Уилки Коллинз. Лунный камень

ШТОРМ В СЕРИНГАПАТАМЕ (1799):
Я адресую эти строки, написанные в Индии, моим родственникам в Англии.

Моя цель - объяснить мотив, побудивший меня отказаться от
протянутой руки дружбы моему кузену Джону Хернкаслу. Сдержанность
, которую я до сих пор сохранял в этом вопросе, была неверно истолкована
членами моей семьи, чьим добрым мнением я не могу пожертвовать.
Я прошу приостановить их решения, пока они читали мое
повествование. И я заявляю, честью клянусь, что то, что я сейчас
собираюсь написать, является абсолютной и буквальной правдой.

Личная неприязнь между мной и моим кузеном возникла из-за
важного общественного события, в котором мы оба участвовали, — штурма
Серингапатама под командованием генерала Бэрда 4 мая 1799 года.

 Чтобы лучше понять обстоятельства, я должен
на мгновение вернуться к периоду до штурма и к рассказам о сокровищах,
хранящихся во дворце Серингапатама, — драгоценностях и золоте.

II

Одна из самых невероятных историй связана с жёлтым бриллиантом —
знаменитым драгоценным камнем из индийских преданий.

Самые ранние известные традиции описывают камень как вделанный в
лоб четырехрукого индийского бога, олицетворяющего Луну.
Отчасти из-за его особого цвета, отчасти из-за суеверия, которое
представляло его как испытывающее влияние божества, которого оно украшало,
и растущее и тускнеющее в блеске по мере роста и убывания цвета.
луна, она впервые получила название, под которым до сих пор известна в
В Индии и по сей день так называется ЛУННЫЙ КАМЕНЬ. Подобное суеверие когда-то было распространено, как я слышал, в Древней Греции и Риме; не
однако применение (как в Индии), бриллиант посвящена служению
Бог, но полу-прозрачный камень уступает порядку драгоценных камней,
должны быть затронуты лунного влияния—Луна, в этом
последний случай, кроме того, давая имя, под которым камень все-таки известно
инкассаторов в наше время.

Приключения Желтого Алмаза начинаются с одиннадцатого века
Христианской эры.

В тот день мусульманский завоеватель Махмуд из Гизны пересек
Индию, захватил священный город Сомнатх и разграбил его
Знаменитый храм, простоявший веками, был местом паломничества индусов и чудом Востока.

 Из всех божеств, которым поклонялись в храме, только бог Луны избежал алчности завоевателей-мусульман.  Три брамина сохранили нетронутое божество с жёлтым бриллиантом во лбу, которое ночью перевезли во второй священный город Индии — Бенарес.

Здесь, в новой святыне — в зале, инкрустированном драгоценными камнями, под
крышей, поддерживаемой золотыми колоннами, — был установлен и
поклонялись. Здесь, в ту ночь, когда храм был достроен, Вишну
Хранитель явился трём брахманам во сне.

 Божество вдохнуло дыхание своей божественности в бриллиант на
лбу бога. И брахманы преклонили колени и закрыли лица
своими одеждами. Божество повелело, чтобы с этого времени за Лунным камнем по очереди следили три жреца, днём и ночью, до конца времён. И брахманы услышали и склонились перед его волей. Божество предсказало, что самонадеянного жреца ждёт неминуемая гибель.
смертный, который возложил руки на священный камень, и всем его потомкам,
которые получили его после него. И брахманы приказали написать пророчество золотыми буквами над воротами святилища.

 Одна эпоха сменяла другую, и всё же из поколения в поколение
потомки трёх брахманов днём и ночью охраняли свой бесценный Лунный камень. Одна эпоха сменяла другую, пока в первые годы
восемнадцатого христианского века не началось правление Аурангзеба, императора
Великих Моголов. По его приказу снова начались грабежи и бесчинства
среди храмов, посвящённых Брахме. Святилище четырёхрукого бога было осквернено убийством священных животных;
изображения божеств были разбиты на куски, а Лунный камень был
похищен высокопоставленным офицером из армии Аурангзеба.

 Не имея возможности вернуть своё утраченное сокровище с помощью грубой силы, трое
священников-хранителей следовали за ним и наблюдали за ним, переодевшись. Поколения сменяли друг друга; воин, совершивший святотатство,
погиб ужасной смертью; Лунный камень переходил (неся с собой проклятие)
из рук одного беззаконного магометанина в руки другого; и всё же, несмотря ни на что,
Несмотря на случайности и перемены, преемники трёх жрецов-хранителей продолжали нести свою службу, ожидая того дня, когда Вишну-Хранитель вернёт им их священный камень. Время шло с первого до последнего года восемнадцатого христианского века. Алмаз попал в руки Типпу, султана Серингапатама, который приказал поместить его в качестве украшения в рукоять кинжала и хранить среди самых ценных сокровищ своей оружейной палаты. Даже тогда — во
дворце самого султана — трое священников-хранителей продолжали
Они тайно несли свою вахту. В свите Типпу-Султана было трое офицеров,
чужаков для остальных, которые завоевали доверие своего господина,
приспособившись или сделав вид, что приспособились, к мусульманской вере; и
эти трое были названы в донесении переодетыми священниками.

III

Так, по рассказам в нашем лагере, звучала фантастическая история о Лунном камне. Это не произвело серьёзного впечатления ни на кого из нас, кроме моего кузена, чья любовь к чудесному заставила его поверить в это. В ночь перед штурмом Серингапатама он был невероятно зол на меня и на
другие отнеслись ко всему этому как к выдумке. Последовала глупая перепалка, и вспыльчивый характер Хернкасла взял над ним верх. Он хвастливо заявил, что мы увидим бриллиант на его пальце, если английская армия захватит Серингапатам. Выпад был встречен хохотом, и на этом, как мы все думали в ту ночь, всё закончилось.

Позвольте мне теперь перенести вас в день штурма.

 Мы с моим кузеном были разделены с самого начала. Я не видел его, когда мы
переправлялись через реку; когда мы водрузили английский флаг в первой бреши;
когда мы пересекли ров за ним; и, сражаясь за каждый дюйм нашего пути,
вошли в город. Мы с Хернкаслом встретились только в сумерках, когда это место было в наших руках, и
после того, как сам генерал Бэрд нашел мертвое тело Типпу под
кучей убитых.

Каждый из нас был прикреплен к отряду, отправленному по приказу генерала, чтобы
предотвратить грабеж и неразбериху, последовавшие за нашим завоеванием. Приближённые совершали возмутительные поступки, и, что ещё хуже, солдаты проникли через незапертую дверь в сокровищницу
Дворец, и нагрузились золотом и драгоценностями. Именно во дворе перед сокровищницей мы с моим кузеном встретились, чтобы навести дисциплину среди наших солдат. Вспыльчивый нрав Хернкасла, как я ясно видел, был доведён до бешенства ужасной резнёй, через которую мы прошли. По моему мнению, он был совершенно неспособен выполнять возложенную на него задачу.

В сокровищнице царил беспорядок и неразбериха, но я не видел никакого насилия. Мужчины (если можно так выразиться) опозорили
Они добродушно подшучивали друг над другом. Среди них ходили всевозможные грубые шутки и остроты, и история с бриллиантом неожиданно всплыла в виде озорной шутки. «У кого лунный камень?» — таков был боевой клич, который постоянно побуждал к грабежу, как только его прекращали в одном месте, чтобы продолжить в другом. Пока я тщетно пытался навести порядок, я услышал
ужасающие крики с другой стороны двора и сразу же побежал
на их звук, опасаясь, что там началась новая волна грабежей.

Я подошёл к открытой двери и увидел тела двух индейцев (по их одежде я догадался, что это были дворцовые слуги), лежавшие поперёк входа.


Крик изнутри заставил меня поспешить в комнату, которая, по-видимому, служила оружейной. Третий индеец, смертельно раненный, падал к ногам человека, стоявшего ко мне спиной. Мужчина обернулся в тот момент, когда я вошёл, и я увидел Джона Хернкасла с факелом в одной руке и кинжалом, с которого капала кровь, в другой. Камень, вставленный в рукоять кинжала, как навершие, сверкнул в свете факела, когда он обернулся
на меня, как проблеск огня. Умирающий индеец опустился на колени,
указал на кинжал в руке Хернкасла и сказал на своём родном языке:
«Лунный камень ещё отомстит тебе и твоим!»
Он произнёс эти слова и упал замертво на пол.

Прежде чем я успел что-то предпринять, люди, которые следовали за мной через
двор, столпились вокруг. Мой кузен бросился к ним, как безумный.
«Очисти комнату!» — крикнул он мне, — «и поставь охрану у двери!»
Мужчины отступили, когда он бросился на них с фонарём и ножом.
кинжал. Я поставил двух часовых из своего отряда, на которых я мог положиться, охранять дверь. До конца ночи я больше не видел своего кузена.

 Рано утром, когда грабежи ещё продолжались, генерал Бэрд
объявил под барабанный бой, что любой вор, пойманный на месте преступления, будет повешен. Присутствовал маршал-прокурор, чтобы доказать, что генерал настроен серьёзно; и в толпе,
которая последовала за оглашением, мы с Хернкастлом снова встретились.

Он, как обычно, протянул мне руку и сказал: «Доброе утро».

Я подождал, прежде чем пожать ему руку в ответ.

— Расскажите мне сначала, — сказал я, — как умер индеец в оружейной и что означали его последние слова, когда он указал на кинжал в вашей руке.

 — Индеец умер, как я полагаю, от смертельной раны, — сказал Хернкасл.  — Что означали его последние слова, я знаю не больше вашего.

 Я пристально посмотрел на него.  Его вчерашнее безумие улеглось. Я решил дать ему ещё один шанс.

«Это всё, что ты хочешь мне сказать?» — спросил я.

Он ответил: «Это всё».

Я повернулся к нему спиной, и с тех пор мы не разговаривали.

IV

Прошу понять, что то, что я пишу здесь о своём кузене
(если только не возникнет необходимость обнародовать это), предназначено
только для членов семьи. Хернкасл не сказал ничего, что могло бы
послужить мне оправданием для разговора с нашим командиром. Те, кто помнит его вспышку гнева перед штурмом, не раз насмехались над ним из-за Бриллианта, но, как нетрудно догадаться, он сам помнил об обстоятельствах, при которых я застал его в оружейной, и этого было достаточно, чтобы заставить его молчать. Сообщается, что он
намеревается перейти в другой полк, явно с целью
отделиться от _me_.

Правда это или нет, я не могу заставить себя стать его обвинителем.
и я думаю, что у меня есть на то веские причины. Если бы я предал это дело огласке, у меня
не было бы никаких доказательств, кроме моральных. У меня нет не только
доказательств того, что он убил двух человек у двери; я даже не могу утверждать,
что он убил третьего человека внутри, потому что не видел своими глазами,
как это было сделано. Правда, я слышал слова умирающего индейца;
но если бы эти слова сочли бредом,
бред, как я мог бы опровергнуть это утверждение, опираясь на собственные знания?
Пусть наши родственники с обеих сторон составят собственное мнение о том, что я
написал, и решат сами, обоснованно ли отвращение, которое я сейчас испытываю
к этому человеку.

Хотя я не придаю никакого значения фантастической индийской легенде о
драгоценном камне, я должен признать, прежде чем закончу, что на меня
в этом вопросе повлияло некое собственное суеверие. Я убеждён, или мне кажется, что я убеждён, в том, что преступление влечёт за собой свою собственную гибель. Я не только убеждён в виновности Хернкасла, я даже
достаточно наивен, чтобы верить, что он будет сожалеть об этом, если оставит бриллиант себе, и что другие будут сожалеть о том, что забрали его у него, если он отдаст бриллиант.


ИСТОРИЯ


ПЕРВЫЙ ПЕРИОД


 ПОТЕРЯ АЛМАЗА (1848)

_События, рассказанные Габриэлем Беттереджем, дворецким на службе у Джулии, леди Вериндер._

ГЛАВА I

В первой части «Робинзона Крузо», на странице сто двадцать девять, вы найдёте следующее:

«Теперь я понял, хотя и слишком поздно, что глупо начинать работу, не подсчитав затраты и не оценив правильно свои силы.
покончи с этим ”.

Только вчера я открыл свой "Робинсон Крузо" в этом заведении. Только это
утром (с мая по двадцать первое, восемьсот пятьдесят), пришла и моя леди
племянник Мистера Франклина Блейка, и провел короткий разговор со мной, как
образом:—

«Лучшеedge, — говорит мистер Франклин, — я был у адвоката по некоторым семейным вопросам, и, помимо прочего, мы говорили о пропаже Индийского бриллианта в доме моей тёти в Йоркшире два года назад. Мистер Бруфф, как и я, считает, что в интересах истины вся эта история должна быть изложена в письменном виде — и
чем раньше, тем лучше».

Не понимая, к чему он клонит, и думая, что для спокойствия и тишины всегда лучше быть на стороне адвоката, я сказал, что тоже так считаю. Мистер Франклин продолжил:

«В этом деле с бриллиантом, — сказал он, — невинные люди уже пострадали из-за подозрений, как вы знаете. Память
невинных людей может пострадать в будущем из-за отсутствия записи
фактов, к которым могли бы обратиться те, кто придёт после нас. Нет
сомнений в том, что эту странную семейную историю нужно рассказать. И я
Полагаю, Беттеридж, мистер Бруфф и я вместе нашли правильный способ рассказать об этом».

Без сомнения, это их очень удовлетворило. Но я не понимал, какое отношение к этому имею я.

«Нам нужно рассказать о некоторых событиях, — продолжил мистер Франклин, — и о некоторых людях, причастных к этим событиям, которые способны рассказать о них. Исходя из этих очевидных фактов, идея состоит в том, что мы
все должны по очереди написать историю Лунного камня — настолько, насколько
позволяет наш личный опыт, и не более того. Мы должны начать с демонстрации
как бриллиант впервые попал в руки моего дяди Хернкасла, когда он служил в Индии пятьдесят лет назад. Это предисловие я уже получил в виде старой семейной бумаги, в которой изложены необходимые подробности со слов очевидца.
 Далее я расскажу, как бриллиант попал в дом моей тёти в Йоркшире два года назад и как он был утерян менее чем через двенадцать часов после этого. Никто не знает так много, как вы, Беттерэдж, о том, что происходило в доме в то время. Так что вы
Я должен взять перо в руки и начать рассказ».

 В таких выражениях мне сообщили, что я должен сделать в связи с бриллиантом. Если вам интересно, как я поступил в сложившихся обстоятельствах, то я должен сообщить вам, что я сделал то, что вы, вероятно, сделали бы на моём месте. Я скромно заявил, что не справлюсь с возложенной на меня задачей, но в глубине души чувствовал, что достаточно умён, чтобы выполнить её, если только предоставлю своим способностям шанс. Полагаю, мистер Франклин видел, что я
личные чувства на моём лице. Он отказался верить в мою скромность и
настаивал на том, чтобы дать моим способностям шанс.

 Прошло два часа с тех пор, как мистер Франклин ушёл от меня. Как только он
повернулся ко мне спиной, я подошла к письменному столу, чтобы начать рассказ. С тех пор я
сижу там, беспомощная (несмотря на свои способности), и смотрю, что
Робинзон Крузо, как сказано выше, увидел, что начинать работу, не подсчитав расходы и не оценив должным образом свои силы, — это безумие. Пожалуйста, запомните, что я открыл книгу
Случайно, всего за день до того, как я опрометчиво взялся за дело, которое сейчас веду, я наткнулся на эту фразу, и позвольте мне спросить: если это не пророчество, то что же это?

Я не суеверен; я прочитал кучу книг в своё время; я учёный в своём роде. Хотя мне уже за семьдесят, у меня хорошая память и ноги, чтобы соответствовать ей. Не сочтите, пожалуйста, за невежество, если я выскажу своё мнение, что такая книга, как «Робинзон Крузо», никогда не была написана и никогда больше не будет написана. Я много лет пытался читать эту книгу — обычно в сочетании с
Трубка с табаком — и я нашёл в ней друга, который был мне нужен во всех
нуждах этой бренной жизни. Когда мне было плохо — _Робинзон
Крузо_. Когда мне нужен был совет — _Робинзон Крузо_. В былые времена, когда жена изводила меня; в нынешние времена, когда я перебрал — _Робинзон Крузо_. Я извёл шестерых крепких _Робинзонов Крузо_ тяжёлой работой на своём веку. В последний день рождения моей леди она подарила мне седьмую. Я выпил слишком много, и «Робинзон
Крузо» привел меня в чувство. Цена четыре шиллинга и шесть пенсов, в синем переплете, с картинкой в придачу.

И всё же это не очень похоже на начало истории о Бриллианте, не так ли? Кажется, я брожу в поисках бог знает чего, бог знает где. Давайте возьмём новый лист бумаги, если вам угодно, и начнём сначала, с наилучшими пожеланиями вам.


 ГЛАВА II

Я уже говорил о своей даме пару строк назад. Теперь бриллиант никогда бы не оказался в нашем доме, где он был утерян, если бы его не подарили дочери моей госпожи, а дочь моей госпожи никогда бы не получила этот подарок, если бы не моя госпожа, которая
(с болью и страданиями) произвела её на свет. Следовательно, если мы начнём с моей госпожи, то будем уверены, что начнём с самого начала.
И это, позвольте вам сказать, когда у вас в руках такая работа, как моя, — настоящее утешение в начале.

Если вы хоть что-то знаете о светском мире, то слышали о трёх прекрасных мисс Хернкасл. Мисс Аделаида, мисс Кэролайн и
Мисс Джулия — самая младшая и, по моему мнению, лучшая из трёх сестёр. У меня была возможность судить об этом, как вы сейчас увидите. Я поступил на службу к старому лорду, их
Отец (слава богу, мы не имеем к нему никакого отношения в этом деле с бриллиантом; у него был самый длинный язык и самый вспыльчивый характер из всех, кого я когда-либо встречал, будь то знатный или простой человек) — я говорю, что поступил на службу к старому лорду в качестве пажа при трёх благородных юных леди в возрасте пятнадцати лет. Там я жил, пока мисс Джулия не вышла замуж за покойного сэра Джона Вериндера. Превосходный человек, которому просто нужен был кто-то, кто им управлял бы, и, между нами говоря, он нашёл такого человека. Более того, он процветал, жирел и жил
счастливый и умер легко, начиная с того дня, когда миледи отвела его в
церковь, чтобы обвенчаться, и заканчивая днем, когда она испустила его последний вздох
и навсегда закрыла ему глаза.

Я забыл упомянуть, что я поехал с невестой в дом мужа невесты
и приземлился здесь. “Сэр Джон, ” говорит она, “ я не могу обойтись"
без Габриэля Беттереджа. “Миледи”, - говорит Сэр Джон, “я не могу этого сделать
без него, либо”. Так он обращался с ней — и так я поступил к нему на службу. Мне было всё равно, куда идти, лишь бы мы с моей госпожой были вместе.

Видя, что моя леди интересуется работой на свежем воздухе, фермами и тому подобным, я тоже заинтересовался этим — тем более что сам был седьмым сыном мелкого фермера. Моя леди устроила меня к судебному приставу, и я старался изо всех сил, приносил пользу и соответственно продвигался по службе. Несколько лет спустя, в понедельник, моя леди говорит: «Сэр Джон, ваш судебный пристав — глупый старик. Позаботьтесь о его содержании и позвольте Габриэлю Беттериджу занять его место». Во вторник, как и следовало ожидать, сэр Джон говорит: «Миледи, судебный пристав
щедро наградил пенсией, и Габриэль Беттередж получил своё место». Вы
слишком часто слышите о том, как несчастно живут вместе женатые люди. Вот
вам пример обратного. Пусть это послужит предостережением для одних и
поощрением для других. А я тем временем продолжу свой рассказ.

. Что ж, скажете вы, я был в восторге. Я занимаю положение,
достойное доверия и уважения, у меня есть собственный домик, где я живу,
по утрам я обхожу владения, днём занимаюсь счетами, а вечером
курю трубку и читаю «Робинзона Крузо» — что ещё нужно?
Чего ещё я могу желать, чтобы быть счастливым? Вспомните, чего хотел Адам,
когда был один в Эдемском саду; и если вы не вините в этом Адама,
не вините в этом и меня.

 Женщина, на которую я положил глаз, была той, кто вела хозяйство в моём
коттедже. Её звали Селина Гоби. Я согласен с покойным Уильямом
Коббеттом в том, что касается выбора жены. Смотрите, чтобы она хорошо пережёвывала пищу и твёрдо ступала на землю, когда идёт, и всё будет в порядке. Селина Гоби была хороша во всём этом, и это была одна из причин, по которой я женился на ней. У меня была и другая причина, тоже полностью моя.
Я сам это обнаружил. Селина, будучи одинокой женщиной, заставляла меня платить столько-то в неделю за её содержание и услуги. Селина, будучи моей женой, не могла брать плату за своё содержание и должна была предоставлять мне свои услуги бесплатно. Вот с какой точки зрения я на это смотрел. Экономия — с капелькой любви.
 Я сказал об этом своей хозяйке, как о чём-то само собой разумеющемся, как и самому себе.

— Я размышлял о Селине Гоби, — сказал я, — и
думаю, миледи, что будет дешевле жениться на ней, чем содержать её.

 Миледи рассмеялась и сказала, что не знает, чему из этого больше удивляться.
Она была шокирована — моим языком или моими принципами. Какая-то шутка позабавила ее, я
полагаю, из тех, что не под силу понять человеку с
хорошим вкусом. Сам я ничего не понял, кроме того, что могу поставить это рядом с Селеной, и я так и сделал. И что же сказала Селена?
Боже! как мало вы, должно быть, знаете о женщинах, если задаете такой вопрос. Конечно, она
сказала: «Да».

По мере того, как приближалось моё время и пошли разговоры о том, что мне нужно новое
пальто для церемонии, мой разум начал подводить меня. Я сравнивал
свои ощущения с ощущениями других мужчин, когда они были на моём
Интересная ситуация; и все они признались, что примерно за неделю до того, как это случилось, они втайне желали, чтобы этого не произошло. Я сам пошёл немного дальше: я действительно восстал и попытался выйти из этого положения. Не просто так! Я был слишком простым человеком, чтобы ожидать, что она отпустит меня просто так. Компенсация женщине, когда мужчина выходит из этого положения, — один из законов Англии. В соответствии с
законами и после тщательного обдумывания я предложил
Селине Гоби перину и пятьдесят шиллингов, чтобы заключить сделку.
Вы едва ли поверите, но это тем не менее правда — она была настолько глупа, что отказалась.

После этого, конечно, со мной всё было кончено.  Я купил новое пальто так дёшево, как только мог, и всё остальное тоже купил так дёшево, как только мог.  Мы не были счастливой парой, но и несчастными мы не были.  Нас было шестеро с одной стороны и полдюжины с другой. Не знаю, как это получилось, но мы всегда, из лучших побуждений,
мешали друг другу. Когда я хотел подняться наверх, моя жена спускалась вниз, или когда моя жена хотела спуститься, я был наверху.
поднимаюсь. Что жить в браке, по моему опыту это.

После пяти лет недоразумений на лестнице, он доволен собой
премудрый Промысл, чтобы избавить нас друг от друга, принимая мою жену. Я
осталась с моей маленькой девочкой Пенелопой, и больше у меня никого не было. Вскоре
после этого сэр Джон умер, и миледи осталась со своей маленькой девочкой,
Мисс Рейчел, и больше никого. Я написала с очень дурной целью, моя леди, если вам нужно знать, что моя маленькая Пенелопа была под присмотром моей доброй госпожи и отправлена в школу.
научил, и сделал резкий девочка, и поощрять, когда достаточно стар, чтобы быть
Служанка мисс Рейчел.

Что касается меня, я продолжил мои занятия, как судебный пристав из года в год до
Рождества 1847 года, когда произошла перемена в моей жизни. В этот день, моя
дама пригласила себе только чашку чая со мной в мой коттедж. Она
заметила, что, если считать с того года, когда я стал пажом при старом
лорде, я прослужил ей более пятидесяти лет, и вложила мне в руки
красивую шерстяную жилетку, которую сшила сама, чтобы я не замёрз
холодной зимой.

Я получил этот великолепный подарок и не знал, как благодарить свою хозяйку за оказанную мне честь. Однако, к моему великому удивлению, оказалось, что жилет был не наградой, а взяткой. Моя госпожа обнаружила, что я старею,
прежде чем я сам это понял, и пришла в мой коттедж, чтобы
уговорить меня (если я могу так выразиться) бросить тяжёлую
работу судебного пристава и до конца своих дней жить в своё удовольствие
в качестве управляющего в доме. Я сопротивлялся изо всех сил.
Я не мог позволить себе унизиться до того, чтобы вести себя так, как мне хотелось. Но моя хозяйка знала мою слабость; она восприняла это как одолжение себе. После этого спор между нами закончился тем, что я, как старый дурак, вытер глаза своим новым шерстяным жилетом и сказал, что подумаю об этом.

 После того как моя хозяйка ушла, я был в таком смятении, что, подумав об этом, решил прибегнуть к средству, которое
Я ещё ни разу не подводил себя в случае сомнений и чрезвычайных ситуаций. Я
выкурил трубку и сыграл партию в «Робинзона Крузо». Прежде чем я успел
Погрузившись в эту необычную книгу на пять минут, я наткнулся на
утешительную фразу (на странице сто пятьдесят восемь), которая звучала так:
«Сегодня мы любим то, что завтра будем ненавидеть». Я сразу понял, что
к чему. Сегодня я был готов продолжать работать управляющим на ферме;
завтра, по словам «Робинзона Крузо», я был бы настроен совсем иначе.
Примите себя завтрашнего в настроении завтрашнего дня, и дело сделано. Почувствовав облегчение, я отправился спать в образе управляющего фермой леди Вериндер и проснулся на следующий день
утром в роли дворецкого леди Вериндер. Все очень удобно, и все благодаря «Робинзону Крузо»!

 Моя дочь Пенелопа только что заглянула мне через плечо, чтобы посмотреть, что я уже сделал. Она отмечает, что это прекрасно написано и каждое слово правдиво. Но она указывает на одно возражение. Она говорит, что то, что я уже сделал, совсем не то, что я хотел сделать. Меня попросили
рассказать историю о бриллианте, а вместо этого я рассказал
историю о себе. Любопытно, и я не могу этого объяснить.
Интересно, сталкиваются ли джентльмены, которые зарабатывают на жизнь написанием книг, с тем, что их собственные личности мешают им в работе, как это делаю я? Если да, то я их понимаю. А пока
вот ещё одно неудачное начало и пустая трата хорошей писчей бумаги.
 Что же теперь делать? Я не знаю, что можно сделать, кроме как сохранять спокойствие, а мне — начать всё сначала в третий раз.


ГЛАВА III

Вопрос о том, как мне правильно начать рассказ, я пытался решить двумя способами. Во-первых, я ломал голову, но это ни к чему не привело.
Во-вторых, я посоветовался со своей дочерью Пенелопой, и это привело к совершенно новой идее.

Пенелопа считает, что я должен регулярно записывать всё, что происходит, день за днём, начиная с того дня, когда мы узнали, что мистер
Франклин Блейк собирается посетить наш дом.  Когда вы таким образом закрепляете в памяти дату, удивительно, что ваша память подберёт для вас. Единственная сложность
заключается в том, чтобы в первую очередь узнать даты. Пенелопа предлагает
сделать это, заглянув в свой дневник, который она приучила себя вести
когда она училась в школе и продолжает вести его до сих пор.
 В ответ на мою идею усовершенствовать эту мысль, а именно:
чтобы она рассказывала эту историю вместо меня, из своего собственного дневника,
 Пенелопа с яростным видом и красным лицом замечает, что её дневник предназначен только для неё и что ни одно живое существо никогда не узнает, что в нём написано, кроме неё самой.  Когда я спрашиваю, что это значит, Пенелопа говорит: «Чушь!» Я говорю, милые мои.

 Итак, возвращаясь к плану Пенелопы, я должен упомянуть, что однажды в среду утром меня
специально пригласили в гостиную моей госпожи.
сегодня двадцать четвёртое мая тысяча восемьсот сорок восьмого года.

«Габриэль, — говорит моя леди, — у меня есть новости, которые тебя удивят. Франклин
Блейк вернулся из-за границы. Он гостил у своего отца в
Лондоне и завтра приедет к нам, чтобы погостить до следующего месяца и
отметить день рождения Рейчел».

Если бы у меня в руках была шляпа, только уважение помешало бы мне подбросить её к потолку. Я не видел мистера
Франклина с тех пор, как он был мальчиком и жил вместе с нами в этом доме. Он был (насколько я его помню) самым милым мальчиком на свете.
крутил волчок или разбивал окно. Мисс Рейчел, которая присутствовала при этом и которой
я сделал это замечание, в ответ заметила, что _она_ помнит его как
самого жестокого тирана, который когда-либо мучил куклу, и самого
сурового погонщика измученной маленькой девочки в верёвочной упряжке,
которого могла произвести на свет Англия. «Я горю от негодования и страдаю от усталости, — так мисс Рейчел подытожила это, — когда думаю о Франклине Блейке».

Услышав то, что я вам сейчас расскажу, вы, естественно, спросите, как мистер
Франклин мог прожить столько лет, начиная с того времени, когда он был
с тех пор, как он был мальчиком, и до того времени, когда он стал мужчиной, вдали от своей родины. Я отвечаю,
что его отцу не повезло: он был следующим наследником герцогского титула и
не мог этого доказать.

 Короче говоря, дело было так:

 Старшая сестра моей леди вышла замуж за знаменитого мистера Блейка,
известного своими огромными богатствами и судебными тяжбами. Сколько лет он
обхаживал суды своей страны, чтобы вернуть герцога во владение
землёй и занять его место, — сколько кошельков адвокатов он
набил до отказа и скольких безобидных людей он
Он до хрипоты спорил о том, был ли он прав или нет, — и это
гораздо больше, чем я могу себе представить. Его жена умерла, и двое из
трёх его детей умерли до того, как суды смогли принять решение
и выставить его за дверь, отказавшись от его денег. Когда всё закончилось и герцог остался во владении поместья, мистер Блейк
обнаружил, что единственный способ расквитаться со своей страной за то, как она с ним обошлась, — это не позволить своей стране иметь честь обучать его сына. «Как я могу доверять своим родным институтам», —
Вот как он это сформулировал: «После того, как мои родные учреждения
поступили со мной?» Добавьте к этому, что мистер Блейк
недолюбливал всех мальчиков, включая своего собственного, и вы согласитесь, что это могло закончиться только одним образом. Малыша Франклина забрали у нас в Англии и
отправили в учреждения, которым его отец _мог_ доверять, в эту
благородную страну, Германию. Сам мистер Блейк, как вы
увидите, остался в Англии, чтобы просвещать своих соотечественников в
Палате общин и опубликовать заявление по поводу герцога
в его владении, которое с того дня и по сей день оставалось незавершённым.

Ну вот! слава богу, всё сказано! Ни вам, ни мне больше не нужно ломать голову
над мистером Блейком-старшим. Оставьте его герцогу, а мы с вами
вернёмся к бриллианту.

Бриллиант возвращает нас к мистеру Франклину, который был невинным
средством, с помощью которого этот злополучный драгоценный камень попал в дом.

Наш милый мальчик не забыл нас после того, как уехал за границу. Он время от времени писал
нам: иногда моей госпоже, иногда мисс Рейчел, а иногда
мне. Перед его отъездом мы заключили сделку, которая
Он взял у меня моток бечёвки, нож с четырьмя лезвиями и семь шиллингов с шестью пенсами — цвета последних я не видел и не надеюсь увидеть снова. Его письма ко мне в основном касались того, чтобы взять ещё. Однако я слышал от моей госпожи, как он жил за границей, когда подрос и возмужал. После того, как он узнал всё, чему могли научить его немецкие
учреждения, он обратился к французам, а затем к итальянцам. Они сделали его своего рода универсальным гением, насколько я мог это понять. Он написал
немного рисовал, немного пел, немного играл и немного сочинял — заимствуя, как я подозреваю, во всех этих случаях, как он заимствовал у меня. Состояние его матери (семьсот фунтов в год) перешло к нему по достижении совершеннолетия и утекло сквозь пальцы, как сквозь решето. Чем больше у него было денег, тем больше он хотел; в кармане мистера Франклина была дыра, которую ничто не могло зашить. Куда бы он ни пошёл, его живой, непринуждённый нрав делал его желанным гостем. Он жил здесь, там и повсюду; его адресом (как он сам выражался) был «Почта».
«Офис, Европа — оставить до востребования». Дважды он решался вернуться в Англию и повидаться с нами, и дважды (не считая вашего присутствия) какая-то недостойная упоминания женщина вставала у него на пути и останавливала его.
Его третья попытка увенчалась успехом, как вы уже знаете из того, что рассказала мне моя леди. В четверг, двадцать пятого мая, мы впервые увидели, каким мужчиной стал наш милый мальчик. Он был благородного происхождения;
он был очень смелым, и ему было двадцать пять лет, по нашим подсчётам. Теперь вы знаете о мистере Франклине Блейке столько же, сколько и я — до того, как
Мистер Франклин Блейк приехал к нам в дом.

В четверг был самый прекрасный летний день, какой вы когда-либо видели, и моя леди
и мисс Рейчел (не ожидавшие мистера Франклина до ужина) отправились
на обед к своим друзьям неподалёку.

Когда они уехали, я пошёл посмотреть на спальню, которую
приготовили для нашего гостя, и увидел, что всё в порядке. Затем,
будучи дворецким в доме моей госпожи, а также управляющим (по моей личной просьбе, заметьте, и потому, что мне было неприятно видеть, что кто-то, кроме меня, владеет ключом от погреба покойного сэра Джона), — затем я
Итак, я достал немного нашего знаменитого кларета Латур и поставил его на
тёплый летний воздух, чтобы оно согрелось перед ужином. Решив, что и сам
подышу тёплым летним воздухом, — ведь то, что хорошо для старого
кларета, одинаково хорошо и для старости, — я взял свой стул-улей, чтобы
выйти на задний двор, но меня остановил звук, похожий на
негромкое биение барабана, на террасе перед домом моей госпожи.

Выйдя на террасу, я увидел трёх индейцев цвета красного дерева в
белых льняных рубашках и брюках, которые смотрели на дом.

У индейцев, как я увидел, присмотревшись, были маленькие ручные барабаны,
надетые на шею. Позади них стоял хрупкий светловолосый
англичанин-мальчик с сумкой в руках. Я решил, что эти ребята — бродячие фокусники,
а мальчик с сумкой — их инструменты. Один из троих, говоривший по-английски и, надо
признать, обладавший самыми изысканными манерами, вскоре сообщил мне, что я был прав. Он попросил разрешения показать свои трюки в присутствии
хозяйки дома.

Я не сварливый старик. Обычно я не против развлечений, и
Я бы в жизни не стал подозревать другого человека в чём-то только потому, что он на несколько тонов темнее меня. Но у лучших из нас есть свои слабости, и моя слабость, когда я знаю, что на кухонном столе стоит корзина с тарелками, — это мгновенно вспоминать об этой корзине при виде прогуливающегося незнакомца, чьи манеры лучше моих. Поэтому я сообщил индейцу, что хозяйки дома нет, и выпроводил его и его спутников. В ответ он отвесил мне красивый поклон, и они с товарищами ушли. Что касается меня, то я
вернулся в свое кресло-улей, устроился на солнечной стороне
корта и провалился (если уж говорить правду) не совсем в
сон, но в нечто лучшее, что с ним связано.

Я разбудил дочь Пенелопа уходит на меня, как будто
дом был в огне. Как думаешь, что она хотела? Она хотела, чтобы трёх индийских жонглёров немедленно схватили; по той причине, что они знали, кто приедет к нам из Лондона, и хотели причинить вред мистеру Франклину Блейку.

 Имя мистера Франклина разбудило меня.  Я открыл глаза и заставил свою служанку объясниться.

Оказалось, что Пенелопа только что вернулась из нашего домика, где она
болтала с дочерью смотрителя. Обе девушки видели, как индейцы ушли после того, как я их прогнал, а за ними последовал их маленький мальчик. Возомнив, что иностранцы плохо обращаются с мальчиком, — я так и не смог понять почему, кроме того, что он был красивым и хрупким, — две девочки прокрались вдоль внутренней стороны изгороди между нами и дорогой и наблюдали за действиями иностранцев с внешней стороны. Эти действия
Это привело к следующим необычным трюкам.

Сначала они посмотрели вверх и вниз по дороге и убедились, что
они одни. Затем все трое развернулись и пристально посмотрели в
сторону нашего дома. Потом они что-то бормотали и спорили на
своём языке и смотрели друг на друга, как сомневающиеся люди. Затем
они все повернулись к своему маленькому английскому мальчику, как будто
ожидали, что он им поможет. А потом вождь индейцев, говоривший по-английски, сказал мальчику:
«Протяни руку».

 Услышав эти ужасные слова, моя дочь Пенелопа сказала, что не
не знаю, что помешало её сердцу выпрыгнуть из груди. Я
втайне подумал, что, возможно, это были её корсетные ленты. Однако всё, что я сказал,
было: «От тебя у меня мурашки по коже». (_Примечание:_ женщинам нравятся такие
маленькие комплименты.)

 Ну, когда индеец сказал: «Протяни руку», мальчик отпрянул,
покачал головой и сказал, что ему это не нравится. Тогда индеец спросил его (совсем не грубо), не хочет ли он, чтобы его отправили обратно в Лондон и оставили там, где они его нашли, — спящим в пустой корзине на рынке, голодным, оборванным и покинутым маленьким мальчиком.
кажется, закончилась сложности. Малыш с неохотой протянул его
силы. После этого индеец достал из-за пазухи бутылку и налил
из нее на ладонь мальчика какую-то черную жидкость, похожую на чернила.
Индеец — сначала дотронувшись до головы мальчика и делая над ней знаки в воздухе
— затем сказал: “Смотри”. Мальчик совсем одеревенел и стоял, как
статуя, смотрящая в чернила на тыльной стороне своей ладони.

(До сих пор мне казалось, что это жонглирование, сопровождаемое пустой тратой чернил. Я снова начал засыпать, когда следующие слова Пенелопы
разбудили меня.)

Индейцы ещё раз посмотрели вверх и вниз по дороге, а затем главный индеец сказал мальчику: «Посмотри на английского джентльмена
из далёких стран».

Мальчик ответил: «Я его вижу».

Индеец спросил: «По этой дороге к этому дому и ни по какой другой
английский джентльмен будет сегодня идти?»

Мальчик ответил: «По этой дороге к этому дому и ни по какой другой
английский джентльмен будет сегодня идти».

Индеец задал второй вопрос — немного подождав. Он сказал:
«Есть ли у английского джентльмена это при себе?»

Мальчик ответил — тоже немного подождав: «Да».

Индеец задал третий и последний вопрос: «Придёт ли английский джентльмен сюда, как он обещал, к концу дня?»

Мальчик ответил: «Не могу сказать».

Индеец спросил почему.

Мальчик ответил: «Я устал. В моей голове туман, и я ничего не понимаю. Сегодня я больше ничего не вижу».

На этом катехизис закончился. Вождь индейцев сказал что-то на своём языке двум другим, указывая на мальчика и на город, в котором (как мы впоследствии узнали) они жили. Затем, сделав ещё несколько знаков над головой мальчика, он подул на него.
лоб, и поэтому он вздрогнул и проснулся. После этого они все пошли дальше.
они направились к городу, и девочки их больше не видели.

В большинстве вещей, которые они говорят, есть мораль, если только вникнуть в нее. Какова была
мораль этого?

Мораль, как я и думал: во-первых, главный жонглер услышал
О приезде мистера Франклина говорили слуги на улице, и
он увидел в этом способ заработать немного денег. Во-вторых, он и его люди
и мальчик (с целью заработать упомянутые деньги) собирались слоняться вокруг,
пока не увидят, как моя леди поедет домой, а затем вернуться и сообщить об этом мистеру.
Прибытие Франклина по волшебству. В-третьих, Пенелопа слышала, как они репетировали свои фокусы-покусы, как актёры репетируют пьесу. В-четвёртых, мне бы не помешало в тот вечер присмотреть за корзиной для тарелок. В-пятых, Пенелопе не помешало бы успокоиться и оставить меня, её отца, снова дремать на солнце.

 Мне показалось, что это разумное решение. Если вы хоть что-то знаете о нравах молодых женщин, то не удивитесь, узнав, что Пенелопа не приняла бы его. По словам моей дочери, мораль этой истории была серьёзной. Она особенно напомнила мне о третьем вопросе индейца:
Есть ли у английского джентльмена «это»? — О, папа! — воскликнула
Пенелопа, всплеснув руками, — не шути так. Что значит «это»?

— Мы спросим мистера Франклина, дорогая, — сказал я, — если ты подождёшь, пока придёт мистер
Франклин. Я подмигнул, показывая, что это шутка. Пенелопа восприняла это всерьёз. Меня позабавила серьёзность моей девочки. — Что, чёрт возьми,
мистеру Франклину-то до этого есть дело? — спросил я. — Спроси его, — говорит
Пенелопа. — И посмотри, считает ли он это смешным. С этими словами моя дочь ушла от меня.

 Когда она ушла, я решил, что действительно спрошу.
Мистер Франклин — в основном для того, чтобы успокоить Пенелопу. То, что было сказано между нами, когда я спросил его об этом позже в тот же день, вы найдёте в надлежащем месте. Но поскольку я не хочу завышать ваши ожидания, а затем разочаровывать вас, я позволю себе предупредить вас здесь — прежде чем мы пойдём дальше, — что в нашем разговоре о жонглёрах вы не найдёте и намёка на шутку. К моему большому удивлению, мистер Франклин, как и Пенелопа, отнёсся к этому серьёзно. Насколько серьёзно, вы поймёте, когда я скажу вам, что, по его мнению, «это» означало Лунный камень.


 Глава IV

Мне искренне жаль, что я задерживаю вас из-за себя и своего кресла-улья. Сонный старик на солнечном заднем дворе — не самый интересный объект, я это прекрасно понимаю. Но всё должно быть на своих местах, как и было на самом деле, — и вам придётся немного поболтать со мной в ожидании прибытия мистера Франклина Блейка.

Не успела я снова задремать после того, как моя дочь Пенелопа
ушла от меня, как меня потревожил звон тарелок и чашек в
комнате для прислуги, что означало, что ужин готов. Я сама себе готовлю
в своей гостиной я не имел никакого отношения к обеду прислуги,
разве что пожелал им приятного аппетита, прежде чем снова устроиться в кресле. Я как раз разминал ноги,
когда ко мне вбежала ещё одна женщина. Не моя дочь, а только
Нэнси, кухарка, на этот раз. Я стоял прямо у неё на пути, и
Я заметил, когда она попросила меня пропустить её, что у неё угрюмое лицо —
вещь, которую я, как глава прислуги, никогда не позволяю, чтобы она проходила мимо меня без расспросов.

«Зачем ты отвернулась от своего ужина?» — спросил я. «Что случилось, Нэнси?»

Нэнси попыталась протиснуться мимо, не ответив, но я встал и
взял её за ухо. Она хорошенькая пухленькая девушка, и я
обычно так показываю, что одобряю девушку.

— Что на этот раз не так? — снова спросил я.

— Розанна снова опаздывает к ужину, — сказала Нэнси. — И меня послали за ней. Вся тяжёлая работа в этом доме ложится на мои плечи. Оставьте меня в покое, мистер Беттеридж!

 Человек, которого здесь называют Розанной, был нашей второй горничной. Мне было
жаль нашу вторую горничную (почему, вы скоро узнаете).
И, увидев по лицу Нэнси, что она приведёт свою служанку с более жёсткими словами, чем это было бы необходимо при данных обстоятельствах, я подумал, что мне нечего делать и что я могу сам привести Розанну, дав ей намёк на то, чтобы в будущем она была пунктуальнее, что, как я знал, она воспримет благосклонно.

 — Где Розанна? —  спросил я.

— На пляже, конечно! — говорит Нэнси, тряхнув головой. — Сегодня утром у неё
снова случился обморок, и она попросила выйти подышать свежим воздухом. Я больше не могу её терпеть!

«Возвращайся к своему ужину, девочка моя, — сказал я. — Я терпелив с ней,
и я приведу её сюда».

 Нэнси (у которой отличный аппетит) выглядела довольной. Когда она выглядит довольной,
она выглядит мило. Когда она выглядит мило, я щёлкаю её по носу. Это
не безнравственно — это просто привычка.

 Что ж, я взял свою трость и отправился на пляж.

Нет, не стоит пока отправляться в путь. Я снова прошу прощения, что задерживаю вас, но вы
действительно должны услышать историю о песках и историю о Розанне —
по той причине, что алмазная тема касается их обеих.
Как я ни стараюсь продолжить своё повествование, не отвлекаясь,
и как плохо у меня это получается! Но что поделаешь! — Люди и вещи так
неотвязно появляются в этой жизни и так или иначе настаивают на том, чтобы их заметили.
 Давайте успокоимся и будем кратки; скоро мы окажемся в самой гуще
тайны, обещаю вам!

Розанна (чтобы поставить человека на первое место, что является обычной вежливостью) была единственной новой служанкой в нашем доме. Примерно за четыре месяца до того, о чём я пишу, моя госпожа была в Лондоне и посетила исправительное учреждение, призванное спасать отчаявшихся женщин от падения.
после того, как их выпустили из тюрьмы, они снова сбились с пути.
Матрона, увидев, что моя леди заинтересовалась этим местом, указала ей на девушку по имени Розанна Спирман и рассказала ей очень печальную историю, которую у меня не хватает духу здесь повторять, потому что я не люблю, когда меня заставляют страдать без всякой пользы, и вам это тоже не понравится. В итоге оказалось, что Розанна Спирман была воровкой, но не из тех, кто сколачивает банды в городе и грабит тысячи людей, а только одного. Закон настиг её, и тюрьма, и
исправительное учреждение следовало букве закона. По мнению начальницы, Розанна (несмотря на то, что она сделала) была одной из тысячи, и ей просто нужен был шанс доказать, что она достойна внимания любой христианки. Моя госпожа (будучи христианкой, если таковая вообще существовала) сказала начальнице: «У Розанны Спирман будет шанс на моей службе». Через неделю после этого Розанна Спирман поступила на работу в это заведение в качестве нашей второй горничной.

Никто, кроме мисс Рейчел и меня, не знал историю этой девушки.
леди, оказавшая мне честь консультироваться со мной по большинству вопросов, консультировалась со мной
по поводу Розанны. В последнее время сильно увлекшись покойным сэром
Джон всегда соглашался с миледи, и я от всего сердца согласился с ней.
насчет Розанны Спирман.

Ни у одной девушки не могло быть более справедливого шанса, чем тот, который был предоставлен этой бедной девушке.
наш. Никто из слуг не мог предсказать ей ее прошлую жизнь,
потому что никто из слуг не знал, какой она была. У неё были свои деньги и привилегии, как и у всех остальных, и время от времени она получала дружеское слово от моей госпожи, чтобы подбодрить её. В ответ она
она показала себя, должен сказать, достойной того доброго отношения,
которое ей оказывали. Несмотря на то, что она была далеко не сильной и
время от времени страдала от уже упомянутых обмороков, она скромно и
безропотно выполняла свою работу, делая её тщательно и хорошо. Но
почему-то ей не удалось подружиться с другими служанками, за исключением
моей дочери Пенелопы, которая всегда была добра к
Розанне, хотя и не была с ней близка.

Я даже не знаю, чем эта девушка их оскорбила. В ней не было
ничего такого, что могло бы вызвать зависть у других; она была самой обычной женщиной
в доме, к тому же у неё было одно плечо выше другого. По-моему, слуги больше всего возмущались её молчаливостью и уединённостью. Она читала или работала в свободное время, когда остальные сплетничали. А когда наступала её очередь выходить, в девяти случаях из десяти она спокойно надевала шляпку и выходила одна. Она никогда не ссорилась, никогда не обижалась; она просто держалась на определённой дистанции, упорно и вежливо, по отношению к остальным. Добавьте к этому, что, несмотря на свою простоту, она была немного кокетлива.
в ней было что-то, что не делало её похожей на горничную, но делало похожей на леди. Возможно, это было в её голосе, а может, в лице. Всё, что я могу сказать, — это то, что другие женщины набросились на неё, как коршуны, в первый же день, когда она пришла в дом, и сказали (что было крайне несправедливо), что Розанна Спирман задаётся.

Рассказав историю Розанны, я могу лишь отметить один из
многих странных способов, с помощью которых эта необычная девушка
переходит к рассказу о песках.

Наш дом находится высоко на побережье Йоркшира, недалеко от моря.  Мы
Вокруг нас, во всех направлениях, кроме одного, есть прекрасные прогулки.
Та, что в одном направлении, я считаю ужасной. Она ведёт на четверть мили через унылую рощу пихт и выводит к самым одиноким и уродливым скалам на всём нашем побережье.

Песчаные холмы здесь спускаются к морю и заканчиваются двумя скалистыми мысами,
выступающими друг напротив друга, пока их не скроет вода. Один из них называется Северным мысом, а другой — Южным. Между ними, перемещаясь вперёд и назад в зависимости от времени года,
На берегах Йоркшира находится самый ужасный зыбучий песок. Во время отлива в неведомых глубинах под ним что-то происходит, из-за чего весь зыбучий песок дрожит и трясётся самым удивительным образом, из-за чего в наших краях его называют Дрожащим песком. Большой берег в полумиле от устья залива сдерживает напор основного океана, идущего с запада. Зимой и летом, когда приливная волна
накатывает на зыбучие пески, кажется, что море оставляет за собой волны.
берег, и плавно, с шумом, накатывают на него волны, и в тишине покрывают песок. Одинокое и ужасное место, скажу я вам! Ни одно судно никогда не заплывает в эту бухту. Ни один ребёнок из нашей рыбацкой деревушки,
которая называется Коббс-Хоул, никогда не приходит сюда поиграть. Даже птицы,
как мне кажется, облетают Дрожащий песок стороной. Я признаю, что молодая женщина, у которой есть десятки прекрасных мест для прогулок и компания, с которой она могла бы пойти, если бы только сказала «Пойдём!», должна предпочесть это место и сидеть здесь, работать или читать в одиночестве, когда ей вздумается.
Это не укладывается в голове. Тем не менее, как бы вы это ни объясняли, это была любимая прогулка Розанны Спирман, за исключением тех случаев, когда она раз или два ходила в Коббс-Хоул, чтобы повидаться с единственным другом, который был у неё в нашем районе, о чём я расскажу позже. Также верно и то, что я направлялся в то же самое место, чтобы позвать девочку к ужину, что возвращает нас к прежней теме и снова ведёт к пескам.

На плантации я не увидел никаких следов девочки. Когда я вышел через
песчаные холмы на пляж, она была там, в своей маленькой соломенной шляпке
шляпка и простой серый плащ, который она всегда носила, чтобы скрыть свое
деформированное плечо, насколько это было возможно, — вот она, совсем одна, смотрит
на зыбучие пески и море.

Она вздрогнула, когда я поравнялся с ней, и отвернула от меня голову.
Не глядя мне в лицо другого производства, который, как
глава прислуги, я никогда не позволил бы, в принципе, без
дознание—я развернул ее к себе мою сторону, и увидел, что она плачет. Мой
платок-бандана — один из шести прекрасных платков, подаренных мне моей госпожой, —
оказался у меня в кармане. Я достал его и сказал Розанне: «Иди сюда и сядь
спустись, моя дорогая, на береговой склон вместе со мной. Сначала я вытру тебе
слезы, а потом наберусь смелости спросить, о чем ты
плакала.”

Когда вы доживете до моего возраста, вы обнаружите, что сидеть на склоне
пляжа - гораздо более долгая работа, чем вы думаете сейчас. К тому времени я был
поселились, Розанна высохла ее собственные глаза с очень уступает
платочек мой—дешевые Батист. Она выглядела очень тихой и несчастной, но, когда я попросил её, она села рядом со мной, как хорошая девочка.
Если вы хотите утешить женщину самым простым способом, возьмите её за руку.
колено. Я подумал об этом золотом правиле. Но что это? Розанна не была Нэнси,
и это правда!

— А теперь скажи мне, дорогая, — сказал я, — о чём ты плачешь?

— О прошедших годах, мистер Беттеридж, — тихо ответила Розанна.
— Моя прошлая жизнь иногда возвращается ко мне.

— Ну же, ну же, моя девочка, — сказал я, — твоя прошлая жизнь уже в прошлом. Почему
ты не можешь забыть о ней?

 Она взяла меня за лацкан пиджака. Я неряшливый старик,
и на мою одежду попадает много еды и напитков.
 Иногда одна из женщин, а иногда другая, вытирает меня.
жир. За день до этого Розанна вывела пятно с лацкана моего пиджака новым составом, который должен был удалить что угодно. Жир исчез, но на ворсе ткани, где он был, осталось небольшое тусклое пятно. Девушка указала на это место и покачала головой.

«Пятно выведено, — сказала она. — Но пятно заметно, мистер
Беттерэдж, — пятно заметно!»

На замечание, которое застаёт человека врасплох с помощью его собственного пальто, нелегко
ответить. Что-то в самой девушке тоже заставило меня
особенно жаль ее было именно тогда. У нее были красивые карие глаза, невзрачные, какими
она была и в других отношениях — и она смотрела на меня с некоторым уважением к
моей счастливой старости и моему хорошему характеру, как на вещи, навсегда покинувшие ее
собственная досягаемость, отчего на сердце у меня стало тяжело за нашу вторую горничную. Не
ощущение себя способным утешить ее, была только одна вещь, чтобы
делать. Эта штука была—взять ее на ужин.

“Помоги мне встать”, - сказал я. — Ты опоздала к ужину, Розанна, и я пришёл, чтобы
привести тебя.

— Вы, мистер Беттеридж! — говорит она.

— Они велели Нэнси привести тебя, — сказал я.  — Но я подумал, что тебе может понравиться
твоя ругань была бы лучше, моя дорогая, если бы она исходила от меня.

Вместо того, чтобы помочь мне подняться, бедняжка взяла меня за руку и
слегка сжала ее. Она изо всех сил старалась не расплакаться снова, и
ей это удалось, за что я ее уважал. “Вы очень добры, мистер
Беттередж”, - сказала она. “Я не хочу, чтобы сегодня—пусть к обеду меня ждут в
немного здесь”.

— Что заставляет тебя любить это место? — спросил я. — Что
приводит тебя сюда снова и снова?

 — Что-то притягивает меня сюда, — говорит девушка, рисуя пальцем на песке. — Я
стараюсь держаться от этого подальше, но не могу.
Иногда, ” говорит она тихим голосом, как будто сама пугается своей собственной фантазии.
“ иногда, мистер Беттередж, мне кажется, что моя могила ждет меня здесь.
здесь меня ждет.

“Есть жареная баранина и жирный пудинг ждет вас!”, - говорит и. “идите в
на ужин напрямую. Это то, что приходит, Розанна, мышления на
пустой желудок!” Я заговорил сурово, будучи, естественно, возмущён (в то время моей жизни) тем, что молодая женщина двадцати пяти лет говорит о своём конце!

Она, казалось, не слышала меня: она положила руку мне на плечо и удержала меня на месте, где я сидел рядом с ней.

— Я думаю, это место наложило на меня чары, — сказала она. — Я мечтаю о нём ночь за ночью; я думаю о нём, когда сижу за шитьём. Вы знаете, я благодарна, мистер Беттеридж, — вы знаете, я стараюсь заслужить вашу доброту и доверие моей госпожи. Но иногда я задаюсь вопросом
не слишком ли спокойна и хороша здешняя жизнь для такой женщины, как я
, после всего, что я пережила, мистер Беттередж, после всего, что я пережила
. Мне гораздо более одиноко находиться среди других слуг, зная, что
Я не такая, как они, чем находиться здесь. Моя госпожа не знает,
Матрона в исправительном учреждении не знает, каким ужасным укором
честные люди являются для такой женщины, как я. Не ругайте меня,
милый добрый человек. Я выполняю свою работу, не так ли? Пожалуйста, не говорите моей госпоже, что я недовольна, — это не так. У меня просто иногда неспокойно на душе, вот и всё. Она убрала руку с моего плеча и вдруг указала вниз, на зыбучие пески. — Смотри! — сказала она. — Разве это не чудесно? Разве это не ужасно? Я видела это десятки раз, но для меня это всегда в новинку, как будто я никогда этого не видела!

 Я посмотрел туда, куда она указывала. Прилив шёл на убыль, и ужасный
песок начал дрожать. Широкая коричневая поверхность его медленно вздымалась, а
затем покрылась ямочками и задрожала по всему телу. “Ты знаешь, на что это похоже для
_ меня?_ ” говорит Розанна, снова хватая меня за плечо. “Это выглядит так, как будто
под ним были сотни задыхающихся людей — все они пытались выбраться на поверхность
и все погружались все ниже и ниже в ужасные глубины!
Бросьте в него камень, мистер Беттередж! «Брось камень, и посмотрим, как песок его засосет!»

 Вот это были нездоровые разговоры! Вот это был пустой желудок, подпитывающий беспокойный разум! Мой ответ — довольно резкий, по мнению самой бедняжки
интересы, я тебе обещаю!— вертелось у меня на кончике языка, когда его оборвали.
внезапно голос с песчаных холмов окликнул меня по имени.
мое имя. “Беттередж!” - кричит голос. “Где ты?” “Здесь!” Я
крикнул в ответ, понятия не имея, кто это был.
Розанна вскочила на ноги и стояла, глядя в сторону голоса. Я как раз подумывал о том, чтобы встать на ноги, когда меня поразило внезапное
изменение в лице девушки.

 Её лицо стало красивого красного цвета, какого я никогда раньше не видел; она вся расцвела от
неожиданности и
дыхание сюрприз. “Кто это?” Я спросил. Розанна вернула мне мою собственную
вопрос. “О! кто это?” - тихо сказала она, скорее самой себе, чем ко мне.
Я повернулся на песке и оглянулся. Из-за холмов к нам вышел молодой джентльмен с ясными глазами, одетый в красивый костюм цвета оленьей кожи, в перчатках и шляпе в тон, с розой в петлице и улыбкой на лице, которая, казалось, заставила бы и сам Дрожащий песок улыбнуться ему в ответ. Прежде чем я успела подняться на ноги, он плюхнулся на песок рядом со мной, положил руку мне на плечо и
вокруг моей шеи, иностранных Моды, и обнял меня, что изрядно выжатый
дыхание из моего тела. “Дорогой старый Betteredge!” - говорит он. “Я твой должник"
семь шиллингов и шесть пенсов. Теперь ты знаешь, кто я?

Господи, благослови и спаси нас! Здесь — на добрых четыре часа раньше, чем мы ожидали
он — был мистер Франклин Блейк!

Не успел я вымолвить и слова, как увидел, что мистер Франклин, слегка удивлённый, переводит взгляд с меня на Розанну. Следуя его примеру, я тоже посмотрел на девушку. Она покраснела ещё сильнее, чем обычно,
по-видимому, из-за того, что привлекла внимание мистера Франклина, и, повернувшись, ушла
нас вдруг в замешательстве необъяснимым, на мой взгляд, без
либо делая ее реверанс джентльмену и сказав мне ни слова. Очень
непохожая на себя обычно: более вежливая и воспитанная служанка, в общем,
в общем, вы никогда ее не встречали.

“Странная девушка”, - говорит мистер Франклин. “Интересно, что она нашла во мне?"
чтобы удивить ее?

“Полагаю, сэр”, - ответил я, подшучивая над словами нашего юного джентльмена.
Континентальное образование — это «лак из-за границы».

 Я привожу здесь неосторожный вопрос мистера Франклина и свой глупый ответ
в качестве утешения и поддержки для всех глупцов — это
Как я уже заметил, для наших низших собратьев-животных большое удовольствие
обнаружить, что те, кто выше их, порой не умнее их самих. Ни мистер Франклин с его чудесным
иностранным образованием, ни я со своим возрастом, опытом и природным
материнским чутьём не имели ни малейшего представления о том, что на самом деле означало
необъяснимое поведение Розанны Спирман. Она исчезла из наших мыслей, бедняжка, ещё до того, как мы увидели, как её серый плащ в последний раз мелькнул среди песчаных холмов. И что с того? — спросите вы, разумеется.
Читайте дальше, добрый друг, как можно терпеливее, и, возможно, вам станет так же жаль Розанну Спирмен, как мне стало жаль её, когда я узнал правду.


Глава V

Первое, что я сделал, когда мы остались одни, — это предпринял третью попытку встать со своего места на песке.  Мистер Франклин остановил меня.

«В этом ужасном месте есть одно преимущество, — сказал он, — оно принадлежит только нам». Оставайтесь на месте, Беттередж; я должен вам кое-что сказать.
”

Пока он говорил, я смотрел на него и пытался увидеть
что-то от мальчика, которого я помнил, в мужчине передо мной. Мужчина посадил меня
вон. Как я ни вглядывался, я мог разглядеть розовые щеки его мальчика не больше, чем
аккуратную мальчишескую курточку. Его цвет лица побледнел:
нижняя часть лица, к моему великому удивлению и разочарованию, была покрыта
вьющейся каштановой бородой и усами. Он жизнерадостный-энд-гоу
пути с ним, очень приятный и привлекательный, не спорю; но нечего
сравниваем с его свободным и простым манерам других времен. Что ещё хуже, он обещал вырасти высоким и не сдержал своего обещания. Он был опрятным, стройным и хорошо сложенным, но не дотягивал до двух дюймов.
среднего роста. Короче говоря, он совершенно сбил меня с толку. Прошедшие годы не оставили от него ничего прежнего, кроме ясного, прямого взгляда. В нём я снова увидел нашего милого мальчика и решил прекратить расследование.

 — Добро пожаловать обратно в старый дом, мистер Франклин, — сказал я. — Тем более, сэр, что вы приехали на несколько часов раньше, чем мы ожидали.

— У меня есть причина прийти раньше, чем вы ожидали, — ответил мистер
Франклин. — Я подозреваю, Беттередж, что за мной следили.
в Лондоне, в последние три или четыре дня; и я приехал утренним поездом, а не дневным, потому что хотел ускользнуть от одного смуглого незнакомца».

Эти слова не просто удивили меня. Они мгновенно напомнили мне о трёх жонглёрах и о том, что Пенелопа считала, будто они замышляют что-то против мистера Франклина Блейка.

«Кто следит за вами, сэр, и почему?» — спросил я.

— Расскажите мне о трёх индейцах, которые были у вас сегодня дома, — говорит
мистер Франклин, не замечая моего вопроса. — Это вполне возможно,
Возможно, мой незнакомец и ваши трое жонглёров — это
части одной головоломки.

«Откуда вы узнали о фокусниках, сэр?» — спросил я, нагромождая один вопрос на другой, что, признаюсь, было невежливо. Но вы не ожидаете многого от бедной человеческой природы — так что не ждите многого и от меня.

«Я видел Пенелопу в доме, — сказал мистер Франклин, — и Пенелопа рассказала мне. Ваша дочь обещала быть хорошенькой, Беттеридж, и она сдержала своё обещание». У Пенелопы маленькое ухо и маленькая ножка. Обладала ли покойная миссис Беттеридж этими неоценимыми достоинствами?

 «У покойной миссис Беттеридж было много недостатков, сэр», — говорю я.
«Одна из них (если вы позволите мне упомянуть об этом) никогда не занималась
тем, что было у неё на уме. Она была больше похожа на муху, чем на женщину: она ни на чём не могла
остановиться».

«Она бы мне как раз подошла, — говорит мистер Франклин. — Я тоже ни на чём не
останавливаюсь. Бетередж, ваш край лучше, чем когда-либо. Ваша
дочь сказала то же самое, когда я спросил подробности о жонглёрах.
«Отец расскажет вам, сэр. Он замечательный мужчина для своего возраста, и он прекрасно выражается.
Слова самой Пенелопы — божественно краснеющей.
 Даже моё уважение к вам не помешало мне... неважно, я знал её
когда она была ребёнком, и она ничуть не пострадала от этого. Давайте будем серьёзными. Что сделали жонглёры?

 Я был чем-то недоволен своей дочерью — не за то, что она позволила мистеру
Франклину поцеловать её; мистер Франклин был только рад этому, — но за то, что она заставила меня пересказывать её глупую историю из вторых рук. Однако теперь ничего не оставалось, кроме как упомянуть об обстоятельствах. Веселье мистера Франклина угасло, пока я рассказывал. Он сидел, нахмурив брови и теребя бороду. Когда я закончил, он повторил за мной два вопроса, которые главный жонглер задал мальчику, — по-видимому, чтобы
хорошенько запомни их.

«По этой ли дороге, а не по какой-то другой, сегодня поедет английский джентльмен?» «Есть ли у английского джентльмена это с собой?» Я подозреваю, — говорит мистер Франклин, доставая из кармана маленький запечатанный бумажный свёрток, — что «это» означает _вот это_. А «это»,
 Беттеридж, означает знаменитый бриллиант моего дяди Хернкасла».

— «Боже правый, сэр!» — воскликнул я, — «как вы оказались распорядителем бриллианта злого полковника?»

 — «Злой полковник завещал свой бриллиант в качестве подарка на день рождения моей кузине Рейчел, — говорит мистер Франклин. — А мой отец, как злой
Полковник поручил мне доставить его сюда».

Если бы море, плавно набегавшее на Дрожащий песок, превратилось в сушу у меня на глазах, я сомневаюсь, что был бы более удивлён, чем в тот момент, когда мистер Франклин произнёс эти слова.

«Полковник оставил бриллиант мисс Рейчел!» — воскликнул я. — «А ваш отец, сэр, был душеприказчиком полковника!» Да я бы поспорил на что угодно, мистер Франклин, что ваш отец и пальцем бы не тронул полковника!

 — Грубо выражаетесь, Беттеридж! Что вы имеете против полковника? Он
Он принадлежал вашему времени, а не моему. Расскажите мне, что вы знаете о нём,
и я расскажу вам, как мой отец стал его душеприказчиком, и не только. В Лондоне я кое-что узнал о своём дяде
Хернкасле и его бриллианте, и, на мой взгляд, это довольно некрасиво;
и я хочу, чтобы вы подтвердили это. Только что вы назвали его «злодеем-полковником».Покопайтесь в своей памяти, мой старый друг, и скажите мне, почему.

Я увидел, что он говорит серьёзно, и сказал ему:

Вот суть того, что я сказал, полностью записанная для вашего удобства.
Обратите на это внимание, иначе вы всё забудете, когда мы
погрузитесь глубже в историю. Отбросьте мысли о детях, об ужине, о новой шляпке или о чём-то ещё. Попробуйте забыть о политике, лошадях, ценах в Сити и недовольстве в клубе. Надеюсь, вы не воспримете эту свободу с моей стороны как что-то плохое; это просто способ, которым я обращаюсь к доброму читателю. Господи! Разве я не видел тебя с величайшими авторами в руках и разве я не знаю, как легко ты отвлекаешься, когда этого требует книга, а не человек?

Я говорил немного раньше об отце моей госпожи, старом лорде с
вспыльчивый и длинный язык. Всего у него было пятеро детей. Двое сыновей
для начала; затем, по прошествии долгого времени, его жена снова начала размножаться
и три молодые леди быстро появились одна за другой, как
быстро, насколько позволяла природа вещей; моя госпожа, как уже упоминалось ранее
, была самой молодой и лучшей из трех. Из двух сыновей
старший, Артур, унаследовал титул и поместья. Второй, достопочтенный Джон, получил в наследство от родственника приличное состояние и пошёл
в армию.

Говорят, что плоха та птица, которая гадит в собственном гнезде. Я смотрю на
Благородный род Хернкастлов — моё гнездо, и я буду признателен, если мне не придётся вдаваться в подробности о достопочтенном Джоне. Он был, я искренне в этом убеждён, одним из величайших негодяев, когда-либо живших на свете. Едва ли я могу сказать о нём что-то большее или меньшее. Он пошёл в армию, начав службу в гвардии. Ему пришлось уйти из гвардии, когда ему не было и двадцати двух, — неважно почему. В армии очень строгие порядки, и они были слишком строгими для достопочтенного Джона. Он отправился в Индию, чтобы проверить, такие же ли там порядки.
Там он был строг и старался немного повоевать. В том, что касалось
храбрости (надо отдать ему должное), он был смесью бульдога и
петуха с примесью дикаря. Он участвовал в захвате
Серингапатама. Вскоре после этого он перешёл в другой полк, а
со временем — в третий. В третьем он получил свой последний чин
подполковника и, получив его, получил также солнечный удар и
вернулся домой в Англию.

Он вернулся с характером, из-за которого все его родные
отвернулись от него, а моя леди (тогда только что вышедшая замуж) взяла на себя инициативу
и заявила:
(с одобрения сэра Джона, конечно), что ее брат никогда не должен
входить ни в один ее дом. В адрес полковника было не одно оскорбление
из-за которого люди стеснялись его; но все, что мне нужно, - это пятно от Бриллианта.
упомяни здесь.

Было сказано, он получил во владение его индийские драгоценности, с помощью которых,
смелый, как он был, он не осмеливается признать. Он никогда не пытался продать
это — не нуждаясь в деньгах, и не (снова отдать ему должное)
превращая деньги в предмет. Он никогда их не отдавал; он даже ни разу не показал их
никому из живых существ. Некоторые говорили, что он боялся, что они втянут его в какую-нибудь
трудности с военными властями; другие (совершенно не осведомлённые о подлинной сущности этого человека) говорили, что он боялся, что, если он покажет его, это будет стоить ему жизни.

 Возможно, в этом последнем утверждении была доля правды.  Было бы неправдой сказать, что он боялся, но факт в том, что его жизни дважды угрожали в Индии, и было твёрдо решено, что в этом виноват Лунный камень. Когда он вернулся в Англию и обнаружил, что все его избегают, считалось, что в этом снова замешан лунный камень. Тайна жизни полковника оставалась нераскрытой.
Полковник, можно сказать, стал изгоем среди своего народа.
Мужчины не пускали его в свои клубы; женщины — и не одна, — на которых он хотел жениться, отказывали ему; друзья и родственники стали слишком близорукими, чтобы узнавать его на улице.

Некоторые мужчины в такой ситуации попытались бы наладить отношения с миром. Но сдаться, даже если он был неправ и всё общество было против него, — это было не в характере достопочтенного Джона. Он хранил бриллиант, несмотря на угрозы убийства, в Индии. Он хранил бриллиант, несмотря на общественное мнение, в Англии. Вот вам и
портрет человека, стоящего перед вами, как на картине: характер,
способный на всё, и лицо, хоть и красивое, но словно одержимое дьяволом.

Время от времени мы слышали о нём разные слухи.  Иногда говорили, что он бросил курить опиум и коллекционирует старые книги;
иногда сообщалось, что он пробует что-то странное в химии;
иногда его видели гуляющим и развлекающимся среди самых низших слоёв лондонского общества. Как бы то ни было, одинокая, порочная,
подпольная жизнь — вот чем жил полковник. Однажды, и только однажды,
после его возвращения в Англию я сам видел его лицом к лицу.

 Примерно за два года до того времени, о котором я сейчас пишу, и примерно за полтора года до его смерти полковник неожиданно приехал в дом моей госпожи в Лондоне. Это был вечер в честь дня рождения мисс Рэйчел, двадцать первого июня, и в честь этого, как обычно, устроили вечеринку. Я получил сообщение от лакея, что со мной хочет встретиться один джентльмен. Поднявшись в холл, я увидел там полковника, исхудавшего, измождённого, старого, потрёпанного, такого же дикого и порочного, как и всегда.

«Поднимись к моей сестре, — говорит он, — и скажи, что я заходил пожелать моей племяннице счастливого возвращения домой».

 Он уже не раз пытался в письмах помириться с моей госпожой, но я твёрдо убеждён, что он делал это только для того, чтобы досадить ей. Но это был первый раз, когда он действительно пришёл в дом. Я уже был готов сказать, что у моей госпожи в тот вечер был приём. Но его дьявольский взгляд напугал меня. Я
поднялся наверх с его посланием и оставил его, по его же просьбе, ждать в
холле. Слуги стояли, глядя на него, на расстоянии, как будто он
она была ходячим орудием разрушения, заряженным порохом и пулями, и
могла взорваться среди них в любой момент.

У моей леди была капелька — не больше — фамильного темперамента. «Передайте полковнику
Хернкастлу, — сказала она, когда я передал ей послание брата, — что
Мисс Verinder занимается, и что _Я_ снижаться, чтобы увидеть его”.Я пытался
просить civiller ответа, чем тот, зная полковника
Конституционный превосходство на ограничения, которые регулируют Господа в
общие. Совершенно бесполезно! Семейный гнев выплеснулся на меня напрямую.
“Когда мне нужен ваш совет, ” говорит миледи, - вы знаете, что я всегда спрашиваю
за это. Я не прошу об этом сейчас ”. Я спустился вниз с посланием,
в котором я взял на себя смелость представить новое и исправленное издание моего
собственным измышлением, следующего содержания: “Миледи и мисс Рэчел сожалеют, что они
помолвлены, полковник; и просят извинить их за оказанную честь видеть
вас”.

Я ожидал, что он вспылит, даже несмотря на такую вежливую манеру выражаться. К моему удивлению, он не сделал ничего подобного; он встревожил меня тем, что взял вещь с неестественной невозмутимостью. Его сверкающие серые глаза на мгновение остановились на мне, и он рассмеялся, но не от души,
как другие люди, но _в_ себе, мягко, посмеиваясь, ужасно
озорно. “Спасибо тебе, Беттередж”, - сказал он. “Я запомню день рождения моей
племянницы”. С этими словами он развернулся на каблуках и вышел из
дома.

Наступил следующий день рождения, и мы услышали, что он заболел и лежит в постели. Через шесть
месяцев после этого — то есть за шесть месяцев до того времени, о котором я сейчас
пишу, — моей леди пришло письмо от весьма уважаемого священника. В нём сообщалось о двух замечательных семейных новостях. Во-первых, что полковник простил свою сестру на смертном одре.
Во-вторых, что он простил всех остальных и довёл дело до конца. Я сам (несмотря на епископов и духовенство) испытываю искреннее уважение к церкви, но в то же время я твёрдо убеждён, что дьявол продолжал безраздельно владеть достопочтенным Джоном и что последним отвратительным поступком в жизни этого отвратительного человека было (не считая вашего присутствия) то, что он взял с собой священника!

Это было всё, что я хотел сказать мистеру Франклину. Я заметил,
что чем дольше я говорил, тем внимательнее он слушал. А ещё, что
История о том, как полковника выпроводили за дверь из дома его сестры по
случаю дня рождения его племянницы, похоже, поразила мистера Франклина, как
выстрел, попавший в цель. Хотя он этого не признал, я увидел, что
я явно смутил его, судя по выражению его лица.

«Вы сказали своё слово, Беттеридж, — заметил он. — Теперь моя очередь.
Однако прежде чем я расскажу вам, какие открытия я сделал в Лондоне и
как я оказался замешанным в этом деле с бриллиантом, я хочу узнать
одну вещь. Вы выглядите, мой старый друг, так, будто не совсем понимаете
цель, ради которой мы собрались здесь. Выходит, вы мне не доверяете?

— Нет, сэр, — сказал я. — В данном случае, по крайней мере, я говорю правду.

— В таком случае, — сказал мистер Франклин, — позвольте мне изложить вам свою точку зрения, прежде чем мы пойдём дальше. Я вижу три очень серьёзных вопроса, связанных с подарком полковника на день рождения моей кузине Рейчел. Внимательно следите за мной, Беттерэдж, и считайте меня по пальцам, если вам так будет проще, — говорит мистер Франклин с некоторым удовольствием, демонстрируя свою рассудительность, что напомнило мне о старых добрых временах
когда он был мальчишкой. «Вопрос первый: был ли бриллиант полковника
предметом заговора в Индии? Вопрос второй: последовал ли заговор за бриллиантом
полковника в Англию? Вопрос третий: знал ли полковник, что за бриллиантом
последовал заговор, и намеренно ли он оставил своей сестре наследство в виде
проблем и опасностей через невинного ребёнка своей сестры? Вот к чему я клоню, Беттерэдж. Не позволяй мне тебя пугать.

Это было хорошо сказано, но он _действительно_ напугал меня.

Если он был прав, то в наш тихий английский дом внезапно вторгся
Дьявольский индийский бриллиант, за которым последовал заговор живых
злодеев, натравленных на нас из-за мести мертвеца. Такова была наша
ситуация, как она открылась мне в последних словах мистера Франклина! Кто
когда-либо слышал что-то подобное — в девятнадцатом веке, в эпоху
прогресса, в стране, которая наслаждается благами британской
конституции? Никто никогда не слышал ничего подобного, и,
следовательно, никто не может в это поверить. Однако, несмотря на это, я продолжу свой рассказ.

 Когда вы внезапно слышите сигнал тревоги, как это случилось со мной, в девяти случаях из десяти
В девяти случаях из десяти вы чувствуете это в своём желудке. Когда вы чувствуете это в своём желудке, ваше внимание рассеивается, и вы начинаете ёрзать. Я молча ёрзал на своём месте на песке. Мистер Франклин заметил меня, борясь с расстроенным желудком или разумом — как вам угодно, они означают одно и то же, — и, опомнившись, когда он уже начал рассказывать свою часть истории, резко спросил меня: «Чего ты хочешь?»

 Чего я хотел? Я не сказал _ему_, но скажу _вам_ по секрету. Я хотел затянуться своей трубкой и почитать _Робинзона
Крузо_.


Глава VI

Оставив свои личные чувства при себе, я почтительно попросил мистера
Франклина продолжить. Мистер Франклин ответил: «Не ерзайте, Беттередж», — и продолжил.

Первые слова нашего молодого джентльмена сообщили мне, что его открытия,
касающиеся злодея-полковника и бриллианта, начались с визита, который он нанёс (до того, как пришёл к нам) семейному адвокату в
Хэмпстеде. Случайное слово, оброненное мистером Франклином, когда они были наедине, однажды после ужина,
показало, что отец поручил ему отнести мисс Рейчел подарок на день рождения.
Это привело к другому разговору, и в конце концов адвокат упомянул о том, чем на самом деле было это
презентное кольцо и как развивались дружеские отношения между покойным полковником и
мистером Блейком-старшим. Факты здесь настолько необычны, что я сомневаюсь,
смогу ли я передать их своими словами. Я предпочитаю попытаться
передать открытия мистера Франклина как можно точнее его собственными
словами.

— Вы помните то время, Беттеридж, — сказал он, — когда мой отец пытался доказать своё право на это злополучное герцогство? Что ж! В то же время мой дядя Хернкасл вернулся из Индии. Мой отец
Он узнал, что у его зятя есть какие-то бумаги, которые могли бы помочь ему в суде. Он зашёл к полковнику под предлогом того, что хочет поприветствовать его возвращение в Англию. Полковник не поддался на уловку. «Вам что-то нужно, — сказал он, — иначе вы бы никогда не поставили под угрозу свою репутацию, придя ко мне».
Мой отец понял, что у него есть только один шанс — раскрыть карты; он
сразу же признался, что хочет получить бумаги. Полковник попросил
дать ему день на обдумывание ответа. Его ответ был в высшей степени
Необыкновенное письмо, которое показал мне мой друг-адвокат. Полковник
начал с того, что ему кое-что нужно от моего отца, и что он
просит меня предложить ему обмен дружескими услугами.
Военная удача (так он выразился) привела к тому, что он
стал обладателем одного из крупнейших бриллиантов в мире, и у него
были основания полагать, что ни он, ни его драгоценность не будут в
безопасности ни в одном доме, ни в одном уголке земного шара, где
они будут находиться вместе.
В этих тревожных обстоятельствах он решил поставить свою
Бриллиант находился на хранении у другого человека. Этот человек не должен был
подвергаться какому-либо риску. Он мог поместить драгоценный камень в любое место,
особенно охраняемое и выделенное — например, в банковскую ячейку или сейф ювелира — для хранения ценных вещей. Его основная
личная ответственность в этом вопросе была пассивной. Он должен был либо сам, либо через доверенное лицо получать по заранее оговоренному адресу в определённые дни каждого года записку от полковника, в которой просто говорилось, что он жив на эту дату. В случае
Если бы дата прошла, а записка не была бы получена, молчание полковника
можно было бы расценить как верный признак того, что полковник
погиб в результате убийства. В этом случае и ни в каком другом
некие запечатанные инструкции, касающиеся распоряжения бриллиантом
и хранящиеся вместе с ним, должны были быть вскрыты и безоговорочно
выполнены. Если бы мой отец решил принять это странное
обвинение, бумаги полковника были бы в его распоряжении.
 Это было письмо».

— «Что делал ваш отец, сэр?» — спросил я.

«Делал?» — переспросил мистер Франклин. — Я расскажу вам, что он делал. Он принёс
Неоценимая способность, называемая здравым смыслом, помогла ему разобраться в письме полковника. Всё это, заявил он, было просто абсурдно. Где-то во время своих скитаний по Индии полковник подобрал какой-то жалкий кристалл, который принял за бриллиант. Что касается опасности быть убитым и мер предосторожности, принятых для сохранения его жизни и кристалла, то на дворе был девятнадцатый век, и любому здравомыслящему человеку оставалось только обратиться в полицию. Полковник уже много лет был известным любителем опиума, и если бы единственным способом
В обмен на ценные бумаги, которыми он владел, мой отец согласился взять на себя нелепую ответственность, возложенную на него, — тем более охотно, что это не доставляло ему никаких хлопот. Бриллиант и запечатанные инструкции были помещены в банковскую ячейку, а письма полковника, в которых он периодически сообщал, что жив, были получены и вскрыты нашим семейным адвокатом, мистером Бруффом, как представителем моего отца. Ни один здравомыслящий человек,
оказавшись в подобной ситуации, не смог бы взглянуть на это иначе.
Ничто в этом мире, Беттередж, не является вероятным, если только это не согласуется с нашим
собственным ничтожным опытом; и мы верим в романтику, только когда видим её в газете».

 Из этого я понял, что мистер Франклин считает мнение своего отца о полковнике поспешным и ошибочным.

 «Каково ваше личное мнение по этому вопросу, сэр?» — спросил я.

 «Давайте сначала закончим историю о полковнике», — сказал мистер Франклин.
«В английском мышлении, Беттередж, есть любопытная потребность в системе;
и ваш вопрос, мой старый друг, является тому примером. Когда мы не
Мы, занятые производством машин, являемся (в умственном плане) самыми неряшливыми людьми во вселенной».

«Вот вам и иностранное образование, — подумал я про себя. — Полагаю, он научился так насмехаться над нами во Франции».

Мистер Франклин подхватил оборванную нить и продолжил.

«Мой отец, — сказал он, — получил нужные ему бумаги и с тех пор больше никогда не видел своего шурина». Год за годом, в заранее оговоренные дни, от полковника приходило заранее оговоренное письмо, которое мистер Бруфф открывал. Я видел эти письма, они лежали в стопке.
написано в той же краткой, деловой манере: «Сэр, — это для подтверждения того, что я всё ещё жив. Пусть будет так. Джон
Хернкасл». Это было всё, что он когда-либо писал, и это регулярно приходило каждый день; до тех пор, пока примерно шесть или восемь месяцев назад форма письма не изменилась в первый раз. Теперь оно гласило: «Сэр, — мне сказали, что я умираю.
«Приди ко мне и помоги мне составить завещание». Мистер Бруфф пошёл и нашёл его на маленькой загородной вилле, окружённой собственным садом, где он жил один с тех пор, как покинул Индию. У него были собаки,
кошки и птицы, чтобы составить ему компанию, но ни одного человека рядом с ним,
кроме того, кто ежедневно приходил прибираться в доме, и врача у постели. Завещание было очень простым. Полковник
растратил большую часть своего состояния на химические исследования. Его завещание начиналось и заканчивалось тремя пунктами, которые он продиктовал, лёжа в постели, в полном сознании. Первый пункт предусматривал сохранность и содержание его животных.
Второй основал профессорскую кафедру экспериментальной химии в
Северный университет. Третий завещал Лунный камень в качестве подарка на день рождения своей племяннице при условии, что мой отец выступит в качестве душеприказчика. Сначала мой отец отказался. Однако, поразмыслив, он уступил, отчасти потому, что его заверили, что душеприказчество не доставит ему хлопот; отчасти потому, что мистер Бруфф в интересах Рэйчел предположил, что бриллиант, в конце концов, может чего-то стоить».

— Сэр, — спросил я, — полковник объяснил, почему он оставил бриллиант мисс Рейчел?


— Он не только объяснил, но и указал причину в своём завещании, —
- сказал мистер Фрэнклин. “ У меня есть выдержка, которую вы сейчас увидите
. Не будьте неряхой, Беттередж! Давайте по порядку.
Вы слышали про полковника будет; теперь вас должны слышать то, что
случилось после смерти полковника. Он был формально необходимо иметь
Алмаз ценят, прежде чем завещание может быть доказано. Все ювелиры, к которым он обратился, сразу же подтвердили, что у полковника был один из самых больших бриллиантов в мире. Вопрос о его точной оценке вызвал серьёзные затруднения. Из-за своего размера он
явление на рынке алмазов; цвет поставил его в категорию по
себе; и, чтобы добавить эти элементы неопределенности, было
дефект, в виде рванины, в самом сердце камня. Еще
с этим последним серьезным отступить, однако, самой низкой из различных
учитывая оценки было двадцать тысяч фунтов. Зачать моего отца
удивление! Он был на волосок от того, чтобы отказаться от роли душеприказчика и позволить этой великолепной драгоценности исчезнуть из
семейного архива. Интерес, который он проявил к этому делу, побудил его открыть
запечатанные инструкции, которые были переданы «Даймонду». Мистер
Брюфф показал мне этот документ вместе с другими бумагами, и он
наводит (на мой взгляд) на мысль о характере заговора, который
угрожал жизни полковника».

«Значит, вы верите, сэр, — сказал я, — что заговор существовал?»

«Не обладая здравым смыслом моего отца, — ответил мистер
Франклин: «Я считаю, что жизни полковника угрожала опасность, как и сказал полковник. Запечатанные инструкции, как я думаю, объясняют, почему он умер, в конце концов, спокойно в своей постели. В случае его смерти
под давлением обстоятельств (то есть в отсутствие от него обычного письма в назначенный срок) моему отцу было велено тайно отправить Лунный камень в Амстердам. Он должен был быть передан в этом городе известному огранщику алмазов, который должен был разрезать его на четыре-шесть отдельных камней. Затем эти камни должны были быть проданы по той цене, которую они бы принесли, а вырученные средства должны были быть направлены на создание кафедры экспериментальной химии, которую полковник впоследствии учредил своим завещанием. А теперь, Беттередж, напряги свой острый ум
ваши, и обратите внимание на вывод, к которому приводят инструкции полковника!»

Я тут же напряг свой ум. Они были из тех неряшливых англичан,
и, следовательно, всё перепутали, пока мистер Франклин не взял их в руки и не указал, на что они должны обратить внимание.

«Обратите внимание, — говорит мистер Франклин, — что целостность бриллианта как
целого камня здесь искусно поставлена в зависимость от сохранения жизни полковника. Ему недостаточно сказать врагам, которых он
боится: «Убейте меня — и вы не приблизитесь к Алмазу
чем ты сейчас; он там, куда ты не можешь добраться, — в охраняемом хранилище банка». Вместо этого он говорит: «Убей меня — и бриллиант перестанет быть бриллиантом; его индивидуальность будет уничтожена». Что это значит?

 И тут я (как мне показалось) увидел проблеск чудесного иностранного сияния.

 «Я знаю, — сказал я. — Это значит снизить ценность камня и таким образом обмануть мошенников!»

«Ничего подобного, — говорит мистер Франклин. — Я навёл справки.
 Разрезанный бриллиант с изъяном на самом деле стоил бы дороже, чем бриллиант в его нынешнем виде.
По той простой причине, что от четырёх до шести идеальных
Из него можно было бы вырезать бриллианты, которые в совокупности стоили бы больше, чем большой, но несовершенный цельный камень. Если в основе заговора лежало ограбление с целью наживы, то инструкции полковника однозначно делали бриллиант более ценным для кражи. За него можно было бы выручить больше денег, и продать его на алмазном рынке было бы гораздо проще, если бы он прошёл через руки амстердамских ювелиров.

 — Да благословит нас Господь, сэр! — воскликнул я. — В чём же тогда заключался заговор?

 — Заговор, организованный индейцами, которым изначально принадлежал драгоценный камень, —
— говорит мистер Франклин, — «заговор, в основе которого лежит какое-то древнее индуистское суеверие. Это моё мнение, подтверждённое семейной бумагой, которая у меня с собой в данный момент».

 Теперь я понял, почему появление трёх индийских жонглёров в нашем доме показалось мистеру Франклину заслуживающим внимания обстоятельством.

 «Я не хочу навязывать вам своё мнение, — продолжил мистер Франклин. «Идея о том, что некоторые избранные служители древнего индуистского суеверия посвящают себя, несмотря на все трудности и опасности, поискам возможности вернуть свой священный камень, кажется мне
Это вполне согласуется со всем, что мы знаем о терпении восточных народов и влиянии восточных религий. Но, с другой стороны, я человек с богатым воображением, и мясник, пекарь и сборщик налогов — не единственные заслуживающие доверия реалии, которые, на мой взгляд, существуют. Пусть моё предположение о том, что я узнал правду в этом вопросе, окажется верным, и давайте перейдём к единственному практическому вопросу, который нас интересует. Продолжается ли заговор против Лунного камня после смерти полковника? И
знал ли об этом полковник, когда оставил подарок на день рождения своей племяннице?

Теперь, в конце всего этого, я начала понимать миледи и мисс Рейчел. Ни одно
слово, которое он сказал, не ускользнуло от меня.

“Я не очень охотно, когда я узнал историю лунного камня,”
мистер Франклин сказал: “чтобы быть средством приведения его здесь. Но мистер Брефф
напомнил мне, что кто-то должен передать наследство моего кузена в руки моего кузена
и что я могу сделать это с таким же успехом, как и любой другой. Выйдя из банка с бриллиантом, я заметил, что по улицам за мной
следует какой-то потрёпанный смуглый мужчина. Я зашёл в дом отца, чтобы забрать
свой багаж, и нашёл там письмо, которое неожиданно задержало меня.
Лондон. Я вернулся в банк с бриллиантом и подумал, что снова увидел того
потрепанного мужчину. Вынося бриллиант из банка этим утром, я увидел
этого мужчину в третий раз, ускользнул от него и отправился (прежде чем он
выследил меня) утренним поездом вместо дневного. И вот я здесь, с
бриллиантом в целости и сохранности, — и что же я узнаю первым делом? Я
обнаруживаю, что три прогуливающиеся
В доме были индейцы, и то, что я приехал из Лондона, и
то, что я должен был привезти с собой, — это два особых предмета
исследования для них, когда они считают, что они одни. Я
не трачу время и слова на то, чтобы они наливали чернила в руку мальчика
и говорили ему, чтобы он посмотрел на нее в поисках человека на расстоянии и
чего-нибудь в кармане этого человека. То, что я часто видел в действии
на Востоке), на мой взгляд, так же, как и на ваш, является "фокусом-покусом". В
данный вопрос для нас, чтобы решить, то ли я неправильно крепления
смысл случайно? или у нас действительно есть доказательства того, что
индейцы вышли на след Лунного камня в тот момент, когда его
изъяли из банковской ячейки?»

Ни ему, ни мне, похоже, не хотелось заниматься этой частью расследования.
Мы посмотрели друг на друга, а потом на прилив, который плавно поднимался всё выше и выше по Дрожащему песку.

— О чём вы думаете? — внезапно спросил мистер Франклин.

— Я думал, сэр, — ответил я, — что мне хотелось бы направить «Бриллиант» в зыбучие пески и решить вопрос таким образом.

— «Если у вас в кармане есть сумма, равная стоимости камня, — ответил мистер
Франклин, — скажите об этом, Беттерэдж, и дело с концом!»

Любопытно отметить, что когда вы взволнованы, то не замечаете, как сильно вы торопитесь.
от облегчения, что всё обошлось небольшой шуткой. В то время мы нашли повод для веселья в том, чтобы избавиться от законной собственности мисс Рейчел и навлечь на мистера Блейка, как душеприказчика, ужасные неприятности.

 Хотя теперь я не могу понять, в чём заключалось веселье. Мистер Франклин первым вернул разговор к его изначальной цели. Он достал из кармана конверт, открыл его и протянул мне лежавшую внутри бумагу.

«Беттердж», — сказал он, — «мы должны рассмотреть вопрос о том, почему полковник оставил это наследство своей племяннице, ради моей тёти. Имейте в виду
вспомните, как леди Вериндер относилась к своему брату с того момента, как он
вернулся в Англию, до того момента, когда он сказал вам, что должен помнить
о дне рождения своей племянницы. И прочтите это».

 Он дал мне выписку из завещания полковника. Я держу её при себе,
пока пишу эти слова, и привожу её ниже для вашего сведения:

«В-третьих, и наконец, я дарю и завещаю своей племяннице, Рейчел Вериндер,
дочери и единственному ребёнку моей сестры, Джулии Вериндер, вдовы, — если её
мать, вышеупомянутая Джулия Вериндер, будет жива в день рождения вышеупомянутой Рейчел
Вериндер после моей смерти, — жёлтый бриллиант, принадлежащий
принадлежащий мне и известный на Востоке под названием «Лунный камень»: при условии, что её мать, вышеупомянутая Джулия Вериндер, будет жива на тот момент. И я настоящим документом прошу моего душеприказчика передать мой бриллиант либо его собственными руками, либо руками какого-либо надёжного представителя, которого он назначит, в личное владение моей вышеупомянутой племянницы Рэйчел в день её следующего рождения после моей смерти и, по возможности, в присутствии моей сестры, вышеупомянутой Джулии Вериндер. И я желаю, чтобы моя вышеупомянутая сестра
была проинформирована с помощью подлинной копии этого третьего и последнего
пункт моего завещания, согласно которому я передаю бриллиант её дочери Рейчел в знак моего искреннего прощения за то, что её поведение по отношению ко мне нанесло ущерб моей репутации при жизни; и особенно в знак того, что я прощаю, как подобает умирающему, оскорбление, нанесённое мне как офицеру и джентльмену, когда её слуга по её приказу закрыл передо мной дверь её дома в день рождения её дочери».

Далее следовали другие слова, из которых следовало, что если моя леди была мертва или если мисс
Рэйчел была мертва на момент смерти завещателя, то бриллиант
отправлялся в Голландию в соответствии с запечатанными инструкциями,
которые изначально прилагались к нему. В этом случае выручка от продажи должна была быть добавлена к деньгам, уже оставленным по завещанию на должность профессора химии в университете на севере.

  Я вернул бумагу мистеру Франклину, не зная, что ему сказать. До этого момента я считал (как вы знаете), что полковник умер так же подло, как и жил. Я не говорю, что копия его завещания
на самом деле изменила моё мнение: я лишь говорю, что это
потрясло меня.

— Что ж, — говорит мистер Франклин, — теперь, когда вы прочли
показания самого полковника, что вы скажете? Принеся Лунный камень в дом моей
тёти, служу ли я его мести вслепую или оправдываю его как
раскаявшегося и христианского человека?

 — Трудно сказать, сэр, — ответил я, — что он умер с ужасной
местью в сердце и ужасной ложью на устах. Только Бог знает правду. Не спрашивайте меня.

 Мистер Франклин сидел, вертя в руках отрывок из завещания, как будто
ожидал, что сможет выжать из него правду.
манеры. В то же время он весьма заметно изменился. Из бойкого
и сообразительного теперь он, самым необъяснимым образом, превратился в медлительного, серьезного и
задумчивого молодого человека.

“У этого вопроса две стороны”, - сказал он. “Объективная сторона и
Субъективная сторона. Какую нам выбрать?”

Он получил немецкое образование, а также французское. Один из них (как я предполагал) до этого времени безраздельно владел им.
И теперь (насколько я мог судить) другой занимал его место.
Одно из моих жизненных правил — никогда не замечать того, чего я не понимаю.
Я выбрал средний путь между объективной и субъективной сторонами. Проще говоря, я пристально смотрел и ничего не говорил.

«Давайте извлечём из этого внутренний смысл, — говорит мистер Франклин. — Почему мой дядя оставил бриллиант Рейчел? Почему он не оставил его моей
тётушке?»

«Это нетрудно предположить, сэр, по крайней мере, — сказал я. — Полковник
Хернкасл достаточно хорошо знал мою леди, чтобы понимать, что она отказалась бы
принять любое наследство, которое пришло бы к ней от _него_».

«Откуда он знал, что Рейчел тоже не откажется его принять?»

«Есть ли на свете молодая леди, сэр, которая смогла бы устоять перед
искушение принять такой подарок на день рождения, как Лунный камень?»

«Это субъективная точка зрения, — говорит мистер Франклин. — Вам, Беттерэдж, можно только позавидовать, что вы способны принять субъективную точку зрения. Но есть ещё одна загадка, связанная с наследием полковника, которая пока не разгадана. Как нам объяснить, что он подарил Рейчел подарок на день рождения только при условии, что её мать жива?»

— «Я не хочу клеветать на покойника, сэр, — ответил я. — Но если он намеренно оставил своей сестре в наследство неприятности и опасность в лице её ребёнка, то это наследство должно быть условным.
«Сестра жива и чувствует досаду».

«О! Это ваша интерпретация его мотива, не так ли? Снова субъективная
интерпретация! Вы когда-нибудь бывали в Германии, Беттередж?»

«Нет, сэр. А какова ваша интерпретация, если не возражаете?»

«Я понимаю, — говорит мистер Франклин, — что целью полковника, вполне возможно, было не помочь своей племяннице, которую он даже никогда не видел, а доказать своей сестре, что он умер, прощая её, и очень изящно доказать это с помощью подарка, сделанного её ребёнку. Это совершенно другое объяснение, нежели ваше, Беттеридж, и оно
субъективно-объективная точка зрения. Насколько я могу судить, одна интерпретация так же вероятна, как и другая».

 Сведя всё к этому приятному и успокаивающему вопросу, мистер
 Франклин, казалось, решил, что выполнил всё, что от него требовалось. Он лёг на спину на песок и спросил, что делать дальше.

Он был таким умным и здравомыслящим (до того, как начал говорить на
иностранном языке) и до сих пор полностью руководил
бизнесом, что я был совершенно не готов к такому
внезапная перемена, которую он сейчас демонстрировал, беспомощно опираясь на _меня_.
 Лишь позже я узнал — с помощью мисс Рейчел, которая первой сделала это открытие, — что эти загадочные перемены и трансформации в мистере Франклине были вызваны влиянием его заграничного образования. В том возрасте, когда мы все склонны перенимать
окраску, отражающую окраску других людей, его отправили за границу, и он переезжал из одной страны в другую, прежде чем кто-либо успел окраситься сильнее, чем
другая прочно обосновалась в нём. В результате он вернулся с таким количеством разных сторон своего характера, более или менее противоречащих друг другу, что, казалось, он провёл свою жизнь в состоянии постоянного противоречия самому себе. Он мог быть занятым человеком и ленивым человеком; рассеянным и собранным; образцом решительности и беспомощности одновременно. В нём была
его французская сторона, и его немецкая сторона, и его итальянская сторона — изначальная
английская основа, которая время от времени проявлялась, как и в
Он сказал: «Вот он я, сильно изменившийся, как вы видите, но что-то от меня в нём всё же осталось». Мисс Рейчел обычно замечала, что в тех случаях, когда он неожиданно сдавался и по-доброму, с присущим ему добродушием, просил вас взять на себя его обязанности, в нём проявлялась его итальянская сторона. Думаю, вы не окажете ему несправедливость, если решите, что сейчас в нём проявилась его итальянская сторона.

— «Разве не ваше дело, сэр, — спросил я, — знать, что делать дальше?
 Разве это не может быть моим делом?»

 Мистер Франклин, похоже, не уловил смысл моего вопроса — не будучи
в то время он не мог видеть ничего, кроме неба над головой.

«Я не хочу без причины тревожить свою тётю, — сказал он. — И я не хочу оставлять её без необходимого предупреждения. Если бы вы были на моём месте, Беттередж, скажите мне одним словом, что бы вы сделали?»

Одним словом я ответил ему: «Подождал бы».

«От всего сердца», — говорит мистер Франклин. — «Как долго?»

Я продолжил объяснять.

«Насколько я понимаю, сэр, — сказал я, — кто-то должен передать этот проклятый бриллиант в руки мисс Рейчел в день её рождения — и вы можете
что ж, сделаем это по-другому. Очень хорошо. Сегодня двадцать пятое мая, а
день рождения — двадцать первое июня. У нас впереди почти четыре
недели. Давайте подождём и посмотрим, что произойдёт за это время; и
давайте предупредим миледи или не будем, в зависимости от обстоятельств».

«Отлично, Беттередж, насколько это возможно!» — говорит мистер Франклин. — Но
что же делать с бриллиантом между этим и днём рождения?

— То же, что и ваш отец, сэр! — ответил я. — Ваш
отец положил его в сейф в лондонском банке. Вы положили
безопасное хранение в банке во Фризингхолле”. (Фризингхолл был нашим ближайшим городом.
и Банк Англии был не безопаснее, чем тамошний банк.) “Если Я
были вы, сэр, - прибавила я, - я хотел ехать сразу с ним
Фризинголле, прежде чем дамы вернутся”.

Перспектива делать что-то—и, более того, сделать это
то на коне—привел Мистера Франклина, как гром с
телевизор с его спины. Он вскочил на ноги и без церемоний потянул меня за собой.
— Бетередж, ты стоишь целого состояния, — сказал он.
— Пойдём, оседлай лучшего коня в конюшне.

Вот (да благословит его Господь!) и проявилась его истинная английская натура, наконец-то показавшись сквозь весь этот иностранный лоск! Вот он, мастер Франклин, которого я помнил, снова в своей старой доброй манере оживился при мысли о прогулке и напомнил мне о старых добрых временах! Седлать для него лошадь? Я бы оседлал для него дюжину лошадей, если бы он только мог на них всех ездить!

Мы в спешке вернулись в дом; мы в спешке оседлали самую быструю лошадь в
конюшне; и мистер Франклин в спешке умчался, чтобы
снова спрятать проклятый бриллиант в банковской ячейке. Когда я
Я услышал, как его лошадь цокает копытами по дороге, и, когда я обернулся во дворе и обнаружил, что снова остался один, мне захотелось спросить себя, не проснулся ли я от сна.


Глава VII

Пока я пребывал в таком растерянном состоянии, отчаянно нуждаясь в
небольшом уединении, чтобы прийти в себя, моя дочь Пенелопа встала у меня на
пути (точно так же, как её покойная мать вставала у меня на пути на лестнице)
и немедленно потребовала, чтобы я рассказал ей всё, что произошло на
встрече с мистером Франклином. В сложившихся обстоятельствах
Единственное, что можно было сделать, — это сразу же пресечь любопытство Пенелопы. Я ответил, что мы с мистером Франклином говорили о внешней политике, пока не устали, а потом оба заснули на солнце. Попробуйте ответить так же, когда ваша жена или дочь в следующий раз задаст вам неудобный вопрос в неудобное время, и положитесь на природную мягкость женщин, которые поцелуют вас и помирятся при первой же возможности.

День клонился к вечеру, и миледи и мисс Рейчел вернулись.

Излишне говорить, как они были поражены, когда услышали, что мистер
Франклин Блейк приехал и снова уехал верхом на лошади.
Излишне также говорить, что они задавали неудобные вопросы напрямую и
что «внешняя политика» и «засыпание на солнце»
не прошли бы с ними во второй раз. В конце своего рассказа я сказал, что прибытие мистера Франклина на раннем поезде было
полностью объяснимо одним из причуд мистера Франклина. Когда меня спросили,
не было ли его возвращение верхом на лошади ещё одной причудой,
Мистер Франклин, я сказал: «Да, это так», — и выскользнул из комнаты — я думаю, очень ловко — таким образом.

 Преодолев трудности с дамами, я обнаружил, что меня ждут новые трудности, когда я вернулся в свою комнату.  Вошла
 Пенелопа — с естественной женской нежностью — чтобы снова поцеловать меня и помириться, и — с естественным женским любопытством — чтобы задать ещё один вопрос.
На этот раз она хотела, чтобы я просто рассказал ей, что случилось с нашей
второй горничной, Розанной Спирмен.

 После того как мы с мистером Франклином покинули «Дрожащий песок», Розанна,
Она вернулась в дом в совершенно необъяснимом состоянии. Она была (если верить Пенелопе) во всех цветах радуги. Она была весела без причины и грустила без причины. На одном дыхании она задавала сотни вопросов о мистере
Франклине Блейке, а на другом — злилась на Пенелопу за то, что та посмела предположить, что этот странный джентльмен может представлять для неё интерес. Она удивилась, улыбнулась и записала имя мистера
Франклина в свой блокнот. Она снова удивилась,
Она плакала и смотрела на своё изуродованное плечо в зеркале. Знали ли они с мистером Франклином что-нибудь друг о друге до сегодняшнего дня? Совершенно
невозможно! Слышали ли они что-нибудь друг о друге? Опять же, невозможно! Я
могу сказать, что удивление мистера Франклина было искренним, когда он увидел, как девушка смотрит на него. Пенелопа может сказать, что любопытство девушки было искренним, когда она задавала вопросы о мистере
Франклине. Разговор между нами, состоявшийся таким образом, был довольно утомительным, пока моя дочь внезапно не прервала его, выпалив, как мне показалось, самое чудовищное предположение, которое я когда-либо слышал.
моя жизнь.

“ Отец! ” совершенно серьезно говорит Пенелопа. - Этому есть только одно объяснение
. Розанна влюбилась в мистера Фрэнклина Блейка с первого
взгляда!

Вы слышали о красивых молодых леди, влюбляющихся с первого взгляда
и считаете это достаточно естественным. Но служанка из исправительного учреждения, с некрасивым лицом и изуродованным плечом, влюбляется с первого взгляда в джентльмена, который приезжает с визитом в дом её хозяйки. Подумайте, какой абсурд, если бы такое случилось в любой книге в христианском мире! Я смеялся до слёз
по моим щекам. Пенелопа обиделась на моё веселье, как ни странно. «Я никогда не видела тебя таким жестоким, отец», — сказала она очень мягко
и вышла.

  Слова моей девочки обрушились на меня, как ушат холодной воды. Я был зол на себя за то, что почувствовал себя неловко в тот момент, когда она их произнесла, — но так оно и было. Давайте сменим тему, если вам угодно. Я сожалею, что заговорил об этом, но не без причины, как вы увидите, когда мы продолжим наше повествование.

