестричкой?
— Наверно, разрешу, — озадаченно откликнулся Гриша, — только мне сейчас нужно идти! Моя Сонюшка сильно заболела!
— А ты возьмёшь меня с собой? — доверчиво прижалась к мальчику малышка. — Мне здесь не нравится! Пойдём! Чего же ты стоишь? Сам говорил, что нужно спешить, а сам стоишь! Пойдём! Как ты думаешь, твоя сестричка согласится со мной дружить? А то мне нянюшка не разрешает дружить с девочками с улицы.
Но прежде чем Гриша ушёл, ему пришлось стать свидетелем странной картины. Павел, Токагава и Кенрю бросились на помощь мужчинам, пытавшимся удержать впавшего в неистовство японца, но и стреноженный пятью мужчинами японец медленно продвигался к Си, таща за собой кучу народа, повисшего на нём. Наконец, сила победила, и японец оказался на земле, связанный по рукам и ногам.
— Он говорит, что эта девочка, Си, разрушила его жизнь, когда украла платье, — перевёл быструю и отрывистую речь японца Кенрю.
— Да вот же оно, это платье! Что же я ему такого сделала? За что он хочет меня убить?
— Он говорит, — теперь за роль переводчика взялся Токагава, — что к вороту платья приколота брошь! Это так?
— Да, вот она! Она исколола меня до крови!
— И в этой броши лежит записка! — продолжал переводить Толи.
— А вот этого я уже не знала! — расстроено сказала Си.
— Эту записку должна была передать горничная мадам Харуко, та самая девушка, которой ты помогла подняться, когда её сбила пролётка.
— А что же это за записка такая, что…
— Это было донесение, которое должна была бедная девушка передать этому господину, а он по цепочке должен был передать эту записку дальше!
— Шпион! Вот, значит, ты кто, господин хороший! Шпионишь, значит? Сейчас я тебе и Порт-Артур припомню, и «Варяг», и морячков наших погибших, — взбеленился мужчина, нёсший Ларису, — и брата моего Петра, калекой оставшегося на всю жизнь! Ты…
— Нет, Фёдор! Мы не должны устраивать самосуд! Ну прибьёшь ты его, а остальные уйдут от наказания! Нужно в полицию его тащить!
— А что же произошло с горничной мадам? О, господи, — Си уловила ответ, пришедший от японца, — господи, господи! Если бы я только знала! Этот зверь убил девушку!
Рыдания Си заглушил голосок Ларисы.
— Я видела, как он убил ее! А мне никто не поверил! А потом…
— Лариса, пойдём к выходу, — взял за руку девочку Гриша, — Си очень плохо, не надо ей ещё сыпать соль на рану! Пойдём!
— Подожди, Гриша, — обратился к нему Павел, — мы все пойдём!
— А что будем делать с этим? Я этого мерзавца на себе не потащу! — предупредил мужчина.
— А он сам пойдёт! А если не пойдёт, то оставим его здесь связанного. Как только мы уйдём, и станет темно, сюда тут же поползут крысы. Слышишь, японец, как они шебаршатся на втором уровне? Ну что, пойдёшь или останешься здесь?
— Пойду, — буркнул японец, и хоть сказано это слово было по-японски, переводчик никому не понадобился.
— Ну что же, — подвёл итог Павел, — с японцем проблему решили. Теперь ты, Си, скажи мне, ты с нами в полицию пойдёшь или боишься, что они тебя сразу в каталажку упрячут?
— Боюсь.
— Ну тогда нам придётся разделиться. Мы с этими двумя и японцем пойдём в полицию, ты, Гриша, берёшь на себя Ларису, а ты, Си… А что же делать с тобой? Если бы…
— Си пойдёт с нами, — вмешался в разговор Токагава, — правда, дядя?
— Да, — согласился Кенрю, — это было бы правильно!
— Предатели, — процедил сквозь зубы пленный, — я с вами ещё посчитаюсь! Долго в тюрьме меня держать не будут. Я работаю по заданию правительства и…
— Иди и помалкивай, — подтолкнул японца в спину один из мужчин, — разговорился он! В полиции будешь говорить, а пока иди и не зли нас! А то кое у кого здесь очень руки чешутся!
— Си, — обратился к девочке Токагава, — ты не против, если мы пригласим тебя к себе пожить? А то получается, что мы всё решили за тебя!
— Я не против, — смутилась Си, — если не будут против ваши родные.
— Вот и хорошо! — обрадовался Павел. — Всё решилось! А завтра снова встретимся. Я думаю, удобнее будет встретиться возле того входа в подземелье, куда мы спускались в первый раз. Ну, пошли!
— Подожди, подожди, — вмешался Гриша, — а что же мне с Ларисой делать?
— Как что? — удивился Токагава. — Отведёшь её домой! Лариса, а ты знаешь адрес, по которому ты живёшь?
— Конечно, знаю, — гордо сказала Лара, — я живу на самой лучшей, на самой чистой и самой главной улице, на Светланской. У нас даже элек… Электрические фонари на улице ночью горят! Вот!
— Ну, молодец девочка! — похвалил малышку Гриша. — А дом какой?
— Говорю же, на Светланской дом! Что же ты, Гриша, такой непонятливый, а ещё говоришь, что мой брат!
— Ларочка, про Светланскую мне всё понятно, а у дома есть номер?
— А зачем ему номер? Это же дом, в котором я живу!
— Хорошо, — засмеялся один из мужчин, — а что ещё есть рядом с твоим домом, кроме фонарей?
— Магазин есть! — важно сказала девочка.
— Какой? — в унисон спросили Павел, Толи и один из мужчин.
— Какой, какой! Откуда я знаю, какой? Просто магазин. Я же там не была, откуда мне знать, какой там магазин! Папа меня туда не водил. Если бы водил, я бы вам рассказала, что там продаётся. Куколки красивые или платьица с туфельками!
— Всё ясно. Так ты от неё ничего не добьёшься! Нужно вести её в полицию.
— Не хочу в полицию, — твёрдо сказала Лариса, — хочу идти с Гришей!
— Но, Ларочка, я же тебе сказал, мне надо найти врача для Сони!
— Вот найдёшь врача, — рассудительно сказала Лара, — а потом пойдём вместе в полицию.
Если бы путешественники задержались ещё минут на пятнадцать, они непременно встретились бы с Еленой, которая уже спешила в направлении катакомб, но получилось всё по-другому. Как только вышли из-под земли, в небо взвился фейерверк, и Ларочка, взвизгнув от восторга, ввинтилась в праздничную толпу, пытаясь отвоевать себе то место, где гроздья фейерверка будут видны как можно лучше. Грише ничего не оставалось, как последовать за девочкой. Когда он спохватился, оказалось, что остальные уже разошлись по своим делам. Дав Ларисе несколько минут понаблюдать за невиданным зрелищем, Гриша подхватил девочку на руки и пошёл в направлении Пекинской улицы, пробиваясь сквозь толпу.
Глава восьмая. Следующее утро
Утро принесло новые ощущения. Все, кто побывал вчера в катакомбах, и особенно те, кто спускался ниже первого уровня, стали глохнуть и слепнуть. Ларочку, двух русских мужчин, японца-шпиона и Елену это коснулось лишь в малой степени, но зато все остальные, все, кто побывал в подземном городе, ощутили неприятные последствия в полной мере. Григорий отнёс утреннее головокружение за счёт того, что не спал всю ночь, пытаясь сначала уговорить уже известного нам Ваську-морфиниста помочь сестре. А потом, когда пришёл к выводу, что его усилия напрасны, попытался помочь Сонечке самостоятельно. Удивительно, но девочке полегчало довольно быстро. Кашель стал влажным, лихорадочные пятна покинули её щёчки. Температура упала в пять часов утра и больше не поднималась. Как только температура упала, Гриша опустился на пол и заснул. Ларочка заснула, как только голова ее коснулась подушки в доме соседки Капитолины. Спать на полу в доме Гриши она категорически отказалась. Пробуждение было поздним. А для Григория ещё и тяжёлым. Он почти ничего не слышал и не видел. Глаза жгло, будто они были запорошены песком, звуки доносились как сквозь вату. Капитолина привела Ларису, которая капризничала и жаловалась, что что-то мешает ей смотреть и слушать. Но все-таки Лариса что-то различала и почти все слышала, особенно если говорящий подходил к ней вплотную. Гриша же уже вообще ничего не видел и не слышал. Это было ужасно. Испугавшись, что откажет ещё и речь, Григорий громко позвал Капитолину. Подошла к нему пожилая женщина или нет, он не видел. Но на всякий случай он рассказал вкратце всю историю похищения Ларочки, погоню за японцем, спуск в катакомбы и появления девочки в сопровождении мужчин. Все странное и необъяснимое он в своём рассказе опустил. Поэтому рассказ получился кратким. Говорить становилось все труднее и труднее. Последнее, что успел рассказать Григорий, не зная, слышат его или нет, это информацию о том, что Ларочка не знает, где живёт. И что помочь теперь может только полиция. Как только девочку похитили, отец Лары, конечно же, помчался в полицейский участок, и поэтому полиции не составит труда установить, где живёт Ларочка и кто ее отец. Когда зрение и слух отказали полностью, Гриша подумал, что потеряет сознание, но не тут-то было. Мозг работал как никогда чётко и ясно. Перед глазами начали плавать разноцветные круги, а в ушах нарастал звон. Сколько это продолжалось, Гриша не знал. Внезапно он почувствовал, что его куда-то понесли. Потом вроде бы куда-то ехали, неведомое средство передвижения несколько раз подбросило на ухабах. И снова куда-то вели. Наконец измученные ноги Гриши обрели долгожданный отдых. Кто-то нежно погладил его по голове и помог лечь в постель. Звон в ушах нарастал, сменяясь давящей болью в висках. Казалось, что голова вот-вот расколется. От боли мальчик заплакал. Слезы, как ни странно, принесли облегчение. Давление уменьшилось, а затем и вовсе исчезло. Круги перед глазами начали меркнуть и исчезать.
Елистрат Федорович, отец Ларисы, сидел рядом с кроватью сына, не сводя взгляда с его искаженного гримасой боли лица. В соседней комнате Ларочка и Соня весело щебетали, разглядывая подарки, которые купил им отец Ларисы. На кухне няня и бабушка Сони и Гриши обстоятельно обсуждали последние события.
Елистрат Федорович понимал, что Ларису спасло только ее сходство с Соней. Даже сейчас, при солнечном свете, было видно, что девочки похожи друг на друга, как сестры-двойняшки. Только цвет глаз был разным. А уж в темном дворе Миллионки перепутать их было проще простого. Тем более что Ларочка была без сознания.
Размышления мужчины прервал крик. Гриша громко закричал и выгнулся дугой. Врач, который был здесь полчаса назад, сказал, что болезнь, которой заболел Гриша, науке неизвестна. Он ушел, не забыв, однако, взять гонорар за лечение. Теперь ждали другого доктора.
У Ларисы проблемы со слухом и зрением прошли незаметно, словно сами собой. Каждые пять минут девочки наведывались в комнату, где лежал больной, и, с жалостью глядя на Гришу, шепотом спрашивали, есть ли изменения. Но каждый раз ответ был отрицательным. За два дня сменилось шесть докторов, но ни один из них не смог дать четкого и внятного ответа, что случилось с мальчиком и как его лечить.
Утром третьего дня мальчик внезапно пришел в себя. Он сел в кровати и громко спросил:
— Где это я?
Он никогда раньше не видел эту комнату и заснувшего в кресле мужчину.
Мужчина проснулся и торопливо подошел к мальчику.
— Ты лежи, лежи! Тебе нельзя так резко подниматься! — сказал он. — Я Елистрат Федорович, отец Ларисы. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Только сильная слабость и есть очень хочется!
— Сейчас я кухарку разбужу! Потерпи немножко.
— А где моя бабушка и Соня? — спросил мальчик, когда мужчина вернулся.
— Ты главное не волнуйся. Всё в порядке. Здесь твоя бабушка и твоя сестра тоже здесь. Спит в детской вместе с Ларисой. Их кроватки стоят рядом.
— А как Лариса? Когда я… Когда со мной что-то случилось, я слышал, как она плакала.
— С Ларисой тоже всё хорошо! Спасибо тебе! Японца допросили в полиции, и теперь ясно, что же произошло на самом деле! К сожалению, японец оказался прав, полиции не удалось его задержать надолго. В тюрьме он сидел всего лишь сутки. После этого пришло предписание отправить его в Хабаровск для дальнейшего разбирательства.
— Я… Мы, наверное, должны вам за лечение?
— Григорий, давай поговорим обо всем позже. Когда ты полностью придёшь в себя! Но ты должен понять одно. Теперь я твой вечный должник. Лариса — это всё, что у меня осталось ценного в жизни. И если бы не ты… — глаза мужчины налились слезами.
Мужчина махнул рукой и вышел из комнаты, чтобы не показать мальчику своей слабости.
Часть вторая. Битва шаманов
Глава первая. Павел
В дом на Китайской улице тоже пришла беда. Си, Токагава и Кенрю потеряли слух и зрение. Си и Токагава стойко переносили неприятные ощущения, хотя слух и зрение не полностью покинули их, но на Кенрю было невозможно смотреть без слез. Мужчина кричал от боли и плакал, как ребёнок. За два дня в доме побывало множество докторов: японцы, русские и даже несколько китайцев. Однако, как и в случае с Гришей, никто не смог поставить диагноз, а о лечении и речи не могло быть.
Как только Си стало легче, она с трогательной заботой ухаживала за Кенрю. Даже пыталась применить кое-что из того, чему её учила бабушка Май, но пока не наступил перелом, а кризис, как и в случае с Гришей, миновал только на третий день, ничего не помогло. Грише повезло больше: ему было всего 13 лет, и поэтому морально и физически мальчик восстановился довольно быстро. С Кенрю же ситуация была совсем иной.
К третьему дню слух и зрение восстановились у него полностью, но его душевное состояние было ужасным. Временами он приходил в себя и вспоминал, что он японец и зовут его Кенрю. По профессии он археолог. Но чаще всего он представлял себя Да Цзожуном, основателем государства Чжень, которое позднее было переименовано в Бохай. Иногда он начинал перечислять племена и народы, которые подчинил вместе со своей армией. А иногда призывал своих соплеменников строить города, порты, военные поселения и мостить дороги. Очень часто в его речи упоминалась священная молния, которая однажды зимой, во время страшной снежной бури, ударила в пень поваленного дерева. Так было выбрано место для будущего главного города. Город стал тайной резиденцией Чженей. Считалось, что высшие силы указали место для постройки города.
Второй раз молния ударила через три года. Было лето. Молния ударила в песок, потом ещё раз и ещё один. На песке остались три буквы. Три янтарные буквы мерцали и переливались перед глазами удивлённой свиты князя. Месяц лежали буквы на песке, омываемые волнами моря, пока однажды Да Цзожун не принял решение поместить их в стеклянный ларец. Буквы оказались очень тяжёлыми, вот почему морю не под силу было смыть их. Четыре человека понадобилось, чтобы унести одну букву в хранилище. Наконец буквы оказались водворены на место. А на следующее утро маленький мальчик нарисовал одну из букв на песке. Так было положено начало бохайской письменности. Третий раз молния ударила в то место, где лежала сорванная ветром парадная накидка Да Цзожуна. После удара молнии от накидки остался один лоскуток, не больше книжного листа. Все остальное сгорело. Оказалось, что лоскуток лежит в озере белого холодного пламени. Никто не решался наклониться и поднять его. Наконец к лоскутку подбежал невесть откуда взявшийся малыш. Тот самый, который нарисовал букву. Бесстрашно опустив руки в белое пламя, он выхватил лоскут и подал его Да Цзожуну. Руки у мальчика засветились белым пламенем. Лоскут скоро затвердел, и на нем стали видны все те же три буквы.
В эпоху Средневековья, когда государство Бохай было практически разрушено киданями, чжурчжэни нашли убежище в скрытом городе Чжэнь. Однако их враг не смог долго наслаждаться своей победой.
Вскоре бохайцы, оправившись от ран и воодушевившись благодаря священным книгам-молниям, перешли к активной обороне, а затем и к контрнаступлению. Так продолжалось на протяжении многих столетий.
Чжурчжэни не признавали никакой власти, кроме власти потомков Да Цзожуна, и неоднократно оказывались на грани полного исчезновения. Но каждый раз тайные тропы приводили их к воротам скрытого города.
Шли века, и о таинственном городе-убежище слышали и знали многие. Но никто, кроме бохайцев, не видел его воочию.
Затем государство чжурчжэней возродилось, и на карте появилось могущественное государство Цзинь — Алтун, или Золотая империя чжурчжэней. Государство процветало, но скрытый город пришёл в упадок.
Лишь немногим бохайцам удавалось добраться до главного города. Обычно это происходило, когда бохаец находился в духовном кризисе или умирал от неизлечимой болезни. Приходили в скрытый город и те бохайцы, которые просили за своих близких. Однако после таких посещений ни их, ни их близких больше никто не видел.
Вскоре всё снова изменилось. Монголы под предводительством Чингисхана вторглись в Золотую империю. После длительных войн государство Цзинь было уничтожено. И только чжурчжэни — удэге, хранившие тайные знания о подземных ходах, продолжали упорно и отчаянно сопротивляться.
Много раз монголы пытались узнать у чжурчжэней дорогу к скрытому великому городу. Но ни разу не добились желаемого. Дело в том…
На этих словах Кенрю пришёл в себя и обвёл окружающих ясным взглядом.
— Что случилось? — спросил он. — Почему вы на меня так смотрите?
— Дорогой брат! — проговорила своим нежным голосом Кан-ин, — ты был болен. Но теперь, по-моему, ты на пути к выздоровлению! Так что не волнуйся и ложись в кровать. Ты ещё очень слаб.
— А какой сегодня день? — не обратив внимания на призыв сестры, спросил Кенрю.
— Пятница, — пропела Си. — Послушайте госпожу Кан-ин и ложитесь! Вы очень бледны и глаза у вас ещё красные.
— Как же так? — Кенрю повернулся к Токагава, — мы же должны были спуститься вниз во вторник. С утра. А сегодня уже пятница. Что же случилось?
— Дядя, — поклонилась Енеко, — а ты разве ничего не помнишь?
— Помню внезапную боль в голове. Яркие круги перед глазами. А потом…
Затем я ощутил ужас и невыносимую боль в глазах и ушах. Больше я ничего не помнил. До того момента, как увидел вас.
— Отец, Тора, — чуть повысив голос, позвала Кан-ин, — идите сюда! Кенрю пришёл в себя!
Двое мужчин, которых позвала Кан-ин, вышли из своих комнат с разным настроением. Акутагава, отец Кан-ин, смотрел с надеждой, а Тора — с брезгливой гримасой.
— Зачем тебе вздумалось болеть? — недовольно спросил он. — Да ещё такой болезнью, которую никто не может вылечить? Знал бы ты, сколько мне пришлось заплатить докторам! А сколько денег ушло на бесполезные лекарства!
— Я всё возмещу! — испуганно проговорил Кенрю. — У меня в Киото остались кое-какие сбережения!
— Бог скаредности подменил твоего мужа где-то на длинном пути вашего супружества! — обратился отец к притихшей Кан-ин. — Найди своего мужа, пока не поздно!
И, неодобрительно покачивая головой, Акутагава скрылся в домашней молельне.
Молча, опустив голову, Кан-ин ушла в свою комнату, за ней порывисто двинулся озадаченный и обозлённый Тора.
В комнате остались только подростки и Кенрю.
— Ну, — обратился к притихшим ребятам Кенрю, — чего молчите? Что случилось-то? Тора в своём репертуаре, Кан-ин теперь неделю будет молчать. Никто не услышит от неё ни слова. Отец соберётся и уйдёт в храм. Всё как всегда.
— Нет, не всё, — не поднимая глаз от пола, проговорила Енэко. — Ты не такой!
— Я? — удивился дядя. — А что во мне изменилось?
— Во время болезни ты был Да Цзожуном, великим князем, основателем империи Бохай.
— Что? — потрясённо проговорил Кенрю. — Да что здесь происходит?
— Енэко пошутила, — сказал Толи, увидев, что дядя не готов воспринять странную правду. — Она пытается таким образом сгладить резкость отца!
— Я не шутила! — взорвалась Енэко. — Я сказала правду! Это ты, Токагава, вечно пытаешься всё сгладить!
— Енэко, — вмешалась Си, — ты обещала помочь мне с написанием этого коварного иероглифа! Ты же знаешь, одной мне с ним никогда не справиться! Пойдём!
Наконец в комнате остались только дядя и племянник.
— Токагава, — задумчиво проговорил Кенрю, — а как же остальные? Они спускались в катакомбы без нас?
— Нет. Ни один человек. Гриша болел так же сильно, как и ты. Лариса перенесла болезнь легко, как насморк. Лена прячется на Эгершельде от разгневанной тётки и её семейства. А Павла… Павла я больше с того вечера не видел. Несколько раз ходил к нему домой, кричал, совершал манипуляции с кирпичом, даже поднялся и стучал в его дверь, но мне никто не открыл.
— Ясно. Что ещё нового?
— У нас проблема с Си. Отец категорически запрещает Си жить вместе с нами. Пока мама и дедушка его ещё сдерживают, и Си ни о чем не догадывается. Но ты же знаешь отца. Долго он терпеть не будет. Хотя расхода от Си никакого. Она почти ничего не ест и всем старается угодить. Мама уже несколько раз отбирала у неё тряпку и веник, напоминая, что в нашем доме Си гостья, а не прислуга.
