Дочь с другой планеты

И что же тут странного, удивятся многие. И еще добавят: мой сын тоже совершенно с другой планеты – что ему ни скажешь, все наизнанку вывернет!

Речь не о иносказаниях, а о факте. Однако, что есть факт? В переводе с латыни factum означает сделанное, то есть то, что произошло, свершилось.

Итак, вот что мы имеем на данный момент: уже долгие годы мама тихо и безнадежно озабочена, но ни с кем не делится своей печалью. Папа просто в ярости, которую выплескивает в своей семье, но за порогом дома тоже старается не распространяться, сора из избы не выносит.

Третий член семьи – Ирина, дочь Анны Алексеевны и Петра Николаевича (все имена изменены) – живет себе спокойно: учится в университете, влюбляется периодически, пишет стихи, занимается танцами – что там еще популярно у человеков двадцати лет от роду? С подружками гуляет. Но подружки не знают того, что знают родители.

Страхи и печаль Анны Алексеевны

Кругленькая миловидная женщина лет 40-45 с печальными серыми глазами, опрятно одетая, с тонкими пальцами, постоянно поправляющими короткую стильную стрижку.

– Я уже смирилась с тем, что нам никто не поможет. Врачи сказали, что она это перерастет, но я не верю. Ведь все началось еще в шесть-семь лет, когда она впервые заявила нам за ужином после очередной ссоры. Знаете, она была слишком возбудимой, слишком. Чуть что – в крик, все пыталась нам что-то доказывать. А тут отец просто напомнил ей, чтобы пользовалась салфеткой. Ира скинула на пол свою тарелку, выскочила из-за стола и закричала:

– Вы вообще замолчите! Я вас терплю, пока не вырасту! Вам что надо делать? Что папа и мама должны делать, пока ребенок растет? Кормить, поить, обувать, одевать – вот и делайте это! А учить меня не надо: я вообще не ваша, я через вас на эту планету попала, а настоящие мои родители не вы!  Представляете? И что я должна была делать с этим?

Пока она подрастала, всякое случалось. Когда мы с мужем ссорились или он приходил пьяный и устраивал скандалы, наша дочь не плакала, не старалась нас помирить или забиться от страха в угол: она почти всегда садилась в сторонке и наблюдала. С улыбкой. А когда научилась писать, стала делать пометки в тетради. Просто ужас какой-то! У меня постоянно было ощущение, что она за мною наблюдает.

– И вы не старались от этого стать лучше? Ну, хотя бы ссоры прекратить? – спрашиваю я.
– Не знаю, – Анна Алексеевна опускает голову. – Бить я ее не могла, потому что она всегда так посмотрит!.. А порой просто лекции мне читала. Я готовлю на кухне обед, а она сидит на табуретке, куклу крутит в руках, а сама, вроде, с ней разговаривает:

– И смотри, Ляля, до чего же они глупые! И никто им не подскажет, что в любви жить приятнее, чем в ненависти. А, может, их в школе ненависти учат? Тогда мы с тобой в эту школу не пойдем. А вот мамой и папой там быть не учат, поэтому мои родители ничего не знают и не умеют.

Когда Ирочке было двенадцать лет, она не давала мне проходу, повторяя одно и то же почти два месяца подряд:

– Мама, роди мне братика, он уже ждет! Мам, он все время меня просит тебе напомнить! Мам, ну, пожалуйста, пусти его ко мне, он очень хороший, он столько лет ждал, и только сейчас может родиться…

Я не знала, как себя вести, отшучивалась. А потом как-то перед сном (мы спали в одной комнате) спросила ее, что это за фантазии о братике. Она совершенно серьезно мне ответила:

– Я его вижу и с ним разговариваю. Если ты его родишь, у тебя жизнь совсем изменится: ты откажешься быть несчастной, потому что в дом придет любовь.