Наступил вечер, и зазвонил колокольчик, приглашая к ужину, прежде чем мистер
Франклин вернулся из Фризингхолла. Я сам отнёс ему в комнату горячую воду, ожидая, что после такой необычайной задержки что-то случилось. К моему большому разочарованию (и, без сомнения, к вашему тоже) ничего не случилось. Он не встречался с индейцами ни по пути туда, ни по пути обратно. Он положил лунный камень в банк, назвав его просто ценной вещью, и получил квитанцию, которая лежала у него в кармане. Я спустился вниз, чувствуя, что
это довольно скучный финал после всего того волнения, которое мы
испытывали из-за «Бриллианта» в начале дня.

Как прошла встреча мистера Фрэнклина с его тетей и кузиной,
я не могу вам рассказать.

Я бы многое отдала, чтобы прислуживать за столом в тот день. Но, учитывая
мое положение в доме, прислуживать за обедом (за исключением высокопоставленных семейных праздников
) унижало мое достоинство в глазах других
слуг — вещь, к которой, по мнению миледи, я был достаточно склонен
уже, не ища поводов для этого. Новости, которые в тот вечер принесли мне из
высших сфер, были от Пенелопы и лакея.
Пенелопа упомянула, что никогда не видела мисс Рейчел такой разборчивой.
о том, как уложить ей волосы, и никогда не видел её такой сияющей и красивой, как в тот раз, когда она спустилась в гостиную, чтобы встретиться с мистером Франклином. Лакей доложил, что сохранять почтительное самообладание в присутствии вышестоящих и обслуживать мистера Франклина Блейка за обедом — две самые сложные задачи, с которыми он когда-либо сталкивался за время своей службы.
 Позже вечером мы слышали, как они пели и играли дуэтом.
Франклин играет на трубе, мисс Рэйчел играет на трубе ещё выше, а моя леди играет на
фортепиано, следуя за ними, как бы перепрыгивая через изгородь и канаву, и видя, как они благополучно проходят через это, самым чудесным и приятным образом, который можно было услышать через открытые окна на террасе ночью. Позже я зашёл к мистеру
Франклину в курительную комнату с содовой и бренди и обнаружил, что мисс Рейчел полностью вытеснила бриллиант из его головы. «Она самая очаровательная девушка, которую я видел с тех пор, как вернулся в Англию!» — вот и всё, что я смог из него вытянуть, когда попытался перевести разговор на более серьёзные темы.

Ближе к полуночи я обошёл дом, чтобы запереть его, в сопровождении своего
как обычно, второй по старшинству (Сэмюэл, лакей). Когда все двери были заперты, кроме боковой двери, ведущей на террасу, я отправил
Сэмюэла спать и вышел подышать свежим воздухом, прежде чем тоже отправиться
спать.

 Ночь была тихой и безветренной, а луна была в зените. Снаружи было так тихо, что время от времени я слышал, как
очень слабо и глухо плещется море, когда прилив накатывает на песчаную отмель у входа в нашу маленькую бухту. Со стороны террасы, где стоял дом, было темно, но широкий лунный свет
это было заметно на гравийной дорожке, которая проходила по соседству с террасой
. Посмотрев в ту сторону, после того как я посмотрел на небо, я увидел
тень человека в лунном свете, отброшенную вперед из-за
угла дома.

Будучи стар и хитер, я не стану звать; а также,
к сожалению, старые и тяжелые, мои ноги предали меня по гравию. До
Я мог бы внезапно выскользнуть из-за угла, как я и предлагал, но я услышал, как кто-то
пошёл быстрее, чем я, и, как я подумал, не один. К тому времени, как я добрался до угла,
Нарушители, кем бы они ни были, убежали в кустарник с другой стороны дорожки и скрылись из виду среди густых деревьев и кустов в той части сада. Из кустарника они могли легко перелезть через наш забор на дорогу. Если бы я был на сорок лет моложе, у меня был бы шанс поймать их до того, как они покинут нашу территорию. Но я вернулся, чтобы дать волю ногам помоложе моих. Не потревожив никого, Сэмюэл и
я взяли пару ружей и обошли весь дом и
кустарник. Убедившись, что нигде поблизости нет людей
на нашей территории мы повернули назад. Проходя по дорожке, где я видел
тень, я впервые заметил маленький яркий предмет,
лежащий на чистом гравии под светом луны. Взяв в руки
предмет, я обнаружил, что это была маленькая бутылочка с густым напитком
со сладким запахом, черным, как чернила.

Я ничего не сказал Сэмюэлю. Но, вспомнив, что Пенелопа рассказала мне
о жонглёрах и о том, как чернила вылились на ладонь мальчика, я сразу же заподозрил, что помешал
трое индейцев, прятавшихся в доме и по-варварски желавших узнать, где в ту ночь находился бриллиант.


Глава VIII

Здесь я на мгновение останавливаюсь.

Призывая на помощь свои воспоминания и обращаясь за помощью к Пенелопе, которая сверяется со своим дневником, я обнаруживаю, что мы можем довольно быстро проскочить промежуток между приездом мистера Франклина Блейка и днём рождения мисс
Рэйчел. Большую часть этого времени дни проходили,
и с ними не происходило ничего, что стоило бы записать. С вашего позволения,
тогда, и с помощью Пенелопы, я отмечу определенные даты только в
этом месте; оставляя за собой право рассказывать историю день за днем, один раз
подробнее, как только мы доберемся до того времени, когда производство Лунного камня
стало главным делом каждого в нашем доме.

Сказав это, мы можем продолжить — начав, конечно, с флакона
сладко пахнущих чернил, который я нашел ночью на гравийной дорожке.

На следующее утро (утром двадцать шестого) я показал мистеру
Франклину этот фокус и рассказал ему о том, что уже сделал
Он сказал вам, что, по его мнению, индейцы не только охотились за алмазом, но и были достаточно глупы, чтобы верить в свою магию, имея в виду нанесение знаков на голову мальчика и выливание чернил в его руку, а затем ожидание, что он увидит людей и предметы, недоступные человеческому зрению. В нашей стране, как и на Востоке, сообщил мне мистер Франклин, есть люди, которые практикуют этот любопытный фокус-покус (правда, без чернил) и называют его французским словом, означающим что-то
как острота зрения. «Не сомневайтесь, — говорит мистер Франклин, —
индейцы считали само собой разумеющимся, что мы будем хранить бриллиант здесь, и
они привели своего ясновидящего мальчика, чтобы он показал им дорогу к нему, если им удастся проникнуть в дом прошлой ночью».

«Как вы думаете, они попытаются снова, сэр?» — спросил я.

«Это зависит, — говорит мистер Франклин, — от того, на что действительно способен этот мальчик. Если он сможет разглядеть бриллиант через железный сейф в банке Фризингхолла,
то в ближайшее время нам не придётся беспокоиться о визитах индейцев. Если он не сможет, у нас будет ещё один шанс поймать их
кустарник, прежде чем над нашими головами пройдёт ещё много ночей».

Я довольно уверенно ждал этого последнего шанса, но, как ни странно, он так и не представился.

То ли фокусники услышали в городе, что мистера Франклина видели в банке, и сделали соответствующие выводы; то ли мальчик действительно видел бриллиант там, где он сейчас находится (во что я, например, категорически не верю); то ли, в конце концов, это была просто случайность, но, как бы то ни было, это чистая правда: ни один индеец больше не подходил к дому в течение нескольких недель.
скончался незадолго до дня рождения мисс Рэчел. Жонглеры и осталась в
про города, которые попадались на их производство; и Мистер Фрэнклин и я остался
ожидая, что может произойти, и решительно не поставить проходимцев на
их охранник, показывая слишком скоро наши подозрения из них. На этом
отчет о действиях обеих сторон завершает все, что я должен сказать
об индейцах на данный момент.

Двадцать девятого числа этого месяца мисс Рейчел и мистер Франклин нашли
новый способ вместе коротать время, которое в противном случае тянулось бы
для них невыносимо. Есть причины для того, чтобы
Обратите особое внимание на то, чем они себя развлекали. Вы обнаружите, что это имеет отношение к тому, что ещё впереди.

 У джентльменов в целом впереди в жизни очень трудный путь — путь,
ведущий к их собственной праздности. Поскольку их жизнь по большей части проходит в поисках того, чем бы заняться, любопытно
наблюдать — особенно когда их вкусы относятся к так называемому интеллектуальному
типу, — как часто они вслепую бросаются в какое-нибудь отвратительное занятие. В девяти случаях из десяти они что-то мучают или портят
что-то — и они твёрдо верят, что развивают свой разум, в то время как на самом деле они лишь наводят беспорядок в доме. Я видел, как они (к сожалению, как дамы, так и джентльмены) день за днём выходили на улицу, например, с пустыми коробками из-под таблеток, ловили тритонов, жуков, пауков и лягушек, а потом возвращались домой и прокалывали несчастных булавками или без зазрения совести разрезали их на мелкие кусочки. Вы видите, как мой юный господин или моя юная госпожа
рассматривают внутренности паука с помощью увеличительного стекла; или вы встречаете
одна из их лягушек спускается по лестнице без головы — и когда вы
задаётесь вопросом, что означает эта жестокая мерзость, вам говорят, что это означает, что у моего юного господина или моей юной госпожи есть вкус к естественной истории.
 Иногда вы видите, как они часами вместе портят красивый цветок острыми инструментами из глупого любопытства, чтобы узнать, из чего он сделан.  Станет ли его цвет красивее, а запах слаще, если вы будете знать?  Но вот! бедные души должны
пережить это время, понимаете, они должны пережить это время. Вы
в детстве ты возился в грязи и пёк пироги, а когда вырастешь, будешь возиться в грязи и заниматься наукой, препарировать пауков и портить цветы. И в том, и в другом случае секрет в том, что тебе нечего думать в твоей бедной пустой голове и нечем занять твои бедные праздные руки. И вот всё заканчивается тем, что ты
портишь холст красками и создаёшь запах в доме; или
держишь головастиков в стеклянной банке, полной грязной воды, и у всех в доме
начинается расстройство желудка; или откалываешь кусочки камня
то тут, то там, и повсюду, и сыплется песок на все съестные припасы в
доме; или пачкаешь пальцы, занимаясь фотографией,
и без пощады выносишь приговор всем в доме.
Без сомнения, это часто ложится тяжким бременем на людей, которые действительно вынуждены зарабатывать себе на жизнь, работать ради одежды, которая их прикрывает, крыши, которая их защищает, и еды, которая их кормит. Но
сравните самый тяжёлый день, который вы когда-либо проводили за работой, с бездельем, которое
разделяет цветы и проникает в брюшко пауков, и поблагодарите свою
звёзды, что в вашей голове есть что-то, о чём вы _должны_ думать, а в ваших
руках есть что-то, что вы _должны_ делать.

Что касается мистера Франклина и мисс Рейчел, то они, я рад
сказать, ничего не мучили. Они просто ограничились тем, что устроили беспорядок, и всё, что они
испортили, если быть справедливым, — это обшивку двери.

Универсальный гений мистера Франклина, пробуя себя во всём, пробовал себя и в
том, что он называл «декоративной живописью». Он изобрел, как он нам сообщил,
новую смесь для увлажнения краски, которую он назвал «растворителем».
 Из чего она была сделана, я не знаю. Что она делала, я могу рассказать вам в двух словах
словами — это воняло. Мисс Рейчел очень хотелось попробовать свои силы в новом
процессе, и мистер Франклин отправил в Лондон за материалами; он смешал их,
и от запаха даже собаки чихали, когда заходили в комнату; он надел фартук и
нагрудник на платье мисс Рейчел и заставил её украшать свою маленькую
гостиную, которую из-за отсутствия подходящего английского слова
назвали «будуаром». Они начали с внутренней стороны двери. Мистер Франклин соскоблил весь красивый лак
пемзой и сделал то, что он назвал рабочей поверхностью. Мисс
Затем Рейчел под его руководством и с его помощью покрыла поверхность узорами и изображениями — грифонами, птицами, цветами, купидонами и тому подобным — скопированными с работ знаменитого итальянского художника, чьё имя я не помню: я имею в виду того, кто снабдил мир Девами Марией  и у которого была возлюбленная в булочной.  С точки зрения работы, это украшение создавалось медленно и было грязным.  Но наши юная леди и джентльмен, казалось, никогда не уставали от этого. Когда они не катались верхом, не
общались с другими, не ели и не пели, они
они склонили головы друг к другу, деловитые, как пчелы, портя дверь
. Кто был тот поэт, который сказал, что сатана все еще находит какое-нибудь зло
для праздных рук? Если бы он занял мое место в семье и
увидел мисс Рэчел с ее кистью, а мистера Фрэнклина с его машиной,
он не смог бы написать ни о том, ни о другом ничего более правдивого, чем это.

Следующая дата, заслуживающая внимания, - воскресенье, четвертое июня.

В тот вечер мы впервые обсуждали в гостиной для прислуги один
бытовой вопрос, который, как и украшение двери, имеет отношение к тому, что
ещё предстоит.

Видя, с каким удовольствием мистер Франклин и мисс Рейчел проводят время в обществе друг друга, и отмечая, насколько они подходят друг другу во всех отношениях, мы, естественно, размышляли о том, что они могут увлечься друг другом и другими целями, помимо украшения двери. Некоторые из нас говорили, что до конца лета в доме состоится свадьба. Другие (во главе со мной) признавали, что мисс Рейчел, скорее всего, выйдет замуж, но мы сомневались (по причинам, которые вскоре станут ясны), что её женихом будет мистер
Франклин Блейк.

В том, что мистер Франклин был влюблён, никто из тех, кто его видел и слышал, не мог усомниться. Труднее было понять мисс Рейчел. Позвольте мне оказать вам честь и познакомить вас с ней, после чего я предоставлю вам возможность понять её самостоятельно — если сможете.

 Двадцать первого июня моей юной леди исполнялось восемнадцать лет. Если вам нравятся смуглые женщины (которые, как мне
известно, в последнее время вышли из моды в гей-сообществе) и если у вас нет особых предубеждений против пышных форм, я отвечаю за мисс
Рейчел была одной из самых красивых девушек, которых я когда-либо видел. Она была
маленькой и стройной, но пропорциональной с головы до ног. Достаточно было
посмотреть, как она садится, встаёт и особенно как она ходит, чтобы
убедиться, что достоинства её фигуры (если вы простите мне это
выражение) были в её теле, а не в одежде. Её волосы были самыми
чёрными из всех, что я когда-либо видел. Её глаза были под стать
волосам. Признаюсь, её нос был недостаточно большим. Её рот и подбородок
были (по словам мистера Франклина) лакомыми кусочками для богов, а цвет лица
(по тому же неоспоримому праву) было таким же тёплым, как само солнце, с тем
большим преимуществом перед солнцем, что на него всегда приятно было
смотреть. Добавьте к вышесказанному, что она держала голову прямо, как
стрела, в дерзкой, энергичной, породистой манере, что у неё был
чистый голос, в котором слышались металлические нотки, и улыбка,
которая очень мило появлялась в её глазах, прежде чем дойти до губ, — и вот
её портрет, написанный мной лучше, чем когда-либо, в натуральную величину!

А что насчёт её характера? Не было ли у этого очаровательного создания
недостатки? У неё было столько же недостатков, сколько и у вас, мэм, — ни больше, ни меньше.

 Если серьёзно, то у моей дорогой милой мисс Рейчел, обладающей множеством достоинств и привлекательных черт, был один недостаток, который строгая беспристрастность вынуждает меня признать. Она была непохожа на большинство других девушек своего возраста,
в этом —что у нее были собственные идеи, и она была достаточно упрямой, чтобы
бросать вызов самой моде, если та не подходила
ее взгляды. В мелочах эта ее независимость была вполне хороша;
но в важных вопросах она помогала ей (как считала миледи, и
как я и думал) слишком далеко. Она судила сама по себе, как мало кто из женщин, вдвое старше её, судит в целом; никогда не спрашивала вашего совета; никогда не говорила вам заранее, что собирается делать; никогда ни с кем не делилась секретами и тайнами, начиная с матери. В мелочах и в большом, с людьми, которых она любила, и с людьми, которых она ненавидела (и то, и другое она делала с одинаковой сердечностью), мисс Рейчел всегда шла своим путём, довольствуясь радостями и горестями своей жизни. Снова и
снова я слышал, как моя леди говорила: «Лучшая подруга Рейчел и Рейчел
Худший враг — это она сама, Рахиль».

Добавьте к этому ещё кое-что, и я это сделал.

При всей её скрытности и своенравии в ней не было и тени чего-то неискреннего. Я никогда не видел, чтобы она нарушала своё слово; я никогда не видел, чтобы она говорила «нет», имея в виду «да». Я могу припомнить несколько случаев из её детства, когда эта добрая душа брала на себя вину и страдала за проступок, совершённый её любимым товарищем по играм. Никто никогда не слышал, чтобы она признавалась в этом, когда всё раскрывалось и её обвиняли
это потом. Но никто никогда не видел, чтобы она лгала и об этом. Она
посмотрела тебе прямо в лицо, покачала своей маленькой дерзкой головкой и
прямо сказала: “Я тебе не скажу!” Наказанная снова за это, она бы
призналась, что сожалеет о том, что сказала “не буду”; но, несмотря на хлеб и воду
несмотря на это, она никогда тебе не говорила. Волевой — порой дьявольски волевой, — я признаю это; но, тем не менее, это самое прекрасное создание, которое когда-либо ходило по дорогам этого низшего мира. Возможно, вам кажется, что здесь есть некое противоречие? В таком случае, послушайте меня. Изучите
Присмотритесь к своей жене повнимательнее в течение следующих двадцати четырёх часов. Если ваша добрая
госпожа не проявит за это время каких-либо противоречий, да поможет вам Бог! — вы женились на чудовище.

 Теперь я познакомил вас с мисс Рейчел, и вы увидите, что это ставит нас лицом к лицу с вопросом о взглядах этой молодой леди на брак.

Двенадцатого июня моя хозяйка отправила приглашение одному джентльмену из Лондона, чтобы он приехал и помог отпраздновать день рождения мисс Рейчел.
Это был тот счастливчик, в которого, как я полагал, она была влюблена.
В частном порядке! Как и мистер Франклин, он был её кузеном. Его звали мистер Годфри Эблуайт.

 Вторая сестра моей леди (не пугайтесь, на этот раз мы не будем углубляться в семейные дела) — вторая сестра моей леди, я говорю, была разочарована в любви и впоследствии вышла замуж по принципу «или он, или никто», что называется мезальянсом. В семье начались ужасные пересуды, когда достопочтенная Кэролайн настояла на том, чтобы выйти замуж за простого мистера Эблуайта, банкира из Фризингхолла. Он был очень богат и очень почтенен, и у него была огромная семья — все
до сих пор в его пользу. Но он осмелился подняться с низкого
социального уровня — и это было против него. Однако время и
прогресс современного просвещения всё исправили, и этот мезальянс
прошёл проверку на прочность. Сейчас мы все становимся либералами, и (при условии, что вы можете почесать меня, если я почешу вас) какая мне разница, в парламенте вы или нет, мусорщик вы или герцог? Это современный взгляд на вещи — и я придерживаюсь современных взглядов. Эблуайты жили в прекрасном доме с участком, недалеко от Фризингхолла. Очень
Достойные люди, которых очень уважали в округе. Мы не будем часто упоминать их на этих страницах, за исключением мистера Годфри, который был вторым сыном мистера Эблуайта и должен занять здесь подобающее ему место, если вы не против, ради мисс Рейчел.

 При всей его проницательности, умении и прочих положительных качествах, мистер
 Франклин не мог сравниться спо мнению нашей юной леди, встретиться с мистером Годфри
было, на мой взгляд, действительно очень слабым шансом.

Во-первых, мистер Годфри был, с точки зрения комплекции, самым прекрасным мужчиной
безусловно, из них двоих. Он стоял за шесть футов; он был красивый красный
и белый цвет; ровное круглое лицо, бритые, голые, как свои силы; и
в голове прекрасные длинные льняные волосы, небрежно падающие на опрос
его шеи. Но почему я пытаюсь дать вам это личное описание
его? Если вы когда-либо жертвовали на благотворительность в Лондоне, вы знаете
мистера Годфри Эблуайта так же хорошо, как и я. Он был адвокатом
по профессии; ловелас по темпераменту; и добрый самаритянин по
выбору. Женская благотворительность и женская нищета ничего не могли
сделать без него. Материнские общества для содержания бедных женщин;
общества Магдалины для спасения бедных женщин; общества сильных
духом для того, чтобы поставить бедных женщин на место бедных мужчин и
оставить мужчин самим заботиться о себе, — он был вице-президентом,
управляющим, судьёй для всех них.
Там, где стоял стол, за которым сидела группа женщин,
находился мистер Годфри, стоявший у доски и
настроение комитета и направлял дорогих созданий по тернистому пути бизнеса, держа шляпу в руке. Полагаю, это был самый выдающийся филантроп (с небольшой независимостью), которого когда-либо производила на свет Англия. Такого оратора на благотворительных собраниях, который мог бы вызвать у вас слёзы и заставить вас раскошелиться, было нелегко найти. Он был довольно известной личностью. В последний раз, когда я был в Лондоне, моя хозяйка угостила меня двумя пирожными. Она отправила меня в театр, чтобы я посмотрел на танцовщицу, которая была
в моде, и в Эксетер-Холл, чтобы послушать мистера Годфри.
Леди сделала это под музыку. Джентльмен сделал это с помощью носового платка и стакана воды. Толпа на представлении с ногами. То же самое на представлении с языком. И при всём этом самый добродушный человек (я имею в виду мистера Годфри) — самый простой, приятный и лёгкий в общении — с которым вы когда-либо встречались. Он любил всех. И все любили его. Какие шансы были у мистера Франклина — какие
шансы были у любого человека со средней репутацией и способностями — против
такого человека, как этот?

Четырнадцатого числа мистер Годфри дал ответ.

Он принял приглашение моей госпожи с среды, когда
отмечался день рождения, до вечера пятницы, когда его обязанности в
благотворительном обществе вынудили бы его вернуться в город. Он также приложил копию
стихотворения, которое он изящно назвал «посвящением в день рождения» своей кузины. Мисс
Рейчел, как мне сообщили, присоединилась к мистеру Франклину, чтобы посмеяться над стихами
за ужином; и Пенелопа, которая была на стороне мистера Франклина, с большим торжеством спросила меня, что я об этом думаю. «Мисс Рейчел сбила _вас_ с толку, моя дорогая, — ответила я, — но _мой_ нос не так уж плох
легко сбить с толку. Подождите, пока за стихами мистера Эблайта не последует сам мистер
Эблайт».

 Моя дочь ответила, что мистер Франклин может вмешаться и попытать счастья, прежде чем за стихами последует сам поэт. В поддержку этой точки зрения я должен признать, что мистер Франклин не упустил ни единого шанса завоевать расположение мисс Рейчел.

Хотя он был одним из самых заядлых курильщиков, которых я когда-либо встречал, он бросил
курить, потому что однажды она сказала, что ей не нравится запах табачного дыма
на его одежде. После этого усилия по самоотречению он так плохо спал,
из-за отсутствия успокаивающего эффекта табака, к которому он привык,
и каждое утро спускался вниз таким измождённым и уставшим, что
мисс Рейчел сама умоляла его снова начать курить сигары. Нет!
он больше не будет делать ничего, что могло бы хоть на мгновение её расстроить;
он будет решительно бороться с этим и рано или поздно вернёт себе сон,
в основном благодаря терпению в ожидании этого. Такая преданность, как эта, можно сказать (как говорили некоторые из них внизу), не могла не произвести должного впечатления на мисс Рейчел — тем более подкреплённая, как это было,
каждый день, пока она занималась отделкой двери. Все это очень хорошо, но у нее в спальне висела фотография мистера Годфри, на которой он выступал на публичном собрании, и его волосы развевались от его собственного красноречия, а его глаза, такие милые, очаровывали и выманивали деньги из ваших карманов. Что вы на это скажете? Каждое утро — как призналась мне сама Пенелопа — там был мужчина, без которого женщины не могли обойтись, и он смотрел на них, изображая их, пока мисс Рейчел расчёсывала ей волосы. Вскоре он будет смотреть на них по-настоящему — таково было моё мнение.

Шестнадцатого июня произошло событие, из-за которого, на мой взгляд, шансы мистера Франклина стали ещё меньше, чем когда-либо.

В то утро в дом пришёл странный джентльмен, говоривший по-английски с иностранным акцентом, и попросил о встрече с мистером Франклином Блейком по делу.
Это дело никак не могло быть связано с бриллиантом по двум причинам: во-первых, мистер Франклин ничего мне об этом не сказал; во-вторых, он сообщил мне об этом (когда джентльмен ушёл, как
Я полагаю) миледи. Она, вероятно, намекнула на что-то по этому поводу рядом с
её дочь. Во всяком случае, мисс Рейчел, как сообщалось, в тот вечер сказала мистеру Франклину несколько резких слов о людях, среди которых он жил, и о принципах, которых он придерживался за границей. На следующий день впервые ничего не было сделано для украшения двери. Я подозреваю, что какая-то оплошность мистера Франклина на континенте — из-за женщины или долга — последовала за ним в Англию. Но это всего лишь догадки. В этом случае не только мистер
Франклин, но и моя леди, как ни странно, оставили меня в неведении.


На семнадцатой, по всей видимости, облако прошло снова.
Они вернулись в свои декораторские работы на двери, и вроде бы как
хорошие друзья, как никогда. Если верить Пенелопе, мистер Франклин
воспользовался возможностью примирения, чтобы сделать предложение мисс
Рейчел, и не был ни принят, ни отвергнут. Моя девушка была уверена
(по признакам и знакам, которыми я не стану вас утруждать), что её
молодая хозяйка отвергла мистера Франклина, не поверив, что он настроен серьёзно, а затем втайне пожалела о своём поступке
намного позже. Хотя Пенелопа была допущена к более близкому знакомству с
ее молодую любовницу, чем у горничных, как правило, на двух были почти
воспитываются вместе, как дети—все-таки я знал, что мисс Рейчел защищены
характер слишком хорошо, чтобы поверить, что она хотела показать ее ум, чтобы кто-нибудь
таким образом. На что моя дочь сказала мне, на сегодняшний праздник, было, как
Я подозревал, что она хотела больше, чем то, что она толком не знал.

На девятнадцатой еще одно событие произошло. У нас в доме был профессиональный врач. Его вызвали, чтобы выписать рецепт человеку, которого я
имели возможность представить вам на этих страницах нашу вторую горничную
Розанну Спирман.

Эта бедная девушка, которая, как вы уже знаете, озадачила меня в
Дрожащий Песок — озадачивал меня не раз, в промежуток времени
о чем я сейчас и пишу. Предположение Пенелопы о том, что ее коллега по работе была
влюблена в мистера Фрэнклина (которое моя дочь, по моему приказу, держала
в строгом секрете), казалось таким же абсурдным, как и всегда. Но я должен признаться,
что то, что я сам видел и что видела моя дочь в поведении нашей второй служанки,
начинало казаться загадочным, если не сказать больше.

Например, девочка постоянно попадалась на глаза мистеру Франклину — очень
хитро и незаметно, но она это делала. Он обращал на неё столько же внимания,
сколько на кошку; казалось, ему и в голову не приходило взглянуть
на простое лицо Розанны. Аппетит бедняжки, и без того неважный,
ужасно ухудшился; а на её глазах по утрам были явные следы
того, что она просыпалась и плакала по ночам. Однажды Пенелопа сделала неловкое открытие,
которое мы тут же скрыли. Она застала Розанну у туалетного столика мистера Франклина,
когда та тайком вынимала розу, которую подарила мисс Рейчел
Она вставила её в петлицу его сюртука и на её место положила другую розу, которую сама сорвала. После этого она раз или два вела себя со мной дерзко, когда я делал ей добронамеренные замечания по поводу её поведения, и, что ещё хуже, теперь она не проявляла должного уважения в тех редких случаях, когда мисс Рейчел случайно заговаривала с ней.

 Моя леди заметила перемену и спросила меня, что я об этом думаю. Я
попытался успокоить девушку, сказав, что, по моему мнению, она нездорова, и в итоге, как уже было сказано, вызвали врача
уже упоминалось, на девятнадцатом. Он сказал, что это нервы, и сомневался, есть ли
она была годным для эксплуатации. Миледи предложила снять ее для изменения
воздуха в одну из наших ферм, в глубь страны. Она просила и умоляла со слезами на глазах
, чтобы ей позволили остановиться; и в недобрый час я посоветовал миледи
испытать ее еще немного. И дальнейшие события это подтвердили, и как вы будете
скоро увидим, это был худший совет, который я мог дать. Если бы я только мог заглянуть немного в будущее, я бы выгнал Розанну
Спирман из дома прямо сейчас, своими руками.

Двадцатого числа пришло письмо от мистера Годфри. Он договорился, что в тот вечер остановится в Фризингхолле, чтобы посоветоваться с отцом по делу. На следующий день после обеда он и две его старшие сестры приедут к нам верхом, как раз к ужину. К письму прилагалась изящная фарфоровая шкатулка, которую мисс Рейчел получила с любовью и наилучшими пожеланиями от своего кузена.
Франклин подарил ей лишь простой медальон, не стоящий и половины той суммы. Тем не менее моя
дочь Пенелопа — такова уж женская упрямствость — всё равно
верила, что он победит.

Слава небесам, мы наконец-то добрались до кануна дня рождения! Думаю, вы согласитесь, что на этот раз я доставил вас в целости и сохранности, не слишком задерживаясь в пути. Не унывайте! Я облегчу вам задачу ещё одной новой главой, и, более того, эта глава перенесёт вас прямо в гущу событий.


 Глава IX

Двадцать первого июня, в день рождения, на рассвете было облачно и ветрено, но к полудню небо прояснилось.

Мы в комнате для прислуги начали этот счастливый день, как обычно, с того, что
вручили мисс Рейчел наши маленькие подарки и произнесли обычную речь
ежегодно произносимая мной как главой государства. Я следую плану, принятому королевой при открытии парламента, а именно: регулярно говорить одно и то же каждый год. Перед тем, как произнести речь (как и королеву), её ждут с таким нетерпением, как будто ничего подобного раньше не слышали. Когда она произносится и оказывается не такой новой, как ожидалось, люди немного ворчат, но с надеждой ждут чего-то нового в следующем году. Простой народ, которым легко управлять, как в
парламенте, так и на кухне, — вот в чём мораль.

После завтрака мы с мистером Франклином обсудили наедине
вопрос о Лунном камне — пришло время забрать его из хранилища во Фризингхолле и передать в руки самой мисс Рейчел.

То ли он снова пытался приставать к своей кузине и получил отказ, то ли его беспокойный сон, ночь за ночью,
усугублял странные противоречия и неуверенность в его характере — я не знаю. Но несомненно то, что мистер Франклин не смог
показать себя с лучшей стороны в утро дня рождения. Он был в
За двадцать минут мы двадцать раз по-разному высказались о бриллианте. Что касается меня, то я твёрдо придерживался фактов, какими мы их знали. Ничего не произошло, что могло бы оправдать наше беспокойство по поводу драгоценности, и ничто не могло изменить юридическое обязательство, которое теперь лежало на мистере
Франклине, — передать её своему кузену. Такова была моя точка зрения, и, как он ни старался, в конце концов ему пришлось согласиться с ней. Мы договорились, что после обеда он поедет во Фризингхолл и привезёт «Бриллиант» вместе с мистером Годфри и
две молодые дамы, по всей вероятности, составят ему компанию на обратном пути домой.

 Уладив это, наш молодой джентльмен вернулся к мисс Рейчел.

Они потратили всё утро и часть дня на бесконечное занятие — украшали дверь. Пенелопа стояла рядом и смешивала краски, как ей было велено. Миледи, по мере приближения обеда, то входила в комнату, то выходила из неё, прижимая платок к носу (в тот день они использовали много краски мистера Франклина) и тщетно пытаясь отвлечь двух художников от их работы. Было три часа.
прежде чем они сняли фартуки, отпустили Пенелопу (к большому неудовольствию
автомобиля) и отмылись от грязи. Но они сделали то, что хотели, —
они закончили дверь к дню рождения и были этим очень горды. Грифоны, амуры и так далее,
должны признаться, были очень красивы, хотя и в таком количестве,
так запутанные в цветах и узорах, и так нелепо выглядевшие в своих
движениях и позах, что вы ещё долго ощущали их в своей голове
после того, как насладились их видом. Если я добавлю
что Пенелопа закончила свою утреннюю работу тем, что её стошнило на
кухне, это не из-за неприязни к экипажу. Нет!
нет! Когда он высох, от него перестало вонять, и если искусство требует таких
жертв — хотя эта девочка моя родная дочь — я говорю, пусть искусство
их принимает!

Мистер Франклин схватил кусок с обеденного стола и ускакал
Фризингхолл — чтобы сопроводить своих кузин, как он сказал моей госпоже. Чтобы добыть
Лунный камень, как было известно ему и мне.

 Это был один из больших праздников, на которых я занимал своё место
Пока мистера Франклина не было, мне было чем занять свой разум. Позаботившись о вине и проверив, как мои слуги и служанки будут обслуживать гостей за ужином, я удалился, чтобы собраться с мыслями перед приходом гостей. Вдохнув — вы знаете, что именно, — и полистав одну книгу, о которой я уже упоминал на этих страницах, я успокоил и тело, и разум. Меня разбудил то, что, как я склонен думать, было не дремотой, а
мечтательностью, — топот копыт снаружи. Подойдя к двери, я
услышал:
кавалькада, состоящая из мистера Фрэнклина и трех его кузенов в сопровождении
одного из грумов старого мистера Эбльуайта.

Мистер Годфри, как ни странно, поразил меня тем, что был похож на мистера Фрэнклина в
этом отношении — он, казалось, был не в своем обычном расположении духа. Он
, как обычно, любезно пожал мне руку и был чрезвычайно вежливо рад видеть
своего старого друга Беттереджа, одетого так хорошо. Но над ним словно висело какое-то
облако, которое я никак не могла объяснить, и когда я спросила,
как он нашёл своего отца, он довольно коротко ответил:
«Почти как обычно». Однако обе мисс Эблуайт были довольно веселы
за двадцать, что более чем восстановило баланс. Они были почти такими же большими, как их брат; пышные, светловолосые, румяные девушки, переполненные избытком плоти и крови; излучающие здоровье и бодрость. Ноги бедных лошадей дрожали под их тяжестью; и когда они спрыгивали с сёдел (не дожидаясь помощи), я готов поклясться, что они подпрыгивали на земле, как будто были сделаны из каучука. Всё, что говорили мисс Эблвайтс, начиналось с большой буквы «О»;
всё, что они делали, делалось с размахом; они хихикали и
кричали, в сезон и не в сезон, по малейшему поводу.
Выскочки — вот как я их называю.

Под прикрытием шума, который поднимали молодые леди, у меня была возможность
перекинуться парой слов с мистером Франклином в холле.

— У вас есть сейф с бриллиантами, сэр?

Он кивнул и похлопал себя по нагрудному карману.

— Вы что-нибудь слышали об индейцах?

— Ни малейшего представления. С этими словами он спросил, где моя леди, и, услышав, что она в маленькой гостиной, сразу же отправился туда. Не успел он войти в комнату, как зазвонил колокольчик, и Пенелопу послали сказать
Мисс Рейчел, мистер Франклин Блейк хотел бы поговорить с вами.

 Примерно через полчаса, проходя по коридору, я внезапно остановился, услышав крики из маленькой гостиной. Не могу сказать, что я был встревожен, потому что узнал в этих криках любимую мисс Эблуайтс. Однако я вошёл (под предлогом того, что хотел узнать, как подавать ужин), чтобы выяснить, не случилось ли чего-нибудь серьёзного.

Мисс Рейчел стояла у стола, словно заворожённая, с
несчастливым бриллиантом полковника в руке. По обе стороны от
Перед ней на коленях стояли два Баунсера, пожирая драгоценность глазами и
вскрикивая от восторга каждый раз, когда она вспыхивала в новом свете.
Там, на противоположной стороне стола, стоял мистер Годфри, хлопая
в ладоши, как большой ребёнок, и тихо напевая: «Восхитительно!
Восхитительно!»  Там сидел мистер Франклин в кресле у книжного шкафа,
почёсывая бороду и тревожно поглядывая в окно. И там, у окна, стояла та, на кого он смотрел, — моя леди, держа в руках выписку из завещания полковника и повернувшись спиной ко всей компании.

Она повернулась ко мне, когда я попросил её дать мне указания, и я увидел, как на её лице появилась
семейная хмурость, а в уголках рта заиграла
семейная усмешка.

«Зайдите ко мне в комнату через полчаса, — ответила она. — Мне нужно будет
вам кое-что сказать».

С этими словами она вышла. Было ясно, что она столкнулась с той же трудностью, что и мы с мистером Франклином во время нашей
беседы в «Дрожащем песке». Было ли наследие Лунного камня
доказательством того, что она жестоко обошлась со своим братом? или это было
доказательство того, что он был хуже, чем она могла себе представить?
Серьёзные вопросы, которые предстояло решить моей госпоже, в то время как её дочь,
не подозревавшая о характере полковника, стояла там с подарком полковника на день рождения в руках.

Прежде чем я смог покинуть комнату, мисс Рейчел, всегда
вежливая со старой служанкой, которая была в доме, когда она родилась, остановила меня. — Смотри, Габриэль! — сказала она и показала мне драгоценность,
сверкнувшую в лучах солнечного света, проникавших в окно.

Боже, благослови нас! Это был бриллиант! Такой же большой, как клюв ржанки, или почти такой же.
Яйцо! Свет, исходивший от него, был подобен свету полной луны. Когда вы смотрели на камень, вы смотрели в жёлтую бездну, которая притягивала ваши глаза, и вы не видели ничего другого. Она казалась непостижимой; этот драгоценный камень, который вы могли держать между большим и указательным пальцами, казался непостижимым, как сами небеса. Мы поставили его на солнце, а потом выключили свет в комнате, и он ужасно сиял в темноте, отражая лунный свет. Неудивительно, что мисс Рейчел была очарована: неудивительно, что её кузины
закричал. Бриллиант так крепко схватил меня, что я выпалил: «О!» —
так же громко, как и сами вышибалы. Единственным из нас, кто сохранил
рассудок, был мистер Годфри. Он обнял каждую из своих сестёр за
талию и, сочувственно переводя взгляд с Бриллианта на меня, сказал:
«Карбоновый Бетередж! всего лишь углерод, мой добрый друг, в конце
концов!»

Полагаю, он хотел меня наставить. Однако всё, что он сделал, — это напомнил мне об ужине. Я побрёл к своей армии официантов внизу. Когда я выходил, мистер Годфри сказал: «Дорогой старина Беттередж, я
у меня к нему самое искреннее уважение!» Он обнимал своих сестёр и
оглядывал мисс Рейчел, в то же время оказывая мне честь этим проявлением
привязанности. Что-то вроде запаса любви, из которого можно черпать _там!_ Мистер
 Франклин по сравнению с ним был настоящим дикарём.

 Через полчаса я, как было велено, явился в комнату моей
госпожи.

То, что произошло между мной и моей госпожой в тот раз, было в основном повторением того, что произошло между мной и мистером Франклином в «Дрожащем песке», с той разницей, что я позаботился о том, чтобы
собственного адвоката о жонглеры, видя, что ничего не произошло
оправдать меня тревожить Миледи на этот счет. Когда я получил свое
увольнение, я мог видеть, что у нее был самый мрачный взгляд на мотивы
полковника, и что она была полна решимости при первой возможности изъять Лунный камень
из рук своей дочери.

На обратном пути в свою часть дома я столкнулся с мистером
Франклином. Он хотел знать, не видела ли я его кузину
Рэйчел. Я её не видела. Могу я сказать ему, где его кузина
Годфри? Я не знал, но начал подозревать, что кузен Годфри, возможно, находится неподалёку от кузины Рейчел. Подозрения мистера Франклина,
по-видимому, были такими же. Он сильно потянул себя за бороду, ушёл и заперся в библиотеке, громко хлопнув дверью, что имело огромное значение.

Меня больше не отвлекали от подготовки к ужину в честь дня рождения, пока не пришло время привести себя в порядок перед встречей гостей. Как только я надел свой белый жилет, Пенелопа подошла к моему туалетному столику, делая вид, что расчёсывает мои редкие волосы.
Я отошёл в сторону и поправил свой белый галстук. Моя девочка была в приподнятом
настроении, и я видел, что ей есть что мне сказать. Она поцеловала меня в макушку и прошептала: «Новости для тебя, папа! Мисс
Рэйчел отказала ему».

«Кому „ему“?» — спросил я.

«Мужчине из женского комитета, папа, — ответила Пенелопа. — Мерзкий хитрый
парень!» Я ненавижу его за то, что он пытается заменить мистера Франклина!»

Если бы у меня было достаточно воздуха, я бы, конечно, возмутился
таким неприличным высказыванием в адрес выдающегося филантропа.
Но в тот момент моя дочь как раз завязывала мне галстук.
в этот момент вся сила её чувств передалась её
пальцам. Я никогда в жизни так не пугалась.

«Я видела, как он увёл её одну в розарий, — говорит Пенелопа.
«И я ждала за кустами падуба, чтобы посмотреть, как они вернутся. Они ушли
обнявшись и смеясь. Они вернулись, расходясь в разные стороны, очень
серьезные, насколько это было возможно, и глядя друг на друга так, что
это ни с чем нельзя было спутать. Я никогда в жизни не был так
радушен, отец! В мире есть только одна женщина, которая может устоять перед мистером
Годфри Эблуайт, во всяком случае, и, если бы я была леди, я бы стала другой!»

Здесь я должна была бы снова возразить. Но к этому времени моя дочь взяла расчёску, и вся сила её чувств ушла на это. Если вы лысый, вы поймёте, как она пожертвовала мной. Если нет, пропустите этот отрывок и возблагодарите Бога за то, что у вас есть хоть какая-то защита между расчёской и головой.

 «По другую сторону от остролиста, — продолжила Пенелопа, — мистер Годфри остановился. «Вы предпочитаете, — говорит он, — чтобы я остановился здесь
как будто ничего не случилось? Мисс Рейчел повернулась к нему, как молния.
 «Вы приняли приглашение моей матери, — сказала она, — и вы здесь, чтобы встретить её гостей. Если вы не хотите устроить скандал в доме, вы, конечно, останетесь!» Она прошла несколько шагов, а затем, казалось, немного смягчилась. «Давайте забудем о случившемся, Годфри, — сказала она, — и останемся кузенами». Она протянула ему руку. Он поцеловал её,
что, по моему мнению, было вольностью, а затем она ушла. Он немного подождал один, опустив голову и шаркая ногой.
Он медленно протаптывал дорожку на гравийной площадке; вы никогда в жизни не видели, чтобы человек выглядел
таким подавленным. «Неловко!» — процедил он сквозь зубы, когда
поднял взгляд и пошёл к дому, — «очень неловко!» Если он так
о себе думал, то был совершенно прав. Довольно неловко, я уверен. И
в конце концов, отец, я ведь с самого начала говорила тебе, — кричит Пенелопа,
добивая меня последним укором, самым жгучим из всех. — Мистер
Франклин — вот кто он!

Я взял в руки расчёску и открыл рот, чтобы сделать
замечание, которого, вы согласитесь, заслуживали слова и поведение моей дочери.

Прежде чем я успел сказать хоть слово, снаружи донёсся грохот колёс кареты, и я замолчал. Приехала первая из приглашённых на ужин. Пенелопа тут же убежала. Я надел сюртук и посмотрел в зеркало. Моя голова была красной, как лобстер, но в остальном я был одет для вечерних церемоний так, как и подобает мужчине. Я вошёл в зал как раз вовремя, чтобы объявить о прибытии первых двух гостей. Вам не стоит особенно интересоваться ими. Только
отец и мать филантропа — мистер и миссис Эблуайт.


 Глава X

Один за другим остальные гости последовали за
Эблуайтами, и мы услышали о них всю историю. Всего их было двадцать четыре, включая
семью. Это было благородное зрелище, когда они расселись за обеденным столом, и
настоятель Фризингхолла (с прекрасной дикцией) встал и произнёс молитву.

 Нет нужды утруждать вас списком гостей. Вы не встретите никого из них во второй раз — по крайней мере, в моей части истории — за исключением двоих.

Эти двое сидели по обе стороны от мисс Рейчел, которая, как королева бала,
Она, естественно, была главной достопримечательностью вечеринки. В этот раз она
была в центре внимания, и все взгляды были прикованы к ней, потому что (к тайному раздражению моей леди) она надела свой чудесный подарок на день рождения, затмивший все остальное, — лунный камень.
Когда его положили ей в руки, он был без оправы, но
этот гениальный человек, мистер Франклин, с помощью
своих ловких пальцев и кусочка серебряной проволоки прикрепил его в качестве броши
к её белому платью. Все удивлялись его мастерству.
размер и красота Бриллианта, как само собой разумеющееся. Но единственными двумя
из компании, кто сказал что-то необычное по этому поводу, были
те двое гостей, о которых я упоминал, которые сидели рядом с мисс Рэчел справа
и слева от нее.

Гостем слева от нее был мистер Кэнди, наш врач во Фризингхолле.

Это был приятный, общительный маленький человечек, у которого, однако, был один недостаток:
он слишком любил шутить, и в хорошую, и в плохую погоду, и с головой
погружался в разговор с незнакомцами, не давая себе труда сначала
присмотреться к ним. В обществе он
Он постоянно совершал ошибки и непреднамеренно ставил людей в неловкое положение. В своей медицинской практике он был более осмотрительным человеком;
 он руководствовался (как говорили его враги) своего рода инстинктом и в целом оказывался прав там, где более осторожные врачи ошибались. То, что он сказал о бриллианте мисс Рейчел,
 было сказано, как обычно, в качестве мистификации или шутки. Он
серьёзно попросил её (в интересах науки) позволить ему забрать его
домой и сжечь. «Сначала мы его нагреем, мисс Рейчел», — говорит
доктор, «до такой-то и такой-то степени; затем мы подвергнем его воздействию воздуха; и постепенно — пфф! — мы испарим бриллиант и избавим вас от беспокойства о сохранности ценного драгоценного камня!» Миледи, слушавшая с довольно озабоченным выражением лица, казалось, хотела, чтобы доктор говорил серьёзно и чтобы он нашёл мисс Рейчел, достаточно увлечённую наукой, чтобы пожертвовать своим подарком на день рождения.

Другим гостем, сидевшим по правую руку от моей юной леди, был выдающийся
общественный деятель — не кто иной, как знаменитый индийский путешественник,
Мистер Мёртуэйт, который, рискуя жизнью, проник под чужим именем туда, куда никогда не ступала нога европейца,

 был высоким, худощавым, жилистым, смуглым, молчаливым человеком. У него был усталый вид и очень пристальный, внимательный взгляд. Ходили слухи, что он устал от однообразной жизни среди людей в наших краях и мечтал вернуться и снова отправиться в путешествие по диким местам Востока.
Если не считать того, что он сказал мисс Рейчел о её драгоценности, я сомневаюсь, что он произнёс хоть
слово или выпил хотя бы бокал вина за весь вечер.
ужин. Лунный камень был единственным предметом, который интересовал его в
самой малой степени. Слава о нём, казалось, дошла до него в тех опасных
индийских местах, где он путешествовал. Посмотрев на него молча
так долго, что мисс Рейчел начала теряться в догадках, он сказал ей
своим спокойным невозмутимым тоном: «Если вы когда-нибудь поедете в
Индию, мисс Вериндер, не берите с собой подарок вашего дяди на день
рождения». Индийский бриллиант иногда является частью индийской религии. Я знаю один город и один храм в этом городе, где, если вы будете одеты так, как сейчас,
ваша жизнь не стоила бы и пяти минут, потраченных на покупку». Мисс Рейчел, находившаяся в безопасности в Англии, была очень рада услышать о том, что ей грозит опасность в Индии.
Баунсеры были ещё больше рады; они с грохотом уронили свои ножи и вилки и в один голос воскликнули: «О! как интересно!»
 Миледи заёрзала на стуле и сменила тему.

По мере того, как ужин продолжался, я постепенно осознавал, что этот
праздник не был таким успешным, как другие подобные праздники, которые
проходили до него.

Оглядываясь на тот день рождения в свете того, что произошло
Впоследствии я был склонен думать, что проклятый бриллиант, должно быть, навёл порчу на всю компанию. Я хорошо угощал их вином;
и, будучи привилегированным лицом, ходил вокруг стола, следя за непопулярными блюдами, и доверительно шептал компании: «Пожалуйста, перемените своё мнение и попробуйте, я знаю, что вам это пойдёт на пользу». В девяти случаях из десяти они меняли своё мнение — из уважения к своему старому доброму другу, как они с удовольствием говорили, — но всё было напрасно.
По мере того, как ужин продолжался, в разговоре возникали паузы, которые
Я чувствовал себя крайне неловко. Когда они снова заговорили, то сделали это невинно, но самым неудачным образом и с наихудшими намерениями. Мистер Кэнди, доктор, например, сказал больше неудачных вещей, чем я когда-либо слышал от него. Взгляните на то, как он продолжал говорить, и вы поймёте, с чем мне пришлось столкнуться у буфета, когда я изображал человека, которому дорого процветание фестиваля.

Одной из наших дам, присутствовавших на ужине, была достойная миссис Тредгалл, вдова
о покойном профессоре с такой фамилией. Постоянно говоря о своём покойном муже, эта добрая леди никогда не упоминала при посторонних, что он _был_ покойным. Полагаю, она считала, что каждый взрослый человек в Англии должен это знать. В один из моментов молчания кто-то упомянул сухую и довольно неприятную тему человеческой анатомии; после чего добрая миссис Тредгалл, как обычно, заговорила о своём покойном муже, не упомянув, что он умер. Анатомия, которую она описала, была
любимым развлечением профессора в свободное время. К несчастью
хотелось бы, чтобы мистер Кэнди, сидящий напротив (который ничего не знал о
покойном джентльмене), услышал ее. Будучи вежливейшим из людей, он воспользовался
возможностью помочь профессору в анатомических забавах на месте
.

“В последнее время в Колледже хирургов появилось несколько удивительно прекрасных скелетов", - говорит мистер Кэнди через стол громким жизнерадостным голосом. - "У нас в Колледже есть скелеты".
Хирурги”.
“Я настоятельно рекомендую профессору, мэм, когда у него в следующий раз будет свободный час
, нанести им визит”.

Возможно, вы слышали, как упала булавка. Компания (из уважения к
Профессор) все сидели, не произнося ни слова. В тот момент я стоял позади миссис Тредголл и по-дружески угощал её бокалом вина. Она опустила голову и очень тихо сказала: «Моего любимого мужа больше нет».

 К несчастью, мистер Кэнди, ничего не слышавший и далёкий от подозрений, продолжил разговор через стол громче и вежливее, чем когда-либо.

«Профессор, возможно, не знает, — говорит он, — что пропуск члена колледжа
даёт ему право входить в любое время, кроме воскресенья, с десяти до четырёх».

 Миссис Тредголл уронила голову прямо на грудь и, понизив голос,
голос по-прежнему твердил торжественные слова: «Моего любимого мужа больше
нет».

Я сильно подмигнул мистеру Кэнди через стол. Мисс Рейчел коснулась его
руки. Моя леди бросила на него невыразимый взгляд. Совершенно бесполезно! Он
продолжал с такой сердечностью, что его уже было не остановить. «Я буду
рад, — сказал он, — отправить профессору свою визитную карточку, если вы
уделите мне внимание и сообщите его нынешний адрес».

«Его нынешний адрес, сэр, — это _могила_», — говорит миссис Тредголл,
внезапно выходя из себя и говоря с таким нажимом и яростью, что
бокалы снова зазвенели. «Профессор умер десять лет назад».
годы”.

“О, святые небеса!” - восклицает мистер Кэнди. За исключением Вышибал, которые разразились
смехом, на компанию опустилась такая пустота, что все они, возможно,
шли путем Профессора и происходили, как он, из
направление к могиле.

Столько г-на конфетку. Остальные были почти как провоцирующие в
по-разному, как и сам доктор. Когда они должны были говорить, они молчали, а когда говорили, то постоянно противоречили друг другу. Мистер Годфри, хотя и был красноречив на публике, не утруждал себя разговорами наедине. То ли он был угрюм, то ли
Я не могу сказать, что он смутился после своего конфуза в розарии. Он
держал все свои речи при себе, чтобы они дошли до ушей дамы (члена нашей
семьи), которая сидела рядом с ним. Она была одной из его комитетских
женщин — духовно одарённая особа с красивой ключицей и хорошим
вкусом к шампанскому; любила сухое, понимаете ли, и в больших количествах.
Я сидел за этими двумя у буфета и могу засвидетельствовать, что
Я слышал, как они говорили между собой, что компания потеряла много очень
интересных собеседников, которых я подслушал, пока вытаскивал пробки, и
разделывали баранину и так далее. Что они говорили о своих благотворительных организациях,
я не слышал. Когда у меня появилось время их послушать, они уже
давно перешли от разговоров о том, что нужно изолировать и спасать женщин,
к спорам на серьёзные темы. Религия (как я понял мистера
Годфри, между пробками и разделкой) означала любовь. А любовь
означала религию. И земля была небом, немного потертым. И
небеса были землей, заново отделанной, чтобы выглядеть как новая. На Земле было несколько очень
неприятных людей; но, чтобы загладить вину, все женщины
на небесах они были бы членами удивительного комитета, который никогда бы не
ссорился, а все мужчины, которые их обслуживали, были бы ангелами-
служителями. Прекрасно! прекрасно! Но почему этот негодяй, мистер Годфри,
приберег всё это для своей дамы и себя?

 И снова мистер Франклин — конечно, вы скажете, что мистер Франклин
подстрекал компанию к тому, чтобы провести приятный вечер?

 Ничего подобного! Он полностью оправился и был в прекрасном расположении духа. Подозреваю, что Пенелопа сообщила ему о приёме, устроенном мистером Годфри в розарии. Но, как бы он ни говорил,
В девяти случаях из десяти он заговаривал не о том или обращался не к тому, к кому нужно, и в итоге кого-то обижал, а кого-то ставил в тупик. Его иностранное образование — та французская, немецкая и итальянская сторона его натуры, о которой я уже упоминал, — проявилось на гостеприимном столе моей госпожи самым удивительным образом.

Что вы думаете, например, о том, что он рассуждает о том, как далеко может зайти замужняя женщина в своём восхищении мужчиной, который не является её мужем, и излагает это в своей ясной и остроумной французской манере
незамужняя тётя викария Фризингхолла? Что вы думаете о том, как он перешёл на немецкую сторону, о том, как он сказал хозяину поместья, когда тот, будучи большим знатоком скота, цитировал свой опыт разведения быков, что этот опыт, если его правильно понимать, ничего не стоит и что правильный способ разведения быков — это заглянуть в свой разум, развить в нём идею идеального быка и создать его? Что вы скажете, когда наш член парламента, разгорячившись во время
приготовления сыра и салата, заговорит о распространении демократии в Англии?
Итак, «если мы когда-нибудь потеряем наши древние гарантии, мистер Блейк, позвольте спросить вас, что у нас останется?» — что бы вы ответили мистеру Франклину, если бы он сказал с итальянской точки зрения: «У нас осталось три вещи, сэр: любовь, музыка и салат»? Он не только пугал компанию такими выходками, но и, когда в нём проявилась английская сторона, утратил свою иноземную обходительность и, заговорив о медицинской профессии, стал так откровенно высмеивать врачей, что даже добродушный маленький мистер
Кэнди пришёл в ярость.

Спор между ними начался с того, что мистер Франклин — я забыл,
как именно, — признался, что в последнее время он очень плохо спит по ночам. Мистер
Кэнди сказал ему, что у него расшатаны нервы и что ему следует немедленно пройти курс лечения. Мистер Франклин
ответил, что курс лечения и блуждание в потемках, по его мнению, означают одно и то же. Мистер Кэнди, ловко парировав, сказал, что сам мистер Франклин, говоря по-простому, нащупывает дорогу в темноте после сна и что ничего, кроме
Лекарство могло бы помочь ему найти его. Мистер Франклин, поддерживая разговор, сказал, что он часто слышал о том, что слепой ведёт слепого, и теперь впервые понял, что это значит. Так они оживлённо беседовали, спорили и пререкались, пока оба не разгорячились. Мистер Кэнди, в частности, настолько потерял самообладание, защищая свою профессию, что моя леди была вынуждена вмешаться и запретить спор. Этот необходимый властный акт оказал
последнее успокаивающее воздействие на собравшихся. Разговоры возобновились.
то тут, то там, на минуту-другую, но в этом было
ужасное отсутствие жизни и блеска. Дьявол (или Бриллиант)
овладел этим званым ужином, и для всех стало облегчением, когда моя
госпожа встала и подала дамам знак оставить джентльменов наедине с
их вином.

Я только что выставил графины в ряд перед старым мистером Эблуайтом (который
представлял хозяина дома), как с террасы донёсся звук, который
мгновенно вывел меня из состояния светского этикета.
Мы с мистером Франклином переглянулись; это был звук индийского
барабан. Поскольку я зарабатываю на хлеб, то вот и жонглёры возвращаются к нам с возвращением Лунного камня в дом!

 Когда они завернули за угол террасы и показались в поле зрения, я вышел, чтобы их прогнать. Но, как назло, со мной были два вышибалы. Они выскочили на террасу, как пара ракетоносителей, горя желанием посмотреть, как индейцы показывают свои трюки. Другие дамы последовали их примеру; джентльмены вышли на их сторону. Не успели вы сказать: «Да благословит нас Господь!» — как негодяи уже кланялись, а вышибалы целовали хорошенького мальчика.

Мистер Франклин встал с одной стороны от мисс Рейчел, а я — с другой. Если наши подозрения были верны, то она стояла, не подозревая о правде, и показывала индейцам бриллиант, спрятанный у неё на груди!

 Я не могу рассказать вам, какие трюки они проделывали и как они это делали. Из-за досады, что не удалось поужинать, и из-за того, что негодяи вернулись как раз вовремя, чтобы своими глазами увидеть драгоценность, я, признаться, потерял голову. Первое, что я помню, — это внезапное появление на сцене индийца.
путешественник, мистер Мёртуэйт. Обойдя полукруг, в котором стояли или сидели джентльмены, он тихо подошёл к жонглёрам сзади и внезапно заговорил с ними на их родном языке.

 Если бы он ткнул их штыком, я сомневаюсь, что индейцы среагировали бы и обернулись к нему с большей тигриной грацией, чем они сделали, услышав первые слова, слетевшие с его губ. В следующий миг
они поклонились и поздоровались с ним самым вежливым и змеиным образом. После того как обе стороны обменялись несколькими словами на незнакомом языке,
Мистер Мёртуэйт удалился так же тихо, как и подошёл. Вождь
индейцев, выступавший в роли переводчика, снова повернулся к
джентльменам. Я заметил, что смуглое лицо этого человека посерело с тех пор,
как мистер Мёртуэйт заговорил с ним. Он поклонился моей
даме и сообщил ей, что представление окончено. Бутлеры,
неописуемо разочарованные, разразились громким «О!» в адрес
мистера Мертуэйта за то, что он остановил представление. Вождь
индейцев смиренно положил руку на грудь и во второй раз сказал, что жонглирование
всё кончено. Маленький мальчик обошёл дом со шляпой в руках. Дамы удалились в
гостиную, а джентльмены (за исключением мистера Франклина и мистера
Мёртуэйта) вернулись к своему вину. Мы с лакеем последовали за
индейцами и убедились, что они благополучно покинули территорию.

 Возвращаясь через сад, я почувствовал запах табака и увидел мистера
Франклин и мистер Мертуэйт (последний курил сигару) прогуливались
медленно взад и вперед среди деревьев. Мистер Франклин поманил меня присоединиться
к ним.

“Это, ” говорит мистер Фрэнклин, представляя меня великому путешественнику, -
Габриэль Betteredge, старый слуга и друг нашего семейства, о котором я
говорил вам сейчас. Скажите ему, пожалуйста, что вы только что сказали
меня”.

Г-н Murthwaite взял свою сигару изо рта и наклонился, в его
путь, на ствол дерева.

“Мистер Беттередж, ” начал он, “ эти три индейца - жонглеры не больше,
чем вы и я”.

А вот и новый сюрприз! Я, естественно, спросил путешественника, встречался ли он когда-нибудь раньше с индейцами.

 «Никогда, — говорит мистер Мёртуэйт, — но я знаю, что такое настоящее индийское жонглирование.  Всё, что вы видели сегодня вечером, — это очень плохая и неуклюжая имитация.
Если только после стольких лет опыта я не ошибаюсь, то эти люди —
высокородные брахманы. Я обвинил их в том, что они переоделись, и вы видели,
как это сказалось на них, ведь индусы умеют скрывать свои чувства. В их поведении есть загадка, которую я не могу
объяснить. Они дважды пожертвовали своей кастой: во-первых, переплыв
море, а во-вторых, переодевшись жонглёрами. В стране, в которой они живут, это огромная жертва. Должно быть, в основе этого лежит какой-то очень серьёзный мотив и какое-то оправдание.
обычный человек, чтобы заступиться за них и восстановить их касту, когда они
вернутся в свою страну».

Я онемел. Мистер Мёртуэйт продолжал курить. Мистер
Франклин, после того, что показалось мне небольшим внутренним колебанием
между разными сторонами его характера, нарушил молчание следующим
образом:

— Я испытываю некоторые сомнения, мистер Мёртуэйт, по поводу того, стоит ли беспокоить вас семейными делами, которые вас не могут интересовать и о которых я не очень-то хочу говорить за пределами нашего круга. Но после того, что вы сказали, я чувствую себя обязанным в интересах леди Вериндер и её дочери,
я хочу рассказать вам кое-что, что, возможно, поможет вам найти ключ к разгадке.
Я говорю с вами по секрету; я уверен, что вы не забудете об этом?

С этими словами он рассказал индийскому путешественнику всё, что рассказал мне в «Дрожащем песке». Даже невозмутимый мистер Мёртуэйт был так заинтересован услышанным, что потушил сигару.

— А теперь, — говорит мистер Франклин, закончив рассказ, — что говорит ваш опыт?

 — Мой опыт, — ответил путешественник, — говорит, что вы, мистер Франклин Блейк, в своей жизни пережили больше опасных ситуаций, чем я.
— Мой, и это о многом говорит.

Теперь настала очередь мистера Франклина удивляться.

— Неужели всё так серьёзно? — спросил он.

— По моему мнению, да, — ответил мистер Мёртуэйт. “Я не могу сомневаться, после
того, что вы мне рассказали, что возвращение Лунного камня на его
место на лбу индийского идола является мотивом и
оправдание того жертвоприношения кастой, о котором я только что упоминал.
Эти люди будут ждать удобного случая с кошачьим терпением и
воспользуются им со свирепостью тигров. Как вы от них ускользнули, я не знаю.
— Не могу себе представить, — говорит выдающийся путешественник, снова закуривая сигару и пристально глядя на мистера Франклина. — Вы носили бриллиант туда-сюда, здесь и в Лондоне, и до сих пор живы! Давайте попробуем это объяснить. Полагаю, оба раза, когда вы выносили драгоценность из банка в Лондоне, был день?

— Самый разгар дня, — говорит мистер Франклин.

— И на улицах было много людей?

“ Много.

“ Вы, конечно, договорились прибыть в дом леди Вериндер в
определенное время? Между этим местом и вокзалом пустынная местность.
Вы пришли на встречу?

— Нет. Я прибыл на четыре часа раньше назначенного времени.

 — Позвольте поздравить вас с этим! Когда вы отвезли бриллиант в банк в этом городе?

 — Я отвёз его через час после того, как принёс в этот дом, и за три часа до того, как кто-либо был готов увидеть меня в этих краях.

 — Позвольте ещё раз поздравить вас! Вы привезли его сюда один?

 — Нет. Я случайно возвращался верхом со своими кузенами и конюхом.

— Позвольте мне поздравить вас в третий раз! Если вы когда-нибудь захотите отправиться за пределы цивилизованного мира, мистер Блейк, дайте мне знать,
и я пойду с вами. Вы счастливый человек”.

Вот я и ударил. Такого рода вещи не по всей площади с моей
Английский идей.

“Вы же не хотите сказать, сэр, ” спросил я, “ что они бы
лишили жизни мистера Фрэнклина, чтобы заполучить свой Бриллиант, если бы он дал им
такую возможность?”

“Вы курите, мистер Беттередж?” - спрашивает путешественник.

— Да, сэр.

 — Вас сильно волнует, сколько пепла остаётся в вашей трубке, когда вы её выкуриваете?

 — Нет, сэр.

 — В стране, откуда приехали эти люди, убийство человека волнует их так же сильно, как вас волнует вытряхивание пепла из трубки.
Если бы тысяча жизней стояла между ними и возвращением их
Алмаза - и если бы они думали, что могут уничтожить эти жизни, не раскрыв их
— они бы забрали их все. Жертвование кастой - это серьезно.
В Индии, если хотите. Жертвование жизнью - это вообще ничто ”.

Я высказал свое мнение по этому поводу, что они были шайкой убийц
воров. Мистер Мертуэйт выразил _his_ мнение, что они были
замечательными людьми. Мистер Франклин, не высказав вообще никакого мнения, привел
вернемся к рассматриваемому вопросу.

“ Они видели Лунный камень на платье мисс Вериндер, ” сказал он. “ Что
Что нужно сделать?

«То, что угрожал сделать ваш дядя», — ответил мистер Мёртуэйт. «Полковник
Хернкасл понимал людей, с которыми ему приходилось иметь дело. Отправьте бриллиант
завтра (под охраной не менее чем из двух человек) на огранку в Амстердам.
Сделайте из него полдюжины бриллиантов вместо одного. Так
покончится его священная история как Лунного камня — и заговор
покончится».

Мистер Франклин повернулся ко мне.

«Ничего не поделаешь, — сказал он. — Завтра мы должны поговорить с леди Вериндер».

«А как же сегодня вечером, сэр? — спросил я. — Вдруг индейцы вернутся?»

Мистер Мертуэйт ответил мне прежде, чем мистер Франклин успел заговорить.

“Индейцы не рискнут вернуться сегодня вечером”, - сказал он. “Прямой путь
вряд ли когда-либо является способом, которым они идут к чему—либо, не говоря уже о таком деле, как
это, в котором малейшая ошибка может стать фатальной для достижения ими своего конца".
их конец.

“Но предположим, что негодяи смелее, чем вы думаете, сэр?” Я настаивал.

— В таком случае, — говорит мистер Мёртуэйт, — отпустите собак. У вас во дворе есть большие собаки?

 — Две, сэр. Мастиф и бладхаунд.

 — Они подойдут. В данной ситуации, мистер Беттеридж, мастиф
и у ищейки есть одно большое достоинство — они вряд ли будут
беспокоиться из-за ваших сомнений по поводу святости человеческой жизни».

Из гостиной доносилось бренчание пианино, когда он
сделал этот выпад в мою сторону. Он выбросил сигару и взял мистера
Франклина под руку, чтобы вернуться к дамам. Я заметил, что небо было
помутнение закончилось быстро, а я последовал за ними в дом. Г-Н Murthwaite
тоже обратил на это внимание. Он оглянулся на меня в своей сухой, монотонной манере и
сказал:

“Сегодня вечером индейцам понадобятся их зонтики, мистер Беттередж!”

Для него это была всего лишь шутка. Но я не был выдающимся путешественником, и мой жизненный путь не привёл меня к тому, чтобы играть в жмурки со своей жизнью среди воров и убийц в отдалённых уголках земли. Я вошёл в свою маленькую комнату, сел в кресло, покрывшись потом, и беспомощно задумался, что же делать дальше. В таком тревожном состоянии другие люди могли бы довести себя до лихорадки, но я поступил иначе. Я
закурил трубку и взялся за «Робинзона Крузо».

Не прошло и пяти минут, как я наткнулся на этот удивительный отрывок — на странице
сто шестьдесят первой — вот он:

«Страх перед опасностью в десять тысяч раз ужаснее, чем сама опасность,
когда она очевидна для глаз; и мы находим, что бремя беспокойства
намного тяжелее, чем зло, о котором мы беспокоимся».

Человек, который после этого не верит в «Робинзона Крузо», — это человек, у которого что-то не в порядке с головой, или человек, заблудившийся в тумане собственного тщеславия! На него не стоит тратить время, а жалость лучше приберечь для кого-нибудь с более живой верой.

Я уже далеко продвинулся со своей второй трубкой и всё ещё пребывал в восхищении от этой чудесной книги, когда Пенелопа (которая разносила чай) вошла с докладом из гостиной. Она оставила Боунсеров петь дуэтом — слова начинались с большой буквы «О», и музыка соответствовала им. Она заметила, что моя леди впервые за всё время нашего знакомства допустила ошибку в игре в вист. Она видела, как великий путешественник заснул в углу. Она подслушала, как мистер Франклин
оттачивал своё остроумие на мистере Годфри за счёт дамского благотворительного фонда
в целом; и она заметила, что мистер Годфри снова ударил его в ответ
гораздо сильнее, чем подобает джентльмену с его добродушным
характером. Она заметила, что мисс Рейчел, по-видимому, пыталась
успокоить миссис Тредголл, показывая ей какие-то фотографии, но на самом
деле украдкой поглядывала на мистера Франклина, что ни одна разумная
горничная не могла бы истолковать неверно ни на секунду. В конце концов она потеряла из виду мистера Кэнди, доктора, который таинственным образом исчез из гостиной, а затем так же таинственно вернулся и вошёл в
разговор с мистером Годфри. В целом дела шли лучше, чем мы могли ожидать после ужина.
Если бы мы только могли продержаться ещё час, старый добрый Отец Время подогнал бы свои экипажи и избавил бы нас от них.

Всё в этом мире приедается, и даже успокаивающее действие
«Робинзона Крузо» прошло после того, как Пенелопа ушла от меня. Я снова занервничал
и решил осмотреть окрестности до того, как начнётся дождь. Вместо того, чтобы взять с собой лакея, у которого был человеческий нос, и
поэтому, бесполезный в любой чрезвычайной ситуации, я взял ищейку с собой.
На его нюх на незнакомца можно было положиться. Мы обошли все помещение
и вышли на дорогу — и вернулись такими же умными, какими и шли,
не обнаружив нигде такого явления, как притаившееся человеческое существо.

Прибытие экипажей послужило сигналом для прихода
дождь. Он переливается как бы это значило лить всю ночь. За исключением
доктора, которого ждала его карета, остальные члены компании
спокойно отправились домой под навесом, в тесных экипажах. Я сказал мистеру Кэнди, что
Он боялся, что промокнет насквозь. В ответ он сказал мне, что
удивляется, как я дожил до своих лет, не зная, что кожа у
доктора непромокаемая. Так что он уехал под дождём, смеясь над своей шуткой, и мы избавились от нашей компании за ужином.

 Далее я расскажу о той ночи.


 ГЛАВА XI

Когда последние гости уехали, я вернулся во внутренний
коридор и увидел Сэмюэля, который разливал бренди и
газированную воду. Миледи и мисс Рейчел вышли из гостиной,
за ним последовали два джентльмена. Мистер Годфри выпил немного бренди с содовой.
вода, мистер Фрэнклин ничего не взял. Он сел, выглядя смертельно уставшим;
разговоров по случаю этого дня рождения, я полагаю, было слишком много для
него.

Миледи, обернувшись, чтобы пожелать им спокойной ночи, пристально посмотрела на
наследие злого полковника, сияющее на платье ее дочери.

“Рейчел, “ спросила она, - куда ты собираешься положить свой бриллиант сегодня вечером?”

Мисс Рейчел была в приподнятом настроении, просто в том расположении духа, когда
говоришь глупости и упрямо продолжаешь это делать, как будто это разумно, что вы
Возможно, вы иногда замечали это у молодых девушек, когда они сильно
переволновались в конце насыщенного дня. Сначала она заявила, что не
знает, куда положить бриллиант. Потом она сказала: «Конечно, на
туалетный столик, вместе с другими вещами». Потом она вспомнила, что
бриллиант может начать светиться в темноте своим жутким лунным светом,
и это напугает её посреди ночи. Затем она вспомнила об индийском шкафе, который стоял в
её гостиной, и тут же решила поставить его в
бриллиант в индийском шкатулке, чтобы две прекрасные местные работы могли любоваться друг другом. Дойдя до этого места в своей бессвязной речи, она
остановилась, и мать остановила её.

«Моя дорогая! У твоего индийского шкатулочки нет замка», — сказала моя леди.

«Боже мой, мама! — воскликнула мисс Рейчел, — это что, гостиница? В доме есть воры?»

Не обращая внимания на эту фантастическую манеру говорить, миледи пожелала
джентльменам спокойной ночи. Затем она повернулась к мисс Рэчел и поцеловала
ее. “Почему бы тебе не позволить мне сохранить Бриллиант для тебя сегодня вечером?” - спросила она.

Мисс Рейчел получила такое предложение, как она может, в десять лет с тех пор, уже
поступило предложение, чтобы часть ее новую куклу. Миледи увидела там был
спорить с ней в ту ночь. “Пойдем в мою комнату, Рейчел, первый
завтра утром”, - сказала она. “Я должна что-то сказать
вы.” С этими последними словами она ушла от нас медленно; ее собственное мышление
мысли, и, по всей видимости, не понравилось пути
которых они вели ее.

Мисс Рейчел попрощалась следующей. Сначала она пожала руку мистеру Годфри, который стоял в другом конце коридора и смотрел на
фотография. Затем она повернулась к мистеру Фрэнклину, все еще сидевшему усталым
и молчаливому в углу.

Какими словами они обменялись, я не могу сказать. Но, стоя у старой дубовой рамы, в которой висело наше большое зеркало, я увидел в нём её отражение. Она украдкой вытащила из-за пазухи медальон, который подарил ей мистер Франклин, и на мгновение показала его ему с улыбкой, которая определённо означала что-то необычное, прежде чем отправиться спать. Этот случай немного поколебал мою уверенность в том, что я могу полагаться на собственное суждение. Я начал думать, что
В конце концов, Пенелопа, возможно, права насчет привязанности своей юной леди.


Как только мисс Рэчел открыла ему глаза, мистер Франклин заметил
меня. Его переменной юмора, перекладывая обо всем, сместился о
индейцы уже.

“Betteredge,” сказал он, “я склонен думать, я взял г-н
Мертуэйт был слишком серьезен, когда мы разговаривали в кустах. Интересно, не пытался ли он испытать на нас какую-нибудь из своих историй о путешествиях?
Вы действительно собираетесь отпустить собак?

— Я сниму с них ошейники, сэр, — ответил я, — и оставлю их
— Они могут свободно выйти на улицу ночью, если почувствуют в этом необходимость.

— Хорошо, — говорит мистер Франклин. — Посмотрим, что можно будет сделать завтра.
 Я вовсе не собираюсь тревожить свою тётю Беттеридж без очень веской причины. Спокойной ночи.

Он выглядел таким измученным и бледным, когда кивнул мне и взял свечу, чтобы подняться наверх, что я осмелился посоветовать ему выпить на ночь немного бренди с водой. Мистер Годфри, шедший к нам из другого конца коридора, поддержал меня. Он самым дружелюбным образом попросил мистера Франклина принять что-нибудь перед сном.

Я упоминаю об этих незначительных обстоятельствах лишь потому, что после всего, что я увидел и услышал в тот день, мне было приятно заметить, что наши два джентльмена были в таких же хороших отношениях, как и всегда. Их словесная война (которую слышала Пенелопа в гостиной) и соперничество за лучшее место в сердце мисс Рейчел, казалось, не внесли серьёзных изменений в их отношения. Но что поделаешь! Они оба были добродушны и оба были светскими людьми. И, конечно, достоинство людей высокого положения в том, что
они не так часто ссорятся друг с другом, как люди без всякого
положения.

Мистер Фрэнклин отказался от бренди с водой и поднялся наверх с мистером
Годфри, их комнаты находились по соседству. На лестничной площадке,
тем не менее, его двоюродный брат уговорил его, и он свернул в О и
передумал, как обычно. “Пожалуй, я хочу это ночью”, - он
позвал меня. “ Принеси мне в комнату немного бренди с водой.

Я послал Сэмюэля за бренди с водой, а потом вышел и
отстегнул собачьи ошейники. Они оба потеряли голову от
удивления, когда их отпустили в такое время суток, и набросились на
мне как пара щенков! Однако дождь скоро охладил их пыл
еще раз: они слизали капли воды, и прокрался обратно в свою
питомники. Войдя в дом, я заметил признаки на небе, которые
предвещали перемену погоды к лучшему. Пока что
все еще лил сильный дождь, и земля была идеально влажной.

Мы с Сэмюэлем обошли весь дом и, как обычно, заткнулись. Я сам всё осмотрел и в этот раз ничего не доверил своему помощнику.
Всё было в порядке, и я спокойно отдыхал в постели между полуночью и часом ночи.

Полагаю, дневные заботы были для меня слишком тяжёлым испытанием. Во всяком случае, в ту ночь я почувствовал себя так же плохо, как мистер Франклин. Я заснул только на рассвете. Всё время, пока я лежал без сна, в доме было тихо, как в могиле. Не было слышно ни звука, кроме плеска дождя и вздохов ветра среди деревьев, когда с наступлением утра поднялся бриз.


Около половины восьмого я проснулся и открыл окно в прекрасный солнечный
день. Часы пробили восемь, и я как раз собирался выйти, чтобы снова
привязать собак, когда услышал внезапный шорох юбок на
лестница позади меня.

Я обернулся и увидел Пенелопу, летящую за мной как сумасшедшая.
“Отец!” - закричала она. “Поднимись наверх, ради Бога! _ Бриллиант пропал!


“Ты что, с ума сошла?” Я спросил ее.

“Пропал!” - говорит Пенелопа. “Пропал, никто не знает как! Поднимись и посмотри.

Она потащила меня за собой в гостиную нашей юной леди, которая
выходила в её спальню. Там, на пороге спальни,
стояла мисс Рейчел, почти такая же бледная, как белый
халат, в который она была одета. Там же стояли две двери
Индийский шкаф, нараспашку. Один, внутри ящики вытаскивали, как
насколько он будет идти.

“Смотри!” - говорит Пенелопа. “Я сам видел, как мисс Рэчел вчера вечером положила бриллиант в
этот ящик”. Я подошел к шкафу. Ящик был пуст.

“Это правда, мисс?” Я спросил.

С видом, который был ей не свойственен, с голосом, который был ей не свойственен, мисс Рейчел ответила так же, как ответила моя дочь:

«Бриллиант пропал!»

Сказав это, она ушла в свою спальню, закрыла и заперла дверь.

Прежде чем мы сообразили, что делать дальше, вошла моя леди, услышав мой голос.
голос в гостиной дочери, которая гадала, что случилось.
Известие о пропаже Бриллианта, казалось, окаменело. Она пошла
прямо в спальню мисс Рэчел и настояла на том, чтобы ее впустили. Мисс
Рейчел впустила ее.

Сигнал тревоги, пронесшийся по дому подобно пожару, настиг двоих.
следующими были джентльмены.

Мистер Годфри первым вышел из своей комнаты. Всё, что он сделал, когда услышал о случившемся, — это поднял руки в
недоумении, что мало что говорит о его природной силе духа.
Мистер Франклин, на чью ясную голову я уверенно рассчитывал,
Мы, казалось, были так же беспомощны, как и его кузен, когда он услышал эту новость. К счастью, он наконец-то хорошо выспался, и непривычная роскошь сна, по его собственным словам, очевидно, ошеломила его. Однако, когда он выпил чашку кофе, которую
всегда пил за границей за несколько часов до завтрака, его мозг прояснился;
он стал более здравомыслящим и решительно и умно взялся за дело:

 сначала он послал за слугами и велел им оставить всех нижних
двери и окна (за исключением входной двери, которую я
открыл) были точно такими же, какими мы их оставили, когда запирались на ночь.
Затем он предложил своему кузену и мне убедиться, прежде чем мы предпримем какие-либо дальнейшие шаги, что бриллиант не упал случайно куда-нибудь в укромное место — скажем, за шкаф или за стол, на котором стоял шкаф. Обыскав оба места и ничего не найдя, а также допросив Пенелопу и узнав от неё лишь то немногое, что она уже рассказала мне, мистер Франклин
Я предложил продолжить расспросы у мисс Рейчел и послал
Пенелопу постучать в дверь её спальни.

Моя леди ответила на стук и закрыла за собой дверь. Через мгновение мы услышали, как мисс Рейчел заперлась изнутри. Моя госпожа вышла к нам, сильно озадаченная и расстроенная. «Потеря бриллианта, похоже, совсем выбила Рейчел из колеи», — сказала она в ответ мистеру Франклину. «Она странным образом избегает говорить об этом, даже со мной. Сейчас вы не можете её видеть».

 Этот рассказ о мисс Рейчел добавил нам беспокойства.
леди, после небольшого усилия, вернула себе обычное самообладание и действовала
со своей обычной решительностью.

“ Полагаю, с этим ничего не поделаешь? ” тихо спросила она. “Я предполагаю, что я
нет альтернативы, кроме как послать за полицией?”

“И первое, что для полиции это сделать”, - добавил Г-Н Франклин,
поймав ее, “чтобы возложить руки на индийских жонглеров, которые выполняли
вот прошлой ночью”.

Миледи и мистер Годфри (не зная того, что знали мы с мистером Франклином)
начали говорить и оба выглядели удивленными.

«Я не могу сейчас останавливаться, чтобы объясниться, — продолжил мистер Франклин. — Я могу только
скажу вам, что индейцы, несомненно, украли бриллиант. Дайте мне рекомендательное письмо, — говорит он, обращаясь к моей госпоже, — к одному из судей во Фризингхолле, просто скажите ему, что я представляю ваши интересы и пожелания, и позвольте мне немедленно отправиться с ним. Наш шанс поймать воров может зависеть от того, не будем ли мы терять ни минуты. (Примечание: то ли французская, то ли английская сторона, но правая сторона мистера Франклина, казалось, взяла верх. Единственный
вопрос был в том, как долго это продлится?)

Он положил ручку, чернила и бумагу перед своей тетей, которая (как мне показалось)
Он неохотно написал письмо, которое хотел получить. Если бы можно было
пропустить такое событие, как пропажа драгоценности стоимостью двадцать
тысяч фунтов, я полагаю, что, учитывая мнение моей леди о её покойном
брате и её недоверие к его подарку на день рождения, она бы втайне
почувствовала облегчение, если бы позволила ворам безнаказанно скрыться
с Лунным камнем.

Я вышел с мистером Франклином в конюшню и воспользовался случаем,
чтобы спросить его, как индейцы (которых я, конечно, подозревал так же проницательно,
как и он) могли проникнуть в дом.

“Один из них мог проскользнуть в холл в суматохе, когда
обедающая компания расходилась”, - говорит мистер Франклин. “Человек может
были под диван, а тетя и Рейчел разговаривали
где алмазов было поставить на ночь. Он бы только
ждать, пока в доме было тихо, и там он будет в кабинете, на
было для взятия”. С этими словами он крикнул конюху, чтобы тот
открыл ворота, и ускакал.

Это, безусловно, казалось единственным разумным объяснением. Но как вору удалось сбежать из дома? Я нашёл
Входная дверь была заперта и забаррикадирована, как я и оставил её на ночь, когда пошёл открывать её, встав с постели. Что касается других дверей и окон, то они по-прежнему были целы и заперты, что говорило само за себя. А собаки? Предположим, вор сбежал, выпрыгнув из одного из верхних окон, но как он ускользнул от собак? Приготовил ли он для них мясо с наркотиком? Когда я засомневался, собаки сами пришли ко мне.Они выскочили на меня из-за угла, катались по мокрой траве,
были в таком добром здравии и духе, что я с немалым трудом
привёл их в чувство и снова приковал. Чем больше я размышлял об этом,
тем менее удовлетворительным казалось мне объяснение мистера Франклина.

 Мы позавтракали — что бы ни случилось в доме, ограбление или убийство,
это не имеет значения, вы должны позавтракать. Когда мы закончили, моя
госпожа послала за мной, и я почувствовал себя обязанным рассказать ей всё, что до сих пор скрывал, о индейцах и их заговоре. Будучи
женщина высокого мужества, она вскоре преодолела первый ошеломляющий эффект
от того, что мне пришлось сообщить. Ее разум, казалось, был гораздо более встревожен
из-за дочери, чем из-за языческих разбойников и их заговора.
“Вы знаете, как странно, Рейчел, и как по-разному она ведет себя иногда
от других девушек,” Миледи сказала мне. “Но я никогда, за весь мой
опыт, не видел ее такой странной и замкнутой, как сейчас. Потеря драгоценности, кажется, почти лишила её рассудка. Кто бы мог подумать, что этот ужасный бриллиант так сильно завладел ею за столь короткое время?

Это было, конечно, странно. В целом, мисс
Рэйчел не была так помешана на игрушках и безделушках, как большинство девочек. И всё же
она безутешно заперлась в своей спальне. Справедливости ради следует добавить, что она была не единственной из нас, кто выбился из привычного ритма жизни. Мистер Годфри, например, хоть и был профессиональным утешителем, похоже, не знал, где ему искать утешения. Не имея возможности развлечься в компании и не имея шанса применить свой опыт общения с женщинами в беде
Он ничего не мог сделать, чтобы утешить мисс Рейчел, и бесцельно бродил по дому и саду. Он не знал, что ему делать после того несчастья, которое с нами случилось. Должен ли он был освободить семью от своей ответственности как гостя в их нынешнем положении, или ему следовало остаться в надежде, что даже его скромные услуги могут быть полезны? В конце концов он решил, что последний вариант, пожалуй, был самым
традиционным и разумным в таком необычном случае
из-за семейного горя, каким это было. Обстоятельства испытывают металл, из которого на самом деле сделан человек.
Мистер Годфри, испытанный обстоятельствами, показал себя из
более слабого металла, чем я думал. Что касается женщин-служащих
кроме Розанна Спирман, который хранил по себе—они вышли на шепот
вместе в углах, и в этом нет ничего ненормального подозрительно, как это
порядок слабее, что половина рода человеческого, когда-нибудь
чрезвычайный происходит в доме. Я и сам признаю, что был раздражительным и вспыльчивым. Проклятый лунный камень перевернул всё с ног на голову.

Незадолго до одиннадцати мистер Франклин вернулся. Его решительность,
по-видимому, ослабла за время его отсутствия из-за напряжения, которое он испытывал. Он уехал от нас галопом;
вернулся он шагом. Когда он уезжал, он был железным.
 Когда он вернулся, он был как ватный, настолько расслабленный, насколько это возможно.

— Ну что ж, — говорит моя леди, — полиция приедет?

— Да, — говорит мистер Франклин, — они сказали, что слетеют за мной как мухи.
 Суперинтендант Сигрейв из вашей местной полиции и двое его
людей. Формальность! Дело безнадёжное.

“Что? индейцы сбежали, сэр?” Я спросил.

“Бедные, обиженные индейцы были самым несправедливым образом посажены в тюрьму”, - говорит
Мистер Франклин. “Они так же невинны, как нерожденный младенец. Моя идея о том, что
один из них был спрятан в доме, развеялась, как и все остальные мои
идеи, в дым. Это доказано”, - говорит Г-Н Франклин, живущим с
удовольствием по собственной недееспособности, “просто невозможно”.

Удивив нас своим заявлением о совершенно новом повороте в деле
Лунного камня, наш юный джентльмен по просьбе тёти сел и
объяснился.

Оказалось, что решительная сторона его натуры проявилась в том, что он дошёл до
Фризингхолла. Он прямо изложил всё дело судье,
и судья сразу же вызвал полицию. Первые расспросы об индейцах
показали, что они даже не пытались покинуть город. Дальнейшие расспросы, обращённые к полиции,
показали, что все трое были замечены возвращающимися во Фризингхолл со своим
мальчиком прошлой ночью между десятью и одиннадцатью часами, что (с учётом
расстояния и времени) также доказывало, что они шли прямо
возвращаемся после выступления на нашей террасе. Еще позже, в полночь,
полиция, проведя обыск в общей квартире, где они
жили, снова увидела их всех троих и их маленького мальчика с ними,
как обычно. Вскоре после полуночи я сам надежно запер дом.
Более очевидного свидетельства в пользу индейцев, чем это, быть не могло
. Судья сказал, что не был даже случай подозрения
против них до сих пор. Но, как только полиция начала расследование, выяснилось, что это дело рук жонглёров
Он мог бы устроить так, чтобы, объявив их разбойниками и бродягами,
держать их в нашем распоряжении, под замком, в течение недели. Они по незнанию
сделали что-то (я забыл, что именно) в городе, что едва ли подпадало
под действие закона. Любое человеческое учреждение (в том числе и правосудие)
немного растянется, если его правильно потянуть. Достопочтенный судья был старым другом моей госпожи,
и индейцев «заключили под стражу» на неделю, как только суд
открылся в то утро.

 Таково было повествование мистера Франклина о событиях во Фризингхолле. Индеец
Ключ к разгадке тайны пропавшего драгоценного камня, судя по всему,
оказался у нас в руках. Если жонглёры были невиновны, то кто же, во имя всего святого,
вытащил лунный камень из ящика мисс Рейчел?

 Десять минут спустя, к нашему безграничному облегчению, в дом
прибыл суперинтендант Сигрейв. Он сообщил, что видел мистера Франклина на террасе,
сидящего на солнце (полагаю, в нём говорила итальянская кровь),
и предупредил полицию, когда они проходили мимо, что расследование
безнадёжно ещё до его начала.

Для семьи, оказавшейся в нашем положении, суперинтендант Фризингхоллской полиции был самым надёжным офицером, которого только можно было пожелать. Мистер
Сигрейв был высоким и дородным, с военной выправкой. У него был
красивый властный голос, решительный взгляд и великолепный сюртук, который прекрасно застёгивался на все пуговицы. «Я тот, кто вам нужен!» — было написано у него на лице, и он отдал приказ двум своим подчинённым-полицейским с такой суровостью, которая убедила нас всех, что с ним шутки плохи.

 Он начал с осмотра помещения, снаружи и внутри, и в результате
это расследование доказало ему, что никакие воры не проникали к нам извне и что, следовательно, ограбление было совершено кем-то из домочадцев. Можете себе представить, в каком состоянии были слуги, когда это официальное заявление впервые дошло до их ушей. Суперинтендант решил начать с осмотра будуара, а затем осмотреть слуг. В то же время он поставил одного из своих людей на лестнице, ведущей в спальни слуг, приказав никому не пропускать его в дом до дальнейших распоряжений.

При этих последних событиях женская половина семейства
отвлеклась на мгновение. Они выскочили из своих углов,
толпой поднялись наверх в комнату мисс Рейчел (на этот раз Розанну Спирмен
тоже унесли с собой), ворвались к суперинтенданту
Сигрейву и, все с одинаково виноватым видом, потребовали, чтобы он
сразу сказал, кого из них он подозревает.

Мистер Суперинтендант оказался на высоте: он посмотрел на них своим решительным взглядом и
приструнил их своим военным голосом.

«А теперь, женщины, спускайтесь вниз, все до единой; я не буду
— Вот вы где. Смотрите! — говорит мистер Суперинтендант, внезапно указывая на
маленький мазок на декоративной росписи на двери мисс Рейчел, на
внешнем крае, прямо под замком. — Смотрите, какой вред уже причинили
ваши юбки. Убирайтесь! Убирайтесь! Розанна Спирман,
которая стояла ближе всех к нему и к маленькому пятнышку на двери,
показала пример послушания и тут же вернулась к работе.
Остальные последовали за ней. Суперинтендант закончил осмотр комнаты и, не придавая этому значения, спросил меня, кто был первым
обнаружил ограбление. Моя дочь обнаружила это первой. Послали за моей
дочерью.

Мистер суперинтендант оказался слишком резок с Пенелопой поначалу.
С самого начала. “Вот, молодая женщина, внимай мне, и разум ты говоришь
правда”. Пенелопа загорелся мгновенно. “Меня никогда не учили говорить
ложь, господин полицейский!— и если отец может стоять там и слушать, как меня обвиняют
во лжи и воровстве, а моя собственная спальня заперта от меня, и у меня
отбирают мой характер, который — всё, что осталось у бедной девушки, — то он не тот
хороший отец, за которого я его принимаю!» Своевременное слово, сказанное мной, примирило Правосудие и
Пенелопа чувствовала себя увереннее. Вопросы и ответы
шли как по маслу и закончились ничем, о чём стоило бы упомянуть. Моя дочь
видела, как мисс Рейчел в последний раз перед сном положила бриллиант в ящик
комода. На следующее утро в восемь часов она зашла с чашкой чая к мисс Рейчел
и обнаружила, что ящик открыт и пуст. После этого она подняла
тревогу в доме, и на этом показания Пенелопы закончились.

Мистер суперинтендант попросил о встрече с самой мисс Рейчел. Пенелопа
передала его просьбу через дверь. Ответ пришёл к нам
та же дорога: «Мне нечего сказать полицейскому — я никого не вижу».
Наш опытный офицер выглядел одинаково удивленным и оскорбленным, когда услышал этот ответ. Я сказал ему, что моя юная леди больна, и попросил его немного подождать и зайти к ней позже. После этого мы снова спустились вниз, и в коридоре нас встретили мистер Годфри и мистер Франклин.

Двоих джентльменов, проживавших в этом доме, вызвали, чтобы они
могли пролить свет на это дело. Ни один из них ничего не знал. Слышали ли они какие-либо подозрительные звуки прошлой ночью?
Ночью? Они не слышали ничего, кроме стука дождя. Неужели я,
пролежавший без сна дольше, чем кто-либо из них, тоже ничего не слышал? Ничего!
 Освободившись от осмотра, мистер Франклин, по-прежнему придерживаясь беспомощного
взгляда на наши трудности, прошептал мне: «От этого человека нам не будет никакой
пользы. Суперинтендант Сигрейв — осел». Освободившись в свою очередь, мистер Годфри прошептал мне: «Очевидно, очень компетентный человек.
Тем не менее, я очень верю в него!» Много людей, много мнений,
как сказал один древний мудрец ещё до моего рождения.

Следующее действие мистера суперинтенданта привело его обратно в «будуар».
Мы с дочерью следовали за ним по пятам. Его целью было выяснить,
не была ли какая-нибудь мебель передвинута за ночь со своего обычного места.
Судя по всему, его предыдущее расследование в комнате не зашло достаточно
далеко, чтобы удовлетворить его в этом вопросе.

 Пока мы ещё
рылись среди стульев и столов, дверь спальни внезапно открылась. Отказав всем, мисс Рейчел, к нашему удивлению, вошла в самую гущу
нас по собственной воле. Она взяла со стула свою садовую шляпу, а затем
обратилась прямо к Пенелопе с этим вопросом:—

“Мистер Франклин Блейк прислал вас ко мне с сообщением сегодня утром?”

“Да, мисс”.

“Он хотел поговорить со мной, не так ли?”

“Да, мисс”.

“Где он сейчас?”

Услышав голоса на террасе внизу, я выглянула из окна и увидела, как
двое джентльменов прогуливаются вместе. Отвечая за свою
дочь, я сказала: «Мистер Франклин на террасе, мисс».

 Не сказав больше ни слова, не обращая внимания на мистера суперинтенданта, который пытался
Она вышла из комнаты, бледная как смерть, погружённая в свои мысли, и спустилась к своим кузинам на террасу.

Это было проявлением неуважения, нарушением хороших манер с моей стороны, но, клянусь, я не мог не выглянуть в окно, когда мисс Рейчел встретила джентльменов снаружи. Она подошла к мистеру Франклину,
не обращая внимания на мистера Годфри, который тут же отошёл в сторону и
оставил их наедине. То, что она сказала мистеру Франклину,
похоже, было сказано с жаром. Это продолжалось недолго, и, судя по
Я видел его лицо из окна, казалось, удивить его за все
сила слова. В то время как они были все еще вместе, Миледи появилась
на террасе. Мисс Рейчел видела ее,—сказала последние слова г -
Франклин—и вдруг вернулся в дом снова, прежде чем ее мать
придумали ее. Миледи сама удивилась, и, заметив Мистера
К удивлению Франклина, он заговорил с ним. Мистер Годфри присоединился к ним и тоже заговорил. Мистер Франклин отошёл немного в сторону, рассказывая им, что произошло, как я полагаю, потому что они оба остановились, выслушав его.
несколько шагов, как люди, пораженные до глубины души. Я только что увидел это.
примерно столько всего, когда дверь гостиной резко распахнулась.
Мисс Рэчел быстро прошла в свою спальню, дикая и сердитая, с
яростными глазами и пылающими щеками. Мистер суперинтендант еще раз попытался
расспросить ее. Она обернулась к нему в дверях своей спальни. “ _ Я_ не посылала за тобой!
” яростно выкрикнула она. — _Я_ не хочу тебя. Мой
бриллиант потерян. Ни ты, ни кто-либо другой никогда его не найдёте! С этими
словами она вошла и заперла дверь у нас перед носом. Пенелопа,
Стоя ближе всех к ней, я услышал, как она расплакалась, как только осталась одна.

То она была в ярости, то в слезах! Что это значило?

Я сказал суперинтенданту, что это значило, что мисс Рейчел расстроилась из-за потери своей драгоценности. Я беспокоился о чести семьи, и мне было неприятно видеть, как моя юная леди забывается — даже в присутствии полицейского, — и я постарался оправдаться как мог. В глубине души я был более озадачен необычным поведением и манерой речи мисс Рейчел, чем можно выразить словами. Приняв её слова на
Опираясь на дверь её спальни в качестве ориентира для догадок, я мог лишь предположить, что она была смертельно оскорблена тем, что мы вызвали полицию, и что удивление мистера
Франклина на террасе было вызвано тем, что она высказала ему (как человеку, который в основном и вызвал полицию) своё мнение по этому поводу. Если это предположение было верным, то почему, потеряв свой бриллиант, она должна была возражать против присутствия в доме тех самых людей, чьей обязанностью было вернуть его ей?
И откуда, ради всего святого, она могла знать, что Лунный камень больше никогда не найдут?

При сложившихся обстоятельствах ни от кого в доме нельзя было ожидать ответа на эти вопросы. Мистер Франклин, казалось, считал делом чести не повторять слуге — даже такому старому слуге, как я, — то, что мисс Рейчел сказала ему на террасе. Мистер Годфри, который, будучи джентльменом и родственником, вероятно, был посвящён в тайну мистера Франклина, уважал эту тайну, как и подобает. Моя леди, которая, без сомнения, тоже была в курсе и которая
одна имела доступ к мисс Рэйчел, открыто заявила, что может
ничего о ней. «Ты сводишь меня с ума, когда говоришь о Бриллианте!» Все влияние её матери не смогло вытянуть из неё ни слова, кроме этого.

 Итак, мы зашли в тупик в вопросе о мисс Рейчел — и в тупик в вопросе о Лунном камне. В первом случае моя леди была бессильна помочь нам. Во втором (как вы вскоре убедитесь) мистер Сигрейв быстро
приближался к состоянию суперинтенданта, у которого голова шла кругом.

 Обыскав весь «будуар» и не найдя ничего
среди мебели, наш опытный офицер обратился ко мне.
хотел узнать, были ли слуги в целом осведомлены о том, куда на ночь убрали бриллиант.

«Я знал, куда его убрали, сэр, — сказал я, — во-первых. Сэмюэл, лакей, тоже знал, потому что он был в холле, когда они говорили о том, где в ту ночь будут хранить бриллиант. Моя дочь знала, как она уже вам сказала. Она или Сэмюэл могли рассказать об этом другим слугам — или другие слуги могли сами услышать этот разговор через боковую дверь в коридоре, которая могла
могли быть открыты на чёрной лестнице. Насколько я могу судить, прошлой ночью все в
доме могли знать, где находится драгоценность».

 Мой ответ давал мистеру суперинтенданту широкое поле для подозрений, и он попытался сузить его, спросив о характерах слуг.

 Я сразу же подумала о Розанне Спирман. Но ни я, ни кто-либо другой не имели права
и не хотели возлагать подозрения на бедную девушку, чья честность не вызывала
сомнений с тех пор, как я её знаю. Старшая надзирательница в
исправительном учреждении доложила о ней моей госпоже как об искренне
раскаявшейся и
совершенно надёжная девушка. Дело суперинтенданта —
сначала найти причину для подозрений, а потом, и только потом,
мой долг — рассказать ему, как она попала на службу к моей госпоже.
 «У всех наших людей безупречная репутация», — сказал я. “И все они
заслужили доверие, которое оказала им их хозяйка”. После этого
мистеру Сигрейву оставалось только одно, а именно: приступить к
работай и сам разбирайся с характерами слуг.

Один за другим они были исследованы. Один за другим они доказали
нечего было сказать — и она сказала это (по крайней мере, в том, что касалось женщин)
очень подробно и с очень злым чувством из-за запрета, наложенного на
их спальни. Остальных отправили обратно на их места
внизу, а Пенелопу вызвали и допросили отдельно во второй раз.

 Небольшая вспышка гнева моей дочери в «будуаре» и её
готовность считать себя подозреваемой, по-видимому, произвели
неблагоприятное впечатление на суперинтенданта Сигрейва. Ему также казалось, что она была последним человеком, который его видел
Бриллиант ночью. Когда второй допрос закончился, моя девочка
вернулась ко мне в ярости. Сомнений больше не было —
полицейский почти прямым текстом сказал ей, что она воровка! Я
едва ли мог поверить, что он (если придерживаться точки зрения мистера
Франклина) был таким ослом. Но, хотя он ничего не сказал, взгляд, которым он
смотрел на мою дочь, был не очень приятным. Я посмеялся над этим вместе с бедной Пенелопой, посчитав это слишком нелепым, чтобы относиться к этому серьёзно, — что, конечно, было так. В глубине души я боюсь, что поступил глупо
достаточно, чтобы тоже разозлиться. Это было немного утомительно — да, действительно. Моя девочка
села в углу, закрыв голову фартуком, с разбитым сердцем. Глупо с её стороны, скажете вы. Она могла бы подождать, пока он открыто не обвинит её. Что ж, будучи человеком с таким же характером,
я это признаю. И всё же мистер суперинтендант мог бы вспомнить — неважно, что он мог бы вспомнить. Чёрт бы его побрал!

Следующий и последний шаг в расследовании довёл дело, как
говорится, до критической точки. У офицера было дознание (на котором я присутствовал)
с моей госпожой. Сообщив ей, что бриллиант, должно быть, был украден кем-то из домашних, он попросил разрешения для себя и своих людей обыскать комнаты и ящики слуг на месте. Моя добрая госпожа, будучи великодушной и благородной женщиной, отказалась позволить обращаться с нами как с ворами. «Я никогда не соглашусь на такое возвращение, — сказала она, — несмотря на всё, что я должна верным слугам, работающим в моём доме».

Мистер суперинтендант поклонился, бросив на меня взгляд, который
прямо говорил: «Зачем нанимать меня, если вы собираетесь связывать мне руки таким образом?»
Как глава прислуги, я сразу понял, что мы обязаны по справедливости по отношению ко всем сторонам не пользоваться щедростью нашей госпожи. «Мы с благодарностью благодарим вашу светлость, — сказал я, — но мы просим вашего разрешения поступить правильно в этом вопросе и отдать наши ключи. Когда Габриэль  Беттередж подаст пример, — сказал я, останавливая суперинтенданта Сигрейва у двери, — остальные слуги последуют за ним, обещаю вам.
Для начала вот мои ключи! Моя госпожа взяла меня за руку и
поблагодарила со слезами на глазах. Господи! чего бы я только не отдал
в тот момент я был готов на всё, чтобы сбить с ног суперинтенданта
Сигрейва!

 Как я и обещал, другие слуги последовали моему примеру, конечно,
против своей воли, но все разделяли мою точку зрения. Женщины были
прелестны, пока полицейские рылись в их вещах. Повариха выглядела так,
будто могла поджарить мистера
Суперинтендант был заживо сожжён в печи, и другие женщины выглядели так, будто
могли бы съесть его, когда он сгорит дотла.

Поиски завершились, но ни алмаза, ни следов алмаза найдено не было.
Конечно, суперинтендант Сигрейв удалился в мою маленькую комнату, чтобы
обдумать, что делать дальше. Он и его люди провели в доме уже несколько часов, но так и не продвинулись ни на дюйм в расследовании того, как был похищен Лунный камень и кого мы должны подозревать в краже.

 Пока полицейский размышлял в одиночестве, меня позвали к мистеру Франклину в библиотеку. К моему невыразимому удивлению,
как только я взялся за ручку двери, она внезапно открылась изнутри, и из неё вышла Розанна Спирман!

После того как утром библиотеку подмели и убрали, ни первой, ни второй горничной не было дела до этой комнаты в течение дня. Я остановил Розанну Спирмен и на месте обвинил её в нарушении дисциплины.

«Что вам понадобилось в библиотеке в это время дня?» — спросил я.

«Мистер Франклин Блейк уронил одно из своих колец наверху», — ответила Розанна;
— и я сходила в библиотеку, чтобы отдать ему книгу. Лицо девушки раскраснелось, когда она произнесла эти слова, и она ушла,
Она тряхнула головой и с важным видом посмотрела на меня, и я не
знал, что и думать. Происходившее в доме, несомненно, так или иначе
расстроило всех служанок, но ни одна из них не утратила своей
естественности, как, судя по всему, утратила Розанна.

 Я застал мистера Франклина за письменным столом в библиотеке. Как только я вошел в комнату, он попросил
приготовить ему экипаж до вокзала. Первый же звук его голоса подсказал мне, что теперь мы снова видим его решительную сторону. Человек из ваты исчез, и
человек из железа снова сидел передо мной.

«Вы едете в Лондон, сэр?» — спросил я.

«Собираюсь телеграфировать в Лондон, — ответил мистер Франклин. — Я убедил свою
тётушку, что нам нужна голова поумнее, чем у суперинтенданта Сигрейва,
и получил её разрешение отправить телеграмму моему
отцу. Он знаком с главным комиссаром полиции, а комиссар
может наложить лапу на нужного человека, который разгадает тайну Бриллианта.
Кстати, о тайнах, - говорит мистер Фрэнклин, понижая голос.
“ Я должен сказать вам еще одно слово, прежде чем вы отправитесь на конюшню.
Пока никому ни слова об этом, но либо у Розанны
Спирман не всё в порядке с головой, либо, боюсь, она знает о Лунном камне больше, чем ей следует знать».