— Да, — протянул Кенрю. — Когда я приглашал Си, я совсем забыл о твоём отце. Бедная девочка! Она не выдержит, если и здесь с ней обойдутся так же, как поступали всегда в жизни. А эта история с платьем… Что, полиция всё ещё ищет Си?
— Нет, как только полиция заподозрила господина Харуко в пособничестве шпионажу, он постарался всё сделать, чтобы замять эту историю. Си никто больше не ищет.
— Ну, хоть это хорошо! А остальное всё как-нибудь решится. Ну что, идём в катакомбы?
— Дядя, да ты что? — испугался Толи. — Ты ещё очень слаб! Только час назад ты окончательно пришёл в себя!
— Токагава, ты же юноша, а не изнеженная девушка! Непозволительно мне, потомку самураев, лежать в постели, когда… — Кенрю попытался резко встать с постели, но ноги его подломились, и он упал.
— Дядя, я хочу задать тебе несколько вопросов, — помогая лечь в постель, обратился к дяде Токагава. — Ты в состоянии разговаривать?
— Токагава, ты разочаровываешь меня! То, что я ещё настолько слаб, что не могу ходить, ещё не значит, что я не могу с тобой разговаривать. Так о чем ты хотел меня спросить?
— Я очень хочу узнать… Расскажи, откуда здесь взялось племя Мохэ?
Мне кажется, сейчас не самое подходящее время для разговора… Но всё же я хочу поделиться с тобой своими мыслями.
Этот край, где мы находимся, поистине прекрасен. Самое поразительное в этой истории — то, что именно здесь обосновались бохайцы.
Люди этого могущественного государства первыми осознали, какие сокровища скрывает эта земля. Какая огромная территория была ещё не тронута и дика! Вскоре к Маньчжурии и Северной Корее добавился и Приморский край. Но сначала эти народы называли себя Мохэ. Они занимались разведением скота и земледелием, и когда решили объединиться, то стали великим бохайским государством.
Китайская империя Тан, Когуре и тюрки — все пытались завладеть богатствами племён Мохэ. И только объединение ослабило военное давление, но лишь на время.
— Дядя, как много ты знаешь! И как тебе удалось запомнить названия всех этих племён?

— Эх, Токагава! Разве это много? Нужно, по крайней мере, пять жизней, чтобы всё изучить и запомнить! А где Си и Енеко? Что-то их давно не слышно.
— Пойду посмотрю! — с этими словами Токагава выбежал из комнаты. Вернувшись через несколько минут, он с обескураженным видом сообщил:
— Их нет в комнате! Окно открыто, сквозняк гуляет по комнате, а их нет!
— Странно, если бы они пошли гулять, то обязательно прошли бы мимо нашей комнаты, и мы бы услышали их голоса!
— Может, позвать дедушку или папу?
— Нет, погоди! Мне кажется, я слышу их голоса! Что это? Опять сюрпризы катакомб?
— Нет, никаких чудес! — рассмеялся Токагава. — Девчонки опять каким-то образом объявились в комнате! Я ясно слышу оттуда их голоса! Подожди, дядя, я сейчас! Только разберусь, что произошло!
— Постой, племянник, ты… Всё, убежал! Но как всё-таки плохо, когда не можешь подняться и пойти туда, куда хочется!
— Ну что, — нетерпеливо спросил он вернувшегося племянника, — это действительно они?
— Я же говорил вам, что повода для волнения нет!
— Он говорил! А кто собирался позвать отца или деда? Ну хорошо, так что там случилось?
— Ничего не случилось! Си учила Енеко перелезать через окно!
— Но как же так, наши комнаты на втором этаже!
— Поэтому и учила! Сказала, что в жизни всё пригодится!
— Странная девочка!
— Может быть! Хотя я так не думаю.
— Ну и что Енеко? Не испугалась?
— Нет. Грязная, платье порвано в двух местах, но довольная! Я давно её такой весёлой не видел!
— Ну и что они сейчас делают? С потолка прыгают?
— Нет, штопают платье, пока папа не увидел. Особенно суетится Си.
— Нет, Токагава, я был неправ, когда назвал Си странной. Эта девочка привыкла все время быть в движении, привыкла полагаться на себя, быть кормилицей семьи. А в нашей семье, где свой уклад, привычки и условности, ей сложно. Но я надеюсь, что она привыкнет! Вот только твой отец…
— Дядя, я всё время буду начеку! Я буду стараться, чтобы в течение дня их пути не пересекались! А вечером, когда придёт время заката, отец не посмеет гневить Будду!
— Не стоит сомневаться, я уверен, что у тебя всё получится!
— Дядя, можно мне вернуться к твоему рассказу? Теперь я знаю, что город, который мы обнаружили, — это тайный город! А где находилась столица чжурчжэней?
— Главной столицей Бохайского государства была Верхняя Столица, расположенная на территории современного Китая. Это было необычное образование: великий князь имел несколько столиц и множество областей. Мне известно только о пяти из них.
До сих пор остается неясным местоположение многих бохайских областей, однако я точно знаю, что на юге Приморья находилась Бохайская область Шуайбинь, названная так по древнему названию реки Раздольной, Субинь — Шуайбинь.
— А что случилось с Да Цзожуном?
— Ни в одной из хроник не упоминается о его смерти. Однако теперь я знаю, что однажды Да Цзожун отправился в тайный город и не вернулся. К сожалению, я не могу указать источник, из которого я узнал эту информацию. Я нигде не встречал её раньше.
— После Да Цзожуна остались наследники?
— Да, внуки Да Цзожуна значительно расширили территории королевства. Наиболее выдающимся правителем был Да Циньмао, который довёл идею пяти столиц до совершенства! И…
— Дядя, я хотел спросить тебя ещё кое о чём…
— Да, я тебя слушаю! Почему ты замолчал?
— У меня в голове звучит голос Елены! Меня зовёт Лена! Вернее, она обращается к Грише, но он слишком слаб, чтобы куда-то идти!
— Что случилось?
— Я и сам не очень понимаю, что произошло! Но Лена говорит, что Сяй-линь несколько раз просила её сводить в катакомбы. И вот вчера Лена наконец уступила, и они спустились вниз. Сначала Лена не хотела вести Сяй-линь к трём уровням. Они шли в другом, как ей казалось, направлении, но оказались возле камня в форме головы птицы. А это, как ты помнишь, точный ориентир, что тайный город близко. А дальше процесс вышел из-под контроля: уже не Лена, а Сяй-линь вела Лену дальше. Подойдя к тому месту, где я открыл ход, Сяй-линь села в позу лотоса и сидела так не меньше получаса, не отвечая на встревоженные вопросы Елены. Потом в таком же сомнамбулическом состоянии она шагнула в провал. Когда она достигла города, то повторилось то же, что было и с нами. Но свою книгу Сяй-линь тоже не нашла. Она перенесла это особенно тяжело. Лене с огромным трудом удалось уговорить девочку вернуться назад. Сяй-линь кричала, что она жена императора Тай-цзу, что она происходит из рода Шулюй! Кричала, что была киданькой, родившейся в киданьских землях.
— Толи, — перебил его Кенрю, — не торопись! Я не успеваю осмысливать Ленино сообщение!
— Хорошо, — согласился Толи. — Я буду говорить медленнее.
Всё, о чём рассказывает Сяй-линь, я вижу словно на картинках. Это похоже на то, как будто я перехожу от одной картины к другой, а все они на одну тему.
Императору Тай-цзу пришлось отлучиться по каким-то делам, и он оставил императрицу одну, поручив ей охранять его юрту. Узнав об этом, воины двух шевейских племён, хуантоу и сюбо, решили подло напасть на юрту императора и императрицы.
Гнев императрицы был ужасен. Вероломные воины не ожидали отпора от слабой женщины. И были разбиты и повержены. О подвиге императрицы слагали легенды долгие годы.
После смерти супруга сыновья уговорили мать не лишать себя жизни, как того требовал закон. Императрица только отрубила себе кисть правой руки и положила её рядом с телом горячо любимого мужа.
Вокруг женщины снова стали ходить слухи и легенды. Незаурядную женщину стали называть «вдовствующая императрица с отрубленной кистью руки».
В короткие сроки в Верхней столице был построен храм Ицзесы, храм верности мужу, возведена башня Дуаньваньлоу — башня Отрубленной кисти руки, и установлен памятник.
— Вот это да! — воскликнул Кенрю. — Что же это подземный город делает с нами? И что было дальше?
Сяй-линь поднесла к глазам Лены левую руку. Действительно, вокруг кисти шла тёмная полоса, как будто нарисованная краской. Будто кисть отрубили, а потом снова приставили к руке.
Когда Лена спросила, откуда у Сяй-линь такой странный знак, та ответила, что эта полоса у неё с самого рождения. После этого Сяй-линь потребовала, чтобы Лена называла её не Сяй-линь, а Шулю!
— И что же? Я пока ничего страшного не вижу!
В общей сложности они провели в катакомбах около трёх часов. Домой Лена привела Сяй-линь ещё при свете и вернулась туда, где живёт сейчас, на Эгершельд.
А сегодня утром к Лене пришла полиция. Лену обвинили в том, что она отравила Сяй-линь. Особенно кричала и возмущалась мать Сяй-линь.
— Ну так что же случилось с Сяй-линь?
— То же, что и со мной, и с Си. Частичная потеря зрения и слуха. Через сутки всё прошло. Ты знаешь, что на фоне того, что случилось с тобой, никто и не обратил внимания на наше недомогание. Да и мы сами не особенно на него обратили внимание. Не до того было! А Сяй-линь — единственная дочь у родителей!
Сейчас Сяй-линь уже значительно лучше, но Лену никто не собирается выпускать из тюрьмы. Мать Сяй-линь категорически отказывается забрать своё заявление. Положение усугубляется ещё и тем, что Сяй-линь впала в ступор. Она с тоской смотрит в одну только ей видимую точку и почти не отвечает никому. Ей доступна телепатическая связь, Лена это точно знает, но китаяночка не хочет ни с кем разговаривать, ни телепатически, ни словами.
— Ну что же нам делать? Если ты...
Собеседники замолчали, потому что в комнату вбежали Си и Енеко.
— С Леной беда! Сяй-линь... Но вы, я вижу, уже всё знаете?
— Знаем, — ответил Токагава.
— И что будем делать? — в один голос спросили Си и Енеко.
Повисла тишина. Положение было слишком сложным, чтобы давать легкомысленные ответы. Наконец Си осмелилась подать голос.
— Я не знаю. Может быть, то, что я предложу... Дело в том... Увидев лица друзей, которые в ожидании смотрели на неё, девочка вдруг осеклась и замолчала.
— Ну что же ты молчишь? — подбодрил её Кенрю. — Говори. Мы слушаем!
— Сяй-линь слишком мало пробыла в катакомбах, иначе она не горевала бы так! Ещё часа два, и она точно знала бы, где находиться её книга.
— Постой, Си! Мы провели здесь так много времени, а я так и не нашёл свою книгу, — сокрушённо произнёс Кенрю.
— Зато теперь вы точно найдёте её! Ваша болезнь была неслучайна! И Гриша тоже найдёт. А вот с Сяй-линь всё гораздо сложнее! Я не очень многому научилась из книги. Как вы помните, у меня было мало времени, но то, что я прочитала, навсегда запечатлелось в моём сознании! Я сейчас попробую, может быть, мне удастся помочь подружке!
— Может быть, нам стоит уйти? — спросил Токагава.
— Нет, напротив, мне нужна ваша помощь! Если вы не против…
— Ну что ты опять замолчала? — подала голос Енэко. — Ты теперь член нашей семьи и можешь говорить всё, что придёт тебе в голову!
— Я… — в глазах Си появились слёзы. — Я до сих пор не могу в это поверить! Ну что же, если вы готовы выслушать мой план, я скажу!
— Да, — ласково сказал Кенрю, — мы готовы. Говори всё!
— Мне нужны ваши руки, — сказала Си. — Моих сил, даже вместе с теми знаниями, что дала книга, не хватит! Мозг Сяй-линь поражён сейчас силой древнего шамана киданей. Закройте глаза, сейчас мы перенесёмся на самую высокую сопку в городе. Перенесётся только наш дух, а тело останется здесь.
— Мы готовы! — торжественно сказал Толи. — Делай то, что считаешь нужным!
— Просто дайте мне свои руки! После того как мы перенесёмся, нам надо повернуться лицом на восток, чтобы оказаться в зоне притяжения священной горы Пид. Она далеко отсюда, но всё же должна помочь нам. Дайте мне руки! — сказала Си.
— И я тоже? — с испугом уточнила Енеко.
— Если ты боишься или не хочешь, то не надо!
— Я боюсь! — подтвердила Енеко. — Но я хочу! Сяй-линь хорошая девочка! Она никогда не задавалась вопросом, что её папа русский, и никогда не напоминала нам о событиях пятого года, не то что некоторые в классе! А ещё…
— Енеко, — напомнил Кенрю, — мы все ждём только тебя!
— Подружка, — обратилась Си к Енеко, — не бойся! Ничего страшного не случится! Это как сон. Только во сне события не зависят от нас, а здесь мы сами хозяева своим поступкам.
— Ну хорошо! — глубоко вздохнув, сказала Енеко. — Вот моя рука!
Четыре человека просто встали в круг, держась друг за друга. Сначала ничего не получалось. Мешало мечущееся сознание Енеко, а потом… Потом все четверо увидели место, где Сяй-линь ждала её книга. Все четверо оказались в центре китайской деревни, которая находилась примерно в двадцати пяти километрах от Харбина. Когда-то здесь была Верхняя столица нюйчжэней Айсинь Гурунь — золотая империя, называемая Шанцзин. Под многометровым слоем земли лежали останки Верхней столицы. А под руинами, тремя уровнями ниже, лежала книга Сяй-линь.
— Всё, — остановила мысленное путешествие Си, — дальше нам нельзя. Мы не должны видеть книгу. Это книга Сяй-линь. Наследие её предков.
— Ну хоть одним глазком! — взмолилась Енеко.
— Нет! — строго сказал Токагава. — Через твои глаза эту книгу может увидеть шаман киданей. А этого делать категорически нельзя!
— Подождите! Не разнимайте рук! — попросила Си. — Мы ещё не сделали главного. Не показали местоположение книги самой Сяй-линь. Первый этап с Верхней столицей был довольно простым, а вот сейчас начнётся самое трудное. Енеко, если ты боишься, ты можешь уйти!
— Нет.
— Ну хорошо! Прежде всего, нам нужно крепко сцепить между собой руки. Чтобы не случилось, руки расцеплять нельзя. От этого зависит жизнь Сяй-линь. Глаза должны быть по-прежнему закрыты. А сейчас — самое тяжёлое. Вам придётся повторять за мной те слова, которые я вычитала в книге. Но не просто повторять, а петь! Я понимаю, что это тяжело. Но другого выхода нет. Именно так читались много веков назад эти слова: нараспев.
— А как же, все же услышат! Мама, папа, дедушка!
— Никто ничего не услышит! Мы будем петь их так же, как и говорим сейчас. Телепатически! Самое главное, чтобы эти слова достигли ушей Сяй-линь! Начинаем!
Это была подготовка к настоящей битве. Подножие сопки окружили призрачные войска киданей и бохайцев. Но во главе войска киданей стоял не военачальник, а шаман, а вот у бохайцев шамана не было. Войска не двигались. Вокруг стояла тишина, не прерываемая никакими звуками. Это продолжалась долго, но вдруг головы воинов — бохайцев резко поднялись вверх, а указательные пальцы устремились в небо. Приглядевшись повнимательней, ребята увидели, что пальцы воинов показывают не в небо, а на конкретного человека, на Толи.
— Похоже, им нужен ты, — растерянно сказал Кенрю. — придётся тебе спускаться!
— Нет, дядя, что ты говоришь? Что я там буду с ними делать?
— Я поняла! — вдруг вскрикнула Си. — Посмотри на одежду, в которую ты вдруг оказался одет. Это одежда шамана, я такую видела в музее. Меня папа водил. Вот эти зеркала, которые нашиты на твой шаманский халат, они называются… Называются… Вспомнила, они называются… Толи! Почти так же, как зовут тебя. То-то у меня в голове все крутилось… Ладно, — прервала она себя, — хватит рассуждений! Толи, по-моему, тебе выпала честь быть шаманом бохайцев! И пока ты не встанешь во главе войска, битва не начнётся!
— А как я там окажусь? С горы спускать, наверно, долго!
— Тебе не нужно спускаться! Тебе нужно только пожелать!
— Ну ты готов, братик? — подала свой голос Енеко. — Не бойся, мы с тобой!
Некоторое время ничего не происходило, а потом вдруг друзья обнаружили, что Толи с ними рядом уже нет. Сомкнув снова руки, чтобы восстановить разрушенный круг, ребята посмотрели вниз. В своём синем шаманском халате Толи сверху казался маленькой фигуркой, вставшей во главе армии.
Я ненавижу войну.
Я не люблю описывать кровавые сцены, но, к счастью, в этой войне не было настоящей крови.
Поверженные воины просто исчезали, но вместо них на землю приходили различные звуки. Кто-то, уходя в небытие, рыдал, кто-то смеялся, а один из воинов, покинув поле боя, сразу же воплотился в земное тело, и тишину прорезал отчаянный плач новорождённого. Какофония звуков была ужасной.
В какой-то момент Енэко прошептала своим друзьям:
— Я больше не могу! Эти звуки вызывают у меня тошноту! Мне плохо!
— Потерпи немного, — взмолилась Си, — если ты упадёшь или хотя бы ослабишь руки, Толи погибнет! Погибнет по-настоящему, но, в отличие от призрачных воинов, его душа не найдёт себе места. Потому что время Толи ещё не пришло, и для его души ещё нет пристанища! Потерпи, Енэко!
— Подумай о чём-то хорошем, — посоветовал Кенрю племяннице, — вспомни, как совсем маленькая ты приезжала с родителями на нашу родину в Киото, и мы все вместе любовались цветением сакуры!
— Хорошо, — болезненно морщась, ответила Енэко, — я только надеюсь, что это не продлится долго!
Как только она произнесла эти слова, звуки боя внезапно затихли. Не потому, что были разбиты войска, а потому, что шаман армии киданей пошатнулся, и в его руках появился бубен, хэнгэрэг. Шаман начал бить в бубен, и среди беспорядочных ударов появился ритм, ритм цокота копыт. Потом послышалось ржание, и возле шамана появился чёрный конь.
Такой же бубен, только коричневого цвета, появился в руках Толи. Через некоторое время и Толи обрёл своего коня, тоже коричневого цвета. Орба — колотушка ритмично била по бубну, и лошадь под ездоком двигалась в такт ритмической мелодии. И ребята наверху поняли, что исход войны между киданями и бохайцами зависит сейчас от двух шаманов.
Около четверти часа соперники кружили друг против друга, как вдруг в руках шамана киданей появился ещё один магический предмет — шаманский посох. Посох имел вид рогатины, а с другой стороны его венчала голова животного. Как только посох появился в руках шамана, тот, не медля ни минуты, метнул его в Толи. Секундой позже в руках у мальчика тоже появился посох, но он не успел им воспользоваться. Удар киданьского посоха попал в бок мальчика. И хотя концы рогатины не были заострены, мальчик почувствовал безумную боль. Но не тело у него заболело, а душа.
Падая с лошади, Толи успел увидеть своих друзей наверху и подумал, что его всепоглощающая боль не напрасна, друзья не дадут погибнуть его делу! Бойцы киданьской армии взревели. Звук был таким ужасным, что Енэко начала терять сознание. Цепляясь за руки Си и Кенрю, она молила бога, чтобы удержаться на ногах.
Шаман киданей подошёл к поверженному сопернику. На лице старого шамана не было злобы или ненависти. Только любопытство и какая-то радость или предвкушение! Два зеркала, пришитые к платью шамана спереди и сзади, сверкали нестерпимым блеском. Толи попытался приподняться, но сил, как ни странно, не было. Болел бок, но кровь из раны так и не появилась. Ни капли.
Шаман киданей подошёл вплотную к мальчику и вытащил Боогиин хэлмэ — шаманский меч. Наклонившись над мальчиком, который по-прежнему не мог двинуть ни одним мускулом, он занёс меч и вспорол шаманский халат Толи. Под халатом у мальчика оказалось нательное зеркало — толи. Такое же зеркало было у старого шамана. Распахнув свой халат, шаман киданей медленно снял своё толи. От боли мальчик уже давно перестал понимать, что происходит. Он и рад бы был закрыть глаза, но старый шаман не позволил ему и этого.
Глядя прямо в глаза поверженному мальчику, шаман киданей вытащил свободной рукой гаахан — курительную трубку. Сверкнула молния, и из трубки повалил дым. Делая кругообразные движения над головой мальчика, шаман приложил своё зеркало — толи к зеркалу мальчика. Толи закричал. Его лицо стало на глазах у поражённых друзей стареть, а лицо шамана разглаживаться! Бойцы армии Бохая стали падать на колени, а кидани, наоборот, наливаться силой и расти ввысь. Казалось, все было кончено, но тут зловещую тишину прорезал крик-пение Си:
— Нет, я не отдам его тебе!
И Си начала петь.