После этого я поняла, что надо девочку лечить, но она отвергала и врачей, и лекарства, и мои попытки сводить ее к бабке или свозить на отчитку в монастырь. Потом она записалась во все библиотеки города и почти ушла из семейной жизни в книги. Даже ведро вынести – скандал. Читала дни и ночи напролет.

А сейчас, похоже, все утихло: ни скандалов, ни разборок. Она как-то снисходительно улыбается, разговаривая с нами, но уже ничего не доказывает. Однажды я ради интереса задала ей вопрос:

– Ну, так что твоя планета? Ты на нее полетишь?
И знаете, что она мне ответила?
– Нет, мам, не полечу. Я там и так каждую ночь бываю. А на Земле у меня много дел.
– И какие же у тебя дела?
– Разные! Своих надо встретить, помочь им, а главное – выполнить свою миссию. Вот ты, мама, зачем живешь?

Я даже растерялась. Живу, ее поднимаю, а понять не могу. Недавно она принесла мне книгу про детей индиго и просто молча положила на стол.

Раздражение и недоумение Петра Николаевича

Петр Николаевич работает на заводе начальником участка, ему некогда уделять много времени ребенку, семье, к тому же, по его утверждению, не он жениться решил, а его женили, и еще неизвестно, его ли эта дочь-инопланетянка.

– И никаких книг ее я читать не собираюсь, мы вообще с нею несовместимы, я даже не могу дома находиться, когда она рядом. Чужой ребенок! В этом она права: не наша она! И чего мать притворяется, не пойму! Может, жалеет ее как больную. А я вижу, что она никакая не больная, просто треплет нам нервы и получает удовольствие от этого.

– Скажите, а вы что-либо слышали о детях индиго? – спрашиваю я. – О том, что в последние годы особенно резкий всплеск рождения детей с необычными экстрасенсорными способностями. Эти дети осознают свое предназначение с самого начала жизни, обладают колоссальным запасом любви.

– Любви? – Петр Николаевич даже подался вперед. – Любви, говорите?! Да какая любящая дочь заявит родителям, что они ей не нужны?
– А может, она просто не умеет врать?
– А как же Библия? Почитай отца и мать свою?
– А, может, есть что-то выше написанных книг, вы допускаете?

Папа ничего не вписывающегося в его картину мира допускать не собирался.
– Пусть поскорее выходит замуж и убирается!
– Вот видите, и она вам не нужна, и вы честны в этом, – поймала его на слове я. – А что если она и в самом деле с другой планеты?

Такого подвоха от представительной дамы папа не ожидал, он растерялся и замолчал. Молчание длилось минут пять. Я уже собралась уходить, когда Петр Николаевич вдруг сказал уже совсем другим тоном:

– Может, это просто конфликт отцов и детей?
– Нет, – твердо отрезала я. – Скажите правду самому себе.

И он сказал.
Он рассказал, пока его не слышала жена, как он наблюдал за своей дочкой, когда в детстве она любила запираться в комнате одна и никого к себе не пускала. Замочная скважина не дает большого обзора, но он видел, как десятилетняя девочка танцевала.

Это был танец, не похожий ни на что из того, что он когда-либо видел: все ее тело извивалось так, словно она была без костей. А когда она подпрыгивала, то опускалась на пол, не топая, а очень плавно, неслышно. Сразу он не понял, как ей это удавалось, а разглядеть не получилось. Когда дверь скрипнула, Ирина резко обернулась и упала.

И еще он рассказал, как часто по ночам слышал, как его дочка говорила на другом языке. На английском, который учила в школе. На испанском и польском, которые выучила сама. А вот на каком языке она говорила, когда еще в школе не училась, когда ей было всего шесть лет, он не понял.

Простые комментарии Ирины

Мне нравится эта девочка.
Немного пугает, что с нею не получается быть кем-то кроме себя, но со временем привыкаешь. Даже приятно, себя узнаешь.