 Я даже не знаю, была ли я больше удивлена или расстроена, услышав это. Если бы я была моложе, то, возможно, призналась бы в этом мистеру Франклину. Но когда становишься старше, приобретаешь одну замечательную привычку. В
случаях, когда вы не видите своего пути, вы держите язык за зубами.

«Она пришла сюда с кольцом, которое я уронил в своей спальне, — продолжил мистер Франклин. — Когда я поблагодарил её, я, конечно, ожидал, что она уйдёт.
Вместо этого она стояла напротив меня за столом и смотрела на меня
странным взглядом — наполовину испуганным, наполовину знакомым — я не мог
понять, что это было. — Это странно, сэр, — сказала она с какой-то
неожиданной решимостью. Я ответил: «Да, это так», — и задумался, что будет
дальше. Честное слово, Беттеридж, я думаю, у неё не всё в порядке с головой! Она сказала: «Они никогда не найдут бриллиант, сэр,
не так ли? Нет! И человека, который его взял, — я за это отвечаю». Она
действительно кивнула и улыбнулась мне! Прежде чем я успел спросить её, что она
Я имел в виду, что мы услышали ваши шаги снаружи. Полагаю, она боялась, что вы застанете её здесь. Во всяком случае, она покраснела и вышла из комнаты.
Что, чёрт возьми, это значит?

Я не мог заставить себя рассказать ему историю девушки даже тогда. Это было бы почти то же самое, что сказать ему, что она была воровкой.
Кроме того, даже если бы я во всём признался и даже если бы она была воровкой, то причина, по которой она раскрыла бы свой секрет мистеру
Франклину, одному из всех людей на свете, всё равно была бы неочевидна.

— Мне невыносима мысль о том, что я могу втянуть бедную девушку в неприятности только потому, что она такая взбалмошная и говорит очень странно, — продолжал мистер
Франклин. — И всё же, если бы она сказала суперинтенданту то, что сказала мне, каким бы дураком он ни был, я боюсь… — Он остановился и оставил остальное недосказанным.

— Лучше всего, сэр, — сказал я, — будет, если я при первой же возможности скажу об этом моей госпоже наедине. Моя госпожа очень дружелюбно относится к Розанне, а девушка, в конце концов, могла просто вести себя дерзко и глупо. Когда в доме творится что-то неладное,
Сэр, служанки любят смотреть на мрачную сторону вещей — это придаёт
бедняжкам определённую значимость в их собственных глазах. Если кто-то
болен, верьте женщинам, когда они предсказывают, что человек умрёт.
 Если потеряно
драгоценное украшение, верьте им, когда они предсказывают, что его никогда не
найдут снова».

Эта точка зрения (которую, должен признаться, я и сам считал вероятной, поразмыслив), казалось, сильно успокоила мистера Франклина: он сложил свою телеграмму и закрыл тему. По пути в конюшню, чтобы заказать повозку с пони, я заглянул в комнату для прислуги, где они
Они ужинали. Розанны Спирман среди них не было. Расспросив, я
узнал, что ей внезапно стало плохо, и она поднялась в свою комнату, чтобы прилечь.

 «Любопытно!

 Когда я видел её в последний раз, она выглядела вполне здоровой», — заметил я. Пенелопа вышла вслед за мной. «Не говори так при остальных, отец, — сказала она. — Ты только ещё больше настроишь их против Розанны». У бедняжки разбито сердце из-за мистера Фрэнклина Блейка ”.

Вот еще один взгляд на поведение девушки. Если возможно, чтобы
Пенелопа была права, объяснение странного языка Розанны и
Возможно, всё дело было в том, что ей было всё равно, что она говорит, пока она могла удивить мистера Франклина и заставить его заговорить с ней.
 Если предположить, что это правильное толкование загадки, то, возможно, это объясняет её легкомысленную, самодовольную манеру, с которой она прошла мимо меня в коридоре.  Хотя он сказал всего три слова, она добилась своего, и мистер Франклин заговорил с ней.

Я сам увидел, как запрягли пони. В этой адской сети тайн и неопределённости,
которая теперь окружала нас, я признаюсь, что это было облегчением
обратите внимание, как хорошо пряжки и ремни понимали друг друга! Когда вы
увидели, как пони запряжен в оглобли фаэтона, вы увидели
то, в чем не было никаких сомнений. И это, позвольте мне вам сказать, было
редчайшим угощением в нашем доме.

Направляясь с фаэтоном к парадной двери, я застал не только мистера
Франклин, но мистер Годфри и суперинтендант Сигрейв тоже ждут
я на ступеньках.

Размышления мистера Суперинтенданта (после того, как он не смог найти бриллиант в
комнатах или ящиках для вещей прислуги) привели его, как оказалось, к совершенно
новый вывод. По-прежнему придерживаясь своего первоначального мнения, а именно, что кто-то из домочадцев украл драгоценность, наш опытный офицер теперь считал, что вор (он был достаточно умен, чтобы не называть бедную
Пенелопу, что бы он о ней ни думал втайне!) действовал заодно с индейцами, и поэтому он предложил перенести расследование на фокусников из тюрьмы Фризингхолл. Услышав об этом новом шаге, мистер Франклин вызвался отвезти суперинтенданта обратно в город, откуда он мог телеграфировать в Лондон так же легко, как и из
наша станция. Мистер Годфри, все еще искренне веривший в мистера Сигрейва и
очень заинтересованный в том, чтобы стать свидетелем допроса индейцев,
попросил разрешения сопровождать офицера во Фризинголл. Один из двух
низших полицейских должен был остаться в доме на случай, если что-нибудь случится
. Другой должен был вернуться с суперинтендантом в город.
Так что четыре места в коляске для пони были просто заняты.

Прежде чем он взял поводья, чтобы отъехать, мистер Франклин отвел меня на несколько шагов в сторону, чтобы нас не было слышно остальным.

«Я подожду с отправкой телеграммы в Лондон, — сказал он, — пока не увижу, что будет дальше».
о нашем допросе индейцев. Я лично убежден, что этот
бестолковый местный полицейский, как всегда, пребывает в неведении и
просто пытается выиграть время. Идея какой-либо из служащих в
лига с индейцами-это абсурд абсурдом, на мой взгляд.
Держать около дома, Betteredge, пока я не вернусь, и попробовать то, что вы
можете сделать Розанна Спирман. Я не прошу вас делать ничего, что унижало бы
ваше собственное достоинство или было бы жестоким по отношению к девушке. Я лишь
прошу вас быть более внимательными, чем обычно. Мы
постараемся преподнести это как можно более легкомысленно перед моей тетей, но это более
важное дело, чем ты можешь предположить.

“Речь идет о двадцати тысячах фунтов, сэр”, - сказал я, думая о
стоимости бриллианта.

“Речь идет о том, чтобы успокоить разум Рэчел”, - серьезно ответил мистер Фрэнклин
. “Я очень беспокоюсь за нее”.

Он внезапно покинул меня, как будто хотел прервать любой дальнейший разговор
между нами. Я подумал, что понимаю почему. Дальнейший разговор мог бы раскрыть мне
тайну того, что мисс Рейчел сказала ему на террасе.

 Поэтому они уехали во Фризингхолл. Я был достаточно готов, по мнению девушки,
в личных интересах, немного поговорить с Розанной наедине. Но
нужной возможности не представилось. Она спустилась вниз только во время чаепития.
снова. Когда она появилась, она была взбалмошной и возбужденной,
с ней случилось то, что они называют истерическим припадком, она приняла дозу фитонцидов по
приказу миледи и была отправлена обратно в постель.

День тянулся к концу уныло и достаточно жалко, могу вам сказать
. Мисс Рейчел по-прежнему не выходила из своей комнаты, заявив, что слишком больна, чтобы
спуститься к обеду в тот день. Моя леди была в таком подавленном настроении из-за неё
дочь, что я не мог заставить себя сделать её ещё более
тревожной, рассказав о том, что Розанна Спирман сказала мистеру Франклину.
Пенелопа упорно верила, что её немедленно осудят,
приговорят и отправят в ссылку за кражу. Другие женщины поддержали её.
Библий и сборников гимнов, и вид у них был кислый, как уксус, из-за того, что они
читали. Я заметил, что в моей сфере жизни это обычно происходит, когда люди совершают благочестивые поступки в непривычное время. Что касается меня, то у меня даже не хватило духу открыть свою
_Робинзон Крузо_. Я вышел во двор и, испытывая острую потребность в
дружеском общении, поставил свой стул у будки и заговорил с собаками.

За полчаса до обеда двое джентльменов вернулись из
Фризингхолла, договорившись с суперинтендантом Сигрейвом, что он вернётся к нам на следующий день. Они навестили мистера Мёртуэйта, путешественника из Индии, в его нынешнем жилище неподалёку от города. По просьбе мистера
Франклина он любезно поделился с ними своими знаниями
языка, общаясь с этими двумя из трёх
Индейцы, которые ничего не понимали по-английски. Тщательное и продолжительное расследование ни к чему не привело; не было обнаружено ни тени причины подозревать жонглёров в том, что они как-то повлияли на кого-то из наших слуг. Придя к такому выводу, мистер
 Франклин отправил телеграмму в Лондон, и на этом дело пока остановилось до завтра.

 Вот и вся история дня, последовавшего за днём рождения. До сих пор к нам не пробивался ни единый лучик света. Однако через день или два тьма немного рассеялась. Как и с каким результатом, вы
сейчас увидим.


ГЛАВА XII

Прошел вечер четверга, и ничего не произошло. С наступлением пятницы
утром пришли две новости.

Пункт первый: человек из пекарни заявил, что встретил Розанну Спирман,
накануне днем, в плотной вуали, идущую навстречу
Фризингхолл у пешеходной дорожки, ведущей далеко через вересковую пустошь. Казалось странным, что кто-то мог ошибиться в Розанне, у которой, бедняжки, было довольно приметное плечо, но, должно быть, мужчина ошибся, потому что Розанна, как вы знаете, весь четверг провела наверху, в своей комнате, из-за болезни.

Второй пункт пришёл с почтальоном. Достойный мистер Кэнди сказал ещё одну из своих многочисленных неудачных фраз, когда уезжал под дождём в ночь моего рождения, и сказал мне, что кожа доктора непромокаемая. Несмотря на его кожу, он промок насквозь. В ту ночь он простудился и теперь лежит с температурой. Последние отчёты, принесённые
почтальоном, свидетельствовали о том, что он был в бреду и нёс
чушь, бедняга, так же легкомысленно, как часто нёс её в здравом уме. Нам всем было жаль маленького доктора, но мистеру Франклину
Казалось, он сожалел о своей болезни, главным образом из-за мисс Рейчел. Судя по тому, что он сказал моей леди, когда я был в комнате во время завтрака, он, по-видимому, считал, что мисс Рейчел — если тревога по поводу Лунного камня не уляжется в ближайшее время — может срочно нуждаться в лучшем медицинском совете, который мы можем ей предоставить.

 Не успел завтрак закончиться, как пришла телеграмма от мистера Блейка, старшего, в ответ на телеграмму его сына. В нем сообщалось нам, что он наложил
руки (с помощью своего друга, комиссара) на нужного человека, который должен был
помочь нам. Его звали сержант Кафф; и прибытие его из
Лондон можно было ожидать с утренним поездом.

 Прочитав имя нового полицейского, мистер Франклин вздрогнул. Кажется, он слышал несколько любопытных историй о сержанте
Каффе от адвоката своего отца во время пребывания в Лондоне.

 «Я начинаю надеяться, что мы уже избавились от наших тревог», — сказал он. «Если хотя бы половина историй, которые я слышал, правдива, то, когда дело доходит до раскрытия тайны, в Англии нет никого, кто мог бы сравниться с сержантом
Каффом!»

 Мы все волновались и с нетерпением ждали появления этого знаменитого и способного человека. Суперинтендант
Сигрейв, вернувшись к нам в назначенное время и услышав, что ожидается сержант, немедленно заперся в комнате с пером, чернилами и бумагой, чтобы сделать заметки для отчёта, который от него, несомненно, потребуют. Я бы с удовольствием сам съездил на станцию за сержантом. Но о карете и лошадях моей госпожи не могло быть и речи, даже для знаменитого Каффа, а повозка с пони понадобилась позже мистеру Годфри. Он глубоко сожалел о том, что был вынужден
оставить свою тётю в столь тревожное время, и любезно отложил
Я ждал его отъезда до последнего поезда, чтобы узнать, что умный лондонский полицейский думает об этом деле.
Но в пятницу вечером он, должно быть, был в городе, так как одна благотворительная организация для женщин,
находившаяся в затруднительном положении, ждала его консультации в субботу утром.

Когда пришло время сержанту приехать, я спустился к воротам, чтобы встретить его.

Когда я добрался до сторожки, подъехала повозка с железной дороги, и из неё вышел
седой старик, такой худой, что казалось, будто на его костях не осталось ни
грамма плоти. Он был
Одетый во всё чёрное, с белым галстуком на шее. Его лицо было острым, как топор, а кожа — жёлтой, сухой и сморщенной, как осенний лист. Его глаза стального серого цвета, когда он смотрел на вас, сбивали с толку, как будто ожидали от вас чего-то большего, чем вы сами. Он шёл мягкой походкой, его голос был меланхоличным, а длинные худые пальцы были загнуты, как когти. Он мог быть священником, или
гробовщиком, или кем угодно, но только не тем, кем он был на самом деле. A
более полная противоположность суперинтенданту Сигрейву, чем сержант Кафф,
и менее приятный на вид офицер, на которого не хочется смотреть, когда семья в беде, — я
вызываю вас на спор, найдите его, где сможете.

«Это дом леди Вериндер?» — спросил он.

«Да, сэр».

«Я сержант Кафф».

«Сюда, сэр, если вам угодно».

По дороге к дому я назвал своё имя и положение в семье, чтобы он мог поговорить со мной о деле, которым собиралась заняться моя хозяйка. Однако он не сказал ни слова о деле. Он восхищался садом и заметил
что он чувствовал, что морской воздух очень энергичным и освежающим. Я в частном порядке
интересно, на моей стороне, как отмечается манжеты получил свою репутацию.
Мы добрались до дома в настроении двух незнакомых собак, связанных вместе
впервые в жизни одной цепью.

Спросив о миледи и услышав, что она в одной из
оранжерей, мы пошли в сад за домом и послали
слугу разыскать ее. Пока мы ждали, сержант Кафф выглянул
из-за вечнозелёной арки слева от нас, увидел нашу клумбу с розами и
вошёл прямо в неё, впервые проявив хоть какой-то интерес
что он ещё не показывал. К удивлению садовника и к моему
отвращению, этот знаменитый полицейский оказался кладезем
знаний по пустяковому вопросу о розариях.

«Ах, у вас здесь правильное расположение с южной и юго-западной стороны», —
говорит сержант, покачивая седой головой и с ноткой удовольствия в
меланхоличном голосе. “Это форма для розария
не что иное, как круг, заключенный в квадрат. Да, да; с дорожками
между всеми клумбами. Но они не должны быть усыпаны гравием, как эти.
Трава, мистер Садовник, трава гуляет между вашими розами; гравий слишком твердый
для них. Это милое, красивое клумбовое растение с белыми и розовыми цветами.
 Они всегда хорошо сочетаются друг с другом, не так ли? Вот белая мускусная роза, мистер Беттеридж, — наша старая английская роза, возвышающаяся над лучшими и новейшими из них. Милая моя! — говорит сержант, поглаживая мускусную розу своими длинными пальцами и обращаясь к ней, как к ребёнку.

Этот человек был очень любезен, когда вернул бриллиант мисс Рейчел и
выследил вора, который его украл!

«Вы, кажется, любите розы, сержант?» — заметил я.

— У меня не так много времени, чтобы увлекаться чем-то, — говорит сержант Кафф. — Но когда у меня _есть_ минутка, чтобы поделиться своей любовью, мистер
Беттерэдж, я отдаю её розам. Я начал свою жизнь среди них в отцовском саду, и я закончу свою жизнь среди них, если смогу. Да. В один из этих дней (даст Бог) я уйду на покой, брошу ловить воров и попробую выращивать розы. Между моими грядками будут травяные дорожки, мистер Садовник, — говорит сержант, которому, казалось, не нравились гравийные дорожки в нашем розарии.

 — Странный вкус, сэр, — осмелился я сказать, — для человека вашего возраста.
линия жизни”.

“Если вы оглянетесь вокруг (чего большинство людей делать не будут)”, - говорит
Сержант Кафф, “вы увидите, что характер человека, вкусы, большинство
раза, а напротив, сколько возможно, чтобы природа мужское дело. Покажите
мне любые две вещи, более противоположные друг другу, чем роза и
вор; и я соответствующим образом скорректирую свои вкусы — если это не будет слишком поздно в
моем возрасте. Вы считаете, что дамасская роза — хороший подвой для большинства
нежных сортов, не так ли, мистер Гарденер? Ах! Я так и думал. Сюда идёт
леди. Это леди Вериндер?

Он увидел её раньше, чем я или садовник, хотя мы знали, куда смотреть, а он — нет. Я начал думать, что он более проницательный человек, чем казался на первый взгляд.

 Появление сержанта или его поручение — одно или оба — по-видимому, немного смутили мою леди. Впервые за всё время, что я её знаю, она не знала, что сказать на допросе у незнакомца. Сержант Кафф сразу же успокоил её. Он спросил, не было ли ещё кого-нибудь, кто занимался ограблением до того, как мы послали за
его; и услышав, что был вызван еще один человек, который сейчас находится в доме.
попросила разрешения поговорить с ним, прежде чем будет сделано что-либо еще.

Миледи повела меня обратно. Прежде чем последовать за ней, сержант успокоил
свое мнение по поводу дорожек, посыпанных гравием, напутствием
садовнику. “Пусть ее светлость попробует травку”, - сказал он, бросив кислый взгляд на
дорожки. “Никакого гравия! никакого гравия!”

Почему суперинтендант Сигрейв показался сержанту Каффу на несколько размеров меньше, чем был на самом деле, я не берусь объяснить. Я могу лишь констатировать факт. Они ушли на пенсию вместе.
и томительно долгое время оставались взаперти от любого вторжения смертных. Когда
они вышли, мистер суперинтендант был взволнован, а мистер сержант
зевал.

“Сержант желает осмотреть гостиную мисс Вериндер”, - говорит мистер
Сигрейв, обращаясь ко мне с большой помпой и рвением. “Сержант
возможно, хочет задать несколько вопросов. Проводите сержанта, пожалуйста!

Пока мне отдавали приказы, я смотрел на великого
Манту. Великий Манту, в свою очередь, смотрел на суперинтенданта Сигрейва
с тем спокойным ожиданием, которое я уже заметил. Я не могу утверждать
что он ожидал скорого появления своего коллеги-офицера в образе осла — я могу только сказать, что сильно в этом подозревал.

Я поднялся наверх.  Сержант тихо обошёл индийский кабинет и «будуар», задавая вопросы (иногда только мистеру суперинтенданту и постоянно мне), смысл которых, как мне кажется, был одинаково непонятен нам обоим. В своё время его путь привёл его к двери, и он оказался лицом к лицу с декоративной картиной, о которой вы знаете. Он положил одну руку на пояс, словно в ожидании.
пальцем на маленькое пятнышко, как раз под замком, который прораба
Seegrave уже заметили, когда он обличал женщин-служащих для
все скучиваются в комнату.

“Жаль”, - говорит сержант Кафф. “Как это случилось?”

Он задал этот вопрос мне. Я ответил, что служанки толпились в комнате накануне утром и что некоторые из них
задели меня подолом. «Суперинтендант Сигрейв приказал им уйти, сэр, — добавил я, — пока они не причинили ещё больше вреда».

«Верно!» — сказал мистер Суперинтендант по-военному. «Я приказал им уйти».
— Это сделали юбки, сержант, — юбки сделали это.

 — Вы заметили, какая юбка это сделала? — спросил сержант Кафф, по-прежнему обращаясь не к своему коллеге-офицеру, а ко мне.

 — Нет, сэр.

 Он повернулся к суперинтенданту Сигрейву и сказал: — Полагаю, вы заметили?

Мистер Суперинтендант выглядел немного озадаченным, но взял себя в руки. «Я не могу поручиться за свою память, сержант, — сказал он, — это сущий пустяк — сущий пустяк».

 Сержант Кафф посмотрел на мистера Сигрейва так же, как на гравийные дорожки в розарии, и по-своему меланхолично улыбнулся нам в первый раз.
оценить его качество, которого у нас еще не было.

“На прошлой неделе я провел частное расследование, мистер суперинтендант”, - сказал он. “На
одном конце расследования было совершено убийство, а на другом конце было
чернильное пятно на скатерти, которое никто не мог объяснить. За
весь мой опыт общения с самыми грязными людьми этого маленького грязного мира, я
никогда еще не встречался с такой вещью, как мелочь. Прежде чем мы сделаем следующий шаг в этом деле, мы должны увидеть юбку, на которой остался след, и мы должны точно знать, когда краска была влажной.

Мистер суперинтендант, довольно угрюмо выслушав его, спросил, не хочет ли он
нужно позвать женщин. Сержант Кафф, подумав с минуту,
вздохнул и покачал головой.

«Нет, — сказал он, — сначала мы разберёмся с краской. С краской всё просто — да или нет. С женщинами всё сложнее —
много юбок. В котором часу служанки были в этой комнате вчера утром? В одиннадцать, да? Есть ли в доме кто-нибудь, кто знает, была ли эта краска влажной или сухой в одиннадцать часов утра
вчерашнего дня?

— Племянник ее светлости, мистер Франклин Блейк, знает, — сказал я.

— Этот джентльмен в доме?

Мистер Франклин был как можно ближе к месту событий — он ждал своего первого шанса представиться великому Каффу. Через полминуты он уже был в комнате и давал показания следующим образом:

«Эта дверь, сержант, — сказал он, — была покрашена мисс Вериндер под моим наблюдением, с моей помощью и с использованием краски моего собственного состава. Краска высыхает в течение двенадцати часов, независимо от того, какие цвета с ней используются».

— Вы помните, когда был сделан этот надрез, сэр? — спросил сержант.


— Прекрасно помню, — ответил мистер Франклин. — Это был последний кусочек
дверь должна быть закончена. Мы хотели закончить её в прошлую среду, и я
сам закончил её к трём часам дня или вскоре после этого».

«Сегодня пятница», — сказал сержант Кафф, обращаясь к
суперинтенданту Сигрейву. «Давайте посчитаем, сэр. В три часа дня в
среду эта часть картины была закончена». Машина высушила его за двенадцать часов, то есть к трём часам утра в четверг. В одиннадцать утра в четверг вы проводили здесь допрос. Отнимите три от одиннадцати, и останется восемь. То есть
Краска высохла за восемь часов, мистер суперинтендант, когда вы предположили, что её размазали юбки служанок.

Первый сокрушительный удар для мистера Сигрейва! Если бы он не заподозрил бедную
Пенелопу, я бы его пожалела.

Уладив вопрос с краской, сержант Кафф с этого момента перестал обращать внимание на своего коллегу-офицера и обратился к мистеру Франклину как к более многообещающему помощнику из них двоих.

 — Вполне очевидно, сэр, — сказал он, — что вы дали нам ключ к разгадке.

 Как только эти слова слетели с его губ, дверь спальни открылась, и вошла мисс Рейчел.
Она внезапно появилась среди нас.

Она обратилась к сержанту, не замечая (или не обращая внимания) на то, что он был ей совершенно незнаком.

«Вы сказали, — спросила она, указывая на мистера Франклина, — что _он_ вложил
ключ в ваши руки?»

(«Это мисс Вериндер», — прошептал я, стоя позади сержанта.)

“ Этот джентльмен, мисс, - говорит сержант, его серо-стальные глаза
внимательно изучают лицо моей юной леди, — возможно, передал ключ к разгадке в
наши руки.

Она на мгновение обернулась и попыталась взглянуть на мистера Фрэнклина. Я говорю,
пытался, потому что она внезапно снова отвела взгляд, прежде чем их взгляды встретились.
Казалось, в ее сознании произошло какое-то странное смятение. Она покраснела, а
затем снова побледнела. Вместе с бледностью на ее лице появилось новое выражение
— выражение, которое меня поразило.

“Поскольку я ответил на ваш вопрос, мисс”, - говорит сержанту: “я прошу уйти
сделать запрос в МОЯ ОЧЕРЕДЬ. Есть мазок на картину твоей
дверь, здесь. Вы случайно не знаете, когда это было сделано? или кто это сделал?

 Вместо ответа мисс Рейчел продолжила задавать вопросы.
как будто он ничего не говорил или она его не слышала.

«Вы тоже полицейский?» — спросила она.

«Я сержант Кафф, мисс, из сыскной полиции».

«Вы считаете, что совет молодой леди стоит внимания?»

«Я буду рад его услышать, мисс».

«Выполняйте свой долг сами — и не позволяйте мистеру Франклину Блейку помогать
вам!»

Она произнесла эти слова так злобно, так яростно, с такой
необычайной враждебностью по отношению к мистеру Франклину, что,
хотя я знал её с детства, хотя я любил и уважал её наравне с моей госпожой,
мне стало стыдно за мисс
Впервые в жизни я увидел Рейчел.

Неподвижный взгляд сержанта Каффа не отрывался от ее лица. “ Спасибо
вам, мисс, - сказал он. “ Вы случайно ничего не знаете об этом мазке?
Возможно, вы сделали это сами в аварию?”

“Я ничего не знаю о мазка”.

С таким ответом, она отвернулась, и снова заперлась в своей
спальня. На этот раз я услышал, как она — как Пенелопа слышала её раньше — разрыдалась, как только осталась одна.

Я не мог заставить себя посмотреть на сержанта — я смотрел на мистера
Франклина, который стоял ближе всех ко мне.  Казалось, ему было ещё больнее.
Он был расстроен случившимся больше, чем я.

«Я говорил вам, что беспокоюсь о ней, — сказал он. — И теперь вы понимаете почему».

«Мисс Вериндер, кажется, немного расстроена потерей своего бриллианта, — заметил сержант. — Это ценный камень. Вполне естественно! Вполне естественно!»

Вот оно, оправдание, которое я придумал для неё (когда она забылась в присутствии суперинтенданта Сигрейва в тот день), — и его снова придумал для неё человек, которому не было до меня никакого дела, потому что он был совершенно чужим! По моей спине пробежала холодная дрожь.
Я не мог понять, что это было в тот момент. Теперь я знаю, что в тот момент у меня зародилось первое подозрение, что на дело внезапно пролился новый (и ужасный) свет в сознании сержанта Каффа — исключительно из-за того, что он увидел в мисс Рэйчел и услышал от мисс Рэйчел во время их первой встречи.

— Язык молодой леди — привилегированный орган, сэр, — говорит сержант мистеру Франклину. — Давайте забудем о том, что произошло, и перейдём сразу к делу. Благодаря вам мы знаем, когда высохла краска.
Следующее, что нужно выяснить, — это когда в последний раз краску видели без этого
пятна. У _вас_ есть голова на плечах — и вы понимаете, что
я имею в виду.

Мистер Франклин взял себя в руки и с трудом переключился с мисс
Рэйчел на обсуждаемый вопрос.

 — Кажется, я понимаю, — сказал он. — Чем больше мы сужаем вопрос о
времени, тем больше сужаем и поле поиска.

— Вот именно, сэр, — сказал сержант. — Вы заметили свою работу здесь в среду днём, после того как сделали её?

 Мистер Франклин покачал головой и ответил: «Не могу сказать, что заметил».

— А вы? — спросил сержант Кафф, повернувшись ко мне.

— Не могу сказать, что я тоже, сэр.

— Кто был последним человеком в комнате, последним, кто был там в среду вечером?

— Полагаю, мисс Рейчел, сэр.

Мистер Франклин вмешался: «Или, возможно, ваша дочь, Беттередж».
Он повернулся к сержанту Каффу и объяснил, что моя дочь была горничной мисс
Вериндер.

«Мистер Беттеридж, попросите свою дочь подойти сюда. Стойте!» — говорит
сержант, отводя меня к окну, чтобы нас не было слышно. «Ваш
суперинтендант, — продолжил он шёпотом, — наговорил довольно много».
доложите мне о том, как он справился с этим делом. Среди
прочего, он, по его собственному признанию, подставил спины слугам
. Очень важно снова их уладить. Скажи своей дочери,
и передай остальным эти две вещи с моими поздравлениями:
Во-первых, у меня пока нет доказательств того, что Бриллиант был украден.
Я знаю только, что Бриллиант был утерян. Во-вторых,
_моё_ дело здесь, со слугами, состоит в том, чтобы просто попросить их приложить
усилия и помочь мне найти его».

 Мой опыт общения с женщинами-служанками, когда суперинтендант Сигрейв
его запрет на посещение их комнат пришёлся здесь как нельзя кстати.

«Могу ли я позволить себе, сержант, сказать женщинам ещё кое-что?» — спросил я. «Могут ли они (с вашего позволения) свободно ходить вверх и вниз по
лестнице, входить и выходить из своих спален, если им вздумается?»

«Совершенно свободно», — ответил сержант.

— _Это_ их успокоит, сэр, — заметил я, — от повара до судомойки.

 — Идите и сделайте это немедленно, мистер Беттеридж.

 Я сделал это меньше чем за пять минут.  Была только одна трудность, когда
 я добрался до спален.  Это потребовало немалых усилий.
в силу моих полномочий как главы семьи я не мог позволить всем женщинам в доме
следовать за мной и Пенелопой наверх в качестве добровольных
свидетельниц, охваченных лихорадочным желанием помочь сержанту Каффу.

 Сержант, казалось, одобрял Пенелопу.  Он стал чуть менее угрюмым и выглядел почти так же, как в тот момент, когда заметил белую мускусную розу в саду.  Вот показания моей дочери, которые сержант отобрал у неё. Она, я думаю, очень мило это сделала, но, в конце концов, она вся в меня: в ней нет ничего от матери; благослови вас Господь, в ней нет ничего от матери!

Пенелопа осмотрела: проявила живой интерес к картине на двери,
помогала смешивать краски. Заметила часть работы под замком,
потому что это было последнее, что она сделала. Видела её через несколько часов
после этого, без пятен. Оставила её до двенадцати ночи,
без пятен. В тот час она пожелала своей юной госпоже спокойной ночи в
спальне; услышала бой часов в «будуаре»; в тот момент её рука
лежала на ручке крашеной двери; она знала, что краска ещё мокрая
(так как помогала смешивать цвета, как уже говорилось); приложила особые усилия
не прикасаться к нему; она могла поклясться, что приподняла подол своего платья,
и что тогда на краске не было пятен; она не могла поклясться, что
её платье случайно не задело его, когда она выходила;
она вспомнила платье, которое было на ней, потому что оно было новым, подарком от
Мисс Рейчел; её отец помнил и тоже мог говорить с ним; мог,
и хотел, и принёс его; платье, которое отец узнал как то, что она
надела в ту ночь; юбки были тщательно осмотрены, судя по их размеру;
нигде не было и следа от пятна краски. Конец
Доказательства Пенелопы — и очень красивые, и убедительные. Подпись:
Габриэль Беттеридж.

 Следующим шагом сержанта был вопрос ко мне о том, есть ли в доме большие собаки, которые могли бы забраться в комнату и натворить бед, взмахнув хвостом. Услышав, что это невозможно, он попросил принести увеличительное стекло и посмотрел на пятно под другим углом. На краске не было отпечатка кожи (как от человеческой руки). Все
видимые признаки указывали на то, что краска была смазана каким-то
свободным предметом одежды, который коснулся её при ходьбе.
кто-то (сопоставив показания Пенелопы и мистера Франклина)
должен был находиться в комнате и совершить злодеяние между
полуночью и тремя часами утра в четверг.

 Дойдя до этого момента в своём расследовании, сержант Кафф
обнаружил, что в комнате всё ещё находится суперинтендант Сигрейв,
после чего он подытожил ход событий для своего коллеги-офицера следующим образом:

— Эта ваша мелочь, мистер суперинтендант, — говорит сержант, указывая на место на двери, — с тех пор, как вы
заметила это в прошлом. На данном этапе расследования есть, А я
бери, три открытий, чтобы, начиная с этого мазка. Выясните
(во-первых), есть ли в этом доме какой-либо предмет одежды с таким
пятном краски на нем. Выясните (во-вторых), кому принадлежит это платье.
Узнайте (третий), как человек, можно объяснить побывав в этом
номер и замазал краской, между полуночью и тремя утра.
Если человек не может вас удовлетворить, вам не составит труда найти того,
у кого есть Бриллиант. Я разберусь с этим сам, если вы не против, и
больше не отвлекаю вас от ваших обычных дел в городе. Я вижу, у вас здесь есть
один из ваших людей. Предоставьте его в мое распоряжение на случай, если
Я хочу видеть его — и позвольте пожелать вам доброго утра.

Суперинтендант Сигрейв очень уважал сержанта, но его
уважение к самому себе было еще большим. Сильно пораженный знаменитым подзатыльником,
он ловко, в меру своих возможностей, нанес ответный удар, выходя из комнаты.

— До сих пор я воздерживался от выражения своего мнения, — говорит мистер
суперинтендант своим всё ещё бодрым военным голосом. — Я
сейчас только одно замечание, чтобы предложить оставить это дело в ваших руках.
Тут Значит такое дело, сержант, как делать гору из
Садовая. Доброе утро”.

“ Есть также такая вещь, как ничего не делать из мухи слона,
вследствие того, что твоя голова слишком высоко поднята, чтобы увидеть это. Ответив на комплименты своего
собрата-офицера в таких выражениях, сержант Кафф развернулся
повернулся и отошел к окну в одиночестве.

Мы с мистером Франклином ждали, что будет дальше. Сержант
стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел наружу.
тихо насвистывая себе под нос мелодию «Последней летней розы».
 Позже я обнаружил, что он забывал о манерах и начинал свистеть только тогда, когда его разум усердно работал, дюйм за дюймом прокладывая путь к его личным целям, и в таких случаях «Последняя летняя роза», очевидно, помогала и воодушевляла его. Полагаю, это каким-то образом соответствовало его характеру. Это напомнило ему, видите ли, о его любимых
розах, и, когда он насвистывал эту мелодию, она была самой меланхоличной из всех.

Отвернувшись от окна через минуту или две, сержант пошёл
Он вышел на середину комнаты и остановился там, погрузившись в раздумья и устремив взгляд на дверь спальни мисс Рейчел. Через некоторое время он очнулся, кивнул, словно говоря: «Сойдет», — и, обратившись ко мне, попросил разрешения поговорить с моей хозяйкой в течение десяти минут, как только ей будет удобно.

Выходя из комнаты с этим сообщением, я услышал, как мистер Франклин задал вопрос
сержанту, и остановился, чтобы услышать ответ, на пороге.

«Можете ли вы уже догадаться, — спросил мистер Франклин, — кто украл бриллиант?»

«_Никто не крал бриллиант_», — ответил сержант Кафф.

Мы оба вздрогнули от такого необычного взгляда на дело и оба
умоляюще попросили его объяснить, что он имеет в виду.

«Подождите немного, — сказал сержант. — Все части головоломки ещё не
собраны».


Глава XIII

Я нашёл свою даму в её гостиной. Она вздрогнула и выглядела раздражённой,
когда я упомянул, что сержант Кафф хочет с ней поговорить.

«Я должна его видеть?» — спросила она. — Ты не мог бы представлять меня, Габриэль?

 Я не понимал, что происходит, и, полагаю, это было написано у меня на лице. Моя леди была так добра, что объяснила мне.

«Боюсь, мои нервы немного расшатаны, — сказала она. — В этом полицейском из Лондона есть что-то такое, от чего я отшатываюсь — не знаю почему. У меня предчувствие, что он принесёт в дом беду и несчастье. Очень глупо и совсем на меня не похоже, но это так».

 Я не знал, что на это ответить. Чем больше я узнавал сержанта Каффа, тем больше он мне нравился. Моя леди немного пришла в себя после того, как открыла мне своё сердце, — она, естественно, была очень смелой женщиной, как я уже говорил вам.

«Если я должна его увидеть, я увижу, — сказала она. — Но я не могу себя пересилить».
увидеться с ним наедине. Приведи его, Габриэль, и оставайся здесь, пока он здесь.
останься.

Это была первая атака мегримов, которую я запомнил в моей любовнице
с тех времен, когда она была юной девушкой. Я вернулся в
“будуар”. Мистер Фрэнклин вышел в сад и присоединился к мистеру
Годфри, время отъезда которого приближалось. Сержант Кафф
и я отправились прямиком в комнату моей госпожи.

 Клянусь, моя леди побледнела при виде его! Однако она взяла себя в руки и спросила сержанта
не возражает ли он против моего присутствия. Она была так любезна, что добавила,
что я её доверенный советник, а также её старая служанка, и что во
всем, что касается домашнего хозяйства, я тот человек, с которым
было бы полезно посоветоваться. Сержант вежливо ответил, что
примет моё присутствие как одолжение, так как ему есть что сказать о
слугах в целом, и что мой опыт в этой области уже был ему полезен. Моя леди указала на два стула, и мы немедленно приступили к обсуждению.

«Я уже составил мнение по этому делу», — говорит сержант Кафф.
«Которые, с позволения вашей милости, я пока оставлю при себе. Теперь я должен сообщить, что обнаружил наверху, в гостиной мисс Вериндер, и что я решил (с позволения вашей милости) делать дальше».

 Затем он рассказал о пятне на краске и о выводах, которые сделал из этого, — так же, как он изложил их (только более уважительно) суперинтенданту Сигрейву. “Одна вещь,”
сказал он в заключение, “не является определенным. Алмаз пропал из
ящик в шкафу. Другое дело, рядом с некоторыми. Следы от
мазок на дверь, должно быть, на какую-то статью платье, принадлежащих к
кто-то в этом доме. Мы должны обнаружить, что в статье платья перед
мы идем на шаг впереди”.

“И это открытие, ” заметила моя хозяйка, “ подразумевает, я полагаю,
обнаружение вора?”

“Прошу прощения у вашей светлости, я не говорю, что Бриллиант украден. Я только
говорю, что в настоящее время Бриллиант пропал. Обнаружение запачканного платья
может привести к его обнаружению.

Ее светлость посмотрела на меня. “Вы понимаете это?” - сказала она.

“ Сержант Кафф понимает это, миледи, ” ответил я.

— Как вы предлагаете найти испачканное платье? — спросила моя хозяйка, снова обращаясь к сержанту. — Мне стыдно признаться, что мои добрые слуги, которые служат мне много лет, уже были обысканы другим офицером в своих ящиках и комнатах. Я не могу и не позволю оскорблять их во второй раз!

(Была хозяйка, которой нужно было прислуживать! Была женщина на десять тысяч, если хотите!)

— Именно это я и собирался сказать вашей светлости, — сказал сержант. — Другой офицер сильно навредил этому расследованию,
позволив слугам увидеть, что он подозревал их. Если я дам им
повод думать, что их подозревают во второй раз, никто не знает
какие препятствия они могут воздвигнуть на моем пути — особенно женщины.
в то же время их коробки _ должны_ быть снова обысканы — по той простой
причине, что при первом расследовании искали только Бриллиант, а
при втором расследовании нужно искать испачканное платье. Я довольно
согласен с вами, Миледи, что чувства рабов’ должны быть
консультации. Но я также ясно понимаю, что гардеробы слуг должны быть
обысканы».

Это очень похоже на тупик. Моя дама так сказать, в языке choicer
чем мои.

“ У меня есть план, как справиться с этим затруднением, ” сказал сержант Кафф, “ если
ваша светлость согласится на это. Я предлагаю объяснить суть дела слугам
.

“Женщины будут считать, что подозревают непосредственно их самих”, - сказал я,
перебивая его.

— Женщины не будут, мистер Беттеридж, — ответил сержант, — если я скажу им, что собираюсь осмотреть одежду _всех_, начиная с её светлости, — кто спал в доме в среду вечером. Это просто формальность, — добавил он, искоса взглянув на мою хозяйку, — но
Слуги воспримут это как честное отношение к ним со стороны вышестоящих;
и вместо того, чтобы препятствовать расследованию, они сочтут за честь
помочь в нём».

Я увидел в этом правду. Миледи, когда первое удивление прошло,
тоже увидела в этом правду.

«Вы уверены, что расследование необходимо?» — спросила она.

«Насколько я могу судить, это кратчайший путь к цели, которую мы преследуем, миледи».

Моя хозяйка поднялась, чтобы позвонить в колокол на ее горничной. “Вы должны поговорить с
- слуги, - сказала она, - с ключами от моего гардероба в свои силы.”

Сержант Кафф остановил ее очень неожиданный вопрос.

— Не лучше ли нам сначала убедиться, — спросил он, — что другие дамы и джентльмены в доме тоже согласятся?

 — Единственная дама в доме — это мисс Вериндер, — ответила моя хозяйка с удивлением. — Единственные джентльмены — это мои племянники, мистер Блейк и мистер Эблуайт. Я не боюсь, что кто-то из них откажется.

Я напомнил моей госпоже, что мистер Годфри уезжает. Как только я это сказал, мистер Годфри сам постучал в дверь, чтобы попрощаться, иза ним последовал мистер Франклин, который собирался вместе с ним на вокзал. Миледи объяснила, в чём дело. Мистер Годфри сразу же всё уладил. Он позвал Сэмюэля через окно, чтобы тот снова отнёс его чемодан наверх, а затем сам вложил ключ в руку сержанта Каффа. «Мой багаж может последовать за мной в Лондон, — сказал он, — когда расследование закончится».
 Сержант принял ключ с подобающими извинениями. — Мне жаль, что
вам пришлось побеспокоиться из-за такой формальности, сэр, но пример вышестоящих
по должности людей поможет слугам смириться с
Мистер Годфри, попрощавшись с моей леди самым
сочувственным образом, оставил прощальное послание для мисс Рейчел, из
которого я понял, что он не принял отказ и намерен снова
предложить ей руку и сердце при первой же возможности. Мистер
Франклин, выйдя вслед за своим кузеном, сообщил сержанту, что вся
его одежда доступна для осмотра и что ничего из его вещей не
хранится под замком.
Сержант Кафф сделал всё, что было в его силах. Вы услышите его мнение
Заметьте, что моя леди, мистер
Годфри и мистер Франклин с готовностью согласились. Теперь только мисс

Рэйчел хотела последовать их примеру, прежде чем мы позвали слуг и начали поиски испачканного платья. Необъяснимое возражение моей леди против сержанта, казалось, сделало наш разговор еще более неприятным для нее, как только мы снова остались одни. — Если я пришлю вам ключи мисс Вериндер, — сказала она ему, — полагаю, на этом я
сделаю всё, что вы от меня хотите?

— Прошу прощения у вашей светлости, — сказал сержант Кафф. — Прежде чем мы начнём, я
Если вам удобно, я бы хотел получить список белья для стирки. Запятнанное
бельё может быть льняным. Если поиски ни к чему не приведут, я
хочу, чтобы вы могли отчитаться за всё бельё в доме и за всё бельё,
отправленное в стирку. Если какое-то бельё пропало, можно
предположить, что на нём было пятно от краски и что оно было
преднамеренно уничтожено вчера или сегодня его владельцем. Суперинтендант Сигрейв, —
добавил сержант, поворачиваясь ко мне, — обратил внимание на
женщины-служащие в мазке, когда они все собрались в гостиной на
Утро четверга. Что _may_ свою очередь, г-н Betteredge, был одним
еще много ошибок прораба Seegrave это”.

Миледи нужные мне позвонить в колокольчик, и порядок стиральную книга. Она
остался с нами, пока он был произведен, в случае сержант манжета было никаких
далее просьбой выносить ее после глядя на него.

Книгу о стирке принесла Розанна Спирман. В то утро девушка спустилась к завтраку ужасно бледной и измождённой, но
достаточно оправившейся после болезни, чтобы выполнять свои обязанности.
Обычная работа. Сержант Кафф внимательно посмотрел на нашу вторую горничную — на её лицо, когда она вошла, и на её кривой бок, когда она вышла.

 — Вам есть что ещё сказать мне? — спросила моя леди, по-прежнему желая как можно скорее избавиться от общества сержанта.

 Великан Кафф открыл книгу для стирки, за полминуты всё понял и снова закрыл её. “ Осмелюсь побеспокоить вашу светлость
последним вопросом, ” сказал он. - Молодая женщина, которая принесла нам
эту книгу, работала у вас так же долго, как и другие слуги?

“Почему вы спрашиваете?” - спросила миледи.

«В последний раз, когда я её видел, — ответил сержант, — она была в тюрьме за кражу».

 После этого ничего не оставалось, кроме как сказать ему правду. Моя хозяйка подробно рассказала о хорошем поведении Розанны во время службы и о том, что начальница исправительного учреждения была о ней высокого мнения. «Надеюсь, вы её не подозреваете?» — добавила моя леди в заключение, очень серьёзно.

— Я уже говорил вашей светлости, что не подозреваю никого в доме в воровстве — до настоящего времени.

 После этого ответа миледи поднялась наверх, чтобы позвать мисс
Ключи Рейчел. Сержант заранее открыл для нее дверь. Он низко поклонился. Моя леди вздрогнула, проходя мимо него.

  Мы ждали, ждали, но ключи так и не появились. Сержант Кафф ничего не сказал мне. Он повернул свое меланхоличное лицо к окну, засунул свои длинные руки в карманы и тихо насвистывал себе под нос «Последнюю летнюю розу».

Наконец Сэмюэл вошёл, но не с ключами, а с клочком бумаги
для меня. Я с трудом нащупал очки, чувствуя, что мрачный взгляд сержанта не отрывается от меня. Там было
две-три строчки на бумаге, написанные карандашом моей леди. Они
сообщили мне, что мисс Рейчел наотрез отказалась от обыска своего
гардероба. Когда её спросили о причинах, она расплакалась. Когда её
спросили снова, она сказала: «Я не буду, потому что не буду. Я должна
подчиниться силе, если вы примените её, но я не подчинюсь ничему
другому». Я понял нежелание моей леди встречаться с сержантом Каффом
после такого ответа дочери. Если бы я не был слишком стар для милых слабостей юности,
то, думаю, покраснел бы при мысли о том, чтобы встретиться с ним
лицом к лицу.

“Есть какие-нибудь новости о ключах мисс Вериндер?” - спросил сержант.

“Моя юная леди отказывается проверять свой гардероб”.

“А!” - сказал сержант.

Его голос был не совсем в такое идеальное состояние дисциплины, как его
лицо. Когда он сказал “Ах!” он сказал Это тоном человека, который слышал
то, что он ожидал услышать. Он наполовину разозлил, наполовину напугал меня — почему, я не могла понять, но он это сделал.

«Нужно ли прекратить поиски?» — спросила я.

«Да, — ответил сержант, — поиски нужно прекратить, потому что ваша юная леди отказывается подчиниться, как остальные. Мы должны осмотреть всех
шкафы в доме или их нет. Отправьте чемодан мистера Эблуайта по адресу
Лондон на следующий поезд, и вернуть стиральная книга, с моей
комплиментами и благодарностями, молодые женщины, которая его принесла”.

Он положил книгу на стол и, достав перочинный нож,
начал подстригать ногти.

“ Вы, кажется, не очень разочарованы, - сказал я.

— Нет, — сказал сержант Кафф, — я не сильно разочарован.

Я попытался заставить его объясниться.

— Зачем мисс Рейчел чинить вам препятствия? — спросил я.
— Разве ей не выгодно вам помогать?

— Подождите немного, мистер Беттеридж, подождите немного.

Более умные головы, чем моя, могли бы понять, к чему он клонит. Или человек, который не так сильно любит мисс Рейчел, как я, мог бы понять, к чему он клонит. Ужас, который моя леди испытывала к нему, мог бы (как я потом подумал) означать, что _она_ видела его намерения (как сказано в Писании) «впотьмах». Я этого не видел, и это всё, что я знаю.

 — Что будем делать дальше? — спросил я.

Сержант Кафф закончил гвоздь, над которым работал, посмотрел на него с
меланхоличным интересом и убрал перочинный нож.

«Выйдем в сад, — сказал он, — и посмотрим на
розы».


Глава XIV

Ближайший путь в сад, если выйти из гостиной моей госпожи,
пролегал по тропинке, обсаженной кустарником, о которой вы уже знаете. Для
лучшего понимания того, что сейчас произойдёт, я могу добавить, что
тропинка, обсаженная кустарником, была излюбленным местом прогулок мистера Франклина. Когда он
находился на территории поместья и когда мы не могли найти его где-либо ещё,
мы обычно находили его здесь.

Боюсь, я должен признаться, что я довольно упрямый старик. Чем
упорнее сержант Кафф скрывал от меня свои мысли, тем упорнее
я пытался заглянуть в них. Когда мы свернули на
Пробираясь по заросшей кустарником тропинке, я попытался обойти его с другой стороны.

«В сложившихся обстоятельствах, — сказал я, — если бы я был на вашем месте, я бы совсем растерялся».

«Если бы вы были на моём месте, — ответил сержант, — вы бы уже составили мнение, и, в сложившихся обстоятельствах, любые сомнения, которые вы могли бы испытывать по поводу своих собственных выводов, были бы полностью развеяны. Неважно, каковы эти выводы, мистер
Лучше бы ты не приходил. Я позвал тебя не для того, чтобы ты рисовал меня, как барсука;
я позвал тебя, чтобы спросить кое-что. Возможно, у тебя есть
без сомнения, он дал бы мне его в доме, а не на улице. Но двери
и слушатели имеют свойство соединяться, а в моей сфере деятельности мы
вырабатываем здоровый вкус к открытому воздуху.

 Кто мог обойти _этого_ человека? Я сдался — и терпеливо ждал,
что будет дальше.

 — Мы не будем вдаваться в мотивы вашей юной леди, — продолжил сержант;
«Мы лишь скажем, что очень жаль, что она отказывается помочь мне, потому что этим она усложняет расследование. Теперь мы должны попытаться разгадать тайну пятна.
на двери — что, можете мне поверить, означает и тайну Бриллианта — каким-то другим способом. Я решил поговорить со слугами и узнать их мысли и действия, мистер Беттеридж, вместо того, чтобы обыскивать их шкафы. Однако прежде чем я начну, я хочу задать вам пару вопросов. Вы наблюдательный человек — заметили ли вы что-нибудь странное в поведении кого-нибудь из слуг (конечно, с учётом их испуга и волнения) после того, как стало известно о пропаже бриллианта? Была ли между ними какая-нибудь ссора? Кто-нибудь из них вёл себя не так, как обычно
настроение? Неожиданно вышел из себя, например? или неожиданно
заболел?»

 Я как раз успел подумать о внезапной болезни Розанны Спирман
на вчерашнем ужине, но не успел ответить, когда увидел, что взгляд сержанта
Каффа внезапно устремился в сторону кустарника, и услышал, как он
тихо сказал сам себе: «Привет!»

 «В чём дело?» — спросил я.

“У меня приступ ревматизма в спине”, - сказал сержант громким голосом.
как будто он хотел, чтобы нас услышал кто-то третий. “ У нас скоро будет
перемена в погоде.

Еще несколько шагов - и мы оказались за углом дома. Сворачивая
Резко свернув направо, мы вышли на террасу и спустились по
ступеням в сад. Сержант Кафф остановился там, на открытом
пространстве, где мы могли видеть всё вокруг.

 — Что насчёт той молодой девушки, Розанны Спирман? — спросил он. — Судя по её внешности, вряд ли у неё есть любовник. Но ради блага самой девушки я должен сразу спросить вас, завела ли она себе возлюбленного, бедняжка, как и все остальные?

Что, чёрт возьми, он имел в виду в нынешних обстоятельствах, задавая такой вопрос?
— Вы задаёте мне такой вопрос? Я уставился на него, вместо того чтобы ответить.

— Я видел, как Розанна Спирман пряталась в кустах, когда мы проходили мимо, — сказал
сержант.

— Когда вы сказали «Привет»?

— Да, когда я сказал «Привет»! Если в деле замешана возлюбленная, то
прятаться не имеет особого смысла. Если нет — как в этом доме, — то сокрытие является крайне подозрительным обстоятельством, и моим мучительным долгом будет поступить соответствующим образом».

Что, чёрт возьми, я должен был ему сказать? Я знал, что кусты были любимым местом мистера
Франклина для прогулок; я знал, что он, скорее всего, повернёт туда.
когда он вернулся со станции; я знала, что Пенелопа снова и снова заставала свою служанку слоняющейся там без дела, и всегда говорила мне, что Розанна пыталась привлечь внимание мистера
Франклина. Если моя дочь была права, то она вполне могла поджидать возвращения мистера Франклина, когда её заметил сержант. Я оказался между двух огней: либо упомянуть о причудливой идее Пенелопы, как будто она моя, либо оставить несчастное создание страдать от последствий, очень серьёзных последствий,
Это вызвало подозрения у сержанта Каффа. Из чистой жалости к девушке — клянусь своей душой и честью, из чистой жалости к девушке — я дал сержанту необходимые объяснения и сказал ему, что Розанна была настолько безумна, что положила глаз на мистера Франклина Блейка.

 Сержант Кафф никогда не смеялся. В тех редких случаях, когда его что-то забавляло, он лишь слегка приподнимал уголки губ, не более того. Вот и сейчас он приподнял уголки губ.

— Не лучше ли вам сказать, что она достаточно безумна, чтобы быть уродливой девушкой и всего лишь служанкой? — спросил он. — Влюбиться в джентльмена вроде мистера
Манеры и внешний вид Франклин Блейк ни в коем случае не кажутся мне самой безумной частью её поведения. Однако я рад, что всё прояснилось: когда всё проясняется, на душе становится легче. Да,
я сохраню это в секрете, мистер Беттеридж. Мне нравится проявлять сочувствие к человеческим слабостям, хотя в моей профессии у меня не так много возможностей для этого. Вы думаете, мистер Франклин Блейк не подозревает, что
девушка в него влюблена? Ах! он бы быстро это выяснил, если бы она была хорошенькой. Уродливым женщинам в этом мире приходится несладко
мир; будем надеяться, что в другом мире они вознаградят нас за это. У вас здесь
красивый сад и ухоженная лужайка. Посмотрите сами, насколько
лучше цветы выглядят на траве, а не на гравии. Нет, спасибо. Я не возьму
розу. Мне больно отрывать их от стебля. Так же, как и вам, когда
что-то не так в коридоре для прислуги. Вы заметили что-нибудь, что не могли объяснить ни один из слуг, когда впервые стало известно о пропаже бриллианта?

До сих пор я неплохо ладил с сержантом Каффом. Но
Хитрость, с которой он задал этот последний вопрос, заставила меня насторожиться.
 Говоря простым языком, мне совсем не хотелось помогать ему в его
расследовании, когда это расследование привело его (в качестве «змеи в траве») к моим коллегам-слугам.

 «Я ничего не заметил, — сказал я, — кроме того, что мы все потеряли голову, включая меня».

 «О, — говорит сержант, — это всё, что ты можешь мне сказать?»

Я ответил (как мне казалось, невозмутимо): «Это всё».

Мрачные глаза сержанта Каффа пристально смотрели мне в лицо.

“Г-н Betteredge,” сказал он, “вы не могли бы показать мне
трясутся руки? Я взял необыкновенную симпатию к тебе”.

(Почему он выбрал именно тот момент, когда я обманывала его, чтобы
предоставить мне это доказательство своего хорошего мнения, выше всякого понимания! Я
почувствовал некоторую гордость — я действительно почувствовал некоторую гордость от того, что был одним из них
наконец-то их стало слишком много для знаменитого Каффа!)

Мы вернулись в дом; сержант попросил, чтобы я выделил ему отдельную комнату, а затем позвал слуг (только тех, кто находится в доме) одного за другим, в порядке их званий, от
от начала и до конца.

Я проводил сержанта Каффа в свою комнату, а затем созвал слуг в холл. Розанна Спирман, как обычно, появилась среди них. Она была так же проворна, как и сержант, и я подозреваю, что она слышала, что он сказал мне о слугах в целом, как раз перед тем, как заметил её. Во всяком случае, она выглядела так, будто никогда в жизни не слышала о таком месте, как сад.

Я впустил их по одному, как и было нужно. Повариха вошла в зал суда, то есть в мою комнату, первой. Она пробыла там недолго.
По выходе доложите: “Сержант Кафф подавлен, но
Сержант Кафф - безупречный джентльмен”. За миледи последовала собственная горничная.
Оставалась гораздо дольше. Доклад, выходит: “если сержант манжеты не
верю в дурную компанию, он может держать свое мнение при себе, в
любой ценой!” Пенелопа пошла дальше. Осталась лишь минута или две. Докладываю,
выходя из комнаты: «Сержанта Каффа очень жаль. Должно быть, он был
отвергнут в любви, отец, когда был молод». Первая служанка последовала за Пенелопой. Осталась, как горничная моей госпожи, надолго. Докладываю,
на выходе: «Я поступил на службу к ее светлости не для того, мистер Беттеридж,
чтобы какой-то полицейский офицер сомневался в моих словах!» Розанна Спирман
вышла следующей. Пробыла там дольше всех. На выходе
не было слышно ни звука — мертвая тишина, и губы бледны, как пепел. Сэмюэл, лакей,
вышел вслед за Розанной. Пробыл там минуту или две. На выходе:
«Тому, кто чистит сапоги сержанта Каффа, должно быть стыдно за себя».
Нэнси, кухарка, ушла последней. Осталась на минуту или две. Доложила,
выходя: «У сержанта Каффа есть сердце; он не шутит, мистер
Беттерэдж, с бедной трудолюбивой девушкой».

Когда всё закончилось, я зашёл в суд, чтобы узнать, есть ли для меня какие-нибудь распоряжения, и увидел, что сержант, как обычно, смотрит в окно и насвистывает себе под нос «Последнюю летнюю розу».

«Есть какие-нибудь новости, сэр?» — спросил я.

«Если Розанна Спирман попросит разрешения выйти, — сказал сержант, — отпустите бедняжку, но сначала дайте мне знать».

С таким же успехом я мог бы держать язык за зубами по поводу Розанны и мистера Франклина! Это было очевидно: несчастная девушка попала под подозрение сержанта Каффа, несмотря на все мои попытки предотвратить это.

“Я надеюсь, ты не думаешь, что Розанна обеспокоен в связи с утратой
Алмаз?” Я рискнул сказать.

Уголки меланхоличного рта сержанта приподнялись, и он пристально посмотрел
мне в лицо, точно так же, как смотрел в саду.

“Думаю, мне лучше не говорить вам, мистер Беттередж”, - сказал он. “Вы
знаете, вы можете потерять голову во второй раз”.

Я начал сомневаться, не слишком ли много выпил для знаменитого
«Каффа», в конце концов! Я испытал облегчение, когда нас прервал стук в дверь и сообщение от кухарки. Розанна
Спирман попросила разрешения выйти по обычной причине: у неё болела голова, и ей хотелось подышать свежим воздухом. По знаку сержанта я сказал: «Да». «Где выход для прислуги?» — спросил он, когда посыльный ушёл. Я показал ему выход для прислуги. «Запри дверь своей комнаты, — сказал сержант, — и если кто-нибудь спросит меня, скажи, что я там, прихожу в себя». Он снова скривил губы в уголках рта и исчез.

 Оставшись в одиночестве при таких обстоятельствах, я поддался всепоглощающему любопытству и
сделал несколько открытий для себя.

Было ясно, что подозрения сержанта Каффа в отношении Розанны были вызваны чем-то, что он узнал, когда допрашивал слуг в моей комнате. Теперь единственными двумя слугами (кроме самой Розанны), которые оставались под подозрением в течение какого-то времени, были горничная моей госпожи и первая горничная, которые также были теми женщинами, которые с самого начала взяли на себя роль преследователей своей несчастной коллеги. Придя к таким выводам, я заглянул к ним, как бы невзначай, в комнату для прислуги и, увидев, что чай уже подают,
Я тут же пригласил себя на эту трапезу. (Ибо, _заметьте_, капля чая
для женского языка — то же самое, что капля масла для гаснущей лампы.)

 Моя надежда на то, что чайник станет моим союзником, не осталась без награды. Менее чем через полчаса я знал столько же, сколько и сам сержант.

Горничная моей госпожи и служанка, как оказалось, ни одна из них не поверила в болезнь Розанны, случившуюся накануне. Эти две чертовки — прошу прощения, но как ещё можно описать пару злобных женщин? — несколько раз поднимались наверх в четверг днём;
они попробовали открыть дверь Розанны и обнаружили, что она заперта; постучали, но никто не ответил; прислушались, но не услышали ни звука внутри. Когда девушка спустилась к чаю и её, всё ещё расстроенную, отправили обратно в постель, вышеупомянутые два дьявола ещё раз попробовали открыть её дверь и обнаружили, что она заперта; заглянули в замочную скважину и увидели, что она забита;
в полночь они видели свет под дверью и слышали треск
огня (огонь в спальне слуги в июне!) в четыре часа утра. Всё это они рассказали сержанту Каффу,
который в ответ на их желание просветить его окинул их кислым и подозрительным взглядом и ясно дал понять, что не верит ни одной из них. Отсюда и неблагоприятные отзывы о нём, которые эти две женщины вынесли с допроса.
 Отсюда же (не считая влияния чайника) и их готовность говорить без умолку о неблагодарном поведении сержанта по отношению к ним.

Имея некоторый опыт общения с великим Каффом окольными путями, и
Поскольку в последний раз я видел, как он явно намеревался тайно последовать за Розанной, когда она вышла на прогулку, мне стало ясно, что он счёл неблагоразумным сообщать горничной и экономке о том, как сильно они ему помогли. Они были как раз из тех женщин, которые, если бы он счёл их показания заслуживающими доверия, раздулись бы от гордости и сказали или сделали бы что-нибудь, что насторожило бы Розанну Спирмен.

Я вышел на улицу в прекрасный летний день, испытывая жалость к бедной
девушке и беспокойство из-за того, как всё обернулось. Я шёл по улице, размышляя о том, как всё обернулось.
Некоторое время спустя, направляясь в сторону кустарника, я встретил там мистера Франклина. Вернувшись с вокзала, где он провожал своего кузена, он был с моей дамой и долго с ней беседовал. Она рассказала ему о том, что мисс Рэйчел отказалась показать свой гардероб, и так расстроила его из-за моей юной леди, что он, казалось, избегал говорить на эту тему. В тот вечер на его лице впервые за всё время моего знакомства с ним отразился фамильный нрав.

— Ну что, Беттерэдж, — сказал он, — как тебе атмосфера таинственности и
Вы согласны с тем, что мы все сейчас живём в атмосфере подозрений? Вы
помните то утро, когда я впервые пришёл сюда с Лунным камнем? Я
жалею, что мы не бросили его в зыбучие пески!

 Высказавшись таким образом, он замолчал, пока не взял себя в руки. Мы
шли молча, бок о бок, минуту или две, а потом он спросил меня, что стало с сержантом Каффом. Невозможно было отмахнуться от мистера Франклина, сославшись на то, что сержант находится в моей комнате и собирается с мыслями. Я рассказал ему в точности, что произошло, особо упомянув, что моя горничная и
горничная сказала о Розанне Спирман.

Мистер Франклин в мгновение ока понял, к чему клонятся подозрения сержанта.

«Разве вы не говорили мне сегодня утром, — сказал он, — что один из торговцев заявил, что встретил Розанну вчера на дороге в
Фризингхолл, когда мы думали, что она больна в своей комнате?»

«Да, сэр».

— Если служанка моей тёти и та женщина сказали правду, можете не сомневаться, что торговец действительно встречался с ней. Приступ болезни у девушки был притворным, чтобы обмануть нас. У неё была какая-то веская причина для того, чтобы пойти туда.
в город тайком. Платье, испачканное краской, — это её платье, а
огонь, который потрескивал в её комнате в четыре часа утра, был огнём,
зажжённым, чтобы уничтожить его. Розанна Спирман украла бриллиант. Я
сейчас же пойду и расскажу тёте, как всё обернулось».

«Не сейчас, пожалуйста, сэр», — раздался позади нас меланхоличный голос.

Мы оба обернулись и оказались лицом к лицу с сержантом
Каффом.

«Почему не сейчас?» — спросил мистер Франклин.

«Потому что, сэр, если вы скажете её светлости, её светлость скажет мисс
Вериндер».

— Предположим, она это сделает. Что тогда? — мистер Франклин произнёс эти слова с внезапным жаром и пылкостью, как будто сержант смертельно оскорбил его.

 — Вы считаете разумным, сэр, — спокойно сказал сержант Кафф, — задавать мне такой вопрос в такое время?

 На мгновение они замолчали. Мистер Франклин подошёл к сержанту вплотную. Они посмотрели друг другу в глаза. Мистер
Франклин заговорил первым, понизив голос так же внезапно, как и повысил его.

«Полагаю, вы знаете, мистер Кафф, — сказал он, — что вы ступаете на зыбкую почву?»

“Это не первый раз, на многие сотни, что я считаю себя
ступая на тонких местах”, - отвечал другой, неподвижно, как никогда.

“ Насколько я понимаю, вы запрещаете мне рассказывать моей тете о том, что
произошло?

“Вы должны понять, если вам будет угодно, сэр, что я брошу это дело,
если вы скажете Леди Verinder, или говори никому, что произошло, пока я
дам тебе уйти”.

Это решило дело. Мистеру Фрэнклину ничего не оставалось, как подчиниться. Он повернулся
в гневе — и оставил нас.

Я стоял там, слушая их, весь дрожа; не зная, кого
подозревать или что думать дальше. В разгар моего замешательства две
вещи, однако, были для меня ясны. Во-первых, что моя юная леди была,
каким-то необъяснимым образом, в центре резких речей, которыми они
обменялись. Во-вторых, они полностью понимали друг друга
без предварительного обмена ни словом объяснения с
любой из сторон.

“Мистер Беттередж, ” говорит сержант, - вы совершили большую глупость“
в мое отсутствие. Вы провели небольшое детективное расследование за свой
счёт. Возможно, в будущем вы будете так любезны, что
свой детективный бизнес вместе со мной”.

Он взял меня за руку, и повел меня прочь с ним вдоль дороги по
которой он пришел. Осмелюсь сказать, я заслужил его упрек, но я не собирался
несмотря ни на что, помогать ему расставлять ловушки для Розанны Спирман.
Вор или не вор, законный или не законный, мне все равно — я пожалел ее.

“ Чего ты от меня хочешь? - Спросила я, стряхивая его руку и резко останавливаясь.

«Здесь мало информации о здешних местах», — сказал сержант.


Я не мог возразить, чтобы улучшить географические познания сержанта Каффа.

“Есть ли в том направлении какая-нибудь тропинка, ведущая к морскому пляжу от
этого дома?” - спросил сержант. Говоря это, он указал на
еловую рощу, которая вела к Дрожащему песку.

“Да, ” сказал я, “ там есть тропинка”.

“Покажи ее мне”.

Бок о бок, в сумраке летнего вечера, мы с сержантом Каффом
отправились на Дрожащий Песок.


ГЛАВА XV

Сержант молчал, погрузившись в свои мысли, пока мы не вошли в рощу,
ведущую к зыбучим пескам. Там он очнулся, как человек, принявший решение, и снова заговорил со мной.

— Мистер Беттеридж, — сказал он, — поскольку вы оказали мне честь, сев в мою лодку, и поскольку, как я думаю, вы можете оказать мне некоторую помощь ещё до конца вечера, я не вижу смысла в том, чтобы мы и дальше морочили друг другу голову, и предлагаю вам подать пример откровенности с моей стороны. Вы не хотите давать мне никакой информации, которая могла бы навредить Розанне Спирмен, потому что она была хорошей девушкой для _вас_ и потому что вы искренне её жалеете. Эти гуманные соображения делают вам честь, но в данном случае они оказались гуманными
Все соображения отброшены в сторону. Розанна Спирман не
подвергается ни малейшей опасности попасть в неприятности — нет, если я
прижму её к стенке, обвинив в причастности к исчезновению бриллианта,
на основании улик, которые так же очевидны, как нос на вашем лице!

— Вы хотите сказать, что моя леди не будет возбуждать дело? — спросил я.

— Я хочу сказать, что ваша леди _не может_ возбуждать дело, — сказал сержант. — Розанна
Спирман — просто инструмент в руках другого человека, и
Розанна Спирман будет в безопасности ради этого другого человека».

 Он говорил как человек, который говорит серьёзно, — этого нельзя было отрицать. И всё же я чувствовал
что-то тревожно шевельнулось у меня в голове против него. “Вы не могли бы назвать
имя этого другого человека?” - Спросил я.

“ Не могли бы _ вы_, мистер Беттередж?”

“ Нет.

Сержант Кафф застыл как вкопанный и окинул меня взглядом, полным
меланхолического интереса.

“Мне всегда приятно проявлять нежность к человеческим недостаткам”, - сказал он
. — В данный момент я испытываю к вам особую нежность, мистер
Беттерэдж. И вы, движимый теми же благородными мотивами, испытываете
особую нежность к Розанне Спирман, не так ли? Вы не знаете, недавно ли она
купила себе новое бельё?

Я совершенно не понимал, что он имел в виду, задавая этот необычный вопрос. Не видя в этом ничего дурного для Розанны, если бы я сказал правду, я ответил, что у девушки, когда она пришла к нам, было мало белья, и что моя леди в качестве компенсации за её хорошее поведение (я сделал акцент на её хорошем поведении) подарила ей новое платье всего две недели назад.

«Это жалкий мир», — сказал сержант. — Человеческая жизнь, мистер
Беттердж, — это своего рода мишень, в которую всегда попадает несчастье. Но для этого наряда мы должны были
новую ночную рубашку или нижнюю юбку среди вещей Розанны и пригвоздили
её к месту. Вы ведь не теряете меня из виду, не так ли? Вы сами
опросили слуг и знаете, что двое из них нашли за дверью Розанны. Вы ведь знаете, о чём вчера говорила девушка, после того как ей стало плохо? Вы не можете догадаться? О боже мой,
это так же очевидно, как та полоска света вон там, за деревьями. В
одиннадцать утра в четверг суперинтендант Сигрейв (который представляет собой
кучу человеческих слабостей) указывает всем служанкам на пятно на
дверь. У Розанны есть свои причины подозревать собственные вещи; она
пользуется первой возможностью, добравшись до своей комнаты, находит
пятно краски на ее ночной рубашке, или нижней юбке, или еще на чем-нибудь, притворяется больной и
сбегает в город, добывает материалы для пошива новой нижней юбки.
или ночную рубашку, делает это одна в своей комнате в четверг вечером, разжигает
камин (не для того, чтобы потушить его; двое ее коллег-слуг подглядывают
за ее дверью, и она знает, что не стоит поднимать запах гари.
и нужно иметь много трута, от которого нужно избавиться)—разжигает огонь, я говорю, чтобы просушить
и выгладила платье-замену, отжав его, спрятала испачканное платье (вероятно, _на_ себе) и в данный момент занята тем, что избавляется от него в каком-нибудь удобном месте на том пустынном участке пляжа впереди нас. Сегодня вечером я проследил за ней до вашей рыбацкой деревушки и до одного конкретного домика, который нам, возможно, придётся посетить, прежде чем мы вернёмся. Она задержалась в домике на какое-то время и вышла (как я полагаю) с чем-то, спрятанным под плащом. Плащ (на спине женщины) — символ милосердия: он покрывает множество
о грехах. Я видел, как она направилась на север вдоль побережья, покинув
коттедж. Считается ли здешний берег прекрасным образцом
морского пейзажа, мистер Беттередж?

Я ответил: “Да”, а вскоре, как может быть.

“О вкусах не спорят”, - говорит сержант Кафф. “Глядя на это с моей точки
посмотреть, я никогда не видел морской пейзаж, которым я восхищался меньше. Если вы случайно окажетесь рядом с другим человеком на морском побережье и если этот человек случайно оглянется, вам негде будет спрятаться. Мне пришлось выбирать между тем, чтобы взять Розанну под стражу на
подозрение или оставить её на время с её маленькой игрой на
руках. По причинам, которыми я не стану вас беспокоить, я решил
пойти на любую жертву, лишь бы не поднимать тревогу сегодня вечером
перед одним человеком, имя которого останется между нами. Я вернулся в
дом, чтобы попросить вас отвезти меня на северную оконечность
пляжа другим путём. Песок — из-за того, что он отпечатывает
следы людей, — один из лучших детективов, которых я знаю. Если мы не встретимся с Розанной
Спирман, обойдя её таким образом, песок может подсказать нам, что
она была там, если только свет продержится достаточно долго. Вот и песок. Если вы позволите мне предположить, что вы попридержите язык и позволите мне пойти первым?

 Если в аптеке доктора есть такая вещь, как «детективная лихорадка», то эта болезнь быстро овладела вашим покорным слугой. Сержант Кафф пошёл между песчаными холмиками вниз к пляжу. Я последовал за ним (с бьющимся сердцем); и ждал на небольшом расстоянии
того, что должно было произойти дальше.

Как оказалось, я оказался почти на том же месте
где мы с Розанной Спирман беседовали, когда мистер
Франклин внезапно появился перед нами, приехав в наш дом из
Лондона. Пока я смотрел на сержанта, мои мысли невольно вернулись к тому, что произошло между
Розанной и мной. Клянусь, я почти почувствовал, как бедняжка снова вложила свою руку в мою и слегка сжала её в знак благодарности за то, что я хорошо с ней поговорил. Я заявляю, что почти слышал её голос, когда она снова говорила мне,
что Дрожащий песок, казалось, притягивал её к себе вопреки её воле
Всякий раз, когда она выходила, я почти видел, как её лицо снова светлело, как оно
просветлело, когда она впервые увидела мистера Франклина, быстро идущего к нам
из-за холмов. Моё настроение становилось всё хуже и хуже, когда я
думал об этом, а вид одинокой маленькой бухты, когда я оглядывался, чтобы
взбодриться, только усиливал моё беспокойство.

Последние отблески вечернего света угасали, и над всем этим
заброшенным местом повисла тишина и жуткое спокойствие. Волны
океана, набегавшие на большую песчаную отмель в бухте, не издавали ни
звук. Внутреннее море лежало безмолвное и тусклое, не колыхалось ни
единое дуновение ветра. На мёртвой поверхности воды плавали жёлто-белые
пятна отвратительной слизи. В некоторых местах, где ещё оставался
свет, на двух огромных скалах, выступающих в море с севера и юга,
слабо поблескивала пена и слизь. Настало время отлива, и пока я стоял там в ожидании, широкая коричневая поверхность зыбучих песков начала рябить и дрожать — единственное движущееся существо во всём этом ужасном месте.

 Я увидел, как сержант вздрогнул, когда дрожь песка привлекла его внимание.
Посмотрев на него с минуту или около того, он повернулся и подошёл ко мне.

«Опасное место, мистер Беттеридж, — сказал он, — и никаких следов Розанны Спирман на пляже, как бы вы ни искали».

Он спустился со мной ниже по берегу, и я сам увидел, что на песке остались только наши следы.

«Как выглядит рыбацкая деревня отсюда, где мы сейчас стоим?» — спросил он.
Сержант Кафф.

«Коббс-Хоул», — ответил я (так называется это место), — «находится как можно ближе, на юге».

«Я видел девушку сегодня вечером, она шла вдоль берега на север, от
— Коббс-Хоул, — сказал сержант. — Следовательно, она, должно быть, шла в эту сторону. Коббс-Хоул находится по другую сторону от того выступа? И можем ли мы добраться до него — сейчас низкий уровень воды — по берегу?

 Я ответил «да» на оба вопроса.

 — Если вы позволите, мы быстро выйдем, — сказал сержант. — Я хочу найти место, где она сошла с берега, пока не стемнело.

Мы прошли, я бы сказал, пару сотен ярдов в сторону Коббс-Хоул,
когда сержант Кафф внезапно опустился на колени на берегу.
по всей видимости, охваченный внезапным порывом вознести свои молитвы.

«В конце концов, здесь есть что-то, что можно сказать в пользу вашего морского пейзажа», — заметил сержант. «Здесь женские следы, мистер
Беттеридж! Давайте назовём их следами Розанны, пока не найдём доказательства обратного, перед которыми мы не сможем устоять. Очень запутанные следы, если вы не против заметить, — намеренно запутанные, я бы сказал. Ах, бедняжка, она понимает, что такое песок в качестве улики, не хуже меня!
Но не слишком ли она торопилась, чтобы затоптать следы
тщательно? Я думаю, что да. Вот один след, ведущий _от_ Коббской
 Дыры, а вот другой, ведущий обратно к ней. Разве это не носок её
ботинка, указывающий прямо на кромку воды? И разве я не вижу два
следа от каблуков дальше по пляжу, тоже у кромки воды? Я не хочу
задевать ваши чувства, но, боюсь, Розанна хитрая. Похоже, она решила добраться до того места, откуда мы с вами только что пришли, не оставив следов на песке. Скажем так, она шла по воде от этого места до
к тому выступу на скале позади нас, а потом вернулась тем же путём, а затем снова вышла на пляж, где до сих пор видны эти две борозды от каблуков? Да,
скажем так. Это, кажется, согласуется с моей версией о том, что у неё было что-то под плащом, когда она выходила из коттеджа. Нет, не что-то, что нужно было уничтожить, — в противном случае зачем ей было принимать все эти меры предосторожности, чтобы я не смог проследить за ней? Я думаю, что-то спрятать — это лучшее из двух предположений.
Возможно, если мы пойдём в коттедж, то узнаем, что это
такое?»

На это предложение, мой детектив-температура неожиданно охлаждают. “Ты не хочешь
меня,” сказал я. “Что хорошего я могу сделать?”

“Чем дольше я вас знаю, мистер Betteredge,” сказал сержант, “тем более
достоинства не обнаруживаю. Скромность—Ах, боже мой, как редкая скромность в этом
мира! и сколькими из этих редкостей вы обладаете! Если я пойду в коттедж один, у людей от удивления отвиснет
челюсть при первом же вопросе, который я им задам. Если я пойду с вами, меня представит уважаемый сосед, и
разговор пойдёт сам собой. Мне это кажется правильным; а вам?

Не имея под рукой ответа, столь же разумного, как мне хотелось бы, я попытался выиграть время, спросив его, в какой коттедж он хочет пойти.

 Когда сержант описал мне это место, я узнал, что там живёт рыбак по имени Йолланд с женой и двумя взрослыми детьми, сыном и дочерью. Если вы оглянетесь назад, то обнаружите, что, впервые представляя вам Розанну Спирмен, я описал, как она иногда прерывала свою прогулку к Дрожащему песку, чтобы навестить своих друзей в Коббс-Хоул. Эти друзья были
Йолланды — респектабельные, достойные люди, делающие честь соседям.
Знакомство Розанны с ними началось с дочери,
у которой была деформирована ступня и которая была известна в наших краях
под именем Хромающая Люси. Два деформируется девочки, я предполагаю,
вроде сочувствия друг к другу. Как бы то ни было, Йолланды и Розанна, судя по всему, всегда ладили друг с другом, когда им выпадала редкая возможность встретиться, и делали это в приятной и дружелюбной манере. Тот факт, что сержант Кафф проследил за девушкой до их дома, решил вопрос о моей помощи
его расспросы предстали в совершенно новом свете. Розанна просто пошла туда, куда она
привыкла ходить; и показать, что она была в компании
с рыбаком и его семьей, было все равно что доказать, что она была
во всяком случае, до сих пор был невинно занят. Этим бы занимался
девушка услугу, поэтому, вместо вреда, если я позволил себе
убедиться с помощью логики сержант тумака. Я исповедовал себя убедили
это соответственно.

Мы пошли к Коббс-Хоул, видя следы на песке, пока
не стемнело.

 Когда мы добрались до коттеджа, оказалось, что рыбак и его сын ушли.
Лодка; и Хромоножка Люси, всегда слабая и уставшая, отдыхала на своей кровати наверху. Добрая миссис Йолланд приняла нас наедине на своей кухне. Когда она услышала, что сержант Кафф — известный в Лондоне персонаж, она поставила на стол бутылку голландского джина и пару чистых трубок и уставилась на него так, словно не могла наглядеться.

 Я тихо сидел в углу, ожидая, когда сержант перейдёт к теме Розанны Спирман. Его обычная окольная дорога
на работу в этот раз оказалась ещё более окольной, чем обычно
никогда. Как ему это удавалось - это больше, чем я мог сказать в то время, и больше
чем я могу сказать сейчас. Но это точно, он начал с Королевского
Семья, примитивные методисты и цены на рыбу; и он добился
от этого (своим мрачным, подпольным способом) потери
Лунный камень, злобность нашей первой горничной и жестокость
поведение служанок в целом по отношению к Розанне Спирман.
Добравшись таким образом до своей темы, он описал, как
наводил справки о пропавшем бриллианте, отчасти с целью найти
отчасти для того, чтобы избавить Розанну от несправедливых подозрений её врагов в доме. Примерно через четверть часа после того, как мы вошли на кухню, добрую миссис Йолланд убедили, что она разговаривает с лучшей подругой Розанны, и она уговаривала сержанта Каффа успокоить свой желудок и взбодриться с помощью голландской бутылки.

Будучи твёрдо убеждённым в том, что сержант напрасно тратит время на миссис Йолланд, я сидел и наслаждался их разговором, как
когда-то наслаждался театральным представлением. Великий Кафф показал
удивительное терпение; он уныло пробовал удачу то так, то эдак и
выстреливал наугад, надеясь попасть в цель. Все к чести Розанны, ничего к предубеждению Розанны — вот чем все закончилось, как он ни старался; миссис Йолланд
разговаривала с ним на равных и полностью ему доверяла. Его последняя попытка была предпринята, когда мы посмотрели на часы и встали, чтобы уйти.

«Теперь я желаю вам спокойной ночи, мэм, — говорит сержант. — И на прощание я лишь скажу, что Розанна Спирман искренне
доброжелательница во мне, ваш покорный слуга. Но, боже мой! она никогда
не преуспеет на своем нынешнем месте; и мой совет ей — оставь это ”.

“Благослови вас господь за то, что вы живы! она собирается покинуть его!” - восклицает миссис
Йолланд. (_Нота бене_—Я перевожу миссис Йолланд с йоркширского
языка на английский. Когда я говорю вам, что
всемогущий Кафф то и дело недоумевал, не понимая её,
пока я не помог ему, вы сами сделаете вывод о том, в каком
состоянии вы были бы, если бы я пересказал её слова на её родном языке.)

Розанна Спирман собирается покинуть нас! Я навострил уши. Это
казалось странным, если не сказать больше, что она не предупредила ни мою
даму, ни меня. Я засомневался, не попал ли в цель последний
случайный выстрел сержанта Каффа. Я начал сомневаться, что моя роль в этом деле
была такой безобидной, как я думал. Возможно, это входило в обязанности сержанта — запутывать честную женщину, опутывая её сетью лжи, но я должен был помнить,
как хороший протестант, я знаю, что отец лжи — дьявол, и что зло и дьявол всегда идут рука об руку. Почуяв неладное, я попытался увести сержанта Каффа. Он тут же сел обратно и попросил немного успокоительного из голландской
бутылки. Миссис Йолланд села напротив него и дала ему выпить. Я
подошла к двери, чувствуя себя крайне неловко, и сказала, что, по-моему, должна пожелать им спокойной ночи, но уходить не стала.

«Значит, она собирается уйти?» — говорит сержант. «Что ей делать, когда она уйдёт? Грустно, грустно! У бедной девушки нет друзей в
Мир, кроме нас с тобой.

— Ах, но она-то есть! — говорит миссис Йолланд. — Она пришла сюда, как я тебе и говорила, сегодня вечером, и, посидев и поговорив немного с моей девочкой Люси и со мной, она попросила разрешения подняться наверх, в комнату Люси.
Это единственная комната в нашем доме, где есть перо и чернила. «Я хочу написать письмо другу, — говорит она, — но не могу из-за любопытства и подглядывания слуг в доме». Кому было адресовано письмо, я не могу сказать: судя по тому, что она задержалась с ним наверху, оно было очень длинным. Я предложил ей
почтовую марку, когда она спустилась. У неё не было письма в руках, и она не взяла марку. Немного замкнутая, бедняжка (как вы знаете), в отношении себя и своих дел. Но у неё где-то есть друг, могу вам сказать, и к этому другу, можете не сомневаться, она поедет».

«Скоро?» — спросил сержант.

«Как только сможет», — ответила миссис Йолланд.

Тут я снова вошёл в комнату. Как глава дома моей госпожи, я не мог допустить, чтобы в моём присутствии продолжались подобные разговоры о том, что наш слуга уходит или не уходит.

— Вы, должно быть, ошибаетесь насчёт Розанны Спирман, — сказал я. — Если бы она собиралась покинуть своё нынешнее положение, она бы в первую очередь сказала об этом _мне_.

 — Ошибаюсь? — воскликнула миссис Йолланд. — Да ведь всего час назад она купила кое-какие вещи, которые хотела взять с собой в путешествие, — сама, мистер Беттеридж, в этой самой комнате. И это напомнило мне, — говорит уставшая женщина,
внезапно начав рыться в кармане, — кое-что, что я хотела сказать о Розанне и её деньгах. Вы, ребята, не видели её, когда возвращались домой?

— Я с величайшим удовольствием передам бедняжке ваше послание, —
ответил сержант Кафф, прежде чем я успел вставить хоть слово.

 Миссис Йолланд достала из кармана несколько шиллингов и шестипенсовиков
и с особой тщательностью и раздражающей медлительностью
пересчитала их на ладони.  Она протянула деньги сержанту,
и было видно, что ей очень не хочется с ними расставаться.

«Могу я попросить вас вернуть это Розанне с моей любовью и
уважением?» — говорит миссис Йолланд. «Она настояла на том, чтобы заплатить мне за это
две вещи, которые ей понравились в этот вечер, — и деньги в нашем доме всегда приветствуются, я этого не отрицаю. Тем не менее, я не уверена, что мне стоит брать сбережения бедняжки. И, по правде говоря, я не думаю, что моему мужу понравится, если он узнает, что я взяла деньги Розанны Спирман, когда он вернётся завтра утром с работы.
Пожалуйста, передайте ей, что я очень рада тому, что она купила у меня в
подарок. И не оставляйте деньги на столе, — говорит миссис Йолланд,
внезапно кладя их перед сержантом, как будто они жгли ей руки.
пальцы — “Не надо, это хороший человек! Ибо времена тяжелые, а плоть
слаба; и я, возможно, почувствую искушение снова положить его обратно в карман”.

“Пойдем!” Я сказал: “Я больше не могу ждать: я должен вернуться в"
дом”.

“Я немедленно последую за вами”, - говорит сержант Кафф.

Во второй раз я подошла к двери и во второй раз, как ни старалась, не смогла переступить порог.

«Это деликатный вопрос, мэм, — услышала я голос сержанта, — возвращать деньги. Вы, наверное, взяли с неё недорого за эти вещи?»

«Недорого!» — сказала миссис Йолланд. «Приходите и судите сами».

Она взяла свечу и повела сержанта в угол кухни.
Как бы я ни старался, я не мог не последовать за ними. В углу лежала груда всякого хлама (в основном старого металла), который рыбак в разное время подбирал на затонувших кораблях и для которого, по его мнению, ещё не нашёл покупателя. Миссис Йолланд
погрузилась в этот мусор и вытащила старый жестяной ящик с японским
покрытием, крышкой и петлёй для подвешивания — такие вещи
используют на кораблях, чтобы хранить карты и схемы и тому подобное
от влаги.

— Вот! — говорит она. — Когда Розанна пришла сегодня вечером, она купила
этого парня. — «Этого хватит, — говорит она, — чтобы положить в него мои манжеты и
воротнички и не дать им смяться в моей коробке». Один и девять пенсов, мистер Манжет. Поскольку я живу на хлеб, ни на полпенни больше!

 — Дешево! — говорит сержант, тяжело вздыхая.

Он взвесил футляр в руке. Мне показалось, что я услышал одну-две ноты из
«Последней розы лета», когда он смотрел на него. Теперь сомнений не было!
 Он сделал ещё одно открытие, которое навредило Розанне Спирман, в
том месте, где, как я думал, её характер был наиболее уязвимым, и
все через меня! Я оставляю вас, чтобы представить, что я чувствовал, и как искренне я
раскаялся, что был среднего введения между Миссис Yolland
и сержант Кафф.

“Что будем делать”, - сказал я. “Мы действительно должны идти”.

Не обращая меньше внимания на меня, миссис Yolland взял другой
погружение в хлам, и вышел из него, на этот раз, с
собака-цепочка.

— Взвесьте это в руке, сэр, — сказала она сержанту. — У нас их было три, и Розанна взяла две. — Что тебе нужно, дорогая, с парой собачьих цепей? — говорю я. — Если я соединю их вместе
они прекрасно подойдут для моего ящика, - говорит она. ‘Веревка дешевле всего", - говорю я.
‘Цепь надежнее всего", - говорит она. ‘Кто когда-нибудь слышал о шкатулке, обвязанной
цепью’, - говорю я. "О, миссис Йолланд, не возражайте!" - говорит она.;
‘Отдайте мне мои цепочки!’ Странная девушка, мистер Кафф, — хороша, как золото, и
добрее моей Люси, чем сестра, — но всегда немного странная. Вот! Я
уступил ей. Три шиллинга и шесть пенсов. Честное слово честной женщины, три
_и_ шесть пенсов, мистер Кафф!

— Каждому? — спрашивает сержант.

— Обоим сразу! — говорит миссис Йолланд. — Три шиллинга и шесть пенсов за двоих.

— Сдала, мэм, — говорит сержант, качая головой. — Сдала
начисто!

 — Вот деньги, — говорит миссис Йолланд, возвращаясь к
маленькой кучке серебра на столе, как будто оно притягивало её
против её воли. — Оловянный ящик и собачьи цепи — вот и всё, что она
купила и забрала. Один и девять пенсов, три и шесть пенсов — всего пять и
три. С любовью и уважением — и я не могу найти в себе силы
забрать сбережения бедной девушки, когда они могут понадобиться ей самой».

«Я не могу найти в себе силы, мэм, вернуть вам деньги», —
говорит сержант Кафф. “Вы так любезны, что сделали ей подарок из этих
вещей — действительно подарили”.

“Это ваше искреннее мнение, сэр?” - говорит миссис Йолланд, просияв.
удивительно.

“В этом не может быть сомнений”, - ответил сержант. “Спросите мистера
Беттереджа”.

Спрашивать меня было бесполезно. Все, что они добились от меня, было: “Спокойной ночи”.

— К чёрту деньги! — говорит миссис Йолланд. С этими словами она, казалось,
потеряла самообладание и, внезапно схватив горсть серебра, сунула её обратно в карман. — Это меня расстраивает
«Это выводит из себя, когда видишь, что он лежит там, а никто его не берёт», —
восклицает эта неразумная женщина, с грохотом садясь и глядя на сержанта Каффа, словно говоря: «Теперь он снова у меня в кармане — достань его, если сможешь!»

 На этот раз я не только подошла к двери, но и вышла на дорогу. Как бы вы это ни объясняли, я чувствовала, что один из них или оба смертельно меня оскорбили. Не успел я сделать и трёх шагов по деревне,
как услышал за спиной голос сержанта.

— Благодарю вас за представление, мистер Беттередж, — сказал он. — Я
я в долгу перед женой рыбака за совершенно новое ощущение. Миссис
 Йолланд озадачила меня».

 Я чуть было не ответил ему резко, потому что был не в духе из-за него, а не из-за себя. Но когда он признался, что озадачен, я с облегчением подумал, что, возможно, ничего страшного не случилось. Я в благоразумном молчании ждал продолжения.

«Да, — говорит сержант, как будто действительно читает мои мысли в
темноте. — Вместо того, чтобы навести меня на след, это может вас утешить
Знаете, мистер Беттеридж (с вашей заинтересованностью в Розанне), вы
помогли мне избавиться от неё. То, что сделала девушка сегодня вечером,
конечно, достаточно ясно. Она соединила две цепи и прикрепила их к
замку в жестяном ящике. Она опустила ящик в воду или в зыбучие пески. Она прикрепила свободный конец цепи к какому-то месту под камнями, известному только ей. И она оставит
судно на якоре до окончания текущего разбирательства, после чего
сможет в частном порядке поднять его.
из своего тайника, когда ей вздумается и будет удобно. Пока всё предельно ясно. Но, — говорит сержант с первым проблеском нетерпения в голосе, который я у него слышал, — загадка в том, что, чёрт возьми, она спрятала в жестяной коробке?

 Я подумал про себя: «Лунный камень!» Но я лишь сказал сержанту Каффу: «Не догадываетесь?»

“Не Алмаз”, - говорит сержант. “Весь опыт мой
жизнь виноват, если Розанна Спирман, имеет Алмаз”.

При этих словах, я полагаю, у меня началась адская детективная лихорадка,
чтобы снова загореться во мне. Во всяком случае, я забыла о себе, пытаясь разгадать эту новую загадку. Я опрометчиво сказала: «Пятно на платье!»

 Сержант Кафф остановился в темноте и положил руку мне на плечо.

 «Если что-то бросить в твои зыбучие пески, оно когда-нибудь всплывёт на
поверхность?» — спросил он.

 «Никогда», — ответила я. «Лёгкое или тяжёлое, что бы ни попало в Зыбучие пески
Песок засасывает, и его больше не видно».

«Розанна Спирман знает об этом?»

«Она знает об этом так же хорошо, как и я».

«Тогда, — говорит сержант, — что ей ещё остаётся, кроме как связать
Поднять камень в испачканном платье и бросить его в зыбучие пески?
 Нет ни малейшей причины, по которой она должна была его прятать, — и всё же она его спрятала. Вопрос в том, — говорит сержант, снова идя вперёд, — испачканное краской платье — это нижняя юбка или ночная рубашка? Или это что-то другое, что нужно сохранить любой ценой?
Мистер Беттеридж, если ничего не случится, я должен буду уйти.
Завтра Фризингхолл, и я узнаю, что она купила в городе, когда
тайком добывала материалы для пошива платья. Это
Риск покинуть дом в таком положении, в каком мы сейчас находимся, велик, но ещё больший риск — предпринимать дальнейшие шаги в этом деле вслепую. Простите, что я немного не в духе; я пал в собственных глазах — я позволил
Розанне Спирмен сбить меня с толку».

 Когда мы вернулись, слуги ужинали. Первым, кого мы увидели во дворе, был полицейский, которого суперинтендант Сигрейв оставил в распоряжении сержанта. Сержант спросил, вернулась ли Розанна Спирман. Да. Когда? Почти час назад. Что она делала? Она
поднялась наверх, чтобы снять шляпку и плащ, и теперь она
спокойно поужинайте с остальными.

Не сказав ни слова, сержант Кафф пошёл дальше, всё больше и больше
падая в собственных глазах, к задней части дома. Не найдя в темноте
входную дверь, он шёл (несмотря на мои оклики) до тех пор, пока
не остановился у калитки, ведущей в сад. Когда я
подошёл к нему, чтобы отвести его обратно, я увидел, что он
внимательно смотрит на одно конкретное окно на втором этаже, в задней части дома.

 Взглянув наверх, я обнаружил, что объектом его
внимания было окно комнаты мисс Рейчел, и что в нём горел свет
мы ходили туда-сюда, как будто происходило что-то необычное.


“ Это не комната мисс Вериндер? ” спросил сержант Кафф.

Я ответил, что да, и пригласил его поужинать со мной. В
Сержант остался на своем месте и сказал что-то о том, что наслаждаюсь
запахами ночного сада. Я оставил его наслаждаться. Как раз когда я
поворачивал к двери, я услышал «Последнюю летнюю розу» у калитки. Сержант Кафф сделал ещё одно открытие! И на этот раз окно моей юной леди было внизу!

Последнее соображение снова вернуло меня к сержанту с вежливым
намеком на то, что я не могу найти в себе сил оставить его одного
. “Есть ли что-нибудь, чего вы там, наверху, не понимаете?” Я добавил,
указывая на окно мисс Рейчел.

Судя по голосу, сержант Кафф вдруг снова поднялась к
правильное место в его собственных глазах. “Вы великий человек для ставок в
Йоркшир, не так ли? - спросил он.

— Ну что ж, — сказал я. — Предположим, что так.

— Если бы я был йоркширцем, — продолжил сержант, беря меня под руку, — я бы поставил вам целый фунт, мистер Беттеридж, что ваша юная леди
внезапно решила покинуть дом. Если бы я поставил на это, то предложил бы ещё один соверен, что эта мысль пришла ей в голову в течение последнего часа. Первое предположение сержанта поразило меня. Второе каким-то образом смешалось у меня в голове с сообщением, которое мы услышали от полицейского, что Розанна Спирман вернулась с пляжа в течение последнего часа. Оба предположения произвели на меня странное впечатление, когда мы пошли ужинать. Я стряхнул руку сержанта Каффа и,
забыв о манерах, протолкался мимо него в дверь, чтобы самому
во всем разобраться.

Сэмюэл, лакей, был первым, кого я встретил в коридоре.

«Её светлость ждёт вас и сержанта Каффа», — сказал он, прежде чем
я успел задать ему вопросы.

«Как давно она ждёт?» — раздался позади меня голос сержанта.

«Последний час, сэр».

Ну вот, опять! Розанна вернулась; мисс Рейчел приняла какое-то решение; а моя леди ждала встречи с
сержантом — и всё это за последний час! Было неприятно обнаружить, что эти совершенно разные люди и события связаны между собой.
Я поднялся наверх, не глядя на сержанта Каффа и не разговаривая с ним. Когда я поднял руку, чтобы постучать в дверь моей хозяйки, она внезапно задрожала.

 — Я бы не удивился, — прошептал сержант мне в спину, — если бы сегодня вечером в доме разразился скандал. Не волнуйтесь! Я в своё время улаживал и более серьёзные семейные конфликты.

Когда он произнёс эти слова, я услышал голос моей госпожи, зовущий нас войти.



Глава XVI

Мы застали мою госпожу в комнате, где не было ничего, кроме лампы для чтения.
Штора была опущена, чтобы затенять её лицо. Вместо того, чтобы посмотреть на нас своим обычным прямым взглядом, она сидела, придвинувшись к столу, и упорно смотрела в открытую книгу.

«Офицер, — сказала она, — важно ли для проводимого вами расследования заранее знать, хочет ли кто-нибудь из находящихся в этом доме покинуть его?»

«Очень важно, миледи».

— Тогда я должна сообщить вам, что мисс Вериндер собирается пожить у своей тёти, миссис Эблвайт, в Фризингхолле. Она договорилась, что уедет от нас завтра утром.

Сержант Кафф посмотрел на меня. Я сделал шаг вперёд, чтобы заговорить с моей
госпожой, — и, почувствовав, что сердце моё не выдерживает (если я должен в этом признаться), снова отступил на шаг и ничего не сказал.

— Могу я спросить вашу светлость, когда мисс Вериндер сообщила вам, что собирается к своей тёте? — спросил сержант.

— Около часа назад, — ответила моя госпожа.

Сержант Кафф снова посмотрел на меня. Говорят, что сердца стариков не так-то просто растрогать. _Моё_ сердце не могло бы биться сильнее,
чем сейчас, даже если бы мне снова было двадцать пять!

«Я не имею права, миледи, — говорит сержант, — контролировать мисс
Действия Вериндер. Единственное, о чем я могу вас попросить, — отложить ее отъезд, если это возможно, до конца дня. Завтра утром я сам поеду во Фризингхолл и вернусь к двум часам, если не раньше. Если мисс Вериндер можно будет задержать здесь до этого времени, я хотел бы сказать ей два слова — неожиданно — перед отъездом.

Миледи велела мне передать кучеру ее распоряжения, что экипаж
за мисс Рэчел приедут не раньше двух часов. “ Вам есть что еще сказать
? ” спросила она сержанта, когда с этим было покончено.

“ Только одно, ваша светлость. Если мисс Вериндер удивлена этим
Пожалуйста, не говорите, что Я стал причиной отсрочки её поездки».

 Моя хозяйка внезапно подняла голову от книги, как будто собиралась что-то сказать, но с большим трудом сдержалась и, снова взглянув на открытую страницу, отпустила нас взмахом руки.

 «Это замечательная женщина», — сказал сержант Кафф, когда мы снова оказались в коридоре. — Если бы не её самообладание, загадка, которая вас озадачивает,
мистер Беттеридж, была бы разгадана сегодня вечером.

 При этих словах истина наконец-то дошла до моей глупой старой головы. .
В тот момент, я полагаю, я совсем потерял рассудок. Я схватил сержанта за воротник и прижал к
стене.

«Чёрт тебя возьми!» — закричал я, — «с мисс Рэйчел что-то не так, а ты всё это время скрывал это от меня!»

Сержант Кафф посмотрел на меня, прислонившись к стене, не шелохнувшись и не
дрогнув ни единым мускулом на своём меланхоличном лице.

“А, ” сказал он, “ наконец-то ты догадался”.

Моя рука отпустила его воротник, и голова упала на грудь. Пожалуйста,
чтобы помнить, как некое оправдание моего срыва, что у меня было
Я служил этой семье пятьдесят лет. Мисс Рейчел много раз забиралась ко мне на колени и дёргала меня за усы, когда была ребёнком. Мисс Рейчел, несмотря на все свои недостатки, была, на мой взгляд, самой дорогой, самой красивой и самой лучшей молодой хозяйкой, которую когда-либо обслуживал и любил старый слуга. Я прошу прощения у сержанта Каффа, но, боюсь, я сделал это со слезами на глазах и не очень достойно.

«Не волнуйтесь, мистер Беттеридж», — говорит сержант с большей
добротой, чем я мог от него ожидать. «В моей работе
если бы мы поспешили за обиды, мы не должны стоить соли, чтобы наши
каша. Если тебя это утешит тебя, опять воротник мной. Вы не в
не знаем, как это, но я закрою глаза на твои неловкость в
рассмотрение свои чувства”.

Он скривил уголки губ и, в своей собственной унылой манере,
казалось, решил, что отпустил очень хорошую шутку.

Я провёл его в свою маленькую гостиную и закрыл дверь.

«Скажите мне правду, сержант, — сказал я. — Что вы подозреваете? Нехорошо скрывать это от меня сейчас».

«Я не подозреваю, — сказал сержант Кафф. — Я знаю».

Мой злополучный характер снова начал брать надо мной верх.

«Вы хотите сказать мне, выражаясь простым языком, — сказал я, — что мисс Рейчел
украла свой собственный бриллиант?»

«Да, — ответил сержант, — именно это я и хочу вам сказать. Мисс Вериндер тайно владела Лунным камнем с самого начала и посвятила в это Розанну Спирмен, потому что рассчитывала на наше подозрение в отношении Розанны
Вор-рецидивист. Вот и всё дело в двух словах. Арестуйте меня
снова, мистер Беттеридж. Если это поможет вам избавиться от чувств, арестуйте меня
снова.

Боже, помоги мне! Я не мог так поступить со своими чувствами. — Назовите мне
ваши доводы! Это было всё, что я мог ему сказать.

 — Вы услышите мои доводы завтра, — сказал сержант. — Если мисс
 Вериндер откажется отложить свой визит к тёте (а вы увидите, что мисс
 Вериндер так и сделает), я буду вынужден завтра изложить всё дело вашей хозяйке. И поскольку я не знаю, к чему это может привести, я
попрошу вас присутствовать и послушать, что говорят обе стороны.
Отложим этот вопрос на сегодня. Нет, мистер Беттеридж, вы не получите
Больше ни слова о Лунном камне. Ваш стол накрыт к ужину. Это одна из многих человеческих слабостей, к которым
я всегда отношусь с сочувствием. Если вы позволите, я прочту молитву.
«За то, что мы собираемся получить…»

— Желаю вам приятного аппетита, сержант, — сказал я. — У меня аппетит пропал. Я подожду, пока вам подадут, а потом попрошу вас извинить меня,
если я уйду и попытаюсь справиться с этим самостоятельно».

Я видел, как ему подали всё самое лучшее, и мне не было бы
жаль, если бы всё самое лучшее его задушило. Главный садовник (мистер
Бебби) вошёл в тот же момент со своим еженедельным отчётом. Сержант
сразу же заговорил о розах и преимуществах дорожек, покрытых травой и гравием. Я оставил их вдвоём и вышел с тяжёлым сердцем. Это была первая за много лет неприятность, которую нельзя было развеять запахом табака и которая была даже за пределами досягаемости «Робинзона Крузо».

Я был неспокоен и несчастен, и мне некуда было пойти, поэтому я
вышел на террасу и в тишине и покое всё обдумал. Неважно, о чём я думал. Я чувствовал
я был ужасно стар, измождён и не годился для своего места — и впервые в жизни начал
задумываться о том, когда же Бог призовет меня. Несмотря на всё это, я твёрдо верил в мисс
Рэйчел. Если бы сержант Кафф был Соломоном во всей своей красе и сказал бы мне, что моя юная леди замешана в подлом и преступном заговоре, у меня был бы только один ответ для Соломона, каким бы мудрым он ни был: «Ты её не знаешь, а я знаю».

 Мои размышления прервал Сэмюэл. Он принёс мне письменное послание ото моей госпоже.

Зайдя в дом, чтобы зажечь свет и почитать, Сэмюэл заметил, что, похоже, погода меняется. Мой встревоженный разум не позволял мне заметить это раньше. Но теперь моё внимание было привлечено, я услышал, как беспокойно лают собаки и тихо стонет ветер. Взглянув на небо, я увидел, что гряда облаков становится всё темнее и темнее и всё быстрее и быстрее движется над водянистой луной. Надвигается непогода — Сэмюэл был
прав, надвигается непогода.

 В послании от моей госпожи говорилось, что судья из
Фризингхолла написал ей, чтобы напомнить о трёх индейцах. Рано утром
На следующей неделе негодяев нужно было отпустить на все четыре стороны. Если бы у нас были ещё какие-то вопросы к ним, нельзя было терять ни минуты. Забыв упомянуть об этом, когда она в последний раз видела сержанта Каффа, моя хозяйка теперь хотела, чтобы я восполнил этот пробел. Индейцы совершенно выпали у меня из головы (как, без сомнения, и у вас). Я не видел особого смысла снова поднимать эту тему. Однако я, разумеется, выполнил приказ на месте.

Я нашёл сержанта Каффа и садовника с бутылкой шотландского виски
между ними завязался спор о выращивании роз.
Сержант был так глубоко заинтересован, что поднял руку и
сделал мне знак не прерывать дискуссию, когда я вошел. Насколько это возможно
Я мог понять, это вопрос между ними было, то ли Белый
Мосс Роуз сделал, или не сделал, необходимо окулировкой на шиповнике, чтобы сделать
это хорошо растут. Мистер Бегби говорит, Да; и сержант Кафф сказал, Нет. Они
привлекли меня так же сильно, как пара мальчишек. Ничего не зная
о выращивании роз, я выбрал средний путь — как и она
Судей Величества делать, когда весы правосудия беспокоить их через повешение
даже на волосы. “Господа:” я сказал: “Есть много, чтобы сказать о
обе стороны”. Во время временного затишья, вызванного этим беспристрастным приговором,,
Я положил письменное послание миледи на стол под взглядом
Сержанта Каффа.