Через несколько мгновений друзья подхватили песню. Это была прекрасная композиция без слов. Безудержная мелодия то поднималась ввысь, то опускалась вниз. Никогда Си не пела так раньше. Божественное пение пронзало небеса. Гром гремел, молния сверкала, подножие сопки сотрясалось, а Си продолжала петь. Слёзы застилали глаза, эхо летело вперёд песни, а Си продолжала петь. Наконец она поняла, что и её силы на исходе, но к этому моменту всё было кончено.
Внизу стоял только Толи, пошатываясь. Старый шаман и его войско, а также войска Бохая исчезли, вероятно, в неизвестном направлении. Дрожащей рукой Толи отбросил от себя магическое зеркало старого шамана. Зеркало Толи и его соперника — вот всё, что осталось от прошедшей битвы.
Через несколько мгновений Толи оказался рядом с друзьями. Борьба защитников Сяй — линь была завершена. Теперь Сяй — линь могла в любой момент проникнуть сквозь глубину веков в суть своей книги.
Борьба была долгой. Так почувствовали её ребята, хотя на часах в комнате прошло всего полчаса. Если бы в пении участвовали голосовые связки, то люди, пытавшиеся пробиться к Сяй — линь, давно бы охрипли. Внутреннее «Я» каждого из защитников Сяй — линь было серьёзно ранено.
Что только не делал шаман, чтобы оставить у себя навсегда душу Сяй — линь, но, в конце концов, победа осталась на стороне четвёрки, правда, с большими потерями.
Когда всё было кончено, все четверо упали там, где стояли. Постепенно силы восстановились. Но тут оказалось, что Си потеряла голос. Уходя в небытие, шаман забрал с собой прекрасный голос Си. Навсегда ли, временно ли — никто не знал. С этого момента Си общалась с окружающими жестами или писала слова на бумаге.
Через несколько часов Сяй — линь пришла в себя и потребовала, чтобы мама пошла в полицейский участок и сделала всё, чтобы Лену выпустили. Когда мама воспротивилась, Сяй — линь пригрозила, что уйдёт из дома и больше не вернётся. Мама сдалась, и дело было закрыто. Скоро должны были выпустить из тюрьмы Елену.
Наступил вечер. С работы должен был вернуться отец Енеко и Толи, поэтому Кенрю велел Си сидеть в детской. Девочка попыталась возразить, но Кенрю был непреклонен. Он объявил домашним, что у Си ангина. И принёс ужин для Си прямо в детскую. Тора неодобрительно ворчал, но войти в детскую даже не пытался, побоялся заразы.
На сегодняшний вечер ситуация была спасена, но только лишь на сегодняшний. Кан — ин по-прежнему не разговаривала ни с кем из домашних, проводя всё свободное время в домашней молельне. Акутагава предложил привести для Си врача, на что Кенрю сказал, что завтра сам отвезёт девочку к знаменитому доктору.
Настала ночь. Кенрю чувствовал себя уже довольно сносно и поэтому рвался в бой. Его сдерживало только то, что на улице уже темно. Не спалось. Рядом на соседней кровати маялся от бессонницы Токагава. Наконец Кенрю окликнул племянника.
— Токагава, подай мне тот знаменитый лист из книги!
— Сейчас, дядя! Как же я мог забыть о нём? Ведь с него всё началось! Вот он! Видишь, вспомнил о нём! Он вибрирует, словно щенок, который рад видеть хозяина! Вот, дядя, возьми!
— Удивительно необычный алфавит! Бохайцы, видимо, были большими выдумщиками, если придумали ещё один, тайный!
— Дядя, ты не рассказывал мне, что у бохайцев было столько алфавитов!
— Я очень горжусь тем, что взялся за изучение истории Бохая. Посмотри на эту картинку из учебника по археологии. Здесь изображены бронзовая печать и диски с надписями на китайском языке, которые, как считается, были найдены на территории чжурчженей.
Существует ещё один вид письменности — древнетюркское руническое письмо, которое использовалось в соседнем Уйгурском каганате. Третий вид письменности, «иду», берёт своё начало в древнекорейском государстве Силла и был обнаружен при раскопках остатков Верхней столицы Бохая.
Этот язык использовался для составления официальных документов и даже был языком поэзии и литературы.
— Что? Разве в Бохае была поэзия и литература? Я думал, что это были дикие люди, которые умели только совершать набеги и драться!
— Ты ошибаешься! Это было великое государство, где было всё! Когда в Бохае появился буддизм, появились религиозные книги, а также буддийские храмы и пагоды. Бохайцы многое переняли из культур других стран.
Однако Бохай также оказал значительное влияние на культуру соседних государств, что можно увидеть на примере нашей страны — Японии. В 822 году бохайцы прибыли в Японию и приняли участие в соревнованиях по верховой игре в поло.
Театральное представление «Боккай гоку», на которое так любила ходить твоя мама, когда жила на родине, тоже было привезено из Бохая. Название «Боккай гоку» переводится как «музыка Бохая».
— Ты что, Токагава? Почему ты так напрягся?
— Да нет, мне, видимо, показалось! Рассказывай, пожалуйста, дальше!
— Бохайцы были большими любителями поэзии и музыки. Бохайские послы, прибывшие с дарами в Японию, состязались с японскими придворными поэтами и музыкантами.
— Дядя, ты слышал? Мне показалось, что какие-то звуки доносятся из комнаты Енеко и Си.
— Нет, тебе показалось.
— Да, наверное, показалось. Дядя, я всё думаю, почему второй уровень открылся именно мне? Я же обыкновенный мальчик. За что же мне такая честь?
— Расскажи подробнее, что было прежде, чем ты нашёл второй уровень.
— Я не понимаю.
— Случилось ли что-нибудь необычное по дороге к тому месту, где всё произошло?
— Нет. А впрочем, было! Я отстал от Павла и Сергея. Устал с непривычки. И так как вокруг ничего не было подходящего, оперся на камень.
— Какой камень?
— Ну, тот, о котором все говорят! Похожий на голову птицы!
— Ну-ну, рассказывай дальше! Это уже что-то!
— Оперся я на него, чтобы отдышаться. А меня пронзила дрожь с пяток до макушки. Я аж заорал от неожиданности. Ребят испугал. Они быстро вернулись. А у меня уже всё прошло. Я стою, как дурак, и не могу объяснить, что же произошло.
— Итак, ты говоришь, что бохайцы представляли душу человека в виде волшебной птицы, которая обитала в черепе человека? Когда человек умирал, для него на дереве сооружали нечто вроде гнезда. Шаманы рода долго выбирали дерево, которое становилось родовым. Умершего торжественно помещали в гнездо на дереве, и через некоторое время птица-душа взлетала с этого дерева и отправлялась в царство душ.
Проходило время, и душа-птица возвращалась, набиралась сил, перепрыгивала с верхних веток на нижние, а затем спускалась на землю и вселялась в тело новорождённого ребёнка. И так продолжалось бесконечно.
Заботясь о душе умершего, шаманы заботились о продолжении своего рода, надеясь, что когда придёт их время, они также смогут возродиться, и это произойдёт именно в их племени.
Камень в виде птицы, к которому ты случайно прикоснулся, содержал частичку души человека, который по какой-то причине не смог уйти в мир мёртвых, в буни, то есть в загробный мир, расположенный под землёй. Я не знаю, что послужило причиной, но очевидно, что камень ждал именно тебя на протяжении многих веков. И ты пришёл. Отсюда и вся остальная цепочка событий.
Теперь ты всё понял?
— Да. Кажется, понятно. Не всё, но… Слушай, дядя, а давай утром попробуем вылечить Си. Ты же помнишь, что вибрация этого листа излечивает!
— Хорошо. Ну, а теперь клади лист на место и давай спать. Уже скоро утро, а мы ещё и не спали.
Утром дядя и племянник проснулись очень рано, несмотря на то, что легли поздно. Девочки ещё спали. Токагава маялся возле дверей детской, пока не перехватил удивлённый взгляд дедушки. Тогда мальчик решил взять себя в руки и пошёл назад в свою комнату, но тут же услышал голос Енеко:
— Заходи уже. Сколько можно топтаться под дверью. Мы уже давно встали и оделись.
— А откуда ты узнала, что это я?
— Оттуда! Конечно же, Си подсказала! Ну, заходи уже!
— Сейчас, только дядю позову!
Когда Кенрю и Толи вошли в комнату девочек, первое, что они увидели, это лицо Си, обращённое к ним с надеждой!
— Она всё знает, — сказала Енеко, — и ждёт, чтобы вы её вылечили!
Но слишком сильна была магия киданей, лишившая Си голоса, поэтому у Кенрю и Токагава ничего на этот раз не получилось!
После завтрака Кенрю засобирался в катакомбы в надежде найти свою книгу. Когда он уже был возле двери, то услышал возглас Енеко:
— Дядя, вернись! Си сказала, что ты не найдёшь книгу!
— Почему?
— Потому что у тебя нет своей книги!
— Что?
— В прошлой жизни ты был Да Цзожуном. И тебе принадлежит кое-что более ценное, чем книга.
— А что это?
— Ларец с тремя бесценными буквами.
— О, Будда! Я видел этот ларец. Это было совсем недавно! Или не было? То, что я видел вокруг себя, было более реальным, чем то, что я вижу сейчас! Я велел отнести эти буквы и с почестями уложить их в ларец! Я… Что же это такое? Я схожу с ума? Почему вы молчите?
— Дядя, кто мы такие, чтобы судить тебя? Мы знаем только одно: ты наш любимый дядя, которого мы уважаем и которому верим!
— Но как же так? Я видел этот ларец, я сам велел резчикам по хрусталю вырезать его за одну ночь. Когда буквы уложили в ларец, я сам закрывал крышку. Буквы были тёплыми, даже горячими на ощупь. Но если всё это правда, то тогда… Боже мой! Я всё время путаюсь! Кто я, археолог Кенрю или Да Цзожун? Если я Кенрю, то… То тогда я больше не увижу свой ларец!
Место, где спрятан ларец, охраняется высшими силами. Эти силы были призваны по моему приказу моим придворным астрологом.
— Возможно, я всё же смогу достать ларец, — сказал Кенрю, — ведь в прошлой жизни я был Да Цзожуном, а значит, что-то должно остаться?
— Дядя, — произнёс Толи, — я не совсем понимаю, о чём ты говоришь. Что должно остаться?
— После того как были призваны духи, к ларцу не смел прикасаться даже астролог. Доступ к нему имел только я. Понимаете, я!
— Да, дядя, — согласилась Енэко, — мы понимаем. Более того, Си подтверждает, что так всё и было. Она написала об этом в своём дневнике. Си пишет, что тоже находится между двумя жизнями — реальной, сегодняшней, и той, прошлой, в которой она была принцессой Пион в городе Юнминчен.
— Племянники, — обратился Кенрю после недолгого молчания, — мне так плохо! Болезнь, по-моему, опять возвращается! Я начал видеть реальность с двух разных сторон. С одной стороны — это место, где я велел спрятать книгу, с другой — место, где она лежит сейчас.
Много веков назад это была лёгкая матерчатая палатка. Буквы в ларце не переносили замкнутого пространства. Несколько деревянных дворцов чуть не сгорели дотла, пока я не догадался, чего именно хотят буквы. Им нужен был воздух, много воздуха! Поэтому стены палатки даже не были скреплены между собой, но, тем не менее, даже в самую лютую стужу в тряпичном домике было безумно жарко, не говоря уж о летних месяцах. Поэтому я приходил к буквам только поздней осенью или зимой.
— Дядя, — перебил Токагава, — а где сейчас буквы? Где-то здесь, неподалёку? В городе?
— Здесь. Неподалёку. В городе. Но мне до них не добраться! На том месте, где стояла палатка, сейчас сопка. Мы уже стояли на вершине этой сопки вчера, когда приняли бой с шаманом киданей. Но, к сожалению, никакие подземные ходы к ней не ведут.
— Да, — машинально потерев то место, где была рана, полученная в битве, подтвердил Токагава, — я был у подножия и не видел никаких ходов вниз.
— Как же так? — вмешалась Енеко, — ты был великим Да Цзожуном и не смог сберечь буквы!
— Пока я был жив, всё было в порядке. После моей смерти Бохаем правили мой сын Да Уи и внук Циньмао. Что произошло во время их правления, я не знаю.
— Дети, — в комнату вошла Кан-ин, — там вас спрашивает какой-то маленький мальчик. А ты, Кенрю, должен больше отдыхать. Ты перенёс такую сложную болезнь. Дети, пожалуйста, уходите из комнаты. Что же вы стоите? Я же сообщила вам о приходе гостя, неужели вы будете стоять здесь и молчать, в то время как вас ждёт человек?
— А кто там? — спросил Токагава, — как он представился?
— Он никак не представился. Только попросил позвать тебя или Си. Ну, вы идёте?
— Да, — ответил за всех Токагава.
На улице стоял Павел. Но Павел такой, каким он был, наверное, лет пять назад. Троица детей, высыпавших на крыльцо, оцепенела. Толи и Си были удивлены тем, как изменился Павел. Наконец тишину разрезал высокий детский голос:
— Ну, и долго вы на меня будете таращиться? Что я вам, синима какая-то или картинка лубочная?
— Павел, это ты? — неуверенно спросил Токагава.
— Конечно, я! А что, на мне розы выросли?
— Нет. Просто ты выглядишь немножко необычно!
— Будешь здесь выглядеть! Я пришёл в подземелье, как и договорились, на следующий день. Никого из вас там не оказалось. Ждал, ждал, никого нет. Тогда решил идти один. На моё удивление дорогу нашёл сразу. Только смотреть было больно, и в ушах стоял звон. Что вы переглядываетесь? Это вы устроили?
— Да ты что?
— А то глядите!
— Павел, ты что? Ты нам не веришь?
— Я никому не верю! Ну, будете слушать дальше?
— Конечно. Но может, пройдём в дом?
— Не-а. Не пойду. Увидит кто, скажет, что я пособничаю шпионам!
— Павел, что ты говоришь? — в один голос спросили Енеко и Токагава.
— А то и говорю. Я вижу, вы слушать меня не собираетесь? Пошёл я тогда!
— Павел, подожди! Хорошо, говори здесь!
— Так бы сразу и… А то в дом они зовут, не знаю я что ли, чем это кончается? Так вот. Иду, значит, я, глаза болят, уши тоже. Все кружится, звон стоит. Спустился кое-как на третий уровень, перед глазами плёнка радужная, дошёл до первого дома, который стоял у меня на пути, и упал. Не знаю, сколько времени я был в отключке, а только, когда пришёл в себя, то очень есть хотелось. Одежда болтается, и штаны падают, видишь, вот руками держу! Похудел я что ли?
— Павел, подожди! Что ты хочешь? Зачем ты пришёл, если считаешь нас шпионами?
— Да штаны мне нужны другие. Я очнулся, но не в катакомбах, а на улице, недалеко от твоего дома. Ты чуть толще меня будешь, может, вынесешь мне какие штаны, а то до дома я не дойду. А сеструха у тебя ничего, как зовут-то?
— Енеко, — машинально ответил Павел.
— А воровка наша, Анастасия, чего молчит? Гнушается меня, что ли?
— Голос она потеряла. А штаны я тебе, Павел, не дам.
— Почему? Жалко стало?
— Не помогут тебе мои штаны. Сейчас Енеко принесёт зеркало, и ты все поймёшь.
— Что я пойму? То, что ты жид, это я и так про вас япошек знаю! То, что ты… — Павел посмотрел в зеркало, которое перед ним поставили Си и Енеко, и замолчал. Потом неуверенно спросил:
— Это я? Вы, что тут себе задумали? Это что за пацан, там в зеркале? Это не моё отражение! Видел я где-то этого пацана, только не помню где! Вы что, заколдовали это зеркало, что ли?
— Это ты. — Сказал Токагава. — Только ты стал младше лет на пять. Вероятно, это произошло тогда, когда ты потерял сознание.
— И что мне теперь делать? Куда мне идти? Домой меня в таком виде не пустят!
— Что у вас происходит? — спросил Кенрю, выйдя на улицу вслед за Енеко. — Кто этот мальчик?
— Это Павел, — начал объяснять Токагава, — но с ним произошла странная вещь. Когда он спустился в катакомбы…
Токагава ещё не успел договорить, как Павел набросился на Кенрю с кулаками:
— Это ты? Я поверил тебе, а ты предал меня!
Маленький мальчик, держащий штаны в горсти и наскакивающий на взрослого мужчину, мог бы показаться смешным, если бы не нешуточное выражение гнева и горя, которые горели в его глазах.
— Ребята, — удивлённо оглянулся Кенрю, — о чём говорит этот мальчик?
— Отец, — умоляюще проговорил Павел, — неужели ты не узнал меня? Это я, Мэньи, твой сын!
— Дядя, — попытался снова хоть что-то объяснить Токагава, — это Павел! Он потерял сознание на третьем уровне, и теперь вот…
— Это Павел? — удивился Кенрю. — Да, очень похож! Но что с ним произошло?
— Отец, отец! — взывал тем временем Павел. — Ты гнушаешься мной? Или ты действительно не узнал меня? Великий Да Цзожун не хочет узнавать меня, маленького и несчастного Мэньи.
— Почему он упорно называет меня отцом? У меня нет внебрачных детей, и я не женат.
— Отец, — мальчик упал на землю и прижался к ногам Кенрю, — зачем ты меня оскорбляешь? Я и так ушёл в вечность преданный и униженный! Я твой младший сын, рождённый в законном браке.
— Я тебя не помню, мальчик, — попытался поднять Павла Кенрю, — но почему-то верю. Что же такого произошло между мной и тобой? За что ты так ненавидишь меня?
— Ты Да Цзожун, великий Ван! У тебя было два сына: Уи — старший и Мэньи — младший! Я — Мэньи. Ты нарушил своё обещание. Предал меня. А когда ты умер, приставку Да получил мой брат Уи. Он стал Да Уи, а я остался просто Мэньи. Я был готов к этому. К чему я не был готов, так это к тому, что ты уйдёшь в счастливый край и унесёшь с собой ключ.
— Какой ключ?
— Ключ от ларца с буквами. Духи разрешили мне приблизиться к ларцу, но открыть его я не смог. Без ключа я не мог стать хранителем ларца. Вот так я стал никем. Я был просто младшим братом короля. У меня не было приставки Да, у меня не было ключа. Старший брат бросил мне подачку, назначил главнокомандующим армией, но было уже слишком поздно. Когда ты впадаешь в унижение, это видно всем. И однажды я перебежал на сторону врага и скрылся в Китае. Брат потребовал у китайского императора моей выдачи, но ничего не добился.
— Но если, как ты говоришь, я ушёл в счастливый край и унёс с собой ключ, не успев предупредить тебя, то в чём здесь предательство? Человек не властен над той минутой, когда судьба решит, что ему пора уйти.
— Ты не должен был так поступать со мной! Почему ты не отдал мне ключ заранее?
— К сожалению, я не помню! Павел, мальчик, ты можешь ненадолго успокоиться?
— Я — Мэньи.
— Хорошо, Мэньи. Мы можем поговорить спокойно где-нибудь в укромном месте?
— Я не знаю. За столько веков здесь все изменилось!
— Дядя, — сказал Токагава, — пойдём в адмиральский сад. В это время года там никого нет.
— Это далеко?
— Нет, рядом. Минут пятнадцать быстрой ходьбы.
— Ну хорошо, пойдём. А девочки пойдут с нами?
— Си не хочет, — сказала Енеко.
— Ну что же, пойдём втроём. Ты, я и… Мэньи.
— Подожди, дядя. Давайте ненадолго войдём в дом, я дам Павлу свои старые брюки. Я их носил, когда пошёл в первый класс гимназии. Павел, пройди с дядей в комнату, а я пока поднимусь на чердак. Брюки лежат в одном из сундуков.
Павел безропотно последовал за Кенрю. Запал мальчика иссяк, и ему стало все равно, куда идти и что делать. Переодевание благополучно завершилось, и через полчаса все трое сидели на скамейке в адмиральском саду.
Повисло молчание.
Вдруг Павел вскочил со скамейки и бухнулся на колени, пытаясь поцеловать ноги Кенрю.
— Отец! Прости меня! Гнев душил меня, когда я говорил тебе несправедливые слова.
— Токагава, — растерянно спросил Кенрю, — что же нам делать? Я думал, вот-вот и он придёт в себя, а ему всё хуже.
— Отец, ты не виноват! — продолжал гнуть своё Павел. — Но знал бы ты, какие роковые последствия ожидали тайный город и всю верхнюю территорию вокруг после твоего внезапного ухода.
— Какие последствия? — устало спросил Кенрю.
— С течением времени буквы, запертые в ларце, стали проклятием. Солнце стало всходить над этим краем со страшным шумом. Голоса неведомых людей кричали со страшной силой. Шум был так силен, что выносить его стало невозможно. Нужно было бить в барабан, чтобы заглушить грохот. Только так можно было спастись. Я сам видел, как солнце и особенно луна не желали всходить над горизонтом, так кричали и упирались, что от этого крика погибало все живое. Так в одну ночь погибло почти все население верхнего города. Территория, где стоит нынешний город, стала табу. Здесь почти не селились люди. Сила букв нарастала. Но, слава богу, и нарастал слой земли над палаткой, где по-прежнему лежит ларец с буквами. Отец, ты видишь эту огромную гору земли. Там лежит ларец, от которого нет ключа.