Она и в самом деле останавливает тебя взглядом всякий раз, когда тебе хочется или цветистую фразу подкинуть, или изречь что-то глубокомысленное. Не надо. Да – да, нет – нет, остальное – от лукавого. Все просто до предела.

– Ира, ты с другой планеты?
– Да.
– Как она называется?
– Название вам ничего не скажет.
– Согласна. А в чем тогда суть?
– Суть в том, чтобы понимать, принимать и любить.
– И ты всех любишь?
– Нет, не всех. Вернее, всех, но не всё, что они делают, творят.
– Знаешь, я ведь тоже не всё люблю. Может, мы с одной планеты?

Она смеется:
– С разных! Но ваша вращается где-то поблизости. Вы своих уже нашли?
Она меня поставила в тупик.
Да, нашла! И всегда в толпе могу угадать «своего» человека! Может, это не иносказание? Может, вся фантастика и фильмы про инопланетян есть ни что иное как попытки достучаться до спящих, пробудить их? Может, эта миссия и отведена детям индиго?

В Болгарии есть монастырь, в котором обучают детей-экстрасенсов до того, как они попадут в лапы шоу-бизнеса или, что еще хуже, политических структур. Эти дети называют себя Эмиссарами Света и утверждают, что приходят на Землю, чтобы создать особую энергетическую сеть, которая обеспечит связь всех родившихся детей-экстрасенсов и удержит планету от уничтожения.

Еще один фантастический сюжет?
Ничуть.

Уже давно известно, что однобокость воспитания и системы образования развивают преимущественно левое полушарие мозга человека, в то время как во многих религиях и учениях слева находится «дьявол», а справа «ангел». Почему-то обществу оказывается удобным не развивать правое. Да потому что это полушарие творчества и панорамного сознания.

Дети индиго (их так называют из-за интенсивно синего цвета ауры, цвета духовности) обладают столь развитым панорамным сознанием, что спокойно «сканируют» пространства, мысленно перемещаются в них и могут вам рассказать, что происходит в другой комнате и даже за много километров от дома.

Они часто называют себя «старыми душами» и рассказывают о своих предыдущих жизнях не только на Земле, но и на других планетах. Они сопричастны всему и все и всех очень тонко чувствуют.

– Я в детстве так играла, – рассказывает Ира, – когда просто сидела на лугу и мысленно соединялась со всем, что вижу. Увидела дерево – раз! «Вошла» в него и стала деревом. Даже слышно, как сок поднимается вверх и стекает к корням по сосудам. Могла и звездой, и кошкой, и стулом, и облаком стать. Такое удовольствие! Почему люди этого не умею?

Я подумала, что очень даже умеют, но, наверное, побаиваются в силу социальных ограничений говорить об этом. Ну, только представьте разговор в маршрутке:
– А когда я вышла из собаки, то обнаружила, что чайник закипел!

И народ крутит пальцем у виска, нормальный народ, который на звезды не летает, с Богом не беседует, за прекращение войн не молится, себя не ищет.
А чего искать? Вот он я, на диване: поел и телек смотрю!

Дети индиго выходят за границы общепринятого.
Нет, я ошиблась: не выходят. Они там находятся постоянно – в беспредельности, и она дарит им безграничные, вселенские возможности для познания и самопознания.

– На что ты надеешься, Ирочка? – спрашиваю я.
– Больше всего на то, что хотя бы мои родители вдруг задумаются, прозреют, услышат меня, заговорят сердцем, а не мозгами. И тогда душа их обретет покой, и придет радость, а это значит, что планете станет хоть чуть-чуть легче.

Такие дети приходят, чтобы планете стало легче. Но как с ними самими трудно!
Однако, несмотря на это, большинство ученых признало их новой эволюционной ветвью человечества. Существует много книг о детях индиго, их пристально изучают.

Пора и нам всмотреться в лица и души своих детей, чтобы не получилось, как у Бориса Заходера: «Что мы знаем о лисе? Ни-че-го. И то не все!»