К этому времени я уже почти возненавидел Сержанта.
Но правда вынуждает меня признать, что в отношении готовности к
действию он был замечательным человеком.

 Через полминуты после того, как он прочитал сообщение, он снова заглянул в
он освежил в памяти отчёт суперинтенданта Сигрейва, вычленил ту его часть, в которой упоминались индейцы, и был готов с ответом. В отчёте мистера Сигрейва упоминался некий великий путешественник, который понимал индейцев и их язык, не так ли? Очень хорошо.
 Знал ли я имя и адрес этого джентльмена? Опять же, очень хорошо. Могу ли я написать их на обороте послания моей леди? Буду вам очень признателен.
Сержант Кафф расспросит этого джентльмена, когда тот отправится во Фризингхолл
утром.

 — Вы ожидаете, что из этого что-то выйдет? — спросил я. — Суперинтендант
Сигрейв счёл индейцев невиновными, как нерождённого младенца».

«До сих пор все выводы суперинтенданта Сигрейва оказывались ошибочными, — ответил сержант. — Возможно, завтра стоит выяснить, ошибался ли суперинтендант Сигрейв и в отношении индейцев». С этими словами он повернулся к мистеру Бегби и продолжил спор с того места, на котором они остановились. — Этот вопрос, который мы обсуждаем, — это вопрос о почвах и временах года, о терпении и усилиях, мистер Гарденер. Теперь позвольте мне взглянуть на это с другой точки зрения. Вы берёте свою белую плетистую розу...

К тому времени я уже закрыл за ними дверь и не слышал, что они там
ещё спорили.

В коридоре я встретил Пенелопу и спросил, чего она ждёт.

Она ждала, когда её барышня позвонит ей, чтобы она
продолжила собирать вещи для завтрашнего путешествия.
Дальнейшее расследование показало мне, что мисс Рейчел назвала это причиной, по которой она хотела поехать к своей тёте в Фризингхолл, — дом был ей невыносим, и она больше не могла выносить отвратительное присутствие полицейского под одной крышей с ней. Когда я
Узнав полчаса назад, что её отъезд откладывается до двух часов дня, она пришла в ярость. Моя леди, присутствовавшая при этом, сурово отчитала её, а затем (по-видимому, ей было что сказать, но она приберегла это для личного разговора с дочерью) выслала Пенелопу из комнаты. Моя девочка была в ужасном настроении из-за того, что в доме всё изменилось.
 «Всё идёт наперекосяк, отец; всё не так, как раньше». Я чувствую,
что над всеми нами нависло какое-то ужасное несчастье».

 Я тоже так чувствовал. Но я старался не подавать виду, пока не
Дочь. Пока мы разговаривали, у мисс Рэчел зазвонил колокольчик. Пенелопа взбежала
по черной лестнице, чтобы продолжить сборы. Я пошел другим путем
в холл, посмотреть, что говорит стекло об изменении погоды
.

Как только я подошел к вращающейся двери, ведущей в холл из
комнат для прислуги, она резко распахнулась с другой стороны, и
Розанна Спирман пробежала мимо меня с несчастным, полным боли лицом,
прижав одну руку к сердцу, как будто боль была в этой стороне. — Что случилось, девочка моя? — спросил я, останавливая её. — Тебе плохо?
Вам плохо? — Ради Бога, не говорите со мной, — ответила она, вырвалась из моих рук и побежала к лестнице для прислуги. Я позвал кухарку (которая была неподалёку) и попросил присмотреть за бедной девушкой. Оказалось, что ещё двое были неподалёку, как и кухарка. Сержант Кафф тихо вышел из моей комнаты и спросил, что случилось. Я ответил: «Ничего». Мистер Франклин с другой стороны
распахнул дверь и, поманив меня в коридор, спросил, не
видел ли я Розанну Спирмен.

— Она только что прошла мимо меня, сэр, с очень встревоженным лицом и в очень странной манере.

 — Боюсь, я невольно стал причиной этого волнения, Беттередж.

 — Вы, сэр!

“Я не могу этого объяснить, ” говорит мистер Фрэнклин, “ но, если девушка _ __________
замешана в пропаже Бриллианта, я действительно верю, что она была на
смысл признаваться во всем — мне, всем людям в мире
— не прошло и двух минут с тех пор.”

Глядя на вращающуюся дверь, когда он произносил эти последние слова, мне показалось, что
Я увидел, что она немного приоткрыта с внутренней стороны.

Слышал ли кто-нибудь? Дверь рухнула, прежде чем я успел добраться до
IT. Мгновение спустя, заглянув внутрь, я, как мне показалось, увидел фалды
Респектабельного черного пальто сержанта Каффа, исчезающего за углом
коридора. Он знал, так же, как и я, что он может рассчитывать не более
помощь от меня, вот что я обнаружил поворот, который его
расследование действительно идет. При тех обстоятельствах это было
вполне в его характере - помогать себе самому, причем делать это подпольным
способом.

Не будучи уверенным в том, что я действительно видел сержанта, и не желая
причинять ненужный вред там, где, видит Бог, вреда было предостаточно
Я уже достаточно натерпелась — я сказала мистеру Франклину, что, по-моему, одна из собак забралась в дом, — а затем попросила его описать, что произошло между Розанной и им самим.

«Вы проходили через холл, сэр?» — спросила я. «Вы случайно встретили её, когда она заговорила с вами?»

Мистер Франклин указал на бильярдный стол.

«Я катал шары, — сказал он, — и пытался выбросить из головы эту
жалкую историю с бриллиантом. Я случайно поднял глаза — и увидел
Розанну Спирман, стоящую рядом со мной, как призрак!
То, что она так подкралась ко мне, было так странно, что я поначалу не знал, что делать. Увидев на её лице тревогу, я спросил, не хочет ли она со мной поговорить. Она ответила: «Да, если осмелюсь».
Зная, какие подозрения были связаны с ней, я мог лишь одно предположить по её словам. Признаюсь, мне стало не по себе. Я не хотел злоупотреблять доверием девушки. В то же время, учитывая трудности, с которыми мы сейчас столкнулись, я вряд ли мог бы чувствовать себя вправе не слушать её, если она действительно была настроена
Она заговорила со мной. Это было неловко, и, осмелюсь сказать, я довольно неуклюже вышел из положения. Я сказал ей: «Я вас не совсем понимаю. Вы хотите, чтобы я что-то сделал?» Заметьте, Беттередж, я не говорил грубо! Бедняжка не виновата в том, что она некрасива, — я так тогда думал.
Кий всё ещё был у меня в руке, и я продолжал бить по шарам,
чтобы снять неловкость. Как оказалось, я только усугубил ситуацию. Боюсь, я смутил её, сам того не желая! Она
внезапно отвернулась. «Он смотрит на бильярдные шары», — услышал я её голос.
скажи. ‘ Что угодно, только не смотри на меня!_ Прежде чем я успел ее остановить, она
вышла из зала. Я не совсем спокойно отношусь к этому, Беттередж. Не могли бы вы
сказать Розанне, что я не имел в виду ничего дурного? Я был немного
строг с ней, возможно, в своих мыслях — я почти надеялся, что
пропажу Бриллианта можно проследить до _ нее _. Не из-за какой-то неприязни к
бедной девушке, но… — Он остановился и, вернувшись к
бильярдному столу, снова начал бить по шарам.

После того, что произошло между мной и сержантом, я понял, в чём дело
то, что он оставил невысказанным, было известно ему самому.

 Ничто, кроме того, что Лунный камень был найден у нашей второй горничной,
не могло теперь избавить мисс Рейчел от позорного подозрения, которое лежало на ней в глазах сержанта Каффа. Речь шла уже не о том, чтобы успокоить мою юную леди, а о том, чтобы доказать её невиновность. Если бы Розанна ничем себя не скомпрометировала, надежда,
которую, по признанию мистера Франклина, он испытывал, была бы для неё
тяжёлым испытанием. Но это было не так. Она притворялась
притворялась больной и тайно уехала во Фризингхолл. Она не спала всю ночь, что-то делая или разрушая в уединении. И в тот вечер она была в «Дрожащем песке» при обстоятельствах, которые были весьма подозрительными, если не сказать больше. По всем этим причинам (как бы мне ни было жаль Розанну) я не мог не думать, что взгляд мистера Франклина на это дело не был ни неестественным, ни неразумным, учитывая положение мистера Франклина. Я сказал ему об этом.

«Да, да!» — ответил он. «Но есть один шанс — очень маленький».
во-первых, конечно, поведение Розанны может иметь какое-то объяснение,
которого мы сейчас не видим. Я ненавижу ранить женские чувства,
Беттеридж! Скажите бедной девушке то, что я велел вам ей сказать. И если
она захочет со мной поговорить — мне всё равно, попаду я в переделку
или нет, — пришлите её ко мне в библиотеку». С этими добрыми словами он отложил кий и ушёл.

Вquiries в комнатах для прислуги сообщили мне, что Розанна удалилась
в свою комнату. Она с благодарностью отклонила все предложения помощи
и попросила лишь оставить её в покое. Таким образом,
конец любой признание с ее стороны (предположим, что она действительно была
признаться) за ту ночь. Я доложил о результате г -
Франклин, который после этого покинул библиотеку и поднялся в постель.

Я гасила свет и плотно закрывала окна, когда вошел Сэмюэль
с известием о двух гостях, которых я оставила в своей комнате.

Спор о розе из белого мха, по-видимому, подошел к концу
наконец-то. Садовник ушёл домой, а сержанта Каффа нигде не было видно в нижних
этажах дома.

Я заглянул в свою комнату. И действительно, там ничего не было.
но пара пустых стаканов и сильный запах горячего грога. Неужели
сержант сам отправился в приготовленную для него спальню? Я поднялся наверх, чтобы посмотреть.

 Дойдя до второй площадки, я подумал, что слышу тихое и ровное дыхание слева от себя. Слева от меня был коридор, который соединялся с комнатой мисс Рейчел. Я заглянул внутрь,
и там, свернувшись калачиком на трёх стульях, стоявших прямо посреди
коридора, — там, с красным платком, повязанным вокруг седой головы,
и чёрным пальто, свёрнутым в подушку, лежал и спал
сержант Кафф!

Он проснулся мгновенно и тихо, как собака, как только я приблизился к нему.


«Спокойной ночи, мистер Беттеридж, — сказал он. — И имейте в виду, если вы когда-нибудь решите выращивать розы, то белая плетистая роза тем лучше, что не привита на шиповник, что бы там ни говорил садовник!»

«Что ты здесь делаешь?» — спросил я. «Почему ты не в своей постели?»

— «Я не в своей постели, — ответил сержант, — потому что я один из многих людей в этом жалком мире, которые не могут зарабатывать деньги честно и легко одновременно. Это было совпадение, вот и всё».
вечером, между возвращением Розанны Спирман из Сэндса
и тем моментом, когда мисс Вериндер заявила о своём решении покинуть
дом. Что бы Розанна ни спрятала, мне ясно, что ваша юная леди не могла уйти, пока не узнала, что это _было_ спрятано.
 Должно быть, они уже общались наедине сегодня вечером. Если они
попытаются снова поговорить, когда в доме будет тихо, я хочу помешать
им. Не вините меня в том, что я нарушила ваш распорядок дня, мистер Беттередж, — вините Бриллиант.

— Я молю Бога, чтобы Бриллиант никогда не попал в этот дом! — вырвалось у меня.


Сержант Кафф с сожалением посмотрел на три стула, на которых ему предстояло провести ночь.


— Я тоже, — серьёзно сказал он.


Глава XVII

Ничего не произошло в эту ночь; и (я с удовольствием добавлю) никаких попыток по
связь между мисс Рейчел и Розанна вознаграждены бдительность
Сержант Кафф.

Я ожидал, что сержант первым делом отправится во Фризинголл
утром. Однако он ждал, как будто у него было что-то еще
что нужно сделать первым. Я оставил его на произвол судьбы и, выйдя во двор,
вскоре после этого встретил мистера Фрэнклина на его любимой дорожке у кустарника
сбоку.

Не успели мы обменяться и парой слов, как к нам неожиданно присоединился сержант.
Он подошел к мистеру Фрэнклину, который принял его, должен признать, довольно высокомерно
. “Вы хотите мне что-нибудь сказать?” - вот и все, что он получил в ответ.
вежливо пожелал мистеру Фрэнклину доброго утра.

— «Я хочу кое-что сказать вам, сэр, — ответил сержант, — по поводу расследования, которое я здесь провожу. Вы заметили поворот, который
вчера расследование действительно заняло много времени. Вполне естественно, что в вашем
положении вы шокированы и огорчены. Также вполне естественно, что вы
перекладываете на меня свой гнев из-за собственного семейного скандала. ”

“ Чего вы хотите? ” перебил мистер Фрэнклин достаточно резко.

“ Я хочу напомнить вам, сэр, что, во всяком случае, до сих пор мне не было
доказано, что я ошибался. Принимая это во внимание, не будете ли вы так любезны
в то же время вспомнить, что я — представитель закона, действующий здесь с
разрешения хозяйки дома. При таких обстоятельствах, не
Разве не ваш долг как добропорядочного гражданина помочь мне любой
специальной информацией, которой вы, возможно, располагаете?

— У меня нет никакой специальной информации, — говорит мистер Франклин.

Сержант Кафф оставил его ответ без внимания, как будто его и не было.

— Вы можете сэкономить мне время, сэр, не тратя его на расспросы на
расстоянии, — продолжил он, — если решите понять меня и высказаться.

— Я вас не понимаю, — ответил мистер Франклин, — и мне нечего
сказать.

 — Одна из служанок (я не буду называть имён) вчера вечером
поговорила с вами наедине, сэр.

Мистер Франклин снова прервал его; снова мистер Франклин ответил:
«Мне нечего сказать».

Стоя в молчании, я думал о том, как в прошлый вечер кто-то прошёл в дверь, и о фалдах сюртука, которые я видел исчезающими в коридоре. Сержант Кафф, без сомнения, услышал достаточно, прежде чем я его перебил, чтобы заподозрить, что Розанна облегчила душу, признавшись в чём-то мистеру Франклину Блейку.

Эта мысль едва успела прийти мне в голову, как в конце
аллеи, обсаженной кустарником, появилась Розанна Спирман собственной персоной! Она
за ней последовала Пенелопа, которая, очевидно, пыталась заставить ее вернуться обратно
по ее следам к дому. Увидев, что мистер Фрэнклин был не один, Розанна
остановилась, очевидно, в большом недоумении, что делать дальше.
Пенелопа ждала позади нее. Мистер Франклин увидел девушек, как только я увидел
их. Сержант, с дьявольской хитростью, взял на себя не
заметил их вовсе. Все это произошло в одно мгновение. Прежде чем мистер
Не успел Франклин или я сказать и слова, как вмешался сержант Кафф,
словно продолжая предыдущий разговор.

— Вам не нужно бояться причинить вред девушке, сэр, — сказал он мистеру
Франклину, говоря громко, чтобы Розанна могла его услышать. — Напротив, я рекомендую вам довериться мне, если вы испытываете какой-либо интерес к Розанне Спирмен.

Мистер Франклин мгновенно сделал вид, что тоже не заметил девушек. Он
ответил, тоже громко:

— Я не испытываю никакого интереса к Розанне Спирмен.

Я посмотрел в конец аллеи. Всё, что я увидел вдалеке, — это то, что Розанна внезапно обернулась, как только мистер Франклин заговорил.
Вместо того чтобы сопротивляться Пенелопе, как она сделала бы минутой раньше, она
позволила моей дочери взять её за руку и отвести обратно в дом.

Когда обе девушки исчезли, зазвонил колокольчик, возвещающий о начале завтрака, и даже сержант
Кафф был вынужден признать, что это плохая работа! Он тихо сказал мне:
«Я поеду в Фризингхолл, мистер Беттеридж, и вернусь до двух». Он ушёл, не сказав больше ни слова, и на несколько часов мы
были рады избавиться от него.

«Вы должны помириться с Розанной, — сказал мне мистер Франклин, когда мы
остались одни. — Кажется, мне суждено сказать или сделать что-то неловкое, прежде чем
та несчастная девушка. Вы, должно быть, сами видели, что сержант Кафф расставил ловушку для нас обоих. Если бы он смог сбить меня с толку или разозлить её так, чтобы она сорвалась, то либо она, либо я могли бы сказать что-то, что отвечало бы его целям. В тот момент я не видел лучшего выхода, чем тот, который выбрал. Это помешало девушке что-либо сказать, а сержанту показало, что я его раскусил. Очевидно, он слушал, Беттерэдж, когда я говорил с тобой прошлой ночью.

 Он сделал нечто худшее, чем просто слушал, как я подумал про себя. Он
Я вспомнил, как говорил ему, что девушка влюблена в мистера Франклина;
и он рассчитывал на это, когда апеллировал к интересу мистера Франклина к Розанне — на глазах у Розанны.

«Что касается подслушивания, сэр, — заметил я (оставив при себе другое замечание), —
мы все окажемся в одной лодке, если так будет продолжаться и дальше.  Подглядывать, подслушивать и подсматривать — естественное занятие для людей в нашем положении. Через день или два, мистер
Франклин, мы все окажемся в оцепенении — по той причине, что
все мы будем прислушиваться к тайнам друг друга и всё узнаем
это. Извините, что я вырываюсь, сэр. Ужасная тайна, нависшая над нами в
этом доме, действует мне на голову, как алкоголь, и сводит с ума. Я не забуду того, что вы мне сказали.
Я не забуду. Я возьму первую возможность
это правильно с Розанны Спирман”.

“Ты ничего не сказал ей о прошлой ночи, да?” Г-н
Франклин попросил.

“Нет, сэр”.

— Тогда ничего не говори сейчас. Лучше мне не злоупотреблять доверием девушки,
пока сержант не застал нас вместе. Моё поведение не очень последовательное, Беттеридж, не так ли? Я не вижу выхода из этой ситуации
дело, о котором не страшно подумать, если только Бриллиант не ведет
к Розанне. И все же я не могу и не стану помогать сержанту Каффу
найти девушку.

Без сомнения, достаточно неразумно. Но таково было и мое душевное состояние. Я
полностью понимал его. Если ты хоть раз в жизни вспомнишь
, что ты смертен, возможно, ты тоже полностью поймешь его.

Положение дел как внутри, так и снаружи, пока сержант Кафф
направлялся в Фризингхолл, было следующим:

 Мисс Рейчел ждала, когда за ней приедет карета, чтобы отвезти её в
Её тётя по-прежнему упрямо запиралась в своей комнате. Миледи и мистер
Франклин завтракали вместе. После завтрака мистер Франклин принял одно из своих внезапных решений и поспешно вышел, чтобы успокоить нервы долгой прогулкой. Я был единственным, кто видел, как он уходил, и он сказал мне, что вернётся до возвращения сержанта. Перемена погоды, предсказанная накануне, наступила. Вскоре после рассвета начался сильный дождь,
а затем поднялся ветер. К полудню он усилился. Но
хотя тучи не раз угрожали дождем, он так и не пошел.
Это был неплохой день для прогулки, если вы молоды и сильны и можете противостоять сильным порывам ветра, дующим с моря.

Я сопровождал свою госпожу после завтрака и помогал ей вести наши домашние дела.  Она лишь однажды упомянула о Лунном камне, и то лишь для того, чтобы запретить нам говорить об этом.  «Подожди, пока этот человек вернётся», — сказала она, имея в виду сержанта. — Тогда мы _должны_ будем поговорить об этом: сейчас мы не обязаны говорить об этом.


Покинув свою любовницу, я обнаружил, что Пенелопа ждёт меня в моей комнате.

«Я бы хотела, отец, чтобы ты пришёл и поговорил с Розанной, — сказала она. — Я очень беспокоюсь о ней».

 Я сразу догадался, в чём дело. Но я придерживаюсь мнения, что мужчины (будучи более развитыми существами) обязаны улучшать женщин — если могут. Когда женщина просит меня о чём-то (моя дочь или нет, не важно), я всегда настаиваю на том, чтобы узнать почему. Чем чаще вы будете заставлять их размышлять, тем более управляемыми вы их найдёте во всех жизненных ситуациях. Не их вина (бедняжки!), что они сначала действуют, а потом думают; это вина
глупцы, которые потакают им.

 Причина, по которой Пенелопа в данном случае поступила именно так, может быть изложена её собственными словами.
 «Я боюсь, отец, — сказала она, — что мистер Франклин жестоко обидел Розанну, сам того не желая».

 «Что привело Розанну на прогулку в сад?» — спросил я.

 «Её собственное безумие, — ответила Пенелопа, — ничем другим я это не могу назвать». Она была
настроена поговорить с мистером Франклином этим утром, чего бы это ни стоило.
Я сделал всё возможное, чтобы остановить её; вы это видели. Если бы я только мог увести её
до того, как она услышала эти ужасные слова…

 — Ну-ну! Ну-ну! — сказал я, — не теряйте голову. Я не могу припомнить
что-то случилось, что встревожило Розанну».

«Ничего, что могло бы её встревожить, отец. Но мистер Франклин сказал, что она ему совершенно неинтересна, — и, о, он сказал это таким жестоким голосом!»

«Он сказал это, чтобы заткнуть рот сержанту», — ответил я.

«Я сказала ей об этом», — говорит Пенелопа. «Но видишь ли, отец (хотя мистер
Франклин не виноват), он унижал и разочаровывал её
в течение многих недель, а теперь ещё и это! Конечно, она не имеет права ожидать, что он проявит к ней хоть какой-то интерес.
 Это просто чудовищно, что она забывает о себе и своём положении в обществе
в таком духе. Но она, кажется, утратила гордость, и нормальные чувства, и
всё остальное. Она напугала меня, отец, когда мистер Франклин произнёс эти
слова. Они, казалось, превратили её в камень. Внезапно она успокоилась и с тех пор
работает как во сне.

Я начал чувствовать себя немного неловко. В том, как
Пенелопа это сказала, было что-то, что заставило меня замолчать. Я вспомнил, что
мои мысли были направлены на то, что произошло между мистером
Франклином и Розанной за ночь. Она выглядела так, будто её ранили в самое сердце
и теперь, по воле случая, она снова была уязвлена, бедняжка, в самое чувствительное место. Грустно! Грустно! — тем более грустно,
что у девушки не было причин оправдываться и не было права чувствовать себя виноватой.

 Я обещал мистеру Франклину поговорить с Розанной, и мне казалось, что сейчас самое подходящее время сдержать своё слово.

Мы застали девушку за подметанием коридора перед спальнями. Она была бледной,
спокойной и, как всегда, опрятной в своём скромном клетчатом платье. Я заметил
странную тусклость в её глазах — не то чтобы она плакала, но как будто
слишком долго на что-то смотрела. Возможно, это было
туманное нечто, порожденное ее собственными мыслями. Вокруг нее, конечно, не было такого
предмета, на который она не смотрела бы уже сотни
сотни раз.

“Не унывай, Розанна!” - Сказал я. “ Вы не должны беспокоиться о своих фантазиях. Я
хочу кое-что сказать вам от мистера Фрэнклина.

Я в этой связи поставить вопрос в правильный вид перед ней, в
дружественные и утешительные слова, которые я мог найти. Мои принципы в
отношении противоположного пола, как вы, возможно, заметили, очень суровы. Но
так или иначе, когда я сталкиваюсь лицом к лицу с женщинами, моя практика
(я признаю) не соответствует этим принципам.

“Мистер Франклин очень добр и внимателен. Пожалуйста, поблагодари его”. Это
был весь ответ, который она мне дала.

Моя дочь уже заметила, что Розанна занималась своей работой как во сне.
женщина во сне. Теперь я добавил к этому наблюдению, что она также
слушала и говорила как женщина во сне. Я сомневался, что ее разум был
в состоянии воспринять то, что я ей сказал.

“ Ты совершенно уверена, Розанна, что понимаешь меня? Я спросил:

 «Вы уверены?»

 Она ответила мне эхом, но не как живая женщина, а как существо, управляемое
механизмом.  Она продолжала подметать.  Я забрал у неё метлу.
мягко и так ласково, как только мог.

“Ну же, ну же, моя девочка!” Я сказал: “Это на тебя не похоже. У тебя
что-то на уме. Я твой друг — и я останусь твоим другом,
даже если ты поступила неправильно. Признайся честно, Розанна, — признай это!
признайся честно!

Время было, когда я заговорила с ней так бы
принесли слезы в ее глазах. Теперь я не видел в них никаких перемен.

«Да, — сказала она, — я во всём признаюсь».

«Миледи?» — спросил я.

«Нет».

«Мистеру Франклину?»

«Да, мистеру Франклину».

Я не знал, что на это ответить. Она была не в том состоянии, чтобы
я понял предостережение мистера
Франклина о том, что не следует говорить с ним наедине. Нащупывая путь, я понемногу

рассказывал ей, что мистер Франклин вышел на прогулку. «Это не имеет значения, — ответила она. — Я не буду беспокоить мистера Франклина сегодня».

 «Почему бы не поговорить с моей госпожой?» — сказал я. «Чтобы облегчить свою душу,
обратись к милосердной и христианской госпоже, которая всегда была добра к тебе».

Она посмотрела на меня с серьёзным и пристальным вниманием, словно обдумывая мои слова. Затем она взяла метлу из
Я взяла метлу в руки и медленно пошла с ней по коридору.

«Нет, — сказала она, продолжая подметать и разговаривая сама с собой, — я
знаю способ лучше, чтобы отвлечься».

«Какой?»

«Пожалуйста, позвольте мне продолжить работу».

Пенелопа последовала за ней и предложила помощь.

Она ответила: «Нет. Я хочу работать». Спасибо, Пенелопа.
Она оглянулась на меня. “Спасибо, мистер Беттередж”.

Ее ничто не тронуло — больше нечего было сказать. Я подписала
Пенелопа уехала со мной. Мы оставили ее такой, какой нашли,
подметая коридор, как женщина во сне.

«Это дело для врача, — сказал я. — Я в этом не разбираюсь».

Моя дочь напомнила мне о болезни мистера Кэнди, вызванной (как вы, возможно,
помните) простудой, которую он подхватил в ночь званого ужина.
Его помощник — некий мистер Эзра Дженнингс — был в нашем распоряжении,
конечно. Но в наших краях о нём мало кто знал. Он был нанят мистером Кэнди при довольно странных обстоятельствах, и, правильно это или нет, никто из нас не любил его и не доверял ему. В больнице были и другие врачи
Фризингхолл. Но они были чужими в нашем доме; и Пенелопа
сомневалась, что в нынешнем состоянии Розанны незнакомцы не причинят ей
больше вреда, чем пользы.

Я подумал о том, чтобы поговорить с миледи. Но, вспомнив о тяжком грузе
беспокойства, которое она уже испытывала, я не решился добавить ко всем
другим неприятностям эту новую неприятность. Тем не менее, была необходимость
что-то предпринять. Состояние девушки, на мой взгляд, было крайне тревожным,
и моя хозяйка должна была об этом знать. Нехотя
я отправился в её гостиную. Там никого не было. Моя леди была заперта у себя.
Мисс Рэчел. Я не мог ее увидеть, пока она не вышла.
снова.

Я напрасно ждал, пока часы на парадной лестнице не пробили
без четверти два. Пять минут спустя я услышал, как меня окликнули по имени с
подъездной дорожки перед домом. Я сразу узнал этот голос. Сержант Кафф
вернулся из Фризингхолла.


ГЛАВА XVIII

Спускаясь к парадной двери, я встретил сержанта на ступеньках.

После того, что между нами произошло, мне было неприятно показывать ему, что я хоть как-то заинтересован в его делах. Несмотря на
Однако, несмотря на это, я почувствовал интерес, которому не мог противиться. Моё
чувство собственного достоинства пошатнулось, и я произнёс: «Какие новости из Фризингхолла?»

«Я видел индейцев, — ответил сержант Кафф. — И я узнал, что Розанна купила в городе в прошлый четверг. Индейцев освободят в среду на следующей неделе». Я не сомневаюсь, и мистер Мёртуэйт не сомневается, что они пришли сюда, чтобы украсть Лунный камень. Конечно, все их расчёты рухнули из-за того, что произошло в доме в среду
ночью; и они имеют к пропаже драгоценности не больше отношения, чем вы. Но я могу сказать вам одно, мистер Беттеридж: если _мы_ не найдём Лунный камень, _они_ найдут. Вы ещё не слышали последнего из трёх жонглёров.

 Мистер Франклин вернулся с прогулки, когда сержант произнёс эти поразительные слова. Управляющих свое любопытство лучше, чем я управлял
шахты, он прошел мимо нас, не сказав ни слова, и пошел в дом.

Как по мне, уже уронил свое достоинство, я решил, что имею
вся польза жертвоприношения. “Вот и все с индейцами”, - сказал я.
“Что дальше с Розанной?”

Сержант Кафф покачал головой.

«Тайна в этом квартале окутана туманом, как никогда, — сказал он. — Я проследил за ней до магазина во Фризингхолле, принадлежавшего торговцу тканями по имени
Молтби. Она ничего не купила ни в одном из других магазинов, ни у модисток, ни у портных, и у
Молтби она не купила ничего, кроме куска ткани. Она была очень придирчива в выборе
определённого качества. Что касается количества, она купила достаточно, чтобы сшить
ночную рубашку».

«Чью ночную рубашку?» — спросил я.

«Свою, конечно. Между двенадцатью и тремя часами в четверг
Утром она, должно быть, проскользнула в комнату вашей юной леди, чтобы
спрятать Лунный камень, пока все остальные были в постели. Возвращаясь в свою комнату, она, должно быть, испачкала
ночную рубашку в мокрой краске на двери. Она не могла отстирать пятно и
не могла безопасно уничтожить ночную рубашку, не предоставив взамен
такую же, чтобы пополнить запас своего белья.

— Что доказывает, что это была ночная рубашка Розанны? — возразила я.

 — Материал, который она купила для пошива платья взамен испорченного, — ответил
Сержант. «Если бы это была ночная рубашка мисс Вериндер, ей пришлось бы
купить кружева, оборки и бог знает что ещё, и она бы не успела сшить её за одну ночь. Простая длинная ткань означает простую ночную рубашку служанки. Нет-нет, мистер Беттеридж, всё это достаточно ясно. Вопрос в том, почему, предоставив ей замену, она прячет испачканную
ночную рубашку, а не уничтожает её? Если девушка не хочет говорить, есть только один способ
разрешить эту проблему. Тайник в «Дрожащем песке» должен быть
обыщут — и там будет раскрыто истинное положение дел».

«Как вы собираетесь найти это место?» — спросил я.

«Мне жаль вас разочаровывать, — сказал сержант, — но это секрет,
который я намерен сохранить при себе».

(Не желая разжигать ваше любопытство, как он разжигал моё, я могу сообщить вам, что он вернулся из Фризингхолла с ордером на обыск. Его опыт в таких делах подсказывал ему, что Розанна,
по всей вероятности, носила с собой описание тайника, чтобы ориентироваться в нём, если она вернётся туда в изменившихся обстоятельствах
при определённых обстоятельствах и по прошествии некоторого времени. Обладая этим документом,
сержант получит всё, что пожелает.)

 — А теперь, мистер Беттеридж, — продолжил он, — давайте отбросим предположения и
перейдём к делу. Я велел Джойсу присмотреть за Розанной. Где
Джойс?

 Джойс был полицейским из Фризингхолла, которого оставили
Суперинтендант Сигрейв в распоряжении сержанта Каффа. Часы пробили два, когда он задал вопрос, и в этот самый момент подъехала карета, чтобы отвезти мисс Рейчел к тёте.

 — По одному вопросу за раз, — сказал сержант, останавливая меня, когда я уже собирался
отправить в поиск Джойс. “Я должен заняться немедленно, Мисс Verinder”.

А дождь по-прежнему угрожают, это была карета, что была
были назначены мисс Рейчел в Фризинголле. Сержант Кафф
из-за грохота позади подозвал Сэмюэля, чтобы тот спустился к нему.

“Вы увидите моего друга, который ждет среди деревьев по эту сторону от
ворот сторожки”, - сказал он. «Друг мой, не останавливая экипаж,
я поднимусь в него вместе с тобой. Тебе ничего не остаётся,
кроме как держать язык за зубами и закрыть глаза. Иначе у тебя будут
неприятности».

С этим советом он отослал лакея обратно на место. Не знаю, что подумал Сэмюэл. На мой взгляд, было ясно, что мисс Рейчел должна была находиться под наблюдением с того момента, как она покидала наш дом — если она вообще его покидала. Слежка за моей юной леди! Шпион, едущий за ней в карете её матери! Я мог бы отрезать себе язык за то, что позволил себе заговорить с сержантом Каффом.

Первой из дома вышла моя госпожа. Она встала в стороне,
на верхней ступеньке, чтобы посмотреть, что происходит. Ни слова не было сказано
Она ничего не сказала ни сержанту, ни мне. Сжав губы и
сложив руки на груди под лёгким садовым плащом, который она накинула на себя,
выходя на улицу, она стояла неподвижно, как статуя, и ждала, когда появится её дочь.

 Через минуту мисс Рейчел спустилась по лестнице, очень красиво одетая в
мягкое жёлтое платье, которое подчёркивало её смуглую кожу и плотно облегало (в виде жакета) её талию. На голове у неё была изящная
соломенная шляпка с белой вуалью. На руках у неё были перчатки цвета примулы, которые облегали их, как вторая кожа.
Её прекрасные чёрные волосы под шляпкой казались гладкими, как атлас. Её
маленькие ушки были похожи на розовые раковины — с каждого свисала жемчужинка. Она быстро вышла к нам, прямая, как лилия на стебле,
гибкая и грациозная в каждом своём движении, как молодая кошка.
 Я не заметил никаких изменений в её милом лице, кроме глаз и губ. Её глаза были ярче и жёстче, чем мне хотелось бы видеть, а губы настолько потеряли свой цвет и улыбку, что я едва узнавала их. Она торопливо и крепко поцеловала мать.
Она вдруг поцеловала меня в щёку. Она сказала: «Постарайся простить меня, мама», — а затем так резко опустила вуаль на лицо, что порвала её.
 В следующую секунду она сбежала по ступенькам и запрыгнула в карету, как будто это было укрытие.

 Сержант Кафф тоже не терял времени. Он усадил Сэмюэля обратно и
встал перед мисс Рейчел с открытой дверцей кареты в руке, как раз в тот момент, когда она устраивалась на своём месте.

— Что вам нужно? — спросила мисс Рейчел из-под вуали.

— Я хочу сказать вам одно слово, мисс, — ответил сержант, — прежде чем
ты иди. Я не могу позволить себе помешать тебе нанести визит твоей тете. Я могу
только рискнуть сказать, что ваш отъезд от нас, при нынешнем положении дел, создает
препятствие на пути моего возвращения вашего Бриллианта. Пожалуйста, пойми это.
а теперь решай сам, уезжаешь ты или остаешься.

Мисс Рэчел даже не ответила ему. “Поезжай, Джеймс!” - крикнула она
кучеру.

Не говоря ни слова, сержант закрыл дверцу экипажа. Как только он
закрыл её, мистер Франклин сбежал по ступенькам. — До свидания,
Рэйчел, — сказал он, протягивая руку.

“Едем дальше!” воскликнула мисс Рейчел, громче, чем когда-либо, и принимая не более
уведомление о мистер Франклин, чем она приняла сержанта манжеты.

Мистер Фрэнклин отступил назад, как громом пораженная, а также он может быть.
Кучер, не зная, что делать, посмотрел на миледи, которая все еще
неподвижно стояла на верхней ступеньке. Миледи, на лице которой отражались гнев, печаль и стыд,
сделала ему знак трогаться с места, а затем поспешно вернулась в дом. Мистер Франклин,
придя в себя, окликнул её, когда карета отъехала
отъехал: “Тетя! вы были совершенно правы. Примите мою благодарность за всю вашу
доброту — и отпустите меня”.

Миледи повернулась, как будто хотела заговорить с ним. Затем, словно не доверяя
себя, махнула рукой ласково. “Дай мне посмотреть на тебя, прежде чем ты покинешь нас,
Франклин,” - сказала она, срывающимся голосом,—и пошел к себе в комнату.

— Окажи мне последнюю услугу, Беттеридж, — говорит мистер Франклин,
поворачиваясь ко мне со слезами на глазах. — Как можно скорее отвези меня на
поезд!

 Он тоже пошёл в дом. На какое-то время мисс Рейчел
полностью выбила его из колеи. Судите сами, как сильно он, должно быть,
её любил!

Мы с сержантом Каффом остались лицом к лицу у подножия лестницы.
Сержант стоял, повернувшись лицом к прогалине между деревьями, откуда
открывался вид на один из изгибов подъездной дорожки, ведущей от
дома. Он засунул руки в карманы и тихо насвистывал себе под нос
«Последнюю летнюю розу».

— Всему своё время, — довольно резко сказал я. — Сейчас не время для свиста.

 В этот момент вдалеке, в проёме, показалась карета,
направлявшаяся к воротам сторожки.  Помимо Сэмюэля, в грохоте позади был виден ещё один человек.

“Ладно!” - сказал сержант сам себе. Он повернулся ко мне. “Сейчас
не время для свиста, мистер Беттередж, как вы говорите. Пришло время взять
этот бизнес в свои руки, сейчас, никого не щадя. Начнем с
Розанна Спирман. Где Джойс?”

Мы оба позвали Джойса, но ответа не получили. Я послал одного из конюхов
поискать его.

— Вы слышали, что я сказал мисс Вериндер? — заметил сержант, пока мы ждали. — И видели, как она это восприняла? Я прямо сказал ей, что её уход станет препятствием на пути к моему возвращению.
Даймонд — и она уезжает, несмотря на это заявление! У вашей юной леди
есть попутчик в карете её матери, мистер
Беттеридж, и зовут его Лунный камень».

Я ничего не сказал. Я лишь изо всех сил цеплялся за свою веру в мисс Рейчел.

Конюх вернулся, а за ним — как мне показалось, очень неохотно — последовала Джойс.

“ Где Розанна Спирман? ” спросил сержант Кафф.

“ Я не могу объяснить это, сэр, - начала Джойс. - И мне очень жаль. Но
так или иначе...

“ До того, как я отправился во Фризинголл, ” перебил его сержант,
— Я велел вам следить за Розанной Спирман, не позволяя ей заметить, что за ней наблюдают. Вы хотите сказать, что упустили её?

— Боюсь, сэр, — говорит Джойс, начиная дрожать, — что я, возможно, был слишком осторожен, чтобы она меня не заметила. В нижних частях этого дома так много проходов…

— Как давно вы её упустили?

— Почти час назад, сэр.

 — Вы можете вернуться к своим обычным делам во Фризингхолле, — сказал
сержант, как всегда, спокойно и тихо.
унылый путь. “Я не думаю, что ваши таланты вообще относятся к нашей области, мистер
Джойс. Ваша нынешняя форма работы немного выше вашего понимания. Доброе
утро.”

Мужчина ускользнул. Мне очень трудно описать, как я был потрясен
открытием, что Розанна Спирман пропала. Казалось, у меня было
пятьдесят разных мнений по этому поводу, все одновременно. В таком
состоянии я стоял, уставившись на сержанта Каффа, и мои языковые способности
совершенно меня подвели.

«Нет, мистер Беттеридж», — сказал сержант, как будто
он уловил мою главную мысль и выбрал её, чтобы ответить, прежде чем
всё остальное. «Ваша юная подруга Розанна не ускользнёт от меня так легко, как вы думаете. Пока я знаю, где находится мисс Вериндер,
в моём распоряжении есть средства, чтобы выследить сообщника мисс Вериндер.
 Я помешал им связаться прошлой ночью. Очень хорошо. Они
соберутся во Фризингхолле, а не здесь. Нынешнее расследование должно быть просто перенесено (скорее, чем я ожидал) из этого дома в дом, где гостит мисс Вериндер. А пока, боюсь, я должен попросить вас снова собрать слуг.

Я пошёл с ним в комнату для прислуги. Это очень позорно,
но тем не менее это правда, что у меня случился ещё один приступ
детективной лихорадки, когда он произнёс эти последние слова. Я забыл, что ненавижу
сержанта Каффа. Я доверительно взял его за руку. Я сказал: «Ради
всего святого, скажите нам, что вы собираетесь делать со слугами
сейчас?»

Великан Манжета стоял неподвижно и в каком-то меланхолическом экстазе обращался к пустому пространству.

«Если бы этот человек, — сказал сержант (по-видимому, имея в виду меня), — только понимал, как выращивать розы, он был бы самым совершенным из всех
персонаж на фоне мироздания!» После такого сильного выражения чувств он вздохнул и взял меня под руку. «Вот как обстоят дела, — сказал он, снова переходя к делу. — Розанна сделала одно из двух. Она либо отправилась прямиком во Фризингхолл (прежде чем я туда доберусь), либо сначала посетила своё убежище в Дрожащих Песках. Первое, что нужно выяснить, это кто из слуг
видел ее последним перед тем, как она покинула дом.”

При возбуждении этого расследования выяснилось, что последним человеком, который
видел Розанну, была Нэнси, кухонная горничная.

Нэнси видела, как она выскользнула с письмом в руке и остановила мясника, который только что принёс мясо через заднюю дверь.
Нэнси слышала, как она попросила его отправить письмо, когда он вернётся в
Фризингхолл. Мужчина посмотрел на адрес и сказал, что это окольный путь доставки письма, адресованного в Коббс-Хоул, — отправить его в Фризингхолл, да ещё и в субботу, из-за чего письмо не дойдёт до адресата до утра понедельника. Розанна ответила, что доставка письма
задержка до понедельника не имела значения. Единственное, в чем она хотела быть
уверенной, это в том, что мужчина сделает то, что она ему сказала. Мужчина
пообещал это сделать и уехал. Нэнси была отозвана обратно к
ее работе на кухне. И больше никто ничего не видел
после этого Розанну Спирман.

“ Ну? - спросила я, когда мы снова остались одни. - Что случилось?

“Ну что ж”, - говорит Сержант. “Я должен ехать во Фризингхолл”.

“По поводу письма, сэр?”

“Да. Записка о тайнике содержится в этом письме. Я должен увидеть
адрес на почте. Если это тот адрес, который я подозреваю, я
навестите нашу подругу, миссис Йолланд, ещё раз в следующий понедельник».

Я пошёл с сержантом, чтобы заказать повозку с пони. На конюшне мы узнали кое-что новое о пропавшей девушке.


Глава XIX

Новость об исчезновении Розанны, как оказалось, распространилась среди
прислуги. Они тоже навели справки и только что поймали проворного маленького бесёнка по прозвищу «Даффи», который
иногда помогал пропалывать сад и видел Розанну Спирмен всего полчаса назад. Даффи был уверен, что
Девушка прошла мимо него по еловому лесу, не идя, а _бежав_
в сторону берега.

«Этот мальчик знает здешние места?» — спросил сержант Кафф.

«Он родился и вырос на побережье», — ответил я.

«Даффи! — сказал сержант. — Хочешь заработать шиллинг? Если хочешь,
пойдем со мной». Держите повозку с пони наготове, мистер Беттеридж, пока я не вернусь.

 Он направился к Дрожащему Песку с такой скоростью, что мои ноги (хотя и достаточно крепкие для моего возраста) не могли с ним сравниться.  Малыш Даффи, как и все молодые дикари в наших краях, когда они
пребывая в приподнятом настроении, он взвыл и затрусил по пятам за сержантом.

И здесь я снова нахожу невозможным дать сколько-нибудь ясный отчет
о состоянии моей души в промежуток времени после ухода сержанта Каффа
нами. Странное и ошеломляющее беспокойство овладело мной. Я делал
дюжину разных ненужных вещей в доме и вне его, ни одной из
которых я сейчас не могу вспомнить. Я даже не знаю, сколько времени прошло после того, как
сержант ушёл на пляж, когда Даффи прибежал обратно с
сообщением для меня. Сержант Кафф дал мальчику вырванный из блокнота лист.
в записной книжке, на которой было написано карандашом: «Пришлите мне один из сапог Розанны
Спирман, и поскорее».

Я отправил первую попавшуюся служанку в комнату Розанны;
а мальчика я отправил обратно с сообщением, что сам последую за ним с
сапогом.

Я прекрасно понимал, что это был не самый быстрый способ выполнить
полученные мной указания. Но я решил сам посмотреть, что за новая мистификация происходит, прежде чем доверить Розанне сапог. Я по-прежнему хотел защитить девушку, если смогу.
Казалось, что-то снова нашло на меня в одиннадцатом часу. Это состояние
(не говоря уже о детективной лихорадке) заставило меня поспешить прочь,
как только я обулся, на расстояние, которое человек за семьдесят может
разумно надеяться преодолеть бегом.

 Когда я приблизился к берегу,
облака сгустились, почернели, и полил дождь, стекая большими белыми
струями по ветру. Я услышал
шум прибоя на песчаной отмели в устье залива. Чуть дальше я
увидел мальчика, который прятался под скалой.
из песчаных холмов. Затем я увидел бушующее море и валы, набегающие
на песчаную отмель, и проливной дождь, проносящийся по воде, как
развевающаяся одежда, и желтую пустыню пляжа с одним
одинокая черная фигура, стоящая на нем, — фигура сержанта Каффа.

Он махнул рукой на север, когда впервые увидел меня. “Держись
той стороны!” - крикнул он. “И спускайся сюда, ко мне!”

Я спустилась к нему, задыхаясь, с колотящимся сердцем, которое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Я не могла говорить. У меня в голове была сотня мыслей.
Я хотела задать ему вопросы, но ни один из них не сорвался с моих губ. Его лицо напугало меня. Я увидела в его глазах ужас. Он выхватил ботинок из моей руки и поставил его на след на песке, ведущий от нас на юг, где мы стояли, и указывающий прямо на скалистый выступ, называемый Южной косой. След ещё не размыло дождём, и ботинок девушки идеально подошёл к нему.

Сержант указал на отпечаток ботинка, не сказав ни слова.


Я схватил его за руку, попытался заговорить с ним, но не смог, как и всегда.
Я потерпел неудачу, когда пытался раньше. Он пошёл дальше, следуя по следам вниз, вниз, туда, где скалы и песок соединялись. Южная коса была полностью затоплена приливной волной; вода плескалась на скрытой поверхности Дрожащего Песка. То так, то этак, с упрямством, которое было ужасно видеть, сержант Кафф пробовал след ботинком и всегда обнаруживал, что он ведёт в одну сторону — прямо к скалам. Как он ни старался, он нигде не мог найти следов, ведущих от них.

В конце концов он сдался. По-прежнему молча, он снова посмотрел на меня;
а потом он посмотрел на воду перед нами вздымалась в глубоком и
глубже, за зыбучие пески. Я взглянул туда, куда он смотрел—и видел его
мысли в его лицо. Ужасная немая дрожь охватила меня всего.
внезапно. Я упал на колени на пляже.

“Она вернулась в свое убежище”, - услышал я, как сержант сказал самому себе
. “С ней произошел какой-то несчастный случай со смертельным исходом на тех скалах”.

Перемены во внешности, словах и поступках девушки — оцепенение, с которым она слушала меня и говорила со мной, когда я застал её подметающей коридор всего несколько часов назад, — всплыли в моей памяти, и
Пока сержант говорил, я уже понял, что его догадка далека от ужасной правды. Я попытался рассказать ему о страхе, который сковал меня.
Я попытался сказать: «Смерть, которой она умерла, сержант, была смертью, к которой она стремилась». Нет! Слова не шли. Меня била дрожь. Я не чувствовал проливного дождя. Я не видел поднимающегося прилива. Как в видении из сна, бедное потерявшееся создание вернулось ко мне. Я снова увидел её такой, какой видел в прошлый раз, —
утром, когда я пошёл за ней в дом. Я снова услышал её,
Она говорила мне, что Дрожащий песок, казалось, притягивал её к себе против её воли, и спрашивала, не ждёт ли её _там_ могила. Этот ужас каким-то непостижимым образом поразил меня через моего собственного ребёнка. Моя девочка была примерно её возраста. Моя девочка, если бы её пытали так же, как Розанну, могла бы прожить такую же жалкую жизнь и умереть такой же ужасной смертью.

Сержант любезно поднял меня и отвёл в сторону от того места, где она погибла.

 С облегчением я начал восстанавливать дыхание и видеть
окружающую обстановку такой, какой она была на самом деле.  Посмотрев в сторону песчаных холмов, я увидел
Мужчины-слуги, работавшие на улице, и рыбак по имени Йолланд
все вместе сбежали к нам и, подняв тревогу,
стали спрашивать, нашли ли девушку. Сержант в двух словах
показал им следы и сказал, что с ней, должно быть, произошёл несчастный случай. Затем он выделил рыбака из остальных и задал ему вопрос, снова повернувшись к морю: «Скажи мне, — сказал он. — Могла ли лодка снять её в такую погоду с тех скал, где заканчиваются её следы?»

Рыбак указал на волны, набегавшие на песчаную отмель, и
на огромные волны, вздымавшиеся в облаках пены у мысов
по обе стороны от нас.

«Ни одна лодка, которая когда-либо была построена, — ответил он, — не смогла бы добраться до неё
через _это_».

Сержант Кафф в последний раз посмотрел на следы на песке,
которые дождь быстро размывал.

— Вот, — сказал он, — доказательство того, что она не могла покинуть это место по суше. А вот, — продолжил он, глядя на рыбака, — доказательство того, что она не могла уплыть по морю. Он остановился и
Он задумался на минуту. — Её видели бегущей в этом направлении за полчаса до того, как я вышел из дома, — сказал он Йолланду. — С тех пор прошло какое-то время. Скажем, целый час. Насколько высоко поднялась бы вода в то время на этой стороне скал? Он указал на южную сторону — ту, которая не была покрыта зыбучими песками.

— При таком приливе, — сказал рыбак, — на той стороне косы не хватило бы воды, чтобы утопить котёнка, даже час назад.

 Сержант Кафф повернул на север, к зыбучим пескам.

— Сколько на этой стороне? — спросил он.

 — Ещё меньше, — ответил Йолланд. — Дрожащий песок был бы
по пояс в воде, не больше.

 Сержант повернулся ко мне и сказал, что, должно быть,
несчастный случай произошёл на краю зыбучих песков. От этого у меня отвисла челюсть.
— Никакого несчастного случая! — сказал я ему. — «Когда она пришла в это место, она пришла, устав от своей жизни, чтобы закончить её здесь».

 Он отпрянул от меня. — Откуда ты знаешь? — спросил он. Остальные столпились вокруг. Сержант мгновенно пришёл в себя. Он оттолкнул их от меня; он сказал, что я старик; он сказал, что открытие было сделано
Он потряс меня; он сказал: «Оставь его в покое ненадолго». Затем он повернулся к
Йоланду и спросил: «Есть ли шанс найти её, когда снова пойдёт отлив?» И Йоланд ответил: «Никакого. То, что достаётся песку, остаётся в песке навсегда». Сказав это, рыбак подошёл на шаг ближе и обратился ко мне.

— Мистер Беттеридж, — сказал он, — я хочу поговорить с вами о смерти молодой женщины. В четырёх футах от берега, вдоль косы,
есть скалистый выступ, примерно на пол-аршина ниже уровня песка. Мой вопрос: почему она не ударилась о него? Если она поскользнулась случайно,
Она упала с отмели, там, где есть опора для ног, на глубине, которая едва ли покрывала её по пояс. Должно быть, она выбралась на берег или прыгнула в Глубины, иначе её бы уже не было в живых. Это не несчастный случай, сэр! Её поглотили Глубины Зыбучих Песков. И они поглотили её по её собственной воле».

После этих показаний человека, на знания которого можно было положиться,
Сержант замолчал. Остальные из нас, как и он, хранили молчание.
В едином порыве мы все повернули обратно вверх по склону пляжа.

На песчаных холмах нас встретил помощник конюха, бежавший к нам из
дом. Парень хороший парень и искренне уважает меня. Он
вручил мне небольшую записку с приличной печалью на лице. “ Пенелопа
послала меня с этим, мистер Беттередж, ” сказал он. “ Она нашла это в комнате Розанны. Это было ее последнее прощальное слово к старику, который сделал его
лучше—слава Богу, всегда делал все от него зависящее, чтобы подружиться с ней.

«Вы часто прощали меня, мистер Беттеридж, в былые времена. Когда в следующий раз увидите Дрожащий Песок, постарайтесь простить меня ещё раз. Я нашёл свою могилу там, где она меня ждала. Я жил и умер, сэр, благодарный за вашу доброту».

Больше ничего не было. Каким бы маленьким оно ни было, у меня не хватило мужества
противостоять этому. Твои слёзы легко текут, когда ты молод и
только начинаешь жить. Твои слёзы легко текут, когда ты стар и покидаешь
этот мир. Я расплакался.

 Сержант Кафф подошёл ко мне на шаг ближе — я не сомневаюсь, что он хотел сделать это по-доброму. Я
отпрянул от него. — Не трогай меня, — сказал я. — Это из-за страха перед тобой
она так поступила.

— Вы ошибаетесь, мистер Беттеридж, — спокойно ответил он. — Но у нас будет достаточно времени, чтобы поговорить об этом, когда мы снова окажемся в доме.

Я последовал за остальными, опираясь на руку конюха. Под проливным дождём мы
вернулись домой, чтобы столкнуться с бедой и ужасом, которые ждали нас в доме.


Глава XX

 Те, кто шёл впереди, рассказали нам новости. Мы застали слуг в панике. Когда мы проходили мимо двери моей госпожи, она резко распахнулась. Моя госпожа вышла к нам (с мистером
Франклин следовал за ней и тщетно пытался успокоить её), совершенно обезумевшую от ужаса.

«Вы ответите за это!» — воскликнула она, угрожая сержанту
Она яростно взмахнула рукой. — Габриэль! Отдай этому негодяю его деньги — и избавь меня от его вида!

 Сержант был единственным из нас, кто мог справиться с ней, — единственным из нас, кто был в себе уверен.

 — Я не больше виноват в этом прискорбном происшествии, миледи, чем вы, — сказал он. — Если через полчаса вы по-прежнему будете настаивать на том, чтобы я покинула дом, я приму ваше увольнение, но не ваши деньги.

Это было сказано очень уважительно, но в то же время очень твёрдо — и
Это подействовало на мою госпожу так же, как и на меня. Она позволила мистеру
Франклину отвести её обратно в комнату. Когда дверь за ними закрылась,
сержант, по-своему наблюдательный, окинул взглядом служанок и заметил, что, в то время как все остальные были просто напуганы, Пенелопа плакала. «Когда твой отец переоденется, — сказал он ей, — приходи и поговори с нами в комнате твоего отца».

Не прошло и получаса, как я переоделся в сухую одежду и одолжил
сержанту Каффу столько одежды, сколько ему было нужно. Пенелопа вошла, чтобы
нам нужно услышать, чего от нее хотел сержант. Не думаю, что я когда-либо чувствовала себя
какая хорошая, послушная дочь у меня была, так сильно, как я чувствовала это в тот момент
. Я взял ее на руки, посадил к себе на колени и помолился, чтобы Бог благословил ее.
Она спрятала голову у меня на груди и обвила руками мою шею - и мы
немного подождали в тишине. Бедная мертвая девушка, должно быть, была замешана в этом.
Я думаю, вместе с моей дочерью и со мной. Сержант
подошёл к окну и стал смотреть на улицу. Я счёл нужным
поблагодарить его за то, что он так хорошо о нас подумал, — и я это сделал.

Люди, живущие на широкую ногу, могут позволить себе всё — в том числе и роскошь потакать своим чувствам. У людей, живущих на широкую ногу, нет такой привилегии. Необходимость, которая щадит тех, кто выше нас, не щадит _нас_. Мы учимся сдерживать свои чувства и терпеливо выполнять свои обязанности. Я не жалуюсь на это — я просто замечаю. Мы с Пенелопой были готовы к появлению сержанта, как только он
появился на его стороне. Когда я спросил, знает ли она, что заставило её
подругу-служанку покончить с собой, моя дочь ответила (как вы
предвидеть), что это было из-за любви к мистеру Франклину Блейку. Когда её спросили, говорила ли она об этом кому-нибудь ещё, Пенелопа ответила: «Я не говорила об этом ради Розанны». Я счёл необходимым добавить к этому одно слово. Я сказал: «И ради мистера Франклина, моя дорогая. Если Розанна и умерла из-за любви к нему, то не по его вине и не по его воле». Пусть он покинет дом сегодня, если он его покинет, без бесполезной боли от осознания правды. Сержант
Кафф сказал: «Совершенно верно», — и снова замолчал, сравнивая Пенелопу с
(как мне показалось) с каким-то другим своим представлением, которое он
держал при себе.

В конце получаса раздался звонок моей хозяйки.

По пути к ней я встретил мистера Франклина, выходящего из гостиной его тёти. Он сказал, что её светлость готова принять сержанта
Кафф — в моём присутствии, как и раньше, — и он добавил, что сам хотел бы
сначала сказать два слова сержанту. На обратном пути в мою комнату он
остановился и посмотрел на расписание поездов в холле.

 — Вы действительно собираетесь нас покинуть, сэр? — спросил я. — Мисс Рейчел
Она, конечно, одумается, если вы дадите ей время?

— Она одумается, — ответил мистер Франклин, — когда услышит, что я уехал и что она больше меня не увидит.

Я подумал, что он говорит это в отместку за то, как моя юная леди с ним обошлась.
Но это было не так. Моя хозяйка заметила, что с того момента, как полиция впервые вошла в дом, одного упоминания о нём было достаточно, чтобы мисс Рейчел вышла из себя. Он слишком любил свою кузину, чтобы признаться в этом самому себе, пока правда не открылась ему, когда она уехала к своей тёте. Его глаза открылись
тем жестоким способом, о котором вы знаете, мистер Франклин принял решение — единственное решение, которое мог принять человек с характером, —
покинуть дом.

То, что он хотел сказать сержанту, было произнесено в моём присутствии.  Он
сказал, что её светлость готова признать, что поторопилась с выводами. И он спросил, не согласится ли сержант Кафф в таком случае принять
вознаграждение и оставить дело о бриллианте в том виде, в каком оно
находится сейчас. Сержант ответил: «Нет, сэр. Мне платят за то, что я
выполняю свой долг. Я отказываюсь брать деньги, пока мой долг не будет
выполнен».

— Я вас не понимаю, — говорит мистер Франклин.

 — Я объяснюсь, сэр, — говорит сержант.  — Когда я пришёл сюда, я
взял на себя обязательство пролить свет на пропажу
бриллианта.  Теперь я готов и жду, чтобы выполнить своё обещание. Когда я изложу леди Вериндер суть дела в том виде, в каком оно сейчас находится, и когда я прямо скажу ей, что нужно сделать для возвращения Лунного камня, ответственность будет снята с моих плеч. После этого пусть её светлость решает, позволить мне или нет.
продолжайте. Тогда я сделаю то, что обязался сделать, и получу свой
гонорар ”.

Этими словами сержант Кафф напомнил нам, что даже в Детективном
Полиция, человек может потерять репутацию.

На вид он был так толком правильным, чтобы не было больше
чтобы быть сказанным. Когда я встал, чтобы проводить его в комнату миледи, он спросил, не хочет ли мистер
Франклин хотел присутствовать. Мистер Франклин ответил: «Только если леди
Вериндер этого пожелает». Он добавил мне на ухо, когда я выходил вслед за сержантом: «Я знаю, что этот человек собирается сказать о Рейчел;
и я слишком люблю ее, чтобы слушать это и сдерживать себя. Оставь меня в покое.
я сам.

Я оставила его, достаточно несчастного, облокотившегося на подоконник моего окна, с
его лицом, спрятанным в ладонях, и Пенелопой, выглядывающей из-за двери,
стремящейся утешить его. На месте мистера Фрэнклина я бы вызвал
ее. Когда одна женщина плохо с тобой обращается, очень приятно
рассказать об этом другой — потому что в девяти случаях из десяти другая
всегда принимает твою сторону. Может быть, когда я отвернулась, он позвал её?
 В таком случае будет справедливо по отношению к моей дочери заявить, что она
я бы ни перед чем не остановился, чтобы утешить мистера Франклина Блейка.

Тем временем мы с сержантом Каффом отправились в комнату моей леди.

Во время нашей последней беседы мы заметили, что она не
желает отрывать взгляд от книги, лежащей на столе. На этот раз
она изменилась к лучшему. Она посмотрела на сержанта так же
прямо, как и он на неё. Семейный дух проявлялся в каждой черте её лица, и я знал, что сержант Кафф встретит достойного соперника, когда такая женщина, как моя любовница, услышит худшее, что он может ей сказать.


ГЛАВА XXI

Первые слова, когда мы заняли свои места, произнесла моя леди.

«Сержант Кафф, — сказала она, — возможно, есть какое-то оправдание моей бестактной манере, в которой я говорила с вами полчаса назад. Однако я не хочу ссылаться на это оправдание. Я совершенно искренне сожалею, если обидела вас».

Мягкость голоса и манера, с которой она принесла ему это искупление,
произвели должное впечатление на сержанта. Он попросил разрешения оправдаться,
сформулировав своё оправдание как проявление уважения к моей госпоже.
Это было невозможно, сказал он, что он мог быть каким-либо образом причастен к
несчастью, которое потрясло нас всех, по той простой причине,
что его успех в доведении расследования до конца зависел от того,
что он не говорил и не делал ничего, что могло бы встревожить Розанну
Спирмен. Он обратился ко мне с просьбой дать показания о том,
что он или не достиг этой цели. Я мог и дал показания о том, что он достиг этой цели.
А там, как я и думал, дело, возможно, было разумно осталось
прийти к концу.

Сержант манжеты, однако, взял его на шаг дальше, по-видимому (как вы должны
теперь судите сами) с целью заставить её светлость и его объясниться самым болезненным из всех возможных способов.

 «Я слышал, что причиной самоубийства молодой женщины был назван мотив, — сказал сержант, — который, возможно, является верным.  Это мотив,
совершенно не связанный с делом, которое я здесь расследую.  Однако я должен добавить, что, по моему мнению, всё указывает на другое. Я полагаю, что какое-то невыносимое беспокойство, связанное с пропавшим бриллиантом, довело бедное создание до самоубийства. Я не знаю
Я притворяюсь, что знаю, в чём могло заключаться это невыносимое беспокойство. Но я думаю, что
(с позволения вашей светлости) я могу указать на человека, который способен решить, прав я или нет.

 — Этот человек сейчас в доме? — спросила моя хозяйка, немного подождав.

 — Этот человек покинул дом, миледи.

 Этот ответ указывал прямо на мисс Рейчел. На нас опустилось молчание, которое, как мне казалось, никогда не закончится. Господи!
 Как завывал ветер и как стучал дождь в окно, пока я сидел и ждал, что кто-нибудь из них заговорит снова!

— Будьте так любезны, выражайте свои мысли яснее, — сказала моя леди. — Вы
имеете в виду мою дочь?

 — Да, — ответил сержант Кафф, не вдаваясь в подробности.

 Когда мы вошли в комнату, у хозяйки на столе лежала чековая книжка — без сомнения, чтобы заплатить сержанту. Теперь она убрала её обратно в ящик. У меня сжалось сердце, когда я увидел, как дрожит её бедная рука — рука, которая осыпала милостями свою старую служанку; рука, которая, я молю
Бога, возьмёт мою, когда придёт мой час и я покину это место навсегда!

— Я надеялась, — очень медленно и тихо произнесла моя леди, — что
вознагражу вас за ваши услуги и расстанусь с вами, не упоминая открыто имя мисс
Вериндер, как это было
упомянул об этом сейчас. Мой племянник, вероятно, что-то сказал об этом до того, как вы вошли в мою комнату?

— Мистер Блейк передал мне сообщение, миледи. И я дал мистеру Блейку повод…

— Нет нужды объяснять мне ваш повод. После того, что вы только что сказали,
вы, как и я, понимаете, что зашли слишком далеко, чтобы вернуться. Я обязана
перед собой и перед своим ребёнком настоять на том, чтобы вы остались
здесь, и настоять на том, чтобы вы высказались.

 Сержант посмотрел на часы.

 «Если бы было время, миледи, — ответил он, — я бы предпочёл написать отчёт, а не передавать его устно».
— Рот. Но если это расследование продолжится, время слишком ценно, чтобы тратить его на письма. Я готов сразу перейти к делу. Это очень болезненная тема для меня, чтобы говорить о ней, и для вас, чтобы слушать.

 Тут моя госпожа снова остановила его.

 — Возможно, я сделаю так, чтобы вам и моему доброму слуге и другу здесь было менее больно, — сказала она, — если подам пример и буду говорить смело. Вы подозреваете мисс Вериндер в том, что она обманула нас всех, спрятав бриллиант
для каких-то своих целей? Это правда?

— Совершенно верно, миледи.

— Очень хорошо. Теперь, прежде чем вы начнёте, я должна сказать вам, как мать мисс
Вериндер, что она _абсолютно неспособна_ сделать то, в чём вы её подозреваете. Вы знаете её характер всего пару дней. Я знаю её характер с самого начала её жизни. Высказывайте свои подозрения в её адрес так решительно, как вам угодно, — вы не можете меня этим оскорбить. Я заранее уверен, что (при всём вашем опыте) обстоятельства в этом случае фатально ввели вас в заблуждение. Имейте в виду! У меня нет никаких личных
информация. Я так же абсолютно лишена доверия моей дочери, как и вы. Единственная причина, по которой я говорю утвердительно, — это причина, о которой вы уже слышали. Я знаю своего ребёнка».

 Она повернулась ко мне и протянула руку. Я молча поцеловал её. «Вы можете продолжать», — сказала она, снова глядя на сержанта так же невозмутимо, как и всегда.

 Сержант Кафф поклонился. Моя хозяйка произвела на него только одно впечатление.
Его угловатое лицо на мгновение смягчилось, как будто ему стало жаль её. Что
касается его убеждённости, то было ясно, что она не сдвинула его ни на дюйм. Он устроился поудобнее в кресле и
Он начал свою подлую атаку на мисс Рейчел с таких слов:

«Я должен попросить вашу светлость, — сказал он, — взглянуть на это дело с моей точки зрения, а также с вашей. Не будете ли вы так любезны представить, что вы сами спустились сюда на моём месте и с моим опытом? И позволите ли вы мне вкратце рассказать, каким был этот опыт?»

 Моя хозяйка сделала ему знак, что согласна. Сержант продолжил:

«Последние двадцать лет, — сказал он, — я в основном занимался семейными скандалами, выступая в качестве доверенного лица.
Единственный результат моей домашней практики, который имеет какое-либо отношение к рассматриваемому вопросу, — это результат, который я могу изложить в двух словах. Из моего опыта я знаю, что у молодых леди высокого положения иногда бывают личные долги, о которых они не решаются рассказать своим ближайшим родственникам и друзьям. Иногда в этом замешаны модистка и ювелир. Иногда деньги нужны для целей, которых я не подозреваю в данном случае и о которых я не стану вас шокировать, упомянув о них. Имейте в виду то, что я сказал, миледи, а теперь позвольте
Давайте посмотрим, как события в этом доме заставили меня вернуться к собственному
опыту, нравится он мне или нет!

 Он на мгновение задумался и продолжил — с ужасной
ясностью, которая вынуждала вас понимать его; с отвратительной
справедливостью, которая никому не была выгодна.

 «Моя первая информация о пропаже Лунного камня, — сказал
сержант, — поступила ко мне от суперинтенданта Сигрейва. К моему полному удовлетворению, он доказал, что совершенно неспособен вести это дело. Единственное, что он сказал, показалось мне заслуживающим внимания.
это — что мисс Вериндер отказалась отвечать на его вопросы и
обратилась к нему с совершенно непонятной грубостью и презрением.
Я счёл это любопытным, но приписал это в основном некоторой неуклюжести со стороны суперинтенданта, которая могла оскорбить юную леди.
После этого я выбросил это из головы и в одиночку занялся этим делом. Как вы знаете, это закончилось обнаружением пятна на двери и показаниями мистера Франклина Блейка, которые убедили меня в том, что это пятно и пропажа бриллианта были звеньями одной цепи.
Загадка. До сих пор, если я что-то и подозревал, так это то, что Лунный камень
был украден и что один из слуг мог оказаться вором. Очень хорошо. Что же происходит в такой ситуации? Мисс Вериндер
внезапно выходит из своей комнаты и говорит со мной. Я замечаю три
подозрительных признака в этой молодой леди. Она всё ещё сильно
взволнована, хотя с момента пропажи бриллианта прошло более сорока
часов. Она обращается со мной так же, как уже обращалась с
суперинтендантом Сигрейвом. И она смертельно обижена на мистера Франклина
Блейк. Снова очень хорошо. Вот (говорю я себе) молодая леди, которая
потеряла ценное украшение, — молодая леди, которая, как сообщают
мне мои глаза и уши, обладает вспыльчивым характером. Что она
сделает в таких обстоятельствах и с таким характером? Она выказывает
непонятную неприязнь к мистеру Блейку, мистеру суперинтенданту
и ко мне — в противном случае, к тем самым трём людям, которые по-разному
пытались помочь ей вернуть потерянную драгоценность.
 Доведя своё расследование до этого момента, — тогда, миледи, а не сейчас
Тогда я начинаю вспоминать свой собственный опыт.
Мой собственный опыт объясняет непонятное поведение мисс Вериндер.
Он связывает её с другими известными мне молодыми леди.
Он говорит мне, что у неё есть долги, которые она не смеет признать, но которые нужно
погасить. И это заставляет меня задуматься, не означает ли потеря бриллианта, что он был тайно заложен, чтобы погасить их.
Это вывод, к которому мой опыт приводит на основании очевидных фактов. Что значит
опыт, ваша милость скажет против?”

— То, что я уже сказала, — ответила моя хозяйка. — Обстоятельства ввели вас в заблуждение.

Я ничего не сказал в ответ. «Робинзон Крузо» — бог знает как — засел в моей старой голове. Если бы сержант Кафф в тот момент оказался на необитаемом острове без Пятницы, который составил бы ему компанию, или корабля, который забрал бы его, — он оказался бы именно там, где я хотел его видеть! (_Примечание:_ — я в целом хороший
христианин, если не слишком давить на меня. И все остальные
из вас — что очень приятно — в этом отношении почти такие же, как я.)

Сержант Кафф продолжал::

“Правильно это или нет, миледи, - сказал он, - но после того, как я пришел к выводу,
следующее, что нужно было сделать, - это проверить это. Я предложил свой
светлость экспертизы все шкафы в доме. Это было
средством найти предмет одежды, который, по всей вероятности,
нанес мазок; и это было средством подвергнуть мое заключение
проверке. Чем все закончилось? Ваша светлость согласилась; мистер Блейк согласился; мистер Эблуайт согласился. Мисс Вериндер одна остановила весь процесс, отказавшись наотрез. Этот результат убедил меня в том, что
моя точка зрения была верной. Если ваша светлость и мистер Беттеридж упорствуют в своём несогласии со мной, вы, должно быть, не замечаете того, что произошло у вас на глазах сегодня. На ваших глазах я сказал молодой леди, что её уход из дома (как это было тогда) станет препятствием на пути к возвращению её драгоценностей. Вы сами видели, что она уехала, несмотря на это заявление. Вы сами видели, что она не только не простила мистера.
Блейк, за то, что сделал больше, чем все остальные, чтобы передать мне подсказку, она публично оскорбила мистера Блейка на ступенях своего дома
мамин дом. Что всё это значит? Если мисс Вериндер не причастна к сокрытию «Бриллианта», то что всё это значит?

 На этот раз он посмотрел в мою сторону. Было просто ужасно слышать, как он
приводит одно доказательство за другим против мисс Рейчел, и знать, что, как бы ни хотелось её защитить, с его словами не поспоришь. Я (слава богу!) по своей природе выше разума.
Это позволило мне твёрдо придерживаться мнения моей госпожи, которое было и моим мнением тоже.
 Это воодушевило меня и придало мне смелости.
Сержант Кафф. Прошу вас, друзья мои, воспользуйтесь моим примером. Это
спасёт вас от многих досадных неприятностей. Развивайте в себе
превосходство над разумом и посмотрите, как вы подрежете когти всем
разумным людям, когда они попытаются оцарапать вас ради вашего же блага!

 Заметив, что я ничего не сказал и что моя хозяйка ничего не сказала,
сержант Кафф продолжил. Господи! как же я разозлилась, когда заметила, что он
ничуть не смутился нашим молчанием!

«Вот дело, миледи, как оно есть, против одной только мисс Вериндер, —
сказал он. — Теперь нужно изложить дело так, как оно есть, против мисс
Верендер и покойная Розанна Спирман вместе. Если позволите, мы ненадолго вернёмся к тому, что ваша дочь отказалась позволить осмотреть её гардероб. После этого обстоятельства я принял решение, и мне нужно было рассмотреть два вопроса. Во-первых, как правильно вести расследование. Во-вторых, был ли у мисс Верендер сообщник среди служанок в доме. Тщательно всё обдумав, я решил провести расследование, как мы
бы сказали в нашем офисе, в крайне нестандартной манере. По этой причине:
Мне нужно было разобраться с семейным скандалом, который я должен был держать в рамках семьи. Чем меньше шума и чем меньше посторонних людей помогало мне, тем лучше. Что касается обычного порядка действий — взятия людей под стражу по подозрению, обращения к судье и всего остального, — то ни о чём подобном не могло быть и речи, когда дочь вашей милости (как я считал) была в центре всего этого. В этом случае я чувствовал, что человек с характером мистера Беттериджа и его положением в доме, зная слуг так, как он, и
Имея в виду честь семьи, было бы безопаснее взять в помощники кого-то другого, на кого я мог бы положиться. Я бы попробовал и мистера Блейка, но на его пути возникло одно препятствие. Он очень скоро понял, к чему я клоню, и, учитывая его интерес к мисс Вериндер, между нами не могло быть взаимопонимания. Я делюсь с вашей светлостью этими подробностями, чтобы показать вам, что я хранил семейную тайну в семейном кругу. Я
единственный посторонний человек, который знает об этом, и моё профессиональное существование зависит от того, буду ли я держать язык за зубами».

Здесь я почувствовал, что _моё_ профессиональное существование зависит от того,
_не буду ли я_ держать язык за зубами. В мои преклонные годы предстать перед своей любовницей в роли
своего рода помощника полицейского — это было уже слишком для моего
христианства.

“Прошу сообщить, ваша светлость, - сказал я, - что я никогда, в моей
знания, но и этого мерзкого сыскного дела, в любом случае, из
первого до последнего слова; и я вызываю сержанта Каффа, чтобы мне возразить, если он
не смеет!”

Сказав эти слова, я почувствовал огромное облегчение. Ее светлость
оказала мне честь легким дружеским похлопыванием по плечу. Я посмотрел с
праведное негодование по отношению к сержанту, чтобы понять, что он думает о таком
свидетельстве!_ Сержант посмотрел на меня, как ягнёнок, и, кажется, я понравился ему ещё больше, чем прежде.

 Моя леди сообщила ему, что он может продолжить своё заявление. «Я
понимаю, — сказала она, — что вы честно сделали всё, что, по вашему мнению, было в моих интересах. Я готова выслушать, что вы скажете дальше».

— То, что я хочу сказать дальше, — ответил сержант Кафф, — касается Розанны
Спирман. Я узнал эту молодую женщину, как, возможно, помнит ваша светлость,
когда она принесла в эту комнату книгу для стирки. До этого момента я
Я склонен сомневаться в том, что мисс Вериндер кому-то доверила свой секрет. Когда я увидел Розанну, я изменил своё мнение. Я сразу заподозрил её в причастности к сокрытию «Бриллианта». Бедняжка встретила ужасную смерть, и я не хочу, чтобы ваша светлость думала, что теперь, когда её нет, я был к ней слишком строг. Если бы это был обычный случай воровства, я бы с такой же готовностью дал Розанне шанс, как и любому другому слуге в доме. Наш опыт общения с женщиной из исправительного учреждения таков, что
когда их используют на службе — и когда с ними обращаются по-доброму и разумно —
в большинстве случаев они оказываются искренне раскаявшимися и
искренне достойными тех усилий, которые были затрачены на них. Но это был не обычный случай воровства. Это был, на мой взгляд, тщательно спланированный обман, в котором был замешан владелец «Бриллианта». Придерживаясь этой точки зрения,
первое соображение, которое естественным образом пришло мне в голову в связи с Розанной, было следующим: удовлетворится ли мисс Вериндер (прошу прощения у вашей светлости), если заставит нас всех думать, что
Лунный камень был просто потерян? Или она пошла бы дальше и обманула бы нас, заставив поверить, что Лунный камень был украден? В последнем случае на помощь ей пришла бы Розанна Спирман — с репутацией воровки, — которая сбила бы вашу светлость и меня с толку».

 Возможно ли (спросил я себя), что он мог бы выдвинуть против меня обвинение?
Мисс Рейчел и Розанна с более ужасной точки зрения, чем эта? Это
было возможно, как вы сейчас увидите.

 «У меня была ещё одна причина подозревать покойную женщину», — сказал он,
«Который, как мне кажется, был ещё сильнее. Кто мог бы помочь мисс Вериндер в частном порядке собрать деньги на «Бриллиант»?
 Розанна Спирман. Ни одна молодая леди в положении мисс Вериндер не смогла бы
самостоятельно справиться с таким рискованным делом. Ей нужен был посредник, и я снова спрашиваю, кто мог бы подойти на эту роль лучше, чем Розанна Спирман? Покойная служанка вашей милости была на вершине своей профессии, когда стала воровкой. Насколько мне известно, у неё были отношения с одним из немногих мужчин в Лондоне (занимавшихся ростовщичеством), который ссужал ей крупные суммы
на таком примечательном драгоценном камне, как Лунный камень, не задавая неудобных
вопросов и не настаивая на неудобных условиях. Имейте это в виду, миледи; а теперь позвольте мне показать вам, как мои подозрения были оправданы
собственными действиями Розанны и очевидными выводами, которые можно из них сделать».

 После этого он подробно рассказал о действиях Розанны.
Вы уже так же хорошо знакомы с этими событиями, как и я; и
вы поймёте, насколько убедительно эта часть его доклада возлагает вину за исчезновение Лунного камня на
память о бедной умершей девушке. Даже моя хозяйка была напугана тем, что он
сказал. Она ничего не ответила ему, когда он закончил. Казалось, сержанту было всё равно, ответит ему кто-нибудь или нет. Он продолжал (чёрт бы его побрал!), как всегда, невозмутимо.

«Изложив всё, как я это понимаю, — сказал он, — я должен сообщить вашей светлости, что я собираюсь делать дальше. Я вижу два
способа успешно завершить это расследование. Один из них
я рассматриваю как неизбежный. Другой, признаюсь, — это смелый эксперимент,
и не более того. Ваша светлость должна решить. Пойдёмте
Сначала определенность?

 Моя хозяйка сделала ему знак, чтобы он поступал по-своему и сам
выбирал.

 — Спасибо, — сказал сержант. — Мы начнем с определенности, раз ваша
милость так любезно доверила это мне. Независимо от того, останется ли мисс Вериндер в Фризингхолле или вернётся сюда, я предлагаю в любом случае внимательно следить за всеми её действиями — за людьми, которых она видит, за поездками и прогулками, которые она может совершать, и за письмами, которые она может писать и получать.

 — Что дальше? — спросила моя хозяйка.

 — Дальше я, — ответил сержант, — попрошу у вашей милости разрешения
чтобы ввести в дом в качестве служанки вместо Розанны
Спирман женщину, привыкшую к подобным частным расследованиям, на чью благосклонность я могу рассчитывать.

— Что дальше? — повторила моя хозяйка.

— Дальше, — продолжил сержант, — и последнее, я предлагаю отправить одного из моих коллег-офицеров, чтобы договориться с тем ростовщиком в
Лондоне, о котором я только что упомянул как о человеке, ранее знакомом с Розанной
Спирман — и чьё имя и адрес, можете быть уверены, ваша светлость, были сообщены Розанной мисс Вериндер. Я не отрицаю, что
Действия, которые я сейчас предлагаю, будут стоить денег и отнимут время.
Но результат будет определённым. Мы проведём линию вокруг Лунного камня и будем приближать её всё ближе и ближе, пока не обнаружим, что он находится во владении мисс Вериндер, если она решит его оставить. Если её долги будут расти и она решит его отправить, то у нас будет наготове наш человек, и мы встретим Лунный камень по прибытии в Лондон.

Услышав, что её собственная дочь стала предметом такого предложения,
моя госпожа впервые разгневалась и заговорила в первый раз.

«Считайте, что ваше предложение отклонено во всех подробностях, — сказала она. — И
перейдём к другому способу завершить расследование».

«Другой способ, — сказал сержант, как всегда непринуждённо, — это провести тот смелый эксперимент, о котором я упоминал. Думаю, я довольно верно оценил темперамент мисс Вериндер. Она вполне способна (по моему мнению) совершить дерзкое мошенничество. Но она
слишком вспыльчива и порывиста по характеру и слишком мало привыкла к обману,
чтобы лицемерить в мелочах и сдерживать себя при любых провокациях. В этом случае её чувства
Она неоднократно выходила из-под контроля в тот самый момент, когда ей было выгодно скрывать это. Именно на этой особенности её характера я и собираюсь сыграть. Я хочу внезапно шокировать её при обстоятельствах, которые заденут её за живое. Проще говоря, я хочу без предупреждения рассказать мисс Вериндер о смерти Розанны — в надежде, что её лучшие чувства заставят её признаться во всём. Принимает ли ваша светлость
_такую_ альтернативу?

 Моя госпожа поразила меня до глубины души. Она тут же ответила ему:

“ Да, хочу.

“ Коляска для пони готова, ” сказал сержант. “ Желаю вашей светлости
доброго утра.

Миледи подняла руку и остановила его у двери.

“Лучшие чувства моей дочери должна быть обжалованы, как вы предлагаете,”
сказала она. “Но я требую права, как ее мать, самой подвергнуть ее испытанию.
 Вы останетесь здесь, если вам угодно; а я пойду к
Фризингхолл».

Впервые в жизни великий Кафф потерял дар речи от изумления,
как обычный человек.

Моя хозяйка позвонила в колокольчик и заказала себе непромокаемые вещи. Это было
По-прежнему лил дождь, и, как вы знаете, карета с мисс Рейчел уехала во Фризингхолл. Я пытался отговорить её светлость от поездки в такую ненастную погоду. Бесполезно! Я попросил разрешения пойти с ней и держать зонтик. Она и слышать об этом не хотела. Подъехала повозка с пони, запряжённая грумом. «Вы можете рассчитывать на две вещи», — сказала она сержанту Каффу в холле. — Я проведу эксперимент с мисс Вериндер так же смело, как вы могли бы провести его сами. И
я сообщу вам о результатах лично или письмом до того, как сегодня вечером последний поезд отправится в Лондон.

С этими словами она села в карету и, взявшись за поводья,
отправилась во Фризингхолл.


Глава XXII

Когда моя хозяйка покинула нас, у меня появилось время подумать о сержанте Каффе. Я
нашёл его сидящим в уютном уголке холла, сверяющимся со своей записной книжкой и злобно кривящим губы в уголках.

— Делаете заметки по делу? — спросил я.

- Нет, - сказал сержант. “Хотите увидеть, что мой следующий профессиональное
помолвка”.

“Ой!” Я сказал. “Вы думаете, что это все значит, здесь?”

“ Я думаю, ” ответил сержант Кафф, “ что леди Вериндер - одна из самых
умнейшие женщины в Англии. Я тоже считаю, что роза стоит того, чтобы на неё смотреть, гораздо больше, чем бриллиант. Где садовник, мистер Беттеридж?

 Больше он не сказал ни слова о Лунном камне. Он потерял всякий интерес к своему расследованию и продолжал искать садовника. Через час я услышал, как они громко спорят в оранжерее, и снова причиной спора стала шиповница.

Тем временем мне нужно было выяснить, не передумал ли мистер Франклин
уезжать с дневным поездом. После
Узнав о совещании в комнате моей госпожи и о том, чем оно
закончилось, он немедленно решил дождаться новостей от
Фризинголла. Это вполне естественное изменение его планов, которое в случае с
обычными людьми ни к чему бы не привело, в случае с мистером
Франклином обернулось одним нежелательным результатом. Это выбило его из колеи, оставив с избытком свободного времени, и, тем самым,
выявило все иностранные черты его характера, одна за другой, как
крысы из мешка.

То как итало-англичанин, то как немецко-англичанин, а теперь как
Англо-француз, он слонялся по всем гостиным в доме, не зная, о чём говорить, кроме как о том, как с ним обращается мисс Рейчел, и не к кому было обратиться, кроме как ко мне. Я застал его (например)
 в библиотеке, сидящим под картой современной Италии, и он не знал другого способа справиться со своими проблемами, кроме как говорить о них. «У меня есть несколько достойных стремлений, Беттеридж;
но что мне теперь с ними делать? Во мне много дремлющих хороших качеств,
если бы только Рейчел помогла мне их пробудить! Он был так
Он так красноречиво описывал свои незаслуженно забытые достоинства и так
патетично сокрушался по этому поводу, когда всё было кончено, что я
совершенно не знал, как его утешить, когда мне вдруг пришло в голову, что
здесь не помешало бы немного «Робинзона Крузо».
 Я доковылял до своей комнаты и вернулся с этой бессмертной книгой.
В библиотеке никого не было! Карта современной Италии смотрела на _меня_, а _я_
смотрел на карту современной Италии.

Я заглянул в гостиную. На полу лежал его носовой платок.
доказывал, что он заходил. А пустая комната доказывала, что он снова вышел.

 Я заглянул в столовую и обнаружил Сэмюэля с печеньем и бокалом хереса, молча изучающего пустой воздух. Минуту назад мистер Франклин яростно звонил, чтобы ему принесли что-нибудь освежающее. Когда Сэмюэл в страшной спешке
вызвал его, мистер Франклин исчез ещё до того, как внизу затих звон колокольчика,
который он потянул за собой.

Я заглянул в утреннюю комнату и наконец нашёл его. Он стоял у
Он рисовал пальцем иероглифы на влажном стекле.

«Ваше хересное вино ждёт вас, сэр», — сказал я ему. С таким же успехом я мог бы обратиться к одной из четырёх стен комнаты; он погрузился
в бездонную пучину собственных размышлений, и ничто не могло его вытащить.
«Как _вы_ объясняете поведение Рейчел, Беттередж?» — был единственный ответ, который я получил. Не зная, что ответить, я промолчал.
«Робинзон Крузо», в котором, как я твёрдо убеждён, можно было бы найти какое-то объяснение, если бы мы искали его достаточно долго. Мистер
Франклин закрыл «Робинзона Крузо» и тут же начал бормотать что-то на
немецко-английском. «Почему бы не взглянуть на это?» — сказал он,
как будто я лично возражал против того, чтобы взглянуть на это. «Какого дьявола ты теряешь
терпение, Беттередж, когда терпение — это всё, что нужно, чтобы добраться
до истины? Не перебивай меня. Поведение Рейчел вполне объяснимо, если вы проявите к ней элементарную справедливость и сначала примете объективную точку зрения, затем субъективную точку зрения, а в конце — объективно-субъективную точку зрения. Что мы знаем? Мы знаем, что
что потеря Лунного камня в четверг утром повергла её в состояние нервного возбуждения, от которого она до сих пор не оправилась. Вы хотите сказать, что до сих пор отрицаете объективную точку зрения? Очень хорошо, тогда не перебивайте меня. Итак, находясь в состоянии нервного возбуждения, как мы можем ожидать, что она будет вести себя так, как вела бы себя с кем-то другим? К чему мы придём, рассуждая таким образом, изнутри наружу? Мы подходим к субъективной точке зрения. Я бросаю вам вызов — опровергните субъективную точку зрения. Что ж, тогда — что следует дальше?
Боже милостивый! Разумеется, следует объективно-субъективное объяснение!
 Рейчел, собственно говоря, _не_ Рейчел, а кто-то другой. Не возражаю ли я против жестокого обращения со мной кого-то другого? Вы достаточно неразумны, Беттередж, но вряд ли вы можете обвинить в этом меня. Тогда чем же всё заканчивается? Несмотря на вашу проклятую английскую ограниченность и предрассудки, всё заканчивается тем, что я совершенно счастлив и доволен. Где херес?

 К этому времени моя голова была в таком состоянии, что я не был уверен,
чья это голова — моя или мистера Франклина. В этом плачевном
Итак, я ухитрился сделать то, что, как мне кажется, было тремя объективными
вещами. Я налил мистеру Франклину хереса, удалился в свою комнату и
утешил себя самой ароматной трубкой, которую я когда-либо курил в своей жизни.

 Однако не думайте, что я расстался с мистером Франклином на таких
лёгких условиях. Снова выйдя из гостиной в холл, он направился в кабинет, почувствовал запах моей трубки и тут же вспомнил, что был достаточно прост, чтобы бросить курить ради мисс Рэйчел. Не успел я глазом моргнуть, как он ворвался ко мне со своей
портсигар и высказался на единственную вечную тему в своей
изящной, остроумной, недоверчивой французской манере. “Дай мне прикурить, Беттередж. Возможно ли
, чтобы мужчина курил так долго, как я, и при этом не
обнаружил, что существует полная система обращения с женщинами
на дне его портсигара? Следуйте за мной внимательно, и я докажу
это в двух словах. Вы выбираете сигару, пробуете ее, и она разочаровывает
вас. Что вы делаете в таком случае? Вы выбрасываете его и пробуете другой. Теперь
обратите внимание на приложение! Вы выбираете женщину, пробуете её, и она
разбивает тебе сердце. Дурак! Возьми пример со своего портсигара. Выбрось её и попробуй другую!

 Я покачал головой. Осмелюсь сказать, что это было очень умно, но мой собственный опыт был категорически против. — Во времена покойной миссис
 Беттеридж, — сказал я, — я довольно часто был склонен попробовать вашу философию, мистер Франклин. Но закон настаивает на том, чтобы вы выкурили свою сигару, сэр, раз уж вы её выбрали. — Я подмигнул, указывая на это. Мистер Франклин расхохотался, и мы веселились от души, пока не проявилась следующая черта его характера.
конечно. Так продолжалось у нас с моим молодым хозяином; и так (пока
сержант и садовник препирались из-за роз) мы вдвоем
провели время, пока не пришли новости из Фризинголла.

Пони-бричке вернулся через добрых полчаса, прежде чем я решился
всего этого ожидаете. Миледи решила остаться в настоящем, на ее
дом сестры. Конюх принёс два письма от своей хозяйки: одно
было адресовано мистеру Франклину, а другое — мне.

 Письмо мистера Франклина я отправила ему в библиотеку, куда он
забрёл во второй раз. Своё письмо я отправила
я читал в своей комнате. Чек, выпавший из конверта, когда я его открыл,
сообщил мне (прежде чем я ознакомился с содержимым), что отстранение сержанта Каффа от расследования после Лунного камня уже состоялось.

 Я послал в оранжерею сказать, что хочу поговорить с сержантом напрямую. Он появился, думая только о садовнике и
собачьей розе, и заявил, что равного мистеру Бегби по упрямству
ещё не было и никогда не будет. Я попросил его не
упоминать в нашем разговоре такие жалкие пустяки и
уделить максимум внимания действительно серьёзному делу. После этого он
соизволил обратить внимание на письмо в моей руке. «Ах, — устало
сказал он, — вы получили весточку от её светлости. Я-то тут при чём, мистер Беттеридж?»

 «Судите сами, сержант». После этого я прочитал ему письмо (с максимальным
акцентом и осмотрительностью) в следующих выражениях:

«Мой добрый Габриэль, я прошу вас сообщить сержанту Каффу, что я
выполнила обещание, которое дала ему; в результате, что касается
Розанны Спирман, мисс Вериндер торжественно заявляет, что
она ни разу не заговорила с Розанной наедине с тех пор, как эта несчастная женщина впервые вошла в мой дом. Они ни разу не встретились, даже случайно, в ту ночь, когда был потерян бриллиант, и с утра четверга, когда в доме впервые поднялась тревога, и до сегодняшнего субботнего вечера, когда мисс Вериндер покинула нас, между ними не было никакой связи. После того, как я внезапно и в таких выражениях рассказал своей дочери о самоубийстве Розанны Спирмен, вот к чему это привело.

Дойдя до этого места, я поднял глаза и спросил сержанта Каффа, что он
думает об этом письме?

“Я хотел только тебя обидеть, если я высказывал мнение о _my_”, ответил
Сержант. “ Продолжайте, мистер Беттередж, ” сказал он с самым раздражающим видом.
смирение, “ продолжайте.

Когда я вспомнил, что у этого человека хватило наглости пожаловаться на упрямство нашего
садовника, у меня язык зачесался сказать “продолжать” другими словами, чем у
моей хозяйки. На этот раз, однако, мое христианство осталось непоколебимым. Я
продолжал читать письмо её светлости:

 «Обратившись к мисс Вериндер так, как, по мнению офицера, было наиболее
желательно, я заговорил с ней так, как считал нужным.
я думал, что, скорее всего, произведу на нее впечатление. В двух разных случаях,
прежде чем моя дочь покинула мою крышу, я конфиденциально предупредил ее, что она
подвергает себя подозрениям самого невыносимого и самого
унизительного рода. Сейчас я сказал ей в самых ясных выражениях, что мои
опасения оправдались.

“Ее ответ на это, по ее собственному торжественному заявлению, настолько прост, насколько это возможно.
слова. Во-первых, она не должна никаких денег ни одному живому существу. Во-вторых, бриллиант сейчас не у неё и никогда не был у неё, с тех пор как она положила его в свой шкаф в
среду вечером.

«Доверие, которое моя дочь оказала мне, не заходит дальше этого. Она упорно молчит, когда я спрашиваю её, может ли она объяснить исчезновение бриллианта. Она со слезами на глазах отказывается, когда я прошу её высказаться ради меня. «Настанет день, когда ты узнаешь, почему я не боюсь подозрений и почему я молчу даже перед тобой». Я сделала многое, чтобы моя мать жалела меня, но ничего, чтобы
заставить мою мать краснеть за меня». Это слова моей дочери.

«После того, что произошло между мной и офицером, я думаю, что это странно.
он — что он должен быть ознакомлен с тем, что сказала мисс Вериндер, так же как и вы. Прочтите ему моё письмо, а затем передайте ему чек, который я прилагаю. Отказываясь от дальнейших притязаний на его услуги, я могу лишь сказать, что убеждён в его честности и умственных способностях, но я ещё более твёрдо убеждён, что обстоятельства в данном случае ввели его в заблуждение. На этом письмо заканчивалось. Прежде чем предъявить чек, я спросил сержанта
Каффа, есть ли у него какие-нибудь замечания.

«В мои обязанности, мистер Беттередж, — ответил он, — не входит делать
замечания по делу, когда я с ним закончу».

Я бросил ему чек через стол. «Вы верите в _эту_ часть письма её
милости?» — возмущённо спросил я.

Сержант посмотрел на чек и приподнял свои мрачные брови в
знак признательности за щедрость её милости.

“Это настолько щедрая оценка стоимости моего времени”, - сказал он,
“что я чувствую себя обязанным как-то отблагодарить за это. Я буду иметь в виду
сумму в этом чеке, мистер Беттередж, когда представится случай,
чтобы не забыть об этом.

“Что вы имеете в виду?” Я спросил.

“Ее светлость на данный момент очень ловко уладила дело”,
сказал сержант. “Но _это_ семейный скандал из тех, что
вспыхивают снова, когда вы меньше всего этого ожидаете. У нас будет еще больше
детективных дел, сэр, прежде чем Лунный камень постареет на много
месяцев.

Если эти слова что-то значили, и если манера, с которой он их произнес
что—то значила - все сводилось к этому. Письмо моей госпожи, по его мнению, доказывало, что мисс Рейчел была достаточно закалена, чтобы противостоять самому сильному искушению, которое могло быть обращено к ней, и что она обманула его.
собственной матери (Боже правый, при каких обстоятельствах!) серией отвратительных лживых обвинений. Не знаю, как бы другие люди на моем месте ответили сержанту. Я ответил на его слова так:

 «Сержант Кафф, я считаю ваше последнее замечание оскорблением в адрес моей леди и ее дочери!»

 «Мистер Беттеридж, считайте это предупреждением самому себе, и вы будете ближе к цели».

Как бы я ни был разгорячён и зол, адская уверенность, с которой он дал мне этот ответ, заставила меня замолчать.

Я подошёл к окну, чтобы прийти в себя. Дождь прекратился, и
кого же я увидел во дворе, как не мистера Бегби, садовника,
который ждал снаружи, чтобы продолжить спор о плетистой розе с сержантом
Каффом.

«Мои поздравления сержанту, — сказал мистер Бегби, как только
увидел меня. — Если он собирается идти в участок, я готов пойти с ним».

«Что! — воскликнул сержант позади меня, — вы ещё не убеждены?»

— Дьявол, я в этом не сомневаюсь! — ответил мистер Бегби.

— Тогда я пойду в участок! — сказал сержант.

— Тогда я встречу тебя у ворот! — сказал мистер Бегби.

Я был достаточно зол, как вы знаете, но разве можно было долго злиться на человека?
против такого прерывания, как это? Сержант Кафф заметил перемену во мне и подбодрил меня своевременным словом. «Ну же! Ну же! — сказал он, — почему бы не отнестись к моему взгляду на дело так же, как к нему относится её светлость? Почему бы не сказать, что обстоятельства фатально ввели меня в заблуждение?»

 Принимать всё так, как это делала её светлость, было привилегией, которой стоило наслаждаться, даже несмотря на то, что её предложил мне  сержант Кафф. Я медленно остыл и вернулся к своему обычному состоянию. Я относился к любому мнению о мисс Рейчел, кроме мнения моей леди или моего собственного, с
возвышенное презрение. Единственное, чего я не мог сделать, — это не
заговорить о Лунном камне! Я знаю, что здравый смысл должен был
подсказать мне оставить эту тему, но, увы! добродетели, отличающие
нынешнее поколение, не были изобретены в моё время. Сержант Кафф задел
меня за живое, и, хотя я смотрел на него с презрением, у меня всё
равно щемило в груди. В конце концов, я
упрямо вернул его к теме письма ее светлости. “Я сам
вполне удовлетворен”, - сказал я. “Но это неважно! Продолжай, как будто я
был все еще открыт для осуждения. Вы считаете, что мисс Рэчел нельзя верить на слово.
и вы говорите, что мы снова услышим о Лунном камне.
Поддержите свое мнение, сержант, ” закончил я беззаботным тоном. “Поддержите свое
мнение”.

Вместо того чтобы обидеться, сержант Кафф схватил мою руку и тряс ее
до тех пор, пока у меня снова не заболели пальцы.

— Клянусь небом, — торжественно заявляет этот странный офицер, — я бы
завтра же поступил к вам на службу, мистер Беттеридж, если бы у меня была
возможность работать вместе с вами! Сказать, что вы прозрачны, как
ребёнок, сэр, — значит сделать детям комплимент, который девять из десяти
ни один из них не заслуживает. Ну вот! ну вот! мы больше не будем спорить.
Ты выбьешь это из меня на более простых условиях. Я больше не скажу ни слова
ни о ее светлости, ни о мисс Вериндер — я только стану
пророком, на этот раз в некотором роде, и ради тебя. Я уже предупреждал тебя
Ты еще не закончил с Лунным камнем. Очень хорошо. Теперь
На прощание я расскажу вам о трёх вещах, которые произойдут в
будущем и которые, я полагаю, привлекут ваше внимание, нравится вам это или нет.


— Продолжайте! — сказал я, нисколько не смущаясь и оставаясь таким же беззаботным, как и всегда.

“ Во-первых, - сказал сержант, “ вы услышите что-нибудь от
Йолландов, когда почтальон доставит письмо Розанны в Коббс-Хоул, в
Следующий понедельник.

Если бы он вылил на меня ведро холодной воды, сомневаюсь, что я смогла бы
это было бы гораздо неприятнее, чем эти слова. Мисс
Заявление Рейчел о своей невиновности оставило поведение Розанны —
пошив новой ночной рубашки, сокрытие испачканной ночной рубашки и всё
остальное — совершенно без объяснения. И мне это никогда не приходило в голову,
пока сержант Кафф не заставил меня задуматься об этом!

- Во-вторых, ” продолжал сержант, “ вы еще услышите о
трех индейцах. Вы услышите о них по соседству, если
Мисс Рэчел останется по соседству. Вы услышите о них в
Лондон, если мисс Рэчел поедет в Лондон.

Потеряв всякий интерес к трем жонглерам и полностью
убедившись в невиновности моей юной леди, я достаточно легко воспринял это второе
пророчество. — Вот вам и две из трёх вещей, которые
должны произойти, — сказал я. — А теперь о третьей!

 — Третье и последнее, — сказал сержант Кафф, — вы рано или поздно услышите
кое-что о том лондонском ростовщике, о котором я уже дважды позволил себе упомянуть
. Дай мне свою записную книжку, и я сделаю
для тебя пометку с его именем и адресом, чтобы не было никакой ошибки
, если это действительно произойдет.

Он написал соответственно на чистом листе— “Мистер Септимус Люкер,
Миддлсекс-плейс, Ламбет, Лондон”.

— Вот, — сказал он, указывая на адрес, — последние слова о Лунном камне, которыми я пока что
побеспокою вас. Время покажет, прав я или нет. А пока что,
Сэр, я уезжаю с искренней личной симпатией к вам, которая, я думаю, делает честь нам обоим. Если мы не встретимся снова до того, как я уйду на покой, надеюсь, вы приедете навестить меня в маленький домик недалеко от Лондона, на который я положил глаз. В моём саду, мистер Беттередж, я обещаю вам, будут лужайки с травой. А что касается белой моховой розы…

— Чёрт бы побрал эту белую моховую розу, если только ты не посадишь её на плетистую розу, — раздался голос из окна.

Мы оба обернулись. Там стоял вечно молодой мистер Бегби, слишком нетерпеливый, чтобы
чтобы спор не ждал больше у ворот. Сержант пожал мне руку и выбежал во двор, ещё больше распаляясь.
«Спроси его о моховой розе, когда он вернётся, и посмотри, оставил ли я ему хоть что-нибудь, на что он мог бы опереться!» — крикнул великан Кафф, в свою очередь окликнув меня через окно. «Джентльмены, оба!» — ответил я, снова сдерживая их, как уже сдерживал однажды. «В вопросе о мшистой розе можно многое сказать с обеих сторон!» С таким же успехом я мог бы (как говорят ирландцы) насвистывать джигу на верстовом столбе. И они ушли
вместе, сражаясь в битве за розы, не прося и не отдавая
ничего ни одной из сторон. В последний раз, когда я их видел, мистер Бегби
качал своей упрямой головой, а сержант Кафф держал его за руку, как
заключённого. Ах, что ж! что ж! признаюсь, я не мог не симпатизировать
сержанту, хотя всё время его ненавидел.

 Объясните мне, если можете, такое состояние души. Теперь вы скоро избавитесь от меня и моих противоречий. Когда я сообщу об отъезде мистера Франклина, история субботних событий наконец-то закончится. И когда я в следующий раз опишу некоторые странные вещи,
В течение новой недели я закончу свою часть истории и передам перо тому, кто продолжит её. Если вы так же устали читать это повествование, как я устал его писать, — Боже, как же мы оба повеселимся через несколько страниц!


 ГЛАВА XXIII

 Я держал повозку с пони наготове на случай, если мистер Франклин надумает уехать с нами в ту ночь. Появление багажа, за которым спустился сам мистер Франклин,
достаточно ясно дало мне понять, что он впервые в жизни твёрдо придерживался своего решения.

— Значит, вы действительно приняли решение, сэр? — спросила я, когда мы встретились в холле. — Почему бы не подождать ещё день-другой и не дать мисс Рейчел ещё один шанс?

 Иностранный лоск, казалось, сошёл с мистера Франклина, когда пришло время прощаться. Вместо того чтобы ответить мне словами, он вложил в мою руку письмо, которое его светлость адресовал ей. По большей части там было сказано то же, что и в другом сообщении, которое я получил. Но в конце было добавлено кое-что о мисс Рейчел, что объясняет
непоколебимость решимости мистера Фрэнклина, если это не объясняет ничего другого
.

“Осмелюсь сказать, вы удивитесь, ” писала ее светлость, - что я позволяю своей
собственной дочери держать меня в совершенном неведении. Бриллиант стоимостью двадцать тысяч фунтов
пропал, и я вынужден предположить, что тайна его исчезновения
не является тайной для Рейчел и что какое-то непонятное
обязательство хранить молчание навязано ей каким-то совершенно
неизвестным мне человеком или людьми с какой-то целью, о которой я
даже не могу догадываться. Возможно ли, что я позволю себе
Можно ли так шутить? Вполне возможно, учитывая нынешнее состояние Рейчел. Она в таком нервном возбуждении, что это просто ужасно. Я не осмеливаюсь снова поднимать тему Лунного камня, пока время не успокоит её. Чтобы помочь ей в этом, я без колебаний уволил полицейского. Тайна, которая сбивает нас с толку, сбивает с толку и его. В этом деле нам не может помочь посторонний человек. Он
добавляет к тому, что я должен терпеть, и сводит Рейчел с ума, если она только слышит
его имя.

«Мои планы на будущее настолько ясны, насколько это возможно. Моё настоящее
Я хочу отвезти Рейчел в Лондон — отчасти для того, чтобы она отдохнула от всего этого, а отчасти для того, чтобы попытаться помочь ей, посоветовавшись с лучшими врачами. Могу я попросить вас встретиться с нами в городе? Мой дорогой Франклин, вы, со своей стороны, должны подражать моему терпению и ждать, как и я, более подходящего времени. Ценная помощь, которую вы оказали в поисках пропавшего драгоценного камня, до сих пор не прощена из-за ужасного состояния Рейчел. Поступив таким образом, вы
увеличили бремя беспокойства, которое ей пришлось нести.
Вы невинно угрожаете раскрыть её секрет, прилагая усилия. Я не могу оправдать извращённость, которая возлагает на вас ответственность за последствия, которые ни вы, ни я не могли себе представить или предвидеть. С ней нельзя разговаривать — её можно только пожалеть. Мне неприятно это говорить, но пока вам с Рейчел лучше держаться подальше друг от друга. Единственный совет, который я могу вам дать, — дайте ей время.