— Я знаю, что лежит в глубине сопки. Но почему же я тебя не помню? Уи помню, а тебя нет. Должна же быть какая-то причина?
— Наверно должна, — устало проговорил Павел, — но я ее не знаю. Я всегда был хорошим и послушным сыном. Город, который ты видишь перед собой, должен был стать столицей столиц, а стал…
Павел поднялся и, отойдя на несколько метров от того места, где стояла скамейка, повернулся лицом к тому месту, где должно было быть солнце.
— Ты видишь этот туман? — спросил мальчик несколько минут спустя. — С тех пор, как ты ушёл в счастливый край, солнце стало редким гостем в этих краях, и с каждым столетием туман завоёвывает всё большие территории. Ты ушёл в тот день, когда светило яркое солнце, лучи его были яркими, но не обжигающими. Тем не менее, рабам, работающим за пределами верхнего города, было очень жарко. Они умоляли разрешить им раздеться до набедренных повязок. Когда верховный надсмотрщик передал тебе их просьбу, ты разрешил им прервать работу на несколько часов. Ты ушёл на полуденный отдых, за тобой последовала знать, а затем и все остальные, включая рабов. Через несколько часов жизнь в городе вернулась в своё русло. Но тебя больше никто не видел. Мы обыскали всё, но тщетно. Через положенное время ваном стал Уи. Когда народ начал роптать, Уи объявил всем, что ты ушёл в счастливый край тайно. Что, конечно же, было неправдой. Ты просто исчез, и мы не смогли тебя найти. Но народу этого объяснять не стали. С тех пор время сдвинулось, изменились силы природы, и теперь в январе в этом городе очень холодно.
— Да, в конце концов, — взорвался Токагава, — когда же закончится этот маскарад? Павел, пора снимать маску! Ты слышишь меня? Ты крещён именем Павел, в святцах нет такого имени — Меньши. Слышишь меня? Я твой друг Токагава. Это ты сократил моё имя до четырёх букв — Толи. Так иногда зовёшь меня ты и Сергей. Павел, ты слышишь меня?
— Я слышу тебя, — отозвался Павел, — но очень плохо! Будто ты стоишь очень далеко и кричишь мне что-то важное. А я пытаюсь тебя услышать, но мне так тяжело.
— Вот и хорошо, — удовлетворённо сказал Кенрю. — Значит, ещё не всё потеряно. Попытайся его позвать ещё раз, подойди к нему вплотную.
— Не надо меня звать, — вдруг заговорил Павел уже знакомым тонким голосом. — Я не глухой! Что вы там задумали себе, я не знаю, а только мне всё это надоело.
— Будь проклят тот момент, когда я согласился пойти вместе с Павлом в подземелье, — снова взорвался Токагава. — Ещё неделя не прошла, а такое чувство, что мы прожили столетье или два. Книги, подземные города, битвы с шаманами, ларцы с буквами — ну зачем нам это нужно? Если бы можно было повернуть время вспять!
— Племянник, — задумчиво проговорил Кенрю, — ты не прав. Мне кажется, пройдёт время, и мы будем вспоминать об этих событиях как о самой яркой странице в нашей жизни.
— Не хочу я этих страниц! Посмотри, по Светланской идут люди. Они не подозревают о том, что здесь было государство Бохай, были чжурчжени, был тайный город. И что, им от этого хуже живётся? Почему это произошло со мной, с тобой, с Си? Почему это не происходит с этим пьяным русским рабочим? Да-да, с вот этим!
— Но почему? Причём здесь русские! Вот Павел русский, а…
— Дядя, ты что смеёшься? Русский! Ты посмотри на разрез его глаз!
— Павел, скажи, твои отец и мать русские?
— Чего это вы? Опять шпионичаете?
— Да нет. Просто интересно.
— Мать была русской, а отец… Вроде тоже русский.
— Вроде, а поточнее!
— Поточнее… Что пристал? Не помню я поточнее, я…
Вдруг голос Павла изменился, и если бы не рост, можно было бы подумать, что перед Токагавой стоит тот Павел, с которым они столько пережили в катакомбах.
— Мой дедушка был из племени Тазов.
— Из племени кого? — удивился Токагава.
— Тазов. Это потомки тех чжурчженей, которые ушли в тайгу, но не покорились Чингисхану. Говорят, что мои предки, чтобы хоть как-то сохранить свой род, женились и выходили замуж за китайцев. Я…
Голос Павла снова истончился и стал звеняще-ехидным.
— Не помню я ничего. Откуда я знаю, может это государственная тайна, а вы пытаете меня здесь. Вот кликну сейчас квартального, быстро вас в кутузку определят.
— Никого ты не кликнешь, — разозлился Токагава. — Ты сам не знаешь, как тебе дальше жить, и решение этой загадки зависит от нас. От меня и дяди. Поэтому…
— Поэтому, — вдруг заплакал маленький мальчик, — сделай что-нибудь. Я есть хочу! Я не ел столько дней. А домой я пойти не могу! Сеструха с мужем и так меня еле терпят, а если я ещё приду в таком виде… Сделайте что-нибудь!
— А ты что, правда, все эти дни ничего не ел? — спросил Толи.
— Правда, — вытер нос мальчик. — Там, когда я заснул, мне, конечно, есть не хотелось. А сейчас я голоден, зверски голоден! Ну, вы можете что-нибудь сделать?
— Попробуем! Но для этого… — Токагава задумался. — Для этого, вероятно, нам опять придётся спуститься под землю!
— Ни за что! — отрезал мальчишка. — А вдруг теперь эта пещера злыдней меня в младенца превратит?
— Но что-то же делать надо? Ты согласен? — спросил Кенрю.
— Согласен. Но под землю не пойду!
— Ну хорошо! — согласился Толи. — Давайте ещё посидим здесь и попытаемся придумать другой выход из положения. Так о чем мы, дядя, с тобой говорили?
— О том, что пещере все равно, какой ты национальности! Она…
— А вот и нет. Смотри, я, ты, Си, Сяй-линь, Павел. Это все потомки тех, чья кровь питала роды бохайцев. Русских тогда не было.
— Токагава, мне не нравится то, что ты говоришь. Что тебе сделали русские? И ты не прав. Гриша страдал так же, как и я, а он-то уж точно стопроцентный русский. Только вспомни про его нос картошкой!
— Дядя, прости меня! Я сам не знаю, что со мной произошло! Я всегда восхищался и буду восхищаться русскими. Их историей, их дружелюбием, их… Мои друзья… Дядя, а действительно, почему на Гришу все так подействовало, а на меня нет? А вот Лена, которая была рядом с Гришей, вообще ничего не почувствовала!
Глава вторая. Как я здесь оказалась?
Токагава ошибался, когда утверждал, что пребывание под землёй не повлияло на Елену. На самом деле, изменения были, но они происходили медленно и почти незаметно.
Дело в том, что Лена уже больше трёх лет была завсегдатаем катакомб, и её необычные способности, которыми она обладала, казались естественными и обыденными. Помимо телепатии, Лена могла видеть будущее и лечить несложные заболевания. На этом её возможности заканчивались.
Однажды, вскоре после того, как мама Сяй-линь сообщила в полицию об отравлении дочери, у Елены открылись новые способности. Надзиратель, проводивший её в одиночную камеру, отнёсся к девочке с сочувствием. Он убедился, что у Лены есть еда, в камере тепло и от окон не дует, и ушёл по своим делам, пообещав навестить её через пару часов.
Лена села на единственный стул рядом со столом и задумалась. Из головы не шли последние события с Сяй-линь. Пустое лицо китаяночки пугало и не давало ей покоя. Лена знала истинную причину болезни подруги, но не представляла, как помочь ей.
Время шло. Дважды приходил надзиратель и уговаривал девочку поесть. Чтобы не расстраивать его, Лена взяла ложку и поела через силу. Так текло время. Впав в своеобразный транс, Лена потеряла счёт часам и пришла в себя только в тот момент, когда Си и остальные вступили в неравную схватку с шаманом киданей.
Елена попыталась влить свои слабые силы в союз друзей, но почувствовала, как её отбросила какая-то сила. Она повторила попытку, и на этот раз выброс был настолько силен, что отлетело не только ментальное тело Лены, но и физическое. Третьего раза даже не было.
Стоило девочке только подумать о том, чтобы вклиниться в гущу схватки, как она почувствовала тошноту и головокружение. Она крепко зажмурила глаза, а когда открыла их, то увидела, что находится на улицах незнакомого города. Город был русским, это она услышала и увидела сразу.
Елена приземлилась в гущу толпы, откуда её сразу стали выталкивать. Выбравшись из очереди, она поняла, что все эти люди стоят за билетами. Билетов было мало, и толпа стала волноваться. Зазвучал вдохновенный русский мат, который не спутаешь ни с чем. Окошко кассы захлопнулось — билеты кончились. Толпа, чуть-чуть пороптав, рассосалась.
И тут стало видно само здание концертного зала и афиша. Лицо на афише Лена сразу узнала. Это был любимый певец её мамы и бабушки. Какое-то время назад его ждали на гастроли во Владивостоке, но он так и не приехал. И вот теперь, здесь, в этом незнакомом городе, на Елену с афиши глядели знакомые глаза.
На афише Шаляпин выглядел потрясающе. Приблизившись к ней вплотную, Лена хотела кое-что прочитать, но вдруг вздрогнула. За её спиной послышалась китайская речь. Так и есть, двое китайцев тащили свою вечную поклажу и о чем-то переговаривались высокими голосами. Елена в растерянности оглянулась. Она была уверена, что на всём белом свете есть только один город, где живут, не мешая друг другу, китайцы и русские. Оказалось, что это не так. Город, который раскинулся перед глазами Лены, был ей не знаком, но в нём были приметы, по которым безошибочно можно узнать любой русский город — это были купола церквей.
Подойдя к оборванному мальчишке, который просил подаяние, Елена достала монетку, невесть как оказавшуюся в её кармане, и, вложив её в руку мальчика, тихонько спросила:
— Давно стоишь здесь?
— А тебе-то что? — огрызнулся мальчишка. — Это моё место. Если тебе негде встать, подойди вон к тому мужику, он определит тебе место.
— Да я не за тем пришла, — остановила попрошайку Лена. — Мне нужно узнать, как называется этот город!
При этих словах мальчишка, изображавший до сих пор слепого, широко распахнул свои глаза.
— Уходи, — сказал он, разглядев Елену. — Не мне велено с такими, как ты, разговаривать!
— Кем не велено? — удивлённо спросила Лена. — Почему не велено?
— Уходи, — повторил нищий.
— Я прошу только сказать, как называется этот город?
— Харбин. А теперь уходи отсюда, пока батюшка не увидел. Отлучит он меня, как зарабатывать буду?
— А чем это я так отличаюсь от остальных?
— Уходи.
— Не уйду, пока не скажешь!
— Иди к Сунгари. Повернись спиной и поглядев воду, сама все увидишь!
— Что увижу?
— Иди. Дорога к Сунгари там.
Девочка повернулась в ту сторону, куда показал мальчик, а потом снова развернулась к попрошайке, пытаясь кое-что уточнить. Но вместо мальчика, которого она искала, Елена увидела лишь его спину, когда он, испуганно перекрестившись, юркнул в прохладные глубины храма.
Девочка долго шла, пытаясь добраться до места, указанного ей мальчиком. Город поразил её своим великолепием. Русские кварталы были более роскошными, чем во Владивостоке, а китайские — похожи на Миллионку, как близнецы. Наконец, измученная девочка достигла берега реки. Опустив уставшие ножки в прохладную воду, она наклонилась, чтобы посмотреть на своё отражение, но не успела ничего разглядеть, потому что кто-то резко дёрнул её назад, и она снова оказалась в камере.
Надзиратель, загремев ключами, сообщил:
— Ну вот и всё, девонька. Выпускают тебя, слава богу! Забрала злющая китайка своё обвинение против тебя!
— А что с Сяй-линь? Пришла она в себя?
— Ничего не знаю. Велено тебя проводить к начальству. Прощай, девонька. Да не попадайся больше сюда.
Тюрьма находилась на улице Тюремной, и отсюда было рукой подать до места, где прежде жила Елена. Сделав несколько шагов в том направлении, она остановилась, вспомнив, что больше там не живёт. Праздники кончились, и жизнь азиатского населения на Миллионке вошла в привычное русло. Задумавшись, девочка пошла вперёд, пытаясь осознать то, что произошло с ней в последние полчаса. Действительно ли она была в Харбине, стояла в очереди за билетами на великого Шаляпина и мочила ноги в водах речки со странным названием Сунгари?
Выйдя на улицу Корейскую, девочка остановилась. Ветер перемен толкал её вперёд, а мысли о прошлом тянули назад. Нужно было решать: то ли идти к матери на Эгершельд, то ли навестить Сяй-линь и поинтересоваться её здоровьем. Было ещё и третье место, куда её тянуло, как магнитом — её старый дом, квартира, где она родилась. Мама много раз говорила Елене, чтобы она никогда не принимала решение, стоя на перекрёстке дорог, но Лена каждый раз кивала и тут же благополучно забывала про мамин совет. А зря, если бы она последовала маминому совету сегодня, то уже через полчаса была бы рядом с мамой, но… Но принять решение она так и не успела. Решение за неё приняли другие. Вернее, другой!
Дядя, муж тёти Нины, опустил свои тяжёлые руки на плечи племянницы и проговорил:
— А я вот решил встретить тебя из тюрьмы. Но не успел, разминулись мы. Слава богу, что ты задержалась на этом перекрёстке, а то только и ищи тебя!
— Что вы хотите? — испуганно проговорила Лена, оглядываясь в поисках помощи.
— В гости пригласить, — серьёзно проговорил дядя.
— Но я не хочу! — отступила Лена.
— Ишь ты, не хочет! Её, преступницу малолетнюю, приглашают в порядочный дом, а она гнушается! Ну что же, не хочешь в наш дом, пойдёшь в другой! Мужики, хватайте её, — обратился он к появившимся неизвестно откуда двум типам. — Да не бойтесь! Манзы пугливые, никому не скажут! Они хунхузов боятся!
— Пустите меня! — закричала Лена. — Люди, помогите мне! Этот злыдень хочет меня убить!
— Не слушайте её, — обратился Андрей к собравшейся стихийно толпе. — Это моя дочь! Она ушла из дома и не хочет возвращаться. Её мать все глаза выплакала!
— Он всё врёт! — попыталась вырваться Лена. — Никакой он мне не отец! Это…
Договорить Лена не успела, потому что один из мужчин зажал ей рот, и девочку потащили в ближайшую подворотню.
— Кусается ещё, — с отвращением отдёрнул руку один из мужчин, — куда её, на Пекинскую улицу или на Пологую?
— А куда полиция реже суётся?
— Везде она суётся! Заставляют девок проходить мед. освидетельствование. А если хозяин отказывается раскошелиться, вообще закрывают публичный дом.
— Её надо спрятать! И туда, куда полиция редко заглядывает.
— Давайте, думайте быстрее! Она мне уже всю ладонь искусала!
— Тащите её на Абрековскую. В трактир «Боготольский базар». Сейчас с извозчиком каким-нибудь договорюсь.
— Что-то ты, хозяин, слишком круто завернул, — возразил Никита, один из мужичков. — Слишком уж место выбрал такое…Гнусное… Девчонка же ещё совсем маленькая.
— Твоё дело тащить её туда, куда я скажу! — хмуро прикрикнул Андрей. — Помалкивай давай!
— Хорошо, — после некоторого раздумья согласился Никита. — Только за искусанную ладонь доплатишь сверху!
— Вот это разговор! — вклинился в разговор второй мужчина. — А то…
Когда девочка попыталась вырваться ещё раз, сердобольный Никита, которому пообещали двойную плату, просто отключил Лену, ударив её по голове.
Ехали около часа, потом проходными дворами быстро добрались до Абрековской. Но, несмотря на то, что на улице был ранний вечер, двери и ставни в трактире оказались закрыты.
— Опа! — проговорил один из мужчин. — Зря тащили девку! Трактир-то закрыт!
— Не дрейфь, Демьян! — засмеялся Андрей. — Всё путём! Ставни и двери — это для полиции, а для знающих людей трактир открыт днём и ночью!
— Как открыт? Тихо же, никого нет!
— Тихо, потому что стены двойные. А внутри веселье кипит всю ночь. Здесь играют в карты и банкуют. Всю ночь продают водку. Вот, — Андрей вынужден был прервать свой экскурс, потому что двери трактира резко распахнулись, и оттуда выкатился клубок тел. Драка была нешуточной, несколько человек с ножевыми порезами истекали кровью, но, тем не менее, упорно лезли в гущу драки, — и каждую ночь всё
кончается именно так!
— Ну а зачем мы сюда девчонку притащили? — удивился один из мужичков. — Нам же в публичку её надо было, к проституткам!
— Здесь обитают три ночные бабочки, — с важным видом и знанием дела поведал Андрей, — они не отказывают никому, особенно матросам Сибирской флотилии. Впрочем, если у вас в кармане звенит, вас пропустят без очереди! — рассмеялся он. — А так и не суйтесь! Ещё есть здесь Люсьена, француженка, настоящая красавица! Но в долг не даёт, за этим строго следит её сутенёр, Анатоль Ловаль.
— Мы внутрь войдём? Или всю ночь здесь простоим? — недовольно спросил Никита. — Девчонка такая маленькая, а мне уже все руки оттянула!
— Не бухти! — осадил его Андрей. — Сказал же, за всё заплачу! Однако ты прав, надо уже идти. Не ровен час, кто-нибудь полицию вызовет, вон как дерутся! Хотя вряд ли кто сюда придёт! Драки тут круглый год, ночи не проходит, чтобы дело без драки обошлось! Ну, пошли!
В трактире кипела ночная жизнь. В помещении было тесно. Перед началом игры трактирщик раздавал игрокам меновые карточки. Азартные игры — дело опасное. Очень часто после окончания игры недовольные результатом игроки крушили всё вокруг, и к утру в трактире было всё разбито и разгромлено. Хозяин шёл на риск сознательно, он получал с каждого выигрыша 10 процентов сбора.
Самым популярным развлечением в этом трактире были четыре игры: «Банковка», которая по-китайски звучала как «Ябао», карты «Чжи-пай», кости «Сай-цзы» и рулетка снов «Цзань инь». Поле рулетки заполняли 36 квадратов, в которые были вписаны иероглифы, обозначающие сны и их толкование. Во время игры трактирщик называл какой-либо иероглиф, этот иероглиф соответствовал тому сну, который накануне изволил посетить трактирщика. Нередко случалось так: ты ставишь десять рублей на какой-то квадрат с какими-то иероглифами, а уносишь домой сто рублей. По тем временам это была гигантская сумма. И тебе на этот раз повезло, ты выиграл в десять раз больше, чем рискнул поставить.
Всем остальным приходилось вставать из-за стола несолоно хлебавши. Проигравшие наливались напитками до краёв, косились на выигравшего и мрачнели. И вот тут-то и начинались бои местного значения. Именно этот момент застали Андрей и его команда. Но, собственно, Андрею вся эта неразбериха была только на руку. Чем меньше трезвых глаз, тем больше вероятность, что никто не заметит безжизненное тело девочки на руках у Никиты. Не мешкая ни минуты, троица поднялась на второй этаж, где жили проститутки. Навстречу мужчинам вышел китаец, хозяин трактира.
После положенных церемоний и приветствия девочку поместили в одну из комнат, которая в тот момент как раз оказалась свободной.
Андрей пошептался с китайцем, что-то сунул ему в рукав и поманил приятелей с собой к выходу.
— Ну вот и всё! — довольно потёр он руки. — День-два полежит в тёмной комнате, без пищи и воды, мигом одумается! А будет упорствовать, отведу ее к проституткам, чтобы знала, что ждёт ее в будущем, если не отдаст карту. Ну что же, пора прощаться! Не знаю, кто куда, а я назад в трактир. Видели рыжую? Так вот, это и есть Люсьена. Ну, пока!
— Как это пока? — опешил Никита. — А деньги? Ты же обещал!
— Обещал, значит, отдам! Но позже, когда разбогатею, — нагло прищурился Андрей. — Ну не при деньгах я нынче!
— Как это не при деньгах? — не сдавался Никита. — А к Люське этой идти, значит, деньги есть? Видел я, как ты китайцу красненькую сунул, да и Демьян в накладе не остался! А ну, давай мою долю!
— Ты, мил человек, сам подумай, китаец — нужный человек, Люська будет моей бабой на сегодняшнюю ночь, Демьян — мой кореш, а ты мне кто? Ну, кто ты мне?
— Никто, — растерянно сказал Никита.
— Правильно. Никто. Тебя Демьян где-то на улице нашёл да попросил помочь. Так?
— Так, — подтвердил Демьян.
— И выходит, что ты мне никто, и я тебе ничего не должен, — глумливо засмеялся Андрей.
— Но… — попытался ещё что-то сказать Никита.
— А будешь вякать, тебя в бараний рог свернут. Вот у меня корешей сколько. Видишь, разгорячённые какие, прихлопнут тебя как муху и не заметят. Всё, я пошёл, там Люсьена меня, поди, уже заждалась! Да не вздумай в полицию обращаться, вся Корейская улица видела, кто девочку похитил! Да ещё и сознания лишил. Я, как безутешный дядя, под присягой расскажу, как ты мою любимую племяшку прямо на глазах моих похитил и унёс в неизвестном направлении! Правда, Демьян?
— Сущая правда, — заржал Демьян. — Всё так и было! Он, значит, дядя безутешный, а ты, значит, похититель!
— Но как же так? — обратился Ники к Демьяну. — Ты же сам, когда…
— Ну ладно, вы тут разберитесь! — серьёзно сказал Андрей. — А я уже пошёл! Да не деритесь, видите, драка чем заканчивается!
Переступив через труп матроса, Андрей быстро дошёл до двери трактира и скрылся в его недрах.
Когда Елена пришла в себя, вокруг было темно и тихо. Страшно болела голова и хотелось пить. Девочка попыталась сообразить, где находится, но ничего в голову не приходило. Если она дома, то почему так темно? А если в катакомбах, то почему лежит на кровати и почему так жарко? Потом ей пришла в голову мысль, что она ещё в тюрьме, но она тут же отмела её прочь, потому что вспомнила, как добрый надзиратель желал ей счастливого пути и просил… Воспоминания молнией блеснули в голове у Лены. Она вспомнила про дядю.
Поднявшись с кровати, Лена сделала несколько шагов. Голова страшно кружилась, но идти было можно. Только вот куда? Что слева, что справа было одинаково темно. Двигаясь непонятно куда, она, наконец, нащупала что-то вроде ставен, которыми закрывают изнутри окна. Ещё минут пятнадцать у неё ушло на то, чтобы снять крючки и распахнуть эти ставни. Стало чуть-чуть светлее. Успокоившись, Елена попыталась разглядеть обстановку, которая окружала её в комнате. Видно было очень плохо, но, по крайней мере, стало понятно, где находится дверь. Чувствуя, что теряет сознание, Елена быстро плюхнулась на кровать. Когда дурнота прошла, она снова поднялась с кровати и сделала несколько шагов в направлении двери. Вожделенная цель была близка, когда тишину вдруг прорезал женский голос:
— Убили! Вальку убили! Караул! Люди добрые, что же это делается?
Мужской голос встревожено вопрошал:
— Эмма, Эмма! Успокойся, расскажи, что случилось?
— У Вальки сегодня были два матроса, — дрожащим голосом проговорила невидимая женщина. — Потом они обещали зайти ко мне. Моя комната рядом. Ну вот, значит, развлекаются они с Валькой, слышу, как дверь об стенку шарахнули. Кто-то ещё к Вальке пришёл. Потом Валька заорала дурным голосом! Я вбегаю. Мимо меня проносятся трое. Валька лежит зверски избитая, один солдат убит, другой ранен.
— А кто мужики-то были?
— Да вроде матросы.
— А за что же они её так?
— Кто их знает? Может, ревновали или ещё что, кто знает? Что же это теперь будет? Надо полицию звать! Ратуйте, люди добрые, — вдруг с места в карьер снова закричала она, — убили! Как есть, совсем убили!
С другой стороны дома вдруг завторил другой женский голос:
— Пожар! Просыпайтесь все! Пожар! Горим!
Елена попыталась открыть дверь, чтобы, воспользовавшись суматохой, убежать из страшного дома, но не тут-то было, дверь была заперта и не поддавалась никаким ударам, так как была обита изнутри тем же материалом, что и окна, и входная дверь. Дышать становилось всё труднее и труднее, наконец, снаружи загремели ключи. Елена обрадовалась, ещё чуть-чуть, и она окажется на свободе. Девочка даже ещё не успела разглядеть того, кто открыл ей дверь, как ей на голову накинули мешок и куда-то понесли. Несли недолго, скрипнула дверь, и девочку впихнули в какое-то новое помещение. Звякнул засов. Снаружи истошно орали, слышен был треск пожара.
Сбросив с себя мешок, девочка увидела, что находится в сарае. Рядом с ней стояла и флегматично жевала сено тощая корова. Девочка испуганно шарахнулась от коровы. Корова подняла свои глаза с рыжими ресницами и опять опустила их, выискивая наиболее вкусный клочок сена. Успокоившись, Елена опустилась на маленький стожок с сеном и задумалась. Мысли текли мимо, не принося ни единого выхода из положения. Сено было тёплым, и пахло от него чем-то летним и сладким. Расслабившись, девочка легла навзничь. Мысли по-прежнему текли мимо, но уже не так быстро. Неожиданно для себя девочка заснула. И тут же оказалась в незнакомой комнате. В этой комнате было не так темно. Её освещал фонарь, горевший снаружи. С подушки поднялась растрёпанная голова.
— Кто здесь? — спросил Гриша.
— Это я, Лена, — ответила девочка.
— Лена? А как ты сюда попала?
— Не знаю! Только минуту назад я сидела запертая на замок в каком-то сарае на какой-то улице. Потом я заснула и вот оказалась здесь! Может, я сплю?
— Но я-то не сплю. И всё вижу и слышу! Да и ты на сон не похожа. Ого, какой синяк у тебя на всю щеку! У снов не бывает синяков!
— Это меня тот мужик ударил, который был с моим дядей. Я потеряла сознание и очнулась в незнакомом доме. А потом был пожар, и я…
— Лена, что происходит? Кто тебя ударил? Куда ты исчезла? Лена!
Девочка очнулась от того, что над ней склонился китаец и пытался разбудить ее от слишком крепкого сна. Схватив девочку за руку, он выволок ее на улицу, где было уже совсем светло.
— Быстро! Быстро идем! Полиция — нехорошо! Здесь недалеко, просыпаться быстро! Идти быстро!
— Да отстань ты от меня, ходя проклятый! Никуда я не пойду!
— Зачем так громко ругалась! Твой дядя просил за тебя смотреть! Трактир сгорел, надо уходить!
— Скажи, где мы находимся?
— На Абрековской! Идём, нужно скоро-скоро идти!
— Сейчас пойду. А кто поджёг гостиницу?
— Матрос. Совсем-совсем пьяный! Вальку убивал, гостиницу поджигал!
— А где мой дядя?
— Первый убегал. Как только пожарные приехали. Велел тебя быстро-быстро вести. Завтра за тобой придёт.
— А куда мы пойдём?
— Рядом, рядом. Другой китаец. Хороший китаец. Девушек много. За всех платит. Все на учёте в полиции. Ни одна не прячется.
— Это какие такие девушки?
— Хорошие девушки. Русский солдат, матрос, много за них рублей давал.
— Ты хочешь отвести меня к проституткам? — спросила Елена.
— Да, туда. Пойдём скорее!
— Нет, я не пойду с тобой!
— Нужно. Иначе я позову русского Ивана. Два Ивана будут делать тебе больно-больно.
— Хорошо. Куда идти?
— В экипаж. Тебя довезут до Кривого переулка. Там весёлый дом моего друга! Куда ты? Эй, девушка, вернись! Я...
Внезапно Елена исчезла. Только что она была в руках у китайца, и вот её уже нет. Китаец разразился потоком слов и слёз. Он бился лбом о землю и раздирал волосы. Его причитания были слышны далеко, но никто не вышел, чтобы поинтересоваться, что случилось. В этом смысле Владивосток был суровым городом, где каждый был сам за себя.
Наконец, утерев разбитый в кровь лоб, китаец поднялся на дрожащих ногах и поплелся в сторону экипажа. Вдруг он насторожился и сделал несколько осторожных шагов назад. Среди соломы что-то блеснуло. Китаец осторожно нагнулся и поднял находку — маленький крестик, который ярко сверкал в лучах февральского солнца. Китаец воровато оглянулся и поплёлся назад к тому, что ещё несколько часов назад было трактиром. Получасом позже он сел в экипаж и уехал. Без Елены. Что совсем неудивительно, потому что, как вы уже знаете, несколькими минутами раньше девочка просто исчезла. Только что она сидела, пытаясь сдержаться и не заплакать, и вот её уже нет, будто и не было никогда. Случилось всё это около девяти часов утра.
В том месте, куда перенеслась Лена, было не так светло, но всё же рассвет тоже медленно утверждал свои права. Красивые шторы закрывали огромные окна, и девочка не сразу поняла, где очутилась. И только больно ударившись о край парты, она догадалась, куда попала на этот раз — она была в классе. Где был тот класс, в какой школе и в каком городе, она понятия не имела, но шторы на окнах были очень красивыми. Рассвет всё больше и больше расцвечивал через шторы всё находящееся в классе. Присев на место учителя, Елена расслабилась и даже вроде задремала, как вдруг стук ведер и громкий разговор заставили её насторожиться.
— …Озорники! Знаю я, как они помогают учителю! Ещё китайские дети — это понятно! Те ни клочка мусора после себя не оставят, а наш дитятя...
— Вечно ты, Егоровна, их жалеешь, а потом жалуешься! Не надо за ними прибирать, пускай хоть раз Василиса Семёновна полюбуется, каких неслухов она учит! Не убрать за собой, ни...
Голоса отдалились, а девочка испуганно заметалась по классу. Приподняв край штор, она попыталась влезть на подоконник, но пришла к выводу, что это ни к чему не приведёт. Таким путём из класса не выбраться! Шаги уборщицы приблизились вплотную к двери, а девочка по-прежнему не могла ничего придумать. Наконец её глаза наткнулись на маленькую нишу. Ниша была без двери, но утренние тени милосердно затеняли её. Длинная кофта учительницы, забытая в классе, висела на крючке. За неё и попыталась спрятаться Елена.
Повернулся ключ в замке, и в комнату, ворча, вошла ещё не старая женщина.
— И что за манеры такие пошли, разрешать ученикам приходить до уроков! А я, спрашивается, когда убирать буду? Меня Иван Павлович по головке не погладит, если узнает, что не успела убрать! Ему всё равно... Эй, ты кто? Ну вот, а я о чем говорю?! Ладно, только китайские ребятишки спозаранку... Ты кто, спрашиваю?
— Елена. — Дрожащим голосом ответила девочка.
— Ну и чего ты тут? Чего дома не спится? До уроков ещё два часа! Чего молчишь?
— Я... — девочка растерялась и не знала, что ответить.
— Что я? Так и скажи, что урок не выучила! Ну ладно, учи себе, не буду тебя отвлекать! Да не прячься уж! Иди, садись за парту!
— Спасибо! — Елена попыталась обойти уборщицу и сесть за последнюю парту.
— Всё. Теперь чисто. Ты по классу-то не шастай, а то... Слушай, я чего-то тебя не узнаю, ты новенькая, что ли?
— Да. — Лена с облегчением перевела дух.
— Приехали откуда-то? — раздвигая шторы на окнах, спросила словоохотливая женщина.
— Да, мы... — запнулась Лена.
— Отец, небось, инженер-путеец? — снова пришла на помощь Егоровна.
— Инженер, — снова легко соврала Елена. — А как вы догадались?
— А что тут догадываться? Кто в Харбине сейчас до зарезу нужен? Они. Инженеры. Путейцы.
— Да. — Промямлила Елена, которой вдруг до ужаса захотелось спать. — Да. Мой папа — инженер.
— А не погнушался он отдать тебя в эту школу?
— Что? — уже ничего не понимая, спросила девочка. — Почему бы погнушался?
— Ну как же. Здесь же не только русские дети учатся, а китаята тоже.
— Китаята? Китайские дети, что ли?
— Нет, ты не думай, — зачастила Егоровна, — здесь дети таких родителей учатся! И все как ровня друг другу! И сын стрелочника, и дочь начальника железной дороги! Позавчера на утренней линейке Иван Павлович такую речь сказал, что я заплакала от гордости. А твой папа знает, что здесь в головки ваши непослушные аж три языка запихивают?
— Какие языки? Как запихивают? — испугалась Лена и со страхом посмотрела на входную дверь.
— А твой отец с Иваном Павловичем не беседовал, когда в школу тебя записывал? Ох, — перебила сама себя Егоровна, — совсем я беспамятная стала! Иван Петрович уехал же. А принимала тебя Серафима Павловна, так?
Лена кивнула головой.
— Так я тебе скажу! Эта свиристушка ничего толком никогда не расскажет. Я тебе скажу, а ты родителям так и передай, учат в этой школе трём языкам, русскому, китайскому и... — Егоровна запнулась, — ну вот, кто-то ведро перевернул! Вот же озорники, ничего в коридоре оставить нельзя! А то и верно! Заболталась я! Ты, Елена, так родителям и расскажи, пусть гордятся и знают, в какой школе будешь учиться!
Прошло полчаса, и класс постепенно заполнялся учениками. Китайские ученики, войдя в класс, сразу же погружались в свои книги, словно весь остальной мир переставал для них существовать. Однако русские дети вели себя совершенно иначе. Появление новенькой стало центром их внимания, и к началу урока Лена уже знала по именам почти всех русских учеников в классе. Со всеми она успела перекинуться парой слов. Исключение составили лишь дочь градоначальника, которая сегодня не пришла в школу из-за болезни, и китайские дети, которые были бы рады пообщаться, но боялись не успеть доучить что-то важное.
Наконец прозвенел звонок, и в класс вошла учительница. Когда возник вопрос о том, откуда в классе взялась Елена, девочка довольно бойко рассказала историю, подсказанную ей доброй Егоровной. Это была последняя удача за утро. Как только начались уроки, Елена обнаружила, что девяносто процентов того, что объясняет учительница, ей абсолютно не понятно. И это несмотря на то, что она попала в класс, где, как оказалось, дети были младше её на два, а то и на три года.
В церковно-приходской школе, где училась Елена, основной упор был сделан на изучение закона божьего. Другие предметы тоже велись, но, как оказалось сейчас, из рук вон плохо. По мере того как шли уроки, и Василиса Семёновна пыталась выяснить уровень знаний Елены, девочка всё больше и больше впадала в уныние. Василиса Семёновна, в свою очередь, всё внимательнее вглядывалась в бледное и испуганное лицо девочки. Наконец, на предпоследней перемене она решительно поманила Елену к себе.
— Я заходила сейчас в учительскую и пыталась найти твой табель об успеваемости и личное дело, но ничего не нашла. С кем разговаривал вчера твой отец?
— С этой, с Серафимой…
— Павловной? — подсказала учительница.
— Да.
— Всё понятно, — поджала губы Василиса Семёновна. — Самой мне на её столе ничего не найти. И надо же такому случиться…
Учительница замолчала и погрузилась в задумчивость.
— Чему случиться? — внутренне холодея, спросила девочка.
— Сегодня утром Серафиму Павловну увезли в больницу с высокой температурой и подозрением на аппендицит. Это всё минимум на две недели, максимум на месяц. Впрочем, тебе всё это неинтересно. Иди, Елена, отдохни. Следующий урок — урок французского языка.
И вот, наконец, уроки закончились. Попытка Елены спрятаться в классе и провести ночь в школе ни к чему не привела. Егоровна стояла на пороге класса и с нетерпением ждала, пока последний ученик покинет комнату. Выйдя в коридор, Елена сразу же попала в поле зрения Василисы Семёновны, которая не отводила от неё глаз, пока та не покинула здание школы.
На улице было благодать. По сравнению с Владивостоком, здесь почти царило лето. Город был ярким и красивым, но его улицы не манили девочку, ей было некуда идти. Некуда и не к кому.
Пройдя немного вперёд, она вышла на широкий проспект. Дамы в шляпках и с зонтиками прогуливались под руку с кавалерами, играл оркестр. Всё было до ужаса похоже на Владивосток. Только моря не было. Впереди несла свои воды Сунгари. Полуденное солнце начало сильно припекать, девочка села на скамейку в парке и увидела, как пожилая китаянка кормит обедом мальчика. Мальчик пятнадцатью минутами раньше вышел из того же класса, что и Елена. Девочка старалась не таращиться на китаянку и её сына, но у неё ничего не получалось. В животе противно заурчало. Ведь ела она очень и очень давно. Китаянка, увидев голодный взгляд девочки, ласково кивнула и, отломив половинку лепёшки, дала её Елене. У девочки не хватило сил отказаться. Китаянка поделилась с девочкой и напитком со странным вкусом. В чашке оставалось несколько глотков, как вдруг Елена увидела, что рука, её рука, которая держит чашку, вдруг начала растворяться в воздухе. Последнее, что она увидела, это как чашка медленно падает к ногам китайского мальчика. Последнее, что она слышала, — крики ужаса старой китаянки и визг её сына. От страха Елена зажмурила глаза. Сознание её померкло.
Придя в себя через какое-то время, она не решилась сразу открыть глаза. Девочка долго сидела бы так, с закрытыми глазами, если бы не потоки дождя, резко обрушившиеся на неё. Стало очень холодно. Открыв глаза, она обнаружила, что стоит возле здания трактира. Судя по всему, сейчас около трактира и внутри никого не было. Стены кое-как держались. Внутри же здание выгорело дотла. Девочка порадовалась этому. И тут же одёрнула себя! Никогда ей ещё не приходилось радоваться чужому горю, и всё же она смотрела на то, что осталось от пожара, и улыбалась. Дождь всё шёл, лёгкий ветерок донёс до ноздрей слабый запах гари. Очень слабый. Здание, которое только вчера ночью горело с таким весёлым треском, должно было вонять гарью намного сильнее. Оступаясь и проваливаясь по щиколотку в грязь, Елена медленно побрела в направлении дома. Ошеломление от мгновенного переноса было ещё таким сильным, что Елена вначале даже не услышала крик о помощи. Крик шёл телепатически. Но девочка даже не поняла этого сразу. Она оглянулась вокруг. Рядом не было никого. А крик всё не прекращался.
Глава третья. Грустное возвращение
— Гриша, Павел, Си, да отзовитесь хоть кто-нибудь! — кричала Сяй-линь. От её пронзительного голоса в голове у Лены начал разрастаться шар, который грозил вот-вот лопнуть.
— Сяй-линь, я тебя слышу! Что случилось?
— Лена? Но ведь ты… А ты разве не знаешь? Градоначальник велел завалить все входы в подземелья!
— Зачем?
— Чтобы перекрыть ходы для шпионов и контрабандистов!
— Все катакомбы?
— Да, те, о которых ему донесла полиция. Моя книга находится далеко отсюда, и я не смогу жить, если не смогу спускаться в подземный город хотя бы на час в день. Если полицейские предпримут меры, я покончу с собой и подожгу полицейский участок! Они запомнят этот проклятый июнь навсегда!
— Сяй-линь, успокойся! Ты бредишь! Какой июнь? На улице конец зимы, февраль!
— Нет, Лена! Это, видимо, ты сошла с ума! Оглянись вокруг, на улице лето! Деревья зелёные!
Елена с недоумением огляделась. Действительно, на улице было лето, и никакой дождь не мог этому помешать! Но где она была почти пять месяцев? Ведь в Харбине она оказалась рано утром, а вернулась домой, во Владивосток, когда на улицах Харбина было два часа пополудни.
— Лена, Лена, почему ты молчишь? Я только сейчас поняла, что тебя же… Господи, тебя же похоронили! У твоей матери отнялись ноги, а твой отец…
— Мой отец?!!!
— Да, ты же ничего не знаешь! Аккурат накануне твоих похорон объявился твой отец! Он был против того, чтобы тебя хоронили, все твердил, что ты жива, что это не твоё тело, что всё это чудовищная ошибка! Но когда ему показали твой крестик…
— Но как же, мой крестик на мне, — Лена попыталась нащупать на себе верёвочку с крестиком, — вернее, был вчера! А сегодня его нет! Наверно я его потеряла, когда боролась с похитителями!
— Крестик нашли в нескольких метрах от твоего обгоревшего тела! Ой, прости… То-то мне это показалось странным! Тело превратилось в головёшку, а крестик лежал рядом, целенький, даже не закопчённый! Нашли хозяина «Боготольского базара» и от него, хоть и с трудом, узнали всю историю про твоего дядю, его подельников и про пожар. Дядю арестовали, хотели арестовать и твою тётю, но её кто-то предупредил, и она вместе с детьми подалась в бега.
— Сяй-линь, пожалуйста, скажи, что ты всё это придумала! Ведь придумала же? Я не буду обижаться!
— Нет, Лена, такими вещами не шутят!
— Нет, ты всё придумала! Всё, что ты сказала, вранье!
— Хорошо, допустим, что я всё наврала, а как же тогда быть со временами года? Да, оглянись же ты вокруг!
Сев на полуобгоревшее бревно, Лена послушно огляделась. Дождь прекратился. Было душно и очень пахло сиренью. Сирень обычно цветёт в мае, а июнь укутывает город в туман. Туман приглушил звуки, но сделал запахи ярче. Чуть дальше, на небольшом возвышении, аккурат за сгоревшим трактиром одновременно распустились белые цветы яблони и груши. Сладко пах жасмин. Сейчас, когда Елена сосредоточилась, его неповторимый аромат донёсся до неё.
— Сяй-линь, — неуверенно заговорила Елена, — а ты не могла бы, как-то подготовить моих родителей, что я… Жива!
— Нет!
— А почему?
— А их нет в городе. Когда прошло сорок дней со дня твоих похорон, твоей маме стало совсем худо! Никто не мог её успокоить! Все думали, что вскорости рядом с твоим надгробием, появиться ещё одно! Но, твой отец рассудил по-другому! Почти насильно он посадил мать на пароход, и они уехали.
— Куда?
— Да, кто же мне это скажет? А ты где сейчас?
— Там, где и была пять месяцев, как ты говоришь, назад, около сгоревшего трактира.
— А что ты там делаешь?