Я вернул письмо, искренне сочувствуя мистеру Франклину, потому что знал,
как сильно он любит мою юную леди, и видел, что её мать
Мысль о ней ранила его в самое сердце. «Вы знаете пословицу, сэр, — вот и всё, что я
сказал ему. — Когда дела идут хуже некуда, они обязательно налаживаются.
 Дела не могут быть намного хуже, чем сейчас, мистер Франклин».

Мистер Франклин сложил письмо своей тёти, не показав, что его сильно
утешило замечание, которое я осмелился ему сделать.

«Когда я приехал сюда из Лондона с этим ужасным Даймондом, — сказал он, — я
не верил, что в Англии может быть более счастливый дом, чем этот. Посмотрите
на этот дом сейчас! Разрозненный, разобщённый — сам воздух этого места
отравлен тайной и подозрениями! Помните то утро в «Дрожащем песке», когда мы говорили о моём дяде Хернкасле и его подарке на день рождения? Лунный камень послужил возмездию полковника,
Беттерэдж, причём таким образом, о котором сам полковник и не мечтал!»

 С этими словами он пожал мне руку и вышел к карете с пони.

 Я спустился за ним по ступенькам. Было очень тяжело видеть, как он покидает
старое место, где провёл самые счастливые годы своей жизни,
таким образом. Пенелопа (грустно расстроенная всем, что произошло в доме)
Она подошла, плача, чтобы попрощаться с ним. Мистер Франклин поцеловал её. Я
махнула рукой, как бы говоря: «Добро пожаловать, сэр». Появились
другие служанки и выглядывали из-за угла, чтобы посмотреть ему вслед. Он
был из тех мужчин, которые нравятся всем женщинам. В последний
момент я остановила повозку с пони и попросила его об одолжении —
написать нам письмо. Казалось, он не слышал, что я говорю, — он
оглядывался по сторонам, словно прощаясь со старым домом и садом. — Скажите нам, куда вы направляетесь, сэр! — попросил я.
— сказал я, держась за карету и пытаясь таким образом узнать о его планах на будущее. Мистер Франклин внезапно надвинул шляпу на глаза.
— Еду? — сказал он, повторяя за мной слово. — Я еду к дьяволу!
 Пони вздрогнул при этом слове, как будто почувствовал христианский ужас от
него. — Да благословит вас Бог, сэр, куда бы вы ни направлялись! — вот и всё, что я успел сказать, прежде чем он скрылся из виду. Милый и приятный джентльмен!
 Со всеми своими недостатками и причудами, милый и приятный джентльмен! Он
оставил после себя печальную пустоту, когда покинул дом моей госпожи.

Когда в тот субботний вечер наступил долгий летний вечер,
было довольно скучно и уныло.

Я не давал себе впасть в уныние, крепко держась за свою трубку и
«Робинзона Крузо». Женщины (кроме Пенелопы) коротали время,
разговаривая о самоубийстве Розанны. Все они упорно придерживались мнения, что
бедняжка украла Лунный камень и покончила с собой, испугавшись разоблачения. Моя дочь, конечно, в глубине души
продолжала верить в то, что говорила с самого начала. Как ни странно, её представление о мотиве,
который на самом деле лежал в основе самоубийства, не подтвердилось.
Точно так же, как и утверждение моей юной леди о своей невиновности. Это
оставляло в полной неизвестности тайное путешествие Розанны во Фризингхолл и действия Розанны в отношении ночной рубашки. Не было
смысла указывать на это Пенелопе; возражение произвело на неё такое же впечатление, как ливень на непромокаемый плащ. По правде говоря, моя дочь унаследовала от меня способность рассуждать и в этом отношении намного опередила своего отца.

 На следующий день (в воскресенье) карета, стоявшая у дома,
Мистер Эблуайт вернулся к нам с пустыми руками. Кучер передал мне записку и письменные указания для горничной моей госпожи и для
Пенелопы.

 В записке говорилось, что моя госпожа решила в понедельник отвезти мисс
Рэйчел в свой дом в Лондоне. В письменных указаниях двум горничным говорилось о том, какая одежда им нужна, и
им было велено встретиться со своими госпожами в городе в назначенное время. Большинство других слуг должны были последовать за ними. Миледи обнаружила, что мисс Рейчел так не хочет возвращаться в дом после того, что там произошло, что
Она решила отправиться в Лондон прямо из Фризингхолла. Я должен был
остаться в деревне до дальнейших распоряжений и присматривать за
хозяйством. Слуги, оставшиеся со мной, должны были получать жалованье.


. Всё это напомнило мне о том, что мистер Франклин говорил о нас как о разрозненном и
необъединённом семействе, и мои мысли естественным образом обратились к
самому мистеру Франклину. Чем больше я думал о нём, тем тревожнее
мне становилось из-за его дальнейших действий. Это закончилось тем, что я написал в воскресенье
его камердинеру, мистеру Джеффко (которого я знал раньше
годы), чтобы попросить его сообщить мне, что мистер Фрэнклин решил предпринять,
по прибытии в Лондон.

Воскресный вечер был, если это возможно, скучнее субботнего
вечер. Мы закончили день отдыха, как сотни тысяч людей на этих островах.
заканчиваем его регулярно, раз в неделю, то есть все мы.
предвкушали, что пора ложиться спать, и заснули в своих креслах.

Я не знаю, как понедельник повлиял на остальных членов семьи. В понедельник меня хорошенько встряхнуло. Первое из пророчеств сержанта Каффа о том, что должно было случиться, а именно что я услышу о
Йолландсе, — сбылось в тот день.

Я проводил Пенелопу и горничную на вокзал, где они должны были сесть на поезд до Лондона, и бродил по саду, когда услышал, как меня зовут. Обернувшись, я увидел перед собой дочь рыбака, Хромую Люси. Несмотря на хромоту и худобу (последнее, по моему мнению, ужасный недостаток для женщины), в глазах мужчины девушка обладала некоторыми привлекательными качествами. Смуглое, проницательное, умное лицо, приятный чистый голос и красивая каштановая шевелюра
числились среди её достоинств. В списке её недостатков появился костыль.
несчастья. И вспыльчивость, занимавшая видное место в общей сумме ее
недостатков.

“Ну, моя дорогая, - сказал я, - чего ты хочешь от меня?”

“Где человек, которого вы называете Франклином Блейком?” - спрашивает девушка, устремляя на меня свирепый взгляд.
Опираясь на костыль.

“Это неуважительный способ говорить о каком-либо джентльмене”, - ответил я.
“ Если вы хотите навести справки о племяннике миледи, будьте любезны
называть его мистером Франклином Блейком.

Она прихрамывала на шаг ближе ко мне, и выглядел так, как будто она бы съела
я жив. “_Mr._ Франклин Блейк?” - повторила она за мной. “Убийцы
Франклин Блейк был бы для него более подходящим именем».

Моя практика общения с покойной миссис Беттеридж пригодилась мне и здесь. Всякий раз, когда женщина пытается вывести вас из себя, поменяйтесь с ней ролями и выведите из себя её. Обычно они готовы к любым вашим попыткам защититься, но не к этому. Одно слово действует так же хорошо, как сотня, и одно слово сработало с Хромоножкой Люси. Я посмотрел ей в лицо и сказал: «Фу!»

 Девушка тут же вспылила. Она встала на здоровую ногу, взяла костыль и трижды яростно ударила им по полу.
земля. “Он убийца! он убийца! он убийца! Он был убийцей!
смерть Розанны Спирман!” Она прокричала этот ответ во весь голос
. Один или двое из работающих на территории рядом с нами
подняли глаза — увидели, что это Хромает Люси - знали, чего ожидать от этого
четвертака — и снова отвели взгляд.

“Он был причиной смерти Розанны Спирман?” Я повторил: — Что заставляет тебя так говорить, Люси?

 — Какое тебе дело? Какое дело любому мужчине? О! Если бы она думала о мужчинах так, как думаю я, она бы сейчас жила!

 — Она всегда хорошо относилась ко мне, бедняжка, — сказал я, — и, к
Насколько это было в моих силах, я всегда старался вести себя с ней по-доброму».

Я произнёс эти слова настолько успокаивающим тоном, насколько мог. По правде говоря,
у меня не хватило духу разозлить девушку очередным своим остроумным ответом.
Сначала я заметил только её вспыльчивость. Теперь я заметил её удручённость,
а удручённость, как вы увидите, в скромной жизни не редкость. Мой ответ растрогал Хромую Люси. Она опустила голову и
положила её на костыль.

 «Я любила её, — тихо сказала девушка. — Она прожила несчастную жизнь,
мистер Беттеридж. Подлые люди плохо с ней обращались и сбивали её с пути, и
не испортил её мягкий характер. Она была ангелом. Она могла бы быть счастлива со мной. Я планировал, что мы вместе поедем в Лондон, как сёстры, и будем жить на наши иголки. Этот мужчина пришёл сюда и всё испортил. Он околдовал её. Не говори мне, что он не хотел этого и не знал. Он должен был знать. Он должен был пожалеть её. «Я
не могу жить без него — и, о, Люси, он даже не смотрит на меня».
Вот что она сказала. Жестоко, жестоко, жестоко. Я сказала: «Ни один мужчина не стоит того, чтобы так убиваться». А она сказала: «Есть мужчины, ради которых стоит умереть
Люси, и он один из них. Я накопила немного денег. Я
уладила дела с отцом и матерью. Я собиралась увезти её отсюда,
чтобы избавить от унижений, которые она здесь терпела. Мы бы сняли
комнату в Лондоне и жили бы вместе, как сёстры. Она получила хорошее
образование, сэр, как вы знаете, и хорошо писала. Она быстро
работала иглой. Я получила хорошее образование и хорошо пишу. Я не так ловко управляю иглой, как она, но могла бы. Мы могли бы неплохо жить. И, о! что будет сегодня утром? что
Что случилось сегодня утром? Пришло её письмо, в котором она сообщает, что покончила с тяготами своей жизни. Пришло её письмо, в котором она прощается со мной навсегда. Где он? — кричит девушка, поднимая голову с костыля и снова заливаясь слезами. — Где этот джентльмен, о котором я должна говорить только с уважением? Ха, мистер Беттеридж, недалёк тот день, когда бедняки восстанут против богачей. Я молю Небеса, чтобы они начали с _него_. Я молю Небеса, чтобы они начали с _него_.

 Вот ещё один из ваших обычных добрых христиан, и вот
обычный срыв, вызванный тем, что это самое обычное христианство
зашло слишком далеко! Сам священник (хотя, признаюсь, это о многом говорит)
вряд ли стал бы читать нотации девушке в таком состоянии, в каком она сейчас была.
Всё, что я осмелился сделать, — это направить её в нужное русло в надежде, что
появится что-то, что стоит услышать.

— Что вам нужно от мистера Франклина Блейка? — спросил я.

— Я хочу его увидеть.

“ По какому-нибудь конкретному поводу?

“ Я должен передать ему письмо.

“ От Розанны Спирман?

“ Да.

“ Отправлено вам вашим собственным письмом?

“Да”.

Собиралась ли тьма рассеяться? Были ли все открытия, которые я
умирал от желания совершить, сделаны и предложены мне сами по себе
по собственному согласию? Я был вынужден немного подождать. Сержант Кафф оставил свою
инфекцию позади. Определенные признаки, лично для меня,
предупредили меня, что детективная лихорадка снова начинает распространяться.

“Вы не можете видеть мистера Фрэнклина”, - сказал я.

“Я должен, и будет, увидеть его”.

“Он вчера вечером уехал в Лондон”.

Хромая Люси посмотрела мне в лицо, и увидел, что я говорил
правда. Не сказав больше ни слова, она мгновенно развернулась снова.
в сторону Коббс-Хоул.

“Остановитесь!” Я сказал. “Я жду новостей о мистере Франклине Блейке завтра. Дайте мне
ваше письмо, и я отправлю его ему по почте”.

Хромая Люси положив себя на костыль и оглянулся на меня
ей на плечо.

“Я отдать его из рук в руки”, - сказала она. “И я должен
передать это ему никаким другим способом”.

“Может, мне написать ему и передать то, что вы сказали?”

“Скажите ему, что я его ненавижу. И вы скажете ему правду”.

“Да, да. Но насчет письма?..”

“Если ему нужно письмо, он должен вернуться сюда и забрать его у меня”.

С этими словами она захромала по дороге в Коббс-Хоул. В
Детективная лихорадка сожгла на корню всё моё достоинство. Я последовал за ней и попытался разговорить её. Всё напрасно. Мне не повезло быть мужчиной, а Хромоножке Люси нравилось меня разочаровывать. Позже в тот же день я попытался поговорить с её матерью. Добрая миссис Йолланд могла только плакать и рекомендовать каплю утешения из голландской бутылки. Я нашёл рыбака на берегу. Он сказал, что это «плохая затея», и продолжил чинить свою сеть. Ни отец, ни мать не знали больше, чем я. Оставался только один способ, который можно было попробовать утром, — написать мистеру Франклину Блейку.

Я оставляю вас себе представить, как я смотрел на почтальона вторник
утро. Он принес мне два письма. Одно, от Пенелопы (которое у меня
едва хватило терпения прочитать), сообщало, что миледи и мисс Рейчел
благополучно обосновались в Лондоне. В другом, от мистера Джефко, сообщалось
что сын его хозяина уже покинул Англию.

По прибытии в метрополис мистер Франклин, как оказалось, направился
прямо в резиденцию своего отца. Он появился в неподходящий момент. Мистер
Блейк-старший был по уши занят делами Дома
Палате общин и в тот вечер развлекался дома любимой парламентской игрушкой
, которую они называют “частным законопроектом”. Мистер Джефко
сам проводил мистера Франклина в кабинет своего отца. “Мой дорогой Франклин!
почему ты меня так удивляешь? Что-нибудь не так? “Да; что-то
не так с Рейчел; я ужасно расстроен этим”. “Огорчен
слышать это. Но я не могу слушать тебя сейчас.” “Когда ты сможешь слушать?” — Мой
дорогой мальчик! Я не буду тебя обманывать. Я смогу послушать тебя в конце сеанса,
но не раньше. Спокойной ночи. — Спасибо, сэр. Спокойной ночи.

Таков был разговор внутри кабинета, как сообщил мне мистер
Джефко. Разговор за пределами кабинета был еще короче. “Джефко,
узнай, во сколько отправляется приливный поезд завтра утром”. “ В шесть сорок,
Мистер Фрэнклин. “ Позвоните мне в пять. “ Собираетесь за границу, сэр? “Еду,
Джефко, туда, куда железная дорога решит доставить меня”. “Должен ли я сказать вашему
отцу, сэр?” — Да, скажите ему это в конце сеанса.

 На следующее утро мистер Франклин отправился за границу.  Никто (включая его самого) не мог предположить, куда именно.
гадать. В следующий раз мы могли бы услышать о нём в Европе, Азии, Африке или
Америке. По мнению мистера
Джеффко, шансы были поровну распределены между четырьмя четвертями земного шара.

 Эта новость, лишив меня всякой надежды свести Хромую Люси и
мистера Франклина, сразу же остановила мой дальнейший путь к открытию. Убеждение Пенелопы в том, что её служанка покончила с собой из-за безответной любви к мистеру Франклину Блейку, подтвердилось — и на этом всё. Содержалось ли в письме, которое Розанна оставила, чтобы передать ему после своей смерти,
Невозможно было сказать, в чём именно мистер Франклин подозревал её при жизни. Это могло быть лишь прощальное слово, не раскрывающее ничего, кроме тайны её несчастной любви к человеку, которого она не могла заполучить. Или же это могла быть вся правда о странных событиях, в которых сержант Кафф заподозрил её, начиная с того времени, когда был потерян Лунный камень, и заканчивая тем, когда она бросилась навстречу собственной гибели на Зыбучие пески. Запечатанное письмо было
вложено в руку Хромой Люси, и запечатанным оно осталось для меня
и всем, кто знал эту девушку, включая её родителей. Мы все
подозревали, что она была в доверительных отношениях с покойной; мы все
пытались заставить её заговорить; мы все потерпели неудачу. То один, то другой из
слуг, всё ещё убеждённые в том, что Розанна украла бриллиант и спрятала его,
осматривали и обыскивали скалы, к которым она была привязана, но тщетно. Прилив отступал, и
отлив наступал; лето шло своим чередом, и наступила осень. И
зыбучие пески, скрывшие её тело, скрыли и её тайну.

 Известие об отъезде мистера Франклина из Англии в воскресенье
утром, и новость о том, что моя леди прибыла в Лондон с мисс Рейчел
во второй половине дня в понедельник, дошла до меня, как вы знаете,
во вторник. Среда прошла, но ничего не принесла. В четверг
Пенелопа прислала мне второе письмо.

 В письме моей девушки говорилось, что с её юной леди консультировался какой-то известный лондонский доктор, и он заработал гинею, сказав, что ей лучше развлекаться. Цветочные выставки, оперы, балы — впереди был целый сезон развлечений, и мисс Рейчел, к радости своей матери,
К её удивлению, она с готовностью приняла всё это. Мистер Годфри заходил, и, судя по всему, он был так же любезен со своей кузиной, как и всегда, несмотря на приём, который он получил, когда попытался попытать счастья по случаю дня рождения. К большому сожалению Пенелопы, его приняли очень любезно, и он тут же добавил имя мисс Рейчел в список своих подопечных.
Сообщалось, что моя любовница была не в духе и провела два
долгих разговора со своим адвокатом. Последовали определённые предположения,
связанные с бедной родственницей семьи — некой мисс Клэг, которую я
упомянула в своём отчёте о званом ужине в честь дня рождения, что сидела рядом с мистером
Годфри и что шампанское было очень вкусным. Пенелопа была
удивлена, обнаружив, что мисс Клэк ещё не пришла. Она, конечно,
скоро примется за мою леди, как обычно, и так далее, и тому подобное,
в том духе, в каком женщины цепляются друг за друга, на бумаге и без. Я признаю, что об этом не стоило бы упоминать, но
по одной причине. Я слышал, что вас, скорее всего, передадут мисс Клэку,
после того как вы со мной расстанетесь. В таком случае, пожалуйста, не
не веря ни единому её слову, если она говорит о вашей покорной слуге.

В пятницу ничего не случилось, за исключением того, что у одной из собак появились признаки
высыпания за ушами. Я дал ей дозу облепихового сиропа и посадил на
диету из картофельного отвара и овощей до дальнейших распоряжений. Прошу прощения, что упоминаю об этом. Как-то само собой получилось.
Передайте, пожалуйста. Я быстро подхожу к концу своего повествования о том, как я оскорблял
ваш утончённый современный вкус. Кроме того, собака была хорошим существом и
заслуживала хорошей взбучки; так оно и было.

 Суббота, последний день недели, — это также последний день моего
повествования.

Утренняя почта принесла мне сюрприз в виде Лондоне
газета. Почерк о направлении меня озадачило. Я сравнил его
с именем и адресом ростовщика, записанными в моей записной книжке,
и сразу определил, что это почерк сержанта Каффа.

После этого открытия я довольно жадно просмотрел бумагу и обнаружил
чернильную метку, обведенную вокруг одного из полицейских отчетов. Вот оно, к вашим услугам
. Прочтите это так, как я это прочёл, и вы поймёте, насколько
вежлив был сержант, отправляя мне новости дня:

«ЛАМБЕТ — незадолго до закрытия суда мистер Септимус Люкер,
известный торговец старинными драгоценностями, резьбой, инталиями и т. д.,
обратился к заседавшему судье за советом. Заявитель сообщил, что
в течение дня его несколько раз раздражали действия некоторых из тех
бродящих по улицам индейцев, которые наводняют их.
 Жалобы поступили на троих. После того как полиция выпроводила их, они снова и снова возвращались и пытались проникнуть в дом под предлогом того, что просят милостыню. Предупреждённый
Спрятавшись в передней части дома, они снова были обнаружены в задней части
помещения. Помимо досады, о которой он жаловался, мистер Люкер выразил
опасение, что может быть задумано ограбление. В его коллекции было много уникальных драгоценностей, как классических, так и восточных, высочайшей ценности. Всего за день до этого он был вынужден уволить искусного резчика по слоновой кости (как мы поняли, уроженца Индии) по подозрению в попытке кражи, и он отнюдь не был уверен, что этот человек и
Уличные фокусники, на которых он жаловался, возможно, действовали не по сговору.
 Возможно, они хотели собрать толпу и устроить беспорядки на улице, а в возникшей суматохе проникнуть в дом.  В ответ судье мистер Люкер признал, что у него нет доказательств того, что они замышляли ограбление.  Он мог с уверенностью сказать, что индейцы доставляли неудобства и мешали, но не более того. Судья отметил, что, если бы нарушение повторилось, заявитель
мог бы вызвать индейцев в этот суд, где с ними можно было бы легко
разобраться в соответствии с законом. Что касается ценностей,
находящихся во владении мистера Люкера, то мистер Люкер сам должен
принять все меры для их сохранности. Возможно, ему стоило бы
обратиться в полицию и принять дополнительные меры предосторожности,
которые подсказал бы их опыт. Заявитель поблагодарил его
превосходительство и удалился».

Один из мудрецов древности (я забыл, по какому поводу) советовал своим собратьям «смотреть в конец».Дойдя до конца этих моих страниц и размышляя в течение нескольких дней о том, как
мне удалось их написать, я обнаружил, что моё простое изложение фактов
само по себе подходит к логическому завершению. Мы перешли от одного чуда к другому в этом деле о Лунном камне, и вот
мы заканчиваем величайшим из всех чудес — а именно, исполнением трёх предсказаний
сержанта Каффа менее чем через неделю после того, как он их сделал.

После того, как я услышал о Йолландах в понедельник, я услышал об
индейцах и о ростовщике в новостях из Лондона — мисс
Рейчел сама помнит, что в то время тоже была в Лондоне. Видите ли, я
прихожу к худшим выводам, даже когда они противоречат моим собственным
взглядам. Если вы покинете меня и встанете на сторону сержанта, основываясь
на представленных вам доказательствах, — если единственное рациональное
объяснение, которое вы можете найти, заключается в том, что мисс
Рейчел и мистер Люкер, должно быть, сошли с ума, и что лунный камень
сейчас находится в залоге у ростовщика, — я не могу винить вас за то, что
вы пришли к такому выводу. В темноте я довёл вас до этого места. В темноте я вынужден покинуть вас с наилучшими
пожеланиями.

Почему вынужден? — могут спросить меня. Почему бы не взять с собой тех, кто уже прошёл со мной этот путь, в те области высшего просветления, в которых я сам пребываю?

 В ответ на это я могу лишь сказать, что действую по приказу и что этот приказ был отдан мне (как я понимаю) в интересах истины. Мне запрещено рассказывать в этом повествовании больше, чем
я знал сам в то время. Или, проще говоря, я должен строго придерживаться
пределов своего собственного опыта и не сообщать вам о том, что мне рассказали другие люди, — по той простой причине, что вы
чтобы получить информацию от самих этих людей, из первых рук. В этом деле о Лунном камне план состоит не в том, чтобы представить отчёты, а в том, чтобы привести свидетелей. Я представляю себе, как кто-то из членов семьи будет читать эти страницы через пятьдесят лет. Господи! каким комплиментом для него будет то, что его попросят не полагаться на слухи и будут относиться к нему как к судье.

Итак, в этом месте мы расстаёмся — по крайней мере, на время — после долгого
совместного путешествия, надеюсь, с чувством дружеского расположения друг к другу
стороны. Дьявольский танец индийского бриллианта проложил себе путь в
Лондон, и вы должны отправиться в Лондон за ним, оставив меня в загородном
доме. Пожалуйста, простите мне недостатки этого сочинения — я слишком много говорю
о себе и, боюсь, слишком фамильярен с вами. Я не желаю вам зла и с величайшим почтением (только что отобедав) пью за ваше здоровье и процветание из кружки эля её светлости. Пусть вы найдёте в этих строках то, что Робинзон Крузо нашёл в своём опыте на необитаемом острове, а именно «что-то, что утешит вас
«Избавьтесь от себя и опишите Добро и Зло на
кредитной стороне счёта». — Прощайте.

 КОНЕЦ ПЕРВОГО ПЕРИОДА.

 ВТОРОЙ ПЕРИОД.


 ОТКРЫТИЕ ИСТИНЫ. (1848-1849.)

_ События, описанные в нескольких рассказах._

 ПЕРВЫЙ РАССКАЗ.

_Подготовлено мисс Клэк, племянницей покойного сэра Джона Вериндера_

ГЛАВА I

Я в долгу перед моими дорогими родителями (которые сейчас на небесах) за то, что они привили мне привычку к порядку и регулярности в очень раннем возрасте.

В те счастливые времена меня научили всегда следить за своей причёской.
в любое время дня и ночи, и аккуратно складывать каждый предмет одежды в том же порядке, на тот же стул, в то же место у изножья кровати, прежде чем отправиться на покой. Запись о событиях дня в моём маленьком дневнике неизменно предшествовала складыванию вещей. За складыванием вещей неизменно следовал «Вечерний гимн» (который я повторял в постели). А за «Вечерним гимном» неизменно следовал сладкий сон детства.

В более поздние годы (увы!) на смену гимну пришли печальные и горькие
размышления, и сладкий сон был заменён
разбитые сны, которые преследуют непростой подушка ухода. С другой
силы, я продолжала складывать свою одежду, и чтобы держать свой маленький дневник.
Прежняя привычка связывает меня с моим счастливым детством — до того, как папа разорился.
Последняя привычка — до сих пор в основном полезная для того, чтобы помогать мне дисциплинировать
падшую природу, которую все мы унаследовали от Адама, — неожиданно оказалась
важной для моих скромных интересов совсем другим образом. Это позволило
бедняжке Мне служить по прихоти богатой родственницы, на которой женился мой покойный дядя. Мне посчастливилось быть полезной мистеру
Франклину Блейку.

В последнее время я был отрезан от всех новостей о своих родственниках по
браку. Когда мы изолированы и бедны, нас нередко забывают. Сейчас я живу ради экономии в маленьком городке в
Бретани, населённом избранным кругом серьёзных английских друзей и обладающем
неоценимыми преимуществами протестантского священника и дешёвого рынка.

В этом уединении — Патмосе посреди бушующего океана папства,
окружающего нас, — до меня наконец дошло письмо из Англии. Я обнаружил, что о моём
ничтожном существовании внезапно вспомнил мистер Франклин Блейк. Мой
Богатый родственник — хотел бы я добавить, что он духовно богат, — пишет, даже не пытаясь скрыть, что хочет от меня чего-то. Им овладела прихоть раздуть печальный скандал с Лунным камнем, и я должен помочь ему, написав отчёт о том, чему я сам был свидетелем, когда гостил в доме тёти Вериндер в Лондоне. Мне предлагают денежное вознаграждение — с той бесчувственностью, которая свойственна богатым. Я должен вновь открыть раны, которые едва затянулись со
временем; я должен вспомнить самые мучительные
воспоминания — и, сделав это, я должен почувствовать себя вознаграждённым за это новым
рана в виде чека от мистера Блейка. Моя натура слаба. Мне
пришлось приложить немало усилий, прежде чем христианское смирение
победило греховную гордыню, а самоотречение позволило мне принять
чек.

 Без моего дневника я сомневаюсь — позвольте мне выразиться
грубо! — что я могла бы честно заработать эти деньги. С моим
дневником бедная работница (которая прощает мистера Блейка за то, что
он её оскорбил) достойна своего жалованья. Ничто не ускользнуло от моего внимания, когда я навещала дорогую тётю
Вериндер. Всё записывалось (благодаря моему раннему обучению) день за
днём по мере того, как это происходило, и всё до мельчайших подробностей,
будет рассказано здесь. Мое священное уважение к истине (слава Богу) намного выше
мое уважение к людям. Это будет легко для мистера Блейка, чтобы подавить то, что
может не оказаться достаточно лестно на этих страницах к
человек, главным образом в них. Он купил мое время, но не все.
даже _ его_ богатство может купить и мою совесть.*

[*Примечание. _ Дополнено Франклином Блейком._—Мисс Клак может сделать ее совсем умом
просто на данный момент. В её рукописи или в любой другой рукописи, которая проходит через мои руки, ничего не будет добавлено, изменено или удалено.
руки. Какие бы мнения ни выражал кто-либо из авторов, какие бы
особенности изложения ни отмечались и, возможно, в литературном смысле
ни искажали повествования, которые я сейчас собираю, ни одна строка не
будет изменена ни в одном месте, от начала до конца. Как подлинные
документы, они присылаются мне — и как подлинные документы я сохраню
их, подтвердив свидетельствами свидетелей, которые могут подтвердить
факты. Остается только добавить, что «главное действующее лицо» в рассказе мисс Клэк в данный момент достаточно счастливо, чтобы не только отважиться на
умнейшее упражнение для пера мисс Клэг, но даже для того, чтобы признать его
бесспорную ценность как инструмента для демонстрации характера мисс
Клэг.]


Мой дневник сообщает мне, что в понедельник, 3 июля 1848 года, я случайно проходил мимо дома тёти Вериндер на Монтегю-сквер.

Увидев открытые ставни и опущенные жалюзи, я решил, что будет вежливо постучать и спросить, всё ли в порядке. Человек, открывший дверь, сообщил мне, что моя тётя и её дочь
(я действительно не могу называть её своей кузиной!) приехали из деревни
Неделю назад я подумывал о том, чтобы задержаться в Лондоне. Я сразу же отправил им
сообщение, в котором отказывался их беспокоить и лишь просил сообщить,
могу ли я быть чем-то полезен.

 Та, кто открыла дверь, приняла моё сообщение в наглом молчании
и оставила меня стоять в холле. Она — дочь старого язычника по
имени Беттеридж, которого слишком долго терпели в семье моей тёти. Я
сел в коридоре, чтобы дождаться ответа, и, поскольку у меня в сумке всегда было несколько брошюр, я выбрал ту, которая оказалась весьма кстати для человека, открывшего дверь. В коридоре
Было грязно, и стул был жёстким, но благословенное сознание того, что я
отплачу добром за зло, возвышало меня над любыми мелочными
размышлениями такого рода. Брошюра была одной из серии, адресованной
молодым женщинам, о греховности одежды. По стилю она была
набожно-поучительной. Называлась она «Слово вам о ваших лентах».

«Моя леди очень признательна и просит вас прийти завтра к обеду в два».

Я не обратил внимания на то, как она передала мне сообщение, и на
ужасающую смелость её взгляда. Я поблагодарил эту юную беглянку и
сказал таким тоном христианского интерес: “вы за меня принимая
трактат?”

Она посмотрела на название. “Это написано мужчиной или женщиной, Мисс? Если
это написано женщиной, я бы предпочел не читать это из-за этого. Если
это написано мужчиной, я прошу сообщить ему, что он ничего об этом не знает.
Она вернула мне брошюру и открыла дверь. Мы должны как-то посеять
доброе семя. Я подождал, пока за мной захлопнется дверь, и сунул
листовку в почтовый ящик. Когда я бросил ещё одну листовку через
ограждение, я почувствовал некоторое облегчение от тяжёлого
ответственность по отношению к другим.

В тот вечер у нас было собрание Специального комитета
Общества по переоборудованию одежды для матерей. Цель этого замечательного
Благотворительность—как все серьезные люди знают,—чтобы спасти отцов невыкупленные’
брюки из ломбарда, и, чтобы не допустить их возобновления, на
часть irreclaimable родителей, сразу ограничив их в соответствии с
пропорции невинного сына. В то время я был членом
специального комитета, и я упоминаю здесь Общество, потому что мой
дорогой и замечательный друг, мистер Годфри Эблуайт, был связан с ним
с нашей работой, приносящей моральную и материальную пользу. Я ожидала увидеть его в зале заседаний в понедельник вечером, о котором я сейчас пишу,
и собиралась рассказать ему при встрече о приезде дорогой тёти Вериндер в Лондон. К моему большому разочарованию, он так и не появился. Когда я выразила удивление по поводу его отсутствия, мои сёстры
Все члены комитета одновременно оторвали взгляд от своих брюк (в тот вечер у нас было много дел) и в изумлении спросили, не слышал ли я
новостей. Я признался в своём неведении, и тогда мне рассказали, что
Впервые о событии, которое, так сказать, послужило отправной точкой для
этого повествования. В прошлую пятницу два джентльмена, занимавшие
совершенно разные положения в обществе, стали жертвами
бесчинства, потрясшего весь Лондон. Одним из джентльменов был мистер
Септимус Люкер из Ламбета. Другим — мистер Годфри Эблуайт.

Живя в своей нынешней изоляции, я не могу включить в свой рассказ
газетные сообщения об этом возмутительном поступке. В то время я также
был лишён неоценимого преимущества — возможности услышать
события, о которых с пылким красноречием повествует мистер Годфри Эблуайт. Всё, что я могу сделать, — это изложить факты так, как они были изложены мне в тот понедельник вечером; следуя плану, которому меня с детства учили, когда я складывала свою одежду. Всё должно быть аккуратно сложено, и всё должно быть на своих местах. Эти строки написаны бедной слабой женщиной. От бедной слабой женщины, которая будет достаточно жестока, чтобы ожидать большего?

Дата — спасибо моим дорогим родителям, ни один словарь, который когда-либо был написан,
не может быть более точным в отношении дат, чем я, — была пятница, 30 июня 1848 года.

В начале того памятного дня наш одаренный мистер Годфри случайно оказался
обналичивал чек в банковском доме на Ломбард-стрит. Название фирмы
Случайно вычеркнуто из моего дневника, и мое святое уважение к истине
запрещает мне строить догадки в вопросах подобного рода.
К счастью, название фирмы не имеет значения. Что действительно важно, так это
обстоятельства, которые произошли, когда мистер Годфри завершал свое дело
. Выйдя за дверь, он столкнулся с джентльменом — совершенно незнакомым ему человеком, — который случайно вышел из кабинета в тот же самый момент.
в то же время, что и он сам. Между ними на мгновение возникло соревнование в вежливости по поводу того, кто первым войдет в дверь банка.
банк...........
банк. Незнакомец настоял на том, чтобы мистер Годфри шел впереди него; мистер
Годфри сказал несколько вежливых слов; они поклонились и расстались на улице.

Легкомысленные и поверхностные люди могут сказать, здесь, конечно, очень
маленький инцидент мишура, связанные в абсурдно косвенным образом.
О, мои юные друзья и собратья-грешники! остерегайтесь
претендовать на то, чтобы пользоваться своим жалким плотским разумом. О, будьте нравственно безупречны. Пусть ваша вера
будьте как ваши чулки, а ваши чулки — как ваша вера. И то, и другое всегда должно быть безупречным, и то, и другое должно быть готово к надеванию в любой момент!

 Тысячу раз прошу прощения. Я незаметно для себя впал в свой
 воскресный школьный стиль. Совершенно неуместный в такой записи, как эта. Позвольте мне попытаться быть приземлённым — позвольте мне сказать, что мелочи в этом случае, как и во многих других, привели к ужасным последствиям. Предположив, что вежливым незнакомцем был мистер Люкер из Ламбета, мы теперь последуем за мистером Годфри домой, в его резиденцию в Килберне.

 В холле его ждала плохо одетая, но изящная и
маленький мальчик с интересным лицом. Мальчик протянул ему письмо, просто сказав, что ему доверила его пожилая дама, которую он не знал и которая не дала ему никаких указаний ждать ответа. Такие случаи были нередки в обширной практике мистера Годфри как организатора благотворительных акций. Он отпустил мальчика и вскрыл письмо.

 Почерк был ему совершенно незнаком. В нём содержалась просьба
явиться в течение часа в дом на Нортумберленд-стрит,
Стрэнд, куда он никогда раньше не заходил. Цель
Она хотела получить от уважаемого управляющего некоторые сведения о
Союзе матерей, нуждающихся в переобмундировании, и эта информация
была нужна пожилой даме, которая предлагала значительно увеличить
ресурсы благотворительной организации, если на её вопросы будут даны
удовлетворительные ответы. Она назвала своё имя и добавила, что
краткость её пребывания в Лондоне не позволяет ей дольше задерживать
известного филантропа, к которому она обратилась.

Обычные люди, возможно, не решились бы отложить свои дела ради незнакомца. Христианин-герой
никогда не колеблется, когда нужно сделать добро. Мистер Годфри
тотчас же повернул назад и направился к дому на Нортумберленд-стрит. Дверь
ему открыл весьма почтенный, хотя и несколько тучный мужчина, который,
услышав имя мистера Годфри, сразу же провел его в пустую квартиру в
задней части дома, на втором этаже. Войдя в комнату, он заметил две
необычные вещи. Одной из них был слабый запах мускуса и камфоры. Другой была древняя восточная рукопись, богато
иллюстрированная индийскими фигурами и орнаментами, которая лежала
открытой на столе.

Он смотрел на книгу, из-за которой ему пришлось встать спиной к закрытым раздвижным дверям, ведущим в переднюю комнату, когда без малейшего предупреждения его внезапно схватили сзади за шею. Он успел заметить, что рука, обхватившая его шею, была голой и смуглого цвета, прежде чем ему завязали глаза, засунули в рот кляп и бросили на пол (как он понял) двое мужчин. Третий обыскал его карманы, и — если я, как женщина, могу себе это позволить
позвольте мне употребить такое выражение — обыскали его без церемоний,
от и до, до самой кожи.

 Здесь мне бы очень хотелось сказать несколько ободряющих слов о
благочестивой уверенности, которая одна могла поддержать мистера Годфри в такой
ужасной ситуации. Возможно, однако, что положение и внешний вид моего
достойного восхищения друга в кульминационный момент возмущения (как описано
выше) едва ли подходят для обсуждения женщинами.
Позвольте мне пропустить следующие несколько мгновений и вернуться к мистеру Годфри в тот момент, когда
одиозный обыск его персоны был завершён.
Надругательство совершалось в гробовом молчании. В конце
этого действа невидимые злодеи обменялись несколькими словами на
языке, которого он не понимал, но по интонации (на его искушённый
слух) было ясно, что они разочарованы и разгневаны. Его внезапно
подняли с земли, посадили в кресло и связали по рукам и ногам. В
следующий миг он почувствовал, как в открытую дверь врывается
воздух, прислушался и понял, что снова остался в комнате один.

Прошло некоторое время, и он услышал внизу звук, похожий на шорох
женского платья. Оно поднялось по лестнице и остановилось. Женский
крик разорвал атмосферу вины. Мужской голос внизу воскликнул:
«Привет!» По лестнице поднимались мужские ноги. Мистер Годфри почувствовал, как
пальцы Кристиана развязывают его повязку и вытаскивают кляп. Он в
изумлении посмотрел на двух респектабельных незнакомцев и едва слышно
произнёс: «Что это значит?» Двое респектабельных незнакомцев оглянулись и сказали:
— Именно этот вопрос мы собирались задать вам.

 Последовало неизбежное объяснение. Нет! Позвольте мне быть дотошным. Затем последовали соль и вода, чтобы составить дорогого мистера.
Нервы Годфри. Затем последовало объяснение.

 Из показаний домовладельца и домовладелицы (лиц с хорошей репутацией в округе) выяснилось, что их квартиры на первом и втором этажах были арендованы на неделю джентльменом весьма респектабельного вида — тем самым, который, как уже было сказано, открыл дверь на стук мистера Годфри. Джентльмен заплатил за неделю вперёд и за все дополнительные услуги,
заявив, что апартаменты нужны для трёх восточных
дворяне, его друзья, впервые приехавшие в Англию.
 Рано утром, когда произошло это возмутительное событие, двое восточных гостей в сопровождении своего респектабельного английского друга поселились в этих апартаментах. Третий должен был вскоре к ним присоединиться, а багаж (о котором сообщалось, что он очень громоздкий) должен был прибыть позже, когда его пропустят через таможню. Не более чем за десять минут до визита мистера Годфри прибыл третий иностранец. Насколько было известно, ничего необычного не произошло.
хозяин и хозяйка квартиры внизу, пока в течение последних пяти минут
они не увидели, как трое иностранцев в сопровождении их
респектабельного английского друга все вместе вышли из дома, спокойно идя
в направлении Стрэнда. Вспомнив, что гость было
позвонил, и не увидев посетителя покинуть дом,
квартирная хозяйка не думал, что это довольно странно, что джентльмен должен быть
ушел наверх. После короткого обсуждения со своим мужем,
она сочла целесообразным выяснить, было ли что-нибудь
неправильно. Результат следовали, как я уже пытался описать
его; и есть объяснение того, хозяин и хозяйка
конец.

Расследование дальше, в комнату. Имущество дорогого мистера Годфри
было найдено разбросанным во всех направлениях. Однако, когда вещи были собраны, ничего не пропало: его часы, цепочка, кошелёк, ключи, носовой платок, записная книжка и все его бумаги были тщательно осмотрены, а затем оставлены нетронутыми, чтобы их мог забрать владелец. Точно так же не пропало ни клочка принадлежавшей ему собственности.
для владельцев части дома были абстрагированы. Восточный
дворяне были удалены собственные иллюминированная рукопись, и был удален
больше ничего.

Что это значит? С мирской точки зрения, это, по-видимому, означало
что мистер Годфри стал жертвой какой-то непостижимой ошибки,
совершенной некими неизвестными мужчинами. Темный заговор был в самом разгаре
среди нас; и наш любимый и невинный друг был запутан в
его сетях. Когда христианский герой, одержавший сотню побед в благотворительности,
попадает в яму, вырытую для него по ошибке, о, что за
Это предупреждение для всех нас, чтобы мы постоянно были начеку! Как
скоро наши собственные порочные страсти могут оказаться восточными вельможами, которые набросятся на нас врасплох!

 Я мог бы написать страницы нежных предостережений на эту тему, но
(увы!) мне не позволено совершенствоваться — я обречён рассказывать. Чек моего состоятельного родственника — отныне инкуб моего существования — предупреждает меня, что я ещё не покончил с этим актом насилия. Мы должны оставить мистера Годфри приходить в себя на Нортумберленд-стрит и последовать за мистером Люкером позже в тот же день.

Выйдя из банка, мистер Люкер посетил различные районы Лондона по
своим делам. Вернувшись домой, он обнаружил, что его ждёт письмо,
которое, как было указано, незадолго до этого оставил мальчик. В этом
случае, как и в случае с мистером Годфри, почерк был странным, но
упомянутое имя принадлежало одному из клиентов мистера Люкера. Его корреспондент сообщил (написав от третьего лица — по-видимому, от руки секретаря), что его неожиданно вызвали в Лондон. Он только что обосновался в
Он остановился на Альфред-Плейс, Тоттенхэм-Корт-роуд, и хотел немедленно увидеться с мистером Люкером по поводу покупки, которую он намеревался совершить. Этот джентльмен был страстным коллекционером восточных древностей и в течение многих лет был щедрым покровителем заведения в Ламбете. О, когда же мы отвыкнем от поклонения Маммоне! Мистер Люкер подозвал кэб и немедленно отправился к своему щедрому покровителю.

То же самое, что случилось с мистером Годфри на Нортумберленд-стрит,
произошло с мистером Люкером на Альфред-Плейс. И снова респектабельный мужчина
Он открыл дверь и провёл гостя наверх, в заднюю гостиную. Там на столе снова лежала иллюстрированная рукопись.
Внимание мистера Люкера, как и внимание мистера Годфри, было приковано к этому прекрасному произведению индийского искусства. Он тоже отвлёкся от своих занятий, когда чья-то смуглая рука обвилась вокруг его шеи, на глаза ему надели повязку, а в рот засунули кляп. Его тоже бросили на землю и
обшарили до нитки. С тех пор прошло больше времени, чем
с момента, когда мистер Годфри оказался в такой же ситуации, но всё закончилось так же, как и раньше,
жильцы дома заподозрили неладное и поднялись наверх, чтобы посмотреть, что случилось. Точно такое же объяснение, которое домовладелец на Нортумберленд-стрит дал мистеру Годфри, домовладелец на Альфред-Плейс теперь дал мистеру Люкеру. Обоих обманули одинаково правдоподобным адресом и туго набитым кошельком респектабельного незнакомца, который представился представителем своих иностранных друзей. Единственное различие между этими двумя случаями
произошло, когда содержимое карманов мистера Люкера было разбросано
Он поднял с пола свои часы и кошелёк. Но (в отличие от мистера Годфри) одна из бумаг, которые он носил с собой, была украдена. В этой бумаге подтверждалось получение ценной вещи, которую мистер Люкер в тот день оставил на хранение своим банкирам. Этот документ был бесполезен для целей мошенничества, поскольку в нём говорилось, что вещь может быть возвращена только по личному заявлению владельца. Как только он
пришёл в себя, мистер Люкер поспешил в банк, надеясь, что
воры, которые ограбили его, возможно, по неведению, представить себя с
получение. Ничего она видела их, когда он прибыл на
создание, и ничего не было, потом увидел их. Их
респектабельный английский друг (по мнению банкиров) просмотрел
квитанцию, прежде чем они попытались ею воспользоваться, и заблаговременно предупредил
их об этом.

Информация об обоих преступлениях была доведена до сведения полиции, и
необходимые расследования были проведены, я полагаю, с большой энергией.
Власти сочли, что ограбление было спланировано при недостаточных
информация, полученная ворами. Они явно не были уверены, доверил ли мистер Люкер передачу своего драгоценного камня другому человеку, и бедный вежливый мистер Годфри поплатился за то, что его случайно увидели разговаривающим с ним. Добавьте к этому, что отсутствие мистера Годфри на нашем собрании в понедельник вечером было вызвано совещанием с властями, на котором его попросили присутствовать, — и все необходимые объяснения даны.
Я могу продолжить более простую историю о своих личных
впечатлениях на площади Монтегю.

Во вторник я был пунктуален до часа ленча. Ссылка на мой дневник
показывает, что это был сложный день — в нем было много такого, о чем можно искренне сожалеть
, за что можно быть искренне благодарным.

Дорогая тетя Вериндер приняла меня со своей обычной грацией и добротой. Но через некоторое время я
заметила, что что-то не так. Определенных
озабоченные сбежал тети, которые взяли направление на нее
дочь. Я никогда не видел Рейчел и не мог понять, как
такой невзрачный человек может быть ребёнком таких
таких выдающихся родителей, как сэр Джон и леди Вериндер. Однако в этот раз она не только разочаровала, но и по-настоящему шокировала меня. В её речи и манерах не было и намёка на подобающую леди сдержанность, что было очень неприятно. Она была охвачена каким-то лихорадочным возбуждением, из-за которого она ужасно громко смеялась и была греховно расточительна и капризна в том, что ела и пила за обедом. Я глубоко сочувствовал её
бедной матери ещё до того, как мне конфиденциально сообщили
истинное положение дел.

После обеда тётя сказала: «Помни, что сказал тебе доктор,
Рейчел, насчет того, чтобы успокоиться с книгой после еды.

“Я пойду в библиотеку, мама”, - ответила она. “ Но если Годфри позвонит,
имей в виду, мне об этом сообщили. Я умираю от желания узнать о нем побольше после его
приключения на Нортумберленд-стрит. Она поцеловала мать в лоб
и посмотрела в мою сторону. “ До свидания, Клак, ” небрежно бросила она.
Её наглость не вызвала у меня ни капли гнева; я лишь сделал себе пометку
попросить за неё.

 Когда мы остались одни, тётя рассказала мне всю ужасную историю об индийском бриллианте,
которая, как я рад узнать, не является
необходимо повторить здесь. Она не скрывала от меня, что предпочла бы промолчать на эту тему. Но когда все её слуги узнали о пропаже Лунного камня и когда некоторые обстоятельства попали в газеты, когда незнакомцы стали гадать, есть ли какая-то связь между тем, что произошло в загородном доме леди Вериндер, и тем, что произошло на Нортумберленд-стрит и Альфред-Плейс, о сокрытии не могло быть и речи, и полная откровенность стала необходимостью и добродетелью.

Некоторые люди, услышав то, что я услышал сейчас, вероятно, были бы
ошеломлены. Что касается меня, то, зная, что душа Рейчел с самого детства была
по сути своей невозрождённой, я был готов ко всему, что моя тётя могла бы рассказать мне о своей
дочери. Всё могло бы идти от плохого к худшему, пока не закончилось бы
убийством, и я всё равно сказал бы себе: «Естественный результат! о,
дорогой, дорогой, естественный результат!» Единственное, что меня шокировало, — это
то, как моя тётя повела себя в сложившихся обстоятельствах.
Случай для священника, если таковой вообще когда-либо существовал! Леди Вериндер считала, что это случай для врача. Вся ранняя жизнь моей бедной тёти прошла в безбожном доме её отца. И снова естественный результат! О боже, боже, снова естественный результат!

 «Врачи рекомендуют Рейчел больше двигаться и развлекаться и настоятельно советуют мне как можно меньше заставлять её думать о прошлом», — сказала леди Вериндер.

«О, что за языческий совет!» — подумала я про себя. — «В этой христианской
стране — что за языческий совет!»

 Моя тётя продолжила: «Я изо всех сил стараюсь выполнять свои обязанности. Но это
Странное приключение Годфри происходит в самое неподходящее время.
 Рейчел постоянно беспокоится и волнуется с тех пор, как впервые услышала об этом. Она не давала мне покоя, пока я не написал и не попросил моего племянника Эблуайта приехать сюда. Она даже проявляет интерес к другому человеку, с которым грубо обошлись, — мистеру Люкеру или как-то так его зовут, — хотя этот человек, конечно, ей совершенно незнаком.

— Ваши познания в мире, дорогая тётя, превосходят мои, — неуверенно предположил я. — Но, несомненно, у такого необычного поведения Рейчел должна быть причина. Она хранит греховную тайну
от вас и от всех остальных. Может быть, в этих недавних событиях есть что-то, что грозит раскрытием её тайны?

«Раскрытием?» — повторила моя тётя. «Что вы имеете в виду? Раскрытие через мистера Люкера? Раскрытие через моего племянника?»

Как только эти слова слетели с её губ, произошло нечто особенное. Слуга
открыл дверь и объявил о приходе мистера Годфри Эблуайта.


Глава II

Мистер Годфри, как и во всём остальном, последовал за слугой, как только его имя было произнесено. Он не шёл так близко за слугой, чтобы напугать нас. Но и не отставал настолько, чтобы вызвать подозрения.
Мы испытывали двойное неудобство из-за паузы и открытой двери. Истинный христианин проявляется в полноте своей повседневной жизни. Этот милый человек был очень цельным.

«Иди к мисс Вериндер, — сказала моя тётя, обращаясь к служанке, — и скажи ей, что мистер Эблуайт здесь».

Мы обе поинтересовались его здоровьем. Мы обе вместе спросили его, чувствует ли он себя прежним после ужасного приключения, случившегося с ним на прошлой неделе. С безупречным тактом он умудрился ответить нам обоим в один и тот же момент.
 Леди Вериндер получила его ответ в словах.  Я получила его очаровательную улыбку.

— Что я сделал, — воскликнул он с бесконечной нежностью, — чтобы заслужить всё это сочувствие? Моя дорогая тётя! Моя дорогая мисс Клэк! Меня просто приняли за кого-то другого. Мне просто завязали глаза; меня просто задушили; меня просто бросили на спину на очень тонкий ковёр, покрывающий особенно жёсткий пол. Только подумайте, насколько всё могло быть хуже! Меня могли убить; меня могли ограбить. Что я потерял? Ничего, кроме нервной силы, которую закон
не признаёт собственностью, так что, строго говоря, я ничего не потерял
вообще ничего. Если бы я мог поступать по-своему, я бы держал своё приключение при себе — я избегаю всей этой шумихи и огласки. Но мистер
Люкер предал огласке _свои_ травмы, и _мои_ травмы, как неизбежное следствие, были обнародованы в свою очередь. Я стал собственностью газет, пока доброму читателю не надоест эта тема. Мне и самому она очень надоела. Пусть добрый читатель поскорее станет таким же, как я! А как поживает дорогая Рейчел? Всё ещё наслаждается весельем в
Лондоне? Так рада это слышать! Мисс Клэк, мне нужна вся ваша снисходительность. Я
К сожалению, я отстаю в работе над своим комитетом, мои дорогие дамы. Но я очень надеюсь заглянуть в «Маленькую одежду для матерей» на следующей неделе. Вы добились успеха в работе комитета в понедельник? Совет директоров был настроен оптимистично в отношении будущих перспектив? И мы хорошо подготовились к «Брюкам»?

 Нежная улыбка сделала его извинения неотразимыми.
Богатый тембр его низкого голоса придавал неописуемое очарование
интересному деловому вопросу, который он только что задал мне. По правде говоря, мы были почти _слишком_ хороши для «Трусов»; мы были вполне
Я была потрясена. Я как раз собиралась сказать об этом, когда дверь снова открылась, и в комнату вплыла мисс Вериндер, нарушившую покой.

 Она подошла к дорогому мистеру Годфри с совершенно неподобающей леди скоростью, с растрепанными волосами и лицом, которое, я бы сказала, было неприлично красным.

— «Я рада тебя видеть, Годфри», — сказала она, обращаясь к нему, к моему прискорбию, как к молодому человеку, разговаривающему с другим молодым человеком. — Я бы хотела, чтобы ты привёл с собой мистера Люкера. Вы с ним (пока мы
настоящего азарта продолжается) являются двумя наиболее интересные мужчины во всех
Лондон. Нездорово так говорить; это нездорово; это все, от чего
такой хорошо отрегулированный ум, как у мисс Клак, инстинктивно содрогается.
Не обращайте на это внимания. Расскажи мне всю историю на Нортумберленд-стрит
прямо. Я знаю, что газеты кое-что опустили.

Даже дорогой мистер Годфри обладает падшей природой, которую мы все унаследовали от Адама.
Это очень малая часть нашего человеческого наследия, но, увы, она у него есть. Признаюсь, мне было грустно видеть, как он берёт Рейчел за руку
Он взял её руку в свои и нежно положил на левый лацкан своего
пиджака. Это было прямым поощрением её безрассудного
поведения и дерзкого обращения ко мне.

«Дорогая Рейчел, — сказал он тем же голосом, который взволновал меня, когда
он говорил о наших перспективах и наших брюках, — газеты рассказали
тебе всё — и рассказали гораздо лучше, чем я могу».

— Годфри считает, что мы придаём этому слишком большое значение, — заметила моя тётя.
 — Он только что сказал, что не хочет об этом говорить.

 — Почему?

 — Она задала этот вопрос с внезапной вспышкой в глазах и внезапным выражением лица.
она посмотрела в лицо мистеру Годфри. С своей стороны, он смотрел на неё с такой снисходительностью, столь неблагоразумной и столь незаслуженной, что я действительно почувствовала, что должна вмешаться.

«Рэйчел, дорогая!» — мягко возразила я, — «истинное величие и истинное мужество всегда скромны».

— Ты по-своему очень хороший парень, Годфри, — сказала она, не обращая на меня ни малейшего внимания и продолжая говорить со своим кузеном так, словно они были двумя молодыми людьми, обращающимися друг к другу. — Но я совершенно уверена, что ты не великий человек; я не верю, что ты обладаешь каким-то необыкновенным мужеством; и я твёрдо убеждена — если бы у тебя когда-нибудь была хоть капля скромности, — что
твои поклонницы лишили тебя этой добродетели много лет назад
с тех пор. У тебя есть какая-то личная причина не рассказывать о своем приключении
на Нортумберленд-стрит; и я хочу это знать.

“Мой разум-это самый простой, можно вообразить, и самый легко
признал”, - ответил он, все еще нося с ней. “Я устал от
предметом”.

“Вы не устали от темы? Мой дорогой Годфри, я собираюсь сделать одно замечание.
”

— В чём дело?

 — Вы слишком много времени проводите в обществе женщин. И в результате у вас
появились две очень вредные привычки. Вы научились говорить
чушь собачья, серьезно, и ты привык выдумывать небылицы ради
удовольствия их рассказывать. Ты не можешь быть честен со своими
поклонницами женского пола. Я хочу, чтобы вы идете прямо с _me_. Приходите, и
садись. Я увлечен этим прямо-таки вопросы; и я ожидаю, что ты будешь
полный прямо-таки ответы”.

Она фактически потащила его через комнату к стулу у окна,
где свет падал бы ему на лицо. Я глубоко чувствую себя обязанным
сообщить о таких формулировках и описать такое поведение. Но, поскольку
я зажат между чеком мистера Фрэнклина Блейка с одной стороны и моим собственным священным
Что же мне делать, если я дорожу правдой? Я посмотрел на свою тётю.
 Она сидела неподвижно, явно не собираясь вмешиваться. Я никогда раньше не замечал в ней такого оцепенения. Возможно, это была реакция на тяжёлое время, которое она провела в деревне. Неприятный симптом, что бы это ни значило, у дорогой леди
В возрасте Вериндер, с осенним изобилием фигуры, как у дорогой леди Вериндер.

 Тем временем Рейчел устроилась у окна с нашим
милым и снисходительным — слишком снисходительным — мистером Годфри.  Она начала
ряд вопросов, с которыми она угрожала ему, не более
уведомление о матери, или о себе, чем если бы мы не были в
номер.

“Полиция ничего сделать, Годфри?”

“ Абсолютно ничего.

“ Я полагаю, совершенно очевидно, что трое мужчин, расставивших для вас ловушку
, были теми же тремя мужчинами, которые впоследствии расставили ловушку для мистера Люкера?

— С человеческой точки зрения, моя дорогая Рейчел, в этом не может быть никаких сомнений.

— И не было обнаружено ни следа от них?

— Ни следа.

— Считается — не так ли? — что эти трое мужчин — трое индейцев,
которые приходили в наш загородный дом.

— Некоторые люди так думают.

 — А вы так думаете?

 — Моя дорогая Рейчел, мне завязали глаза, прежде чем я успел разглядеть их лица. Я
ничего не знаю об этом деле. Как я могу высказывать своё мнение?

 Даже ангельская кротость мистера Годфри, как видите, начала
уступать под натиском обрушившихся на него преследований. Не знаю, что побудило мисс Вериндер задавать эти
вопросы: необузданное любопытство или неуправляемый страх. Я лишь сообщаю, что, когда мистер
Годфри попытался встать после того, как дал ей только что описанный ответ, она взяла его за плечи и толкнула.
— О, не говорите, что это было нескромно! Даже не намекайте, что только безрассудство, вызванное ужасом, могло привести к такому поведению, как я описала! Мы не должны судить других. Друзья-христиане, конечно, конечно, конечно, мы не должны судить других!

 Она продолжала задавать вопросы, не смущаясь. Усердным исследователям Библии, возможно, напомнят — как напомнили мне — об ослеплённых детях дьявола, которые продолжали свои оргии, не смущаясь, во времена до Потопа.

«Я хочу кое-что узнать о мистере Люкере, Годфри».

— Мне снова не повезло, Рейчел. Никто не знает мистера Люкера лучше, чем я.

— Вы никогда не виделись с ним до того, как случайно встретились в банке?

— Никогда.

— Вы виделись с ним после этого?

— Да. Нас допрашивали вместе, а также по отдельности, чтобы помочь полиции.

— У мистера Люкера украли квитанцию, которую он получил от своего банкира, не так ли? За что была квитанция?

«За драгоценный камень, который он положил на хранение в банк».

«Так пишут в газетах. Этого может быть достаточно для обычного читателя, но не для меня. Квитанция банка должна была
упомянул, что это был за драгоценный камень?

«В банковской расписке, Рейчел, — насколько я понял из описания, — ничего подобного не было. Ценный драгоценный камень, принадлежащий мистеру Люкеру, был сдан на хранение мистером Люкером, запечатан печатью мистера Люкера и мог быть выдан только по личному заявлению мистера Люкера. Такова была форма, и это всё, что я знаю об этом».

Она подождала, пока он закончит говорить. Она посмотрела на свою мать
и вздохнула. Она снова посмотрела на мистера Годфри и продолжила:

 «Некоторые из наших домашних дел, — сказала она, — похоже, попали в газеты?»

 «К сожалению, это так».

— И какие-то праздные люди, совершенно нам незнакомые, пытаются установить связь между тем, что произошло в нашем доме в Йоркшире, и тем, что произошло с тех пор здесь, в Лондоне?

— Боюсь, что в определённых кругах общественное любопытство принимает такой оборот.

— Люди, которые говорят, что трое неизвестных, причинивших зло вам и мистеру
 Люкеру, — это трое индейцев, также говорят, что драгоценный камень…

 Тут она остановилась. За последние несколько мгновений она постепенно становилась всё бледнее и бледнее. Необычайная чернота её волос делала эту бледность такой ужасной, что
мы все думали, что она упадёт в обморок, когда она замолчала на середине своего вопроса. Дорогой мистер Годфри предпринял вторую попытку встать со своего стула. Моя тётя попросила её больше ничего не говорить. Я последовал за тётей со скромным лекарственным подношением в виде флакона нюхательной соли. Ни один из нас не произвёл на неё ни малейшего впечатления. — Годфри, оставайся на месте. Мама, у тебя нет ни малейших причин тревожиться за меня. Клик, ты умираешь от желания услышать продолжение — я не упаду в обморок,
специально чтобы угодить тебе.

 Именно эти слова она произнесла — я записала их в свой дневник в тот момент, когда
— Я вернулась домой. Но, о, не будем судить! Друзья-христиане, не будем судить!

 Она снова повернулась к мистеру Годфри. С ужасным упрямством она вернулась к тому месту, на котором остановилась, и закончила свой вопрос так:

 — Минуту назад я говорила вам о том, что говорят в определённых кругах. Скажите мне прямо, Годфри, кто-нибудь из них говорил,
что драгоценный камень мистера Люкера — это Лунный камень?

 Когда она произнесла название индийского бриллианта, я увидел, как изменился мой замечательный друг. Его лицо потемнело. Он утратил добродушие
учтивость, которая является одним из его величайших достоинств. Благородное негодование вдохновило его на ответ.

 «Они действительно так говорят, — ответил он. — Есть люди, которые без колебаний обвиняют мистера Люкера во лжи, чтобы удовлетворить свои личные интересы. Он снова и снова торжественно заявлял, что до того, как разразился этот скандал, он даже не слышал о Лунном камне. И эти подлые люди отвечают, не имея ни тени доказательства в свою
пользу: «У него есть причины скрываться; мы отказываемся верить
ему на слово». Позор! Позор!

Рейчел очень странно посмотрела на него — я не могу точно описать, как именно, — пока он говорил. Когда он закончил, она сказала: «Учитывая, что мистер Люкер — всего лишь ваш случайный знакомый, вы довольно горячо отстаиваете его интересы, Годфри».

 Мой одарённый друг дал ей один из самых по-настоящему евангельских ответов, которые я когда-либо слышал в своей жизни.

 «Надеюсь, Рейчел, я довольно горячо отстаиваю интересы всех угнетённых людей», — сказал он.

Тон, которым были произнесены эти слова, мог бы растопить камень.
Но, о боже, что такое твёрдость камня? Ничего по сравнению с
черствость невозрожденного человеческого сердца! Она фыркнула. Я краснею, когда вспоминаю это.
Она фыркнула ему в лицо.

“Прибереги свои благородные чувства для своих Женских комитетов, Годфри. Я уверен
, что скандал, разразившийся с мистером Люкером, не пощадил
Вас.

Эти слова вывели из оцепенения даже мою тетушку.

— Моя дорогая Рейчел, — возразила она, — вы не имеете права так говорить!

— Я не хочу причинить вам вред, мама, — я хочу сделать вам добро. Потерпите немного, и вы всё увидите.

 Она оглянулась на мистера Годфри с выражением внезапной жалости на лице.
для него. Она пошла длины—очень неженственно длина—взяв его
за руку.

“Я уверена, ” сказала она, “ что выяснила истинную причину
вашего нежелания говорить об этом при моей матери и перед
мной. Несчастный случай связал вас в сознании людей с мистером
Люкером. Вы рассказали мне, что скандал говорит о _ нем_. Что скандал
говорит о _ вас?_”

Даже в последний момент дорогой мистер Годфри — всегда готовый ответить добром
на зло — попытался её спасти.

«Не спрашивай меня!» — сказал он. «Лучше забыть об этом, Рейчел, — правда, лучше».

— Я _хочу_ это услышать! — яростно закричала она во весь голос.

— Скажи ей, Годфри! — взмолилась моя тётя. — Ничто не причинит ей такого вреда, как твоё молчание сейчас!

Прекрасные глаза мистера Годфри наполнились слезами. Он бросил на неё последний умоляющий
взгляд — и произнёс роковые слова:

“ Если хочешь знать, Рейчел, скандал говорит, что Лунный камень находится в залоге у мистера Люкера.
Я тот человек, который заложил его.

Она с криком вскочила на ноги. Она посмотрела назад и
вперед от мистера Годфри с моей тетей, и от моей тети Мистер Годфри,
в такой неистовой манере, что я действительно подумал, что она сошла с ума.

«Не говори со мной! Не трогай меня!» — воскликнула она, отступая от всех нас (я заявляю, как какое-то загнанное животное!) в угол комнаты.  «Это моя вина! Я должна всё исправить. Я пожертвовала собой — я имела на это право, если хотела. Но позволить невинному человеку
погибнуть; хранить тайну, которая разрушит его характер на всю жизнь, — о,
Боже милостивый, это слишком ужасно! Я не могу этого вынести!

 Моя тётя привстала со стула, но тут же снова села. Она
слабо позвала меня и указала на маленький пузырёк в своей шкатулке.

“ Быстрее! ” прошептала она. “ Шесть капель, разведите водой. Не показывай Рейчел.

При других обстоятельствах я бы счел это странным.
Сейчас не было времени думать — было время только дать лекарство. Дорогие
Мистер Годфри бессознательно помог мне скрыть, что я
от Рейчел, говоря сочинять слова к ней на другой конец
номер.

“Действительно, действительно, вы преувеличиваете”, - услышал я его слова. «Моя репутация
слишком высока, чтобы её мог разрушить такой жалкий мимолетный скандал, как этот. Через неделю о нём все забудут. Давайте никогда не будем говорить об этом
это снова”. Она была совершенно недоступных даже для такой щедрости, как
это. Она перешла от плохого к худшему.

“Я должен, и будет, хватит”, - сказала она. “Mamma! послушайте, что я скажу. Мисс
Клак! послушайте, что я скажу. Я знаю руку, взявшую Лунный камень. Я знаю, — она сделала сильный акцент на этих словах и в ярости топнула ногой, — что Годфри Эблвайт невиновен!_ Отведи меня к судье, Годфри! Отведи меня к судье, и я поклянусь в этом!

_ Тётя схватила меня за руку и прошептала: «Встань между нами на минутку».
минуту или две. Не показывайся Рейчел на глаза.”Я заметил синюшный оттенок на ее лице.
это встревожило меня. Она увидела, что я был поражен. “Капли приведут
меня в чувство через минуту или две”, - сказала она, закрыла глаза и
немного подождала.

Пока все это происходило, я слышал, Дорогой мистер Годфри по-прежнему нежно
протестует.

“Вы не должны публично появляться в такого рода вещах”, - сказал он.
«_Ваша_ репутация, дорогая Рейчел, слишком чиста и священна, чтобы с ней
можно было шутить».

«_Моя_ репутация!» Она расхохоталась. «В чём меня обвиняют, Годфри,
как и ты. Лучший сыщик Англии заявляет, что я украла свой собственный бриллиант. Спроси его, что он думает, — и он скажет тебе, что я заложила Лунный камень, чтобы расплатиться с личными долгами! — Она остановилась, пробежала через комнату и упала на колени у ног матери. — О, мама! Мама! Мама! Должно быть, я сошла с ума — разве нет? — раз не признаю
правду _сейчас!_ — Она была слишком взволнована, чтобы заметить состояние матери, — она снова вскочила на ноги и в мгновение ока вернулась к мистеру Годфри. — Я
не позволю, чтобы тебя — я не позволю, чтобы невиновного человека — обвинили и опозорили
по моей вине. Если вы не приведёте меня к судье, напишите заявление о своей невиновности на бумаге, и я его подпишу. Делайте, как я говорю, Годфри, или я напишу об этом в газеты, выйду на улицу и буду кричать об этом на всех углах!

 Мы не будем говорить, что это был язык раскаяния, — мы скажем, что это был язык истерики. Снисходительный мистер Годфри успокоил её, взяв лист бумаги и написав заявление. Она подписала его в лихорадочной спешке. «Покажите это всем — не думайте обо мне, — сказала она, отдавая ему бумагу. — Боюсь, Годфри, я не оправдала ваших надежд,
до сих пор в моих мыслях. Вы более бескорыстны — вы лучше, чем я думала. Приходите сюда, когда сможете, и я постараюсь исправить то зло, которое причинила вам.

Она подала ему руку. Увы, нашей падшей природе! Увы, мистеру
Годфри! Он не только забыл о приличиях и поцеловал ей руку, но и ответил ей мягко, что в таком случае было не чем иным, как компромиссом с грехом. «Я приду, дорогая, — сказал он, — при условии, что мы больше не будем говорить на эту отвратительную тему». Никогда ещё я не видел и не слышал нашего христианского героя в таком невыгодном свете
чем в этот раз.

Не успел никто и слова вымолвить, как оглушительный стук в дверь
со стороны улицы заставил нас всех вздрогнуть. Я выглянул в окно и увидел, что
Мир, Плоть и Дьявол ждут у дома — в виде кареты и лошадей,
припудренного лакея и трёх самых дерзко одетых женщин, которых я
когда-либо видел в своей жизни.

Рэйчел вздрогнула и взяла себя в руки. Она пересекла комнату и подошла к
матери.

«Они пришли, чтобы отвести меня на выставку цветов, — сказала она. — Одно слово, мама, прежде чем я уйду. Я не огорчила тебя, правда?»

(Заслуживает ли сожаления или осуждения прямота морального чувства, которая могла задать такой вопрос, как
это, после того, что только что произошло? Мне нравится
склоняться к милосердию. Давайте пожалеем об этом.)

Капли произвели свое действие. Цвет лица моей бедной тети снова стал таким, как
прежде. “Нет, нет, моя дорогая”, - сказала она. “ Иди с нашими друзьями и
развлекайся.

Ее дочь наклонилась и поцеловала ее. Я отошёл от окна и подошёл к двери, когда Рейчел подошла к ней, чтобы выйти. С ней произошла ещё одна перемена — она была в слезах. Я с интересом наблюдал за ней.
смягчение этого непреклонного сердца. Мне захотелось сказать несколько искренних слов. Увы! моё искреннее сочувствие только оскорбило её. — Что ты имеешь в виду, жалея меня? — спросила она горьким шёпотом, проходя к двери. — Разве ты не видишь, как я счастлива? Я иду на выставку цветов, Клэг, и у меня самая красивая шляпка в Лондоне. Она завершила
пустую насмешку над этим обращением, послав мне воздушный поцелуй - и с тем вышла из
комнаты.

Хотел бы я описать словами сострадание, которое я испытывал к этой
несчастной и введенной в заблуждение девушке. Но я почти так же плохо обеспечен
со словами, как с деньгами. Позвольте мне сказать, что моё сердце обливалось кровью за неё.

 Вернувшись к креслу моей тёти, я заметила, что дорогой мистер Годфри что-то тихо ищет
то тут, то там, в разных частях комнаты.
 Прежде чем я успела предложить ему помощь, он нашёл то, что искал. Он вернулся
к нам с тётей с признанием своей невиновности в одной руке и коробкой спичек в другой.

— «Дорогая тётушка, маленький заговор!» — сказал он. «Дорогая мисс Клэк, благочестивый обман, который не сможет оправдать даже ваша высокая нравственность! Вы позволите
Рейчел предположить, что я принимаю великодушное самопожертвование, на которое она пошла?»
Вы подписали эту бумагу? И не будете ли вы так любезны засвидетельствовать, что я уничтожу её в вашем присутствии, прежде чем покину дом? Он чиркнул спичкой и, подпалив бумагу, положил её на тарелку, стоявшую на столе. «Любое незначительное неудобство, которое я могу испытать, — ничто, — заметил он, — по сравнению с важностью сохранения этого чистого имени от оскверняющего влияния мира. Вот так! Мы превратили его в
маленькую безобидную кучку пепла, и наша дорогая импульсивная Рейчел никогда
не узнает, что мы сделали! Что вы чувствуете? Мои дорогие друзья, что вы
Вы чувствуете? Что касается меня, то я беззаботен, как мальчишка!

 Он одарил нас своей прекрасной улыбкой, протянул руку моей тёте и мне. Я была слишком глубоко тронута его благородным поведением, чтобы говорить. Я закрыла глаза, в каком-то духовном забытьи поднесла его руку к своим губам. Он тихо упрекнул меня. О, экстаз, чистый, неземной экстаз того момента! Я сидела — сама не знаю, на чём — полностью погрузившись в свои возвышенные чувства. Когда я снова открыла глаза, мне показалось, что я спускаюсь с небес на землю. В комнате не было никого, кроме моей тёти. Он ушёл.

Я бы хотел остановиться здесь — я бы хотел завершить свой рассказ описанием благородного поведения мистера Годфри. К несчастью, есть ещё кое-что, гораздо больше, о чём меня вынуждает рассказать неумолимое денежное давление со стороны мистера Блейка. Болезненные откровения, которые должны были открыться мне во время того вторничного визита на Монтегю-сквер, ещё не закончились.

Оказавшись наедине с леди Вериндер, я, естественно, заговорил о ее здоровье, деликатно коснувшись странного беспокойства, с которым она пыталась скрыть свою немощь, и лекарства, которое ей прописали.
Это я узнала от её дочери.

Ответ моей тёти сильно удивил меня.

«Друзилла, — сказала она (если я ещё не упоминала, что меня зовут Друзилла, позвольте мне сделать это сейчас), — вы совершенно
невинным образом затрагиваете очень неприятную тему».

Я тут же встала. Из деликатности у меня не было другого выхода, кроме как
извиниться и уйти. Леди
Вериндер остановила меня и настояла на том, чтобы я снова сел.

«Вы узнали секрет, — сказала она, — который я доверила своему
сестре миссис Эблвайт и моему адвокату мистеру Бруффу, и никому другому.
Я могу положиться на их благоразумие, и я уверена, что, когда я расскажу вам об обстоятельствах, я могу положиться на ваше. У вас есть какие-то неотложные дела,
Друзилла? или вы сегодня свободны?

Излишне говорить, что я была полностью в распоряжении тёти.

— Тогда составьте мне компанию, — сказала она, — ещё на час. Мне нужно кое-что вам рассказать, и я думаю, вам будет неприятно это слышать. А потом я попрошу вас об услуге, если вы не против мне помочь.

Излишне говорить, что я не только не возражала, но и с готовностью помогала ей.

«Ты можешь подождать здесь, — продолжила она, — пока мистер Бруфф не придёт в пять. И ты можешь быть одним из свидетелей, Друзилла, когда я подпишу завещание».

Завещание! Я вспомнила о каплях, которые видела в её шкатулке. Я вспомнила о голубоватом оттенке её лица. Свет, не от мира сего, — свет, пророчески сияющий из незарытой могилы, — озарил мой разум. Тайна моей тёти перестала быть тайной.


Глава III

Сострадание к бедной леди Вериндер не позволяло мне даже намекнуть, что я
Я догадалась о печальной правде ещё до того, как она открыла рот. Я молча ждала, пока она
насладится своим удовольствием, и, решив про себя сказать несколько
ободряющих слов при первой же удобной возможности, почувствовала себя готовой к любому долгу, который мог бы меня призвать, каким бы болезненным он ни был.

«Я уже некоторое время серьёзно больна, Друзилла, — начала моя тётя. — И, как ни странно, сама этого не осознавала».

Я подумал о тысячах и тысячах гибнущих людей,
которые в тот момент были духовно больны, не осознавая этого
сами. И я очень боялась, что моя бедная тетя может быть одним из
кол. “Да, дорогая,” сказал я к сожалению. “Да”.

“Как вы знаете, я привезла Рейчел в Лондон за медицинской консультацией”, - продолжила она
. “Я подумала, что будет правильно проконсультироваться с двумя врачами”.

С двумя врачами! И, о боже (в состоянии Рейчел), ни одного священника! “Да,
дорогая?” Я сказал еще раз. — Да?

«Один из двух врачей, — продолжала моя тётя, — был мне незнаком.
Другой был старым другом моего мужа и всегда искренне интересовался мной ради моего мужа. После того как он выписал мне рецепт,
Рейчел, он сказал, что хочет поговорить со мной наедине в другой комнате. Я, конечно, ожидала, что он даст мне какие-то особые указания по уходу за здоровьем моей дочери. К моему удивлению, он серьёзно взял меня за руку и сказал: «Я наблюдал за вами, леди Вериндер, как с профессиональной, так и с личной точки зрения. Боюсь, что вы гораздо больше нуждаетесь в медицинской консультации, чем ваша дочь». Он задал мне несколько вопросов, к которым я поначалу отнесся довольно легкомысленно, пока не заметил, что мои ответы его огорчают. Это закончилось
он договорился о том, чтобы прийти ко мне на следующий день в сопровождении своего друга-врача, в то время, когда Рейчел не будет дома.
Результат этого визита, о котором мне любезно и мягко сообщили, убедил обоих врачей в том, что было потеряно драгоценное время, которое уже не вернуть, и что мой случай вышел за рамки их компетенции. Больше двух лет я страдал от коварной формы болезни сердца, которая, не подавая никаких тревожных симптомов, постепенно разрушала меня изнутри
вниз. Я могу жить в течение нескольких месяцев, или я могу умереть прежде, чем еще один день
прошли над моей головой—врачи не могут, и не смели больше говорить
положительно, чем этот. Было бы напрасно говорить, моя дорогая, что у меня не было никаких несчастных моментов
с тех пор, как мне стало известно о моем реальном положении
. Но я подал в отставку, чем я был, и я делаю все возможное, чтобы установить
мои земные дела в порядок. Мое одно большое беспокойство заключается в том, что Рейчел должна
быть в неведении об истине. Если бы она знала, то сразу бы
приписала моё подорванное здоровье беспокойству из-за Бриллианта и
корю себя, горько, бедное дитя, за то, что ни в каком смысле ее
ошибка. Как врачи согласны с тем, что зло началось на два, если не три
лет. Я уверен, что ты сохранишь мою тайну, Друзилла, потому что я уверен
Я вижу искреннюю печаль и сочувствие ко мне на твоем лице.

Печаль и сочувствие! О, каких языческих эмоций можно ожидать от христианина
Англичанка, твердо стоящая на своей вере!

Бедная тётушка и представить себе не могла, какой поток искренней благодарности
охватил меня, когда она подошла к концу своей печальной
истории. Передо мной открывалась карьера, в которой я мог приносить пользу! Передо мной
любимая родственница и погибающее создание, накануне великих перемен, совершенно не готовая к ним; и ведомая, по воле провидения, чтобы открыть Мне своё положение! Как я могу описать радость, с которой я теперь вспомнил, что драгоценные друзья-священнослужители, на которых я мог положиться, исчислялись не единицами и двойками, а десятками и двадцатками. Я обнял свою тетю
— моя переполняющая нежность не могла быть удовлетворена, _now_,
ничем меньшим, чем объятие. “ О! Я горячо сказал ей:
“Неописуемый интерес, который вы мне внушаете! О! как хорошо, что я
Я хочу сделать это для тебя, дорогая, прежде чем мы расстанемся! После ещё пары слов серьёзного предостережения я предложил ей на выбор трёх драгоценных друзей, которые с утра до ночи занимаются милосердием в её районе; все они одинаково неисчерпаемы в своих наставлениях; все они с любовью готовы использовать свои дары по моему слову. Увы!
 результат был далеко не обнадеживающим. Бедная леди Вериндер выглядела озадаченной и напуганной и отвечала на всё, что я ей говорил, чисто мирским возражением, что она недостаточно сильна, чтобы противостоять незнакомцам. Я
Я сдалась — на время, конечно. Мой большой опыт (в качестве читателя и посетителя, в том числе в присутствии не менее четырнадцати моих любимых друзей-священнослужителей) подсказал мне, что это ещё один случай, когда нужно подготовиться с помощью книг. У меня была небольшая библиотека, в которой были книги, подходящие для сложившейся ситуации, рассчитанные на то, чтобы пробудить, убедить, подготовить, просветить и укрепить мою тётю. «Ты ведь почитаешь, дорогая, не так ли?» — сказала я самым убедительным тоном. — Вы будете читать, если я принесу вам мои
собственные драгоценные книги? Перевернутые в нужных местах, тётя. И
отметьте карандашом, где вы должны остановиться и спросить себя: «Применимо ли это ко мне?» Даже этот простой призыв — настолько пагубно влияние мира — по-видимому, поразил мою тётю. Она сказала: «Я сделаю всё, что в моих силах, Друзилла, чтобы угодить тебе», — с удивлением, которое было одновременно поучительным и ужасным. Нельзя было терять ни минуты. Часы на каминной полке сообщили мне, что у меня как раз есть время
поспешить домой, чтобы взять первую подборку избранных
произведений (скажем, всего дюжину) и вернуться вовремя, чтобы встретиться с адвокатом,
и засвидетельствовать завещание леди Вериндер. Пообещав вернуться к пяти часам, я покинул дом, чтобы исполнить свой долг.

 Когда речь идёт не о моих интересах, я смиренно довольствуюсь тем, что добираюсь с места на место на омнибусе. Позвольте мне дать представление о моей преданности интересам моей тёти, записав, что в этот раз я совершил расточительство, взяв кэб.

Я поехал домой, отобрал и отметил свои первые книги для чтения и
вернулся на Монтегю-сквер с дюжиной произведений в ковровом мешке,
подобных которым, я твёрдо убеждён, не найти в литературе
из любой другой страны Европы. Я заплатил извозчику ровно столько, сколько он запросил. Он
принял деньги с руганью, после чего я тут же дал ему брошюру. Если бы я
приставил пистолет к его голове, этот жалкий негодяй вряд ли
испугался бы сильнее. Он вскочил на козлы и, издавая
непристойные возгласы, в ярости умчался прочь. К счастью,
это было бесполезно! Я посеял доброе семя, несмотря на него, бросив второй буклет в окно кэба.

 Слуга, открывший дверь, — не тот, с лентами на фуражке,
к моему великому облегчению, а нога-человек,—сообщил мне, что доктор
вызвали и все равно молчи с Lady Verinder. Мистер Брефф, юрист
минуту назад прибыл и ждал в библиотеке. Меня
проводили в библиотеку, чтобы я тоже подождал.

Мистер Брефф, казалось, удивился, увидев меня. Он семейный поверенный, и
мы не раз встречались в предыдущих случаях под крышей леди Вериндер
. Человек, с прискорбием должен сказать, состарившийся и поседевший на службе
миру. Человек, который в часы работы был избранным пророком
Закона и Маммоны, а в часы досуга был столь же
способная читать роман и рвать брошюры.

«Вы приехали погостить, мисс Клэк?» — спросил он, взглянув на мой
чемодан.

Раскрыть содержимое моего драгоценного чемодана перед таким человеком, как он,
было бы равносильно приглашению на поток ругательств. Я опустилась до его уровня и упомянула о своих делах в доме.

“Моя тетя сообщила мне, что она собирается подписать ее воли,” я
ответил. “Она была настолько хорошей, чтобы просить меня быть одним из
свидетели”.

“Да? да? Что ж, мисс Клак, вы подходите. Вам больше двадцати одного года, и
у вас нет ни малейшего денежного интереса к завещанию леди Вериндер».

Ни малейшего денежного интереса к завещанию леди Вериндер». О, как я был благодарен, когда услышал это! Если бы моя тётя, владевшая тысячами фунтов,
вспомнила о бедном мне, для которого пять фунтов — целое состояние, — если бы моё имя
появилось в завещании с небольшим утешительным наследством, — мои враги
могли бы усомниться в мотивах, побудивших меня взять с собой
лучшие книги из моей библиотеки и потратить последние деньги на
прогулку в кэбе. Даже самый жестокий насмешник
теперь все они могли сомневаться. И так было гораздо лучше! О, конечно, конечно,
и так было гораздо лучше!

От этих утешительных размышлений меня отвлек голос мистера
Бреффа. Мое медитативное молчание, казалось, весят на духи этой
земным, и заставить его, так сказать, поговорить со мной против его
собственному желанию.

“ Итак, мисс Клак, каковы последние новости в благотворительных кругах? Как
поживает ваш друг мистер Годфри Эблуайт после того, как его избили
негодяи с Нортумберленд-стрит? Боже! они рассказывают красивую историю
об этом благотворительном джентльмене в моем клубе!”

Я не обратил внимания на то, как этот человек заметил, что мне больше двадцати одного года и что я не заинтересован в завещании моей тёти. Но тон, которым он упомянул дорогого мистера Годфри, был слишком оскорбителен для моего терпения. Чувствуя себя обязанным после того, что произошло в моём присутствии в тот день, отстаивать невиновность моего замечательного друга всякий раз, когда его невиновность подвергалась сомнению, — я признаю, что также чувствовал себя обязанным включить в достижение этой праведной цели суровое осуждение мистера Бруффа.

“Я по большей части живу вдали от мира, - сказал я, - и у меня нет того
преимущества, сэр, что я принадлежу к клубу. Но так случилось, что я знаю историю,
на которую вы ссылаетесь; и я также знаю, что более отвратительной лжи, чем эта
история, никогда не рассказывалось ”.

“ Да, да, мисс Клак— вы верите в своего друга. Вполне естественно. Мистер
Годфри Эблуайта не так-то просто убедить в чём-либо, как комитет благотворительниц. Внешность говорит против него. Он был в доме, когда пропал бриллиант. И он был первым, кто после этого отправился в Лондон. Это
Неприятные обстоятельства, мэм, если рассматривать их в свете последующих событий».

 Я знаю, что должен был остановить его, прежде чем он зашёл слишком далеко. Я
должен был сказать ему, что он говорит, не зная о свидетельстве невиновности мистера Годфри, которое дал единственный человек, несомненно, компетентный говорить от имени того, кто хорошо знает предмет.
 Увы! искушение искусно подвести адвоката к его же собственному
разоблачению было слишком велико для меня. Я спросила, что он подразумевает под «последующими
событиями», — с видом полнейшей невинности.

 «Под последующими событиями, мисс Клэк, я подразумеваю — События, в которых замешаны индейцы, — продолжал мистер Бруфф, всё больше и больше возвышаясь над бедным мной, чем дольше он говорил. — Что делают индейцы, как только их выпускают из тюрьмы во Фризингхолле? Они отправляются прямиком в Лондон и набрасываются на мистера Люкера. Что за этим следует? Мистер Люкер беспокоится о сохранности «ценного имущества», которое у него в доме. Он
хранит его втайне (под общим описанием) в банковской ячейке.
Замечательно с его стороны, но индейцы не менее умны.
Они подозревают, что «ценность»
«Большая цена» переходит из одних рук в другие, и они находят необычайно смелый и полный способ развеять эти подозрения.
Кого они хватают и обыскивают? Не только мистера Люкера, что было бы вполне объяснимо, но и мистера Годфри Эблуайта. Почему? Мистер
Эблуайт объясняет, что они действовали из слепой подозрительности, увидев, как он случайно заговорил с мистером Люкером. Абсурд! Полдюжины
других людей разговаривали с мистером Люкером в то утро. Почему за ними тоже не проследили и не заманили в ловушку? Нет! нет!
Из этого следует, что у мистера Эблуайта, как и у мистера Люкера, был свой личный интерес в
«ценности», и что индейцы были настолько не уверены в том, у кого из них она была, что у них не было другого выбора, кроме как обыскать их обоих. Общественное мнение говорит об этом, мисс
Клэк. И общественное мнение в данном случае нелегко опровергнуть».

Он произнёс эти последние слова, выглядя таким удивительно мудрым в своём мирском тщеславии, что я действительно (к своему стыду) не смог удержаться и подтолкнул его ещё немного, прежде чем обрушить на него правду.

“Я не осмеливаюсь спорить с таким умным юристом, как вы”, - сказал я. “Но
справедливо ли, сэр, по отношению к мистеру Эбльуайту игнорировать мнение
известного лондонского полицейского, который расследовал это дело? Не тень
подозрения, почил на никому, кроме Мисс Verinder, в уме
Сержант Кафф”.

“Вы хотите сказать мне, Мисс Клак, что вы согласны с сержантом?”

— Я никого не осуждаю, сэр, и не высказываю своего мнения.

 — И я совершаю оба этих ужасных поступка, мэм.  Я считаю, что сержант был совершенно неправ, и высказываю мнение, что, если бы он знал
Зная характер Рейчел, он бы заподозрил всех в доме, кроме неё. Я признаю, что у неё есть недостатки — она скрытная и своенравная, странная и необузданная, не похожая на других девушек её возраста. Но она верна, как сталь, благородна и великодушна до крайности. Если бы самые очевидные доказательства указывали на одно, а ничего, кроме честного слова Рейчел, — на другое, я бы поверил ей, а не доказательствам, хоть я и юрист! — Крепкое словцо, мисс Клэк, но я говорю серьёзно.

— Не могли бы вы пояснить, что вы имеете в виду, мистер Бруфф, чтобы я могла
Вы уверены, что я понимаю? Предположим, вы обнаружили, что мисс Вериндер
необъяснимым образом интересуется тем, что случилось с мистером Эблуайтом и мистером
Люкером? Предположим, она задавала самые странные вопросы об этом ужасном
скандале и проявляла самое неуправляемое волнение, когда узнавала, к чему всё идёт?

 — Представляйте себе что угодно, мисс Клэк, это ни на волосок не поколеблет мою веру в Рейчел Вериндер.

— На неё можно полностью положиться?

— На неё можно полностью положиться.

— Тогда позвольте мне сообщить вам, мистер Бруфф, что мистер Годфри Эблуайт
Он был в этом доме не более двух часов назад, и его полная невиновность в исчезновении Лунного камня была подтверждена самой мисс Вериндер самыми грубыми словами, которые я когда-либо слышал от молодой леди.

Я наслаждался триумфом — нечестивым триумфом, должен признать, — видя, как мистер Бруфф был совершенно сбит с толку и повержен несколькими простыми словами, сказанными мной. Он вскочил на ноги и молча уставился на меня. Я остался сидеть на своём месте и пересказал всю сцену в том виде, в каком она произошла. — А что вы скажете о мистере Эблуайте _сейчас?_ — спросил я с величайшим
как можно мягче, как только я закончил.

“Если Рейчел засвидетельствовала его невиновность, мисс Клак, я не постесняюсь
сказать, что я верю в его невиновность так же твердо, как и вы. Я
ввели в заблуждение по внешности, как и весь остальной мир; и я сделаю
лучшие искупление могу я, публично противоречащие скандал
одолевали своего друга где бы я не встречался с ним. А пока позвольте мне
поприветствовать вас за то, что вы мастерски открыли по мне огонь из всех орудий в тот момент, когда я меньше всего этого ожидал
IT. Ты сделал бы многого в своей профессии, мэм, если вы
случилось быть человеком”.

С этими словами он отвернулся от меня и начал ходить вверх-раздраженно
и вперед по комнате.

Я мог отчетливо видеть, что в новом свете я бросил на эту тему было
сильно удивлен и тревожило его. С его губ сорвались какие-то слова,
по мере того как он всё больше погружался в свои мысли,
и я понял, что он до сих пор придерживался отвратительного
мнения о тайне пропавшего Лунного камня. Он не постеснялся
подозревать мистера Годфри в постыдной краже бриллианта и
приписывать поведение Рейчел благородному решению скрыть преступление.
По словам мисс Вериндер — а вы знаете, что мистер Бруфф считает её
авторитетом, — это объяснение обстоятельств оказалось совершенно неверным.
Замешательство, в которое я вверг этот высокий юридический авторитет, было
настолько сильным, что он не мог его скрыть. — Что за дело! — услышал я, как он сказал сам себе, остановившись у окна в своей
ходит и барабанит пальцами по стеклу. “Это не только не поддается
объяснению, это даже за пределами предположений”.

В этих словах не было ничего, что делало бы ответ вообще необходимым,
с моей стороны — и все же я ответил на них! Кажется маловероятным, что я
не должен был оставлять мистера Бреффа в покое даже сейчас. Кажется, что это выходит за рамки простой человеческой порочности, что я должен был увидеть в том, что он только что сказал, новую возможность сделать так, чтобы он меня невзлюбил. Но — ах, друзья мои! ничто не выходит за рамки человеческой порочности, и всему можно поверить, когда наша падшая натура берёт верх.
лучший из нас!

“Простите, что вторгаюсь в ваши размышления”, - сказал я.
ничего не подозревающий мистер Брефф. “ Но наверняка есть предположение, которое
нам пока не приходило в голову.

“ Возможно, мисс Клак. Признаюсь, я не знаю, что это.

— Прежде чем мне посчастливилось, сэр, убедить вас в невиновности мистера Эблуайта, вы упомянули в качестве одной из причин, по которым вы его подозреваете, то, что он был в доме в то время, когда был утерян бриллиант. Позвольте мне напомнить вам, что мистер Франклин Блейк тоже был в доме в то время, когда был утерян бриллиант.

Старый пройдоха отошёл от окна, сел на стул прямо напротив меня и пристально посмотрел на меня с жёсткой и злобной улыбкой.

«Вы не так хороши в юриспруденции, мисс Клэк, — задумчиво заметил он, — как я предполагал. Вы не умеете оставлять всё как есть».

«Боюсь, я вас не понимаю, мистер Бруфф», — скромно сказала я.

— Это не годится, мисс Клэк, — это действительно не годится во второй раз. Франклин
Блейк — мой любимый персонаж, как вам хорошо известно. Но это
не имеет значения. В данном случае я разделяю вашу точку зрения, прежде чем вы
пора обратить внимание на меня. Вы совершенно правы, мэм. Я подозревал
мистера Эблуайта по причинам, которые в общих чертах оправдывают и подозрение в отношении мистера
Блейка. Очень хорошо — давайте подозревать их обоих. Мы скажем, что это вполне в его характере — украсть лунный камень. Вопрос лишь в том, было ли это в его интересах.

— «Долги мистера Франклина Блейка, — заметил я, — это дело семейное».

«А долги мистера Годфри Эблуайта ещё не достигли такой стадии развития. Совершенно верно. Но есть две трудности:
В соответствии с вашей теорией, мисс Клэк. Я управляю делами Франклина Блейка,
и я вынужден сообщить вам, что подавляющее большинство его кредиторов
(зная, что его отец богат) вполне довольны тем, что взимают проценты по своим долгам и ждут своих денег. Это первая трудность, которая достаточно серьёзная. Вторая будет ещё серьёзнее. Я знаю это от самой леди Вериндер,
что её дочь была готова выйти замуж за Франклина Блейка ещё до того, как
этот дьявольский индийский бриллиант исчез из дома. Она привлекла его
Она снова и снова отвергала его с кокетством юной девушки. Но она призналась матери, что любит кузена Франклина, и мать доверила эту тайну кузену Франклину. Так что он оказался в затруднительном положении, мисс Клэк, с кредиторами, готовыми ждать, и с перспективой жениться на наследнице. Можете считать его негодяем, но скажите мне, пожалуйста, зачем ему было красть Лунный камень?

— «Человеческое сердце непостижимо, — мягко сказала я. — Кто может постичь его?


 — Другими словами, мэм, у него не было ни тени причины для
Взяв бриллиант, он, тем не менее, мог взять его из-за своей природной порочности. Очень хорошо. Допустим, он это сделал. Какого чёрта…

 — Прошу прощения, мистер Бруфф. Если я услышу, что чёрта называют таким образом, я должна буду покинуть комнату.

 — Прошу прощения, мисс Клэк, — в будущем я буду осторожнее в выборе слов. Я всего лишь хотел спросить вот что. Зачем — даже если предположить, что он взял бриллиант, — Франклин Блейк должен был сделать себя самым заметным человеком в доме, пытаясь вернуть его? Вы можете сказать мне, что он сделал это намеренно, чтобы отвести от себя подозрения. Я
Ответьте, что ему не нужно было отводить от себя подозрения, потому что его никто не подозревал. Сначала он крадёт Лунный камень (без малейшей причины)
из-за своей природной порочности, а затем разыгрывает сцену, связанную с потерей драгоценности, в которой нет ни малейшей необходимости и которая приводит к тому, что он смертельно оскорбляет юную леди, которая в противном случае вышла бы за него замуж. Это чудовищное предположение, которое вы вынуждены выдвинуть, если попытаетесь связать исчезновение Лунного камня с Франклин Блейк. Нет, нет, мисс Клак! После того, что произошло
То, что произошло здесь сегодня между нами двумя, в этом деле — полный тупик. Невиновность Рейчел (как известно её матери и мне) не вызывает сомнений. Невиновность мистера Эблуайта столь же очевидна — иначе Рейчел никогда бы не дала показания в его пользу. И невиновность Франклина Блейка, как вы только что убедились, не вызывает сомнений. С одной стороны, мы морально уверены во всём этом. И, с другой стороны, мы так же уверены, что кто-то привез Лунный камень в
Лондон и что мистер Люкер или его банкир владеют им лично
в данный момент. Что толку в моём опыте, что толку в опыте любого человека в таком случае? Это сбивает меня с толку, это сбивает с толку вас, это сбивает с толку всех».

 Нет, не всех. Это не сбило с толку сержанта Каффа. Я уже собирался упомянуть об этом со всей возможной мягкостью и со всеми необходимыми протестами против того, что меня могут заподозрить в клевете на Рейчел, когда вошёл слуга и сказал, что доктор ушёл и что моя тётя ждёт нас.

Это положило конец обсуждению. Мистер Бруфф собрал свои бумаги и выглядел
маленький измученный требования, которые наша беседа произвела на него.
Я взял мою сумку-полно драгоценных изданий, ощущение, как будто я мог
пошли на беседу на несколько часов. Мы в полном молчании проследовали к Леди
Комната Вериндера.

Позвольте мне добавить, прежде чем мой рассказ перейдет к другим событиям,
что я не описал того, что произошло между мной и адвокатом,
не имея в виду определенной цели. Мне приказано включить в мой
рассказ о шокирующей истории с Лунным камнем откровенное признание
не только о том, к чему привели подозрения, но даже о именах
люди, на которых пало подозрение в то время, когда считалось, что индийский бриллиант находится в Лондоне. Доклад о моей беседе в библиотеке с мистером Бруффом показался мне именно тем, что нужно, чтобы ответить на этот вопрос, и в то же время он обладал большим моральным преимуществом, заключавшимся в том, что с моей стороны была необходима жертва в виде грешного самолюбия. Я был вынужден признать, что моя падшая натура взяла верх надо мной. Сделав это унизительное
признание, я беру верх над своей падшей натурой. Моральный баланс
Всё восстановлено; духовная атмосфера снова стала ясной. Дорогие
друзья, мы можем продолжить.


 ГЛАВА IV

 Подписание завещания заняло гораздо меньше времени, чем я
ожидал. По-моему, всё было сделано в неприличной спешке.
 За Сэмуэлем, лакеем, послали, чтобы он выступил в качестве второго свидетеля, и перо
сразу же вложили в руку моей тёти. Мне очень хотелось сказать несколько
подходящих слов по этому торжественному случаю. Но поведение мистера Бруффа
убедило меня, что разумнее будет сдержать порыв, пока он в комнате. Не прошло и двух минут, как всё закончилось — и Сэмюэл
(не получив никакой пользы от того, что я мог бы сказать) снова спустился вниз.

 Мистер Бруфф сложил завещание и посмотрел на меня, очевидно, гадая, собираюсь ли я оставить его наедине с моей
тётушкой.  Мне нужно было выполнить свою миссию милосердия, и моя сумка с драгоценными
публикациями лежала у меня на коленях.  С таким же успехом он мог бы ожидать, что я сдвину
 собор Святого Павла, просто взглянув на него. В нём была одна
достоинство (без сомнения, обусловленное его мирским воспитанием), которое я не
хочу отрицать. Он быстро соображал. Я, казалось, производил
на него произвела почти такое же впечатление, какое я произвела на кэбмена.
 _Он_ тоже выругался и в спешке удалился,
оставив меня хозяйкой положения.

 Как только мы остались одни, моя тётя откинулась на спинку дивана и
с некоторым замешательством заговорила о своём завещании.

 «Надеюсь, ты не подумаешь, что я пренебрегаю тобой, Друзилла», — сказала она. — Я
хочу вручить тебе твоё маленькое наследство, дорогая, собственноручно.

 Это была прекрасная возможность! Я ухватился за неё. Другими словами,
я мгновенно открыл сумку и достал верхнюю публикацию. Она оказалась
Это раннее издание — всего лишь двадцать пятое — знаменитой анонимной работы (приписываемой драгоценной мисс Беллоуз) под названием «Змей у себя дома». Цель книги, с которой читатель, возможно, не знаком, — показать, как Злой Дух подстерегает нас во всех, казалось бы, невинных поступках нашей повседневной жизни. Главы,
наиболее подходящие для чтения женщинами, — это «Сатана в расчёске», «Сатана
за зеркалом», «Сатана под чайным столиком», «Сатана за окном» и многие другие.

«Уделите внимание, дорогая тётушка, этой драгоценной книге — и вы
— Дайте мне всё, о чём я прошу. С этими словами я протянул ей книгу открытой на
отмеченном абзаце — один непрерывный поток пламенного красноречия! Тема:
 Сатана среди диванных подушек.

 Бедная леди Вериндер (бездумно развалившись на собственных диванных подушках)
 взглянула на книгу и вернула её мне, выглядя ещё более растерянной, чем обычно.

— «Боюсь, Друзилла, — сказала она, — я должна подождать, пока мне немного не станет лучше, прежде чем я смогу это прочитать. Доктор…»

 Как только она упомянула имя доктора, я поняла, что будет дальше.
 Снова и снова в моём прошлом опыте среди моих умирающих
Соотечественники, представители печально известной своей неверностью профессии врача, встали между мной и моей миссией милосердия — под жалким предлогом, что пациентке нужен покой и что они больше всего боятся пагубного влияния мисс Клэг и её книг. Именно тот же самый слепой
материализм (действовавший вероломно у меня за спиной) теперь стремился лишить меня
единственного права собственности, на которое могла претендовать моя бедность, —
права на духовную собственность моей умирающей тёти.

«Доктор говорит мне, — продолжала моя бедная заблуждающаяся родственница, — что я
не очень хорошо сегодня. Он запрещает мне видеться с незнакомцами; и он приказывает
если я вообще читаю, то только самые легкие и забавные
книги. ‘Не делайте ничего, леди Вериндер, что утомило бы вашу голову или ускорило бы ваш пульс"
— это были его последние слова, Друзилла, когда он уходил от меня
сегодня.”

Ничего не оставалось, как снова уступить — только на мгновение, как и раньше
. Любое открытое утверждение о бесконечно большей важности
такого служения, как моё, по сравнению со служением врача,
только спровоцировало бы врача на то, чтобы попрактиковаться на человеческих слабостях
о своем пациенте и угрожать прекратить расследование. К счастью, существует
не один способ посеять доброе семя, и мало кто в этом разбирается
лучше меня.

“Возможно, ты почувствуешь себя лучше, дорогая, через час или два”, - сказал я. “ Или ты
можешь проснуться завтра утром с ощущением, что чего-то не хватает, и
даже этот непритязательный томик, возможно, сможет восполнить это. Ты позволишь
мне оставить книгу, тетя? Доктор вряд ли будет возражать против этого!»

Я спрятала его под диванные подушки, наполовину засунув, наполовину вытащив, рядом с
её носовым платком и нюхательной солью. Каждый раз, когда она искала
в любом из этих случаев это коснулось бы книги; и рано или поздно (кто
знает?) книга может коснуться _her_. Договорившись об этом, я
подумал, что будет разумно отказаться. “Позволь мне оставить тебя в покое, дорогая тетя, я
позвоню завтра”. Я случайно посмотрела в сторону окна, как
Я сказал, что. Он был полон цветов в ящики и горшки. Леди Вериндер
безумно любила эти недолговечные сокровища и имела привычку
время от времени вставать, чтобы посмотреть на них и понюхать.
Мне в голову пришла новая мысль. «О! Можно мне взять цветок?» — спросила я.
— сказала я и незаметно пробралась к окну. Вместо того, чтобы забрать цветок, я положила в сумку ещё одну книгу, которую оставила среди герани и роз, чтобы удивить тётю. Затем меня посетила счастливая мысль: «Почему бы не сделать то же самое для неё, бедняжки, в каждой комнате, куда она войдёт?» Я тут же попрощалась и, пройдя через холл, проскользнула в библиотеку. Сэмюэл, поднявшись, чтобы выпустить меня, и решив, что я ушёл, снова спустился вниз. На библиотечном столе я заметил две «забавные книги», которые принёс неверный доктор
Рекомендуемые. Я мгновенно покрывал их из поля зрения моего собственного
драгоценных изданий. В столовую я нашла моя тетя
любой канарейка поет в клетке. У нее всегда была привычка
кормить птицу самой. На стол, который
стоял сразу под клеткой, было насыпано немного земляного полотна. Я положила книгу среди земляного полотна. В
в гостиной я нашла еще болеть возможности опорожнения мой
сумка. Любимые музыкальные произведения моей тёти стояли на пианино. Я сунула ещё две книги между нотами. Одну я спрятала в глубине.
гостиной, под незаконченные вышивки, которого я знал, чтобы быть
Леди Verinder это. Третья маленькая комната вела в заднюю часть дома.
гостиная, от которой ее отделяли занавески вместо двери.
Простой старомодный веер моей тети висел на камине. Я открыла свою
девятую книгу на совершенно особом месте и поставила веер в качестве маркера,
чтобы сохранить место. Тогда возник вопрос, стоит ли мне подняться ещё выше
и попробовать спуститься по полу в спальне — рискуя, несомненно, быть
оскорблённым, если человек с лентами на фуражке окажется в
в верхние этажи дома и найти меня. Но что с того?
 Это бедный христианин, который боится быть оскорблённым. Я поднялся
наверх, готовый ко всему. Всё было тихо и пустынно — должно быть,
слуги пили чай. Комната моей тёти была напротив. На стене
напротив кровати висела миниатюра моего покойного дорогого дяди, сэра
Джона. Казалось, он улыбался мне; казалось, он говорил: «Друзилла! Положи
книгу». По обеим сторонам кровати моей тёти стояли столики. Она плохо
спала и хотела или думала, что хочет, многого по ночам. Я
Я положил книгу рядом со спичками с одной стороны и книгу под коробку шоколадных конфет с другой. Если бы ей понадобилась спичка или конфета, она бы увидела или взяла в руки драгоценное издание, которое безмолвно говорило бы ей: «Ну же, попробуй меня! Попробуй меня!» Но одна книга осталась лежать на дне моей сумки, и только одна комната в квартире была ещё не исследована — ванная, которая выходила из спальни. Я заглянула внутрь, и священный внутренний голос, который
никогда не обманывает, прошептал мне: «Ты встретила её, Друзилла,
Всюду, где только можно; встреть её в ванной, и дело сделано». Я заметил халат, брошенный на стул. В нём был карман, и в этот карман я положил свою последнюю книгу. Можно ли словами выразить моё восхитительное чувство выполненного долга, когда я выскользнул из дома, никем не замеченный, и оказался на улице с пустой сумкой под мышкой? О, мои мирские друзья, преследующие призрака Удовольствия
в запутанных лабиринтах Развлечения, как легко быть счастливым, если
вы будете только хорошими!

Когда я складывал свои вещи той ночью — когда я размышлял о _настоящем_
богатства, которые я так щедро разбросал по всему дому моей богатой тётушки, — я признаюсь, я чувствовал себя свободным от всех тревог, как будто снова стал ребёнком. Мне было так легко на душе, что
я спел куплет из вечернего гимна. Мне было так легко на душе, что я заснул, не успев спеть ещё один. Совсем как ребёнок! совсем как ребёнок!

 Так я провёл ту блаженную ночь. Проснувшись на следующее утро, каким молодым
Я чувствовал себя! Я мог бы добавить, каким молодым я выглядел, если бы был способен размышлять
о заботах о моем собственном бренном теле. Но я не способен — и я
ничего не добавляю.

Ближе к обеду — не ради земных удобств, а
чтобы быть уверенной в том, что найду дорогую тетушку, — я надела шляпку, чтобы пойти на
Монтегю-сквер. Как только я была готова, горничная из квартиры, в которой
я тогда жила, заглянула в дверь и сказала: “Служанка леди Вериндер,
к мисс Клак”.

В тот период моего пребывания в Лондоне я занимал этаж гостиной.
Передняя гостиная была моей гостиной. Очень маленькая, с очень низким потолком, очень скудно обставленная, но, о, такая аккуратная! Я выглянула в коридор, чтобы посмотреть, кто из слуг леди Вериндер меня позвал. Это был
это был молодой лакей Сэмюэл — вежливый, свежий человек с
поучительным взглядом и очень любезными манерами. Я всегда испытывал к Сэмюэлю духовный интерес
и желание испытать его несколькими серьезными словами
. По этому случаю я пригласил его в свою гостиную.

Он вошел с большим свертком под мышкой. Когда он положил сверток
на землю, это, казалось, напугало его. — С любовью от моей госпожи, мисс, и я должен был сказать, что внутри вы найдёте письмо. Передав это послание, молодой лакей, только что выписанный из деревни, удивил меня тем, что выглядел так, будто хотел сбежать.

Я задержал его, чтобы задать несколько вопросов. Могу ли я увидеться с моей тётей, если зайду на Монтегю-сквер? Нет, она уехала кататься. Мисс Рейчел поехала с ней, и мистер Эблуайт тоже сел в карету. Зная, как печально, что благотворительная деятельность мистера Годфри затормаживается, я подумал, что странно, что он поехал кататься, как праздный человек. Я остановил Сэмюэля у двери и задал ещё несколько вопросов. Мисс Рейчел собиралась на бал в тот вечер, и мистер
 Эблуайт договорился, что зайдёт на кофе и пойдёт с ней. Там было
На завтра был назначен утренний концерт, и Сэмюэлю было приказано занять места для большой компании, в том числе место для мистера Эблуайта. «Все билеты могут быть распроданы, мисс, — сказал этот невинный юноша, — если я не побегу и не достану их прямо сейчас!» Он убежал, произнеся эти слова, и я снова осталась одна, погрузившись в тревожные мысли.

  У нас было специальное собрание «Матерей за отказ от детской одежды».
Общество в тот вечер собралось специально для того, чтобы получить совет и помощь мистера
Годфри. Вместо того, чтобы поддержать нашу сестру,
Под натиском «Трусов», который совершенно подкосил наше
маленькое сообщество, он договорился выпить кофе на Монтегю-сквер, а
потом пойти на бал! На следующий день он выбрал вторую половину дня
для фестиваля Общества надзора за возлюбленными
британских служанок.
 Вместо того чтобы присутствовать, быть душой и телом этого
борющегося за выживание учреждения, он договорился быть одним из светских
людей на утреннем концерте! Я спросил себя, что это значит? Увы! Это означало, что
наш христианский герой должен был явить себя мне в новом образе, и
чтобы ассоциироваться в моём сознании с одним из самых ужасных отступлений
от норм морали в наше время.

Однако вернёмся к истории прошедшего дня. Оказавшись
в своей комнате один, я, естественно, обратил внимание на посылку,
которая, казалось, так странно напугала молодого лакея. Неужели тётя прислала мне обещанное наследство? и приняла ли она
форму поношенной одежды, или старых серебряных ложек, или
немодных украшений, или чего-то в этом роде? Готовый принять
всё и ни на что не обижаться, я открыл посылку — и что же я увидел?
Двенадцать драгоценных публикации, которые у меня были разбросаны по
дом, в предыдущий день, все вернулось ко мне по указаниям врача!
Ну может молодой Самуил сокращения, когда он привез свою посылку на
моя комната! Хорошо бы ему убежать, когда он выполнит свое жалкое поручение!
Что касается письма моей тети, то оно просто сводилось, бедняжка, к тому, что она
не посмеет ослушаться своего врача.

Что же теперь было делать? Благодаря своему образованию и принципам я ни на секунду не
сомневался.

 Когда-то я жил по совести, когда-то начал карьеру
проявляя полезность, истинный христианин никогда не уступает. Ни общественное
, ни частное влияние не оказывают на нас ни малейшего влияния, когда мы уже
однажды получили свою миссию. Налогообложение может быть следствием миссии;
беспорядки могут быть следствием миссии; войны могут быть следствием
миссии: мы продолжаем нашу работу, независимо от каждого человека
соображения, которые движут миром вне нас. Мы выше разума; мы
выше насмешек; мы видим ничьими глазами, мы слышим ничьими
ушами, мы чувствуем ничьими сердцами, кроме наших собственных. Великолепно, великолепно
Привилегия! И как её заслужить? Ах, друзья мои, избавьте
себя от бесполезных расспросов! Мы — единственные, кто может её заслужить,
потому что мы — единственные, кто всегда прав.

 В случае с моей заблуждающейся тётушкой форма, которую
благочестивое упорство должно было принять, открылась мне достаточно ясно.

 Подготовка, проведённая друзьями-священнослужителями, провалилась из-за
собственного нежелания леди Вериндер. Подготовка по книгам не удалась из-за упрямства врача. Так тому и быть! Что же попробовать в следующий раз? В следующий раз
попробовать нужно было подготовку по маленьким заметкам. Другими словами, книги
Сами письма, отправленные обратно, избранные отрывки из книг,
переписанные разными почерками и адресованные моей тёте,
должны были быть отправлены по почте, а некоторые — распространены по
дому по плану, который я разработал накануне. Как письма, они
не вызвали бы подозрений; как письма, их вскрыли бы — а раз
вскрыли, то и прочли бы. Некоторые из них я написал сам. «Дорогая тётя, могу ли я
обратить ваше внимание на несколько строк?» и т. д. «Дорогая тётя, я вчера вечером
читала и случайно наткнулась на следующий отрывок», &c. Другие письма были
написано для меня моими уважаемыми коллегами, сестрами по работе в
«Маленькой одежде для матерей». «Дорогая мадам, простите за интерес,
проявленный к вам настоящим, хоть и скромным, другом». «Дорогая мадам,
могу ли я, как серьёзный человек, удивить вас, сказав несколько ободряющих
слов?» Используя эти и другие подобные формы вежливого обращения, мы
передали все мои драгоценные отрывки в форме, которую не смог бы
заподозрить даже бдительный материализм доктора. Прежде чем на нас опустились сумерки, я написал дюжину писем-пробуждений для своей тёти вместо дюжины писем-пробуждений
книги. Шесть из них я сразу же отправил по почте,
а шесть оставил в кармане, чтобы раздать их в доме на следующий день.

 

Вскоре после двух часов я снова оказался на поле благочестивого сражения,
обращаясь с более добрыми вопросами к Сэмюэлю у дверей леди Вериндер. У моей тёти была тяжёлая ночь. Она снова была в комнате, где я был свидетелем её завещания,
отдыхала на диване и пыталась немного поспать.

Я сказал, что подожду в библиотеке, чтобы случайно не встретить её. В пылу моего рвения раздать письма мне и в голову не пришло, что
чтобы узнать о Рейчел. В доме было тихо, и уже прошло время, когда должно было начаться музыкальное представление. Я решил, что она и её компания любителей развлечений (к сожалению, мистер Годфри тоже) были на концерте, и с жаром принялся за свою работу, пока время и возможности были в моём распоряжении.

Утренняя корреспонденция моей тёти, включая шесть писем, которые я отправил с утра, лежала нераспечатанной на библиотечном
столе. Очевидно, она не чувствовала себя готовой к работе с большим количеством
Куча писем — и она могла бы испугаться их количества, если бы вошла в библиотеку позже. Я положил одно из своих шести писем на каминную полку, чтобы оно привлекло её внимание своим одиноким положением среди остальных. Второе письмо я намеренно положил на пол в столовой. Первый же слуга, вошедший за мной, решил бы, что это уронила моя тётя, и постарался бы вернуть ей это.
Попав в подвал, я легко взбежал по лестнице наверх.
Я рассыпала свои благодеяния по полу в гостиной.

 Как только я вошла в переднюю, я услышала двойной стук в дверь, ведущую на улицу, — тихий, робкий, почтительный стук. Прежде чем я успела вернуться в библиотеку (где я должна была ждать), в холле появился энергичный молодой лакей и открыл дверь. Как я и думала, это не имело значения. В таком состоянии, в каком находилась моя тётя, посетителей обычно не принимали. К моему ужасу и изумлению,
тот, кто тихонько постучал, оказался исключением из общего правила
правила. Голос Сэмюэля подо мной (после того, как он, по-видимому, ответил на какие-то
вопросы, которых я не расслышал) безошибочно произнёс: «Наверху, если
вы не против, сэр». В следующий момент я услышал шаги — мужские
шаги — приближающиеся к гостиной. Кем мог быть этот желанный
гость мужского пола? Почти как только я задал себе этот вопрос,
мне пришёл в голову ответ. Кто ещё это мог быть, как не доктор?

В случае с любым другим гостем я бы позволил обнаружить себя в гостиной. В том, что я устал от библиотеки и ушёл, не было бы ничего необычного.
Я поднялся наверх, чтобы сменить обстановку. Но моё самолюбие не позволяло мне встретиться с человеком, который оскорбил меня, отослав мои книги обратно. Я проскользнул в маленькую третью комнату, которая, как я уже упоминал, сообщалась с задней гостиной, и опустил занавески, закрывавшие открытую дверь. Если бы я подождал там минуту-другую, то произошёл бы обычный в таких случаях исход. То есть врача провели бы в комнату пациента.

Я подождал минуту или две, а может, и больше. Я слышал, как
посетитель беспокойно расхаживал взад-вперёд. Я также слышал, как он
Он разговаривал сам с собой. Мне даже показалось, что я узнал голос. Неужели я ошибся? Может, это был не доктор, а кто-то другой? Мистер Бруфф, например? Нет! безошибочное чутьё подсказало мне, что это был не мистер Бруфф.
 Кем бы он ни был, он всё ещё разговаривал сам с собой. Я чуть-чуть раздвинул тяжёлые
занавеси и прислушался.

Я услышала слова: «Я сделаю это сегодня!» И голос, который их произнёс, принадлежал мистеру Годфри Эблуайту.


Глава V

Моя рука соскользнула с занавески. Но не думайте — о, не думайте, — что ужасное смущение, в котором я оказалась, было
Я была поглощена одной-единственной мыслью! Я так сильно переживала из-за мистера Годфри, что даже не задумалась о том, почему его не было на концерте. Нет! Я думала только о словах — поразительных словах, — которые только что сорвались с его губ. Он сделает это сегодня. Он сказал с ужасной решимостью, что сделает это сегодня. Что, о, что он сделает? Что-то ещё более прискорбное и недостойное его, чем
то, что он уже сделал? Неужели он отречётся от веры? Неужели он
бросит нас в «Маленьких матерях»? Неужели мы увидели его в последний раз?
ангельская улыбка в зале заседаний? Неужели мы в последний раз слышали его непревзойденное красноречие в Эксетер-Холле? Я была так взволнована одной лишь мыслью о таких ужасных последствиях в связи с таким человеком, что, думаю, выскочила бы из своего укрытия и умоляла бы его от имени всех женских комитетов Лондона объясниться, если бы вдруг не услышала в зале другой голос. Он
проник сквозь занавески; он был громким, дерзким, в нём не хватало женского очарования. Голос Рейчел Вериндер.

— Зачем ты пришёл сюда, Годфри? — спросила она. — Почему ты не пошёл в библиотеку?

 Он тихо рассмеялся и ответил: «Мисс Клэг в библиотеке».

 «Клэг в библиотеке!» Она тут же села на оттоманку в задней гостиной. «Ты совершенно прав, Годфри. Нам лучше остановиться здесь».

Мгновение назад я был в горячечном бреду и не знал, что делать дальше. Теперь мне стало очень холодно, и я ни в чём не сомневался. После того, что я услышал, я не мог показаться на глаза. О том, чтобы отступить, не могло быть и речи, разве что в камин. Мученичество было
передо мной. Отдавая должное себе, я бесшумно раздвинул шторы так, чтобы
я мог и видеть, и слышать. И тогда я встретил свою мученическую смерть с
духом первобытного христианина.

“Не садись на оттоманку”, - продолжила юная леди. “Принеси стул,
Годфри. Мне нравится, когда люди сидят напротив меня, когда я с ними разговариваю”.

Он занял ближайшее кресло. Это был низкий стул. Он был очень высоким и
на несколько размеров больше, чем нужно. Я никогда раньше не видела его ноги в таком невыгодном
положении.

— Ну что? — продолжила она. — Что ты им сказал?

— То же, что ты сказала мне, дорогая Рейчел.

— Что маме сегодня совсем нехорошо? И что мне не очень-то хотелось оставлять её, чтобы пойти на концерт?

 — Так и было сказано. Они огорчились, что потеряли тебя на концерте, но всё поняли. Все передавали приветы и выражали надежду, что недомогание леди Вериндер скоро пройдёт.

 — Ты ведь не думаешь, что это серьёзно, Годфри?

— Вовсе нет! Через несколько дней, я уверен, всё снова будет хорошо.


 — Я тоже так думаю. Сначала я немного испугался, но теперь тоже так думаю. Было очень любезно с вашей стороны пойти и извиниться за меня перед людьми, которые
они тебе почти чужие. Но почему бы тебе не пойти с ними на
концерт? Кажется, тебе очень тяжело, что ты тоже скучаешь по музыке».

«Не говори так, Рейчел! Если бы ты только знала, насколько я счастливее здесь,
с тобой!»

Он сложил руки и посмотрел на неё. В той позе, в которой он
находился, он повернулся в мою сторону. Можно ли описать словами, как мне стало не по себе, когда я заметил на его лице то же самое жалкое выражение, которое очаровывало меня, когда он умолял о помощи миллионы обездоленных на сцене Эксетер-Холла!

— Трудно избавиться от дурных привычек, Годфри. Но постарайся избавиться от привычки делать комплименты — постарайся, чтобы порадовать меня.

— Я никогда в жизни не делал тебе комплиментов, Рейчел. Успешная любовь иногда может использовать язык лести, признаю. Но безнадежная любовь, дорогая, всегда говорит правду.

 Он придвинул свой стул ближе и взял ее за руку, когда сказал «безнадежная любовь». На мгновение воцарилась тишина. Он, который волновал всех, несомненно, волновал и _её_. Я подумала, что теперь понимаю слова, которые сорвались с его губ, когда он был один в гостиной: «Я сделаю это
сегодня». Увы! Даже самый строгий блюститель приличий вряд ли не заметил бы, что он делает это сейчас.

«Ты забыл, о чём мы договорились, Годфри, когда ты разговаривал со мной в
деревне? Мы договорились, что будем кузинами, и ничего больше».

«Я нарушаю это соглашение, Рейчел, каждый раз, когда вижу тебя».

«Тогда не смотри на меня».

«Совершенно бесполезно!» Я нарушаю соглашение каждый раз, когда думаю о тебе. О,
Рэйчел! Как любезно ты сказала мне на днях, что я занимаю в
твоих глазах более высокое положение, чем когда-либо! Я схожу с ума?
строить надежды на этих дорогих мне словах? Неужели я безумен, мечтая о том, что когда-нибудь твоё сердце смягчится по отношению ко мне? Не говори мне этого, если я безумен!
Оставь меня в заблуждении, дорогая! Я должен лелеять и утешать себя этим, если у меня больше ничего нет!

Его голос дрожал, и он прижал к глазам белый платок.
Снова Эксетер-Холл! Ничто не могло сравниться с этой параллелью, кроме
зрителей, аплодисментов и стакана воды.

 Даже её непреклонная натура была тронута. Я увидел, как она чуть ближе наклонилась к нему. Я услышал новый оттенок интереса в её следующих словах.

— Вы действительно уверены, Годфри, что так сильно меня любите?

— Конечно! Вы знаете, каким я был, Рейчел. Позвольте мне рассказать вам, какой я сейчас. Я потерял всякий интерес к жизни, но не к вам. Со мной произошла перемена, которую я сам не могу объяснить. Вы бы поверили? Моя благотворительная деятельность — невыносимая обуза для меня; и когда я
вижу сейчас какой-нибудь женский комитет, я желаю оказаться на краю
земли!»

Если в анналах отступничества есть что-то, сравнимое с таким заявлением, я могу лишь сказать, что этот случай не является
из запасов _моего_ чтения. Я подумал о
«Маленькой одежде для матерей». Я подумал о «Воскресном надзоре за возлюбленными».
 Я подумал о других обществах, слишком многочисленных, чтобы их перечислять, и все они опирались на этого человека, как на опору. Я подумал о борьбе
Женщины-советники, которые, так сказать, вдыхали воздух деловой жизни
через ноздри мистера Годфри — того самого мистера Годфри, который
только что назвал нашу хорошую работу «помехой» и заявил, что
хотел бы оказаться на краю света, когда обнаружил, что
в нашей компании! Мои юные подруги-женщины будут воодушевлены,
когда я упомяну, что это потребовало от меня даже большей выдержки,
чем я могла бы проявить в молчании, охваченном праведным негодованием. В то же время
будет справедливо по отношению ко мне добавить, что я не пропустила ни слова из
разговора. Следующей заговорила Рейчел.

 «Вы сделали признание», — сказала она. — Интересно, излечило бы это тебя от несчастной привязанности ко мне, если бы я излечилась от своей?

 Он начал. Признаюсь, я тоже начал. Он подумал, и я подумал, что
она собирается раскрыть тайну Лунного камня.

“ Посмотрев на меня, ты бы подумал, - продолжала она, “ что я
самая несчастная девушка на свете? Это правда, Годфри. Что может быть более жалким, чем жить униженным в твоих собственных глазах?
Такова теперь моя жизнь".
”Моя дорогая Рейчел!" - воскликнул он. - "Что может быть хуже, чем жить униженным в твоих собственных глазах?"

Это моя нынешняя жизнь. это невозможно, вы можете есть основания говорить о
сам в ту сторону!”

“Как вы знаете, у меня нет оснований?”

— «Можешь ли ты задать мне этот вопрос? Я знаю это, потому что знаю _тебя_. Твое
молчание, дорогая, никогда не снижало твою ценность в глазах твоих настоящих
друзей. Исчезновение твоего драгоценного подарка на день рождения может показаться
странно; ваша необъяснимая связь с этим событием может показаться ещё более странной…

«Вы говорите о Лунном камне, Годфри?»

«Я, конечно, думал, что вы имеете в виду…»

«Я не имел в виду ничего подобного. Я могу слышать о потере Лунного камня, кто бы ни говорил об этом, не чувствуя себя униженным. Если история с бриллиантом когда-нибудь всплывёт, станет известно, что я взял на себя ужасную ответственность; станет известно, что
я был вовлечён в сохранение ужасной тайны, — но будет ясно, как день, что я не сделал ничего плохого! Вы
Ты неправильно меня понял, Годфри. Это моя вина, что я не выразилась яснее.
Чего бы мне это ни стоило, теперь я буду говорить яснее. Предположим, ты не был влюблён в меня? Предположим, ты был влюблён в какую-то другую женщину?

— Да?

— Предположим, ты обнаружил, что эта женщина совершенно тебя недостойна?
Предположим, ты был совершенно уверен, что с твоей стороны было бы позором даже думать о ней? Предположим, от одной мысли о том, чтобы когда-нибудь жениться на такой
девушке, у вас краснеет лицо.

— Да?

— И, предположим, несмотря на всё это, вы не можете оторвать от неё глаз.
сердце? Предположим, что чувство, которое она пробудила в тебе (в то время, когда ты
верил в неё), не было чувством, которое нужно скрывать? Предположим, что любовь, которую внушила тебе эта негодница? О, как же мне найти слова, чтобы выразить это! Как
мне заставить _мужчину_ понять, что чувство, которое приводит меня в ужас, может в то же время очаровывать меня? Это дыхание моей жизни, Годфри, и это яд, который убивает меня — и то, и другое в одном! Уходи! Должно быть, я не в своём уме, раз говорю то, что говорю сейчас. Нет!
 ты не должен оставлять меня — ты не должен уходить с неправильным впечатлением. Я должен
скажите то, что нужно сказать в мою защиту. Запомните! _Он_ не знает — и никогда не узнает, что я вам рассказал. Я никогда его не увижу — мне всё равно, что будет, — я никогда, никогда, никогда его больше не увижу! Не спрашивайте меня, как его зовут! Не спрашивайте меня больше ни о чём! Давайте сменим тему. Вы достаточно хороший врач, Годфри, чтобы объяснить мне, почему я чувствую, что задыхаюсь? Существует ли такая форма истерии, при которой вместо слёз льются слова? Осмелюсь предположить! Какая разница? Вы легко справитесь с любыми неприятностями, которые я вам причинил. Я опустился на колени.
Я не на своём месте в ваших глазах, не так ли? Не замечайте меня! Не жалейте меня! Ради всего святого, уходите!

 Она резко повернулась и ударила кулаками по спинке дивана. Её голова упала на подушки, и она разрыдалась. Не успел я прийти в себя от этого потрясения, как был поражён совершенно неожиданным поступком мистера Годфри. Поверите ли вы, что он упал на колени у её ног? — на _оба_ колена,
я торжественно заявляю! Может ли скромность упомянуть, что потом он обнял её? И может ли невольное восхищение признать, что он околдовал её
двумя словами?

«Благородное создание!»

Не более того! Но он сделал это с той пылкостью, которая принесла ему славу оратора. Она сидела, то ли поражённая, то ли очарованная — не знаю, что именно, — даже не пытаясь убрать его руки туда, где им следовало быть. Что касается меня, то моё чувство приличия было полностью сбито с толку. Я был так мучительно неуверен в том, что должен был сделать в первую очередь: закрыть глаза или заткнуть уши, — что не сделал ни того, ни другого. Я приписываю то, что мне всё ещё удаётся удерживать занавеску в нужном положении, чтобы смотреть и слушать, исключительно
Подавленная истерика. При подавленной истерике, как признают даже врачи, нужно за что-то держаться.

«Да, — сказал он со всем очарованием своего евангельского голоса и манер, — вы благородное создание! Женщина, которая может говорить правду ради самой правды, — женщина, которая пожертвует своей гордостью, но не пожертвует честным мужчиной, который её любит, — это самое бесценное из всех сокровищ». Когда такая женщина выходит замуж, если её муж завоёвывает только её
уважение и расположение, он завоёвывает достаточно, чтобы облагородить всю свою жизнь. Вы
дорогая, я говорил о том, какое место ты занимаешь в моих глазах. Посуди сама, каково это место, когда я умоляю тебя на коленях, чтобы ты позволила мне исцелить твоё бедное израненное сердце. Рейчел! Окажешь ли ты мне честь, благословишь ли ты меня, став моей женой?

 К этому времени я бы, конечно, заткнул уши, если бы Рейчел не убедила меня не делать этого, ответив ему первыми разумными словами, которые я когда-либо слышал из её уст.

— Годфри! — воскликнула она. — Ты, должно быть, с ума сошёл!

 — Я никогда не говорил более разумно, дорогая, — в твоих интересах, а также
— В моих. Взгляни на мгновение в будущее. Неужели ты пожертвуешь своим счастьем ради мужчины, который никогда не знал, что ты к нему чувствуешь, и которого ты решила никогда больше не видеть? Разве не твой долг перед собой — забыть эту злополучную привязанность? И можно ли забыть в той жизни, которую ты ведёшь сейчас? Ты попробовала эту жизнь и уже устала от неё. Окружите себя более благородными интересами,
чем жалкие интересы этого мира. Сердце, которое любит и
уважает вас; дом, чьи мирные притязания и счастливые обязанности мягко
день за днём — попытайся найти утешение, Рейчел, там, где его можно найти!_ Я не прошу твоей любви — я буду довольствоваться твоей
привязанностью и вниманием. Пусть остальное останется, уверенно останется, на попечении твоего
мужа и времени, которое лечит даже такие глубокие раны, как твои».

 Она уже начала сдаваться. О, какое же воспитание она, должно быть, получила!
О, как бы я поступила на её месте совсем по-другому!

«Не искушай меня, Годфри, — сказала она. — Я и так достаточно несчастна и безрассудна. Не искушай меня стать ещё более несчастной и безрассудной!»

— Один вопрос, Рейчел. Есть ли у вас какие-то личные претензии ко мне?

 — Я! Вы мне всегда нравились. После того, что вы только что сказали мне, я была бы
действительно бесчувственной, если бы не уважала и не восхищалась вами.

 — Знаете ли вы, моя дорогая Рейчел, много ли жён, которые уважают и восхищаются своими
мужьями? И всё же они и их мужья прекрасно ладят. Сколько невест идут к алтарю с сердцами, которые выдержали бы проверку со стороны мужчин, которые ведут их к алтарю? И всё же это не заканчивается несчастливо — так или иначе, брачные узы крепнут. Правда в том, что женщины стараются
брак как убежище встречается гораздо чаще, чем они готовы
признать; и, более того, они обнаруживают, что брак оправдал их
доверие к нему. Взгляните на свой собственный случай еще раз. В вашем возрасте и
с вашей привлекательностью, возможно ли для вас приговорить себя к
холостяцкой жизни? Поверьте моим знаниям о мире — нет ничего менее возможного.
Это всего лишь вопрос времени. Ты можешь выйти замуж за другого мужчину, через несколько
лет. Или ты можешь выйти замуж за мужчину, дорогая, который сейчас у твоих ног и который ценит твоё уважение и восхищение больше, чем любовь любой другой женщины на земле».

— Послушайте, Годфри! Вы вкладываете мне в голову то, о чём я никогда раньше не думала. Вы соблазняете меня новой перспективой, когда все остальные перспективы для меня закрыты. Я снова говорю вам, что я достаточно несчастна и отчаявшаяся, чтобы выйти за вас замуж на ваших условиях, если вы скажете ещё хоть слово. Примите это к сведению и уходите!

 — Я даже не встану с колен, пока вы не скажете «да»!

«Если я скажу «да», ты раскаешься, а я буду раскаиваться, когда станет слишком
поздно!»

«Мы оба будем благословлять тот день, дорогая, когда я настоял, а ты
уступила».

«Ты чувствуешь себя так же уверенно, как говоришь?»

— Судите сами. Я говорю о том, что видела в своей семье. Скажите, что вы думаете о нашем доме во Фризингхолле. Мои отец и мать несчастливы вместе?

— Насколько я могу судить, нет.

— Когда моя мать была девушкой, Рейчел (это не секрет в нашей семье), она любила так же, как вы, — она отдала своё сердце мужчине, который был её недостоин. Она вышла замуж за моего отца, уважая его, восхищаясь им, но
не более того. Вы сами видели результат. Разве это не
поощрение для вас и для меня?*

* См. «Рассказ Беттерэджа», глава VIII.


— Ты не будешь торопить меня, Годфри?

— Я буду ждать, когда ты будешь готова.

— Ты не будешь просить у меня больше, чем я могу дать?

— Мой ангел! Я прошу лишь о том, чтобы ты отдала мне себя.

— Возьми меня!

Этими двумя словами она приняла его!

Он испытал ещё один прилив — на этот раз нечестивого восторга. Он подводил её всё ближе и ближе к себе, пока её лицо не коснулось его лица, а затем… Нет! Я действительно не могу заставить себя продолжать это шокирующее откровение. Позвольте мне лишь сказать, что я попытался закрыть глаза до того, как это случилось, но опоздал всего на мгновение. Я рассчитал,
понимаете, на ее сопротивлении. Она подчинилась. Для каждого чувствующего себя правым человека
моего собственного пола, томов не мог сказать больше.

Даже моя невиновность в таких вопросах начала сказываться к концу интервью.
теперь. К этому времени они поняли друг друга настолько хорошо
, что я полностью ожидал увидеть, как они уйдут вместе, рука об руку,
чтобы пожениться. Однако, судя по следующим словам мистера Годфри, возникла ещё одна незначительная формальность, которую необходимо было соблюсти. Он сел — на этот раз без приглашения — на оттоманку рядом с ней. — Мне поговорить с вашей дорогой матушкой? — спросил он. — Или вы сами?

Она отказалась от обоих вариантов.

«Пусть моя мать ничего не узнает ни от одного из нас, пока ей не станет лучше. Я
хочу, чтобы это пока оставалось в секрете, Годфри. А теперь иди и возвращайся вечером. Мы и так достаточно долго пробыли здесь наедине».

Она встала и, поднимаясь, впервые посмотрела в сторону маленькой
комнаты, где происходило моё мученичество.

«Кто задернул эти шторы?» — воскликнула она.

«Комната и так достаточно тесная, не стоит лишать её воздуха».

Она подошла к шторам. В тот момент, когда она положила руку на
В тот момент, когда моё разоблачение казалось неизбежным, голос молодого лакея, только что вошедшего в дом, внезапно прервал дальнейшие действия с её и моей стороны. Это был явно встревоженный мужской голос.

«Мисс Рейчел! — крикнул он. — Где вы, мисс Рейчел?»

Она отскочила от занавесок и подбежала к двери.

Лакей вошёл в комнату. Его румянец исчез.
 Он сказал: «Пожалуйста, спуститесь вниз, мисс! Моя леди упала в обморок, и мы не можем привести её в чувство».

Через мгновение я остался один и мог спуститься вниз, никем не замеченный.

Мистер Годфри прошёл мимо меня в коридоре, торопясь за доктором.
«Зайдите и помогите им!» — сказал он, указывая на комнату.  Я увидел Рейчел, стоящую на коленях у дивана с головой матери на груди. Одного взгляда на лицо моей тёти (зная то, что я знал) было достаточно, чтобы предупредить меня о
ужасающей правде. Я держал свои мысли при себе, пока не пришёл доктор.
 Он появился вскоре. Сначала он выслал Рэйчел из комнаты, а затем сообщил остальным, что леди Вериндер больше нет.
Более того. Серьезным людям, ищущим доказательства закоренелого скептицизма, может быть интересно узнать, что он не выказывал никаких признаков раскаяния, когда смотрел на Меня.

 Позже я заглянул в столовую и библиотеку. Моя тетя умерла, не распечатав ни одного из писем, которые я ей адресовал. Я был так потрясен этим, что только через несколько дней мне пришло в голову, что она умерла, не оставив мне моего маленького наследства.


Глава VI

(1.) «Мисс Клэк передаёт привет мистеру Франклину Блейку и, посылая ему пятую главу своего скромного повествования, просит передать, что
что она чувствует себя совершенно не в своей тарелке, чтобы как можно больше распространяться о событии
таком ужасном, при данных обстоятельствах, как смерть леди Вериндер. Она обладает
поэтому, добавленные в ее собственных рукописей, обильные выписки из
драгоценные публикаций в ее владении, на этой страшной
предмет. И пусть эти Отрывки (мисс Клак горячо надеется) прозвучат как
звук трубы в ушах ее уважаемого родственника, мистера
Франклина Блейка ”.

(2.) «Мистер Франклин Блейк передаёт привет мисс Клэк и
просит её поблагодарить за пятую главу её повествования. В ответ
в прилагаемых к нему выдержках он воздержится от упоминания каких-либо личных возражений, которые он может иметь против этого вида литературы, и просто скажет, что предлагаемые дополнения к рукописи не являются необходимыми для достижения цели, которую он преследует».

(3.) «Мисс Клэк просит вернуть ей высланные выдержки. Она с любовью напоминает мистеру Франклину Блейку, что она христианка и что поэтому он не может её обидеть. Мисс К.
упорствует в чувстве глубочайшего интереса к мистеру Блейку и обещает
она сама, при первой же возможности, когда болезнь свалит его с ног, предложит ему воспользоваться её записями во второй раз. А пока она была бы рада узнать, прежде чем приступить к заключительным главам своего повествования, можно ли ей будет позволить внести свой скромный вклад, воспользовавшись светом, который более поздние открытия пролили на тайну Лунного камня».

(4.) «Мистер Франклин Блейк сожалеет, что разочаровывает мисс Клэк. Он может лишь
повторить инструкции, которые он имел честь дать ей, когда она
начала свой рассказ. Ей предлагается ограничиться собственным
индивидуальным опытом общения с людьми и событиями, записанным в её дневнике.
 Более поздние открытия она будет рада предоставить перу тех
людей, которые могут писать как непосредственные свидетели».

(5.) «Мисс Клэк крайне сожалеет, что вынуждена беспокоить мистера Франклина Блейка
ещё одним письмом. Её выдержки были возвращены, а выражение
её зрелых взглядов на тему Лунного камня было запрещено.
Мисс Клак болезненно осознает , что она должна (в мирском
фраза) чувствовать себя униженной. Но нет — мисс К. научилась
Упорству в Школе невзгод. Ее цель в письменном виде -
узнать, запрещает ли мистер Блейк (который запрещает все остальное)
публикацию настоящей корреспонденции в повествовании мисс Клак?
Некоторое объяснение положения, в которое вмешательство мистера Блейка
поставило ее как писательницу, представляется уместным на основании общей справедливости.
А мисс Клэк, со своей стороны, очень хочет, чтобы её письма были представлены сами по себе».

(6.) «Мистер Франклин Блейк согласен с предложением мисс Клэк,
Понимая, что она любезно примет это уведомление о его согласии как завершение переписки между ними».

(7.) «Мисс Клэк считает своим христианским долгом (прежде чем переписка будет завершена) сообщить мистеру Франклину Блейку, что его последнее письмо, очевидно, написанное с целью оскорбить её, не достигло своей цели. Она с любовью просит мистера
Блейк удалился в свою комнату, чтобы побыть наедине с собой и поразмыслить о том,
достойна ли подготовка, которая может возвысить бедную слабую женщину над оскорблениями, большего восхищения, чем он
теперь она склонна сочувствовать этому. Получив любезное уведомление об этом,
мисс К. торжественно обещает отправить мистеру Франклину Блейку
всю серию своих «Отрывков».

[На это письмо ответа не последовало. Комментарии излишни.

(Подпись) ДРУЗИЛЛА КЛЭК.]

Глава VII

Вышеизложенная переписка в достаточной мере объясняет, почему у меня не остаётся иного выбора, кроме как обойти смерть леди Вериндер простым
сообщением об этом факте, которым заканчивается моя пятая глава.

 В будущем я буду строго придерживаться своих собственных границ
из личного опыта я должен сообщить, что прошел месяц с момента
смерти моей тети, прежде чем мы с Рейчел Вериндер встретились снова.
Эта встреча стала поводом моего провести несколько дней под одной
крыши с ней. Во время моего визита кое-что произошло, связанное
с ее браком-помолвкой с мистером Годфри Эблуайтом, что является
достаточно важным, чтобы потребовать особого упоминания на этих страницах. Когда это
последнее из многих болезненных семейных обстоятельств будет раскрыто, моя
задача будет выполнена, потому что тогда я расскажу всё, что знаю, как
действительный (и крайне нежелательный) свидетель событий.

Останки моей тёти перевезли из Лондона и похоронили на маленьком кладбище, примыкающем к церкви в её собственном парке. Меня пригласили на похороны вместе с остальными членами семьи. Но я не мог (из-за своих религиозных взглядов) оправиться от потрясения, которое вызвала у меня эта смерть, всего за несколько дней. Кроме того, мне сообщили, что службу будет вести настоятель Фризингхолла. Поскольку я сам в былые времена видел, как этот церковный отщепенец играл за столом для виста у леди
Вериндер, я сомневаюсь, что даже если бы я был в состоянии путешествовать,
Должен ли я был чувствовать себя вправе присутствовать на церемонии?

 После смерти леди Вериндер её дочь осталась на попечении её
шурина, мистера Эблвайта-старшего. Он был назначен опекуном по завещанию до тех пор, пока его племянница не выйдет замуж или не достигнет совершеннолетия. При таких обстоятельствах мистер Годфри, полагаю, сообщил своему отцу о новом статусе, в котором он оказался по отношению к Рейчел. Как бы то ни было, через десять дней после смерти моей тёти секрет помолвки перестал быть секретом в кругу семьи, и встал главный вопрос
для мистера Эблуайта—старшего - еще одного закоренелого потерпевшего кораблекрушение!— было как сделать
себя и свой авторитет наиболее приятными для богатой молодой леди, которая
собиралась выйти замуж за его сына.

Рейчел с самого начала доставила ему некоторые хлопоты по поводу выбора места,
в котором ее можно было бы уговорить поселиться. Дом в Монтегю
Площадь ассоциировалась у нее со смертью матери. Дом в Йоркшире был связан со скандальным делом о пропавшем Лунном камне. Собственная резиденция её опекуна во Фризингхолле не вызывала ни одного из этих возражений. Но присутствие Рейчел в нём после её
недавняя тяжелая утрата повлияла на веселость ее кузин,
мисс Эбльуайт - и она сама попросила, чтобы ее визит был перенесен
до более благоприятной возможности. Оно заканчивалось предложением,
исходящим от старого мистера Эблуайта, снять меблированный дом в Брайтоне.
Его жена, дочь-инвалид и Рейчел должны были жить там вместе.
и они должны были ожидать, что он присоединится к ним позже в этом сезоне. Они не виделись ни с кем, кроме нескольких старых друзей, и его сын Годфри,
ездивший туда-сюда на лондонском поезде, всегда был в их распоряжении.

Я описываю это бесцельное метание из одного места жительства в другое
— это ненасытное беспокойство тела и ужасающий застой
души — просто с целью достижения результатов. Событием, которое
(по воле Провидения) оказалось средством воссоединения Рейчел Вериндер
и меня снова вместе, было не что иное, как наем дома в
Брайтоне.

Моя тетя Эблуайт - крупная, молчаливая, светлокожая женщина с одним
примечательным моментом в ее характере. С самого рождения она никогда ничего не делала для себя. Она прожила жизнь,
принимать чью-либо помощь и принимать чье-либо мнение. Более
безнадежного человека, с духовной точки зрения, я никогда не встречал
в этом запутанном случае нет абсолютно никаких препятствий
материала для работы. Тетя Эбльуайт выслушала бы Великого ламу
Тибета точно так же, как она слушает Меня, и отразила бы его взгляды совершенно
с такой же готовностью, с какой она отражает мои. Она нашла меблированный дом в
Брайтоне, остановившись в отеле в Лондоне, устроившись на
диване и послав за сыном. Она нашла необходимых слуг,
однажды утром позавтракал в постели (все еще в отеле) и дал ей
горничной отпуск при условии, что девушка “начнет получать удовольствие
, приведя мисс Клак”. Я застала ее безмятежно обмахивающейся веером в своем халате.
В одиннадцать часов. “Друзилла, дорогая, мне нужны слуги.
Ты такой умный — пожалуйста, принеси их мне.” Я оглядела неопрятную комнату.
. Церковные колокола созывали прихожан на воскресную службу; они
подсказали мне, что нужно сказать несколько ласковых слов. «О, тётя!» —
грустно сказала я. — «Разве это достойно христианки-англичанки? Разве
«Переход из времени в вечность будет совершён таким образом?» Моя тётя
ответила: «Я надену своё платье, Друзилла, если ты будешь так любезна и
поможешь мне». Что я могла сказать после этого? Я творила чудеса с
убийцами, но с тётей Эблайвит я не продвинулась ни на дюйм. «Где
список, — спросила я, — слуг, которые вам нужны?» Моя тётя
покачала головой; у неё даже не было сил вести список. — Рейчел
взяла его, дорогая, — сказала она, — в соседней комнате. Я
вошёл в соседнюю комнату и впервые увидел Рейчел с тех пор, как мы
расстались на Монтегю-сквер.

В своём глубоком трауре она выглядела жалкой и худенькой. Если бы я придавал хоть какое-то серьёзное значение такой недолговечной мелочи, как внешний вид, я бы, пожалуй, добавил, что у неё был один из тех неудачных оттенков кожи, которые всегда страдают, если их не оттеняет белая кайма. Но что такое наш цвет лица и наша внешность? Препятствия и ловушки, дорогие девушки, которые подстерегают нас на пути к высшим целям! К моему большому удивлению, Рейчел встала, когда я вошёл в
комнату, и подошла ко мне с протянутой рукой.

“Я рада видеть тебя”, - сказала она. “Друзилла, у меня вошло в привычку
в прежних случаях разговаривать с тобой очень глупо и очень грубо.
Я прошу у тебя прощения. Надеюсь” вы простите меня.

Полагаю, мое лицо выдало изумление, которое я испытал при этих словах. Она
на мгновение покраснела, а затем приступила к объяснениям.

«При жизни моей бедной матери, — продолжила она, — её друзья не всегда были и моими друзьями. Теперь, когда я потеряла её, моё сердце обращается за утешением к людям, которые ей нравились. Ты ей нравилась. Постарайся быть моей подругой, Друзилла, если сможешь».

Для любого здравомыслящего человека признанный таким образом мотив был просто шокирующим. В христианской Англии молодая женщина, пережившая утрату, настолько плохо представляла себе, где искать утешения, что на самом деле ожидала найти его среди подруг своей матери! Моя родственница, осознавшая свои недостатки по отношению к другим, действовала не из убеждений и чувства долга, а под влиянием чувств и порывов! Прискорбно об этом думать, но всё же
это даёт надежду человеку с моим опытом в торговле
хорошая работа. Я подумал, что не будет ничего плохого в том, чтобы выяснить
степень изменений, которые потеря матери внесла в
Характер Рейчел. Я решил, в качестве полезного теста, расспросить ее о
предмете ее брака - помолвке с мистером Годфри Эблуайтом.

Сначала встретив ее ухаживания со всей возможной сердечностью, я сел рядом с
ней на диван, по ее собственной просьбе. Мы обсуждали семейные дела и
планы на будущее — всегда, кроме одного плана на будущее, который должен был
завершиться её замужеством. Как бы я ни старался перевести разговор в это русло, она
решительно отказалась понять намёк. Любое открытое упоминание об этом вопросе с моей стороны было бы преждевременным на этом раннем этапе нашего примирения. Кроме того, я узнал всё, что хотел. Она больше не была безрассудной, дерзкой девушкой, которую я видел и слышал во время своего мученичества на Монтегю-сквер. Этого самого по себе было достаточно, чтобы побудить меня взяться за её обращение в будущем — начать с нескольких слов серьёзного предостережения против поспешного заключения брака и перейти к более важным вещам.
Глядя на неё теперь с этим новым интересом и вспоминая, с какой
неожиданной решимостью она отвергла матримониальные планы мистера Годфри,
я почувствовал, что мой священный долг — вмешаться с пылом, который
убеждал меня, что я не добьюсь ничего хорошего. В этом деле, как я
считал, важна была скорость действий. Я сразу же вернулся к вопросу о
прислуге, необходимой для меблированного дома.

— «Где список, дорогая?»

Рэйчел протянула его.

«Повариха, кухарка, горничная и лакей», — прочла я. «Моя дорогая Рэйчел,
эти слуги нужны только на время — на то время, пока ваш
guardian забрала дом. Нам будет очень трудно найти
людей с характером и способностями, которые согласились бы на временную работу
такого рода, если мы попытаемся в Лондоне. Дом в Брайтоне уже найден
?

“ Да. Годфри забрал его; и люди в доме хотели, чтобы он нанял их
в качестве слуг. Он подумал, что они нам вряд ли подойдут, и вернулся,
ничего не уладив.

“ А у вас самой нет опыта в этих делах, Рейчел?

— Ни в коем случае.

 — И тётя Эблуайт не будет утруждать себя?

 — Нет, бедняжка.  Не вини её, Друзилла.  Я думаю, она единственная, кто
действительно несчастен«Это самая милая женщина, которую я когда-либо встречал».

«В счастье есть разные степени, дорогая. Когда-нибудь мы должны будем немного поговорить на эту тему. А пока я возьму на себя решение проблемы со слугами. Ваша тётя напишет письмо жильцам…»

«Она подпишет письмо, если я напишу его за неё, что одно и то же».

«Совершенно одно и то же». Я возьму письмо и завтра поеду в
Брайтон».

«Как это мило с вашей стороны! Мы присоединимся к вам, как только вы будете готовы
нас принять. И я надеюсь, что вы останетесь в качестве моего гостя. Брайтон — это так
оживлённо; вам это наверняка понравится».

 Так было сделано приглашение, и передо мной открылась прекрасная перспектива
вмешаться в их дела.

 Это было в середине недели. К вечеру субботы дом был готов к их приезду. За это короткое время я изучил не только характеры, но и религиозные взгляды всех уволенных слуг, которые обращались ко мне, и мне удалось сделать выбор, который одобрила бы моя совесть. Я также нашёл и позвал двух своих серьёзных
друзей, живущих в этом городе, которым я мог довериться
благочестивая цель, с которой я приехала в Брайтон. Один из них — друг-священник — любезно помог мне найти место для нашей маленькой вечеринки в церкви, в которой он сам служил. Другая — одинокая дама, как и я, — предоставила в моё полное распоряжение свою библиотеку (состоящую в основном из ценных изданий). Я взяла напрокат полдюжины книг, тщательно отобранных с расчётом на Рейчел. Когда они были
разумно распределены по разным комнатам, которые она могла бы
занять, я решил, что моя подготовка завершена. Здравый смысл
в слугах, которые за ней ухаживали; в священнике, который ей проповедовал; в книгах, которые лежали на её столе, — таков был тройной приём, который моё рвение подготовило для девочки, оставшейся без матери! В тот субботний день, когда я сидела у окна в ожидании приезда моих родственников, меня переполняло божественное спокойствие. Перед моими глазами мелькали и исчезали люди. Увы! скольким из них было знакомо моё утончённое чувство долга? Ужасный вопрос. Давайте не будем его обсуждать.


Между шестью и семью часами прибыли путешественники. К моему неописуемому
к моему удивлению, их сопровождал не мистер Годфри (как я и предполагал
), а адвокат, мистер Брефф.

“Как поживаете, мисс Клак?” - сказал он. “ На этот раз я намерен остаться.

Вот ссылка на тот повод, по которому я был обязан его отложить
его бизнес-моему, когда мы были в гостях в Монтегю-сквер,
убедил меня, что старый земным приехал в Брайтон с какой -
объектом его собственного ввиду. Я приготовила для моей любимой Рахили настоящий райский уголок,
а тут уже появился Змей!

«Годфри был очень расстроен, Друзилла, что не смог прийти с
— Нам, — сказала моя тётя Эблайвит. — Что-то задержало его в городе. Мистер Бруфф вызвался занять его место и отдохнуть до утра понедельника. Кстати, мистер Бруфф, мне велено заниматься физическими упражнениями, а мне это не нравится. Вот, — добавила тётя Эблайвит, указывая из окна на инвалида, проезжавшего мимо в кресле на колёсах, которое вёз мужчина, — вот что я называю физическими упражнениями. Если вам нужен воздух, вы можете подышать в кресле. А если вам нужна усталость, я уверена, что усталости
достаточно, чтобы посмотреть на этого мужчину».

 Рейчел молча стояла у окна, уставившись на
море.

— Устала, милая? — спросила я.

 — Нет. Просто немного не в духе, — ответила она. — Я часто видела море на нашем йоркширском побережье с таким светом. И я думала, Друзилла, о днях, которые никогда не вернутся.

Мистер Бруфф остался на ужин и провёл с нами вечер.
Чем больше я его видел, тем больше убеждался, что он приехал в Брайтон с какой-то личной целью. Я внимательно наблюдал за ним. Он сохранял прежнюю непринуждённость и час за часом рассказывал всё те же безбожные сплетни, пока не пришло время уходить. Когда он пожимал руку Рейчел, я
поймала его жесткий и хитрый взгляд, остановившийся на ней на мгновение с
особым интересом и вниманием. Она была явно заинтересована в том, что он имел в виду.
объект, который он имел в виду. Он сказал, что ничего общего с ней или
с кем оставить. Он сам себя пригласил на ланч на следующий день, и
затем он ушел к себе в гостиницу.

На следующее утро было невозможно вытащить тетю Эбльуайт из ее халата
вовремя в церковь. Её немощная дочь (страдающая, по моему мнению, не от чего иного, как от неизлечимой лени, унаследованной от матери) объявила, что собирается провести день в постели. Рейчел
и я пошел вдвоем в церковь. Была прочитана великолепная проповедь
моим одаренным другом о языческом безразличии мира к
греховности маленьких грехов. Более часа его красноречие
(подкрепленное его великолепным голосом) гремело в священном здании.
Когда мы вышли, я спросил Рейчел: “Это нашло свой путь к твоему сердцу"
, дорогая? И она ответила: “Нет, у меня только разболелась голова”.
Некоторых людей это могло бы обескуражить, но, если я
начинаю карьеру, которая приносит очевидную пользу, ничто не может меня обескуражить.

Мы застали тётю Эблайвит и мистера Бруффа за обедом. Когда Рейчел отказалась от еды, сославшись на головную боль, адвокат мгновенно уловил и воспользовался шансом, который она ему предоставила.

 «От головной боли есть только одно лекарство, — сказал этот ужасный старик.
 — Прогулка, мисс Рейчел, вот что вас вылечит». Я полностью к вашим услугам
, если вы окажете мне честь, взяв меня под руку.

“ С величайшим удовольствием. Прогулка - это именно то, чего я так жаждал
.

“ Уже третий час, ” мягко подсказал я. “ А послеобеденная служба,
Рейчел, начало в три».

«Как вы можете ожидать, что я снова пойду в церковь, — раздражённо спросила она, —
с такой головной болью, как у меня?»

Мистер Бруфф услужливо открыл перед ней дверь. Ещё через минуту они оба вышли из дома. Не знаю, когда я в последний раз так сильно ощущал свой священный долг вмешаться. Но
что было делать? Ничего не оставалось, кроме как вмешаться при первой же возможности, позже в тот же день.

 Вернувшись с дневной службы, я обнаружил, что они только что вернулись. Один взгляд на них сказал мне, что адвокат сказал всё, что хотел
сказать. Я никогда прежде не видел Рейчел такой молчаливой и задумчивой. Я
никогда прежде не видел, чтобы мистер Брефф уделял ей такое пристальное внимание и
смотрел на нее с таким явным уважением. Он был (или делал вид, что был)
приглашен на ужин в тот день — и он рано распрощался со всеми нами.;
намереваясь вернуться в Лондон первым поездом на следующее утро.

“ Ты уверена в своем решении? - спросил он Рейчел у двери.

— Совершенно уверена, — ответила она, и они расстались.

Как только он отвернулся, Рейчел ушла в свою комнату.
так и не появилась к обеду. Ее горничную (особу с лентами на чепце)
послали вниз сообщить, что у нее снова разболелась голова. Я подбежала
к ней и сделала всевозможные сестринские предложения через дверь. Это
была заперта, и она держала ее запертой. Много обструктивного материала
работы здесь! Я чувствовала себя огромной радости и стимулируется ее запирания
двери.

Когда на следующее утро ей принесли чашку чая, я последовал за ней.
Я сел у её постели и сказал несколько серьёзных слов. Она слушала с вялой вежливостью. Я заметил, что мой серьёзный друг
читал её драгоценные публикации
Она сидела, прижавшись друг к другу, на столе в углу. Случайно ли она заглянула в них? — спросил я. Да, — и они её не заинтересовали. Не позволит ли она мне прочитать несколько отрывков, которые, вероятно, ускользнули от её внимания? Нет, не сейчас — ей нужно подумать о другом. Она отвечала, не отрываясь от складывания и раскладывания оборок на своей ночной рубашке. Было очевидно, что нужно было
разбудить её, упомянув о тех мирских интересах, которые она всё ещё
уважала.

«Знаешь, дорогая, — сказал я, — вчера мне пришла в голову странная мысль о мистере
Брефф? Когда я увидел тебя после прогулки с ним, я подумал, что он
сообщил тебе какие-то плохие новости.”

Ее пальцы оторвались от оборки ночной рубашки, и ее свирепые
черные глаза сверкнули на меня.

“Совсем наоборот!” - сказала она. “ Мне было интересно услышать эту новость.
и я в глубоком долгу перед мистером Бреффом за то, что он рассказал мне об этом.

“ Да? — Я сказал это с неподдельным интересом.

 Она снова взялась за оборку и угрюмо отвернулась от меня.  Я сотни раз сталкивался с подобным, когда занимался
благотворительностью.  Она просто побуждала меня попробовать.
снова. В моем неустрашимом рвении к ее благополучию я пошел на большой риск и
открыто упомянул о ее помолвке.

“Новости, которые вам было интересно услышать?” Я повторил. “ Я полагаю, моя дорогая
Рейчел, это, должно быть, новости о мистере Годфри Эблуайте?

Она подскочила в постели и смертельно побледнела. Очевидно, она уже была готова ответить мне с необузданной дерзостью, как в прежние времена. Она сдержалась, откинула голову на подушку, подумала с минуту, а затем ответила такими замечательными словами:

«_Я никогда не выйду замуж за мистера Годфри Эблуайта._»

Теперь настала моя очередь удивиться.

— Что вы имеете в виду? — воскликнула я. — Вся семья считает, что брак уже заключён!

— Мистер Годфри Эблуайт должен приехать сегодня, — упрямо сказала она.
— Подождите, пока он приедет, и вы всё увидите.

— Но, моя дорогая Рейчел…

Она позвонила в колокольчик у изголовья кровати. Появилась служанка с
повязкой на голове.

— Пенелопа! моя ванна».

Позвольте мне воздать ей должное. В том состоянии, в котором я находился в тот момент, я
искренне верю, что она нашла единственный возможный способ
вынудить меня покинуть комнату.

С точки зрения обывателя, моё отношение к Рейчел могло быть
рассматривались как представляющие собой трудности необычайного рода. Я рассчитывал
на то, что смогу привести её к более высоким целям с помощью
нескольких серьёзных увещеваний по поводу её брака. И теперь, если ей верить,
то такого события, как её брак, вообще не должно было произойти. Но
ах, друзья мои! работающая христианка с моим опытом (с перспективой
евангелизации) придерживается более широких взглядов, чем эти.
 Предположим, что Рейчел действительно разорвала помолвку, на которой
Если бы Эблайты, отец и сын, считались состоявшимися, каков был бы результат? Если бы она проявила твёрдость, всё могло закончиться только обменом
жёсткие слова и горькие обвинения с обеих сторон. И как это повлияет на Рейчел, когда бурная сцена закончится? Это повлечёт за собой благотворную моральную подавленность. Её гордость будет уязвлена, её упрямство будет уязвлено решительным сопротивлением, на которое она была способна в сложившихся обстоятельствах. Она обратится за сочувствием к ближайшему человеку, который сможет её утешить. И я был тем самым ближайшим человеком, полным сочувствия, переполненным
нужными и ободряющими словами. Никогда ещё перспектива евангелизации не была такой
На _мой_ взгляд, она выглядела лучше, чем сейчас.

Она спустилась к завтраку, но ничего не съела и почти не произнесла ни слова.

После завтрака она вяло бродила из комнаты в комнату, а затем внезапно
пришла в себя и открыла пианино. Музыка, которую она выбрала для игры,
была самой скандально-непристойной, связанной с представлениями на сцене, от которых кровь стынет в жилах. Было бы преждевременно вмешиваться в её дела в такой момент. Я
тайно выяснил, в какое время мистер Годфри Эблуайт
Я ожидал, что так и будет, а потом сбежал от музыки, выйдя из дома.

 Оказавшись на улице в одиночестве, я воспользовался возможностью навестить двух своих друзей, живущих неподалёку.  Это было неописуемое удовольствие — вести серьёзную беседу с серьёзными людьми.  Вдохновлённый и освежённый, я вернулся в дом как раз вовремя, чтобы дождаться прихода нашего ожидаемого гостя. Я вошёл в столовую, которая в это время всегда была пуста, и оказался лицом к лицу с мистером Годфри Эблуайтом!

Он даже не попытался сбежать. Напротив. Он подошёл ко мне.
встретил меня с величайшим нетерпением.

«Дорогая мисс Клэк, я только и ждал встречи с вами!» Случай освободил меня от моих лондонских дел сегодня раньше, чем я ожидал, и я, как следствие, приехал сюда раньше назначенного времени».

Ни малейшее смущение не омрачало его объяснения, хотя это была его первая встреча со мной после сцены на Монтегю-сквер. Он, правда, не знал, что я была свидетельницей этой сцены. Но, с другой стороны, он знал, что мои визиты в «Матерей
 по уходу за детьми» и мои отношения с друзьями, связанными с другими
благотворительные организации, должно быть, сообщили мне о его бесстыдном пренебрежении к своим дамам и беднякам. И всё же он был здесь, передо мной, в полном обладании своим очаровательным голосом и неотразимой улыбкой!

«Вы уже видели Рейчел?» — спросила я.

Он тихо вздохнул и взял меня за руку. Я бы, конечно, отдёрнула руку, если бы его ответ не парализовал меня изумлением.

— Я видел Рейчел, — сказал он совершенно спокойно. — Вы
знаете, дорогой друг, что она была помолвлена со мной? Что ж, она приняла
внезапное решение разорвать помолвку. Размышления убедили ее, что она поступит лучше для своего и моего благополучия, если откажется от опрометчивого обещания и позволит мне сделать более удачный выбор в другом месте.
Это единственная причина, которую она приведет, и единственный ответ, который она даст на любой вопрос, который я могу ей задать.

— Что ты сделала со своей стороны? — спросил я. — Ты согласилась?

— Да, — сказал он с невозмутимым видом, — я сдался.

Его поведение в сложившихся обстоятельствах было совершенно немыслимым.
Я стояла в замешательстве, держа его за руку. Смотреть на кого-то — грубость, а смотреть на джентльмена — неприлично. Я совершила и то, и другое. И я сказала, словно во сне: «Что это значит?»

 «Позвольте мне рассказать вам, — ответил он. — Может, присядем?»

 Он подвёл меня к стулу. У меня осталось смутное воспоминание, что он был очень
нежен. Не думаю, что он обнимал меня за талию, чтобы поддержать,
но я не уверена. Я была совершенно беспомощна, а его манеры в
общении с дамами были очень милыми. В любом случае, мы сели. За это я могу поручиться.
если я больше ни за что не могу отвечать.


 ГЛАВА VIII

«Я потерял красивую девушку, превосходное положение в обществе и
хороший доход, — начал мистер Годфри, — и я смирился с этим без
борьбы. Что может быть мотивом для такого экстраординарного
поведения? Мой дорогой друг, мотива нет».

 «Нет мотива?» — повторил я.

— Позвольте мне обратиться к вашему опыту общения с детьми, моя дорогая мисс Клэк, — продолжил он. — Ребёнок ведёт себя определённым образом. Вас это сильно поражает, и вы пытаетесь понять причину. Милый малыш
Эта штуковина неспособна объяснить вам свой мотив. С таким же успехом вы могли бы спросить траву, почему она растёт, или птиц, почему они поют. Что ж! в этом вопросе я подобен этой милой штуковине — подобен траве — подобен птицам. Я не знаю, почему я сделал предложение мисс Вериндер. Я не знаю, почему я постыдно пренебрегал своими дорогими дамами. Я не знаю, почему я отрекся от материнской одежды. Вы говорите ребёнку: «Почему ты
был непослушным?» А маленький ангелочек засовывает палец в рот и не
знает, что ответить. В точности как в моём случае, мисс Клэк! Я не мог
признаюсь в этом кому-нибудь другому. Я чувствую, что должен признаться в этом _тебе!_

 Я начал приходить в себя. Здесь была замешана психическая проблема. Я
глубоко интересуюсь психическими проблемами — и, как считается, обладаю
некоторым опытом в их решении.

 «Друзья мои, напрягите свой интеллект и помогите мне», — продолжил он.
— Скажите мне, почему наступает время, когда эти мои брачные хлопоты начинают казаться чем-то нереальным? Почему мне вдруг приходит в голову, что моё истинное счастье — помогать моим дорогим дамам, выполнять свою скромную работу, говорить свои немногословные искренние слова
когда меня вызывает председатель? Что мне нужно от должности? У меня есть должность! Что мне нужно от дохода? Я могу платить за хлеб
и сыр, за свою милую квартирку и за два пальто в год. Что мне нужно от мисс Вериндер? Она сказала мне своими собственными словами (это,
дорогая леди, между нами), что любит другого мужчину и что
её единственная цель в браке со мной — попытаться выбросить этого другого мужчину из головы. Что за ужасный союз! О боже, какой ужасный союз! Вот о чём я размышляю, мисс Клэк, по пути в Брайтон. Я
Я подхожу к Рейчел с чувством преступника, которому предстоит
выслушать приговор. Когда я узнаю, что она тоже передумала, — когда я
слышу, как она предлагает разорвать помолвку, — я испытываю (в этом нет
никаких сомнений) невероятное чувство облегчения. Месяц назад я
восторженно прижимал её к своей груди. Час назад счастье от
мысли, что я больше никогда не буду прижимать её к себе, опьяняет меня,
как крепкий напиток. Это кажется невозможным — этого не может быть. И всё же факты налицо, как я имел честь заявить, когда мы впервые встретились
Мы вместе сидим в этих двух креслах. Я потерял прекрасную девушку,
отличное положение в обществе и хороший доход; и я смирился с этим без борьбы. Можешь ли ты объяснить это, дорогой друг? Это
выше моего понимания.

 Его великолепная голова опустилась на грудь, и он в отчаянии отказался от своих
мыслей.

 Я был глубоко тронут. Случай (если позволите мне говорить как духовному врачу)
теперь был мне совершенно ясен. В нашем опыте нет ничего необычного в том,
что обладатели выдающихся способностей иногда опускаются до уровня
самых необразованных людей
о них. Без сомнения, цель мудрого промысла Провидения состоит в том, чтобы
напомнить величию, что оно смертно и что сила, которая даровала его, может и отнять его. Теперь, на мой взгляд, было легко распознать одно из этих благотворных унижений в прискорбных действиях мистера Годфри, невольным свидетелем которых я стал. И было так же легко распознать долгожданное возвращение
его благородной натуры в ужасе, с которым он отвергал мысль о браке с Рейчел, и в очаровательном стремлении вернуться к своим дамам и беднякам.

Я изложила ему эту точку зрения в нескольких простых и сестринских словах. Его радость была прекрасна. Он сравнил себя с заблудившимся человеком,
выходящим из тьмы на свет. Когда я ответила, что его с любовью примут в «Маленькой одежде матерей», благодарное сердце нашего христианского героя переполнилось. Он попеременно прижимал мои руки к своим губам. Охваченная восхитительным чувством триумфа от того, что он вернулся к нам, я позволила ему делать со мной всё, что он хотел. Я закрыла глаза. Я чувствовала, как моя голова в экстазе духовного забвения опускается на его
плечо. Еще мгновение, и я, несомненно, потеряла бы сознание в его объятиях.
если бы не вмешательство из внешнего мира, которое привело меня в себя.
я снова стала собой. За дверью раздался ужасный звон ножей и вилок
вошел лакей, чтобы накрыть на стол к ленчу.

Мистер Годфри вскочил и посмотрел на часы на каминной полке.

“ Как быстро летит время с вами! ” воскликнул он. — Я едва успею на
поезд.

Я осмелился спросить, почему он так спешит вернуться в город.
Его ответ напомнил мне о семейных трудностях, которые ещё предстояло преодолеть.
примирились и о семейных разногласиях, которые еще предстояли.

“Я получил известие от своего отца”, - сказал он. “Бизнес вынуждает его уехать
Фризинголле в Лондон сегодня, и он предложил приходить сюда, либо
сегодня вечером или завтра. Я должен рассказать ему, что произошло между
Рейчел и меня. Его сердце расположен на наш брак—будут большие
сложности, боюсь, в согласовании его на разрыве
взаимодействие. Ради всех нас я должен помешать ему прийти сюда, пока он не помирится. Лучшие и самые дорогие друзья, мы ещё встретимся!

С этими словами он поспешил к выходу. Я тоже поспешила.
поднялась наверх, чтобы прийти в себя в своей комнате перед встречей с тетей Эбльуайт
и Рейчел за обеденным столом.

Я прекрасно понимаю, что стоит еще ненадолго остановиться на вопросе о мистере
Годфри — что всеохватывающее мировое мнение обвинило его
в том, что у него были свои личные причины расторгнуть помолвку Рейчел
при первой же возможности, которую она ему предоставила. До меня также дошли слухи, что его стремление вернуть себе моё расположение в определённых кругах объясняется корыстным желанием
его мир (через меня) с почтенной женщиной из комитета по
 детской одежде, в изобилии наделенной благами этого мира, и моей любимой и близкой подругой. Я упоминаю об этих отвратительных клеветах лишь для того, чтобы заявить, что они ни на секунду не повлияли на мое мнение. В соответствии с моими указаниями я изложил колебания моего мнения о нашем христианском герое именно так, как они описаны в моем дневнике. Справедливости ради, позвольте мне добавить, что,
как только мой одаренный друг вновь занял подобающее ему место в моих глазах, он никогда
я снова потерял это место. Я пишу со слезами на глазах, мне хочется
сказать больше. Но нет — я жестоко ограничен своим реальным опытом
общения с людьми и вещами. Менее чем через месяц после того, как я начал писать, события на денежном рынке (которые уменьшили даже мой жалкий маленький доход) вынудили меня отправиться в изгнание за границу и оставили мне лишь нежные воспоминания о мистере Годфри, которые клевета мира пыталась очернить, но тщетно.

Позвольте мне вытереть глаза и вернуться к моему повествованию.

Я спустился вниз к обеду, естественно, желая узнать, как поживает Рейчел.
на неё повлияло то, что она освободилась от брачных уз.

 Мне показалось — но, признаюсь, я не специалист в таких вопросах, — что обретение свободы снова заставило её думать о том другом мужчине, которого она любила, и что она злилась на себя за то, что не могла контролировать отвращение, которого втайне стыдилась.  Кто был этот мужчина?  У меня были подозрения, но не стоило тратить время на праздные догадки. Когда я обратил её, она, конечно же, ничего не стала бы от Меня скрывать. Я бы всё слышал
о мужчине; я должна была услышать всё о Лунном камне. Если бы у меня не было более высокой цели, чем пробудить в ней чувство духовности, то одного желания избавить её разум от постыдных тайн было бы достаточно, чтобы побудить меня продолжать.

Тётя Эблайвит совершала послеобеденные прогулки в инвалидном кресле.
Рэйчел сопровождала её. «Как бы я хотела тащить это кресло за собой», — безрассудно вырвалось у неё. «Я бы хотела устать так, чтобы упасть без сил».

 Вечером она была в таком же настроении. Я обнаружил в одной из своих
драгоценные публикации моей подруги — «Жизнь, письма и труды мисс
Джейн Энн Стэмпер», сорок четвёртое издание — отрывки, которые с
удивительной точностью описывали нынешнее положение Рэйчел. Когда я
предложил ей почитать их, она подошла к пианино. Подумайте, как мало
она, должно быть, знала о серьёзных людях, если думала, что моё терпение
можно исчерпать таким образом! Я не отходил от мисс Джейн Энн Стэмпер и
с непоколебимой верой в будущее ждал развития событий.

 Старый мистер Эблуайт так и не появился в тот вечер.  Но я знал, что
Я знал, какое значение его мирская жадность придавала женитьбе сына на
мисс Вериндер, и был абсолютно уверен (что бы ни сделал мистер Годфри, чтобы этому помешать), что мы увидим его на следующий день. Если бы он вмешался в это дело, буря, на которую я рассчитывал,
непременно разразилась бы, и за этим последовало бы благотворное
истощение сил Рейчел. Я не понаслышке знаю, что старый мистер
Эблуайт в целом (особенно среди подчинённых)
имеет репутацию удивительно добродушного человека. По моим наблюдениям
ему, которую он заслуживает своей репутации покуда он идет своим собственным путем, а не
ни минутой дольше.

На следующий день, как я и предвидел, тетя Эбльуайт была близка к тому, чтобы
удивиться, насколько позволяла ее натура, внезапному появлению
своего мужа. Не пробыл он и минуты в доме, как за ним последовало
на этот раз, к моему удивлению, неожиданное осложнение
в лице мистера Бреффа.

Я никогда не чувствовал себя более нежеланным в присутствии адвоката, чем в тот момент. Он был готов ко всему.
на пути к препятствующему правосудию разбирательству — способному даже сохранить мир с Рейчел для одного из участников!

«Это приятный сюрприз, сэр», — сказал мистер Эблуайт, обращаясь к мистеру Бруффу со своей обманчивой сердечностью. «Когда я вчера покидал ваш кабинет, я не ожидал, что окажу вам честь увидеть вас сегодня в Брайтоне».

— Я обдумывал наш разговор после вашего ухода, —
ответил мистер Бруфф. — И мне пришло в голову, что я, возможно, мог бы быть
чем-то полезен в этом деле. Я как раз успел на поезд и
у меня не было возможности узнать, в каком экипаже вы путешествовали».

 Объяснив это, он сел рядом с Рейчел. Я скромно отошёл в угол с мисс Джейн Энн Стэмпер на коленях на случай
непредвиденных обстоятельств. Моя тётя сидела у окна и, как обычно, спокойно обмахивалась веером. Мистер Эблуайт встал посреди комнаты, его лысая голова была
гораздо краснее, чем я когда-либо видел, и он самым ласковым образом обратился к своей племяннице.

«Рэйчел, дорогая моя, — сказал он, — я услышал очень необычную новость».
от Годфри. И я здесь, чтобы расспросить вас об этом. В этом доме у вас есть
собственная гостиная. Не окажете ли вы мне честь и не покажете ли
мне дорогу в неё?

 Рейчел не сдвинулась с места. То ли она была полна решимости довести дело до
кризиса, то ли её побудил к этому какой-то тайный знак от мистера
 Бруффа, я не могу сказать. Она отказалась оказать старому мистеру Эблуайту
честь и проводить его в свою гостиную.

«Всё, что вы хотите мне сказать, — ответила она, — можно сказать здесь — в
присутствии моих родственников и в присутствии» (она посмотрела на мистера
Бруффа) «доверенного старого друга моей матери».

“ Как вам будет угодно, моя дорогая, ” сказал любезный мистер Эбльуайт. Он взял
стул. Остальные посмотрели на его лицо, как будто ожидали этого,
по правде говоря, после семидесяти лет мирской подготовки. Я посмотрел
на его лысую макушку; в других случаях я замечал, что действительно присущий ему
характер имел привычку проявляться
_ там_.

“Несколько недель назад, - продолжал пожилой джентльмен, - мой сын сообщил мне, что
Мисс Вериндер оказала ему честь, согласившись выйти за него замуж.
Возможно ли, Рейчел, что он неверно истолковал — или предположил — то, что ты на самом деле ему сказала?

— Конечно, нет, — ответила она. — Я действительно дала согласие выйти за него замуж.

 — Очень откровенный ответ! — сказал мистер Эблуайт. — И весьма удовлетворительный, моя дорогая, до сих пор. Что касается того, что произошло несколько недель назад, Годфри не ошибся. Ошибка, очевидно, в том, что он рассказал мне вчера. Теперь я начинаю понимать. Вы с ним поссорились по-любячески, а мой глупый сын воспринял это всерьёз. Ах! Я должна была догадаться, что в его возрасте он
будет вести себя именно так.

 Падшая натура Рахили — так сказать, матери Евы — начала раздражаться.


— Пожалуйста, давайте понимать друг друга, мистер Эблуайт, — сказала она. — Ничего
по крайней мере, вчера произошла ссора между вашим сыном и
мной. Если он сказал вам, что я предложила разорвать наш брак
помолвка, и что он согласился со своей стороны - он сказал вам правду.”

Саморегулирующийся термометр на макушке лысой головы мистера Эблуайта
начал показывать вспыльчивость. Его лицо было более дружелюбным, чем когда-либо
но _there_ на верхней части его лица появился румянец, оттенок более глубокий
уже!

— Ну-ну, моя дорогая! — сказал он самым успокаивающим тоном. — Не сердись и не будь строга с бедным Годфри! Он, очевидно, сказал что-то не то.
Какая досада. Он всегда был неуклюжим с детства, но он желает добра,
Рэйчел, он желает добра!

— Мистер Эблуайт, я либо очень плохо выразилась, либо вы намеренно
ошибаетесь. Раз и навсегда между вашим сыном и мной всё решено: мы останемся кузенами и кузинами до конца наших дней. Достаточно ясно?

По тону, которым она произнесла эти слова, даже старый
мистер Эблуайт не мог больше ошибаться в ней. Его температура поднялась ещё на
один градус, и его голос, когда он заговорил в следующий раз, перестал быть
голос, который подобает известному добродушному мужчине.

“В таком случае, я должен понимать, - сказал он, - что ваша помолвка расторгнута"
?”

“ Вы должны понять это, мистер Эбльуайт, если вам будет угодно.

“Я также должен считать фактом, что предложение расторгнуть помолвку
исходило, в первую очередь, от _ вас?_”

“Оно исходило, в первую очередь, от меня. И, как я уже сказал, это произошло с согласия и одобрения вашего сына.

 Термометр поднялся до верхней отметки.  Я имею в виду, что розовый цвет внезапно сменился алым.

— Мой сын — подлый негодяй! — вскричал этот разъярённый старик.
— По справедливости по отношению ко мне как к его отцу — не по справедливости по отношению к _нему_ — я прошу вас, мисс Вериндер, сказать, на что вы жалуетесь мистеру Годфри
Эблуайту?

Здесь мистер Бруфф впервые вмешался.

— Вы не обязаны отвечать на этот вопрос, — сказал он Рейчел.

Старый мистер Эблуайт мгновенно набросился на него.

«Не забывайте, сэр, — сказал он, — что вы здесь незваный гость.
Ваше вмешательство было бы более уместным, если бы вы подождали, пока вас не попросят».

Мистер Бруфф не обратил на это внимания. Гладкий лак на его порочном старом лице
ничуть не потрескался. Рейчел поблагодарила его за совет, который он ей дал,
а затем повернулась к старому мистеру Эблуайту, сохраняя самообладание,
которое (учитывая её возраст и пол) было просто ужасно видеть.

 «Ваш сын задал мне тот же вопрос, что вы только что задали», — сказала она. «У меня был только один ответ для него, и у меня есть только один ответ для
вас. Я предложил, чтобы мы освободили друг друга, потому что размышления
убедили меня, что лучше всего позаботиться о его благополучии и о своём.
отзыв поспешном обещании, и оставив его свободно сделать свой выбор
в другом месте”.

“Что мой сын сделал?” упорствовал Мистер Ablewhite. “Я имею право
знаете, что. Что натворил мой сын?

Она так же упрямо стояла на своем.

“Вы получили единственное объяснение, которое я считаю необходимым дать
вам или ему”, - ответила она.

“ Говоря простым английским языком, это ваша суверенная воля и удовольствие, мисс
Вериндер, бросить моего сына?

Рейчел на мгновение замолчала. Сидя рядом с ней, я услышал, как она
вздохнула. Мистер Брефф взял ее за руку и слегка сжал. Она
придя в себя, она ответила мистеру Эбльуайту так же смело, как всегда.

“Я подвергала себя худшему неправильному толкованию, чем это”, - сказала она.
“И я терпеливо сносила это. Прошло то время, когда ты мог
унизить меня, назвав обманутым ”.

Она говорила с горечью в тоне, который меня удовлетворил, что скандал
Лунный камень был каким-то образом напоминает ей на ум. — Мне больше нечего сказать, — устало добавила она, не обращаясь ни к кому конкретно и глядя мимо нас в ближайшее к ней окно.

Мистер Эблуайт вскочил на ноги и с такой силой отодвинул свой стул,
что тот опрокинулся и упал на пол.

«Мне есть что сказать с моей стороны», — заявил он, с грохотом ударив
ладонью по столу. «Я должен сказать, что если мой сын не чувствует этого оскорбления, то я чувствую!»

Рэйчел вздрогнула и посмотрела на него с внезапным удивлением.

«Оскорбления?» — повторила она. — Что вы имеете в виду?

— Оскорбление! — повторил мистер Эблуайт. — Я знаю, почему вы, мисс Вериндер,
нарушили обещание, данное моему сыну! Я знаю это так же точно, как если бы вы
Он признался в этом во всеуслышание. Ваша проклятая фамильная гордость оскорбляет Годфри, как она оскорбляла _меня_, когда я женился на вашей тёте. Её семья — её нищая семья — отвернулась от неё за то, что она вышла замуж за честного человека, который сам добился своего положения и состояния. У меня не было предков. Я не происходил от головорезов, которые жили грабежом и убийствами. Я не мог вспомнить то время, когда у
Эйблвайтов не было ни гроша за душой и они не могли подписать
свои имена. Ха! Ха! Я был недостаточно хорош для Хернкастлов, когда _я_
женат. И теперь, когда дело дошло до крайности, мой сын недостаточно хорош для
_ тебя _. Я подозревал это с самого начала. В тебе течет кровь Хернкаслов.
В тебе, моя юная леди! Я подозревал это с самого начала.

“Весьма недостойное подозрение”, - заметил мистер Брефф. “Я поражен, что
у вас хватает смелости признать это”.

Прежде чем мистер Эблуайт успел найти слова для ответа, Рейчел заговорила с
крайним раздражением в голосе.

«Конечно, — сказала она адвокату, — это не стоит внимания. Если он может
так думать, то пусть думает, как ему угодно».

Из красного мистер Эблуайт стал багровым. Он задыхался; он переводил взгляд с Рейчел на мистера Бруффа и обратно в таком неистовстве, что не знал, на кого напасть первым. Его жена, которая до этого невозмутимо обмахивалась веером, начала беспокоиться и тщетно пыталась его успокоить. На протяжении всего этого тревожного разговора я не раз
хотел вмешаться и сказать несколько искренних слов, но сдерживался,
опасаясь возможных последствий, весьма недостойных
христианской англичанки, которая смотрит не на то, что благоразумно, а на то, что нравственно правильно. В тот момент, когда дело дошло до этого, я отбросила все соображения о простой целесообразности. Если бы я собиралась выступить с каким-либо возражением, придуманным мной самой, я, возможно, ещё колебалась бы. Но тяжёлое семейное положение, с которым я столкнулась, было самым удивительным и прекрасным образом описано в переписке мисс Джейн Энн
Штампер — письмо тысяча первое, о «мире в семьях». Я встал в своём скромном уголке и открыл свою драгоценную книгу.

— Дорогой мистер Эблуайт, — сказала я, — одно слово!

 Когда я впервые привлекла к себе внимание компании, поднявшись, я
увидела, что он вот-вот скажет мне что-то грубое. Моя
сестринская форма обращения остановила его. Он уставился на меня в
языческом изумлении.

«Как любящий доброжелатель и друг, — продолжил я, — и как человек, привыкший пробуждать, убеждать, готовить, просвещать и укреплять других, позвольте мне взять на себя самую простительную из всех вольностей — вольность составления вашего мнения».

 Он начал приходить в себя; он был на грани того, чтобы вырваться, — он
_Я бы_ вспылил, если бы это был кто-то другой. Но мой голос (обычно мягкий) в экстренных случаях становится высоким. В этой экстренной ситуации
я почувствовал, что должен говорить громче, чем он.

 Я поднял перед ним свою драгоценную книгу и выразительно постучал по открытой странице указательным пальцем. — Не мои слова! — воскликнул я в порыве пылкого возмущения. — О, не думайте, что я претендую на
внимание к своим скромным словам! Манна небесная, мистер Эблуайт!
 Роса на иссохшей земле! Слова утешения, слова мудрости, слова
любовь — благословенные, благословенные, благословенные слова мисс Джейн Энн Стэмпер!»

На этом я остановился, потому что у меня перехватило дыхание. Прежде чем я
смог прийти в себя, этот монстр в человеческом обличье яростно закричал:

«Мисс Джейн Энн Стэмпер будь ты…»

Я не могу написать это ужасное слово, которое здесь обозначено
пробелом. Я вскрикнула, когда он произнёс это; я бросилась к своей
маленькой сумочке, лежавшей на столике; я вытряхнула все свои брошюры; я схватила
одну конкретную брошюру о сквернословии под названием «Тише, ради
всего святого!»; я протянула её ему с выражением мучительной мольбы. Он
Она разорвала его пополам и швырнула мне через стол. Остальные
в тревоге вскочили, не зная, что может произойти дальше. Я тут же
снова сел в свой угол. Однажды при примерно таких же обстоятельствах
мисс Джейн Энн Стэмпер схватили за плечи и вытолкали из комнаты. Я
ждал, вдохновлённый её духом, повторения её мученической смерти.

Но нет — этому не суждено было случиться. Следующей, к кому он обратился, была его жена. «Кто-кто-кто, — сказал он, заикаясь от ярости, — кто пригласил в дом этого наглого фанатика? Ты?»

Прежде чем тетя Эблуайт успела сказать хоть слово, Рейчел ответила за нее.

“Мисс Клак здесь, - сказала она, - в качестве моей гостьи”.

Эти слова произвели на мистера Эблуайта странное впечатление. Они внезапно
превратили его из человека в состоянии раскаленного гнева в человека в состоянии
ледяного презрения. Всем было ясно, что Рейчел сказала что-то — короткий и простой ответ, — что наконец-то дало ему преимущество над ней.

 — О? — сказал он. — Мисс Клэк здесь в качестве _вашей_ гостьи — в _моём_ доме?

 Теперь настала очередь Рейчел выйти из себя. Она покраснела и
её глаза яростно сверкнули. Она повернулась к адвокату и, указывая на мистера Эблуайта, высокомерно спросила: «Что он имеет в виду?»

Мистер Бруфф вмешался в третий раз.

«Вы, кажется, забыли, — сказал он, обращаясь к мистеру Эблуайту, — что вы взяли этот дом в качестве опекуна мисс Вериндер, для пользования мисс Вериндер».

«Не так быстро», — вмешался мистер Эблуайт. — У меня есть последнее слово, которое я должен был сказать ещё давно, если бы эта… — он посмотрел в мою сторону, размышляя, каким отвратительным именем меня назвать, — если бы эта взбалмошная старая дева не прервала нас. Позвольте сообщить вам, сэр, что если бы моя
Сын недостаточно хорош, чтобы быть мужем мисс Вериндер, и я не могу считать его отца достаточно хорошим, чтобы быть опекуном мисс Вериндер.
 Пожалуйста, поймите, что я отказываюсь принять должность, предложенную мне в завещании леди Вериндер.  Говоря юридическим языком, я отказываюсь действовать.  Этот дом был обязательно арендован на моё имя.  Я беру на себя всю ответственность за него.  Это мой дом. Я могу оставить его себе или отдать, как мне будет угодно. Я не хочу торопить мисс
Вериндер. Напротив, я прошу её убрать свою гостью и
багаж, когда ей будет удобно». Он низко поклонился и вышел из комнаты.

Так мистер Эблуайт отомстил Рейчел за то, что она отказалась выйти замуж за его сына!

Как только дверь закрылась, тётя Эблуайт продемонстрировала феномен, который заставил нас всех замолчать. Она обрела достаточно сил, чтобы пересечь комнату!

— Дорогая моя, — сказала она, беря Рейчел за руку, — мне было бы стыдно за своего мужа, если бы я не знала, что это его вспыльчивость говорит с вами, а не он сам. Вы, — продолжила тётя Эблайвит, поворачиваясь ко мне в моём углу с ещё большим воодушевлением во взгляде.
вместо её конечностей — «ты та самая озорница, которая его раздражала.
Надеюсь, я больше никогда не увижу ни тебя, ни твои трактаты». Она вернулась к
Рэйчел и поцеловала её. «Прошу прощения, моя дорогая, — сказала она, — от имени моего
мужа. Чем я могу тебе помочь?»

Непоколебимо упрямая во всём — капризная и неразумная во всех своих поступках, — Рейчел расплакалась при этих банальных
словах и молча ответила на поцелуй тёти.

 — Если мне будет позволено ответить за мисс Вериндер, — сказал мистер Бруфф, — могу ли я попросить вас, миссис Эблвайт, отправить Пенелопу вниз вместе с ней
шляпка и шаль хозяйки. Оставьте нас на десять минут наедине, ” добавил он,
понизив голос, - и вы можете положиться на то, что я все улажу к вашему
удовлетворению, а также к удовлетворению Рейчел.

Было удивительно видеть доверие семьи к этому человеку.
Не сказав больше ни слова, тетя Эбльуайт, со своей стороны, вышла из комнаты.

“ Ах! ” сказал мистер Брефф, глядя ей вслед. — «Признаю, что у крови Хернкастлов есть свои
недостатки. Но, в конце концов, в хорошем происхождении есть что-то
такое!»

 Сделав это чисто мирское замечание, он пристально посмотрел в мою сторону, как
если он ожидал, что я уйду. Мой интерес к Рейчел — бесконечно больший
интерес, чем его, — приковал меня к моему креслу.

Мистер Брафф бросил это занятие, именно так, как он дал это у тети Verinder,в
на Монтегю-сквер. Он повел Рейчел к креслу у окна, и разговаривала с
ее нет.

“Моя дорогая юная леди, ” сказал он, “ поведение мистера Эбльуайта, естественно,
потрясло вас и застало врасплох. Если бы стоило оспорить этот вопрос с таким человеком, мы бы вскоре показали ему, что он не может всё делать по-своему. Но это не стоит того. Вы были
Вы совершенно правы в том, что только что сказали; он недостоин нашего внимания».

 Он остановился и оглянулся на мой угол. Я сидел неподвижно,
с брошюрами под рукой и с мисс Джейн Энн Стэмпер на коленях.

 «Знаете, — продолжил он, снова поворачиваясь к Рейчел, — ваша бедная мать всегда была склонна видеть в людях только хорошее, а не плохое. Она назначила своим опекуном зятя, потому что верила в него и считала, что это понравится её сестре. Мне самому мистер Эблуайт никогда не нравился, и я
я убедил вашу мать позволить мне включить в завещание пункт, дающий право её душеприказчикам в определённых случаях консультироваться со мной по поводу назначения нового опекуна. Одно из таких событий произошло сегодня, и я оказался в положении, позволяющем мне завершить все эти сухие деловые подробности, надеюсь, приятным посланием от моей жены. Окажете ли вы честь миссис
Бруфф, став её гостьей? И ты останешься под моей крышей и будешь членом моей семьи, пока мы, мудрые люди, не соберёмся вместе и не решим, что делать дальше?

 При этих словах я встала, чтобы вмешаться. Мистер Бруфф сделал именно то, что я
Я боялась, что он так и сделает, когда он попросил у миссис Эблвайт шляпку и шаль Рейчел.

 Прежде чем я успела вставить хоть слово, Рейчел приняла его приглашение с большой охотой. Если бы я допустила, чтобы заключённая между ними договорённость была исполнена, — если бы она однажды переступила порог дома мистера Бруффа, — прощай, самая заветная надежда моей жизни, надежда вернуть мою заблудшую овцу в стадо! Сама мысль о таком бедствии, как это,
совершенно ошеломила меня. Я отбросил жалкие оковы мирской
осмотрительности и заговорил с пылом, который переполнял меня,
словами, которые пришли первыми.

— Остановитесь! — сказал я. — Остановитесь! Меня должны услышать. Мистер Бруфф! Вы не являетесь её родственником, а я являюсь. Я приглашаю её — я призываю душеприказчиков назначить _меня_
опекуном. Рейчел, дорогая Рейчел, я предлагаю тебе свой скромный дом; приезжай в
Лондон следующим поездом, любовь моя, и раздели его со мной!

 Мистер Бруфф ничего не ответил. Рейчел посмотрела на меня с жестоким удивлением,
которое она даже не пыталась скрыть.

 «Вы очень добры, Друзилла, — сказала она. — Я надеюсь навестить вас,
когда окажусь в Лондоне. Но я приняла приглашение мистера Бруффа, и
думаю, что пока будет лучше, если я останусь».
под опекой мистера Бруффа».

«О, не говори так!» — взмолился я. «Я не могу расстаться с тобой, Рейчел, я не могу
расстаться с тобой!»

Я попытался обнять её. Но она отстранилась. Мой пыл не
передавался ей, он лишь встревожил её.

«Конечно, — сказала она, — это совершенно ненужное проявление волнения?» Я
этого не понимаю.

— Я тоже, — сказал мистер Бруфф.

Их твёрдость — их отвратительная, мирская твёрдость — вызывала у меня отвращение.

— О, Рейчел! Рейчел! — вырвалось у меня. — Разве ты ещё не поняла, что моё
сердце жаждет сделать из тебя христианку? Разве внутренний голос не говорил тебе
что я пытаюсь сделать для _вас_, то, что я пыталась сделать для вашей дорогой
матери, когда смерть вырвала её из моих рук?

Рэйчел подошла на шаг ближе и странно посмотрела на меня.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, говоря о моей матери, — сказала она. — Мисс
Клэк, не будете ли вы так любезны объясниться?

Прежде чем я успела ответить, мистер Бруфф вышел вперёд и предложил ей руку.
Рейчел попыталась вывести ее из комнаты.

«Тебе лучше не продолжать эту тему, дорогая, — сказал он. — И мисс
Клэк лучше не объясняться».

Если бы я была складе или камнем, такое вмешательство, как это должно
разбудите меня в свидетельстве об истине. Я отодвинул мистера Бреффа в сторону
с негодованием, своей собственной рукой, и в торжественных и подходящих выражениях я
изложил точку зрения, с которой здравая доктрина не стесняется считаться
ужасное бедствие - умереть неподготовленным.

Рейчел отшатнулась от меня — мне стыдно писать об этом — с криком ужаса.

— Уходите! — сказала она мистеру Бруффу. — Уходите, ради Бога, пока эта женщина не сказала ещё что-нибудь! О, подумайте о безобидной, полезной, прекрасной жизни моей бедной матери! Вы были на похоронах, мистер Бруфф; вы видели, как
все её любили; вы видели, как бедные беспомощные люди плакали на её могиле из-за потери лучшего друга. И этот негодяй стоит там и пытается заставить меня усомниться в том, что моя мать, которая была ангелом на земле, теперь ангел на небесах! Не смей говорить об этом! Уходи! Мне тяжело дышать одним с ней воздухом! Мне страшно от того, что мы в одной комнате!

Не обращая внимания на уговоры, она побежала к двери.

В тот же миг вошла служанка с её шляпкой и шалью. Она
накинула их на себя. — Собери мои вещи, — сказала она, — и принеси их в
У мистера Бруффа». Я попытался подойти к ней — я был потрясён и огорчён,
но, разумеется, не оскорблён. Я лишь хотел сказать ей:
«Пусть смягчится твоё жестокое сердце! Я искренне прощаю тебя!» Она
спустила вуаль, вырвала шаль из моей руки и, поспешно выйдя,
захлопнула дверь у меня перед носом. Я перенёс это оскорбление с присущей мне стойкостью. Теперь я вспоминаю об этом с присущим мне чувством превосходства над всеми, кто
обижен.

Мистер Бруфф бросил мне насмешливое напутствие, прежде чем тоже поспешил
уйти.

«Вам лучше не объясняться, мисс Клэк», — сказал он и
Она поклонилась и вышла из комнаты.

Женщина с лентами в волосах последовала за ней.

«Легко понять, кто их всех подставил», — сказала она.
«Я всего лишь бедная служанка, но, честное слово, мне стыдно за вас!» Она тоже
вышла и хлопнула дверью.

Я остался в комнате один. Все они поносили меня, все они бросили меня, и я остался один в комнате.

 Что ещё можно добавить к этому простому изложению фактов — к этой
трогательной картине христианина, гонимого миром? Нет! Мой дневник
напоминает мне, что ещё одна из многих пёстрых глав моей жизни заканчивается
вот. С того дня я больше никогда не видел Рейчел Вериндер. Она получила
мое прощение в тот момент, когда она оскорбила меня. С тех пор она получила мои
исполненные молитв добрые пожелания. И когда я умру — чтобы завершить возвращение
с моей стороны добра за зло — у нее будут _жизнь, письма и
Труды мисс Джейн Энн Стэмпер_, оставленные ей в наследство по моему завещанию.


ВТОРОЙ РАССКАЗ.

_При содействии Мэтью Бруффа, солиситора с Грейс-Инн-сквер._

ГЛАВА I

Моя прекрасная подруга, мисс Клэк, отложив перо, я могу взяться за него по двум причинам.

Во-первых, я в состоянии пролить свет на некоторые интересующие нас моменты, которые до сих пор оставались в тени.
 У мисс Вериндер была своя личная причина для разрыва помолвки, и я был в курсе. У мистера Годфри Эблуайта была своя личная причина для отказа от руки своей очаровательной кузины, и я выяснил, в чём она заключалась.

Во-вторых, к счастью или несчастью, я не знаю, как это назвать, я оказался лично вовлечённым в тайну индийского бриллианта в тот период, о котором я сейчас пишу. Я имел честь
в моём собственном кабинете состоялась встреча с восточным незнакомцем,
отличавшимся изысканными манерами, который, несомненно, был не кем иным,
как вождём трёх индейцев. Добавьте к этому, что на следующий день я
встретился со знаменитым путешественником, мистером Мёртуэйтом, и
побеседовал с ним о Лунном камне, что имеет очень важное значение для
последующих событий. И вот вам моё заявление о том, что я
занимаю то положение, которое описываю на этих страницах.

Правдивая история расторгнутой семейной помолвки стоит на первом месте
времени и, следовательно, должен занимать первое место в настоящем повествовании
. Прослеживая свой путь назад по цепочке событий, от одного конца
к другому, я считаю необходимым открыть сцену, как ни странно, поскольку
вы подумаете, что у постели моего замечательного клиента и друга,
покойный сэр Джон Вериндер.

У сэра Джона была своя доля — возможно, довольно значительная доля — самых
безобидных и приятных слабостей, присущих человечеству. Среди
них я могу упомянуть, применительно к рассматриваемому вопросу, непреодолимое
нежелание — пока он наслаждался своим обычным крепким здоровьем — встречаться
ответственность за составление завещания. Леди Вериндер воспользовалась своим влиянием,
чтобы пробудить в нём чувство долга в этом вопросе, и я воспользовался своим
влиянием. Он признал справедливость наших взглядов, но не пошёл дальше
этого, пока не заболел той болезнью, которая в конце концов свела его в могилу. Тогда за мной наконец-то послали, чтобы я принял
от моего клиента инструкции по составлению завещания. Это оказались самые простые инструкции, которые я когда-либо получал за всю свою профессиональную карьеру.

 Сэр Джон дремал, когда я вошёл в комнату.  Он проснулся при виде меня.

“Как поживаете, мистер Брефф?” сказал он. “Я не задержусь надолго"
это. А потом я снова лягу спать. Он взирал на все это с большой
интерес, пока я собирала перья, чернила и бумагу. “Ты готов?” он
спросил. Я поклонился и взял погружения чернил, и ждали моих указаний.

“Я оставляю все своей жене”, - сказал сэр Джон. “Это все”. Он перевернулся на
подушке и приготовился снова заснуть.

Я был вынужден его разбудить.

— Я правильно понял, — спросил я, — что вы оставляете все свое имущество,
какого бы рода оно ни было, в полной собственности леди Вериндер?

“ Да, ” сказал сэр Джон. “ Только я выражаюсь короче. Почему ты не можешь выразиться покороче?
и дай мне снова заснуть? Все для моей жены. Таково мое
Завещание”.

Его собственность была полностью в его собственном распоряжении и была двух видов.
Собственность на землю (я намеренно воздерживаюсь от использования технических формулировок),
и собственность в деньгах. В большинстве случаев, боюсь, я бы счёл своим долгом перед клиентом попросить его пересмотреть завещание. В случае сэра Джона я знал, что леди Вериндер не только достойна безоговорочного доверия, которое её муж ей оказывал (всё хорошо
жёны достойны этого), но также и способны должным образом распоряжаться доверенностью (что, по моему опыту общения с прекрасным полом, не под силу и одной из тысячи). Через десять минут завещание сэра Джона
было составлено и исполнено, а сам сэр Джон, добрый человек,
досматривал прерванный сон.

 Леди Вериндер сполна оправдала доверие, которое муж в неё
вложил. В первые дни своего вдовства она послала за мной и
составила завещание. Её взгляд на сложившуюся ситуацию был настолько здравым и разумным, что я избавился от необходимости давать ей советы
за неё. Моя ответственность начиналась и заканчивалась тем, что я приводил её распоряжения в надлежащую юридическую форму. Не прошло и двух недель после того, как сэр Джон умер, а будущее его дочери было самым мудрым и самым заботливым образом обеспечено.

. Завещание оставалось в моём кабинете в несгораемом ящике больше лет, чем мне хотелось бы вспоминать. Только летом 1848 года я нашёл повод взглянуть на него снова при весьма печальных обстоятельствах.

В указанную мной дату врачи вынесли приговор в отношении
бедной леди Вериндер, что было буквально смертным приговором. Я был первым, кому она сообщила о своём положении, и я обнаружил, что она хочет снова обсудить со мной своё завещание.

 Было невозможно улучшить условия, касающиеся её дочери.
 Но со временем её пожелания в отношении некоторых небольших наследств, оставленных разным родственникам, претерпели некоторые изменения, и возникла необходимость добавить к оригинальному документу три или четыре дополнения. Сделав это сразу же, чтобы избежать недоразумений, я получил
разрешение её светлости выполнить её недавние указания во второй раз
Уилл. Моей целью было избежать некоторых неизбежных путаниц и
повторов, которые теперь портили первоначальный документ и, по правде
говоря, сильно раздражали моё профессиональное чувство уместности.

 Составление этого второго завещания было описано мисс Клэк, которая
была так любезна, что засвидетельствовала его. Что касается денежных интересов Рейчел Вериндер,
то оно было слово в слово точной копией первого завещания. Единственные внесённые изменения касаются назначения
опекуна и некоторых положений, связанных с этим назначением.
которые были составлены по моему совету. После смерти леди Вериндер завещание было передано в руки моего душеприказчика для «утверждения» (как это называется) обычным способом.

 Примерно через три недели после этого — насколько я помню, — я впервые заподозрил, что под поверхностью воды происходит что-то необычное. Я случайно заглянул в кабинет своего друга, душеприказчика, и заметил, что он принял меня с большим интересом, чем обычно.

«У меня есть для тебя новости, — сказал он. — Как ты думаешь, что я услышал сегодня утром в
Докторах-Коммонс? Запросили завещание леди Вериндер,
и уже изучено!»

Вот это действительно новость! В завещании не было абсолютно ничего, что можно было бы оспорить, и я не мог припомнить никого, кому было бы хоть сколько-нибудь интересно его изучать. (Возможно, будет лучше, если я объясню здесь, для тех немногих, кто ещё не знает, что закон позволяет изучать все завещания в Докторах
Коммонс любому, кто обратится с заявлением и заплатит пошлину в размере шиллинга.)

— Вы слышали, кто попросил завещание? — спросил я.

 — Да, клерк без колебаний сказал мне об этом. Мистер Смолли, из
фирма «Скипп и Смолли» запросила его. Завещание ещё не было переписано в большой реестр. Так что у нас не было другого выбора, кроме как отклониться от обычного порядка и показать ему оригинал документа.
Он внимательно просмотрел его и сделал пометку в своём блокноте. Вы не знаете, зачем он его взял?

Я покачал головой. — «Я выясню это, — ответил я, — прежде чем мне исполнится хотя бы на день больше». С этими словами я сразу же вернулся в свой кабинет.

 Если бы в этом необъяснимом расследовании завещания моего покойного клиента участвовала какая-нибудь другая юридическая фирма, я мог бы
Я с трудом сделал необходимое открытие. Но я
держал Скиппа и Смолли в руках, что облегчало мне задачу. Мой клерк по общему праву (очень компетентный и
превосходный человек) был братом мистера Смолли, и благодаря этой
косвенной связи со мной Скипп и Смолли в течение нескольких лет
подбирали крошки, которые падали с моего стола, в виде дел,
приносимых в мой офис, которые по разным причинам я не считал
стоящими того, чтобы браться за них. В этом и заключался мой профессиональный патронаж.
способ, имеющий определенное значение для фирмы. Я намеревался, при необходимости,
напомнить им об этом покровительстве в данном случае.

Как только я вернулся, я поговорил со своим клерком; и, рассказав ему, что
произошло, я отправил его в офис его брата, “с помощью мистера Бреффа".
комплименты, и он был бы рад узнать, почему господа. Скипп и Смолли
сочли необходимым изучить завещание леди Вериндер.”

Это сообщение привело мистера Смолли обратно в мой кабинет вместе с его
братом. Он признал, что действовал по полученным инструкциям
от клиента. И тогда он сказал мне, будь он не будет
нарушение профессиональной доверия с его стороны сказать больше.

У нас был разговор на этом. Он был прав, без сомнения; а я был
неправ. Правда в том, что я был зол и подозрителен — и я настаивал на том, чтобы
узнать больше. Что еще хуже, я отказалась от рассмотрения каких-либо дополнительных
информация предложил мне, как секрет помещается в моих руках: я утверждал,
совершенная свобода использовать свой собственный страх и риск. Хуже того, я воспользовался своим положением, чтобы
взять на себя ответственность. «Выбирайте, сэр», — сказал я мистеру.
Смолли: “между риском потерять бизнес вашего клиента и
риском потерять мой”. Совершенно неоправданный, я признаю — акт тирании,
и ни больше ни меньше. Как и другие тираны, я отстаивал свою точку зрения. Мистер Смолли
без малейших колебаний выбрал альтернативу.

Он покорно улыбнулся и назвал имя своего клиента:

Мистер Годфри Эблуайт.

Этого мне было достаточно — я не хотел знать больше.

 Дойдя до этого места в своём повествовании, я должен
обратиться к читателю этих строк — насколько это касается завещания леди Вериндер
в отношении информации — на совершенно равных условиях со мной.

 Позвольте мне тогда в двух словах сказать, что у Рейчел Вериндер не было никаких прав на эту собственность. Здравый смысл её матери и мой многолетний опыт помогли мне снять с неё всякую ответственность и оградить от опасности стать в будущем жертвой какого-нибудь нуждающегося и беспринципного человека. Ни она, ни её
муж (если бы она вышла замуж) не смогли бы накопить и шести пенсов ни на
земле, ни на деньгах. У них были бы дома в
Они будут жить в Лондоне и в Йоркшире, и у них будет хороший доход — вот и всё.

Когда я задумался о том, что обнаружил, я был в полном замешательстве и не знал, что делать дальше.

Не прошло и недели с тех пор, как я услышал (к своему удивлению и огорчению) о помолвке мисс Вериндер. Я искренне восхищался ею и был привязан к ней, и мне было невыразимо горько, когда я услышал, что она собирается бросить всё ради мистера Годфри Эблуайта. И вот этот человек, которого я всегда считал сладкоречивым самозванцем, оправдывал самые худшие мои подозрения.
он и открыто заявляет о корыстных целях брака с его стороны! И что с того? — можете вы возразить, — такое случается каждый день.
 Согласен, мой дорогой сэр. Но стали бы вы относиться к этому так же легкомысленно, как сейчас, если бы это случилось (скажем) с вашей собственной сестрой?

 Первое, что пришло мне в голову, было следующее.
Сдержит ли мистер Годфри Эблуайт своё обещание после того, что выяснил для него адвокат?

Это полностью зависело от его финансового положения, о котором я ничего не знал. Если бы это положение не было отчаянным, то всё было бы хорошо
ему стоило бы жениться на мисс Вериндер только ради её дохода. Если же, с другой стороны, он срочно нуждался в крупной сумме к определённому сроку, то завещание леди Вериндер в точности подходило бы к этому случаю и уберегло бы её дочь от попадания в руки негодяя.

В последнем случае мне не пришлось бы огорчать мисс Рэйчел в первые дни её траура по матери, немедленно раскрыв ей правду. В первом случае, если бы я промолчал, я бы потворствовал браку, который сделал бы её несчастной на всю жизнь.

Мои сомнения рассеялись, когда я зашёл в лондонский отель, где, как я знал, остановились
миссис Эблуайт и мисс Вериндер. Они сообщили мне, что на следующий день
они едут в Брайтон и что неожиданное препятствие помешало мистеру Годфри Эблуайту
сопровождать их. Я сразу же предложил занять его место. Пока я думал только о Рейчел
Вериндер, я мог колебаться. Когда я наконец увидел её, я сразу же решил, чего бы это ни стоило, сказать ей правду.

 Я нашёл возможность, когда мы гуляли с ней на следующий день после моего приезда.

“Могу я поговорить с вами, - спросил я, - о вашей помолвке брак?”

- Да, - сказала она, равнодушно: “если у вас больше ничего интересного
говорить про”.

“ Простите ли вы старого друга и слугу вашей семьи, мисс
Рейчел, если я осмелюсь спросить, настроено ли ваше сердце на этот
брак?

«Я выхожу замуж в отчаянии, мистер Бруфф, в надежде на какое-то застойное счастье, которое могло бы примирить меня с моей жизнью».

Крепкий словцо! и намек на что-то скрытое под поверхностью, в
форме романа. Но у меня были свои цели, и я отказалась (как
мы, юристы, говорим) о том, чтобы рассмотреть вопрос с разных точек зрения.

«Мистер Годфри Эблуайт вряд ли придерживается ваших взглядов», — сказал я.
«Но он, во всяком случае, должен быть заинтересован в браке?»

«Он так говорит, и я полагаю, что должна ему верить. Вряд ли он женился бы на мне после того, что я ему рассказала, если бы не любил меня».

Бедняжка! Мысль о том, что мужчина женится на ней ради собственных эгоистичных и
корыстных целей, никогда не приходила ей в голову. Задача, которую я перед собой поставил,
начала казаться мне более сложной, чем я предполагал.

«Это звучит странно, — продолжил я, — в моих старомодных ушах…»

“Что звучит странно?” - спросила она.