— Не знаю. Я теперь уже ничего не знаю и не понимаю! Я даже не знаю толком, как отсюда выбираться. Привезли меня сюда ночью, в бессознательном состоянии. Я здесь раньше никогда не была!
— Погоди секунду, у меня в голове, какой-то назойливый голос вертится, не даёт поговорить! Сейчас, дай сосредоточусь! Ну, все понятно, это Григорий, он хочет с тобой поговорить!
— Так пусть говорит!
— Он не может! Говорит, что тебя окружает облако грязной воды и как только он пытается начать с тобой разговор, грязная вода начинает заливать ему рот, уши, глаза! Гриша говорит, что ему нужно твоё разрешение на разговор!
— Что за чепуха, ведь раньше…
— Раньше было пять месяцев назад, ты, что забыла?
— Но, ты же разговариваешь со мной?
— Да, странно! Никакой воды! Ни грязной, ни чистой! Ну что, даёшь Гришке разрешение, а то у меня уже мозги зудят от его голоса?
— Конечно.
— Здравствуй, Елена! Я… тоже был на твоих похоронах! Но в отличие от твоего отца, поверил, что хоронят тебя! Ты не представляешь, как же я рад, что ты жива!
— Что-то я не могу радоваться вместе с тобой! У меня нет теперь ни дома, ни семьи. Уже темнеет, а я даже не знаю, как отсюда выбираться! Не знаю и не хочу знать!
— Елена, так нельзя! Ты жива и это главное! Знаешь, что, а давай я за тобой на пролётке прикачу!
— Гришка, кончай, сейчас не время для подначек!
— Какие подначки? Мой приёмный отец…
— У тебя появился приёмный отец?
— Да, но ты же ничего не знаешь! Это долгая история! Это Елистрат Фёдорович, отец девочки, которую украл японец!
— Это же была твоя сестра?
— Нет, это была девочка, до невероятности похожая на мою сестрёнку Сонечку. Ты понимаешь, что когда ты повела меня в катакомбы и мы бежали, пытаясь нагнать похитителя…
— Это ты бежал по следам похитителя, у меня в катакомбах было совсем другое дело!
— Нет, это ты помогла мне освободить Ларису! И отец малышки это знает! За эти пять месяцев он расспросил меня поминутно обо всём, что произошло за те часы. И был вместе со мной очень огорчён, когда узнал о твоей гибели! Более того, это он помог твоему отцу купить билеты на пароход, ты же знаешь, что у нас творится, когда приходит пароход!
— Медвежья услуга! — горько проговорила Елена. — Я больше их никогда не увижу!
— Ты не права, Лена! А впрочем, я иду к Елистрату Фёдоровичу и попрошу заложить…
— Получилось! — голос Сяй — линь, ворвавшийся в разговор друзей, был подобен разгулявшейся стихии. — Получилось! Я смогла им внушить, чтобы они не приближались к входу в катакомбы! Я мысленно послала им картинку. Страшную! Обвал в катакомбах! Камни падают сверху и погребают под своей тяжестью всех! Я послала эту картинку всем полицейским города. Теперь никто сюда не сунется. Я теперь… Я теперь…
— Сяй — линь, этого делать нельзя! Я понимаю, ты опьянена своим внезапным могуществом! Но если ты не остановишься, за это придётся платить очень высокую цену!
— Лена, ты просто завидуешь!
— Нет, Сяй — линь, и как только я окажусь рядом с тобой, я всё объясню тебе!
— Хорошо! Я верю тебе, мне просто стало обидно, что ты хочешь испортить мне праздник!
— Какой праздник?
— Праздник моего могущества! С сегодняшнего дня я всё могу!
— Хорошо, Сяй — линь, наслаждайся могуществом, но не заходи слишком далеко! Понимаешь…
— Лена, мы уже едем, — снова вмешался в разговор Гриша, — Елистрат Фёдорович решил поехать со мной!
— Спасибо, Гриша! Тут так страшно, и уже темнеет!
— Попытайся спуститься к дороге! Пролётка наверх не въедет!
— Я попробую! Ой, Гриша! Кто-то поднимается сюда, я слышу голоса двух мужчин! Нет, трёх! Они о чем-то спорят!
— Спрячься! Спрячься где-нибудь!
— Трактир выгорел до основания, тут негде спрятаться!
— Ну, тогда залезь на какое-нибудь дерево! Ты же можешь?
— Могу! Только вы приезжайте побыстрей!
Елена только успела спрятаться, как на пригорок, пыхтя и отдуваясь, влезли трое мужчин. Разговор, который они вели, прервался из-за крутого подъёма. Одного из мужчин девочка узнала мгновенно, это был тот похититель, которого она укусила за руку, двое других были ей не известны.
— Чжан Цзолинь обещал громадные деньги за эту карту! Андрей не верит, что она сгорела вместе с девчонкой в огне! Он думает, что, когда китаец перевёл её в сарай, она успела где-то спрятать карту.
— Но сарай тоже сильно обгорел! Вряд ли там осталось что-то целое!
— А вот это Андрей и велел проверить!
— А что же так поздно? Уже сколько времени с пожара утекло!
— Андрей ждал, пока всё утихнет, полиция успокоится, тода сё! В общем, по его словам, сейчас самое подходящее время!
— Ничего себе подходящее! Уже совсем темно, и грязищи вокруг по колено!
Елена услышала, как голоса мужчин удаляются, и потихоньку сползла с дерева.
— Ух ты, батюшки! Да где же здесь искать? Тут всё заросло травой! — снова послышался голос мужчины, который сомневался в успехе предприятия, задуманного неугомонным Андреем. — И стены обвалились! Что же, нам придётся эти завалы разбирать?
— Хочешь денег? Тогда будешь разбирать завалы, рвать траву и рыть носом каждый метр этого сарая!
Ответа недовольного мужчины девочка уже не услышала, потому что к этому времени ушла довольно далеко по тропинке вниз к дороге.
— Елена! Я снова здесь! — голос Сяй — линь как всегда зазвучал в голове во всю мощь.
— Где?
— Где, где! В катакомбах, конечно! Теперь, когда путь открыт, никто меня отсюда не вытащит!
— Сяй — линь, а как же твои родители?
— Да, родители! — голос Сяй — линь зазвучал уже не с такой победной мощью. — Родителей я люблю и почитаю, но… Послушай, Лена, а ты знаешь, что я императрица Шулюй?
От такого резкого переключения разговора Лена опешила и даже приостановилась.
— Вроде ты что-то такое уже говорила! Сяй — линь, ты бы…
— Да, я была женой императора Тай-цзу. Происходила из рода Шулюй и была киданькой, родившейся в киданьских землях. Ты только послушай, как звучит — Шулюй! Шулюй! Это тебе не какая-то Сяй — линь. А ты знаешь, что Сяй — линь — это не моё имя, а имя моей матери и вообще…
— Сяй —линь, не стоит называть себя кем-то другим, но будь осторожна! Катакомбы могут вызывать опьянение. Со мной это произошло незаметно, потому что я никогда не приходила туда без повода. А ты…
— Но, подружка…
— Если ты потерпишь один день, мы встретимся и всё обсудим. Я вижу Гришу с его названным отцом, они ещё далеко, но если я пойду им навстречу, то скоро буду на пути к Светланской!
— Хорошо, Елена, я буду ждать нашей встречи. А пока…
Кашель, душивший Сяй —линь, стал настолько сильным, что она больше не могла разговаривать с подружкой даже мысленно.
— Сяй —линь, если тебе тяжело общаться, давай пока прекратим разговор!
— Ничего, этот кашель время от времени появляется и исчезает! Мои родители тоже кашляют. Врач говорит, что это летняя простуда, с приходом осени всё пройдёт. Так что…
— Сяй —линь, будь осторожна! Я вижу вокруг тебя свет белых молний! Это очень плохо. Почти все мы получили от подземелья прививку. Каждый из нас по-своему и очень сильно переболел после посещения катакомб. Ты же такую прививку получила не полностью. И поэтому, мне так кажется, сейчас катакомбы начали тянуть из тебя жизненные соки. Теряя силы, ты начинаешь подпитываться у своих родных. Отсюда твой кашель! Понимаешь, таков закон: за всё надо платить, и если ты…
— Перестань, ты говоришь полную чепуху! Никогда ещё я не чувствовала себя так хорошо, ты просто…
— Сяй —линь, прости, но ещё несколько шагов, и я буду около пролётки. Наконец-то я могу поговорить с кем-то не только мысленно!
— Хорошо, Лена. До встречи!
Мужчина, который приехал вместе с Гришей, был огромен, как гора. Приблизившись к пролётке, Елена даже оробела и несколько секунд просто стояла и молчала.
Молчание нарушил сам Елистрат Фёдорович:
— Так вот ты какая, Елена! Как же теперь оповестить твоих родителей, что дочь нашлась?
— А они… — начала Елена.
— Они не оставили своего адреса, — подхватил мысль девочки мужчина, — потому что сами не знали, где остановятся. Как сказал твой отец: «Куда ветер принесёт!» А уточнять я не стал, не посмел. В страшном горе они были! Твою маму на борт на носилках поднимали, совсем ходить перестала!
Елена хотела что-то сказать, но комок в горле помешал этому. А расплакаться перед незнакомым мужчиной Лена просто застеснялась. Повисла тишина.
Наконец Гриша подал голос:
— Темнеет уже. Елистрат Фёдорович, наверно, пора ехать!
— Твоя правда, сынок, пора! А где лихие люди, о которых ты говорил?
— Там, выше! Рядом с пожарищем! — ответила Елена. — Им дядька Андрей из тюрьмы приказ передал, карту найти! Вот они, — Лена хихикнула, — и копаются в золе!
— Да, по поводу карты и других твоих…приключений! Как ты понимаешь, дочка, у нас с Григорием есть много к тебе вопросов, но мы их зададим тебе, только когда ты сама захочешь на них отвечать! А пока поехали!
— Куда? — снова чуть не расплакавшись, спросила Елена.
— Ну не к дяде — душегубу же твоему на квартиру! Поехали к нам, у меня уже две дочки есть, ты будешь третьей!
— Я… Нет… Так нельзя! Мне мама с детства внушала, что пользоваться чужой добротой нехорошо, нельзя!
— Внушала, говоришь, — задумчиво протянул Елистрат, — ну что же, давай решим так! Поживёшь у нас немного, пока оклемаешься, а потом, коли решишь уйти, иди! Держать не стану!
— Спасибо… — девочка замялась, не зная, как величать великодушного мужчину.
— Зови меня дядькой Елистратом.
— Спасибо, дядя Елистрат. Вот только оклемаюсь и переберусь к родственникам! Я же не безродная. У меня родственники на Эгершельде живут.
— А ты не торопись. С дочками моими познакомишься — Сонюшкой да Ларисой. А ещё у нас нянюшка Ларочкина живёт и бабушка Гриши и Сонюшки. Я всегда мечтал о большой семье, и супруга моя покойная, Ларочкина мама…
Елистрат тяжело вздохнул и замолчал, задумавшись о чем-то своём, молчали и Гриша с Еленой. Гриша не выдержал первым.
— А что это был за фокус с грязной водой? — тихо спросил он у девочки.
— С какой водой? — рассеянно спросила Лена.
— С грязной, — настойчиво повторил мальчик, — я, когда почувствовал, что ты здесь, рядом, сначала не поверил сам себе, своим чувствам! Ведь я был на твоих похоронах! А когда понял, что это действительно ты, попытался тебя окликнуть, но тут же захлебнулся водой.
— А почему ты сделал упор на то, что вода была грязной?
— Да потому что… — Гриша скривился от отвращения и замолчал.
— Почему?
— Посмотри на мою белую рубашку и на штаны, видишь эти мерзкие масляные пятна с разводами? Вот это и есть та вода, которая вылилась, когда я попытался поздороваться с тобой!
— Вот это… — девочка поскребла пальцем по масляному пятну, — вылилось у тебя изо рта?
— Из носа, из ушей и даже, по-моему, из глаз!
— Но я совершенно не понимаю, почему это произошло! Когда со мной заговорила Сяй —линь, ничего подобного не произошло!
— Загадка, — с грустью вздохнул Гриша, ещё раз осмотрев свою рубашку.
— А меня вот что беспокоит, — вмешался в разговор Елистрат Фёдорович. — Если ты, дочка, напишешь своей родне на Эгершельде, твой дядя, бывший каторжник, сразу узнает об этом и снова начнёт за тобой охоту! И грех не успокоить людей, которые каждый день молятся об упокоении твоей души, и опасно это!
— Это родственники моей мамы, они не общаются с тётей Ниной и дядей Андреем.
— Ну, тогда ладно. А то я очень переживаю… А эта карта, о которой говорил мне Гриша, ты хорошо её спрятала?
— Она в катакомбах. Дяде Андрею и его бандитам её там ни за что не найти!
— Ну и слава богу! Вот мы и доехали! Выходи, дочка. Не бойся, здесь тебя никто не обидит!
Вечер прошёл тихо и по-домашнему. Лена постепенно разобралась, кто есть кто в этой семье. Кто — родная дочь, кто — приёмная, кто — нянюшка, а кто — бабушка. На удивление Гриши, только его родная сестра Сонюшка не приняла Елену. Она смотрела на неё волком, а когда та попыталась заговорить с малышкой, та заревела и убежала в детскую. Удивлённо пожав плечами, за Сонюшкой убежала Лариса. Взрослые с недоумением посмотрели на поникшую Елену.
Повисла тишина. Наконец, её прервала парализованная бабушка Сонюшки и Гриши.
— Ты, барышня, не серчай на Соньку! Глупая она ещё и маленькая!
Почти сутки прошло с момента возвращения Елены. В доме Елистрата Фёдоровича на уровне крыши была крытая галерея, где тёплым летним вечером приятно было сидеть и просто наблюдать, как молодой город постепенно погружается в темноту. Здесь и устроились Гриша и Елена. Их разговор несколько раз прерывался нянюшкой, Елистратом Фёдоровичем и раза три прибегала Лариса. Только Сонюшка сидела в детской и непонятно почему плакала. Бабушка сидела рядом с малышкой и терпеливо ждала, когда внучка успокоится.
На улице пошёл дождь, и под его монотонный стук Гриша рассказал о событиях пятимесячной давности, которые Елена пропустила, находясь неизвестно где. Во время своего рассказа Гриша несколько раз порывался расспросить девочку, где она была всё это время, но так и не решился. Рассудив, что когда придёт время, девочка сама всё расскажет, он продолжил свои воспоминания.
— …А потом Павел стал уменьшаться!
— Как это?
— Ну, стал совсем маленьким! Почти годовалым!
— А что сделали Толи и его дядя?
— Они укутали Пашку в его же одежду, которая, естественно, стала ему очень большой, и побежали… Догадайся, куда?
— Это так сложно! — засмеялась Елена. — Так сложно догадаться!
— Ну так угадай! — подзуживал её Гриша. — Угадай!
— Да ну тебя, Гришка! Что ты думаешь, что если меня не было здесь столько времени, я поглупела? Есть только одно место, куда надо бежать в таких случаях!
— Ну и куда?
— В катакомбы, конечно!
— Даже неинтересно, хоть бы вид сделала, что не догадываешься!
— Ну не тяни, рассказывай!
— Пока они добежали, Пашка превратился в настоящего младенца! Истошно орал и обделался несколько раз прямо на Толи!
Представив эту картину, Лена долго хохотала, потом успокоилась и спросила:
— Успели они его донести?
— Ты догадалась?
— А что тут догадываться! Если часы начинают идти не в ту сторону, то жди беды!
— Ну и что же ты не спрашиваешь, как обстоят дела с Павлом сейчас?
— Боюсь, — сразу посерьёзнев, ответила Лена. — Боюсь услышать самое страшное!
— Ну, до страшного, слава богу, дело не дошло! Они успели добежать до входа в катакомбы. Семь суток Толи и Кенрю сидели в катакомбах вместе с Павлом, лишь на короткое время поднимаясь на поверхность, чтобы купить какой-то еды и подышать свежим воздухом. Несколько раз их навещали Енеко и Си. Я узнал о событиях с Павлом лишь к шестому дню пребывания этой троицы под землёй. И то лишь потому, что Толи понадобился кто-то, кто мог бы принести Павлу новый комплект одежды, старый был уже не пригоден для носки. А на седьмой день прибежала Сяй — линь и рассказала нам страшную историю твоего исчезновения. Я переживал, но тяжелее всех это известие перенесла Си. Утром седьмого дня Толи, Кенрю и Павел впервые за все эти дни все вместе поднялись на поверхность, а Си, наоборот, спустилась вниз. Толи и Кенрю очень исхудали, но светились от радости. Павел выглядел как обычно, но стал очень молчаливым. Си спустилась на нижний уровень и просидела там целый день. Никакие уговоры не действовали. Поднявшись через день на поверхность, она велела Сяй — линь собрать нас всех. Оробевшая Сяй — линь поспешила выполнить приказ Си.
У Си так и не восстановился её чудесный голос. Петь она больше не могла. Она разговаривала, как все мы, но очень тихо. Так тихо, что нам всё время приходилось напрягать слух. Может быть, поэтому каждое слово Си так врезалось в память и вряд ли когда-нибудь забудется. Обведя нас всех внимательным взглядом, девочка сказала:
— Прежде, чем я вам расскажу всё, вы должны уяснить вот что, — Си помолчала. — Я не хотела такого знания, но оно пришло ко мне само! Я хотела только в тишине поскорбеть по погибшей подруге, но неожиданно узнала то, что, наверное, было не предназначено для меня, но открылось мне. Не надо было мне спускаться в катакомбы, почему я вас не послушалась? Там, в глубинах земли, я нашла зеркало. Вернее, я и не искала его, оно само позвало меня, как позвала Толи его книга. Я сидела и думала о Елене, как вдруг почувствовала, что что-то раздражает меня. Приглядевшись, я увидела вдалеке всполохи света, блики. Яркие блики появлялись и исчезали.
Это продолжалось довольно долго, пока я наконец не набралась смелости и не вышла из своего подземного дома. Я пошла по широкой улице к манящим бликам, которые становились всё ярче. Дома вдоль дороги словно смотрели на меня своими темными проёмами.
Не знаю, как это произошло, но я не заметила, как дорога начала подниматься вверх, и оказалась совсем близко к поверхности земли. Одна из стен подземелья была частично разрушена, и оттуда лился яркий солнечный свет. Но не это привлекло моё внимание, а маленькое красивое зеркало на витой петельке. Именно оно бросало вокруг блики, и солнечные зайчики привели меня сюда.
Когда я повернула зеркало к себе и заглянула в его глубину, мне показалось, что я смотрю в колодец и его блеск утягивает меня за собой. Стряхнув наваждение, я посмотрела ещё раз на своё отражение. На этот раз зеркало показало лишь моё лицо — незначительное лицо полукровки.
Присмотревшись к зеркалу, я не увидела в нём ничего особенного. В темноте подземного города оно выглядело как обычное зеркало. Ноги несли меня дальше, а глаза не могли оторваться от массивной бронзы, покрывшей зеркало.
Внезапно солнце прорвалось сквозь осыпь и попало на поверхность зеркала. Под солнечными лучами зеркало моментально стало прозрачным, и я увидела сквозь него. Узоры и иероглифы, нанесённые на внутреннюю сторону зеркала, засверкали так, что стало больно глазам. Узоры появлялись и исчезали, чтобы в следующий момент переплестись в совершенно новый орнамент. А иероглифы… Их было двенадцать. Вероятно, это были старинные иероглифы, похожие одновременно на японские, китайские и корейские, но всё же не принадлежащие ни к одному из этих языков.
Стоило лучу упасть на поверхность зеркала, как иероглифы проступили на лицевой стороне и отразились на стене одного из домов, где я отчётливо их увидела. Да, забыла сказать: на внутренней поверхности зеркала есть календарь месяцев года. На внутренней стороне изображены двенадцать животных.
Я долго играла с зеркалом и вертела его во все стороны, забыв на несколько мгновений о своих бедах. Но в один из моментов я вгляделась в его глубины и уже не могла оторваться. И вот, глядя в это зеркало, я увидела будущее.
Я считаю вас всех своими друзьями, ближе вас для меня сейчас нет никого, но пройдёт немного времени, и мы все будем вынуждены расстаться навсегда. Мы потревожили шамана киданей. Войска двух народов не ушли в небытие, как мы думали. И кидани, и чжурчжэни были воинственной нацией. Мы сами, своими руками, своими мыслями, волей выпустили на поверхность то, что спало столько веков. И ничего теперь не изменить. Через несколько лет начнётся война, в которой Россия потерпит поражение. Пройдёт ещё какое-то время, и начнётся самая страшная война за всю историю нашей страны. Брат будет убивать брата, сын пойдёт против отца. Людей будут сжигать в топках, будут травить газом, будут миллионами расстреливать. Будут…
Си хотела рассказать ещё что-то, но лицо её исказила судорога, и она потеряла сознание.
Все начали суетиться над девочкой, но она довольно долго не могла прийти в себя. А когда очнулась, не могла ничего вспомнить. Она и нас-то не всех вспомнила. Последние её воспоминания обрывались на событиях, связанных с платьем, которое она украла у мадам Харуко. Она упрямо стремилась вернуться в тот дом, где жила с отцом, никак не воспринимая наши слова о том, что её отец уехал и там живут другие люди. И только убедившись в этом, она поверила в свою большую беду. Енеко почти насильно увела Си домой.
Прошло два месяца. Предсказание Си, которое не очень нас тронуло, стало постепенно забываться, тем более что зеркало, которое она нам показала, при ближайшем рассмотрении показалось нам обыкновенным зеркальцем и не желало показывать никакие чудеса. И вот однажды нас опять собрал Толи, чтобы сообщить нам, что Си пропала. Её искали на всех уровнях подземелья, но не нашли. Замороченные всеми этими подземными чудесами, мы не догадались, что причина исчезновения Си была связана с чем-то реальным. Две недели Си не было, и вот однажды ночью она постучала в дом Енеко. Пока Енеко успокаивала подругу, Толи созвал всех остальных ребят. Трясясь и всхлипывая, девочка рассказала друзьям о своих злоключениях.
— Все эти две недели я пряталась в Корейской слободе. Вы же знаете, что наполовину я кореянка и у меня в корейской слободе живут очень дальние родственники. Не то чтобы они не хотели меня приютить, но в соломенной времянке их живёт двенадцать человек, и поэтому я даже не пыталась обременять их своим родством. У тебя, Енеко, в тот вечер сильно болела голова, и поэтому я пошла прогуляться одна. Но представьте моё удивление, когда ко мне подбежала троюродная сестра и шёпотом пригласила следовать за ней. Я не люблю корейскую слободу. Хотя помню, в детстве мне так нравились эти дворы с глинобитными стенами, но стоило зайти внутрь, всё очарование пропадало. Там было ещё ужаснее, чем на Миллионке. Внешний вид этого квартала поражал своей неухоженностью! Узкие грязные улицы, в которых преобладали маленькие дома корейского типа, находились внутри двориков. Более зажиточные корейцы жили в домах русского типа. Но такие дома были редкостью. Грязь в слободке даже более непролазная, чем на Миллионке, что совершенно необъяснимо и не соответствует натуре и привычкам корейцев, так как соотечественники, по словам моей мамы, по натуре большие чистюли и внутренность их жилищ на родине, в Корее, поражает своей, почти маниакальной чистотой.
Но вернёмся к событиям того вечера. Я шла за сестрой, не понимая, что происходит, и постоянно спрашивала её, но она хранила молчание. Лишь когда мы добрались до слободы, где звучала родная речь и привычный шум, она наконец заговорила.
Оказалось, у них есть для меня весточка от моей мамы. Много лет назад мою маму похитили хунхузы, пока отца не было дома, а я успела спрятаться. Я так и не поняла, что этим краснобородым разбойникам было нужно от моей мамы. И вот теперь, когда ей удалось сбежать и даже добраться до Кореи, всё стало проясняться.
Однажды, возвращаясь домой с тяжёлой работы, а моя мама тогда работала прачкой, она стала невольным свидетелем убийства. Хунхузы убили человека, чтобы получить ключ от подвала, где хранилось награбленное ими добро. Этот человек был их сообщником, который решил обмануть подельников и воспользоваться плодами грабежа самостоятельно. Он перепрятал награбленное в одно, только ему известное место — в подпол одного из домов под Миллионкой.
Вору, обманувшему воров, долгое время удавалось прятаться, но однажды подельники вышли на его след и подкараулили. Завязалась борьба, в ходе которой хунхузы смертельно ранили своего незадачливого товарища. На беду разбойников, рядом проходил наряд полиции, который вообще-то редко заглядывал на Миллионку. Убийцы разбежались, а смертельно раненный мужчина остался умирать на грязных улицах Миллионки.
Сделав несколько попыток подняться, он упал, но его воля к жизни была так сильна, что он пытался ползти, пока наконец не понял, что от смерти не убежать, и смирился с неизбежным. Блуждающий взгляд его наткнулся на Хе, мою маму, которая пряталась в подворотне. Умирающий увидел Хе и попросил её подойти к нему. Что он говорил кореянке, осталось для хунхузов неизвестным.
Когда наряд полиции подошёл к месту происшествия, они застали грустную картину — перед ними был умерший мужчина и женщина, склонившаяся над ним. Что рассказал умирающий хунхуз Хе, очень заинтересовало бандитов, узнавших утром по своим каналам об умершем подельнике и милосердной кореянке. В полиции кореянка рассказала, что перед смертью раненный попросил у неё воды. Но хунхузы не поверили этому и заподозрили, что умирающий открыл женщине тайну о том, в каком месте находится награбленное добро. Тем более что, когда подкупленный бандитами полицейский шарил у умершего в карманах, то не нашёл заветного ключа от подпола, который, по последним сводкам хунхузов, должен был точно находиться у отступника в кармане в тот роковой вечер.
И хунхузы решили провести своё расследование, которое закончилось похищением женщины. Естественно, что ни о каком ключе Хе не знала, но хунхузы ей не поверили. Не зная ни страха, ни жалости, краснобородые изверги нападают на русские и китайские посёлки. Причём удивительно, что сами китайцы всячески скрывают хунхузов от правосудия. Одно упоминание хунхузов ввергает китайцев в ужас и заставляет рабски угождать бандитам. Для хунхузов не существует такого понятия, как соотечественник, их только интересует, достаточно ли богат человек, чтобы можно было его ограбить.
Похитив несчастную женщину и не добившись от неё никакого внятного ответа, хунхузы сначала запугивали её, а потом подвергли пыткам. В один из таких дней хунхузов нагнали войска гарнизона из села Раздольного, которые по приказу военного губернатора выступили на облаву шайки душегубов, в плену у которых находилась моя мама. Завязалась перестрелка. Первоначально Хе хотела обратиться за защитой к военным, но потом, наученная горьким опытом, решила взять судьбу в свои руки и под шум перестрелки сбежала.
Все эти годы моя мама молчала, боясь навлечь беду на меня и отца. И только в этом году она осмелилась передать весточку родственникам и была горько удивлена, узнав, что её мать умерла, муж уехал, а дочь осталась одна. Вернуться мама пока не могла, хунхузы не оставили надежду узнать тайну захоронки. Единственное, что могла предпринять моя мама, это как-то помочь мне материально. Она передала мне небольшую сумму, которую смогла скопить за эти годы, и открыла мне тайну.
Оказывается, умирающий мужчина кое-что рассказал маме. Но открыть он успел только часть тайны. Остальную часть договорить ему помешала смерть. Когда хунхузы стали пытать маму, Хе поняла, что свирепые мужчины не поверят ей, если она расскажет, что узнала только половину тайны. Несчастная женщина молчала сколько могла. Не вынеся мук, она уже собиралась рассказать всё, что знала, но на её счастье, отряд гарнизона напал на хунхузов, и она успела сбежать.
Тайна, о которой написала мне мама, была очень проста. Захоронка была закопана в подвале у китайца Ли, который живёт на Семёновской. Вроде бы ничего сложного, да? Но насколько я знаю, китайцев с таким именем на Семёновской не счесть.
Но это ещё не вся история, связанная с тайной захоронки. Кто-то из моих корейских родственников, узнав о тайне, решил провести собственное расследование, и об этом узнали хунхузы. Ночью краснобородые явились в тот дом, где я жила, но на счастье, именно в тот вечер я осталась ночевать у других моих родственников, у которых есть девочка моего возраста. Я с ней подружилась и иногда оставалась у них ночевать.
В четыре часа ночи прибежал мой троюродный брат и сообщил, что краснобородые ищут меня. Две недели родственники передавали меня из дома в дом. Наконец хунхузы потеряли терпение и заявили, что если родственники не выдадут меня, они спалят всю корейскую слободу к чёрту.
Тогда я приняла решение вернуться сюда, к вам.
— А что хунхузам от тебя надо? — спросил Кенрю. — Ведь теперь и они знают тайну твоей матери!
— Они думают, что я знаю, где живёт тот самый Хун Ли.
— Оставайся у нас дома, — предложила Енеко, — дедушка найдёт, где тебя спрятать!
— Нет, — отвергла Си помощь подруги, — я не имею права навлекать беду на дом, где меня приютили в тяжёлое для меня время!
— А что же ты будешь делать? — спросил Кенрю. — Где ты будешь жить? Не думаешь же ты, что мы бросим тебя в такой момент на произвол судьбы? Давай вместе подумаем, и я уверен, что мы обязательно найдём выход из положения!
— Я боюсь, что хунхузы имеют своих шпионов везде, и поэтому, даже разговаривая с вами сейчас, я навлекаю на вас опасность.
Но простите мне мой эгоизм, мне просто не к кому было обратиться за советом и помощью. Я хочу сделать то, что хунхузы не ожидают от меня. Я хочу уйти через подземелье на родину, в Корею. Но мне нужна помощь Павла.
— Я готов тебя вести куда угодно, но только не в Корею, — печально проговорил Павел. — Проводника, который помогал мне переправлять людей в Корею, убили контрабандисты.
— Что же мне делать? — растерянно спросила Си.
— Я знаю выход! — закричала Сяй-линь. — Тебя надо переправить в Китай, а потом переберёшься на родину!
— Дайте мне несколько дней, — снова вступил в разговор Павел. — Как ты знаешь, я давно никого не водил на ту сторону и чуть-чуть подрастерял связи. За два-три дня я всё восстановлю. А куда ты хочешь идти?
— У Сяй-линь есть друзья в посёлке больших флагов, — ответила Си, коротко переговорив с подругой. — Это китайский посёлок, он находится на границе, рядом с Пограничным. У него есть ещё второе название — станция Пограничная. Если мама Сяй-линь пересилит свою неприязнь ко мне и черканёт записку друзьям, то наш путь с Павлом будет лежать именно туда.
— Не сомневайся, — снова вступила в разговор Сяй-линь, — я уговорю маму. А где ты будешь жить сейчас, пока Павел решает свои дела?
— Самое тихое место — это место под землёй!
— Что? — испугалась Енеко.
— Я имела в виду подземелье! Не надо так пугаться, глупышка! Хочу узнать у зеркала, какая судьба меня ждёт. Видимо, зеркало начинает говорить именно там, в подземном городе. Вы мне только приносите еду. Деньги, которые мне передала мама, я отдала родственникам. Хунхузы, когда искали меня, уничтожили всё их немудрёное имущество и окончательно развалили их домик.
Через неделю Павел и Си отправились в путь. Зеркало Си оставила временно у нас. Почему-то она побоялась взять в дорогу эту безделушку. Прошла ещё неделя, и Павел вернулся назад. Без Си, но с хорошим настроением и надеждой на будущее. Когда друзья попросили его рассказать о путешествии, он загадочно улыбнулся и сказал, что всё в порядке. Павел и Си договорились о способе передачи весточек друг другу. Мы попросили Павла рассказать о том месте, куда он увёл Си.
И он рассказал нам, что рядом с этим китайским поселением протекает река Суйфун. У поселения несколько названий: станция Пограничная или посёлок Флагов. Павел думал, что у Си будет возможность затеряться среди местного населения, потому что в этом посёлке такая же неразбериха, как и у нас на Миллионке, благодаря тому, что в посёлке открыто очень много иностранных представительств.
И теперь, когда заходит речь о Си, взгляд Павла сразу становится мечтательным и мягким. Вот и вся история с Си, — закончил свой рассказ Гриша.
— А что же с награбленным хунхузами добром?
— А что с добром? — переспросил Гриша. — Теперь об этой истории знает полгорода, включая и полицию. Может быть, когда мама Си вернётся сюда, во Владивосток, что-то и прояснится, а пока что для нас вся эта история остаётся загадкой.
— Так же, как и история с картой и кладом на острове Попова, — сделала заключение Елена. — Надо, кстати, наведаться в подземелье завтра да забрать карту. А то испортится от сырости. Хотя зачем она мне? Всё равно я не поеду искать клад. Может, пускай карта там и останется?
— Я думаю, карту надо забрать, — задумчиво протянул Гриша. — Хотя бы ради того, чтобы смотреть на неё и помнить!
— А о чем помнить-то? — удивлённо спросила Лена.
— Да как тебе сказать… Ты жива, здорова, а твой дядька и его семья получили по заслугам!
— Ты только забыл о том, что у меня теперь нет семьи!
— Твоя семья теперь мы, а весточку для твоих родителей дядя Елистрат пообещал послать как можно быстрее. Может быть, даже завтра. А теперь расскажи, наконец, где ты была все эти пять месяцев?
— Я была в Харбине, но не пять месяцев, а всего несколько часов!
— Как это?
— Я очутилась в Харбине рано утром и была там часов до двух или трёх пополудни, а потом снова очутилась здесь, во Владивостоке, возле остывшего пепелища «Боготольского базара».
— Но как же это так может быть? Так не бывает!
— А вы знаете, что можно разговаривать, не открывая рта? А ещё можно воздействовать на волю людей, как это сделала Сяй-линь с полицейскими? А…
— Всё, всё, всё, — остановил Лену мальчик. — Я тебе верю! Я только не понимаю, как это могло произойти?
— Я тоже не понимаю, но это же было?
— Было! — подтвердил Гриша. Услышав какой-то шорох, он приложил палец к губам: — Тихо, ты слышала это?
— Что? — удивилась Лена. — Я ничего не слышу!
— Шорох… — чуть помолчав, Гриша неожиданно рассмеялся: — Лариска, это ты? А ну прекращай прятаться! Я же вижу тебя, выходи!
— Это не Лариса, а я, — раздался нежный голосок, — я, Сонюшка!
— Ну хорошо! А почему ты прячешься?
— Я не прячусь. Я подслушиваю.
— И что же ты подслушала? — ласково спросил Гриша.
— Много чего, — уклончиво ответила малышка и исподлобья посмотрела на Лену.
— А именно? — всё ещё улыбаясь, спросил Гриша.
— Слышала я, как эта большая девочка тебе врала!
— Не врала, а обманывала, — машинально поправил сестру брат. — Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не употребляла это слово! Если бы мама это слышала…
— Хорошо, не врала, а врала, — перебила брата Соня. — Такая большая девочка, а врёт! И ты ей веришь! В прошлом месяце я сказала всего лишь словечко неправду, так бабушка заставила меня целый час стоять коленями на горохе, а эта девчонка… — Соня презрительно скривилась. — Эта девчонка…
— За что ты меня так не любишь? — спросила Лена, подойдя к озлобленной малышке. — Ведь раньше мы с тобой не встречались, только познакомились!
— А за что тебя любить? Тоже, небось, в сестры пришла к Лариске? Теперь в детской придётся третью кровать ставить? Хорошо хоть Ларискины платья на тебя не подойдут, представляю картинку: ты в Ларискином платье, вот умора! — и Соня резко и неприятно засмеялась.
— София, что ты говоришь? — ахнул Гриша. — А ну сейчас же…
— Как же я могу набиваться в сестры, — всё так же спокойно спросила Елена, перебив Гришу, — если я здесь чужая? Какое-то время я поживу здесь, а потом уйду! У меня есть свои мама и папа, правда, они сейчас далеко, но я верю, что они вернутся и…
— А когда они вернутся? — спросила маленькая девочка. — Завтра?
— Нет, я думаю, не завтра и даже не послезавтра!
— Значит, ты долго будешь здесь жить и моему брату глупые врушки рассказывать!
— Сонька, — закричал брат, — если ты сейчас же не замолчишь, я тебе щелчка дам!
— А я бабушке пожалуюсь и дяде Елистрату! Вот сейчас пойду и пожалуюсь, — громко заревела малышка, — тогда они возьмут и эту врунью выкинут на улицу Прямо сейчас, ночью!
И Соня, всё так же громко плача, чтобы слышали все, побежала вниз по ступенькам.
— Странная девочка, — сказала Лена. — Ты прости, но я всё-таки не понимаю, из-за чего она так меня невзлюбила?
— Да всё понятно, — хмыкнул Гриша. — У неё никогда не было таких игрушек и такой одежды, которой её задаривают дядя Елистрат и Лариса! И она боится, что теперь всё внимание переключится на тебя!
— Как ты хорошо знаешь свою сестру, — с уважением сказала Елена. — А я тут уже невесть что подумала Жалко, что она меня невзлюбила, я всегда мечтала о такой сестрёнке. А вторая девочка, как её, Лариса? Тоже такая странная?
— Нет, — задумчиво проговорил Гриша. — Удивительно дело, но, несмотря на то, что у девочки всё есть, она совсем не избалованная и готова всё отдать, только бы с ней играли и дружили!
— Ну да ладно, — подвела итог Елена. — Я надеюсь, что и с твоей сестрой как-то всё решится, и она не будет ко мне так относиться!
Наступил новый день. Дядька Елистрат поднял все свои связи и знакомства, но пока картина с пребыванием родителей Елены никак не прояснялась. Понимая, что прошло слишком мало времени, девочка всё же загрустила, к тому же вредная Софья делала всё, чтобы досадить Елене. Обстановка в доме накалилась до такой степени, что в какой-то момент, несмотря на предостережения Гриши и Елистрата, Елена собралась и ушла на улицу. Промозглый ветер с моря тут же швырнул девочку обратно к дверям дома. Но, оглянувшись на двери дома, приютившего ее, девочка всё же решила прогуляться, хотя бы ненадолго. Она ещё не видела остальных своих друзей, Сяй-линь, Павла, Толю, Енеко и Кенрю. Дядя Елистрат боялся, что весть о возвращении девочки достигнет ушей Андрея, но сегодня Елена шла куда глаза глядят, не боясь ничего. Ноги сами собой понесли девочку в направлении катакомб. Карта оказалась на месте. Немного подумав, Елена решила её там и оставить. Под землёй было тихо и спокойно. Все заботы и волнения казались здесь неважными, но, посидев немножко, девочка почувствовала, что замерзает. Чтобы размяться, она решила пройти вглубь катакомб и посмотреть на подземный уровень, который толком не разглядела в прошлый раз. Но Елену подстерегал сюрприз! Ход к пещере чудес был закрыт, и не просто закрыт, а перегорожен стеной. Причём стена была не новой, а такой, будто простояла здесь несколько столетий. Решив, что ошиблась, Елена пошла назад, к тайнику, чтобы опять попытаться найти путь к многоуровневой пещере. Но и на этот раз девочку ждало разочарование. Она уткнулась носом в ту же стену. Подумав немного, девочка снова вернулась немножко назад, к указательному камню в форме головы птицы, и упрямо двинулась вперёд, к тому месту, куда уже пыталась попасть два раза. Но результат был тот же. Побыв ещё немного под землёй, Елена вернулась наверх. Непонятная тоска охватила её сердце, лишь только она взглянула на такой привычный пейзаж Миллионки.
Однако, вспомнив, что её могут узнать, Елена поспешила вернуться в свой новый дом. В дверях её встретил встревоженный Гриша.
— Ты где так долго пропадала? — спросил он.
— В подземелье, — ответила девочка. — Там что-то неладное. Собирайся, пойдём к Толи и Енеко.
— Зачем идти, если можно поговорить мысленно? — удивился Гриша.
— А ты попробуй, — угрюмо посоветовала ему Елена.
— Не получается, — сокрушённо проговорил мальчик. — Что же случилось?
— Вот и я о том же! Ты знаешь, что я не смогла попасть на подземный уровень? Я даже не смогла найти это место, как ни искала.
— Всё, я готов, — решительно сказал Гриша, перебив Елену. — Только дядьку предупрежу!
— Не задерживайся, уже темнеет! — крикнула ему вслед нянюшка. — Ты же знаешь, ночью по нашим улицам ходить нельзя. Опасно!
Через десять минут друзья были уже у дома Толи. Свет в окнах дома не горел. Удивлённые этим, ребята долго стучали в двери. Наконец, минут через десять кто-то подошёл к ним.
— Кто там? — спросил мужской голос.
— Это Григорий и Елена.
— А что вам нужно?
— Нам нужен Толи!
— Его нет.
— А где он?
— Уехал.
— А Кенрю и Енеко тоже уехали?
— Нет, они спят. Приходите завтра!
— Но нам срочно надо поговорить! Позовите хотя бы Кенрю!
За дверью повисла тишина.
— Ну хорошо, — наконец, решил мужчина. — Пойду посмотрю! Наверняка Кенрю ещё не спит, жжёт, как всегда, масло в лампе, читает свои никчёмные книжки!
Минут пять было тихо, потом послышались голоса, и дверь отворилась. Замёрзшие ребята протиснулись в прихожую мимо сурового мужчины, который стоял, как часовой на часах, и кинулись с вопросами к Кенрю.
Увидев Елену, Кенрю сначала опешил, а потом воскликнул:
— Я не верю своим глазам, ты жива?
— Я жива, — весело ответила девочка. — Пожар не потревожил ни единого моего волоса. Меня не было здесь какое-то время, и вот теперь…
— Что случилось? — перебил её Гриша. — Где Толи?
— Сейчас я вам всё расскажу, — сказал Кенрю, опасливо покосившись в сторону мужчины, отца Толи и Енеко. — Пойдёмте в мою комнату.
Войдя в комнату, ребята расслабились от тепла. Кенрю долго отпаивал их чаем и лишь через минут десять приступил к подробному рассказу.
— Помните того японца, которого мы поймали в катакомбах? — начал он.
— Какого японца? — удивилась Елена.
— Я тебе потом расскажу, — успокоил её Гриша. — Ты тогда ещё убежала, тебя ждали дома или ещё где-то. Ну того японца, который, как я думал, похитил Сонюшку, а оказалось, что Ларису.