“Слышать, как вы говорите о своем будущем муже так, как будто вы не совсем уверены
в искренности его привязанности. Осознаете ли вы какую-либо причину, в
ваш собственный разум для сомнения на его счет?”

Ее поразительная быстрота восприятия, заметил перемену в моем голосе,
или мои манеры, когда я задавал этот вопрос, который предупредил ее, что у меня было
говорил все время какие-то скрытые цели. Она остановилась,
высвободила руку из моей и пристально посмотрела мне в лицо.

«Мистер Бруфф, — сказала она, — вы хотите что-то рассказать мне о Годфри
Эблуайте. Расскажите».

Я знал её достаточно хорошо, чтобы поверить ей на слово. Я сказал это.

 Она снова взяла меня под руку и медленно пошла со мной. Я чувствовал, как её рука механически сжимает мою, и видел, как она бледнела всё больше и больше по мере того, как я говорил, но с её губ не сорвалось ни слова. Когда я закончил, она всё ещё молчала. Её голова слегка поникла, и она шла рядом со мной, не замечая моего присутствия, не замечая ничего вокруг; погружённая — я бы даже сказал, погребённая — в свои мысли.

Я не пытался её потревожить. Я знал её характер.
предупредила меня, как и в прежних случаях, чтобы я дал ей время.

Первое побуждение девушек в целом, когда им рассказывают о чем-либо, что
их интересует, это задать множество вопросов, а затем убежать
и обсудить все это с какой-нибудь любимой подругой. Рейчел Вериндер
первым побуждением в подобных обстоятельствах было замкнуться в себе
своем собственном разуме и все обдумать в одиночестве. Этот абсолют
самостоятельность - великая добродетель мужчины. У женщины это имеет серьёзный недостаток, морально отделяющий её от массы представителей её пола, и поэтому
подвергая её несправедливому осуждению со стороны общества. Я сильно подозреваю, что в этом вопросе я думаю так же, как и весь остальной мир, — за исключением случая с Рейчел Вериндер. Независимость её характера была, по моему мнению, одним из его достоинств; отчасти, без сомнения, потому что я искренне восхищался ею и любил её; отчасти потому, что моё мнение о её причастности к пропаже Лунного камня основывалось на моём особом знании её характера. Как бы плохо это ни выглядело, в деле о бриллианте — каким бы шокирующим оно ни было
зная, что она каким-то образом связана с тайной нераскрытой кражи, я, тем не менее, был уверен, что она не сделала ничего недостойного, потому что я также был уверен, что она не предприняла ни единого шага в этом деле, не погрузившись в свои мысли и не обдумав всё как следует.

 Мы прошли почти милю, прежде чем Рейчел пришла в себя. Она вдруг посмотрела на меня со слабой тенью своей
улыбки из более счастливых времён — самой неотразимой улыбки, которую я когда-либо видел на
женском лице.

— Я и так многим обязана вашей доброте, — сказала она. — И сейчас я чувствую себя перед вами в ещё большем долгу, чем когда-либо. Если выЕсли вы услышите какие-нибудь слухи о моей женитьбе, когда вернётесь в Лондон, немедленно опровергните их от моего имени.

 — Вы решили разорвать помолвку? — спросил я.

 — Вы можете в этом сомневаться? — гордо ответила она. — После того, что вы мне рассказали!

 — Моя дорогая мисс Рейчел, вы очень молоды, и вам может быть сложнее отказаться от своего нынешнего положения, чем вы думаете. У вас нет никого — я имею в виду, конечно, леди, — с кем бы вы могли
посоветоваться?

— Никого, — ответила она.

Меня огорчило, очень огорчило, то, что она так сказала. Она
Она была такой молодой и такой одинокой — и так хорошо это переносила! Желание помочь ей взяло верх над чувством собственной непригодности, которое я мог бы испытывать в таких обстоятельствах, и я изложил свои соображения по этому поводу, насколько это было в моих силах. За свою жизнь я проконсультировал огромное количество клиентов и сталкивался с самыми разными трудностями. Но это был первый случай, когда я посоветовал молодой леди, как расторгнуть помолвку. Я предложил ей следующее
Вкратце это сводилось к следующему. Я рекомендовал ей сказать мистеру Годфри
Эблуайту — разумеется, при личной встрече, — что, по её достоверным сведениям, он
предал корыстный характер своего мотива. Затем она должна была добавить, что их брак после того, что она узнала, был просто невозможен, и спросить его, считает ли он разумным заставить её замолчать, согласившись с её взглядами, или вынудить её, выступив против них, сделать общеизвестным мотив, которым она руководствовалась. Если бы он попытался оправдаться или отрицать
В таком случае она должна была направить его ко _мне_.

Мисс Вериндер внимательно выслушала меня. Затем она очень любезно поблагодарила меня за совет, но в то же время сообщила, что не может последовать ему.

— Позвольте спросить, — сказал я, — какие препятствия вы видите в том, чтобы последовать ему?

Она заколебалась, а затем задала встречный вопрос.

— Предположим, вас попросили бы высказать своё мнение о поведении мистера Годфри
Эблайта? — начала она.

— Да?

— Как бы вы это назвали?

— Я бы назвал это поведением подлого обманщика.

«Мистер Бруфф! Я верила этому человеку. Я обещала выйти за него замуж. Как я могу сказать ему, что он подлый, как я могу сказать ему, что он меня обманул, как я могу опозорить его в глазах всего мира после этого? Я унизила себя, думая о нём как о своём муже. Если я скажу ему то, что вы мне велели, — я признаюсь, что унизила себя перед его лицом. Я не могу этого сделать». После того, что между нами произошло, я не могу этого сделать! Для него это не было бы позором. Но для меня это было бы невыносимым позором».

 Это была ещё одна характерная черта её характера.
раскрываясь передо мной без утайки. В ней был этот чувствительный ужас
перед любым соприкосновением со чем-то низменным, ослепляющий
её и заставляющий забыть о том, что она должна делать для себя,
поспешно ставящий её в ложное положение, которое может
скомпрометировать её в глазах всех её друзей! До этого момента я
немного сомневался в уместности своего совета, который дал ей. Но после того, что она только что сказала, я ни на секунду не усомнился, что это был лучший совет, который она могла мне дать, и я без колебаний повторил его.

Она лишь покачала головой и повторила своё возражение другими словами.

«Он был достаточно близок со мной, чтобы просить меня стать его женой. Он был достаточно высокого мнения обо мне, чтобы получить моё согласие. После этого я не могу сказать ему в лицо, что он самое презренное из живых существ!»

“Но, моя дорогая мисс Рейчел, - возражал я, - это же невозможно
для вас, чтобы сказать ему, что вы отдаляетесь от вашего участия без
давая объяснение”.

“ Я скажу, что обдумал это и что я удовлетворен.
для нас обоих будет лучше, если мы расстанемся.

“ Не более того?

“Не более”.

“Вы подумали о том, что он может сказать со своей стороны?”

“Он может говорить все, что ему заблагорассудится”.

Невозможно было не восхищаться ее деликатностью и решительностью, и
в равной степени невозможно было не чувствовать, что она ставит себя в положение
неправоты. Я умолял ее обдумать свое собственное положение. Я напомнил ей
что она подвергнет себя самому отвратительному неправильному толкованию
своих мотивов. — Вы не можете бросить вызов общественному мнению, — сказал я, — повинуясь
своим чувствам.

 — Могу, — ответила она.  — Я уже это сделала.

 — Что вы имеете в виду?

— Вы забыли о Лунном камне, мистер Бруфф. Разве я не бросила вызов общественному мнению, _там_, по своим личным причинам?

 Ее ответ заставил меня на мгновение замолчать. Я попытался найти объяснение ее поведению во время пропажи Лунного камня в странном признании, которое она только что сделала. Возможно, я смог бы сделать это, когда был моложе. Но не сейчас.

Я предпринял последнюю попытку урезонить её, прежде чем мы вернулись домой. Она была
так же непреклонна, как и всегда. В моей голове происходил странный конфликт.
Я испытывал к ней противоречивые чувства, когда покидал её в тот день. Она была упряма; она была неправа. Она была интересной; она была восхитительной; её было очень жаль. Я взял с неё обещание написать мне, как только у неё появятся какие-нибудь новости. И я вернулся к своим делам в Лондоне, испытывая сильное беспокойство.

В тот вечер, когда я вернулся домой, ещё до того, как я получил обещанное письмо, меня удивил визит мистера Эблуайта-старшего, и я узнал, что мистер Годфри получил отставку — и принял её — в тот же день.

С точки зрения, которую я уже занял по этому делу, сам факт, изложенный в словах, которые я подчеркнул, раскрывает мотив, побудивший мистера Годфри Эблуайта подчиниться, так же ясно, как если бы он сам это признал. Ему нужна была крупная сумма денег, и она нужна была ему в определённый срок. Доход Рейчел, который помог бы ему в чём-то другом, не помог бы ему здесь, и Рейчел, соответственно, освободилась от него, не встретив с его стороны ни малейшего серьёзного сопротивления. Если мне скажут,
что это всего лишь предположение, я в свою очередь спрошу, какая ещё есть теория
как он объяснит свой отказ от брака, который обеспечил бы ему безбедное существование до конца жизни?

 Любое ликование, которое я мог бы испытать из-за удачного поворота событий, было сведено на нет тем, что произошло во время моего разговора со старым мистером Эблуайтом.

 Он, конечно, пришёл узнать, могу ли я объяснить ему необычное поведение мисс Вериндер. Излишне говорить, что я был совершенно не в состоянии предоставить ему нужную информацию. Досада, которую я этим вызвал, последовала за раздражением, вызванным
недавнее интервью с его сыном выбило мистера Эблуайта из колеи. Как
его внешность и его язык убедил меня, что Мисс Verinder бы найти
его беспощадный человек, когда он присоединился к дамам в Брайтон
на следующий день.

Я провел беспокойную ночь, обдумывая, что мне делать дальше. Чем закончились мои
размышления и насколько обоснованным было мое недоверие к мистеру
Доказано, что Ablewhite - это элементы информации, которые (как мне сказали)
уже аккуратно разложила их по своим местам эта образцовая
женщина, мисс Клэк. Мне остаётся только добавить — в дополнение к её
повествование о том, что мисс Вериндер обрела покой и умиротворение, в которых она так нуждалась, бедняжка, в моём доме в Хэмпстеде. Она оказала нам честь, надолго у нас остановившись. Моя жена и дочери были очарованы ею, и, когда душеприказчики решили назначить нового опекуна, я с искренней гордостью и удовольствием отмечаю, что моя гостья и моя семья расстались как старые друзья с обеих сторон.


 Глава II

Следующее, что я должен сделать, — это представить дополнительную информацию, которой я располагаю
по поводу Лунного камня, или, если говорить точнее,
правильно, по поводу индийского заговора с целью кражи Алмаза.
То немногое, что я должен рассказать, имеет (как, я думаю, я уже говорил) определенное значение.
тем не менее, это имеет большое значение с точки зрения его очень заметного влияния на
события, которые еще впереди.

Примерно через неделю или десять дней после того, как мисс Вериндер покинула нас, один из моих клерков
вошел в отдельную комнату в моем офисе с карточкой в руке,
и сообщил мне, что внизу находится джентльмен, который хочет со мной поговорить.

Я посмотрел на карточку. На ней было написано иностранное имя, которое
вылетело у меня из головы. За ним следовала строчка, написанная по-английски.
внизу карточки, которую я прекрасно помню.:

“Рекомендовано мистером Септимусом Люкером”.

Наглость человек в положении, Мистер Люкер предполагает рекомендовать
никто _me_, взял меня настолько врасплох, что я сидела и молчала
на данный момент, интересует, можно ли мои собственные глаза не обманули меня. В
продавщица, заметив мое недоумение, улыбнулась мне с результатом его
собственное наблюдение за незнакомцем, который ждал внизу.

«Вот довольно примечательный на вид мужчина, сэр. Такой смуглый, что мы все в конторе приняли его за индейца или кого-то в этом роде».

Связав идею клерка с надписью на карточке, которую я держал в руке, я подумал, что, возможно, «Лунный камень» лежит в основе рекомендации мистера Люкера и визита незнакомца в мой офис. К удивлению моего клерка, я сразу же решил принять джентльмена, который ждал внизу.

В оправдание крайне непрофессиональной жертвы, которую я принёс ради простого любопытства, позвольте мне напомнить всем, кто прочтёт эти строки, что ни один из ныне живущих людей (по крайней мере, в Англии) не может утверждать, что был так тесно связан с романтикой Индии
Бриллиант, как и мой. Мне доверили тайну плана полковника
Хернкасла по спасению от покушения. Я получал письма полковника, в которых он периодически сообщал, что жив. Я составил его завещание, оставив Лунный камень мисс Вериндер. Я убедил его душеприказчика действовать, надеясь, что драгоценность может оказаться ценным приобретением для семьи. И, наконец, я поборол сомнения мистера Франклина Блейка
и убедил его доставить бриллиант в дом леди Вериндер. Если кто-то и может претендовать на законное право
интерес к Лунному камню и всему, что с ним связано, я думаю, вряд ли можно отрицать, что я тот самый человек.

 Как только моего таинственного клиента ввели в комнату, я почувствовал, что внутренне убеждён: передо мной один из трёх
индейцев — вероятно, вождь. Он был тщательно одет в европейский костюм. Но его смуглая кожа, высокая гибкая фигура, а также серьёзная и изящная вежливость в обращении выдавали в нём индейца.
Восточное происхождение бросалось в глаза любому, кто смотрел на него.

Я указал на стул и попросил сообщить мне о сути его дела.


Сначала извинившись — в превосходной подборке английских слов — за
вольность, которую он позволил себе, побеспокоив меня, индеец достал
небольшой сверток, внешняя оболочка которого была из золотой ткани. Сняв
этот и второй сверток из какой-то шелковой ткани, он положил на мой стол маленькую
шкатулку, или ларец, очень красиво и богато инкрустированный
драгоценными камнями, на подставке из черного дерева.

“Я пришел, сэр, ” сказал он, - попросить вас одолжить мне немного денег. И я оставляю это в качестве гарантии того, что мой долг будет выплачен».

 Я указал на его карточку. «И вы обращаетесь ко мне, — ответил я, — как к мистеру
Рекомендация Люкера?

Индеец поклонился.

— Могу я спросить, почему мистер Люкер сам не одолжил вам денег,
которые вам нужны?

— Мистер Люкер сообщил мне, сэр, что у него нет денег, которые он мог бы одолжить.

— И поэтому он рекомендовал вам обратиться ко мне?

Индеец в свою очередь указал на карточку. — Там написано, — сказал он.

Ответ лаконичный и по существу! Если бы Лунный камень
находился у меня, этот восточный джентльмен без колебаний убил бы меня,
в чём я не сомневаюсь. В то же время, если не считать этого небольшого недостатка, я готов засвидетельствовать, что он был
идеальный образец клиента. Возможно, он не уважал мою жизнь. Но он
сделал то, чего никто из моих соотечественников никогда не делал, за весь мой опыт работы с ними
он уважал мое время.

“Я сожалею, ” сказал я, - что вы взяли на себя труд прийти“
"Ко мне. Мистер Люкер совершенно не прав, посылая вас сюда. Мне доверяют,
как и другим людям моей профессии, у меня есть деньги, которые я могу одолжить. Но я никогда не одалживаю их незнакомцам и никогда не одалживаю их под такое обеспечение, какое вы предоставили.

 Вместо того чтобы, как поступили бы другие люди, попытаться убедить меня
смягчив мои собственные правила, индеец лишь снова поклонился мне и, не сказав ни слова в знак протеста, завернул свой ящик в два покрывала. Он встал — этот восхитительный убийца встал, чтобы уйти, как только я ответил ему!

 «Не соблаговолите ли вы, из снисхождения к незнакомцу, задать мне один вопрос, — сказал он, — прежде чем я уйду?»

 Я поклонился в ответ. Всего один вопрос на прощание! Обычно их бывает пятьдесят.

— Предположим, сэр, что вы могли бы (и были бы обязаны) одолжить мне деньги, — сказал он. — За какой промежуток времени я мог бы (и был бы обязан) вернуть их?

— Согласно обычному порядку, принятому в этой стране, — ответил я, — вы имели бы право вернуть деньги (если бы захотели) в течение года с того дня, когда они были вам выданы.

 Индеец отвесил мне последний поклон, самый низкий из всех, и внезапно и бесшумно вышел из комнаты.

 Это произошло в одно мгновение, бесшумно, плавно, по-кошачьи, что, признаюсь, меня немного напугало. Как только я достаточно успокоился, чтобы мыслить, я
пришёл к однозначному выводу относительно непонятного
посетителя, который удостоил меня своим визитом.

Его лицо, голос и манеры — пока я был в его обществе — находились под таким
совершенным контролем, что бросали вызов любому наблюдению. Но он
дал мне возможность заглянуть под его гладкую внешнюю оболочку. Он
не проявлял ни малейшего признака того, что пытается закрепить в памяти
то, что я ему сказал, пока я не упомянул о времени, когда обычно
разрешалось возвращать долг. Когда я сообщил ему
эту информацию, он посмотрел мне прямо в глаза, а я
Он заговорил впервые. Из этого я сделал вывод, что у него была особая цель, когда он задавал мне свой последний вопрос, и особый интерес, когда он слушал мой ответ на него. Чем больше я размышлял о том, что произошло между нами, тем сильнее подозревал, что демонстрация шкатулки и просьба одолжить её были лишь формальностью, призванной подготовить почву для прощального вопроса, обращённого ко мне.

Я убедился в правильности этого вывода и
попытался сделать ещё один шаг вперёд и понять мотивы индейца
затем — когда мне принесли письмо, которое, как оказалось, было от ни много ни мало
человека, которым был сам мистер Септимус Люкер. Он попросил у меня прощения в выражениях
тошнотворного раболепия и заверил меня, что сможет объяснить ситуацию к моему удовлетворению
, если я окажу ему честь, согласившись на личную беседу
.

Я сделал еще один непрофессиональный жертву простое любопытство. Я заслуженный
его при личной встрече в моем офисе на следующий день.

Мистер Люкер во всех отношениях был настолько ниже индейца — он был таким вульгарным, таким уродливым, таким подобострастным и таким прокажённым, — что он
совершенно недостойно того, чтобы о нём подробно рассказывали на этих страницах. Суть того, что он хотел мне сообщить, можно изложить следующим образом:

 За день до того, как ко мне пришёл индеец, мистер Люкер удостоился визита этого образованного джентльмена. Несмотря на европейскую маскировку, мистер Люкер сразу же узнал в своём посетителе вождя трёх индейцев, которые раньше досаждали ему, слоняясь вокруг дома, и не оставили ему иного выбора, кроме как обратиться к судье. Сделав это поразительное открытие, он поспешил
вывод (вполне естественный, я согласен), что он определенно должен быть в
компании одного из трех мужчин, которые завязали ему глаза, заткнули рот кляпом
и украли у него банковскую расписку. Результатом было то, что он
был совершенно парализован ужасом и твердо верил, что его
пришел последний час.

Со своей стороны, индеец сохранил характер совершенного незнакомца.
Он достал маленькую шкатулку и обратился с той же просьбой,
что и ко мне. Мистер Люкер, чтобы поскорее от него избавиться,
сразу же заявил, что у него нет денег. Индеец
в связи с этим было предложено быть в курсе лучших и надежных человеку
применяются для кредита он хотел. Мистер Люкер ответил, что лучшим
и самым безопасным человеком в таких случаях обычно является респектабельный адвокат.
На просьбу назвать имя человека с таким характером и профессией, мистер
Лукер упомянул меня—по одной простой причине, что в запале
его ужас, у меня было первое имя которое пришло в голову. «Пот лился с меня ручьём, сэр, — закончило своё повествование несчастное создание. — Я не понимал, о чём говорю. И я надеюсь, что вы
взгляните на это, мистер Бруфф, сэр, учитывая, что я был по-настоящему напуган до смерти».

Я довольно любезно извинился перед этим человеком. Это был самый простой способ избавиться от его общества. Прежде чем он ушёл, я задержал его, чтобы задать один вопрос.

Сказал ли индеец что-нибудь примечательное, когда покидал дом мистера
Люкера?

Да! Индеец задал мистеру Люкеру на прощание тот же вопрос, что и мне, и, конечно, получил тот же ответ, что и я.

Что это значит? Объяснение мистер Люкер дал мне никакой помощи в отношении
решение проблемы. Мой собственный без посторонней помощи смекалки, консультации рядом, оказались
совсем неравными, чтобы справиться с трудностями. В тот вечер у меня был назначен ужин
и я поднялась наверх не в самом веселом расположении духа,
не подозревая, что путь в мою гардеробную и путь к
открытие в данном конкретном случае означало одно и то же.


ГЛАВА III

Самым заметным из гостей на званом ужине я нашёл мистера Мёртуэйта.

Когда он вернулся в Англию после своих странствий, общество было
Путешественник вызывал большой интерес как человек, переживший множество опасных приключений и выживший, чтобы рассказать об этом. Теперь он объявил о своём намерении вернуться на место своих подвигов и проникнуть в неизведанные области. Это великолепное безразличие к тому, что его безопасность во второй раз окажется под угрозой, возродило угасающий интерес почитателей к герою. На этот раз закон вероятности был явно не на его стороне. Не каждый день мы можем встретиться с выдающимся человеком за ужином и почувствовать, что
Есть разумная вероятность, что новость о его убийстве станет той новостью, которую мы услышим о нём в следующий раз.

 Когда джентльмены остались одни в столовой, я обнаружил, что сижу рядом с мистером Мёртуэйтом. Поскольку все присутствующие были англичанами, нет нужды говорить, что, как только благотворное влияние дамского общества сошло на нет, разговор неизбежно перешёл на политику.

Что касается этой всепоглощающей национальной темы, то я, пожалуй, один из
самых неанглийских англичан из ныне живущих. Как правило, политические
Разговоры кажутся мне самыми скучными и бесполезными из всех занятий. Взглянув на мистера Мёртуэйта, когда бутылки сделали первый круг по столу, я обнаружил, что он, по-видимому, разделяет мои мысли. Он делал это очень ловко — со всем возможным уважением к чувствам хозяина, — но тем не менее было очевидно, что он готовится вздремнуть. Мне показалось, что стоит попробовать провести эксперимент и посмотреть, сможет ли разумное упоминание о Лунном камне удержать его от сна, и если да, то как он отреагирует.
что _он_ думает о последнем новом осложнении в индийском
заговоре, раскрывшемся в прозаичных стенах моего кабинета.

«Если я не ошибаюсь, мистер Мёртуэйт, — начал я, — вы были знакомы
с покойной леди Вериндер и проявляли некоторый интерес к странной
последовательности событий, которая закончилась потерей Лунного камня?»

Выдающийся путешественник оказал мне честь, мгновенно очнувшись и
спросив, кто я такой.

Я сообщил ему о своей профессиональной связи с семьёй Хернкастл,
не забыв упомянуть о любопытном положении, в котором я находился
в сторону полковника и его бриллианта в былые времена.

 Мистер Мёртуэйт повернулся в кресле так, чтобы остальные
сидели у него за спиной (как консерваторы, так и либералы), и сосредоточил
всё своё внимание на простом мистере Бруфе с Грейс-Инн-сквер.

 — Вы что-нибудь слышали в последнее время об индейцах? — спросил он.

— У меня есть все основания полагать, — ответил я, — что один из них вчера беседовал со мной в моём кабинете.

Мистера Мёртуэйта было нелегко удивить, но мой последний ответ совершенно ошеломил его. Я описал, что случилось с мистером
Люкер, и что случилось со мной, в точности так, как я это описал
здесь. “Очевидно, что прощальный вопрос индейца имел цель”, - добавил я.
"Я не был уверен, что это так". “Почему он так стремится узнать время, в которое
заемщик денег обычно имеет привилегию вернуть деньги?”

“Возможно ли, что вы не понимаете его мотивов, мистер Брефф?”

— «Мне стыдно за свою глупость, мистер Мёртуэйт, но я определённо не вижу в этом ничего
такого».

Великому путешественнику стало очень интересно исследовать бездну моей тупости.

«Позвольте мне задать вам один вопрос, — сказал он. — В каком положении находится
— Как обстоят дела с заговором с целью завладеть Лунным камнем?

 — Не могу сказать, — ответил я. — Индейский заговор для меня загадка.

 — Индейский заговор, мистер Бруфф, может быть загадкой только для вас, потому что вы никогда всерьёз его не изучали. Давайте пробежимся по нему вместе, начиная с того момента, когда вы составили завещание полковника Хернкасла, и заканчивая тем временем, когда индеец пришёл к вам в офис. В вашем положении это может иметь очень серьёзное значение для интересов мисс Вериндер, и вы должны быть в состоянии ясно взглянуть на это дело в случае необходимости. Скажите мне, учитывая это, сможете ли вы понять мотивы индийца
для себя? или вы хотите, чтобы я избавил вас от необходимости
что-либо выяснять?

 Излишне говорить, что я в полной мере оценил практическую
цель, которую, как я теперь видел, он преследовал, и что из двух
вариантов я выбрал первый.

 — Очень хорошо, — сказал мистер Мёртуэйт. — Сначала мы рассмотрим вопрос о
возрасте трёх индейцев. Я могу засвидетельствовать, что все они выглядят примерно
одинаково — и вы сами можете решить, был ли мужчина, которого вы видели, в расцвете сил. Ему не было сорока, вы
Думаете? И я так думаю. Скажем, не сорок. Теперь вернёмся к тому времени,
когда полковник Хернкасл приехал в Англию и когда вы были вовлечены в план,
который он разработал, чтобы сохранить себе жизнь. Я не хочу, чтобы вы считали
годы. Я лишь скажу, что очевидно, что эти нынешние индийцы в их возрасте
должны быть потомками трёх других индийцев (все они принадлежали к высшей касте
брахманов, мистер Бруфф, когда покинули свою родину!)
которые последовали за полковником к этим берегам. Очень хорошо. Эти нынешние наши люди
стали преемниками тех, кто был здесь до них. Если они
Если бы они сделали только это, то дело не стоило бы того, чтобы его расследовать. Но они сделали больше. Они унаследовали организацию, которую их предшественники создали в этой стране. Не начинайте! Организация, по нашим представлениям, — это очень пустяковое дело, в чём я не сомневаюсь. Я бы сказал, что это включает в себя обладание деньгами;
услуги, когда они нужны, того сомнительного сорта англичан, которые
живут на задворках лондонской жизни; и, наконец, тайное сочувствие
нескольких человек из их собственной страны и (по крайней мере, раньше) из их
собственной религии, которая используется для удовлетворения многочисленных потребностей этого великого города. Как видите, ничего особенного! Но стоит упомянуть об этом в начале, потому что в дальнейшем мы _можем_ обратиться к этой скромной маленькой индийской организации. Теперь, когда мы прояснили ситуацию, я задам вам вопрос и ожидаю, что вы ответите на него, опираясь на свой опыт. Какое событие дало индийцам первый шанс завладеть алмазом?

Я понял, что он намекает на мой опыт.

«Первый шанс, который они получили, — ответил я, — был явно предложен им
Смерть полковника Хернкасла. Полагаю, они, как само собой разумеющееся, знали о его смерти?

— Как само собой разумеющееся. И его смерть, как вы говорите, дала им первый шанс. До этого момента Лунный камень хранился в банковской ячейке. Вы составили завещание полковника, в котором он оставил драгоценность своей племяннице, и завещание было подтверждено обычным способом. Как юрист, вы можете не сомневаться в том, какой курс изберут индейцы (по совету англичан) после _этого_».

«Они получат копию завещания из «Доктора
Коммонс», — сказал я.

“ Совершенно верно. Один или другой из тех сомнительных англичан, о которых я уже упоминал
, достал бы им копию, которую вы описали. Эта копия должна была
сообщить им, что Лунный камень был завещан дочери леди
Вериндер, и что мистер Блейк-старший или какое-то лицо, назначенное им.
он должен был передать это в ее руки. Вы согласитесь со мной, что получить
необходимую информацию о лицах, занимающих положение леди Вериндер
и мистера Блейка, было бы совершенно несложно. Единственная
трудность, с которой столкнутся индейцы, — это решение о том, стоит ли им
Они должны были попытаться похитить бриллиант, когда его будут перевозить из хранилища банка, или дождаться, пока его доставят в Йоркшир, в дом леди Вериндер. Второй вариант был бы явно безопаснее — и вот вам объяснение появления индийцев во Фризингхолле, переодетых в жонглёров и выжидающих своего часа. В Лондоне, разумеется, у них была своя организация, которая информировала их о событиях. Это сделают двое. Один будет следить за всеми, кто выйдет из дома мистера Блейка
в банк. И угостить слуг пивом, чтобы узнать новости из дома. Эти простые меры предосторожности с лёгкостью
подсказали бы им, что мистер Франклин Блейк был в банке и что мистер
Франклин Блейк был единственным человеком в доме, который собирался навестить
леди Вериндер. Что на самом деле последовало за этим открытием, вы, без сомнения,
помните так же хорошо, как и я.

Я вспомнил, что Франклин Блейк заметил одного из шпионов на
улице и, следовательно, ускорил своё прибытие в
Йоркшир опередил его на несколько часов, и (благодаря превосходному совету старого Беттериджа)
он положил бриллиант в банк во Фризингхолле ещё до того, как индейцы
были готовы увидеть его поблизости.
Пока всё предельно ясно. Но если индейцы не знали о принятых
таким образом мерах предосторожности, то почему они не предприняли никаких попыток
Дом леди Вериндер (в котором, как они должны были предполагать, находился бриллиант) на протяжении всего времени, прошедшего до дня рождения Рейчел?

 Обращаясь с этим вопросом к мистеру Мертуэйту, я счёл нужным добавить
что я слышал о маленьком мальчике, о капле чернил и о прочем, и что любое объяснение, основанное на теории ясновидения, было бы, на мой взгляд, совершенно неубедительным.

«И на мой тоже», — сказал мистер Мёртуэйт. «Ясновидение в этом случае — просто проявление романтической стороны индийского характера. Это было бы освежающим и ободряющим для этих людей — совершенно непостижимым, признаюсь вам, для английского ума — окружить их утомительное и опасное задание в этой стране определённым ореолом
о чудесном и сверхъестественном. Их мальчик, несомненно, чувствителен к месмерическому влиянию, и под этим влиянием он, без сомнения, отразил то, что уже было в сознании человека, который его гипнотизировал. Я проверял теорию ясновидения и никогда не замечал, чтобы проявления выходили за эти рамки. Индейцы не
исследуют этот вопрос таким образом; индейцы смотрят на своего мальчика как на
прорицателя того, что невидимо их глазам, — и, повторяю, в этом чуде
они находят источник нового интереса к цели, которая их объединяет.
Я лишь отмечаю, что это даёт любопытное представление о человеческом характере, которое, должно быть, является для вас чем-то новым. В расследовании, которое мы сейчас проводим, мы не имеем никакого отношения ни к ясновидению, ни к месмеризму, ни к чему-либо ещё, во что трудно поверить практичному человеку. Моя цель в том, чтобы шаг за шагом проследить за индийским заговором и рациональным путём вернуться к естественным причинам. Удалось ли мне пока удовлетворить ваше любопытство?

— В этом я не сомневаюсь, мистер Мёртуэйт! Однако я с некоторым беспокойством ожидаю услышать рациональное объяснение возникшей у меня трудности.
Я только что имел честь представить вам это дело.

Мистер Мёртуэйт улыбнулся. «Это самое простое дело из всех, — сказал он. — Позвольте мне начать с того, что я признаю ваше изложение дела абсолютно верным. Индейцы, несомненно, не знали, что мистер Франклин Блейк сделал с бриллиантом, потому что мы видим, что они совершили свою первую ошибку в первую же ночь после приезда мистера Блейка в дом его тёти».

— «Их первая ошибка?» — переспросил я.

 — «Конечно! Ошибка в том, что они позволили Габриэлю Беттериджу застать их врасплох, когда они прятались на террасе ночью. Однако они
заслуга в том, что они сами убедились, что сделали неверный шаг,
потому что, как вы снова говорите, имея в своём распоряжении много времени,
они неделями не подходили к дому.

 — Почему, мистер Мёртуэйт? Вот что я хочу знать! Почему?

 — Потому что ни один индеец, мистер Бруфф, никогда не идёт на ненужный риск. Пункт, который вы добавили в завещание полковника Хернкастла, сообщил им (не так ли?), что Лунный камень должен был полностью перейти во владение мисс Вериндер в день её рождения. Очень хорошо. Скажите мне, что было самым безопасным для людей в их положении? Попытаться завладеть бриллиантом
пока он находился под контролем мистера Франклина Блейка, который уже показал, что может подозревать и перехитрить их? Или подождать, пока бриллиант не окажется в распоряжении молодой девушки, которая будет невинно наслаждаться, надевая этот великолепный камень при любой возможности?
 Возможно, вам нужно доказательство того, что моя теория верна? Возьмите за доказательство поведение самих индейцев. Они появились в доме после стольких недель ожидания в день рождения мисс Вериндер и были вознаграждены за точность своих расчётов, увидев
Лунный камень за пазухой ее платья! Когда я услышал историю о полковнике и бриллианте позже, вечером, я был так уверен в том, что мистеру Франклину Блейку грозила опасность (они бы наверняка напали на него, если бы он не возвращался к леди Вериндер в компании других людей), и я был так твёрдо убеждён в том, что мисс Вериндер грозит ещё большая опасность, что рекомендовал последовать плану полковника и уничтожить драгоценность, разрезав её на отдельные камни. Как же она чудесным образом исчезла
в ту ночь, когда мой совет оказался бесполезным и полностью разрушил заговор индусов, — и как все дальнейшие действия со стороны индийцев были парализованы на следующий день, когда их посадили в тюрьму как мошенников и бродяг, — вы знаете так же хорошо, как и я. На этом первый акт заговора заканчивается.
 Прежде чем мы перейдём ко второму, могу я спросить, удовлетворил ли я ваше любопытство объяснением, которое удовлетворит разум практичного человека?

Невозможно было отрицать, что он достойно справился с моей трудностью;
благодаря его превосходному знанию индийского характера — и благодаря его
С тех пор, как полковник Хернкасл был жив, у меня были сотни других завещаний, о которых я думал!

«Пока всё идёт хорошо, — продолжил мистер Мёртуэйт. — Первый шанс, который был у индейцев, чтобы завладеть бриллиантом, был упущен в тот день, когда их посадили в тюрьму Фризингхолл. Когда появился второй шанс? Второй шанс появился — и я могу это доказать — пока они ещё были в заключении».

Он достал записную книжку и открыл её на определённой странице, прежде чем
продолжить.

«Я остановился, — продолжил он, — у друзей в Фризингхолле, в
время. За день или два до того, как индейцев освободили (кажется, в понедельник), ко мне пришёл начальник тюрьмы с письмом. Оно было оставлено для индейцев некоей миссис Маканн, у которой они снимали жильё, и было доставлено к двери миссис
 Маканн обычным почтовым отправлением накануне утром. Администрация тюрьмы заметила, что на конверте был почтовый штемпель «Ламбет» и что адрес на конверте, хотя и был написан на правильном английском, по форме странным образом отличался от общепринятого способа отправки писем.
письмо. Открыв его, они обнаружили, что содержимое написано на иностранном языке
, который, как они справедливо предположили, был хиндустани. Их
целью прихода ко мне было, конечно, чтобы им перевели письмо
. Я взяла копию в кармане-книги в оригинале, и моя
перевод—и вот они в вашем распоряжении.”

Он протянул мне открытую записную книжку. Адрес на письме был
первым делом копируются. Всё это было написано в одном абзаце, без каких-либо
попыток расставить знаки препинания, вот так: «Трем индейцам, живущим с
леди по имени Макэнн в Фризингхолле в Йоркшире». Далее следовали индуистские символы, а в конце появился английский перевод, выраженный в
этих загадочных словах:

«Во имя Регента Ночи, чьё место на Антилопе,
чьи руки обнимают четыре угла земли.

«Братья, повернитесь лицом на юг и приходите ко мне на шумную улицу,
которая ведёт к грязной реке.

«Причина в следующем.

«Я видел это своими глазами».

На этом письмо заканчивалось, без даты и подписи. Я передал его
Я вернулся к мистеру Мёртуэйту и признался, что этот любопытный образец индуистской
переписки меня несколько озадачил.

 «Я могу объяснить вам первое предложение, — сказал он, — а поведение самих
индейцев объяснит остальное.  Бог Луны в индуистской мифологии
представлен как четырёхрукое божество, восседающее на антилопе, и один из его титулов — правитель ночи. Итак, для начала, вот кое-что, что подозрительно похоже на косвенную отсылку к Лунному камню. Теперь давайте посмотрим, что сделали индейцы после того, как тюремные власти разрешили им получить
письмо. В тот самый день, когда их освободили, они сразу же отправились на
железнодорожный вокзал и сели в первый же поезд, отправлявшийся в
Лондон. Мы все в Фризингхолле сожалели, что за ними не следили
тайно. Но после того, как леди Вериндер уволила полицейского
и прекратила дальнейшее расследование пропажи бриллианта, никто
другой не осмелился вмешиваться в это дело. Индейцы могли свободно отправиться в Лондон, и они отправились в Лондон.
Что мы узнали о них дальше, мистер Бруфф?

“Они были надоедливый Мистер Люкер, - ответил я, - на попрошайничестве о
дом в Ламбете”.

“Читали ли вы доклад применение Мистер Люкер к мировому судье?”

“Да”.

«В ходе своего выступления он упомянул, если вы помните, о наёмном иностранном работнике, которого он только что уволил по подозрению в попытке кражи и которому он также не доверял, считая, что тот, возможно, действовал в сговоре с досаждавшими ему индейцами. Из этого, мистер Бруфф, довольно ясно, кто написал то письмо, которое только что озадачило вас, и какое из восточных сокровищ мистера Люкера было украдено».
рабочий пытались украсть”.

Вывод (как я поспешил признать) было слишком очевидно, чтобы нужно
что указывается. Я никогда не сомневался, что Лунный камень попал в руки мистера Люкера
в то время, о котором упоминал мистер Мертуэйт. Мой
единственный вопрос заключался в том, как индейцы обнаружили это
обстоятельство? Этот вопрос (самый сложный для решения из всех, поскольку
Я думал) теперь получил свой ответ, как и все остальные. Поскольку я был юристом
, я начал чувствовать, что могу довериться мистеру Мертуэйту, который проведет меня
с завязанными глазами по последним изгибам лабиринта, по которому он
это привело меня так далеко. Я сделал ему комплимент, рассказав ему об этом,
и обнаружил, что моя маленькая уступка была принята очень любезно.

“Вы, в свою очередь, дадите мне информацию, прежде чем мы продолжим"
- сказал он. “ Кто-то, должно быть, перевез Лунный камень из Йоркшира в
Лондон. И кто-то, должно быть, собрал на нем деньги, иначе он никогда бы не оказался
у мистера Люкера. Было ли сделано какое-либо открытие
кто был этот человек?”

— Насколько мне известно, нет.

— Была история (не так ли?) о мистере Годфри Эблвайте. Я
сказали, что он выдающийся филантроп, что, безусловно, против него,
начнем с того, что ”.

Я искренне согласился в этом с мистером Мертуэйтом. В то же время я чувствовал себя
обязанным сообщить ему (не упоминая, разумеется, мисс
Имя Вериндера), что с мистера Годфри Эблуайта сняты все подозрения
на основании доказательств, за которые я могу поручиться как за совершенно неоспоримые
.

— Что ж, — спокойно сказал мистер Мёртуэйт, — давайте подождём, пока время прояснит ситуацию. А пока, мистер Бруфф, мы должны вернуться к индейцам. Их путешествие в Лондон просто
В итоге они стали жертвами очередного поражения. Потеря
второго шанса завладеть алмазом в основном, как я думаю, связана с
хитростью и дальновидностью мистера Люкера, который не зря стоит
во главе процветающей и древнейшей профессии ростовщика!
 Быстро уволив
человека, которого он нанял, он лишил индейцев помощи, которую
их сообщник оказал бы им, проникнув в дом. Быстро доставив Лунный камень своему банкиру, он застал заговорщиков врасплох
они разработали новый план ограбления. Как индейцы в этом последнем случае догадались о том, что он сделал, и как им удалось завладеть его банковской распиской, — это события слишком недавние, чтобы на них останавливаться. Достаточно сказать, что они знают, что Лунный камень снова вне их досягаемости, что он хранится (под общим названием «ценная вещь большой стоимости») в банковской ячейке.
Итак, мистер Бруфф, каков их третий шанс завладеть бриллиантом? и
когда он представится?

 Когда он задал этот вопрос, я понял, что им движет.
Наконец-то индеец пришёл ко мне в офис!

«Я понял!» — воскликнул я. «Индейцы, как и мы, считают само собой разумеющимся, что Лунный камень был заложен, и они хотят быть уверены, что их проинформируют о самом раннем сроке, когда залог может быть выкуплен, потому что это будет самый ранний срок, когда бриллиант можно будет изъять из хранилища банка!»

— Я говорил вам, что вы сами всё поймёте, мистер Бруфф, если я дам вам шанс. Через год после того, как Лунный камень был отдан в залог, индейцы будут ждать своего третьего шанса. Мистер
Лукер сам сказал им, как долго им придётся ждать, и ваш уважаемый авторитет убедил их, что мистер Лукер говорит правду. Когда, по вашему мнению, бриллиант попал в руки ростовщика?

— Примерно в конце июня прошлого года, — ответил я, — насколько я могу судить.

— А сейчас на дворе сорок восьмой год. Очень хорошо. Если неизвестный, заложивший Лунный камень, сможет выкупить его через год, то в конце июня 1949 года драгоценность снова окажется у него. Я буду за тысячи миль от Англии и англичан
новости на тот момент. Но, возможно, вам стоит обратить на это внимание и
приготовиться к тому, чтобы быть в Лондоне в это время».

«Вы думаете, что-то серьёзное произойдёт?» — спросил я.

«Я думаю, что буду в большей безопасности, — ответил он, — среди самых яростных фанатиков
Центральной Азии, чем если бы я пересёк порог банка с Лунным камнем в кармане. Индейцы потерпели поражение дважды подряд, мистер Бруфф. Я твёрдо верю, что они не потерпят поражения в третий раз».

 Это были последние слова, которые он произнёс на эту тему. Принесли кофе;
гости встали и разошлись по комнате, а мы присоединились к дамам, собравшимся на ужин наверху.

Я записал дату, и, возможно, не будет лишним, если я завершу свой рассказ, повторив эту запись здесь:

_Июнь, сорок девятый год. Ожидайте новостей об индейцах к концу месяца._

И, сделав это, я передаю перо, на которое у меня больше нет прав, писателю, который последует за мной.


ТРЕТИЙ РАССКАЗ.

_От Франклина Блейка._

ГЛАВА I

Весной тысяча восемьсот сорок девятого года я был
странствуя на Востоке, а затем недавно изменили путешествия
планы, которые я выложил несколько месяцев перед тем, и который у меня был
общался со своим адвокатом и банкиром в Лондоне.

Это изменение сделало необходимым для меня послать одного из моих слуг, чтобы
получить мои письма и денежные переводы от английского консула в определенном городе
город, который больше не был включен в число мест моего упокоения в моей
новая схема передвижения. Мужчина был присоединиться ко мне опять же в назначенное
место и время. Несчастный случай, в котором он не был виноват, задержал
его в пути. Неделю я и мои люди ждали, разбив лагерь на
границы пустыни. По истечении этого времени пропавший мужчина появился.
появился с деньгами и письмами у входа в мою палатку.

“Боюсь, я принес вам плохие новости, сэр”, - сказал он и указал на одно из
писем, обведенное траурной каймой, и адрес на нем.
который был написан почерком мистера Бреффа.

В делах такого рода я не знаю ничего более невыносимого, чем неизвестность. Письмо с траурной каймой было первым, которое я открыл.

 В нём сообщалось, что мой отец умер и что я являюсь наследником его состояния.
большое состояние. Богатство, которое таким образом попало в мои руки,
принесло с собой и обязанности, и мистер Бруфф попросил меня не
терять времени и вернуться в Англию.

 На рассвете следующего дня я уже был на пути в свою страну.

 Картина, которую мой старый друг Беттередж нарисовал
в момент моего отъезда из Англии, (как мне кажется) немного преувеличена. Он по-своему, по-дурацки, воспринял всерьёз одну из многочисленных сатирических отсылок своей молодой любовницы к моему иностранному образованию и убедил себя, что на самом деле видел эти французские, немецкие и
В моём характере есть итальянские черты, которые мой живой кузен лишь в шутку приписывал мне и которые никогда не существовали на самом деле, кроме как в воображении нашего доброго Беттериджа. Но, если не считать этого недостатка, я вынужден признать, что он не погрешил против истины, представив меня уязвлённым в самое сердце поведением Рейчел и покидающим Англию в первый момент страданий, вызванных самым горьким разочарованием в моей жизни.

Я уехал за границу, решив — если перемена и отсутствие помогут мне — забыть
её. Я убеждён, что ни одно истинное представление о человеческой природе не отрицает
в таких обстоятельствах перемена и разлука действительно помогают человеку; они
отвлекают его внимание от сосредоточенного созерцания собственного
горя. Я никогда не забывал её, но боль воспоминаний постепенно
теряла свою остроту по мере того, как время, расстояние и новизна
всё больше и больше вставали между мной и Рейчел.

С другой стороны, не менее очевидно, что, когда я повернул домой, лекарство, которое так уверенно действовало, начало так же уверенно терять силу. Чем ближе я подъезжал к деревне,
чем ближе я подходил к дому, где она жила, и к мысли о том, что увижу ее снова, тем сильнее ее влияние начинало овладевать мной. Покидая
Англию, она была последним человеком на свете, чьим именем я позволил бы себе
произнести. Вернувшись в Англию, она была первым человеком, о котором я спросил, когда мы с мистером Бруффом снова встретились.

Разумеется, мне сообщили обо всём, что произошло в моё отсутствие; другими словами, обо всём, что было рассказано здесь в продолжение повествования Беттериджа, за исключением одного обстоятельства. Мистер Бруфф
В то время он не чувствовал себя вправе сообщить мне о мотивах, которые побудили Рейчел и Годфри Эблуайта отозвать брачное обещание с обеих сторон. Я не стал задавать ему неудобных вопросов на эту деликатную тему. Это было достаточным облегчением
для меня, после ревнивого разочарования, вызванного известием о том, что она
когда-либо рассматривала возможность стать женой Годфри, знать, что размышления
убедили ее в опрометчивости, и что она добилась своего
освобождение от ее брачной помолвки.

Услышав историю прошлого, мои следующие запросы (все еще запросы
после того, как Рейчел!) естественным образом перешла к настоящему времени. Под чьим присмотром она находилась после того, как покинула дом мистера Бруффа? и где она жила сейчас?

 Она жила под присмотром овдовевшей сестры покойного сэра Джона
 Вериндера — миссис Мерридью, — которую душеприказчики её матери попросили стать её опекуном, и которая приняла это предложение. Мне доложили, что они
замечательно ладят друг с другом и что теперь они
обосновались на сезон в доме миссис Мерридью в Портленде
Плейс.

Через полчаса после получения этой информации я был уже на пути в
Портленд-Плейс — и у меня не хватило смелости признаться в этом мистеру Бруффу!

 Человек, открывший дверь, не был уверен, дома ли мисс Вериндер. Я отправил его наверх с моей визиткой, чтобы поскорее прояснить этот вопрос. Человек спустился с непроницаемым лицом и сообщил мне, что мисс Вериндер нет дома.

 Я мог бы заподозрить других людей в том, что они намеренно отказывают мне. Но заподозрить Рейчел было невозможно. Я оставил сообщение, что позвоню снова в шесть часов вечера.

 В шесть часов мне во второй раз сообщили, что мисс Вериндер
Её не было дома. Оставили ли мне какое-нибудь сообщение? Мне ничего не оставили. Мисс Вериндер не получила мою карточку? Слуга извинился — мисс Вериндер получила её.

 Вывод был слишком очевиден, чтобы его не сделать. Рейчел отказалась меня принять.

 С моей стороны, я отказался от такого обращения, не предприняв, по крайней мере, попытки выяснить причину. Я назвал свое имя на имя
Миссис Мерридью и попросил ее оказать мне честь личной встречей
в любое время, которое ей будет удобнее назвать.

Миссис Мерридью без труда приняла меня сразу. Я был
Меня провели в уютную маленькую гостиную, и я оказался в обществе приятной пожилой дамы. Она была так добра, что испытывала большое сожаление и удивление исключительно из-за меня. В то же время она была не в состоянии дать мне какие-либо объяснения или надавить на Рейчел по поводу того, что, по-видимому, касалось только её личных чувств. Это повторялось снова и снова с вежливым терпением, которое ничто не могло утомить, и это было всё, чего я добился, обратившись к миссис Мерридью.

 Моим последним шансом было написать Рейчел.  Мой слуга отнёс ей письмо.
На следующий день я получил строгий наказ ждать ответа.

Ответ пришёл буквально в одном предложении.

«Мисс Вериндер просит не вступать с ней в переписку с мистером Франклином Блейком».

Как бы я ни любил её, я был возмущён оскорблением, нанесённым мне в этом ответе. Мистер Бруфф зашёл ко мне по делу, прежде чем я пришёл в себя. Я сразу же отказался от этого дела
и изложил ему всю историю. Он оказался столь же неспособен просветить меня,
как и сама миссис Мерридью. Я спросил его, не было ли клеветы
обо мне говорили в присутствии Рейчел. Мистер Бруфф не знал ни о какой клевете, объектом которой я был. Упоминала ли она обо мне, пока жила под крышей мистера Бруффа? Никогда. За всё время моего долгого отсутствия она ни разу не спросила, жив я или умер? Ни разу такой вопрос не сорвался с её губ. Я достал из кармана письмо, которое бедная леди Вериндер написала мне из
Фризингхолл, в тот день, когда я покинул её дом в Йоркшире. И я
обратил внимание мистера Бруффа на эти два предложения:

«Ценная помощь, которую вы оказали в поисках пропавшего драгоценного камня, до сих пор остаётся непрощённым преступлением в нынешнем ужасном состоянии ума Рейчел. Действуя вслепую в этом деле, вы усугубили бремя тревог, которые ей пришлось вынести, невинно угрожая раскрытием её тайны из-за своих усилий».

«Возможно ли, — спросил я, — что чувства, которые вы там описываете, по-прежнему так же сильно ко мне относятся?»

Мистер Бруфф выглядел искренне расстроенным.

«Если вы настаиваете на ответе, — сказал он, — то я, к сожалению, ничем не могу вам помочь».
толкование ее поведения” чем это.

Я позвонил в колокольчик и приказал своему слуге упаковать мой чемодан и
послать за железнодорожным проводником. Мистер Брафф спросил удивленно, что я
собирался сделать.

“Я еду в Йоркшир, - ответил я, - на следующем поезде.”

“Могу я спросить, с какой целью?”

«Мистер Бруфф, помощь, которую я по незнанию оказал следствию после
того, как был найден бриллиант, по мнению Рейчел, была непростительным
преступлением, и оно до сих пор остаётся непростительным. Я не приму
такую позицию! Я намерен выяснить, почему она молчит.
её мать и её враждебность по отношению ко _мне_. Если время, усилия и деньги помогут, я доберусь до вора, укравшего Лунный камень!»

 Почтенный старый джентльмен пытался возразить, убедить меня прислушаться к доводам разума, короче говоря, выполнить свой долг по отношению ко мне. Я был глух ко всему, что он мог сказать. Никакие земные соображения в тот момент не могли бы поколебать мою решимость.

— Я снова возьмусь за расследование, — продолжил я, — с того места, на котором остановился, и буду продвигаться шаг за шагом, пока не дойду до
в настоящее время. В доказательствах, которые я оставил, есть недостающие звенья, и Габриэль Беттеридж может их восполнить, и я отправляюсь к Габриэлю Беттериджу!»

 В тот вечер, ближе к закату, я снова стоял на хорошо знакомой террасе и ещё раз посмотрел на тихий старый загородный дом. Первым, кого я увидел на пустынной территории, был садовник. Он ушёл от Беттериджа час назад и теперь загорал в привычном углу заднего двора. Я хорошо это знал и сказал, что сам пойду искать его.

Я обошёл знакомые тропинки и проходы и заглянул в открытые ворота
двора.

Вот он — дорогой старый друг, с которым я провёл счастливые дни, которые никогда больше не повторятся, — вот он, в старом углу, на старом кресле-улье, с трубкой во рту, с «Робинзоном Крузо» на коленях, а по обе стороны от него дремлют два его друга, собаки! В том положении, в котором я стоял, моя тень падала передо мной от последних косых лучей солнца. То ли собаки увидели это, то ли их
острый нюх сообщил им о моём приближении; они заворчали.
 Старик в свою очередь успокоил их словом, а затем
Он прикрыл рукой слабеющие глаза и вопросительно посмотрел на фигуру у ворот.

Мои глаза были полны слёз. Я был вынужден подождать, прежде чем смог заставить себя заговорить с ним.


Глава II

— Беттередж! — сказал я, указывая на хорошо знакомую книгу у него на коленях, —
«Робинзон Крузо» сообщил вам сегодня вечером, что вы можете ожидать встречи с Франклином Блейком?

— Клянусь богом, мистер Франклин! — воскликнул старик. — Именно это и сделал Робинзон Крузо!

 Он с трудом поднялся на ноги с моей помощью и постоял немного,
переводя взгляд с «Робинзона Крузо» на меня и обратно,
он, по-видимому, не мог решить, кто из нас удивил его больше.
 Вердикт был вынесен в пользу книги.  Держа ее в
открытом виде в обеих руках, он рассматривал чудесный том с невыразимым
предвкушением, словно ожидал, что Робинзон Крузо сам сойдет со страниц и
окажет нам честь личным интервью.

— Вот эта часть, мистер Франклин! — сказал он, как только к нему вернулась способность говорить. — Поскольку я живу на хлеб, сэр, вот эта часть, о которой я говорил
Читал за мгновение до того, как вы вошли! Страница сто пятьдесят шесть,
а именно: «Я стоял, словно поражённый громом, или как будто увидел
привидение». Если это не то же самое, что сказать: «Ожидайте внезапного
появления мистера Франклина Блейка», то в английском языке нет
смысла!» — сказал Беттеридж, с грохотом захлопывая книгу и наконец освобождая одну руку, чтобы пожать протянутую мной руку.

Я ожидал, что он, вполне естественно в сложившихся обстоятельствах,
засыплет меня вопросами. Но нет — гостеприимство было
верхний импульс в старый слуга ума, когда член
семья оказалась (неважно, как!) в качестве гостя в доме.

“ Проходите, мистер Фрэнклин, ” сказал он, открывая за собой дверь со своим
причудливым старомодным поклоном. “Я спрошу, что привело вас сюда позже — я
сначала должен устроить вас поудобнее. Произошли печальные изменения, так как вы
ушел. Дом заперт, и слуги ушли. Не важно
что! Я приготовлю вам ужин, а жена садовника застелет вам
постель — и если в погребе осталась бутылка нашего знаменитого кларета «Латур»,
погреб, вам в глотку, мистер Франклин, эта бутылка пойдет. Приветствую вас
добро пожаловать, сэр! Сердечно приветствую вас!” - сказал бедный старик,
мужественно сражаясь с мраком опустевшего дома и
принимая меня с общительным и вежливым вниманием ушедших времен
.

Мне было неприятно разочаровывать его. Но теперь этот дом принадлежал Рейчел.
Мог ли я есть или спать в нём после того, что случилось в Лондоне?
Здравый смысл и чувство собственного достоинства запрещали мне — по-настоящему запрещали — переступать порог.

Я взял Беттереджа под руку и вывел его в сад. Там
ничего не поделаешь. Я был вынужден сказать ему правду. Учитывая его
привязанность к Рейчел и его привязанность ко мне, он был крайне озадачен
и огорчен тем оборотом, который приняли события. Его мнение, когда он его
высказывал, было изложено в его обычной прямолинейной манере и было
приятно отдающим самой позитивной философией, которую я знаю —
философией школы Беттереджа.

“ У мисс Рэчел есть свои недостатки, я никогда этого не отрицал, ” начал он. — И
время от времени задирать нос — одна из них. Она пыталась задирать нос перед _вами_, а вы это терпели. Господи, мистер
Франклин, разве ты не знаешь женщин лучше, чем сейчас? Ты ведь слышал, как я говорил о покойной миссис Беттеридж?

 Я довольно часто слышал, как он говорил о покойной миссис Беттеридж, неизменно приводя её в качестве неоспоримого примера врождённой слабости и порочности противоположного пола. В этом качестве он и представил её сейчас.

 — Хорошо, мистер Франклин. А теперь послушайте меня. У разных женщин разные способы ездить верхом на лошади. Покойная миссис Беттеридж тренировалась на своей любимой кобыле всякий раз, когда я оказывался рядом
отказывать ей во всем, к чему она стремилась всем сердцем. В таких случаях, когда я возвращался домой
с работы, моя жена была настолько уверена, что звала меня наверх
по кухонной лестнице и говорила, что после моего жестокого обращения с ней,
у нее не хватило духу приготовить мне ужин. Я мирился с этим какое-то время
точно так же, как вы сейчас терпите это от мисс Рэчел. Наконец
мое терпение лопнуло. Я спустился вниз и забрал миссис
Я нежно, понимаете ли, взял её на руки и отнёс в лучшую гостиную, где она принимала гостей.
Я сказал: «Это место как раз для тебя, моя дорогая», — и вернулся на кухню. Я заперся там, снял пальто, закатал рукава рубашки и приготовил себе ужин. Когда всё было готово, я подал его как можно лучше и от души насладился. Потом я выкурил трубку и выпил немного грога, а потом убрал со стола, вымыл посуду, почистил ножи и вилки, убрал всё на место и подмел очаг. Когда всё снова стало чистым и светлым, насколько это было возможно, я открыл дверь и впустил миссис.
Betteredge в. - Я уже поел, дорогой мой, - сказала я. - и я надеюсь, что вы
увидите, что я покинул кухню все ваши самые заветные желания
желание.’ До конца жизни этой женщины, мистер Фрэнклин, мне никогда больше не приходилось
готовить себе обед! Мораль: вы терпели мисс Рэчел в
Лондоне; не терпите ее в Йоркшире. Возвращайся в дом!”

Совершенно неопровержимо! Я мог лишь заверить своего доброго друга, что даже _его_
способность убеждать в данном случае бесполезна.

«Прекрасный вечер, — сказал я. — Я прогуляюсь до Фризингхолла и останусь
в отеле, и вы должны прийти завтра утром и позавтракать со мной.
Мне нужно кое-что вам сказать.

Беттеридж серьёзно покачал головой.

«Мне очень жаль, — сказал он. — Я надеялся, мистер Франклин, что между вами и
мисс Рейчел всё снова будет гладко и приятно. Если вы настаиваете на своём, сэр, — продолжил он, немного поразмыслив, — то сегодня вечером вам не нужно ехать во Фризингхолл, чтобы переночевать. Это можно сделать и поближе. В двух милях отсюда есть ферма Хотерстоуна. Вряд ли вы будете возражать против этого, мисс
— По словам Рейчел, — лукаво добавил старик. — Хоторстоун владеет фермой, мистер
Франклин, на правах полной собственности.

Я вспомнил это место, как только Беттеридж упомянул о нём. Фермерский дом стоял в укромной долине, на берегу самого красивого ручья в этой части Йоркшира, и у фермера была свободная спальня и гостиная, которые он сдавал художникам, рыболовам и туристам. Более приятного места для проживания,
чем то, где я остановился, я и желать не мог.

«Комнаты сдаются?» — спросил я.

«Сама миссис Хотерстоун, сэр, вчера просила меня замолвить за неё словечко и порекомендовать эти
комнаты».

«Я с величайшим удовольствием возьму их, Беттеридж».

Мы вернулись во двор, где я оставил свой дорожный саквояж. Просунув палку в ручку и закинув сумку на плечо, Беттередж, казалось, снова впал в замешательство, вызванное моим внезапным появлением, когда я застал его в кресле-улье. Он недоверчиво посмотрел на дом, затем развернулся и еще более недоверчиво посмотрел на меня.

«Я прожил на свете довольно долго, — сказал этот лучший и самый дорогой из всех старых слуг, — но такого я никогда не ожидал увидеть. Вот стоит дом, а вот стоит мистер Франклин Блейк — и, чёрт возьми, если один из них не отвернётся от другого и не пойдёт ночевать в гостиницу!»

 Он вышел, качая головой и зловеще рыча. — Есть только одно чудо, которое _может_ произойти, — сказал он мне через плечо. — Следующее, что вы сделаете, мистер Франклин, — это вернёте мне семь шиллингов и шесть пенсов, которые вы заняли у меня в детстве.

Этот ход сарказм положить его в лучший юмор с самим собой и с
меня. Мы вышли из дома и прошли через ворота Гостинного. Сразу видно
оснований, обязанности гостеприимства (Betteredge кодекса
морали) прекратились, и привилегии любопытством стал.

Он отступил назад, чтобы дать мне поравняться с ним. — Прекрасный вечер для прогулки, мистер Франклин, — сказал он, как будто мы только что случайно встретились. — Если бы вы отправились в отель в Фризингхолле, сэр?

 — Да?

 — Я бы имел честь позавтракать с вами завтра утром.

“ Вместо этого поезжайте позавтракать со мной на ферму Хотерстоунов.

“ Премного благодарен вам за вашу доброту, мистер Франклин. Но это был не
тот завтрак, на который я рассчитывал. Я думаю, вы упомянули, что вы
было что-то хочешь мне сказать? Если это не секрет, сэр”, - сказал Betteredge,
внезапно отказавшись от извилистого пути, и с прямыми одно: “я
горящий знать, что привело тебя сюда, пожалуйста, в этом
внезапно путь”.

“ Что привело меня сюда раньше? - Спросил я.

“ Лунный камень, мистер Франклин. Но что привело вас сейчас, сэр?

“ Снова лунный камень, Беттередж.

Старик внезапно остановился и посмотрел на меня в серых сумерках,
как будто подозревая, что его подводят собственные уши.

«Если это шутка, сэр, — сказал он, — то, боюсь, я немного отупел
на старости лет. Я не понимаю».

«Это не шутка, — ответил я. — Я приехал сюда, чтобы возобновить расследование,
которое было прекращено, когда я покинул Англию». Я пришёл сюда, чтобы сделать то, чего ещё никто не делал, — выяснить, кто забрал бриллиант.

 — Оставьте бриллиант в покое, мистер Франклин! Послушайте моего совета и оставьте бриллиант в покое! Этот проклятый индийский драгоценный камень сбивал с пути всех, кто приближался к нему
IT. Не тратьте деньги и свой нрав—в прекрасный весенний период
вашу жизнь, сэр, вмешиваясь в Лунном камне. Как _you_ можете надеяться на
успех (сохранение вашего присутствия), когда сержант Кафф сам все испортил
? Сержант Кафф! ” повторил Беттередж, грозя мне указательным пальцем.
строго. “Величайший полицейский Англии!”

“Я принял решение, мой старый друг. Даже сержант Кафф не пугает
меня. Кстати, возможно, я захочу поговорить с ним, рано или поздно. Ты
слышал что-нибудь о нем в последнее время?

“ Сержант вам не поможет, мистер Фрэнклин.

“ Почему бы и нет?

— С тех пор, как вы уехали, сэр, в полицейских кругах произошло событие. Великий Кафф отошёл от дел. У него есть маленький домик в Доркинге, и он с головой погрузился в выращивание роз. У меня есть его собственноручное письмо, мистер Франклин. Он вырастил белую моховую розу, не прививая её сначала на плетистую. А мистер Бегби, садовник
, отправится в Доркинг и признается, что сержант наконец-то его избил
.

“Это не имеет большого значения”, - сказал я. “ Я должен обойтись без помощи сержанта Каффа
. И для начала я должен положиться на вас.

Вполне вероятно, что я говорил довольно небрежно.

Во всяком случае, Беттередж, казалось, был задет чем-то в ответе
, который я только что ему дал. “Вы могли бы положиться на худшее, чем я, мистер
Франклин, я могу тебе это сказать, ” сказал он немного резко.

Тон, которым он возразил, и некоторое волнение после того, как он заговорил
которое я уловил в его поведении, подсказали мне, что он был
обладателем какой-то информации, которую не решался сообщить.

— Я рассчитываю, что вы поможете мне, — сказал я, — собрать
фрагменты улик, которые оставил после себя сержант Кафф. Я знаю, что вы
можете это сделать. Вы больше ничего не можете сделать?

“Чего еще можно ждать от меня, сэр?” - спросил Betteredge, с
вид величайшим смирением.

“Я ожидаю более—от того, что вы сейчас сказали.”

“ Простое хвастовство, мистер Фрэнклин, ” упрямо возразил старик. “ Некоторые
люди рождаются хвастунами и до самой смерти не могут смириться с этим
. Я один из них.

Был только один способ забрать его с собой. Я апеллировал к его интересу к
Рэйчел и ко мне.

«Беттердж, вы были бы рады услышать, что мы с Рэйчел снова стали хорошими
подругами?»

«Я служил вашей семье, сэр, но, если вы сомневаетесь, то я
мало чем вам помог!»

— Вы помните, как Рейчел обошлась со мной перед моим отъездом из Англии?

— Как будто это было вчера! Сама моя леди написала вам об этом письмо,
и вы были так любезны, что показали мне его. В нём говорилось, что мисс Рейчел смертельно обиделась на вас за то, что вы пытались вернуть её драгоценность. И ни моя леди, ни вы, ни кто-либо другой не могли понять почему.

— Совершенно верно, Беттеридж! И я возвращаюсь из своих путешествийи нахожу, что она по-прежнему смертельно обижена на меня. В прошлом году я знал, что Бриллиант был в этом замешан, и сейчас я знаю, что Бриллиант в этом замешан. Я пытался поговорить с ней, но она не хочет меня видеть. Я пытался написать ей, но она не отвечает. Как же мне, ради всего святого, прояснить ситуацию? Шанс расследовать пропажу Лунного камня — это единственный шанс, который оставила мне сама Рейчел.

 Эти слова, очевидно, открыли ему глаза, поскольку он ещё не видел этого.  Он задал вопрос, который убедил меня в том, что я его задел.

“Мистер Фрэнклин, с вашей стороны в этом нет неприязни, не так ли?”

“Был некоторый гнев, - ответил я, - когда я уезжал из Лондона. Но теперь это прошло.
теперь все прошло. Я хочу, чтобы Рейчел пришла к взаимопониманию со мной.
и я ничего больше не хочу ”.

“ Вы не испытываете никакого страха, сэр, — предположим, вы сделаете какие—нибудь открытия - в отношении
того, что вы можете узнать о мисс Рэчел?

Я понял, что им двигала ревность к его молодой любовнице, когда он произнёс
эти слова.

 «Я уверен в ней так же, как и ты, — ответил я. — Даже если мы раскроем её тайну, это не изменит её положения.
по вашему мнению или по моему.

При этих словах последние сомнения Беттериджа исчезли.

«Если я поступаю неправильно, помогая вам, мистер Франклин, — воскликнул он, — всё, что я могу сказать, — я так же невиновен в этом, как нерождённый младенец! Я могу направить вас на путь к открытию, если вы сможете идти дальше самостоятельно. Вы помните нашу бедную девочку — Розанну Спирмен?»

«Конечно!»

«Вы всегда думали, что у неё есть какое-то признание, связанное с Лунным камнем, которое она хотела вам сделать?»

«Я определённо не мог объяснить её странное поведение никаким другим способом».

— Вы можете развеять это сомнение, мистер Франклин, когда вам будет угодно.

Теперь настала моя очередь остановиться.  Я тщетно пытался разглядеть его лицо в сгущающейся темноте.  Не ожидая такого поворота, я немного нетерпеливо спросил, что он имеет в виду.

 — Спокойно, сэр! — продолжил Беттеридж.  — Я имею в виду то, что говорю.  Розанна
Спирман оставила после себя запечатанное письмо — письмо, адресованное _вам_».

«Где оно?»

«У её подруги в Коббс-Хоул. Вы, должно быть, слышали, когда были здесь в последний раз, сэр, о Хромоножке Люси — хромой девушке с костылём».

«Дочери рыбака?»

“ То самое, мистер Фрэнклин.

“ Почему письмо не было переслано мне?

“ У Хромой Люси есть собственное завещание, сэр. Она не отдала бы его ни в какие руки.
руки, кроме ваших. И вы покинули Англию прежде, чем я смог написать вам”.

“Давайте вернемся, Беттередж, и заберем это немедленно!”

“Слишком поздно, сэр, сегодня вечером. На нашем побережье они здорово экономят свечи.
А в Коббс-Хоул рано ложатся спать.

“ Ерунда! Мы можем добраться туда за полчаса.

“_ вы_ могли бы, сэр. И когда вы доберетесь туда, вы обнаружите, что дверь
заперта. Он указал на свет, мерцающий под нами; и в то же время
В этот момент я услышал в тишине вечера журчание
ручья. «Вот и ферма, мистер Франклин! Располагайтесь на
ночь, а завтра утром приходите ко мне, если будете так любезны».

«Вы пойдёте со мной в рыбацкую хижину?»

«Да, сэр».

«Рано?»

«Так рано, мистер Франклин, как вам будет угодно».

Мы спустились по тропинке, ведущей к ферме.


Глава III

Я смутно помню, что произошло на ферме
Хотерстоуна.

Я помню радушный приём, обильный ужин, которым можно было накормить
целая деревня на Востоке; восхитительно чистая спальня, в которой не было ничего, о чём стоило бы сожалеть, кроме отвратительного продукта глупости наших предков — перины; беспокойная ночь, когда приходилось часто зажигать спички и одну маленькую свечку; и огромное чувство облегчения, когда взошло солнце и появилась надежда встать.

Накануне мы с Беттереджем договорились, что я заеду за ним по пути в Коббс-Хоул, когда мне будет удобно, — что, учитывая моё нетерпение получить письмо, означало «как можно раньше».
мог. Не дожидаясь завтрака на ферме, я взял в руку корку хлеба и отправился в путь, сомневаясь, не застать ли мне почтенного Беттериджа в постели. К моему великому облегчению, он оказался так же взволнован предстоящим событием, как и я. Я застал его готовым и ожидающим меня с тростью в руке.

— Как вы себя чувствуете этим утром, Беттеридж?

— Очень плохо, сэр.

— Сожалею, что вы так говорите. На что вы жалуетесь?

 — Я жалуюсь на новую болезнь, мистер Франклин, которую я сам изобрёл. Я не хочу вас пугать, но вы наверняка подхватите её ещё до конца утра.

“Какой же я дьявол!”

“Вы чувствуете неприятный жар внизу живота, сэр? и
неприятное постукивание в макушке? Ах! еще нет? Она будет держаться
вы в отверстие Кобб, мистер Франклин. Я называю это детектив-лихорадка; и
Самой первой поймал он в компании сержанта Каффа”.

“Да! да! и лекарство в данном случае - вскрыть письмо Розанны Спирман.
письмо, я полагаю? Пойдемте, возьмем его.

Несмотря на ранний час, мы застали жену рыбака засуетившейся на кухне. Во время
моей презентации Беттереджа добрая миссис Йолланд провела светскую беседу.
церемония, строго предназначенная (как я впоследствии узнал) для знатных гостей. Она поставила на стол бутылку голландского джина и пару чистых трубок
и начала разговор со слов: «Какие новости из
Лондона, сэр?»

 Прежде чем я успел найти ответ на этот чрезвычайно многозначительный вопрос,
из тёмного угла кухни ко мне приблизилось какое-то привидение.
Бледная, дикая, измождённая девушка с удивительно красивыми волосами и
свирепым блеском в глазах, прихрамывая, подошла на костыле к столу, за которым я сидел, и посмотрела на меня так, словно я был для неё чем-то вроде
смешанный интерес и ужас, которые она увидела, привели её в восторг.

«Мистер Беттеридж, — сказала она, не сводя с меня глаз, — повторите, пожалуйста, его имя».

«Имя этого джентльмена, — ответил Беттеридж (сделав сильный акцент на слове «джентльмен»), — мистер Франклин Блейк».

Девушка повернулась ко мне спиной и внезапно вышла из комнаты. Добрая миссис
Йолланд, как мне кажется, извинилась за странное поведение своей дочери, а Беттеридж (вероятно) перевела это на вежливый
английский. Я говорю об этом с полной уверенностью. Моё внимание было
Я сосредоточенно следил за звуком костыля девочки. Тук-тук, вверх по деревянной лестнице;
тук-тук, по комнате над нашими головами;
тук-тук, снова вниз по лестнице — и вот оно, привидение, стоит у
открытой двери с письмом в руке и манит меня!

Я оставил позади себя ещё больше извинений и последовал за этим странным существом, которое, прихрамывая, бежало впереди меня всё быстрее и быстрее вниз по склону пляжа. Она завела меня за несколько лодок, где нас не было видно и слышно тем немногим людям, что жили в рыбацкой деревушке, а затем остановилась и впервые повернулась ко мне лицом.

— Встань, — сказала она, — я хочу на тебя посмотреть.

 Выражение её лица не оставляло сомнений.  Я вызывал у неё сильнейшие чувства отвращения и неприязни.  Не буду хвастаться, что ни одна женщина никогда не смотрела на меня так.  Я лишь осмелюсь утверждать, что ни одна женщина никогда не позволяла мне почувствовать это.  При определённых обстоятельствах мужчина может выдержать лишь определённую продолжительность осмотра. Я попытался отвлечь Хромую Люси от моего лица, которое ей не нравилось.

— Кажется, у вас есть письмо, которое вы должны мне передать, — начал я. — Это то письмо, что у вас в руке?

 — Повторите ещё раз, — был единственный ответ, который я получил.

 Я повторил слова, как хороший ребёнок, который учит урок.

 — Нет, — сказала девушка, обращаясь к самой себе, но по-прежнему безжалостно глядя на меня. — Я не могу понять, что она увидела в его лице. Я
не могу понять, что она услышала в его голосе». Она вдруг отвела от меня взгляд и устало опустила голову на костыль. «О, моя бедная дорогая!» — сказала она впервые мягким голосом, который прозвучал в её устах.
мой слух. “О, моя потерянная дорогая! что ты могла найти в этом человеке?” Она
яростно подняла голову и снова посмотрела на меня. “Ты можешь
есть и пить?” - спросила она.

Я изо всех сил старался сохранять серьезность и ответил: “Да”.

“Ты можешь спать?”

“Да”.

“Когда вы видите бедную девушку в услужении, вы не испытываете угрызений совести?”

— Конечно, нет. Зачем мне это делать?

Она резко сунула письмо (как там говорится) мне в лицо.

— Возьми его! — в ярости воскликнула она. — Я никогда раньше тебя не видела.
Боже всемогущий, не дай мне увидеть тебя снова.

С этим напутствием она, прихрамывая, подальше от меня, в самом верху ее
скорость. Одно толкование, которое я мог бы надеть на ее проведение есть, нет
сомневаюсь, было предусмотрено все. Я мог только предположить, что она была
сумасшедшей.

Придя к этому неизбежному выводу, я обратился к более
интересному объекту исследования, который был представлен мне
Письмом Розанны Спирман. Адрес был написан следующим образом:“Для
Франклина Блейка, эсквайра. Чтобы передать в его собственные руки (и не доверять никому другому), от Люси Йолланд».

Я вскрыл печать. В конверте было письмо, и вот оно:
В конверте, в свою очередь, был листок бумаги. Сначала я прочёл письмо:

«Сэр, если вам интересно узнать, почему я так себя вела с вами,
когда вы гостили в доме моей госпожи, леди Вериндер, сделайте то,
что указано в приложенной к этому письму записке, — и сделайте это
так, чтобы никто не видел вас. Ваш покорный слуга,


«Розанна Спирман».


 Затем я перевёл взгляд на листок бумаги. Вот его дословная копия:


«Записка: отправиться на Дрожащий песок на повороте прилива.
Выйти на Южную косу, пока не увижу маяк на Южной косе и
Флагшток на станции береговой охраны над Коббс-Хоул, расположенный
в ряд. Положить на камни палку или любой другой прямой предмет, чтобы
направить мою руку точно на маяк и флагшток. При этом следить, чтобы один конец палки находился на краю
камней, со стороны, обращённой к зыбучим пескам.
Прощупать палкой водоросли (начиная с того конца палки, который указывает на маяк) в поисках Цепи. Провести рукой вдоль Цепи, когда найду её, пока не дойду до той её части, которая
тянется через край скалы вниз, в зыбучие пески. _А
потом потянуть за цепь._

 Как только я прочитал последние слова, подчеркнутые в оригинале, я услышал позади себя голос Беттериджа. Изобретатель детективной лихорадки
полностью поддался этому непреодолимому недугу. — Я больше не могу этого выносить, мистер Франклин. Что говорится в ее письме? Ради всего святого,
сэр, скажите нам, что говорится в её письме?

 Я протянул ему письмо и меморандум. Он прочитал первое, не выказав особого интереса. Но второе —
меморандум — произвело на него сильное впечатление.

— Сержант сказал это! — воскликнул Беттеридж. — От начала и до конца, сэр, сержант сказал, что у неё есть записка о тайнике. И вот она! Боже, спаси нас, мистер Франклин, вот секрет, который озадачивал всех, начиная с великого Каффа и ниже, готовый и ожидающий, так сказать, чтобы открыться вам! Сейчас отлив, сэр, и каждый может убедиться в этом сам. Сколько времени пройдёт до отлива? Он
поднял голову и увидел на некотором расстоянии от нас парня, который чинил сеть. — Тэмми Брайт! — крикнул он во весь голос.

 — Я тебя слышу! — крикнул в ответ Тэмми.

— Когда начнётся отлив?

 — Через час.

 Мы оба посмотрели на часы.

 — Мы можем обойти побережье, мистер Франклин, — сказал Беттеридж, — и добраться до зыбучих песков таким образом, сэкономив много времени. Что скажете, сэр?

 — Пойдёмте!

По пути в «Дрожащий песок» я обратился к Беттерэджу, чтобы он помог мне
восстановить в памяти события (связанные с Розанной Спирман) в период
расследования сержанта Каффа. С помощью моего старого друга я вскоре
чётко восстановил в памяти последовательность событий. Розанна
путешествие в Фризинголле, когда вся семья поверила ей болеть
в своей комнате—Розанна загадочный занятости ночное время с
ее дверь заперта, и ее горящую свечу до утра—Розанна по
подозрительные закупки случае лакированная жесть, цепи и две собаки
от Миссис Yolland—позитивное убеждение сержанта, что Розанна была
- что утаил в дрожащих песок, и абсолютное сержант
невежество относительно того, что что-то может быть—все эти странные результаты
неудачного расследования пропажи лунного камня были четко
Когда мы добрались до зыбучих песков и вместе вышли на низкий скалистый выступ, называемый Южной косой,

 с помощью Беттерэджа я вскоре оказался в нужном положении, чтобы видеть маяк и флагшток береговой охраны, расположенные на одной линии.  Следуя указаниям в памятке, мы аккуратно, насколько это было возможно, положили мою палку в нужном направлении на неровную поверхность скал.
А потом мы снова посмотрели на часы.

До отлива оставалось ещё почти двадцать минут. Я
предложил подождать этот промежуток времени на пляже, а не на
мокрая и скользкая поверхность скал. Добравшись до сухого песка, я
приготовился сесть; и, к моему большому удивлению, Беттередж приготовился
покинуть меня.

“Зачем вы уезжаете?” Спросил я.

“Взгляните на письмо еще раз, сэр, и вы увидите”.

Один взгляд на письмо напомнил мне, что, когда я делал свое
открытие, мне было поручено сделать его в одиночку.

— Мне и так тяжело оставлять вас в такое время, — сказал
Беттерэдж. — Но она умерла ужасной смертью, бедняжка, и я чувствую, что должен, мистер Франклин, исполнить её желание. Кроме того, — добавил он,
добавил, доверительно, “нет ничего в письме от ваш
выпуская секрет впоследствии. Я болтался в
ель-плантация, и ждать, пока ты подхватываешь меня. Не задерживайтесь дольше, чем можете.
Помогите, сэр. Детективная лихорадка - не та болезнь, с которой легко справиться,
при _ этих_ обстоятельствах.

С этим прощальным предостережением он оставил меня.

Промежуток ожидания, каким бы коротким он ни был, если измерять его временем, приобретал огромные масштабы, если измерять его ожиданием. Это был один из тех случаев, когда бесценная привычка курить становится особенно ценной и
Утешительно. Я закурил сигару и сел на склоне пляжа.

 Солнечный свет озарял своей незамутнённой красотой всё, что я мог видеть. Изысканная свежесть воздуха превращала само существование и дыхание в роскошь. Даже одинокая маленькая бухта приветствовала утро с показной радостью, а обнажённая влажная поверхность зыбучих песков, сверкающая золотистым блеском, скрывала ужас своего обманчивого коричневого лица под мимолетной улыбкой. Это был самый прекрасный день, который я
видел с момента своего возвращения в Англию.

 Прилив начался ещё до того, как я докурил сигару.  Я увидел
Песок слегка вздыбился, а затем по его поверхности пробежала ужасная дрожь, как будто в бездонных глубинах под ним жил, двигался и содрогался какой-то дух ужаса. Я выбросил сигару и снова вернулся к скалам.

  В инструкции, которую я получил, говорилось, что нужно идти вдоль линии, проложенной палкой, начиная с того конца, который ближе к маяку.

Таким образом я прошёл больше половины пути по тропе, не встретив ничего, кроме краёв скал. Однако через дюйм или два моё терпение было вознаграждено. В узком ущелье
В расщелине, на расстоянии вытянутой руки, я нащупал цепь.
Попытавшись нащупать её в направлении зыбучих песков, я обнаружил, что моё продвижение остановилось из-за густого слоя водорослей, которые, без сомнения, закрепились в расщелине за то время, что прошло с тех пор, как Розанна Спирман выбрала это место для укрытия.

Поднять водоросли или просунуть руку сквозь них было невозможно. Пометив место, на которое указывал конец палки,
поставленной ближе всего к зыбучим пескам, я решил продолжить поиски
Я искал цепь по собственному плану. Моя идея заключалась в том, чтобы «простучать»
камни в надежде найти потерянный след цепи в том месте, где она вошла в песок. Я взял палку и опустился на колени на краю Южной косы.

  В таком положении моё лицо находилось в нескольких футах от поверхности зыбучих песков. Вид этого существа, находившегося так близко от меня и время от времени
приводившего в ужас своей дрожью, на мгновение взбудоражил мои нервы. Ужасная
мысль о том, что мёртвая женщина может появиться на месте своего самоубийства,
В помощь моим поискам — невыразимый страх перед тем, что она поднимется из-под
вздымающейся поверхности песка и укажет на это место, — ворвался в
мой разум и заставил меня похолодеть под тёплыми солнечными лучами. Я
помню, что закрыл глаза в тот момент, когда кончик палки впервые
погрузился в зыбучие пески.

Мгновение спустя, прежде чем палка погрузилась в воду больше чем на несколько дюймов, я освободился от оков собственного суеверного ужаса и задрожал от волнения с головы до ног. С завязанными глазами, с первой попытки — с первой попытки я попал в цель! Палка ударилась о цепь.

Крепко ухватившись левой рукой за корни водорослей, я
перегнулся через край и пошарил правой рукой под нависающими
краями скалы. Правая рука нащупала цепь.

 Я без труда подтянул её. И вот он,
японский жестяной футляр, прикреплённый к её концу.

Из-за воздействия воды цепь так заржавела, что я не мог отцепить её от замка, которым она крепилась к футляру.
 Положив футляр на колени и собравшись с силами, я
сумел снять крышку.  Всё пространство внутри было заполнено каким-то белым веществом.
заглянув внутрь, я взял его в руки и обнаружил, что это полотно.

 Вытащив полотно, я также вытащил смятое вместе с ним письмо.
Прочитав адрес и обнаружив, что на нём моё имя, я
положил письмо в карман и полностью вытащил полотно. Оно вышло
из-под пресса в виде толстого рулона, конечно, принявшего форму футляра, в
котором оно так долго находилось, и прекрасно сохранившееся от
повреждений, нанесённых морем.

Я отнёс полотно на сухой песок пляжа, развернул
его и разгладил.  Это было не что иное, как предмет одежды.
Это была ночная рубашка.

На верхней стороне, когда я развернула её, я увидела бесчисленные складки и заломы, и ничего больше. Я перевернула её наизнанку и сразу же обнаружила пятно от краски на двери будуара Рейчел!

Я не могла отвести взгляд от пятна, и мои мысли перенеслись из настоящего в прошлое. Мне вспомнились слова сержанта Каффа, как будто он сам стоял рядом со мной и указывал на
неопровержимый вывод, который он сделал из пятна на двери.

«Узнайте, есть ли в этом доме какая-нибудь одежда с
на нём пятно от краски. Узнайте, кому принадлежит это платье. Узнайте, как этот человек может объяснить, что он был в комнате и размазал краску между полуночью и тремя часами утра. Если этот человек не сможет вас удовлетворить, вам не придётся далеко искать руку, которая взяла бриллиант».

 Эти слова одно за другим всплывали в моей памяти, повторяясь снова и снова с утомительной механической настойчивостью. Меня вывел из состояния, которое казалось многочасовым трансом, — на самом деле это была пауза всего в несколько мгновений, — голос, зовущий меня.
я. Я поднял глаза и увидел, что терпение Беттереджа наконец лопнуло
. Он был едва виден между песчаными холмами, возвращаясь на
пляж.

Появление старика напомнил мне, в тот момент я воспринимала его, чтобы моя
смысл настоящего дела, и напомнил мне, что запрос, который я имел
проводимая до сих пор все еще остается неполной. Я обнаружил пятно
на ночной рубашке. Кому принадлежала ночная рубашка?

Первым моим порывом было заглянуть в письмо, которое лежало у меня в кармане, — письмо,
которое я нашёл в кейсе.

 Когда я поднял руку, чтобы достать его, я вспомнил, что там было
короткий путь к открытию, чем этот. Сама ночная бы раскрыть
истину, ибо, по всей вероятности, сорочка была помечена своим
ФИО владельца.

Я взял его из песка, и посмотрел на Марка.

Я нашла след, а чтение—мое собственное имя.

Там были знакомые буквы, который сказал мне, что сорочка была
шахты. Я оторвал от них взгляд. Там было солнце; там были сверкающие воды залива; там был старый Беттеридж, приближавшийся ко мне всё ближе и ближе. Я снова посмотрел на буквы. Моё собственное имя. Прямо передо мной — моё собственное имя.

«Если время, усилия и деньги помогут мне, я поймаю вора, укравшего Лунный камень». С этими словами на устах я покинул Лондон. Я проник в тайну, которую зыбучие пески скрывали от всех остальных живых существ. И, основываясь на неопровержимых доказательствах в виде пятна краски, я понял, что сам являюсь вором.


Глава IV

Я не могу ни слова сказать о своих чувствах.

У меня сложилось впечатление, что шок, который я испытал, полностью лишил меня
способности мыслить и чувствовать. Я, конечно, не мог знать, что я
о том, когда ко мне присоединился Беттерэдж, — ибо я знаю от него, что я
рассмеялся, когда он спросил, в чём дело, и, сунув ему в руки ночную рубашку,
сказал, чтобы он сам прочитал загадку.

 Я не помню ни слова из того, что мы говорили на берегу. Первое место, где я снова отчётливо вижу себя, — это пихтовая плантация. Мы с Беттерэджем возвращаемся домой вместе, и Беттерэдж говорит мне, что я смогу с этим справиться, и он тоже сможет, когда мы выпьем по стаканчику грога.

Действие переносится с плантации в маленькую гостиную Беттериджа. Я забываю о своём решении не входить в дом Рейчел. Я с благодарностью ощущаю прохладу, тень и тишину комнаты. Я
пью грог (совершенно новую для меня роскошь в это время суток), который мой старый добрый друг смешивает с ледяной водой из колодца. При любых других обстоятельствах этот напиток просто оглушил бы меня. Как бы то ни было, это действует мне на нервы. Я начинаю «смотреть правде в глаза», как и предсказывал Беттерэдж. И Беттерэдж, со своей стороны, тоже начинает «смотреть правде в глаза».

Картина, которую я сейчас рисую, будет, как я подозреваю,
показаться очень странной, если не сказать больше. Оказавшись в
ситуации, которую, я думаю, можно назвать совершенно уникальной, к
чему я прибегаю в первую очередь? Отгораживаюсь ли я от всего
человеческого общества? Приступаю ли я к анализу отвратительной
невозможности, которая, тем не менее, предстаёт передо мной как
неоспоримый факт? Должен ли я поспешить обратно в Лондон первым же поездом, чтобы
проконсультироваться с высшими инстанциями и начать тщательное расследование
немедленно? Нет. Я принимаю приглашение в дом, в который, как я решил, никогда больше не войду, и сижу, попивая спиртное с водой в компании старого слуги, в десять часов утра. Можно ли было ожидать такого поведения от человека, оказавшегося в моём ужасном положении? Я могу лишь ответить, что вид старого
Знакомое лицо Беттерэджа было для меня несказанным утешением, и то, что я пил грог старого Беттерэджа, помогло мне, как, я полагаю, ничто другое не помогло бы мне в состоянии полного физического и душевного истощения.
прострация, в которую я впал. Я могу лишь извиниться за себя; и я могу лишь восхищаться неизменным сохранением достоинства и строгой логической последовательностью в поведении, которые отличают каждого мужчину и каждую женщину, которые могут читать эти строки, в любой жизненной ситуации, от колыбели до могилы.

«Что ж, мистер Франклин, по крайней мере, одно можно сказать наверняка», — сказал
Беттерэдж швырнул ночную рубашку на стол между нами и
указал на неё, как будто это было живое существо, которое могло его слышать.
— Начнём с того, что он лжец.

Эта успокаивающая точка зрения не была той, которая пришла мне в голову.

«Я так же невиновен в краже бриллианта, как и вы, — сказал я. — Но против меня есть свидетель! Краска на ночной рубашке и имя на ночной рубашке — это факты».

Беттерэдж поднял мой бокал и настойчиво вложил его мне в руку.

«Факты?» — повторил он. — Выпейте ещё немного грога, мистер Франклин, и вы
преодолеете свою слабость — веру в факты! Нечестная игра, сэр! —
продолжил он, доверительно понизив голос. — Вот как я это понимаю
загадка. Где-то нечисто — и мы с тобой должны это выяснить. В жестяной коробке, когда ты сунул в неё руку, ничего больше не было?

 Этот вопрос сразу же напомнил мне о письме в моём кармане. Я достал его и открыл. Это было многостраничное письмо, написанное мелким почерком.
 Я нетерпеливо искал подпись в конце. «Розанна Спирман».

Когда я прочёл это имя, меня внезапно озарило воспоминание, и в новом свете
вспыхнуло внезапное подозрение.

«Стоп!» — воскликнул я. — «Розанна Спирман пришла к моей тёте из
исправительного учреждения? Розанна Спирман когда-то была воровкой?»

— В этом нет никаких сомнений, мистер Франклин. Что теперь, если не возражаете?

— Что теперь? Откуда нам знать, что она не украла бриллиант? Откуда нам знать, что она не испачкала мою ночную рубашку
краской намеренно?

Беттеридж положил руку мне на плечо и остановил, прежде чем я успела сказать
что-то ещё.

— Вас, мистер Франклин, вне всяких сомнений, оправдают. Но я
надеюсь, что вас оправдают не таким образом. Посмотрите, что говорится в письме, сэр.
 Ради памяти девушки, посмотрите, что там написано.

 Я почувствовал искренность, с которой он говорил, — почувствовал это как дружеский упрёк
мне. “Вы сами составите свое суждение о ее письме”, - сказал я. “Я
зачитаю его”.

Я начал — и прочел эти строки:

“Сэр— я должен кое в чем признаться вам. Признание, которое много значит для меня.
Страдание иногда может быть сделано в очень немногих словах. Это признание может быть
сделано в трех словах. Я люблю тебя ”.

Письмо выпало у меня из рук. Я посмотрел на Беттереджа. — Во имя
Неба, — сказал я, — что это значит?

Он, казалось, уклонялся от ответа на этот вопрос.

— Вы и Хромая Люси были сегодня утром наедине, сэр, — сказал он.
— Она ничего не говорила о Розанне Спирман?

— Она даже не упомянула имени Розанны Спирман.

— Пожалуйста, вернитесь к письму, мистер Франклин. Я откровенно говорю вам, что не могу заставить себя огорчать вас после того, что вам уже пришлось пережить. Позвольте ей самой говорить за себя, сэр. И пейте свой грог. Ради вашего же блага, пейте свой грог.

 

Я продолжил читать письмо.«Было бы очень постыдно с моей стороны говорить вам об этом, если бы я была живой, когда вы это прочтёте. Я буду мертва и похоронена, сэр, когда вы найдёте моё письмо. Именно это придаёт мне смелости. Даже моей могилы не останется
рассказать о себе. Я могу сказать правду — зыбучие пески ждут, чтобы поглотить меня, когда я напишу эти слова.

«Кроме того, ты найдёшь свою ночную рубашку в моём тайнике, с пятном краски на ней, и захочешь узнать, как она там оказалась? и почему я ничего не сказал тебе об этом при жизни? У меня есть только одна причина. Я делал эти странные вещи, потому что любил тебя.

«Я не буду утомлять вас рассказами о себе или о своей жизни до того, как вы
приехали в дом моей госпожи. Леди Вериндер забрала меня из исправительного учреждения. Я
Я попал в исправительную колонию из тюрьмы. Меня посадили в тюрьму,
потому что я был вором. Я был вором, потому что моя мать ходила по
улицам, когда я был совсем маленьким. Моя мать ходила по улицам,
потому что джентльмен, который был моим отцом, бросил её. Нет нужды
рассказывать такую банальную историю во всех подробностях. Её довольно
часто рассказывают в газетах.

«Леди Вериндер была очень добра ко мне, и мистер Беттеридж был очень добр ко мне. Эти двое и воспитательница в исправительном учреждении — единственные хорошие люди, которых я встречала за всю свою жизнь. Я могла бы добиться успеха в своей
место — не очень удачно, — но я мог бы справиться, если бы вы не приехали в гости. Я не виню вас, сэр. Это моя вина — вся моя вина.

 «Вы помните, как в то утро вышли к нам из-за песчаных холмов в поисках мистера Беттериджа? Вы были как принц из сказки. Вы были как возлюбленный из сна. Вы были самым очаровательным человеком, которого я когда-либо видел. Что-то, что казалось мне счастливой жизнью, которой я никогда не жил, всколыхнулось во мне в тот момент, когда я увидел тебя. Не смейся над этим, если можешь. О, если бы я только мог заставить тебя почувствовать, насколько это серьёзно для _меня!_

«Я вернулся домой, написал твоё имя и своё в своей рабочей тетради
и нарисовал под ними настоящий любовный узел. Затем какой-то дьявол — нет, я должен сказать, какой-то добрый ангел — прошептал мне: «Иди и посмотрись в зеркало».
Зеркало сказало мне — неважно, что именно. Я был слишком глуп, чтобы прислушаться к предупреждению. Я
все больше и больше влюблялась в тебя, как если бы я была дамой твоего
ранга и самым прекрасным созданием, на которое ты когда-либо смотрел. Я
пыталась — о боже, как я пыталась — заставить тебя взглянуть на меня. Если
бы ты знал, как я плакала по ночам от горя и
Если бы вы хоть раз обратили на меня внимание, то, возможно, пожалели бы меня и время от времени бросали бы на меня взгляд, чтобы я не пропадала.

 «Возможно, это был бы не очень добрый взгляд, если бы вы знали, как я ненавидела мисс Рейчел. Кажется, я узнала, что вы влюблены в неё, раньше, чем вы сами это поняли. Она дарила вам розы, чтобы вы вставляли их в петлицу. Ах, мистер Франклин, вы носили _мои_ розы чаще, чем думали вы или она! Единственным утешением для меня в то время было тайком класть свою розу в ваш стакан с водой вместо её розы, а затем выбрасывать её розу.

“Если бы она была действительно так хороша, как ты думал, что ее, возможно, я
ложатся лучше. Нет, я считаю, что я должен был быть более злобствуют против
ее до сих пор. Предположим, вы переоденете мисс Рэчел в платье служанки и снимете
с нее украшения? Я не знаю, какая польза от моего письма в таком виде
. Нельзя отрицать, что у нее была плохая фигура; она была слишком худой.
Но кто может сказать, что нравится мужчинам? А молодые леди могут вести себя так, что это стоило бы служанке места. Это не моё дело.
 Я не могу рассчитывать на то, что вы прочтёте моё письмо, если я напишу его в таком тоне. Но это так.
Приятно слышать, как мисс Рейчел называют хорошенькой, когда знаешь, что это из-за её платья и уверенности в себе.

«Постарайтесь не терять терпения, сэр. Я постараюсь как можно быстрее перейти к тому времени, которое наверняка вас заинтересует, — к тому времени, когда был потерян бриллиант.

«Но есть одна вещь, о которой я хотел бы рассказать вам в первую очередь.

«Моя жизнь не была очень тяжёлой, пока я был вором. Только когда в исправительном учреждении меня научили чувствовать собственное унижение и стремиться к лучшему, дни стали долгими и
Я устал. Теперь меня одолевали мысли о будущем. Я чувствовал
ужасный упрек в том, что честные люди — даже самые добрые из честных
людей — были для меня чужими. Душераздирающее чувство одиночества
не покидало меня, куда бы я ни пошёл, что бы ни сделал и с кем бы ни
познакомился. Я знал, что мой долг — попытаться наладить отношения с
коллегами-слугами на новом месте. Почему-то я не смог с ними подружиться. Они смотрели (или мне казалось, что смотрят) так, будто подозревали, кем
я был. Я не жалею, что решился на это.
стремясь быть реформирована женщина,—но, действительно, это был утомлен жизнью.
Вы уже сталкивались с этим, как луч солнца сначала—а потом ты
тоже подвел меня. Я был достаточно безумен, чтобы полюбить тебя; и я даже не смог
привлечь твое внимание. Это было великое несчастье — в этом действительно было великое
несчастье.

“ Теперь я подхожу к тому, что хотел тебе сказать. В те горькие дни я два или три раза, когда была моя очередь выходить,
ходил в своё любимое место — на пляж над Дрожащим песком. И я говорил себе:
«Думаю, здесь всё и закончится. Когда я больше не смогу это выносить, я
Думаю, на этом всё и закончится. Вы поймёте, сэр, что это место наложило на меня своего рода чары ещё до вашего приезда. Я всегда подозревал, что со мной что-то случится на зыбучих песках. Но я никогда не смотрел на них с мыслью о том, что они станут для меня способом покончить с собой, пока не настало время, о котором я сейчас пишу. Тогда я подумал, что это место положит конец всем моим бедам за пару мгновений — и скроет меня навсегда.

 «Это всё, что я могу сказать о себе, начиная с утра
с того момента, как я впервые увидел вас, до утра, когда в доме поднялась тревога из-за пропажи бриллианта.

 «Я был так раздражён глупыми разговорами служанок, которые гадали, кого бы заподозрить в первую очередь, и так злился на вас (не зная, что делать) за то, что вы так старались найти драгоценность и послали за полицией, что держался от вас как можно дальше, пока позже в тот же день не приехал полицейский.
Фризингхолл пришёл в дом.

«Мистер Сигрейв, как вы, возможно, помните, начал с того, что выставил охрану у
женские спальни; и все женщины в гневе последовали за ним наверх, чтобы
узнать, что он имел в виду, оскорбляя их. Я пошла с остальными, потому что, если бы я сделала что-то не так, как остальные, мистер
Сигрейв был из тех, кто сразу бы меня заподозрил. Мы нашли его в комнате мисс Рейчел. Он сказал нам, что там будет не так много женщин, и указал на пятно на крашеной двери, сказав, что это сделали наши юбки, и отправил нас всех обратно вниз.

«Выйдя из комнаты мисс Рейчел, я на мгновение остановилась на одной из
лестничных площадках, чтобы посмотреть, не испачкала ли я случайно краской
своё платье. Мимо прошла Пенелопа Беттеридж (единственная из женщин, с которой
я была в дружеских отношениях) и заметила, чем я занимаюсь.

«Не стоит беспокоиться, Розанна, — сказала она. — Краска на двери мисс
Рэйчел уже несколько часов как высохла». Если бы мистер Сигрейв не поставил
наблюдателей у наших спален, я бы, может, и сказала ему об этом. Не знаю, что
_вы_ думаете, но я никогда в жизни не была так оскорблена!

 «Пенелопа была вспыльчивой девочкой. Я успокоила её и отвела обратно.
на то, что она сказала о том, что краска на двери высохла в течение
часов.

“Откуда ты это знаешь?’ Я спросил.

“Я была с мисс Рэчел и мистером Фрэнклином все вчерашнее утро’,
Пенелопа сказала: "Смешивала краски, пока они заканчивали дверь. Я
слышал, Мисс Рэйчел Ли дверь будет сухой, что вечером, в
время для компании на день рождения, чтобы увидеть его. А мистер Франклин покачал головой и сказал, что дверь не высохнет раньше, чем через двенадцать часов. Было уже далеко за полдень — они закончили в три часа. Что говорит твоя арифметика, Розанна? Моя арифметика говорит, что дверь высохла к трём
— Сегодня утром.

«— Кто-нибудь из дам поднимался вчера вечером наверх, чтобы посмотреть на это?» — спросила я.

 «Мне показалось, я слышала, как мисс Рейчел предупреждала их, чтобы они держались подальше от
двери.«— Никто из дам не испачкался, — ответила Пенелопа. — Я оставила мисс
Рейчел в постели вчера вечером в двенадцать. И я заметила дверь, и тогда с ней всё было в порядке».

— «Не стоит ли вам сказать об этом мистеру Сигрейву, Пенелопа?»

 — «Я бы ни за что не сказала ни слова, чтобы помочь мистеру Сигрейву, даже если бы мне предложили
это!»

 — «Она ушла на работу, а я — на свою».

«Моя работа, сэр, заключалась в том, чтобы застилать вашу постель и наводить порядок в вашей комнате. Это был самый счастливый час за весь день. Я целовала подушку, на которой вы спали всю ночь. Кто бы ни делал это после меня, вы никогда не складывали одежду так аккуратно, как я. На всех безделушках в вашем комоде не было ни пятнышка. Вы никогда не замечали этого, как и меня. Прошу прощения, я забываюсь. Я потороплюсь и продолжу.

 «Ну, в то утро я зашёл в вашу комнату, чтобы поработать. Там было
твоя ночная рубашка, брошенная на кровать, как будто ты её сбросила. Я
взяла её, чтобы сложить, и увидела пятно от краски на двери мисс
Рэйчел!

 «Я была так поражена этим открытием, что выбежала с ночной рубашкой в
руках, спустилась по чёрной лестнице и заперлась в своей комнате, чтобы
посмотреть на неё там, где никто не мог бы мне помешать.

«Как только я перевела дыхание, я вспомнила свой разговор с
Пенелопой и сказала себе: «Вот доказательство того, что он был в гостиной мисс
Рэйчел между двенадцатью прошлой ночью и тремя утра сегодня!

»«Я не стану говорить вам прямо, какое первое подозрение пришло мне в голову, когда я сделал это открытие. Вы бы только рассердились, а если бы рассердились, то могли бы порвать моё письмо и больше его не читать.

«Позвольте мне сказать лишь следующее. Обдумав всё как можно лучше, я понял, что это маловероятно, и вот почему. Если бы вы были в гостиной мисс
Рэйчел в то время суток, с разрешения мисс Рэйчел (и если бы вы были настолько глупы, чтобы забыть позаботиться о
Мокрая дверь) _она_ напомнила бы тебе — _она_ никогда бы не позволила тебе увести такого свидетеля против неё, как свидетеля, на которого я сейчас смотрел! В то же время, признаюсь, я не был до конца уверен, что мои подозрения не были ошибочными. Вы не забыли, что я признался в ненависти к мисс Рейчел. Попытайтесь представить, если сможете, что во всём этом было немного ненависти. В итоге я решила оставить ночную рубашку себе, подождать, понаблюдать и посмотреть, какую пользу я могу из неё извлечь. В то время, прошу запомнить, не призрак
Мне пришла в голову мысль, что это _ты_ украл бриллиант».

 На этом я прервал чтение письма во второй раз.

 Я прочитал те части признания несчастной женщины, которые касались меня, с неподдельным удивлением и, могу честно добавить, с искренним огорчением. Я сожалел, искренне сожалел о том, что бездумно очернил её память, ещё до того, как увидел первую строчку её письма. Но когда я дошел до отрывка, который
цитирую выше, я почувствовал, что мой разум становится всё более ожесточённым
против Розанны Спирман, пока я продолжал. “Остальное прочтите сами”, - сказал я.
передавая письмо Беттереджу через стол. “ Если в нем есть
что-нибудь, на что я _м_ должен_ обратить внимание, вы можете сказать мне по ходу дела.

“ Я понимаю вас, мистер Фрэнклин, ” ответил он. “Это естественно, сэр, для
вас". И, да поможет нам всем Бог! ” добавил он, понизив голос, “ "это не менее
естественно для нее”.

Я продолжаю переписывать продолжение письма с оригинала, который находится у меня: —

«Решив сохранить ночную рубашку и посмотреть, что из этого выйдет, моя любовь,
или моя месть (я даже не знаю, что именно) могла обернуться против меня в будущем,
и мне нужно было придумать, как сохранить её, не рискуя быть разоблачённой.

«Был только один способ — сшить ещё одну точно такую же ночную рубашку до субботы,
когда прачка придёт в дом с инвентарём.

«Я боялась отложить это до следующего дня (пятницы), опасаясь, что за это время может случиться что-то непредвиденное. Я решила сшить новую ночную рубашку в тот же день (в четверг), пока могла рассчитывать, что, если правильно разыграю свои карты, у меня будет время для себя.
Первое, что нужно было сделать (после того, как я запер твою ночную рубашку в своём ящике), — это вернуться в твою спальню — не столько для того, чтобы привести её в порядок (Пенелопа сделала бы это за меня, если бы я попросил), сколько для того, чтобы выяснить, не размазала ли ты пятно от краски со своей ночной рубашки на кровати или на каком-нибудь предмете мебели в комнате.

«Я внимательно всё осмотрела и, наконец, нашла несколько пятен краски на внутренней стороне вашего халата — не льняного, который вы обычно носили в то лето, а фланелевого, который тоже был у вас с собой. Полагаю, вам было холодно.
после того, как ты прошлась взад-вперёд в одной ночной рубашке и надела
самое тёплое, что смогла найти. В любом случае, на внутренней стороне халата
были пятна, едва заметные. Я легко избавился от них, соскоблив
фланель. После этого единственным доказательством против тебя
оставалось доказательство, запертое в моём ящике.