— А, — с облегчением вздохнула Лена, — что-то вспоминаю! Там ещё была замешана Си, её платье и горничная мадам Харуко.
— Вот именно, — подтвердил Кенрю. — Когда японца арестовали, он назвал нас с Толи предателями и пообещал нам все возможные неприятности, когда его выпустят. А в том, что его скоро выпустят, он не сомневался! Так оно и произошло.
Два дня назад наша семья получила предписание срочно вернуться на родину. Оно было подписано начальником тайного отдела. Причина в предписании была указана неясно, но я думаю, что наше срочное возвращение связано с историей в катакомбах. К предписанию прилагались билеты. Удивительно, но нам было предписано возвращаться на родину по отдельности. Вчера уехали Толи, Кан-ин и мой отец. Послезавтра уезжаем мы — Енеко, я и Тора. Я очень рад, что у меня есть возможность попрощаться с вами. Интуиция подсказывает мне, что если я и вернусь сюда, то нескоро. Муж Кан-ин обвиняет во всём меня. Но видит бог, если бы всё повторилось снова, я бы поступил так же.
— А почему же Толи не попрощался с нами?
— У него просто не было времени! Предписание принесли утром, а уезжать нужно было уже вечером. Он пытался попрощаться с Гришей, но у него ничего не вышло. Вероятно, что-то более важное занимало мысли Гриши в тот день, и Токагава никак не мог к нему пробиться.
— Как раз вчера я вернулась после длительного отсутствия, и Гриша с дядей Елистратом ездили меня встречать!
— А каким видом транспорта ты вернулась? Поездом или на пароходе? — спросил Кенрю, погружённый в свои мысли.
— Ни на одном из двух, — подмигнув Грише, ответила Елена.
— Как это? — удивился Кенрю.
— Я обязательно вам расскажу об этом, но чуть позже. Сейчас нам нужно разобраться, почему закрылся вход на нижний уровень!
— Погодите, — насторожился Кенрю. — По-моему, кто-то стучит в двери! Пойду открою, пока не появился суровый Тора.
Кенрю ушёл, а Елена оглядела комнату. Полки, где, вероятно, стояли книги Толи, теперь были пусты. Одна из кроватей стояла вертикально, прислонённая к стене.
Раздался шум, кто-то говорил на повышенных тонах, потом дверь в комнату открылась, и, не дожидаясь Кенрю, вбежала Сяй-линь.
— Ах, вот вы где! — закричала она, вперив сердитый взгляд в Елену. — А ещё считаешь себя подругой! Я же просила поговорить со мной! И ты обещала мне! И что же теперь?
— Успокойся, Сяй-линь, — сказала Лена. — Разве так должны разговаривать подруги после длительного отсутствия?
— Я готова с тобой говорить, а вот ты нет! — всхлипнув, ответила китаяночка, чуть снизив тон. — Знаешь ли ты, что я не могу теперь ни с кем разговаривать мысленно? И приказывать тоже никому не могу!
— Именно поэтому мы и пришли в этот дом, — примирительно сказал Гриша, — чтобы разобраться и решить, что делать дальше!
— Где Толи? — окончательно успокоившись и оглядевшись, спросила Сяй-линь. — Это что, его кровать?
— Толи уехал вместе с мамой и дедушкой на родину, в Японию! — ответил Кенрю.
— Кто здесь кричал? — спросила, просунув голову в комнату брата, заспанная Енеко.
— Заходи, племянница! — распахнул дверь Кенрю. — К нам пришли попрощаться твои друзья!
— Ну вот и мы и в сборе! — подвёл итог Гриша.
— Почти все, — поправила его Елена. — Нет Толи и Си!
— И Павла нет, — сказала Сяй-линь. — Он позавчера повёл опять кого-то к границе. Что с тобой, Енеко? — вдруг спросила она. — Ты что, язык проглотила?
— Кто это сидит рядом с Гришей? — шёпотом спросила Енеко. — Эта девочка очень похожа на Елену-сан.
— Это и есть Елена! — ответила Сяй-линь.
— Этого не может быть! Елена-сан умерла, сгорела заживо! Я была на её похоронах и видела её несчастных родителей!
— Это Елена, — настойчиво повторила китаяночка. — Ленка, ну скажи что-нибудь? Чего девчонку пугаешь?
— Это я, Елена!
— Дядя, — шёпотом позвала Енеко, — я не верю им! Скажи мне, ты видишь эту девочку?
— Это Елена, она не пострадала в ту страшную ночь! — поддержал девочек Кенрю. — Поздоровайся с подругой, Енеко!
— Здравствуй, Елена-сан, — с сомнением глядя на подругу, сказала перепуганная девочка. — Прости, что не узнала сразу!
— Я прощаю тебя, — ласково сказала Елена. — И очень рада, что вижу тебя! Жалко, что мы не успели попрощаться с Толи, но хоть вас с дядей Кенрю застали.
— Хватит вам говорить о таких мелочах, — перебила Сяй-линь друзей. — Лучше скажите, как нам вернуть все те дары, которые мы получили, когда спустились на подземный уровень.
— Сяй-линь, ты не знаешь главного, — встрепенулся Гриша. — Проход в подземный уровень закрылся!
— Этого не может быть, — закричала китаяночка. — Я сейчас же иду туда!
— Подожди, Сяй-линь, куда ты пойдёшь ночью?
— Да, ночь же на улице, — растерянно сказала девочка. — Что же делать?
— Вместе сесть и спокойно подумать. Потом мы разойдёмся по домам, а утром все вместе сходим в катакомбы!
— Ну, у кого какие мысли есть? — спросила Елена.
— Какие могут быть мысли, когда в голове хаос? — взволнованно воскликнул Кенрю. — Когда мы в последний раз спускались в подземелье с Толи и Павлом и провели там семь дней… Послушайте, — вдруг закричал он, перебив сам себя, — всё началось с Толи! Вернее, с того момента, когда он нашёл страницу из книги! Где же эта страница? Я хорошо помню, как Токагава засунул её между страниц учебника… Всё понятно, — голос Кенрю вдруг затих, — Толи увёз учебник с собой!
— Ну нет! — воскликнула Сяй-линь. — Проход на третий уровень закрылся на следующий день после отъезда Си! Я ещё подумала, что это дело полиции, и они прислали солдат, чтобы засыпать проход землёй. Но теперь я поняла, что солдаты просто не смогли бы найти туда дорогу! Но так как я могла спускаться на второй уровень и проникать в мысли людей, то подумала, что ещё не всё потеряно, а вот сегодня…
Повисла тишина. Несколько минут было тихо, а потом все присутствующие в комнате заговорили одновременно, но также быстро замолчали. В этот момент в дверь комнаты постучали.
— Кенрю, — сказал вошедший в комнату Тора, — там за китайской девочкой пришёл отец! Какой стыд, — вдруг повысил голос мужчина, увидев дочь, — в каком ты виде, Енеко? И где? В комнате дяди! Сейчас же отправляйся спать!
— Прости меня, отец, — опустила голову девочка. — Можно я попрощаюсь с друзьями? Может быть, я больше их и не увижу!
— Прощайся при мне, — сурово сказал отец, — и марш спать! У нас завтра тяжёлый день!
Прощание вышло тяжёлым. Подойдя к Лене, Енеко не выдержала и разрыдалась.
— Ну что ты, — попыталась утешить подругу Елена, — мы же не навсегда прощаемся! Побудешь на родине и вернёшься!
— Елена-сан, прости меня, я виновата в том, что не поверила в твоё воскрешение! Мне так больно! Больно, что я только обрела тебя и снова теряю!
— Время вышло, — проговорил Тора, — ты обещала! А ты, Кенрю, тоже бы попрощался с гостями! Время уже позднее!
— За ними скоро пришлют экипаж! — угрюмо проговорил Кенрю.
Уехала Сяй-линь, ворча, удалился в свою комнату Тора, ушла заплаканная Енеко.
Глава четвёртая. Неужели на этом всё и закончится?
— Неужели на этом всё-таки закончится? — Задумчиво спросил Кенрю. — Неужели тайны подземного города так и останутся тайнами!
— Жалко, что с нами нет Павла! — проговорил вдруг Гриша. — Он имеет право узнать о последних событиях! И, наверное, он тоже хотел бы попрощаться с Толи и Кенрю!
— Ты прав, — согласился Кенрю. — Правда, после того как мы вышли из подземелья, Павел стал сторониться нас. Проведя в одном из подземных домов семь дней, я думал, что мы сдружимся навеки, а произошло обратное! Хотя для нас с Толи это время не прошло даром. Мы узнали очень много нового. В частности, я узнал много нового о себе, о своём прошлом. А Толи смог перенести свою книгу со второго уровня на третий, в дом, предназначенный для него. Если у вас есть желание и время, я коротко вам расскажу о том, что узнал за дни, проведённые под землёй!
— Конечно, — с энтузиазмом ответила Елена. — Как ты можешь даже сомневаться? Рассказывай!
— В моей империи было пять столиц, — начал Кенрю. — Я никогда не был параноиком, но иногда мне казалось, что мои приказы выполняются медленно или не выполняются вообще. Иногда мне казалось, что против меня плетут заговоры. Иногда мне очень хотелось остановиться в какой-нибудь столице и не двигаться с места. Но это желание быстро проходило, и я со всем своим королевским двором, придворными и домочадцами отправлялся в путь. Моей целью была одна из пяти столиц! За год я успевал посетить все пять столиц.
Переосмысливая прошлое, я ещё раз восхищаюсь идеей королевского контроля над страной. Попробуй тут заговоры плести или ограбление королевской казны задумай, если знаешь, что король всё контролирует.
Пять столиц я не просто посещал, а жил там по много месяцев. То место, где мы сейчас живём, входило в провинцию Шуайбинь, но столица находилась не здесь, а в районе Никольска-Уссурийска.
Время шло, но мои потомки не смогли сохранить государство Бохай в неприкосновенности. Золото моей империи превратилось в прах, когда в мир пришло зло со страшным именем Чингисхан.
Что было на этих пустынных берегах между приходом монголов и появлением русских, я пока вам не расскажу. Время этого знания ещё не пришло.
А что же прямые потомки моей великой империи? Их сейчас осталось совсем немного. На эту роль в первую очередь могут претендовать удэгейцы, которых насчитывается больше тысячи человек. Это племя упоминается в составе Мохэ ещё в китайских источниках рубежа I–II тысячелетий. Другие племена совсем малочисленны, например, нанайцы и тазы. Павел по своему происхождению таз. Вот откуда у него эти глубинные знания, которые всплыли после плотного контакта с подземным городом.
Правда, потом, к шестому дню пребывания в подземном городе, когда он почти достиг своего предыдущего возраста, он начал смущаться и отказывался от тех слов, которые говорил мне в парке. Начал отрицать, что говорил от имени одного из сыновей Да Цзожуна.
Но что интересно, за все эти шесть-семь дней он рассказал очень много, даже то, что непосредственно не относилось к периоду моего правления. В Павле вдруг всплыла родовая память всех его предков.
— Вы не устали? — вдруг спросил Кенрю, прервав самого себя.
— Нет-нет, — закричали Лена и Гриша. — Рассказывай дальше!
— Когда моя империя пала, на месте нынешнего Владивостока раскинулся огромный город, он назывался Юнминчен. Этот город… Впрочем, о городе я расскажу в другой раз. Но всё проходит, и к приходу русских первооткрывателей здесь ничего не было. Иногда сюда забредали ловцы трепанга.
— Китайское название бухты переводилось как Хайшенвэй или Залив Золотого Трепанга. Китайские ловцы трепанга, иначе он ещё назывался морским женьшенем, верили, что надо только приложить старание, и им в руки обязательно попадётся Золотой Трепанг, приносящий счастье. Но крупных поселений здесь больше не было, — закончил свой рассказ Кенрю. — Всё, хватит исторических фактов! Расскажи лучше о себе, что же с тобой всё-таки произошло за эти пять месяцев?
— Обязательно расскажу, — засмеялась Елена. — Только можно я задам тебе ещё один маленький вопросик?
— О чём?
— О зеркале! Покажи мне его. Почему-то рассказ о зеркале так встревожил меня, что у меня начала кружиться голова!
— Обязательно расскажу, — засмеялась Елена. — Только можно я задам тебе ещё один маленький вопрос?
— О чём?
— О зеркале! Покажи мне его. Почему-то рассказ о зеркале так встревожил меня, что у меня начала кружиться голова!
— Ну хорошо, — согласился Кенрю, недоумённо посмотрев на девочку. — Я спрятал его в молельне отца. Туда Тора не заглядывает. Подождите немножко!
Кенрю вернулся очень скоро, а в руках у него было зеркало. Протянув трясущиеся руки к зеркалу, Лена счастливо засмеялась.
— Я видела такие же зеркала во сне! Они висели в воздухе и мерцали. Их было так много! От самых маленьких, которые нашиваются на одежду шамана, до самого огромного, вмурованного в стену пещеры, находящейся в недрах священной горы Пид. Это гора где-то далеко, к востоку отсюда. Это зеркало… Ты не прав, Гриша, — это необыкновенное зеркало! Будущее оно показывает при свете солнца, а прошлое при свете луны! Кенрю, одолжи мне это зеркало на полчаса.
— Ну хорошо, — удивился Кенрю, — на, бери! Я и хотел тебе ещё кое-что рассказать, но если ты сейчас так торопишься…
— Тороплюсь, Кенрю, тороплюсь!
— А мне нельзя с тобой? — обеспокоено спросил Гриша. — По ночам всякий люд шастает!
— Нет, нельзя! Не бойся за меня! О, дайте мне только полчаса!
И девочка вихрем вылетела из дома. Закрыв за Еленой дверь, Кенрю вернулся в комнату.
— Гриша, ты не против, если я буду собираться во время разговора с тобой? — спросил он поникшего мальчика.
— Я не против! А ты расскажи мне, пожалуйста, вот что…
Пока Кенрю отвечает на вопрос Гриши, давайте подглядим, что делает Елена.
Я знаю, что подглядывать нехорошо, но, впрочем, нам и не удастся совершить нехороший поступок, потому что Лены нигде нет. Что-то блестит за калиткой дома Тора и Кан-ин, но что это такое, нет ни малейшей возможности разглядеть. Глаза тут же заволакивает слезами.
Наверное, стоит всё же вернуться к Грише и Кенрю и послушать то, о чём они говорят.
— …Вот так я решил стать археологом, — закончил свой рассказ Кенрю. — По-моему, опять стучат!
— Это Елена! — обрадовано закричал Гриша.
— Тише, — приложил палец к губам Кенрю, — я пойду открою!
Это действительно вернулась Елена. Глаза её сияли, а руки крепко прижимали к груди зеркало.
— Кенрю, — обратилась она к археологу, — ты слышал о такой стране Шуби?
— Нет, не слышал! — удивлённо сказал мужчина. — А где она находилась?
— Да здесь же, здесь! До бохайцев и чжурчжэней здесь жил народ Шуби.
— А, Суби? Народ Субинь? Да, о нём я слышал. Но это скорее миф, сказка! В преданиях говорится о том, что страна волшебных зеркал, или Субинь, возникла из волшебного зеркала. На землю упало зеркало, а из зеркала появилась страна Суби.
Я видела... Вы не представляете, что я видела! У меня нет слов, чтобы описать вам всё, что я видела! Но самое важное, что вы должны услышать!
Пытаясь понять, что с нами произошло, мы обычно обращаемся к истории Бохая. Однако сегодня я с удивлением узнала, что ещё до появления Бохая на территории южного Приморья жила народность Шуби. Это было мирное государство, которое даже не имело своей армии.
Несмотря на свою репутацию, бохайцы не были жестокими и неразборчивыми в средствах. Они относились к людям так, как те того заслуживали. Один из бохайских князей, очарованный природой и изобилием, попросил правителей Шуби присоединиться к Бохаю. Ответ был положительным.
Время шло, и слава о мирном и плодородном крае распространялась повсюду. Неудивительно, что спустя некоторое время рядом с Шуби поселились корейцы и китайцы. Принеся с собой свою культуру и обычаи, пришельцы строили свои города, дома, храмы и пагоды. Шуби не препятствовали этому, но предпочитали оставаться в стороне, хотя с каждым годом их становилось всё меньше.
У Шуби были большие глаза и невысокий рост. Цвет их глаз постоянно менялся, а глазам, казалось, было тесно на лице. Огромными глазами они смотрели на мир.
У меня есть предположение, которое объясняет, почему у людей народа Шуби глаза со временем стали такими большими. Много месяцев они проводили под землёй, и это повлияло на их внешний вид.
Каждый житель страны Шуби должен был посвятить часть года своему духовному очищению. Для этого они отправлялись в паломничество на восток, к священной горе, о которой я упоминала. И жили в недрах горы некоторое время, не нуждаясь в свете.
Теперь я понимаю, откуда у меня эта страсть всё время спускаться под землю и проводить там всё больше времени!
— Ну ты загнула, — засмеялся Гриша. — Что же, по-твоему, все, кто спускается под землю, это потомки Шуби?
— Гриша, — ужаснулся Кенрю, — над чем ты смеёшься?
— Ну ладно, извини! Рассказывай дальше!
Когда Бохай окончательно утвердился на Дальнем Востоке, Шуби начали заключать браки с представителями других народов. Раньше они создавали семьи только среди своих соплеменников. Однако со временем браки с чужаками стали для них обычным явлением.
— Могу я продолжить? — взволнованно спросил Кенрю. — В итоге произошло полное слияние, и государство Суби постепенно превратилось в государство Бохай. В архитектуре Бохая и чжурчжэней, пришедших вслед за ними, сохранились статуи и картины, которые так и назывались — Суби. Эти изображения напоминали демонов с крыльями и имели большие глаза, похожие на драконьи, но они отличались от традиционных драконов, которые украшали крыши зданий других восточных народов.
Шуби свято чтили свои традиции и с трепетом относились ко всем, кто имел крылья. Они искренне считали людей с крыльями своими далёкими предками. Свою страну они назвали в честь людей, умеющих летать, и с гордостью носили имя Шуби.
Как я уже упоминал, Суби, или Шуби-птицы, имели большие выпуклые глаза и крылья. Иногда они прилетали с вершины священной горы. Жили они в пещерах глубоко под землёй, возможно, поэтому у них были такие большие глаза. Считается, что Суби сохранились на священной горе и сегодня. Летающий человек — это и есть чудом уцелевший праправнук Шуби.
— Ну, вам теперь понятно? — обвела друзей взглядом Елена и ликующе засмеялась. — Кенрю, ты только что ответил сам на свой вопрос!
— Ему-то, может, и понятно, — помолчав, проговорил Гриша. — Я вот — нет.
— В момент опасности, — начала объяснять Лена, — моя родовая память всплывает! Тело помнит, как надо реагировать, когда надвигается что-то плохое. И переносит меня куда-то подальше от беды! Вероятно, перенос происходит мгновенно. Так мгновенно, что я даже не успеваю сообразить и осознать его. Два раза, в критической ситуации, я переносилась. Вот только я не понимаю, почему всегда точкой переноса был Харбин. И почему в первый раз я вернулась назад в тот же миг, а во второй раз только через пять месяцев.
— Всё скоро станет ясным, — задумчиво произнёс Кенрю. — Пройдёт немного времени, и ты всё поймёшь!
— Похоже, что среди нас, — подытожил Гриша, — я единственный, в чьих жилах не течёт кровь бохайцев, чжурчженей, киданей или Шуби!
— Откуда ты знаешь? Возможно, со временем и в тебе откроется что-то особенное!
— Нет, этого не может быть! Мой папа привёз маму и бабушку сюда из деревни под Смоленском!
— Во всяком случае, не мы с тобой стали причиной того, что вход в подземный город открылся! А теперь он так же внезапно закрылся!
— А кто? — растерянно спросил Гриша.
— Ты ещё не догадался? — удивилась Лена.
— Нет.
— Ну вспомни, кто из нашей компании в один прекрасный день провалился на второй уровень?
— Толи! — воскликнул потрясённый Кенрю, не дожидаясь ответа Гриши.
— Но это ещё не всё! — наслаждаясь волнением друзей, проговорила Лена. — А кто в это же время прятался в катакомбах?
— А кто прятался? — совсем запутавшись, переспросил Гриша.
— Да Си пряталась! Помните, украв платье у мадам Харуко, она спустилась в катакомбы и пряталась там, по-моему, несколько суток. Она могла быть довольно далеко от заброшенного города, но это не имеет значения! Под землёй расстояние вообще не имеет никакого значения!
— Итак, — подхватил Кенрю, начиная что-то понимать, — Си прячется где-то у входа в катакомбы, а в это время Толи вдруг находит книгу! Так?
— Ясно, — вклинился в разговор Гриша. — Наверное, ты много раз проходила мимо этой стены, да и Павел тоже, но вам проход в подземный город не открылся, а как только в катакомбах появились Си и Толи, город позвал нас всех!
— Мало того, обратите внимание на то, как постепенно проход стал закрываться! Ушла из города Си, проход закрылся наполовину, уехал Толи, проход закрылся совсем!
— Меня волнует то, что сбывается предсказание Си. Жизнь раскидывает нас по разным местам.
— Ну нет, — упрямо вскинув подбородок, сказала Елена. — Си сказала, что это произойдёт через много лет! Мы ещё встретимся, по-другому быть не может! Мы все соберёмся вновь, и проход в тайный город снова откроется! Слишком много тайн осталось нераскрытыми!