«Я только что закончил уборку в вашей комнате, когда меня вызвали на допрос к мистеру Сигрейву вместе с остальными слугами. Затем последовала
проверка всех наших ящиков. А потом произошло нечто совершенно невероятное
событие дня — для _me_ — с тех пор, как я обнаружил краску на твоей ночной рубашке.
Это событие стало результатом второго допроса Пенелопы Беттередж, проведенного
Суперинтендант Сигрейв.

“Пенелопа вернулась к нам совершенно вне себя от ярости из-за того, как
Мистер Сигрейв обошелся с ней. Он намекнул, за пределами
возможности ошибиться в нем, что подозревает ее в воровстве.
Мы все были одинаково поражены, услышав это, и все спросили: «Почему?»

«Потому что бриллиант был в гостиной мисс Рейчел, — ответила Пенелопа. — И потому что я была последней, кто заходил в гостиную
ночью!»

«Почти прежде, чем слова слетели с её губ, я вспомнила, что в гостиной после Пенелопы был ещё кто-то. Этим кем-то была ты. У меня закружилась голова, и мысли пришли в ужасное смятение. В разгар всего этого что-то в моём сознании подсказало мне, что пятно на твоей ночной рубашке может иметь совсем другое значение, нежели то, которое я придавала ему до сих пор. «Если
последний человек, находившийся в комнате, — это подозреваемый, — подумал я, — то вор не Пенелопа, а мистер Франклин Блейк!»

«Будь на его месте любой другой джентльмен, мне бы стало стыдно за то, что я заподозрил его в краже, едва эта мысль пришла мне в голову.

«Но сама мысль о том, что _вы_ опустились до моего уровня и
что я, завладев вашей ночной рубашкой, также завладел и средством защитить вас от разоблачения и
позора на всю жизнь, — я говорю, сэр, сама мысль об этом, казалось, открывала передо мной такую возможность завоевать вашу благосклонность, что я, можно сказать, перешёл от подозрений к вере. Я принял решение.
на месте, что вы были самым деятельным из всех, кто вызывал полицию, чтобы обмануть нас всех, и что рука, которая взяла драгоценность мисс Рейчел, не могла принадлежать никому другому, кроме вас.

«Волнение от моего нового открытия, должно быть, на какое-то время вскружило мне голову. Я так страстно желал увидеть тебя,
чтобы сказать тебе пару слов о Бриллианте, и заставить тебя
посмотреть на меня и заговорить со мной, что я привёл в порядок
волосы, постарался выглядеть как можно лучше и смело подошёл к тебе в библиотеке
где, как я знал, вы писали.

 «Вы оставили одно из своих колец наверху, что стало для меня лучшим оправданием
для вторжения, какое только я мог пожелать. Но, о, сэр! если вы
когда-нибудь любили, вы поймёте, как я растерялся, когда вошёл в комнату и оказался в вашем присутствии. А потом ты так холодно посмотрела на меня и так равнодушно поблагодарила за то, что я нашёл твоё кольцо, что у меня задрожали колени, и я почувствовал, что вот-вот упаду на пол у твоих ног. Когда ты поблагодарила меня, ты, если помнишь, оглянулась на свой почерк. Я
Я был так оскорблён таким обращением, что набрался смелости и заговорил. Я сказал: «Это странно, сэр, насчёт бриллианта». И вы снова посмотрели на меня и сказали: «Да, это так!» Вы говорили вежливо (я не могу этого отрицать), но всё равно держались на расстоянии — на жестоком расстоянии между нами. Я, как и вы, верил, что вы нашли пропажу.
Бриллиант, спрятанный у вас, пока вы говорили, так
раздражал меня своей холодностью, что я осмелел и в пылу
момента дал вам подсказку. Я сказал: «Они никогда не найдут бриллиант, сэр, не так ли?
Нет! И не тот, кто взял его, — за это я отвечаю. Я кивнул и
улыбнулся тебе, как бы говоря: «Я знаю!» На этот раз ты
посмотрела на меня с чем-то вроде интереса в глазах, и я почувствовал,
что ещё несколько слов с твоей и моей стороны могли бы раскрыть правду.
Как раз в этот момент мистер Беттеридж всё испортил, подойдя к двери. Я знала,
что он идёт, и знала, что мне нельзя было находиться в библиотеке в это время суток, не говоря уже о том, чтобы быть там вместе с тобой. Я едва успела уйти по своей воле, прежде чем он смог
войди и скажи мне, чтобы я уходила. Я была зла и разочарована, но не совсем безнадёжна. Лед между нами был сломан, и я подумала, что в следующий раз постараюсь, чтобы мистер Беттеридж не мешал.

 «Когда я вернулась в комнату для прислуги, уже звонили к ужину. Был уже вечер! а материалы для новой ночной рубашки ещё не были готовы! У меня был только один шанс заполучить их. Я притворился больным за ужином и таким образом обеспечил себе весь промежуток времени до чаепития.

«О том, что я делала, пока домочадцы считали, что я лежу в своей комнате, и о том, как я провела ночь после того, как снова притворилась больной во время чаепития и меня отправили спать, вам нет нужды рассказывать.
Сержант Кафф выяснил это, если не выяснил ничего другого. И
я могу догадаться, как. Меня заметили (хотя я и не поднимала вуаль) в магазине тканей во Фризингхолле. Передо мной, у прилавка, где я покупал длинный плащ, стоял стакан, и в этом стакане я увидел, как один из продавцов указал на моё плечо и что-то прошептал другому. Ночью
И снова, когда я тайно работал, запершись в своей комнате, я слышал дыхание служанок, которые подозревали меня, за дверью.

«Тогда это не имело значения, не имеет значения и сейчас. В пятницу утром, за несколько часов до того, как сержант Кафф вошёл в дом, там была новая ночная рубашка — чтобы заменить ту, что у меня была, — выстиранная, отжатая, высушенная, выглаженная, помеченная и сложенная так, как складывала все остальные, в надёжном месте в твоём ящике. Не было никаких опасений (если бы бельё в доме проверяли) по поводу новизны ночной рубашки
предал меня. Все ваше нижнее белье было новым, когда вы пришли к нам домой — полагаю, по возвращении из-за границы.

 «Следующим событием стало прибытие сержанта Каффа, а следующим большим сюрпризом — заявление о том, что он думает о пятне на двери.

 «Я считал вас виновным (как я уже признался) больше потому, что хотел, чтобы вы были виновны, чем по какой-либо другой причине. А теперь
сержант пришёл к совершенно иному выводу (относительно ночной рубашки),
чем я! И я получил платье
это было единственным доказательством против тебя! И ни одно живое существо не знало об этом
включая тебя самого! Я боюсь рассказать вам, что я почувствовал, когда вспомнил об этих вещах.
Впоследствии вы навсегда возненавидели бы мою память ”.

На этом месте Беттередж оторвал взгляд от письма.

— Пока что ни проблеска света, мистер Франклин, — сказал старик, снимая свои тяжёлые очки в черепаховой оправе и отодвигая от себя признание Розанны Спирман. — Вы пришли к какому-нибудь выводу, сэр, пока я читал?

 — Сначала дочитайте письмо, Беттередж; может быть, там есть что-то,
просветите нас в конце. После этого я хотел бы сказать вам пару слов.

— Очень хорошо, сэр. Я просто отдохну, а потом продолжу. А пока, мистер Франклин, — я не хочу вас торопить, — не могли бы вы одним словом сказать мне, видите ли вы выход из этой ужасной ситуации?

— Я возвращаюсь в Лондон, — сказал я, — чтобы посоветоваться с мистером Бруффом. Если он
не сможет мне помочь…

— Да, сэр?

— И если сержант не покинет свой загородный дом в Доркинге…

— Он не покинет, мистер Франклин!

— Тогда, Беттеридж, насколько я могу судить, я в тупике.
ресурсы. После мистера Бруффа и сержанта я не знаю ни одного живого существа, которое могло бы мне хоть как-то помочь.

 Как только эти слова слетели с моих губ, кто-то постучал в дверь комнаты.

 Беттередж выглядел удивлённым и раздражённым из-за того, что его прервали.

 — Войдите, — раздражённо крикнул он, — кто бы вы ни были!

Дверь открылась, и к нам тихо вошёл самый примечательный мужчина, которого я когда-либо видел. Судя по его фигуре и движениям, он был ещё молод. Судя по его лицу и сравнивая его с Беттереджем, он выглядел старше. Его
Цвет лица у него был смуглый, как у цыгана; его впалые щёки провалились в глубокие ямки, над которыми выпирали кости, как в пентхаусе. Его нос имел изящную форму и очертания, столь часто встречающиеся у древних народов Востока и столь редко встречающиеся у более молодых рас Запада. Его лоб был высоким и прямым. На нём было бесчисленное множество морщин. Из этого странного лица на вас смотрели ещё более странные карие глаза — мечтательные и печальные, глубоко посаженные в глазницы, — и (по крайней мере, в моём случае) завладели вашим вниманием.
внимание по своему желанию. Добавьте к этому копну густых, плотно прилегающих друг к другу волос, которые по какой-то причуде природы утратили свой цвет самым поразительным образом. На макушке они по-прежнему были глубокого чёрного цвета, который был их естественным оттенком. По бокам головы — без малейшей седины, которая смягчила бы этот невероятный контраст, — они стали полностью белыми. Граница между двумя цветами не была
чёткой. В одном месте белые волосы переходили в чёрные, в другом —
еще один, черные волосы побежал вниз, в белый. Я посмотрел на этого человека
с любопытством, которое, мне стыдно сказать, что я нашла его довольно
невозможно контролировать. Его мягкие карие глаза ласково смотрели на меня в ответ;
и он ответил на мою невольную грубость, когда я уставился на него, извинением,
которое, я сознавал, я не заслужил.

“ Прошу прощения, ” сказал он. - Я понятия не имел, что мистер Беттередж был
помолвлен. Он достал из кармана листок бумаги и протянул его
Беттерэджу. — Список на следующую неделю, — сказал он. Его взгляд снова остановился на
мне, и он вышел из комнаты так же тихо, как и вошёл.

“Кто это?” Спросил я.

“Ассистент мистера Кэнди”, - ответил Беттередж. “Кстати, мистер Фрэнклин,
вам будет жаль услышать, что маленький доктор так и не выздоровел.
болезнь, которую он подхватил, возвращаясь домой с праздничного обеда. Он
очень хорошо, в добром здравии; но он потерял память в жар, и он имеет
никогда не восстанавливается более чем сорвать его с тех пор. На работе все падает на
его помощник. Сейчас их почти не осталось, разве что среди бедняков. _Они_ ничего не могут
с собой поделать, знаете ли. _Они_ должны мириться с человеком с
пегими волосами и цыганской внешностью, иначе они вообще не
получили бы медицинской помощи».

— Кажется, он вам не нравится, Беттеридж?

— Он никому не нравится, сэр.

— Почему он так непопулярен?

— Ну, мистер Франклин, во-первых, его внешность говорит не в его пользу. А
ещё есть история о том, что мистер Кэнди взял его с очень сомнительной репутацией. Никто не знает, кто он такой, и у него нет друзей в этом месте.
 Как после этого он может кому-то нравиться?

— Конечно, это совершенно невозможно! Могу я спросить, что ему было нужно от вас, когда
он дал вам этот клочок бумаги?

— Только чтобы принести мне еженедельный список больных, сэр,
которым нужно немного вина. У моей госпожи всегда был постоянный
Раздача хорошего портвейна и хереса среди немощных бедняков; и
мисс Рейчел хочет, чтобы этот обычай сохранился. Времена изменились! Времена
изменились! Я помню, как мистер Кэнди сам приносил список моей
госпоже. Теперь список приносит мне помощник мистера Кэнди.
 Я продолжу писать, если вы позволите, сэр, — сказал
Беттерэдж, возвращая Розанне Спирман её признание. — Это
не самое увлекательное чтение, признаю. Но, чёрт возьми, это помогает мне не хандрить,
вспоминая прошлое. — Он надел очки и покачал головой
Он мрачно покачал головой. «В нашем поведении по отношению к матерям, когда они впервые отправляют нас в путь по жизни, есть доля здравого смысла, мистер Франклин. Все мы в той или иной степени не хотим появляться на свет. И все мы правы».

 Помощник мистера Кэнди произвёл на меня слишком сильное впечатление, чтобы я мог сразу выбросить его из головы. Я пропустил мимо ушей последнее
не поддающееся толкованию высказывание философии Беттерэджа и вернулся к
теме человека с пегими волосами.

«Как его зовут?» — спросил я.

«Самое уродливое имя, какое только можно придумать», — грубо ответил Беттерэдж. «Эзра
Дженнингс».


Глава V

Назвав мне имя помощника мистера Кэнди, Беттеридж, по-видимому, решил, что мы потратили достаточно времени на незначительную тему. Он снова принялся читать письмо Розанны Спирман.

Я же сидела у окна и ждала, пока он закончит. Мало-помалу впечатление, которое произвел на меня Эзра Дженнингс, — казалось совершенно невероятным, что в такой ситуации, как моя, кто-то вообще мог произвести на меня впечатление! — исчезло из моей памяти. Мои мысли вернулись в прежнее русло. Я снова стал самим собой.
я заставила себя смотреть моя невероятная позиция решительно в
лицо. Еще раз, я рассмотрел в моем собственном уме, курс, который я имел в
в прошлом вызвали достаточно самообладания, чтобы планировать на будущее.

Вернуться в Лондон в тот же день; изложить все дело мистеру Бреффу;
и, последнее и самое важное, добиться (неважно, какими средствами или в
какая жертва) личное интервью с Рейчел — таков был мой план действий
, насколько я был способен сформировать его в то время. До отправления поезда оставалось ещё больше часа. И
Был крошечный шанс, что Беттеридж мог обнаружить что-то в непрочитанной части письма Розанны Спирман, что могло быть полезно для меня, прежде чем я покину дом, в котором был утерян бриллиант. И я ждал этого шанса.

Письмо заканчивалось так:

«Вам не нужно злиться, мистер Франклин, даже если я и испытываю некое торжество, зная, что держу в своих руках все ваши жизненные перспективы. Вскоре ко мне вернулись тревога и страх. С точки зрения
сержанта Каффа, потеря «Бриллианта» была неизбежна
при осмотре нашего белья и платьев. В моей
комнате — да и во всем доме - не было места, которое, я была бы уверена, было бы
в безопасности от него. Как спрятать ночную рубашку так, чтобы даже
Сержант не смог ее найти? и как это сделать, не потеряв ни минуты
драгоценного времени? — ответить на эти вопросы было непросто. Моя
Неуверенность закончилась тем, что я выбрала способ, который, возможно, заставит вас рассмеяться. Я
разделась и надела на себя ночную рубашку. Ты надела его, и я получил ещё одно маленькое удовольствие, надев его после тебя.

 «Следующая новость, которую мы узнали в зале для слуг, была о том, что я
Я не зря позаботился о ночной рубашке. Сержант Кафф хотел
посмотреть на книгу для стирки.

 «Я нашёл её и отнёс ему в гостиную моей госпожи. Мы с сержантом
не раз встречались в прежние дни. Я был уверен, что он узнает меня, и не знал, что он может сделать, когда обнаружит, что я работаю слугой в доме, где пропала ценная
драгоценность. В этом напряжении я почувствовал, что для меня будет облегчением, если
наша встреча закончится и я сразу узнаю худшее.

«Он посмотрел на меня как на незнакомца, когда я протянул ему
— И он был очень любезен, поблагодарив меня за то, что я принёс её. Я подумал, что это дурные предзнаменования. Неизвестно, что он мог сказать обо мне за моей спиной; неизвестно, как скоро меня могли бы арестовать по подозрению и обыскать. Тогда пришло время, когда вы должны были вернуться после проводов мистера Годфри Эблуайта на
железнодорожный вокзал, и я отправился на вашу любимую прогулку в
кустарниковый сад, чтобы попытаться ещё раз поговорить с вами —
последняя возможность, насколько я знал, которая у меня могла быть.


Вы так и не появились, и, что ещё хуже, мистер Беттеридж и
Сержант Кафф проходил мимо того места, где я прятался, и сержант
увидел меня.

«После этого у меня не было другого выбора, кроме как вернуться на своё место и
заняться своей работой, пока со мной не случилось ещё что-нибудь ужасное. Как только я
собирался перейти дорогу, вы вернулись с вокзала. Вы направлялись прямиком к кустам, когда увидели меня — я уверен, сэр, что вы увидели меня, — и отвернулись, как будто я был заражён чумой, и вошли в дом.

* ПРИМЕЧАНИЕ: Франклин Блейк. — Автор совершенно ошибается, бедняжка. Я её не заметил. Я, конечно, собирался взять
поворот в кустарнике. Но, вспомнив в тот же момент, что моя
тетя, возможно, захочет повидаться со мной после моего возвращения с железной дороги, я передумал
и вошел в дом.


Я снова проделал весь свой путь в дом, вернувшись через вход для прислуги
. В прачечной в это время никого не было; и я сел
там один. Я уже выразил вам мои мысли, которые
Дрожа песок в голове. Эти мысли вернулись ко мне сейчас. Я
задумалась о том, что было бы труднее сделать, если бы всё так и продолжалось:
смириться с безразличием мистера Франклина Блейка или сбежать.
в зыбучие пески и покончить с этим навсегда?

«Сейчас бесполезно спрашивать меня о том, как я себя веду. Я
пытаюсь — и сам не могу этого понять.

«Почему я не остановил вас, когда вы так жестоко избегали меня? Почему
я не крикнул: «Мистер Франклин, я должен вам кое-что сказать;
это касается вас, и вы должны это услышать?» Ты был в моей власти — я мог тебя приструнить, как говорится. И, что ещё лучше, у меня были средства (если бы я только смог заставить тебя довериться мне) быть полезным тебе в будущем. Конечно, я никогда не предполагал, что ты —
Джентльмен — украл бриллиант ради удовольствия от самого факта кражи.
Нет. Пенелопа слышала, как мисс Рейчел, а я слышал, как мистер Беттеридж,
говорили о вашей расточительности и долгах. Мне было ясно,
что вы взяли бриллиант, чтобы продать его или заложить и таким образом
получить деньги, в которых вы нуждались. Что ж! Я мог бы рассказать вам о человеке в Лондоне, который дал бы крупную сумму взаймы под залог драгоценности и не стал бы задавать неудобных вопросов.

«Почему я не поговорил с вами! Почему я не поговорил с вами!

«Интересно, были ли риски и трудности, связанные с хранением ночной рубашки, такими, с которыми я могла бы справиться, не добавляя к ним другие риски и трудности? С некоторыми женщинами это могло бы быть так, но как это могло быть со мной? В те дни, когда я была воровкой, я подвергалась в пятьдесят раз большим рискам и находила выход из ситуаций, по сравнению с которыми эта была детской игрой. Я, можно сказать, набрался опыта в мошенничестве и обмане — некоторые из них были настолько масштабными и продуманными, что стали
знаменитым и появившимся в газетах. Неужели такая мелочь, как хранение ночной рубашки, могла так сильно повлиять на моё настроение и заставить моё сердце упасть в пятки в тот момент, когда я должна была поговорить с тобой? Что за вздор — задавать такой вопрос! Этого не могло быть.

 «Какой смысл так долго размышлять о собственной глупости? Простая истина, конечно, достаточно проста?» За твоей спиной я любила тебя всем сердцем и душой. Перед твоим лицом — этого не отрицаешь — я боялась тебя; боялась разозлить тебя; боялась
о том, что вы могли бы сказать мне (хотя вы и забрали бриллиант), если бы я
осмелился сообщить вам, что я его нашёл. Я подошёл к нему так близко, как только осмелился, когда говорил с вами в библиотеке. Тогда вы не отвернулись от меня. Вы не отпрянули от меня, как будто я был заражён чумой. Я пытался разозлиться на вас и таким образом набраться храбрости. Нет! Я не мог чувствовать ничего, кроме
страдания и унижения. Ты некрасивая, у тебя кривая
рука, ты всего лишь служанка — что ты имеешь в виду под
пытаетесь заговорить со Мной? Вы никогда не произносили ни слова об этом, мистер
Франклин; но, тем не менее, вы сказали мне все это! Можно ли объяснить такое безумие, как
это? Нет. Ничего нельзя сделать, кроме как
признай это, и пусть это будет.

“Я прошу прощения, еще раз, для этого блуждания пера. Есть
не бояться его повторения. Сейчас я близок к концу.

«Первым, кто потревожил меня, войдя в пустую комнату, была
Пенелопа. Она давно узнала мой секрет и сделала всё возможное, чтобы привести меня в чувство — и сделала это по-доброму.

«Ах, — сказала она, — я знаю, почему ты сидишь здесь и нервничаешь в одиночестве. Лучшее, что может случиться для твоего блага, Розанна, — это то, что визит мистера Франклина сюда подойдёт к концу. Я уверена, что он скоро покинет дом».

 «Думая о тебе, я никогда не представляла, что ты уедешь. Я не могла говорить с Пенелопой. Я могла только смотреть на неё.

«Я только что ушла от мисс Рейчел, — продолжила Пенелопа. — И мне было очень тяжело
смиряться с её характером. Она говорит, что дом стал для неё невыносимым из-за полиции, и она
решила поговорить
к моей госпоже сегодня вечером, а завтра — к её тёте Эблуайт. Если она это сделает, мистер Франклин будет следующим, кто найдёт повод уехать, можете не сомневаться!

 «При этих словах ко мне вернулся дар речи. — Вы хотите сказать, что мистер
 Франклин поедет с ней? — спросил я.

 «С превеликим удовольствием, если бы она позволила, но она не позволит». _ ему_ дали
почувствовать ее характер; _ он_ тоже в ее черных книгах — и это после того, как
он сделал все, что мог, чтобы помочь ей, бедняга! Нет! нет! Если они не
сделать это до завтра, вы увидите, мисс Рейчел идти в одну сторону, и
Другой мистер Фрэнклин. Не могу сказать, куда он может направиться. Но
он никогда не останется здесь, Розанна, после того, как мисс Рэчел покинула нас.

“Мне удалось справиться с отчаянием, которое я испытывал при мысли о твоем отъезде
. По правде говоря, я увидел слабый проблеск надежды для себя, если бы
между мисс Рейчел и вами действительно были серьезные разногласия.
‘Вы знаете, ’ спросил я, ‘ из-за чего они поссорились?’

«Всё это со стороны мисс Рейчел, — сказала Пенелопа. — И, насколько я знаю, это всё из-за характера мисс Рейчел, и ничего больше.
Мне не хочется огорчать тебя, Розанна, но не думай, что мистер Франклин когда-нибудь поссорится с _ней_. Он слишком сильно её любит, чтобы сделать это!

 «Она только успела произнести эти жестокие слова, как мистер Беттеридж позвал нас. Все слуги, работающие в доме, должны были собраться в холле. А потом мы должны были по одному заходить в кабинет мистера.
Комната Беттериджа, сержант Кафф.

«Настала моя очередь войти после того, как горничную ее светлости и горничную наверху
допросили первыми. Вопросы сержанта Каффа — хотя
он очень хитроумно всё обставил — вскоре показал мне, что эти две женщины
(самые злейшие врагини, которые были у меня в доме) сделали свои открытия
прямо у моей двери во вторник днём и снова в четверг вечером. Они рассказали сержанту достаточно, чтобы он отчасти понял правду. Он справедливо решил, что я тайно сшила новую ночную рубашку, но ошибочно решил, что это был сундук с краскамиЯ была уверена, что ночная рубашка принадлежит мне. Из того, что он сказал, я поняла ещё кое-что, что меня озадачило. Он, конечно, подозревал меня в причастности к исчезновению бриллианта. Но в то же время он дал мне понять — намеренно, как мне показалось, — что не считает меня главным виновником пропажи драгоценности. Он, похоже, думал, что я действовала под чьим-то руководством. Кем
мог быть этот человек, я не мог догадаться тогда и не могу догадаться сейчас.

«В этой неопределённости было ясно одно — что сержант Кафф был далеко.
от того, чтобы узнать всю правду. Ты была в безопасности, пока была в безопасности ночная рубашка, — и ни минутой дольше.

 «Я совершенно отчаялась заставить тебя понять, какое горе и ужас охватили меня сейчас. Я больше не могла рисковать и носить твою ночную рубашку. В любой момент меня могли забрать в полицейский участок Фризингхолла, предъявить обвинение и обыскать. Пока сержант Кафф ещё не арестовал меня, мне пришлось
выбирать — и немедленно — между тем, чтобы уничтожить ночную рубашку или спрятать её в
каком-нибудь безопасном месте на приличном расстоянии от дома.

“Если бы я только немного меньше любил тебя, я думаю, я должен был бы
уничтожить это. Но о! как я мог уничтожить единственное, что у меня было, что
доказывало, что я спас тебя от разоблачения? Если мы пришли к
объяснение вместе, и если вы подозревали меня в том, плохие
мотив, и все это опроверг, как я мог бы победить тебя доверять мне, если
У меня была ночная рубашка для производства? Было ли с моей стороны ошибкой полагать, как я полагал и до сих пор полагаю, что вы могли бы не решиться доверить бедной девушке вроде меня свою тайну и сделать её соучастницей кражи, которую совершил ваш
Денежные затруднения побудили вас совершить преступление? Подумайте о вашем холодном отношении ко мне, сэр, и вы вряд ли удивитесь моему нежеланию разрушать
единственное основание для вашего доверия и вашей благодарности, которым я
обладал.

 «Я решил спрятать его, и место, которое я выбрал, было мне хорошо знакомо — Дрожащий песок.

«Как только допрос закончился, я придумал первое попавшееся оправдание и
получил разрешение выйти подышать свежим воздухом. Я отправился прямиком в Коббс-Хоул, в коттедж мистера Йолланда. Его жена и
Дочь была моей лучшей подругой. Не думаю, что я доверила бы им твой секрет — я никому не доверяю. Всё, чего я хотела, — это написать тебе это письмо и иметь возможность спокойно снять с себя ночную рубашку. Из-за подозрений я не могла сделать ни того, ни другого в доме.

 «И вот я почти закончила своё длинное письмо, которое писала в одиночестве в спальне Люси Йолланд. Когда я закончу, я спущусь вниз с
ночной рубашкой, свёрнутой и спрятанной под плащом. Я найду способ
 сохранить её в целости и сохранности в укромном месте среди
На кухне миссис Йолланд полно старых вещей. А потом я пойду к
Дрожащему песку — не бойтесь, что мои следы выдадут меня! — и спрячу
ночную рубашку в песке, где ни одно живое существо не сможет её найти,
пока я сама не раскрою секрет.

 — А когда я это сделаю, что потом?

— Тогда, мистер Франклин, у меня будет две причины, чтобы попытаться ещё раз сказать вам то, чего я ещё не сказал. Если вы покинете дом, как считает Пенелопа, и если я не поговорю с вами до этого, то потеряю свой шанс навсегда. Вот и всё.
Это одна причина. Кроме того, если мои слова вас разозлят, я буду знать, что у меня есть ночная рубашка, которая может меня защитить, как ничто другое. Это другая причина. Если эти две причины вместе не заставят моё сердце ожесточиться против холода, который до сих пор его замораживал (я имею в виду холод вашего отношения ко мне), моим усилиям придёт конец — и моей жизни тоже.

 — Да. Если я упущу свой следующий шанс — если ты будешь так же жестока, как и всегда, и если
я снова почувствую это, как уже чувствовал, — прощай, мир, в котором
лишил меня счастья, которое он дарит другим. Прощай, жизнь,
которую ничто, кроме твоей маленькой доброты, не сможет снова сделать
приятной для меня. Не вини себя, сэр, если всё закончится именно так. Но
попытайся — пожалуйста, попытайся — почувствовать хоть немного
сочувствия ко мне! Я позабочусь о том, чтобы ты узнал, что я сделал для
тебя, когда сам перестану говорить об этом. Не скажете ли вы мне что-нибудь доброе — так же нежно, как вы говорите с мисс Рейчел? Если вы это сделаете,
и если существуют призраки, я верю, что мой призрак услышит это и затрепещет от удовольствия.

«Пора заканчивать. Я заставляю себя плакать. Как я найду дорогу
к тайнику, если эти бесполезные слёзы ослепят меня?

«Кроме того, зачем мне смотреть на мрачную сторону? Почему бы не поверить, пока
я могу, что всё в конце концов закончится хорошо? Может быть, сегодня вечером я найду тебя в хорошем настроении,
а если нет, то завтра утром у меня получится лучше». Я не стану
улучшать своё некрасивое лицо, нервничая, не так ли? Кто знает, может быть, я
напрасно исписал все эти длинные страницы бумаги? Они отправятся
на всякий случай (неважно, по какой ещё причине) в
тайник вместе с ночной рубашкой. Это была тяжёлая, очень тяжёлая работа —
писать это письмо. О, если бы мы только смогли понять друг друга, как
я бы с удовольствием разорвала его!

 «Прошу вас, сэр, оставаться вашим верным любовником и покорным слугой,

«Розанна Спирман».


 Беттеридж молча дочитал письмо. Аккуратно положив его обратно в конверт, он задумался, опустив голову и уставившись в землю.

«Беттердж», — сказал я, — «есть ли в конце письма какой-нибудь намёк, который помог бы мне?»

Он медленно поднял голову и тяжело вздохнул.

“Вам не на что ориентироваться, мистер Фрэнклин”, - ответил он. “Если вы
последуете моему совету, вы сохраните письмо в переплете до тех пор, пока ваши нынешние
тревоги не прекратятся. Это будет очень огорчать тебя,
когда бы ты ни прочел это. Не читай сейчас.

Я убираю письмо в свою записную книжку.

Оглянемся назад, на шестнадцатую и семнадцатую главы книги Беттереджа.
Рассказ покажет, что у меня действительно была причина для того, чтобы пощадить
себя в то время, когда моя стойкость уже подверглась жестокому испытанию.
 Несчастная женщина дважды предпринимала последнюю попытку поговорить со мной.
И дважды мне не повезло (бог знает, насколько невинно!)
отклонить её ухаживания. В пятницу вечером, как верно описывает это Беттерэдж, она застала меня одного за бильярдным столом. Её манеры и речь наводили меня на мысль — и навели бы любого мужчину в подобных обстоятельствах — что она собирается признаться в том, что ей известно об исчезновении бриллианта. Ради неё
самой я намеренно не проявлял особого интереса к тому, что должно было произойти;
ради неё самой я намеренно смотрел на бильярдные шары, а не на
Я смотрел на _неё_ — и каков был результат? Я отослал её прочь, ранив в самое сердце! И снова в субботу — в тот день, когда она, должно быть, предвидела, после того, что сказала ей Пенелопа, что мой отъезд не за горами, — та же судьба преследовала нас. Она ещё раз попыталась встретиться со мной на аллее и нашла меня там в компании Беттериджа и сержанта Каффа. В её присутствии
сержант, преследуя свои коварные цели, взывал к моему интересу к Розанне Спирман. И снова ради блага бедной девушки я
Я встретил полицейского офицера категорическим отказом и заявил — громко заявил, чтобы она тоже меня услышала, — что я «совершенно не интересуюсь Розанной Спирман». Услышав эти слова, сказанные исключительно для того, чтобы предостеречь её от попыток поговорить со мной наедине, она отвернулась и ушла: предупреждённая об опасности, как я тогда думал;  обречённая на гибель, как я знаю теперь. С этого момента я уже проследил последовательность событий, которые привели меня к поразительному открытию на зыбучих песках. Теперь ретроспектива завершена. Я могу закончить
Жалкая история Розанны Спирмен, к которой я даже сейчас, по прошествии стольких лет, не могу вернуться без душевной боли, сама по себе говорит обо всём, что здесь намеренно осталось недосказанным. Я могу перейти от самоубийства на Дрожащем песке, оказавшего странное и ужасное влияние на моё нынешнее положение и будущие перспективы, к интересам, которые касаются живых людей, фигурирующих в этом повествовании, и к событиям, которые уже прокладывали мне путь к медленному и трудному переходу от тьмы к свету.


Глава VI

Я отправился на вокзал в сопровождении, разумеется,
Габриэль Беттеридж. У меня в кармане было письмо, а ночная рубашка
была аккуратно сложена в маленький мешочек — и то, и другое я собирался
отдать на экспертизу мистеру Бруффу, прежде чем лечь спать той ночью.

Мы молча вышли из дома. Впервые за всё время нашего знакомства
я обнаружил, что старый Беттеридж не говорит со мной ни слова.
Мне было что сказать, и я начал разговор, как только мы
отошли от ворот.

«Прежде чем я отправлюсь в Лондон, — начал я, — я хочу задать вам два вопроса.
Они касаются меня, и я думаю, что они вас удивят».

“ Если они выкинут письмо этого бедняги из моей головы, мистер
Франклин, они могут делать со мной все, что им заблагорассудится. Пожалуйста, начинайте
удивлять меня, сэр, как можно скорее.

“Мой первый вопрос, Беттередж, таков. Был ли я пьян в ночь на день рождения
Рейчел?”

“_ ты_ пьян!” - воскликнул старик. — В том-то и недостаток вашего характера, мистер Франклин, что вы пьёте только за обедом и никогда не прикасаетесь к спиртному после него!

— Но день рождения — это особый случай. В тот вечер я мог бы отказаться от своих обычных привычек.

Беттеридж на мгновение задумался.

«Вы изменили своим привычкам, сэр, — сказал он. — И я расскажу вам, как это произошло.
Вы выглядели ужасно больным, и мы убедили вас выпить немного бренди с водой, чтобы немного взбодриться».

«Я не привык к бренди с водой. Вполне возможно…»

«Подождите немного, мистер Франклин. Я знал, что вы не привыкли». Я налил тебе полбокала нашего пятидесятилетнего коньяка, и (к моему стыду!) я разбавил этот благородный напиток почти полным стаканом холодной воды. Ребенок не смог бы им напиться, не то что взрослый!

Я знал, что могу положиться на его память в таком вопросе. Было совершенно невозможно, чтобы я был пьян. Я перешёл ко второму вопросу.

 «Прежде чем меня отправили за границу, Беттеридж, вы часто видели меня, когда я был мальчиком? А теперь скажите мне прямо, не помните ли вы чего-нибудь странного во мне после того, как я ложился спать? Вы когда-нибудь видели, как я хожу во сне?»

Беттередж остановился, посмотрел на меня, кивнул и
снова пошёл.

«Теперь я понимаю, к чему вы клоните, мистер Франклин!» — сказал он. — «Вы пытаетесь объяснить
о том, как вы испачкали краской свою ночную рубашку, даже не подозревая об этом. Это никуда не годится, сэр. Вы ещё очень далеки от истины. Ходить во сне? Вы никогда в жизни такого не делали!

 И снова я почувствовал, что Беттеридж, должно быть, прав. Ни дома, ни за границей моя жизнь никогда не была уединённой. Если бы я был лунатиком, то сотни людей, должно быть,
обнаружили бы меня и в интересах моей собственной безопасности
предупредили бы меня об этой привычке и приняли бы меры, чтобы
предотвратить её.

Тем не менее, признавая всё это, я цеплялся — с упрямством, которое, несомненно, было естественным и простительным в данных обстоятельствах, — за одно из двух объяснений, которые, как я мог видеть, объясняли невыносимое положение, в котором я тогда находился. Заметив, что я всё ещё не удовлетворён, Беттеридж проницательно упомянул о некоторых более поздних событиях в истории Лунного камня и раз и навсегда развеял обе мои теории.

— Давайте попробуем по-другому, сэр, — сказал он. — Придерживайтесь своего мнения и
посмотрите, как далеко оно вас приведёт в поисках истины. Если мы
Если верить ночной рубашке — а я в неё не верю, — вы не только размазали краску с двери, сами того не зная, но и взяли бриллиант, сами того не зная. Так ли это?

— Совершенно верно. Продолжайте.

— Очень хорошо, сэр. Скажем, вы были пьяны или ходили во сне, когда взяли драгоценность. Это объясняет ночь и утро после дня рождения. Но как это объясняет то, что произошло с тех пор? С тех пор бриллиант был доставлен в Лондон. С тех пор
бриллиант был передан в залог мистеру Люкеру. Вы это сделали
эти две вещи, не зная об этом? Вы были пьяны, когда я провожал вас в повозке с пони в тот субботний вечер? И вы во сне дошли до дома мистера Люкера, когда поезд доставил вас в пункт назначения? Простите, что говорю это, мистер Франклин, но это дело так вас расстроило, что вы ещё не в состоянии судить самостоятельно. Чем
скорее вы положите свою голову рядом с головой мистера Бруффа, тем
скорее вы увидите выход из тупика, в который вы сейчас попали».

Мы добрались до станции, у нас оставалось всего пара минут.

Я поспешно дал Беттериджу свой лондонский адрес, чтобы он мог написать мне в случае необходимости, пообещав, в свою очередь, сообщать ему о любых новостях, которые у меня могут появиться. Сделав это и уже собираясь попрощаться с ним, я случайно взглянул в сторону книжно-газетного киоска. Там снова был помощник мистера Кэнди, разговаривавший с владельцем киоска! Наши взгляды встретились. Эзра Дженнингс снял передо мной шляпу. Я ответил на приветствие
и сел в вагон как раз в тот момент, когда поезд тронулся. Это было
Полагаю, мне стало легче, когда я сосредоточился на теме, которая, казалось, не имела для меня никакого значения. Во всяком случае, я отправился в судьбоносное путешествие, которое должно было привести меня к мистеру Бруфу, размышляя — довольно нелепо, признаюсь, — о том, что я дважды за один день видел человека с пегими волосами!

 Время, в которое я прибыл в Лондон, исключало всякую надежду на то, что я застану мистера Бруфа на рабочем месте. Я доехал от вокзала до его
частной резиденции в Хэмпстеде и потревожил старого адвоката,
который дремал в одиночестве в своей столовой с любимым мопсом на коленях, и
его бутылка вина стояла у него под рукой.

Лучше всего я опишу, какое впечатление произвела моя история на мистера Бруффа, рассказав о том, что он сделал, когда дослушал её до конца.
Он приказал принести в его кабинет свечи и крепкий чай и отправил
сообщение дамам из своей семьи, запретив им беспокоить нас под любым предлогом. Уладив эти формальности, он сначала
осмотрел ночную рубашку, а затем погрузился в чтение письма Розанны Спирмен.

 Закончив чтение, мистер Бруфф впервые обратился ко мне с тех пор, как
мы были заперты вместе в уединении его комнаты.

«Франклин Блейк, — сказал старый джентльмен, — это очень серьёзное дело, и не только в одном отношении. По моему мнению, оно касается Рейчел почти так же, как и вас. Её необычное поведение больше не является загадкой. Она считает, что вы украли бриллиант».

Я уклонился от того, чтобы прийти к такому отвратительному выводу. Но, тем не менее, это навязалось мне. Моё решение
поговорить с Рэйчел лично основывалось на том, что только что сказал мистер Бруфф.

«Первым шагом в этом расследовании, — продолжил адвокат, — будет обращение к Рейчел. Она всё это время хранила молчание по причинам, которые я (зная её характер) могу легко понять. После того, что произошло, невозможно больше мириться с этим молчанием. Её нужно убедить рассказать нам или заставить рассказать, на чём она основывает своё убеждение, что вы забрали лунный камень.
Скорее всего, всё это дело, каким бы серьёзным оно ни казалось сейчас,
рассыплется в прах, если мы сможем пробиться сквозь непреклонность Рейчел.
сохраните её в тайне и убедите её высказаться».

«Это очень обнадеживающее мнение для _меня_», — сказал я. «Признаюсь, я бы
хотел знать…»

«Вы бы хотели знать, как я могу это оправдать», — перебил меня мистер Бруфф. «Я
могу рассказать вам за две минуты. Во-первых, поймите, что я
смотрю на это дело с точки зрения юриста. Для меня это вопрос
доказательств». Очень хорошо. Доказательства ломается, прежде всего,
на один важный момент”.

“На какой момент?”

“Вы должны услышать. Я допускаю, что клеймо имя доказывает, ночная рубашка
быть вашей. Я признаю, что след от краски доказывает, что ночная рубашка
оставила пятно на двери Рейчел. Но какие есть доказательства того, что именно вы
надели её в ту ночь, когда был утерян бриллиант?

 Это возражение поразило меня тем более сильно, что оно отражало
возражение, которое я сам чувствовал.

— Что касается этого, — продолжил адвокат, взявшись за признание Розанны Спирман, — я могу понять, что письмо вас расстроило. Я могу понять, что вы не решаетесь проанализировать его с беспристрастной точки зрения. Но я не в вашем положении. Я могу
Я приложу свой профессиональный опыт к этому документу, как приложил бы его к любому другому. Не упоминая о карьере этой женщины как воровки, я лишь замечу, что её письмо доказывает, что она была искусной обманщицей, судя по её собственным словам; и я утверждаю, что имею право подозревать её в том, что она сказала не всю правду. Сейчас я не буду строить никаких теорий о том, что она могла или не могла сделать. Я лишь скажу, что если Рейчел заподозрила вас
_только на основании ночной рубашки_, то вероятность составляет девяносто девять
Сто к одному, что Розанна Спирман была тем человеком, который показал ей это. В
таком случае есть письмо этой женщины, в котором она признаётся, что завидовала
Рэйчел, признаётся, что подменила розы, признаётся, что увидела проблеск надежды для себя в перспективе ссоры между
Рэйчел и вами. Я не стану спрашивать, кто взял Лунный камень (Розанна Спирман взяла бы и пятьдесят Лунных камней, чтобы добиться своего), — я лишь скажу, что исчезновение драгоценности дало этой раскаявшейся воровке, которая была в тебя влюблена, возможность подставить вас с Рейчел.
разница в возрасте на всю оставшуюся жизнь. Она не решила покончить с собой, _тогда_, помните, и, имея возможность, я решительно заявляю, что это было в её характере и в её положении в то время. Что вы на это скажете?

— Нечто подобное, — ответил я, — пришло мне в голову, как только я открыл письмо.

— Именно! И когда вы прочитали письмо, вы пожалели бедную
девушку и не смогли найти в себе силы заподозрить её. Вы
достойны похвалы, мой дорогой сэр, — вы достойны похвалы!

«Но что, если окажется, что я действительно была в ночной рубашке? Что тогда?»

— Я не понимаю, как можно доказать этот факт, — сказал мистер Бруфф. — Но если предположить, что это возможно, то доказать вашу невиновность будет непросто. Сейчас мы не будем об этом говорить. Давайте подождём и посмотрим, не заподозрила ли вас Рэйчел только на основании ночной рубашки.

 — Боже мой, как хладнокровно вы говорите о том, что Рэйчел меня подозревает! — вырвалось у меня.
— «Какое право она имеет подозревать меня в воровстве, не имея на то никаких оснований?»

«Очень разумный вопрос, мой дорогой сэр. Довольно резко сформулировано, но всё же стоит задуматься. То, что вас озадачивает, озадачивает и меня. Подумайте ещё
Воспоминания, и скажите мне вот что. Случилось ли что-нибудь, пока вы жили в этом доме, — не для того, конечно, чтобы поколебать веру Рейчел в вашу честь, но, скажем так, чтобы поколебать её веру (пусть и без особых на то оснований) в ваши принципы в целом?

 Я вскочил в неуправляемом волнении. Вопрос адвоката напомнил мне впервые с тех пор, как я покинул Англию, что кое-что _случилось_.

В восьмой главе «Рассказов Беттереджа» можно найти отсылку к прибытию иностранца и незнакомца в дом моей тёти.
который пришёл ко мне по делу. Суть его дела заключалась в следующем.

 Я был настолько глуп (будучи, как обычно, стеснённым в средствах в то время), что взял взаймы у владельца небольшого парижского ресторана, которому был хорошо известен как клиент. Мы договорились о сроке возврата денег, и когда он наступил, я обнаружил (как и тысячи других честных людей), что не могу выполнить своё обещание. Я отправил этому человеку счёт. К сожалению, моё имя было слишком хорошо
известно в таких документах: он не смог договориться. Его дела шли плохо
С тех пор, как я взял у него взаймы, его дела пришли в упадок; банкротство было у него на носу, и его родственник, французский адвокат, приехал в Англию, чтобы найти меня и настоять на выплате моего долга. Он был вспыльчивым человеком и повёл себя со мной неправильно. С обеих сторон посыпались оскорбления, а моя тётя и Рейчел, к несчастью, были в соседней комнате и слышали нас. Вошла леди Вериндер и потребовала объяснить, в чём дело. Француз предъявил свои
документы и заявил, что я виновен в разорении бедного
человек, который доверился моей чести. Моя тётя немедленно заплатила ему и отослала его. Конечно, она знала меня лучше, чем француз, и не приняла его сторону в этом деле. Но она была шокирована моей беспечностью и справедливо рассердилась на меня за то, что я поставил себя в положение, которое, если бы не её вмешательство, могло бы стать очень постыдным. То ли её мать рассказала ей, то ли Рейчел услышала, что произошло, — не могу сказать, что именно. Она придерживалась своего собственного романтического, возвышенного взгляда на
этот вопрос. Я был «бессердечным»; я был «бесчестным»; у меня «не было
принцип»; «неизвестно, что я могу сделать в следующий раз» — короче говоря, она
сказала мне самые суровые слова, которые я когда-либо слышал из уст
молодой леди. Разрыв между нами длился весь следующий день. На
следующий день мне удалось помириться с ней, и я больше не думал об этом. Неужели Рейчел вернулась к этому злополучному происшествию в тот
критический момент, когда моё положение в её глазах снова, и гораздо серьёзнее,
пошатнулось? Мистер Бруфф, когда я рассказал ему об этих обстоятельствах,
сразу же ответил утвердительно.

— Это повлияло бы на её рассудок, — серьёзно сказал он. — И я бы хотел, чтобы ради вас этого не случилось. Однако мы обнаружили, что на вас _оказывалось_ предрасполагающее влияние, и, по крайней мере, одна неопределённость устранена. Я не вижу, что ещё мы можем сделать. Наш следующий шаг в этом расследовании должен привести нас к Рейчел.

Он встал и задумчиво заходил по комнате. Дважды я
собирался сказать ему, что решил лично увидеться с Рейчел, и дважды, учитывая его возраст и характер,
я не решался застать его врасплох в неподходящий момент.

«Главная трудность, — продолжил он, — в том, чтобы заставить её открыто высказать своё мнение по этому вопросу. У вас есть какие-нибудь предложения?»

«Я решил, мистер Бруфф, поговорить с Рейчел сам».

«Вы!» Он внезапно остановился и посмотрел на меня так, словно я сошёл с ума. “Ты, из всех людей в
мир!” Он резко осекся, и снова иду в номер.
“Подождите немного”, - сказал он. “В случаях такого экстраординарного рода
опрометчивый путь иногда бывает лучшим ”. Он обдумывал вопрос в течение
минуты или двух, в этом новом свете, и смело закончил решением в
мою пользу. “Кто не рискует, тот не имеет”, - продолжил старый джентльмен.
“У вас есть шанс в вашу пользу, которого нет у меня, — и вы будете
первым, кто попробует этот эксперимент”.

“ Шанс в мою пользу? - Переспросил я с величайшим удивлением.

Лицо мистера Бруффа впервые смягчилось, и он улыбнулся.

«Вот как обстоят дела, — сказал он. — Честно говоря, я не доверяю вашей осмотрительности и вашему характеру. Но я верю в
В каком-то отдалённом уголке своего сердца Рейчел всё ещё питает к тебе
определённую извращённую слабость. Прикоснись к ней — и доведись до
последствий, до самых откровенных признаний, которые могут сорваться с
губ женщины! Вопрос в том, как ты собираешься с ней увидеться?


— Она была гостьей в этом доме, — ответил я. — Могу ли я
осмелиться предположить — если обо мне ничего не было сказано заранее, —
что я могу увидеть её здесь?

— Круто! — сказал мистер Бруфф. С этими словами, которыми он прокомментировал мой ответ,
 он ещё раз обошёл комнату.

— Проще говоря, — сказал он, — мой дом должен превратиться в ловушку, чтобы поймать Рейчел; приманка, которая её соблазнит, — это приглашение от моей жены и дочерей. Если бы вы были кем-то другим, а не Франклином Блейком, и если бы это дело было хоть на йоту менее серьёзным, чем оно есть на самом деле, я бы наотрез отказался. Но я твёрдо верю, что Рейчел будет жить и поблагодарит меня за то, что я предал её в старости.
 Считайте меня своим сообщником. Рейчел попросят провести здесь день, и вы получите соответствующее уведомление.

— Когда? Завтра?

— Завтра у нас не будет достаточно времени, чтобы получить её ответ. Скажите, что на следующий день.

 — Как я узнаю, что вы получили моё письмо?

 — Оставайтесь дома всё утро и ждите, что я зайду к вам.

 Я поблагодарил его за неоценимую помощь, которую он мне оказал, с благодарностью, которую я действительно испытывал, и, отклонив гостеприимное предложение переночевать в Хэмпстеде, вернулся в свою квартиру в
Лондоне.

О том, что произошло в тот день, я могу сказать лишь то, что это был самый долгий
день в моей жизни. Я знал, что невиновен, и был уверен, что
ужасное обвинение, которое лежало на мне, рано или поздно будет
Тем не менее, несмотря на то, что я успокоился, в моей душе осталось чувство унижения, которое инстинктивно мешало мне видеться с кем-либо из моих друзей. Мы часто слышим (однако почти всегда от поверхностных наблюдателей), что вина может выглядеть как невиновность. Я считаю, что гораздо более верной аксиомой является то, что невиновность может выглядеть как вина. Я отказывался от встреч с каждым, кто приходил ко мне, и выходил только под покровом ночи.

На следующее утро мистер Бруфф удивил меня за завтраком. Он
протянул мне большой ключ и заявил, что ему стыдно за себя
впервые в жизни.

«Она приедет?»

«Она приедет сегодня на обед и проведёт день с моей женой и
дочерьми».

«Миссис Бруфф и ваши дочери в курсе?»

«Неизбежно. Но у женщин, как вы могли заметить, нет принципов.
Моя семья не испытывает угрызений совести». Чтобы снова свести вас с Рейчел, моя жена и дочери идут на всё, как будто они иезуиты».

«Я бесконечно им обязан. Что это за ключ?»

«Ключ от калитки в моей стене на заднем дворе. Будь там в три часа».
— Во второй половине дня. Пройдите в сад и войдите через дверь в
оранжерею. Пройдите через маленькую гостиную и откройте дверь
перед вами, которая ведёт в музыкальную комнату. Там вы найдёте
Рэйчел — и найдёте её одну».

 — Как я могу вас отблагодарить!

 — Я скажу вам как. Не вините меня в том, что произойдёт потом».

 С этими словами он вышел.

Мне предстояло пережить ещё много утомительных часов. Чтобы скоротать время, я
просмотрел свои письма. Среди них было письмо из Беттериджа.

 Я с нетерпением его открыл. К моему удивлению и разочарованию, оно начиналось так:
извинение, предупреждающее меня о том, что я не должен ожидать никаких важных новостей. В следующем
предложении снова появился вечный Эзра Дженнингс! Он остановил
Беттерэджа на выходе со станции и спросил, кто я такой.
 Узнав об этом, он упомянул о том, что видел меня, своему хозяину
мистеру Кэнди. Мистер Кэнди, услышав об этом, сам приехал в
Беттерэдж, чтобы выразить сожаление по поводу того, что мы не встретились. У него была причина, по которой он хотел поговорить со мной, и когда я в следующий раз оказался неподалёку от Фризингхолла, он попросил меня впустить его.
знаю. Если не считать нескольких характерных для философии Беттерэджа
высказываний, в этом и заключалась суть письма моего корреспондента. Сердечный, преданный старик признавался, что написал
«в основном ради удовольствия написать мне».

 Я скомкал письмо в кармане и тут же забыл о нем, поглощенный
предстоящим разговором с Рейчел.

Когда часы Хэмпстедской церкви пробили три, я вставил ключ мистера Бруффа
в замок двери в стене. Когда я впервые вошёл в
сад и закрывал дверь изнутри, я
самостоятельно ощутив некую вину сомнительности о том, что может
дальше. Я воровато посмотрел по обе стороны от меня, с подозрением относятся к
наличие неожиданным свидетелем в каком-то неизвестном углу
сад. Ничего не появилось, чтобы оправдать мои опасения. Прогулки были,
один и все, безлюдных местах, и птицы, и пчелы были только
свидетели.

Я прошел через сад, вошел в оранжерею и пересек
маленькую гостиную. Положив руку на дверь напротив, я услышал, как в комнате за ней
несколько раз жалобно ударили по клавишам пианино. Она
Я часто так бездельничал за инструментом, когда жил в доме её матери. Я был вынужден немного подождать, чтобы прийти в себя. В тот решающий момент прошлое и настоящее встали бок о бок, и контраст потряс меня.

 По прошествии минуты я собрался с духом и открыл дверь.


 ГЛАВА VII

 В тот момент, когда я показался в дверях, Рейчел встала из-за пианино.

Я закрыл за собой дверь. Мы молча смотрели друг на друга,
разделенные всей длиной комнаты. Она сделала шаг вперед.
Казалось, что подняться было единственным усилием, на которое она была способна. Все остальные способности, телесные и умственные,
по-видимому, были сосредоточены на том, чтобы просто смотреть на меня.

 Я испугался, что появился слишком внезапно. Я сделал несколько шагов
к ней. Я мягко сказал: «Рэйчел!»

 Звук моего голоса вернул жизнь её конечностям и румянец на лицо. Она приблизилась, по-прежнему ничего не говоря.
 Медленно, словно находясь под чьим-то влиянием, не зависящим от её воли,
она подходила всё ближе и ближе ко мне, и румянец заливал её лицо.
на щеках, свет оживающего разума с каждой секундой ярче разгорался в её глазах. Я забыл о том, что привело меня к ней; я забыл о гнусном подозрении, которое легло на моё доброе имя; я забыл обо всём, о прошлом, настоящем и будущем, о чём я должен был помнить. Я не видел ничего, кроме женщины, которую любил, которая приближалась ко мне всё ближе и ближе. Она дрожала; она стояла в нерешительности. Я больше не мог сопротивляться — я схватил её в объятия и покрыл поцелуями её лицо.

 Был момент, когда мне показалось, что она отвечает на мои поцелуи; момент,
когда мне показалось, что она тоже могла забыть. Почти прежде, чем эта мысль сформировалась в моей голове, её первое добровольное действие заставило меня почувствовать, что она вспомнила. С криком, похожим на крик ужаса, — с силой, которой, я сомневаюсь, я смог бы противостоять, если бы попытался, — она оттолкнула меня. Я увидел в её глазах беспощадный гнев, я увидел на её губах беспощадное презрение. Она оглядела меня с головы до
ног, как если бы я был незнакомцем, оскорбившим её.

«Ты трус!» — сказала она. «Ты жалкий, бессердечный трус!»

Это были её первые слова! Самый невыносимый упрёк, который женщина может адресовать мужчине, — это упрёк, который она выбрала, чтобы адресовать его мне.

«Я помню то время, Рейчел, — сказал я, — когда ты могла бы сказать мне, что я тебя оскорбил, более достойным образом. Прошу прощения».

Возможно, в моём голосе прозвучала горечь, которую я испытывал. При первых словах моего ответа её глаза, которые
только что были устремлены в сторону, неохотно обратились ко мне. Она
ответила тихим голосом, с угрюмой покорностью, которая была
Это было что-то новое в моих отношениях с ней.

«Возможно, у меня есть какое-то оправдание, — сказала она. — После того, что ты сделал, разве это мужественный поступок с твоей стороны — найти путь ко мне, как ты сделал сегодня? Это похоже на трусливый эксперимент — использовать мою слабость к тебе. Это похоже на трусливый сюрприз — застать меня врасплох и заставить тебя поцеловать меня. Но это только женская точка зрения.
Я должен был догадаться, что это не может быть вашей точкой зрения. Я бы поступил лучше, если бы сдержался и ничего не сказал».

 Извинения были более невыносимыми, чем оскорбление. Самый униженный человек
Живой почувствовал бы себя униженным.

«Если бы моя честь не была в ваших руках, — сказал я, — я бы сейчас же ушёл от вас и никогда больше не увидел бы вас. Вы говорили о том, что я сделал.
Что я сделал?»

«Что ты сделал! Ты задаёшь этот вопрос _мне_?»

«Я задаю его».

«Я хранила вашу позорную тайну в секрете, — ответила она. — И я страдал от последствий того, что скрывал это. Разве я не имею права на то, чтобы вы не оскорбляли меня, спрашивая, что я сделал? Неужели в вас умерло всякое чувство благодарности? Когда-то вы были джентльменом. Когда-то вы были дороги моей матери и ещё дороже мне…

Голос подвел ее. Она упала в кресло и повернулась ко мне спиной.
она закрыла лицо руками.

Я немного подождал, прежде чем решился сказать что-нибудь еще. В этом
минута молчания, я не знаю, что я почувствовал наиболее остро—жало
ее презрение было посажено в меня, или гордый резолюцию, в которой
закрой меня от всего сообщества с ее страдания.

“Если ты не хочешь заговорить первым, ” сказал я, “ я должен это сделать. Я пришёл сюда, чтобы сказать тебе кое-что серьёзное. Окажешь ли ты мне честь и выслушаешь ли то, что я скажу?

Она не пошевелилась и не ответила. Я больше не обращался к ней; я
не приблизился ни на дюйм к её стулу. С гордостью, такой же упрямой, как и её гордость, я рассказал ей о своём открытии в Дрожащем
Песке и обо всём, что к нему привело. Рассказ по необходимости
занял некоторое время. От начала и до конца она ни разу не
посмотрела на меня и не произнесла ни слова.

 Я сдержался. Всё моё будущее, по всей вероятности, зависело от того,
смогу ли я не потерять самообладание в этот момент. Пришло время
проверить теорию мистера Бруффа. В напряжённом ожидании
Попробовав этот эксперимент, я повернулся так, чтобы оказаться перед
ней.

«У меня есть к вам вопрос, — сказал я. — Он вынуждает меня снова
вернуться к болезненной теме. Розанна Спирман показывала вам ночную рубашку. Да,
или нет?»

Она встала и сама подошла ко мне вплотную.
Ее глаза смотрели на меня пытливо в лицо, как будто что-то читать
там, где их никогда не читал.

“Ты злишься?” - спросила она.

Я все-таки сдержался. Я тихо сказал: “Рейчел, ты ответишь на мой
вопрос?”

Она продолжала, не обращая на меня внимания.

— Вы преследуете какую-то цель, которую я не понимаю? Какой-то коварный страх
перед будущим, в котором я участвую? Говорят, смерть вашего отца
сделала вас богатым человеком. Вы пришли сюда, чтобы возместить мне
потерю моего бриллианта? И у вас хватило совести устыдиться
своего поступка? В этом ли секрет вашего притворства в
невинности и вашей истории о Розанне Спирмен? Есть мотив стыда за
внизу все ложь, на этот раз?”

Я остановил ее там. Я мог контролировать себя, больше нет.

“Вы оказали мне дурную неправильно!” - Горячо вырвалось у меня. “ Вы подозреваете
Вы обвиняете меня в краже вашего бриллианта. Я имею право знать, и я _буду_ знать, почему!

— Подозреваю вас! — воскликнула она, и её гнев разгорелся вместе с моим. — _Вы негодяй, я видела, как вы взяли бриллиант, своими глазами!_

 Откровение, которое обрушилось на меня в этих словах, мгновенное крушение всего представления о деле, на которое рассчитывал мистер
Брюф, повергли меня в оцепенение. Каким бы невинным я ни был, я молча стоял перед ней. В её глазах, да и в любых других, я, должно быть, выглядел как человек, потрясённый осознанием собственной вины.

Она отодвинулась от зрелища моего унижения и своего триумфа.
Внезапная тишина, которая воцарилась во мне, казалось, напугала ее. “Я
тогда пощадила тебя”, - сказала она. “Я бы пощадил тебя сейчас, если бы
ты не вынудил меня заговорить”. Она отошла, как будто собираясь покинуть комнату
и заколебалась, прежде чем дойти до двери. “Зачем ты пришел сюда
чтобы унизить себя?” спросила она. — Зачем ты пришёл сюда, чтобы унизить
меня? Она прошла несколько шагов и снова остановилась. — Ради
Бога, скажи что-нибудь! — страстно воскликнула она. — Если в тебе есть хоть капля милосердия
«Уходи, не позволяй мне унижаться до этого! Скажи что-нибудь — и выпроводи меня из комнаты!»

 Я шагнул к ней, едва осознавая, что делаю. Возможно, у меня была смутная мысль задержать её, пока она не расскажет мне больше. С того момента, как я понял, что доказательства, на основании которых Рейчел осудила меня, были доказательствами её собственных глаз, ничто — даже моя уверенность в собственной невиновности — не было ясным для моего разума. Я взял её за руку; я старался говорить твёрдо и по существу. Всё, что я мог сказать, было: «Рэйчел, когда-то ты любила меня».

Она вздрогнула и отвела от меня взгляд. Её рука безвольно лежала в моей, дрожа. — Отпусти меня, — слабо сказала она.

  Моё прикосновение, казалось, произвело на неё тот же эффект, что и звук моего голоса, когда я впервые вошёл в комнату. После того, как она назвала меня трусом, после того, как она призналась, что я вор, — пока её рука лежала в моей, я всё ещё был её хозяином!

Я осторожно потянул её обратно в центр комнаты. Я усадил её рядом с собой. — Рейчел, — сказал я, — я не могу объяснить это противоречие.
то, что я собираюсь тебе сказать. Я могу говорить только правду, как ты есть
изрекли это. Вы видели меня собственными глазами, вы видели что я взял Алмаз.
Перед Богом, который слышит нас, я заявляю, что теперь я знаю, что мне делать
впервые! Ты сомневаешься во мне до сих пор?”

У нее не было ни услышано, ни слышать меня. “ Отпусти мою руку, ” повторила она.
едва слышно. Это был ее единственный ответ. Она опустила голову мне на плечо, и
её рука бессознательно сжала мою в тот момент, когда она попросила меня
отпустить её.

Я воздержался от того, чтобы задать вопрос. Но на этом моё терпение иссякло.
Я остановился. Мои шансы когда-нибудь снова поднять голову среди честных людей
зависели от того, смогу ли я убедить её раскрыть всё до конца.
 Единственной надеждой, которая у меня оставалась, была надежда на то, что она могла что-то упустить из цепочки улик — какую-нибудь мелочь, которая, тем не менее, при тщательном расследовании могла бы в конце концов доказать мою невиновность. Признаюсь, я не выпускал её руки. Я говорю, что обратился к ней со всем сочувствием и уверенностью, которые
мог вспомнить из прошлого.

«Я хочу тебя кое о чём спросить, — сказал я. — Я хочу, чтобы ты мне рассказала
все, что произошло, с того момента, как мы пожелали друг другу
спокойной ночи, до того момента, когда ты увидел, как я беру Бриллиант.

Она подняла голову с моего плеча и попыталась высвободить свою
руку. “О, зачем возвращаться к этому!” - сказала она. “Зачем возвращаться к этому!”

“Я скажу тебе почему, Рейчел. Вы - жертва, и я - жертва,
какого-то чудовищного заблуждения, которое носило маску истины. Если мы вместе подумаем о том, что произошло в ночь твоего дня рождения, то, возможно, поймём друг друга.

 Она опустила голову мне на плечо.  В её глазах стояли слёзы.
и медленно стекали по ее щекам. “О!” - сказала она, “ "Неужели у меня никогда не было
такой надежды? Разве я не пыталась увидеть это так, как ты пытаешься сейчас?”

“Ты пытался сам”, - ответил я. “Ты не пытался со мной"
”я помогу тебе".

Эти слова, казалось, пробудили в ней что-то от надежды, которую почувствовал я.
я сам, когда произносил их. Она отвечала на мои вопросы не просто покорно — она напрягала свой разум, она охотно открывала мне всю себя.

«Давайте начнём, — сказал я, — с того, что произошло после того, как мы пожелали друг другу спокойной ночи. Вы легли спать? Или вы сидели?»

«Я легла спать».

“Вы обратили внимание на время? Было поздно?”

“Не очень. Думаю, около двенадцати”.

“Вы заснули?”

“Нет. Я не мог уснуть той ночью”.

“Ты был неспокоен?”

“Я думал о тебе”.

Ответ почти лишил меня сил. Что-то в тоне, даже больше, чем в
слова, пошел прямо к моему сердцу. Только немного помедлив, я смог продолжить.

«В вашей комнате горел свет?» — спросил я.

«Нет, пока я не встал и не зажег свечу».

«Сколько времени прошло после того, как вы легли спать?»

«Думаю, около часа. Около часа ночи».

«Вы выходили из спальни?»

— Я собирался уйти. Я надел халат и собирался
пойти в гостиную за книгой…

 — Вы открыли дверь своей спальни?

 — Я только что её открыл.

 — Но вы не пошли в гостиную?

 — Нет, мне помешали.

 — Что вам помешало?

— Я увидел свет под дверью и услышал приближающиеся шаги.

 — Вы испугались?

 — Тогда нет. Я знал, что моя бедная мама плохо спит, и вспомнил,
что в тот вечер она изо всех сил старалась убедить меня отдать ей моего Даймонда. Она безосновательно беспокоилась о нём, как я
подумала; и мне показалось, что она пришла ко мне, чтобы посмотреть, в постели ли я, и
чтобы снова поговорить со мной об Алмазе, если она обнаружит, что я не сплю.

“ Что ты сделал?

“Я задул свою свечу, чтобы она подумала, что я в постели. Я был
неразумен со своей стороны — я был полон решимости хранить свой Бриллиант в
месте, которое я сам выбрал ”.

“ После того как вы задули свечу, вы вернулись в постель?

— У меня не было времени вернуться. В тот момент, когда я задул свечу,
дверь в гостиную открылась, и я увидел…

— Вы видели?

— Вас.

— Вы были одеты как обычно?

— Нет.

— В моей ночной рубашке?

“В ночной рубашке, со свечой в твоей спальне в руке”.

“Одна?”

“Одна”.

“Ты могла видеть мое лицо?”

“Да”.

“Ясно?”

“ Совершенно ясно. Свеча в вашей руке показала мне это.

“ Мои глаза были открыты?

“ Да.

“ Вы заметили в них что-нибудь странное? Что-нибудь похожее на неподвижное, отсутствующее выражение лица
?

“ Ничего подобного. Твои глаза были яркими — ярче, чем обычно. Ты
оглядел комнату, как будто знал, что находишься там, где тебе не следует быть
, и как будто боялся, что тебя обнаружат.”

“Ты заметил одну вещь, когда я вошел в комнату — ты заметил
, как я ходил?”

“ Ты шел, как всегда. Ты дошел до середины
комнаты, а потом остановился и огляделся.

“ Что ты сделал, когда впервые увидел меня?

“Я ничего не мог поделать. Я окаменел. Я не мог говорить, я не мог позвать
я не мог даже пошевелиться, чтобы закрыть дверь ”.

“Могу ли я видеть вас, где вы стояли?”

“Вы, конечно, могли бы увидеть меня. Но ты даже не посмотрел в мою сторону.
Бесполезно задавать этот вопрос. Я уверен, что ты меня не видел.

— Откуда ты знаешь?

— Ты бы взял бриллиант? Ты бы поступил так, как поступил?
потом? ты был бы сейчас здесь, если бы увидел, что я не сплю и
смотрю на тебя? Не заставляй меня говорить об этой части этого! Я хочу ответить
тебе спокойно. Помоги мне сохранять спокойствие, насколько я могу. Переходи к чему-нибудь
другому ”.

Она была права — во всех отношениях, права. Я перешел к другим вещам.

«Что я сделал после того, как прошёл в центр комнаты и остановился там?»

«Ты отвернулся и пошёл прямо в угол у окна, где стоит мой индийский шкаф».

«Когда я стоял у шкафа, я, должно быть, был к тебе спиной.
Как ты увидел, что я делаю?»

«Когда ты двигался, я двигался».

— Чтобы посмотреть, что я делаю своими руками?

— В моей гостиной есть три зеркала. Пока вы стояли там, я видел в одном из них всё, что вы делали.

— Что вы видели?

— Вы поставили свечу на шкаф. Вы открывали и закрывали один ящик за другим, пока не дошли до ящика, в который я положил свой бриллиант. Вы на мгновение посмотрели на открытый ящик. А потом
ты сунул руку в ящик и достал бриллиант.

 — Откуда ты знаешь, что я достал бриллиант?

 — Я видел, как ты сунул руку в ящик.  И я видел блеск камня
между вашим большим и указательным пальцами, когда вы вынимали руку.

“ Моя рука снова потянулась к ящику — чтобы закрыть его, например?

“ Нет. У тебя был алмаз в правой руке; а ты взял свечу
из верхней части шкафа с левой стороны.”

“А я смотрю опять обо мне после этого?”

“Нет”.

“Я сразу же покинул комнату?”

“Нет. Ты стояла неподвижно, казалось, что давно. Я видел твое
лицо в профиль в зеркало. Ты выглядел, как человек думает, и
недовольные его собственные мысли”.

“Что произошло дальше?”

“Вы внезапно встрепенулись и вышли прямо из
комната.

“ Я закрыл за собой дверь?

“ Нет. Вы быстро вышли в коридор и оставили дверь открытой.

“ А потом?

“Затем твой свет исчез, и звук твоих шагов затих вдали,
и я остался один в темноте”.

“ И ничего не произошло — с того момента и до того момента, когда весь дом
узнал, что Бриллиант пропал?

“ Ничего.

— Вы в этом уверены? Может быть, вы спали часть этого времени?


— Я не спал. Я не возвращался в постель. Ничего не происходило, пока
Пенелопа не пришла в обычное время утром.

Я отпустил её руку, встал и прошёлся по комнате. На все
вопросы, которые я мог бы задать, были даны ответы. Все детали, которые я
мог бы пожелать узнать, были мне представлены. Я даже вернулся к
мысли о лунатизме и опьянении, и снова была доказана несостоятельность
и той, и другой теории — на этот раз авторитетом свидетеля, который
меня видел. Что же сказать дальше? Что же делать дальше? Перед глазами встал ужасный факт
кражи — единственный видимый, осязаемый объект, который я мог видеть.
посреди непроглядной тьмы, окутавшей всё вокруг! Ни проблеска света, который мог бы указать мне путь, когда я завладел секретом Розанны
 Спирман в «Дрожащем песке». И ни проблеска света сейчас, когда я обратился к самой Рейчел и услышал отвратительную историю той ночи из её собственных уст.

 На этот раз она первой нарушила молчание.

“Ну?” - сказала она. “Ты спросил, и я ответила. Ты заставил
меня надеяться на что-то из всего этого, потому что _you_ надеялся на что-то из этого.
Что ты можешь сказать теперь?”

Тон, которым она говорила, подсказал мне, что моё влияние на неё снова утрачено.

«Мы должны были вместе посмотреть, что произошло в мой день рождения, — продолжила она, — и тогда мы должны были понять друг друга. Сделали ли мы это?»

Она безжалостно ждала моего ответа. Отвечая ей, я совершил роковую ошибку — позволил раздражающей беспомощности моего положения взять верх над самоконтролем. Я опрометчиво и бесполезно упрекал её за
молчание, из-за которого я до сих пор не знал правды.

«Если бы вы заговорили, когда должны были заговорить, — начал я, — если бы вы
окажи мне честь и объяснись…

 Она прервала меня с яростным криком. Несколько слов, которые я сказал,
похоже, мгновенно привели её в ярость.

 — Объяснись! — повторила она. — О! Неужели в мире есть ещё один такой мужчина? Я щажу его, когда у меня разрывается сердце; я прикрываю его, когда на карту поставлен мой собственный характер; и _он_ — из всех людей _он_ — теперь отвернулся от меня и говорит, что я должна была объясниться! После того, как я верила в него, после того, как я любила его, после того, как я думала о
Он думает, что я не обвинила его в бесчестье, когда мы впервые встретились: «Милый мой, ты
Вор! Мой герой, которого я люблю и почитаю, ты прокрался в мою комнату
под покровом ночи и украл мой бриллиант!» Вот что я должна была сказать. Ты негодяй, подлый, подлый, подлый негодяй, я бы
лучше потерял пятьдесят бриллиантов, чем видеть, как ты лжёшь мне в лицо, как ты лжёшь сейчас!

Я взял свою шляпу. Из милосердия к _ней_ — да! Я могу честно сказать это — из милосердия к _ней_ я молча отвернулся и открыл дверь, через которую вошёл.
Я вошёл в комнату.

Она последовала за мной и выхватила дверь у меня из рук; она закрыла её и
указала на то место, где я стоял.

— Нет! — сказала она. — Пока нет! Кажется, я должна объяснить тебе своё поведение. Ты останешься и выслушаешь меня. Или тебе придётся опуститься до самого низкого бесчестия и силой выломать дверь.

Мне было тяжело видеть её, тяжело слышать её. Я ответил
жестом — это было всё, что я мог сделать, — что подчиняюсь её воле.

  Когда я уходил, с её лица начал сходить румянец гнева.
Она отошла и молча села на мой стул. Она немного подождала и взяла себя в руки. Когда она заговорила, в ней не было заметно ни капли чувств. Она говорила, не глядя на меня. Её руки были крепко сжаты на коленях, а взгляд был устремлён в пол.

 «Я должна была оказать вам честь и объясниться», — сказала она, повторяя мои слова. — Вы увидите, пытался ли я воздать вам должное или нет. Я только что сказал вам, что не спал и не возвращался в свою постель после того, как вы покинули мою гостиную. Бесполезно
беспокою вас, останавливаясь на том, что я думал —вы не поймете моих мыслей
мысли—Я расскажу вам только о том, что я сделал, когда прошло достаточно времени
чтобы помочь мне прийти в себя. Я воздержался от того, чтобы поднять тревогу в доме и
рассказать всем о случившемся, как я и должен был сделать. Несмотря на
то, что я видел, я был достаточно привязан к тебе, чтобы поверить — несмотря ни на что
!—любая невозможность, лишь бы не признаваться самому себе, что ты
был преднамеренным вором. Я думал и думал — и в конце концов написал
тебе.

«Я так и не получил это письмо».

«Я знаю, что вы так и не получили его. Подождите немного, и вы узнаете почему.
 Моё письмо не раскрыло бы вам ничего. Оно не разрушило бы вашу жизнь, если бы попало в чужие руки. Это означало бы, что я знал — и вы сами не могли бы ошибиться в этом, — что у меня были основания полагать, что вы в долгах, и что, по моему опыту и по опыту моей матери, вы были не очень осмотрительны и не очень щепетильны в том, как вы добывали деньги, когда они вам были нужны. Вы бы вспомнили визит французского адвоката,
и вы бы поняли, о чём я говорю. Если бы вы продолжили читать с
некоторым интересом, то дошли бы до предложения, которое я должен был
вам сделать, — предложения, сделанного в частном порядке (ни слова,
подумайте, ни слова об этом между нами!), одолжить мне такую
большую сумму денег, какую я только мог бы получить. — И я бы
получил её! — воскликнула она, снова краснея и глядя на меня. «Я бы сам заложил бриллиант, если бы не мог получить деньги другим способом! Именно так я и написал вам. Постойте! Я сделал больше. Я
договорился с Пенелопой передать тебе письмо, когда никого не будет поблизости. Я
планировал запереться в своей спальне, а гостиную
оставить открытой и пустой на все утро. И я надеялся — всем сердцем и
душой я надеялся! — что ты воспользуешься случаем и тайно положишь Бриллиант
обратно в ящик стола.

Я попытался заговорить. Она нетерпеливо подняла руку и остановила меня.
В быстрой смене её настроений гнев снова начал нарастать. Она встала со стула и подошла ко мне.

«Я знаю, что ты собираешься сказать, — продолжила она. — Ты собираешься сказать, что
напомни мне ещё раз, что ты так и не получил моё письмо. Я могу сказать тебе почему.
 Я его порвал.

 — По какой причине? — спросил я.

 — По самой веской причине. Я предпочёл порвать его, а не выбросить,
как поступил бы с таким человеком, как ты! Что было первой новостью, которая дошла до меня утром? Как только мой маленький план был завершён, что я услышал? Я услышал, что ты — ты!!!— вы были первым, кто в доме вызвал полицию. Вы были активным человеком, вы были лидером, вы работали усерднее всех, чтобы вернуть драгоценность! Вы даже взяли её с собой.
у вас хватило наглости обратиться ко _мне_ с просьбой поговорить о пропаже
бриллианта — бриллианта, который вы сами украли; бриллианта, который всё это время был в ваших руках! После этого доказательства вашей ужасной лживости и коварства я порвал своё письмо. Но даже тогда — даже когда я был взбешён допросами и расспросами полицейского, которого _вы_ послали, — даже тогда в моём сознании было какое-то безумие, которое не позволяло мне отказаться от вас. Я сказал себе: «Он разыграл свой мерзкий фарс перед всеми в доме. Позвольте мне попробовать, сможет ли он
Кто-то сказал мне, что ты на террасе. Я спустился на террасу. Я заставил себя посмотреть на тебя; я заставил себя заговорить с тобой. Ты забыл, что я сказал?

 Я мог бы ответить, что помню каждое слово. Но какой смысл был бы в этом ответе в тот момент?

Как я мог сказать ей, что её слова поразили меня, расстроили, навели на мысль, что она находится в состоянии опасного нервного возбуждения, и даже заставили меня на мгновение усомниться в том, что пропажа драгоценности была такой же загадкой для неё, как и для остальных
нас — но ни разу не дала мне даже мельком взглянуть на правду?
 Без тени доказательства, которое я мог бы предъявить в оправдание своей
невиновности, как я мог убедить её в том, что я знал не больше, чем самый
обычный незнакомец, о том, что на самом деле было у неё на уме, когда она
разговаривала со мной на террасе?

 — Возможно, вам удобно забыть; мне удобно помнить, — продолжила она. «Я знаю, что я сказал, потому что я обдумал это
прежде, чем сказать. Я давал тебе одну возможность за другой, чтобы ты
признал правду. Я ничего не оставил недосказанным из того, что я мог бы сказать,
на самом деле я сказал тебе, что знаю, что это ты совершила кражу. И всё, что ты сделала, — это посмотрела на меня с этим своим подлым притворным
изумлением и фальшивой невинностью — точно так же, как ты смотрела на меня сегодня; точно так же, как ты смотришь на меня сейчас! Я ушёл от тебя в то утро, наконец-то поняв, кем ты была — кем ты являешься — самым подлым негодяем, который когда-либо ступал на землю!

— «Если бы ты высказалась тогда, ты могла бы уйти от меня, Рейчел,
зная, что жестоко обошлась с невиновным человеком».

«Если бы я высказалась раньше других», — парировала она, снова
— Вы были бы опозорены на всю жизнь! Если бы я сказал это только вам, вы бы отрицали это, как отрицаете сейчас! Думаете, я бы вам поверил? Стал бы человек, который сделал то, что я видел, как сделали вы, — стал бы он вести себя так, как я видел, как вели себя вы? Я повторяю тебе, я содрогнулся от ужаса, когда услышал, что ты лжёшь, после того, как увидел, что ты воруешь. Ты говоришь так, будто это было недоразумением, которое можно было бы исправить несколькими словами! Что ж! Недоразумение закончилось.
Всё в порядке? Нет! Всё осталось на своих местах. Я тебе не верю!_ Я не верю, что ты нашёл ночную рубашку, я не верю в
письмо Розанны Спирмен, я не верю ни единому твоему слову. Ты
украл её — я видела тебя! Ты притворялся, что помогаешь полиции — я видела тебя! Вы заложили бриллиант ростовщику в Лондоне — я в этом уверен! Вы возложили вину за свой позор (благодаря моему подлому молчанию!) на невиновного человека! На следующее утро вы сбежали на континент со своей добычей! После всего этого подлости вы сделали ещё одну вещь
_мог бы_ сделать. Ты могла бы прийти сюда с последней ложью на устах — ты могла бы прийти сюда и сказать мне, что я обидел тебя!

 Если бы я задержался ещё на мгновение, не знаю, какие слова могли бы сорваться с моих губ, и я бы вспомнил о них с тщетным раскаянием и сожалением. Я прошёл мимо неё и открыл дверь во второй раз. Во второй раз — с безумной жестокостью возбуждённой женщины — она схватила меня за руку и преградила мне путь.

«Отпусти меня, Рейчел, — сказал я. — Так будет лучше для нас обоих. Отпусти меня».

Истерическая страсть разгоралась в её груди — её учащённое дыхание
Она почти дышала мне в лицо, удерживая меня у двери.

«Зачем ты пришёл сюда? — настойчиво, в отчаянии спрашивала она. — Я спрашиваю тебя снова — зачем ты пришёл сюда? Ты боишься, что я тебя разоблачу? Теперь ты богат, теперь у тебя есть положение в обществе, теперь ты можешь жениться на самой прекрасной леди в стране — ты боишься, что я скажу слова, которые никогда не говорила никому, кроме тебя?» Я не могу произнести эти слова!
Я не могу разоблачить тебя! Я хуже, если это вообще возможно, чем ты сам. Из неё вырвались рыдания и слёзы. Она боролась с ними
Она яростно схватила меня и стала сжимать всё крепче и крепче. «Я не могу вырвать тебя из своего сердца, — сказала она, — даже сейчас! Ты можешь положиться на постыдную, постыдную слабость, которая может бороться с тобой только таким образом!» Она внезапно отпустила меня, вскинула руки и стала яростно их сжимать. «Любая другая женщина на твоём месте устыдилась бы прикасаться к нему!» — воскликнула она. «О, Боже! Я презираю себя ещё сильнее, чем
презираю _его_!»

Слезы, несмотря на все мои усилия, навернулись мне на глаза —
этот ужас невозможно было больше выносить.

— Ты ещё узнаешь, что поступила со мной несправедливо, — сказал я. — Или ты никогда больше меня не увидишь!

 С этими словами я ушёл от неё. Она вскочила со стула, на который опустилась за мгновение до этого: она вскочила — благородное
создание! — и последовала за мной через гостиную, сказав на прощание последнее
милосердное слово.

 — Франклин! — сказала она. — Я прощаю тебя! О, Франклин, Франклин! мы больше никогда не встретимся. Скажи, что прощаешь меня!

 Я повернулся, чтобы по моему лицу она поняла, что я больше не могу говорить, — я
повернулся, помахал рукой и смутно, как в тумане, увидел её сквозь
наконец-то овладевшие мной слёзы.

В следующее мгновение худшая горечь прошла. Я снова был в
саду. Я больше не видел и не слышал ее.


ГЛАВА VIII

Поздно вечером того же дня, вернувшись домой, я был удивлен визитом мистера
Бреффа.

В манерах адвоката произошла заметная перемена. Он потерял свою
обычную уверенность и задор. Он молча пожал мне руку, впервые в жизни.

«Вы возвращаетесь в Хэмпстед?» — спросил я, чтобы что-то сказать.

«Я только что покинул Хэмпстед», — ответил он. «Я знаю, мистер Франклин, что
вы наконец-то докопались до истины. Но, скажу вам прямо, если бы я мог
Если бы я предвидел, какую цену мне придётся за это заплатить, я бы предпочёл оставить вас в неведении.

— Вы видели Рейчел?

— Я пришёл сюда после того, как отвёз её обратно на Портленд-Плейс; было
невозможно позволить ей вернуться в карете одной. Я едва ли могу
считать вас ответственным — учитывая, что вы видели её в моём доме и с моего
разрешения — за потрясение, которое нанесло ей это неудачное интервью. Всё, что я могу сделать, — это предотвратить повторение этой неприятности.
 Она молода, у неё решительный характер, она справится с этим.
время и покой, чтобы помочь ей. Я хочу быть уверен, что вы не сделаете ничего, что помешает её выздоровлению. Могу ли я рассчитывать на то, что вы не предпримете вторую попытку увидеться с ней — без моего разрешения и одобрения?

— После того, что она пережила, и после того, что пережил я, — сказал я, — вы можете на меня положиться.

— Вы даёте мне своё обещание?

— Даю.

Мистер Бруфф выглядел облегчённым. Он положил шляпу и придвинул свой стул
ближе к шахте.

“Договорились!” - сказал он. “Сейчас, о будущем—_your_ будущем, я
значит. На мой взгляд, результат экстраординарного поворота, который произошел в деле
Итак, вкратце, вот что произошло. Во-первых, мы уверены, что
Рэйчел рассказала вам всю правду, насколько это возможно.
 Во-вторых, хотя мы знаем, что где-то произошла ужасная ошибка, мы едва ли можем винить её за то, что она считает вас виновным, основываясь на свидетельствах собственных чувств, подкреплённых обстоятельствами, которые, на первый взгляд, свидетельствуют против вас.

Тут я вмешался. “Я не виню Рейчел”, - сказал я. “Я сожалею только о том, что
она не могла возобладать над собой, чтобы говорить более прямо ко мне в
время”.

“ С таким же успехом вы могли бы пожалеть, что Рейчел - это не кто-то другой, ” возразил
Мистер Брефф. “ И даже тогда я сомневаюсь, что деликатная девушка, чье
сердце было настроено выйти за вас замуж, смогла бы заставить себя
прямо в лицо обвинить вас в воровстве. Во всяком случае, он не был в
Характер Рейчел, чтобы сделать это. В совершенно ином деле, не имеющем отношения к вашему,
которое, однако, поставило её в положение, не слишком отличающееся от
её положения по отношению к вам, я случайно узнал, что ею двигал
тот же мотив, что и в вашем случае.
Кроме того, как она сама сказала мне сегодня вечером по дороге в город, если бы она высказалась прямо, то поверила бы вашему отрицанию не больше, чем сейчас. Что вы можете на это ответить? На это нет ответа. Ну же, мистер Франклин! Я признаю, что моя точка зрения на это дело оказалась ошибочной, но, учитывая сложившуюся ситуацию, мой совет может оказаться полезным. Я прямо говорю вам, что мы будем тратить время и ломать голову без всякой пользы, если попытаемся вернуться назад и распутать это ужасное недоразумение.
Начнём с того, что мы решительно закроем глаза на всё, что произошло
в прошлом году в загородном доме леди Вериндер, и будем смотреть на то, что мы
_можем_ обнаружить в будущем, а не на то, что мы _не можем_ обнаружить
в прошлом.

 — Вы, конечно, забыли, — сказал я, — что всё это, по сути, дело
прошлого — по крайней мере, для меня?

 — Ответьте мне на один вопрос, — возразил мистер Бруфф. — Лунный камень — причина всех бед, не так ли?

— Да, конечно.

— Очень хорошо. Что, по-вашему, сделали с Лунным камнем, когда его
отвезли в Лондон?

— Его заложили мистеру Люкеру.

— Мы знаем, что вы не тот человек, который его заложил. Мы знаем, кто это сделал?

 — Нет.

 — Где, по нашему мнению, сейчас находится Лунный камень?

 — Хранится у банкиров мистера Люкера.

 — Именно. Теперь обратите внимание. Сейчас уже июнь. Ближе к
концу месяца (я не могу назвать конкретный день) исполнится год
пройдет время с того момента, когда мы считаем, что драгоценность была заложена.
Есть шанс—если не сказать больше—что человек, который заложил его, может
будьте готовы выкупить это когда раз в год истек. Если он
выкупит его, мистер Люкер должен сам — в соответствии с условиями своего собственного
договоритесь — заберите бриллиант из рук его банкира. При таких
обстоятельствах я предлагаю установить наблюдение за банком, поскольку
текущий месяц подходит к концу, и выяснить, кто тот человек, которому мистер
Люкер возвращает Лунный камень. Теперь вы понимаете?

 Я признал (немного неохотно), что эта идея, по крайней мере, нова.

— Это идея мистера Мёртуэйта, а не моя, — сказал мистер Бруфф. —
Она могла бы никогда не прийти мне в голову, если бы не разговор, который
мы недавно вели. Если мистер Мёртуэйт прав, индейцы
Вероятно, в конце месяца он тоже будет присматривать за банком, и из этого может выйти что-то серьёзное. То, что из этого выйдет, не имеет значения ни для вас, ни для меня, кроме того, что это может помочь нам выйти на таинственного «кого-то», кто заложил бриллиант. Этот человек, можете быть уверены, несёт ответственность (я не претендую на знание того, как именно) за то положение, в котором вы находитесь в данный момент, и только этот человек может вернуть вам расположение Рейчел.

«Не могу отрицать, — сказал я, — что предложенный вами план решает проблему Это очень смелый, очень изобретательный и очень новый способ. Но…

— Но вы хотите возразить?

— Да. Я возражаю против того, что ваше предложение вынуждает нас ждать.

— Согласен. По моим подсчётам, вам придётся ждать около
двух недель — плюс-минус. Это так долго?

“В такой ситуации, мистер Брефф, как у меня, это время жизни. Мое существование
будет для меня просто невыносимым, если я не сделаю что-нибудь для того, чтобы
немедленно очистить свою репутацию”.

“Хорошо, хорошо, я понимаю это. Вы уже подумали о том, что вы можете
сделать?”

“Я думал посоветоваться с сержантом Каффом”.

— Он ушёл из полиции. Бесполезно ждать, что сержант вам поможет.

— Я знаю, где его найти, и могу только попытаться.

— Попробуйте, — сказал мистер Бруфф, немного подумав. — С тех пор, как сержант Кафф ушёл в отставку, дело приобрело такой необычный оборот, что вы _можете_ пробудить в нём интерес к расследованию. Попробуйте и дайте мне знать о результатах. Тем временем, — продолжил он, вставая, — если вы ничего не обнаружите до конца месяца, могу ли я, со своей стороны, попытаться выяснить, что можно сделать, наблюдая за банком?

“Конечно,” ответил—“Если я освобождаю тебя от всех потребностей для
попытка эксперимента в интервале.”

Мистер Брафф улыбнулся и взял шляпу.

“Скажи сержанту Каффу,” он вернулся“, что и самой сказать в Находке
истина зависит от обнаружения человека, который заложил Алмаз.
И позвольте мне услышать, что говорит на это опыт сержанта ”.

Итак, мы расстались.

На следующее утро, рано, я отправился в маленький городок Доркинг —
место, где, как сообщил мне Беттеридж, жил на пенсии сержант Кафф.

 Расспросив в отеле, я получил необходимые указания, как найти
К коттеджу сержанта. К нему вела тихая просёлочная дорога, немного
отдалявшаяся от города, и он уютно стоял посреди собственного
садового участка, огороженного хорошей кирпичной стеной сзади и
по бокам, а также высокой живой изгородью спереди. Ворота,
украшенные в верхней части изящной решёткой, были заперты. Позвонив в колокольчик, я выглянул из-за решетки и увидел повсюду любимый цветок великого Каффа: он цвел в его саду, рос над его дверью, заглядывал в его окна.
Преступления и тайны великого города, прославленный сыщик-поимщик воров
безмятежно доживал последние сибаритские годы своей жизни, утопая
в розах!

Приличная пожилая женщина открыла мне ворота и сразу же развеяла
все мои надежды на помощь сержанта Каффа.
Он только накануне отправился в Ирландию.

— Он поехал туда по делам? — спросил я.

Женщина улыбнулась. «Теперь у него только одно дело, сэр, — сказала она, — и
это розы. Садовник какого-то великого человека в Ирландии обнаружил
что-то новое в выращивании роз — и мистер Кафф уехал, чтобы изучить это.

— Вы знаете, когда он вернётся?

— Это совершенно неопределённо, сэр. Мистер Кафф сказал, что он вернётся либо сразу, либо через какое-то время, в зависимости от того, окажется ли новое открытие бесполезным или заслуживающим внимания. Если вам нужно оставить ему какое-то сообщение, я позабочусь о том, чтобы он его получил.

Я дал ей свою визитку, предварительно написав на ней карандашом: «Мне есть что сказать о Лунном камне. Дайте мне знать, как только
вы вернётесь». После этого мне ничего не оставалось, кроме как сдаться
обстоятельства и возвращение в Лондон.

 В том раздражённом состоянии, в котором я сейчас нахожусь, неудачное путешествие в дом сержанта
лишь усилило во мне неуёмное желание что-то делать. В день моего возвращения из Доркинга я решил, что на следующее утро предприму новую попытку пробиться сквозь все препятствия из тьмы к свету.

В какой форме должен был пройти мой следующий эксперимент?

Если бы превосходный Betteredge присутствовал при этом, я бы задумался
задай он этот вопрос, и если бы он проник в тайну моих мыслей, то, без сомнения, заявил бы, что в этом случае верх взяла моя немецкая сторона. Если говорить серьёзно, то, возможно, моё немецкое воспитание в какой-то степени стало причиной лабиринта бесполезных размышлений, в который я теперь погрузился. Большую часть ночи я сидел, курил и строил теории, одна невероятнее другой. Когда я наконец уснул,
мои дневные фантазии преследовали меня во сне. На следующее утро я проснулся с
Объективно-субъективное и субъективно-объективное неразрывно переплетались
в моём сознании; и я начал день, который должен был стать свидетелем моей следующей попытки
совершить какое-нибудь практическое действие, с сомнения в том, что у меня есть
какое-либо право (по чисто философским соображениям) вообще считать что-либо (включая бриллиант) существующим.

Не могу сказать, как долго я мог бы блуждать в тумане собственной метафизики,
если бы мне дали возможность выбраться оттуда.
Как показали события, случайность пришла мне на помощь и, к счастью, доставила
Я. В то утро на мне было то же пальто, что и в день моего разговора с Рейчел. Нащупывая что-то в одном из карманов, я наткнулся на смятый клочок бумаги и, вытащив его, обнаружил в своей руке забытое письмо Беттереджа.

 Мне показалось, что моему старому другу будет тяжело, если я оставлю его без ответа. Я
подошёл к письменному столу и снова перечитал его письмо.

Письмо, в котором нет ничего важного, не всегда легко
ответить на него. Нынешняя попытка Беттерэджа
вступить со мной в переписку относится к этой категории. Помощник мистера Кэнди,
В противном случае Эзра Дженнингс сказал бы своему хозяину, что видел меня; и
мистер Кэнди, в свою очередь, хотел бы увидеться со мной и кое-что сказать мне, когда
я в следующий раз окажусь поблизости от Фризингхолла. Что можно было сказать в ответ на это, что стоило бы бумаги, на которой было бы написано? Я сидел, лениво рисуя по памяти портрет привлекательной помощницы мистера Кэнди на листе бумаги, который я поклялся посвятить Беттерэджу, — пока мне вдруг не пришло в голову, что неугомонный Эзра Дженнингс снова стоит у меня на пути! Я бросил дюжину
портреты, по крайней мере, мужчины с пегими волосами (волосы во всех случаях были удивительно похожи) — в корзину для бумаг, а затем, там же, написал свой ответ Беттерэджу. Это было совершенно обычное письмо, но оно произвело на меня отличное впечатление. Попытка написать несколько предложений простым языком полностью очистила мой разум от туманной чепухи, которая заполняла его с прошлого дня.

Снова посвятив себя разгадке непостижимой головоломки,
которую представляла для меня моя собственная позиция, я попытался
Я попытался разобраться в этом с чисто практической точки зрения.
События той памятной ночи всё ещё были для меня непостижимы, и я
заглянул немного дальше в прошлое и стал вспоминать, что происходило в
первые часы после дня рождения, в поисках какого-нибудь случая, который
мог бы помочь мне найти разгадку.

Случилось ли что-нибудь, пока мы с Рейчел красили дверь? или позже, когда я поехал во Фризингхолл? или потом, когда я
вернулся с Годфри Эблвайтом и его сёстрами? или ещё позже, когда
я отдал лунный камень в руки Рейчел? или ещё позже, когда
пришла компания, и мы все собрались за обеденным столом? Моя память
с лёгкостью избавилась от этой череды вопросов, пока я не добрался до
последнего. Оглядываясь на светское мероприятие — праздничный ужин, я
понял, что в начале расследования зашёл в тупик. Я даже не мог точно
припомнить количество гостей, которые сидели за одним столом со мной.

Чувствовать себя здесь полностью виноватым и делать вывод, что
происшествия за ужином, возможно, стоят того, чтобы их расследовать, — всё это было частью одного и того же мыслительного процесса.
В таком случае. Я полагаю, что другие люди в подобной ситуации рассуждали бы так же, как и я. Когда стремление к собственным интересам заставляет нас самих становиться объектами исследования, мы, естественно, с подозрением относимся к тому, чего не знаем. Узнав имена людей, присутствовавших на ужине, я решил — чтобы восполнить пробелы в своей памяти — обратиться к воспоминаниям остальных гостей, записать всё, что они могли вспомнить о событиях того дня, и проверить полученные результаты.
в свете того, что случилось впоследствии, когда еще
дом.

Этот последний и самый Новый из моих многочисленных планируемых экспериментов в искусстве
дознание—что Betteredge, вероятно, отнести к
трезвомыслящий, или французский, Я будучи Высшим на данный момент—май
справедливо утверждают, рекорд вот, по существу. Каким бы невероятным это ни казалось, я
теперь, наконец, нащупал путь к корню вопроса. Всё, чего я
хотел, — это подсказка, которая направила бы меня в нужное русло в самом начале.
 Не успел я оглянуться, как эта подсказка была мне дана
один из тех, кто присутствовал на праздновании дня рождения!

 Чтобы осуществить план, который я теперь наметил, мне сначала
нужно было получить полный список гостей. Это я мог
легко узнать у Габриэля Беттериджа. Я решил вернуться в
Йоркшир в тот же день и начать задуманное расследование на следующее
утро.

 Было уже слишком поздно, чтобы уехать на поезде, который отправлялся из
Лондона до полудня. У меня не было другого выбора, кроме как ждать почти три часа до отправления следующего поезда.
Мог ли я что-нибудь сделать в Лондоне,
чем бы я мог с пользой занять себя в этот промежуток времени?

Мои мысли снова упорно возвращались к званому ужину в честь дня рождения.

Хотя я забыл имена и, во многих случаях, фамилии гостей, я с лёгкостью вспомнил, что подавляющее большинство из них были родом из Фризингхолла или его окрестностей.
Но подавляющее большинство — это ещё не все. Некоторые из нас не были постоянными жителями этой страны. Я сам был одним из немногих. Мистер Мёртуэйт был другим. Годфри Эблуайт был третьим. Мистер Бруфф — нет: я вспомнил, что дела помешали мистеру Бруффу стать одним из
вечеринка. Были ли там какие-нибудь дамы, которые обычно живут в
Лондоне? Я мог вспомнить только мисс Клэг, которая относилась к этой последней категории. Однако там были, по крайней мере, три гостьи, с которыми мне явно стоило повидаться перед отъездом из города. Я сразу же поехал в контору мистера Бруффа, не зная адресов тех, кого искал, и полагая, что он, вероятно, подскажет мне, где их найти.

Мистер Бруфф оказался слишком занят, чтобы уделить мне больше минуты своего
драгоценного времени. Однако за эту минуту он умудрился избавиться — в
самым обескураживающим образом — из всех вопросов, которые мне приходилось ему задавать.

Во-первых, он считал мой недавно открытый метод поиска
ключа к тайне чем-то слишком фантастическим, чтобы его можно было обсуждать всерьез
. На втором, третьем и четвёртом местах мистер Мёртуэйт теперь
возвращался на место своих прошлых приключений; мисс Клэг
понесла убытки и из соображений экономии поселилась во Франции;
мистера Годфри Эблуайта можно было найти или не найти где-то в
Лондоне. Что, если я наведу справки в его клубе? И что, если я извинюсь перед мистером
Бруфф, если он вернётся к своим делам и пожелает мне доброго утра?

 Поскольку круг поисков в Лондоне теперь сузился до
необходимости узнать адрес Годфри, я последовал совету адвоката и поехал в его клуб.

 В холле я встретил одного из членов клуба, старого друга моего кузена и моего знакомого. Этот джентльмен,
просветив меня по поводу адреса Годфри, рассказал мне о двух недавних событиях в своей жизни, которые сами по себе были довольно важными и о которых я раньше не слышал.

Оказалось, что Годфри не только не был обескуражен отказом Рейчел от помолвки с ним, но и вскоре после этого сделал предложение другой молодой леди, которая, по слухам, была богатой наследницей.
 Его ухаживания увенчались успехом, и его женитьба считалась делом решённым. Но и в этом случае помолвка была внезапно и неожиданно расторгнута — как
говорили, из-за серьёзных разногласий между женихом и отцом невесты по
вопросу о приданом.

 В качестве компенсации за эту вторую семейную катастрофу Годфри
Вскоре после этого он обнаружил, что стал объектом нежных денежных воспоминаний
со стороны одной из своих многочисленных поклонниц. Богатая пожилая дама, пользовавшаяся большим уважением в Обществе матерей,
занимавшихся переработкой старой одежды, и близкая подруга мисс Клэка (которой она не оставила ничего, кроме траурного кольца), завещала достойному и благородному Годфри наследство в пять тысяч фунтов. После получения этого щедрого дополнения к его
собственным скромным денежным средствам он, как говорили, сказал, что ему
необходимо немного отдохнуть от своих благотворительных трудов.
и что его врач прописал ему «прогулку по континенту, которая, вероятно, принесёт большую пользу его здоровью в будущем». Если я хотел его увидеть, то мне не следовало терять времени и нанести ему визит, о котором я подумывал.

Я отправился к нему прямо тогда же.

Та же роковая случайность, из-за которой я опоздал всего на один день с визитом к
сержанту Каффу, снова заставила меня опоздать на один день с визитом к Годфри. Он
выехал из Лондона накануне утром на пароходе, идущем в Дувр. Он собирался переправиться в Остенде, и его слуга считал, что он едет
далее в Брюссель. Время его возвращения было довольно неопределенным, но я
мог быть уверен, что его не будет по крайней мере три месяца.

Я вернулся к себе домой в несколько подавленном настроении. Трое из
гостей на праздничном ужине - и все эти трое исключительно
интеллигентные люди — были вне моей досягаемости в то самое время, когда было
важнее всего иметь возможность общаться с ними. Мои последние надежды теперь
возлагались на Беттереджа и друзей покойной леди Вериндер, которых
Возможно, я всё ещё живу неподалёку от загородного дома Рэйчел.

В этот раз я отправился прямиком во Фризингхолл — город, который
сейчас является центральным пунктом в области моих исследований. Я прибыл слишком поздно.
вечером я не смог связаться с Беттереджем. На следующее утро я
отправил посыльного с письмом, в котором просил его присоединиться ко мне в отеле,
как можно скорее.

Приняв меры предосторожности — отчасти для экономии времени, отчасти для размещения
Если бы я отправил своего посыльного на муле, то, при отсутствии задержек, мог бы увидеться со стариком менее чем через два часа после того, как послал за ним. За это время
Я решил начать с того, что обратился к гостям, присутствовавшим на праздничном ужине, которые были мне лично знакомы и до которых было легко добраться. Это были мои родственники,
Эблайты и мистер Кэнди. Доктор выразил особое желание увидеться со мной, а доктор жил на соседней улице. Поэтому я отправился к мистеру Кэнди.

После того, что рассказал мне Беттерэдж, я, естественно, ожидал увидеть на лице доктора следы тяжёлой болезни, которой он страдал. Но я был совершенно не готов к таким переменам, которые увидел.
Он вошёл в комнату и пожал мне руку. Его глаза потускнели, волосы полностью поседели, лицо осунулось, фигура похудела. Я посмотрел на некогда живого, суетливого, весёлого маленького доктора, который в моих воспоминаниях ассоциировался с неисправимыми социальными промахами и бесчисленными мальчишескими шутками, и не увидел в нём ничего от прежнего человека, кроме прежней склонности к вульгарной щеголеватости в одежде. Мужчина был сломлен, но его одежда и украшения — в жестокой насмешке над произошедшими в нём переменами — были такими же яркими и безвкусными, как и всегда.

— Я часто думал о вас, мистер Блейк, — сказал он, — и я искренне рад наконец-то снова вас увидеть. Если я могу чем-то вам помочь,
пожалуйста, примите мои услуги, сэр, — пожалуйста, примите мои услуги!

 Он произнёс эти несколько банальных слов с ненужной поспешностью и воодушевлением,
а также с любопытством, желая узнать, что привело меня в Йоркшир, которое он совершенно — я бы сказал, по-детски — не мог скрыть.

Имея в виду свою цель, я, конечно, предвидел необходимость в каком-то личном объяснении, прежде чем
может надеяться заинтересовать людей, в основном незнакомых мне, делая их
возможное, чтобы помочь моему расследованию. На пути к Фризинголле я договорился
что мое объяснение было—и я воспользовался возможностью, теперь предлагается
для меня эффект от него г-на конфетку.

“Я был в Йоркшире на днях, и сейчас я снова в Йоркшире, с
довольно романтическим поручением”, - сказал я. — Это дело, мистер Кэнди, в котором
все друзья покойной леди Вериндер проявили некоторый интерес. Вы помните
таинственную пропажу Индийского бриллианта, которая произошла почти год назад?
Недавно произошли события, которые дают надежду на то, что оно всё-таки может быть найдено, и я, как один из членов семьи, заинтересован в его возвращении. Среди препятствий, стоящих на моём пути, есть необходимость заново собрать все улики, которые были обнаружены в то время, и, по возможности, больше улик. В этом деле есть особенности, которые заставляют меня вспомнить всё, что произошло в доме в вечер рождения мисс Вериндер. И я осмеливаюсь обратиться к друзьям её покойной матери, которые присутствовали при этом,
чтобы они помогли мне своими воспоминаниями…

 Я дошел до этого, репетируя свои объяснительные фразы, когда вдруг остановился, ясно увидев по лицу мистера Кэнди, что мой эксперимент с ним полностью провалился.

 Маленький доктор беспокойно сидел, ковыряя в носу, все время, пока я говорил. Его тусклые водянистые глаза были устремлены на меня с выражением пустого и задумчивого любопытства, которое было очень больно видеть.
Невозможно было понять, о чём он думает. Единственное, что было ясно, — это то, что после первых двух или трёх попыток я потерпел неудачу.
слова, чтобы привлечь его внимание. Единственный шанс вернуть его к себе, по-видимому, заключался в смене темы.
Я немедленно попробовал сменить тему. ..........
...........

“ Благодарю, - весело сказал я, - за то, что привело меня во Фризингхолл! Теперь, мистер
Кэнди, ваша очередь. Вы прислали мне сообщение от Габриэля Беттереджа...

Он перестал ковырять в пальцах и внезапно просветлел.

— Да! Да! Да! — нетерпеливо воскликнул он. — Вот именно! Я отправил вам сообщение!

 — И Беттеридж должным образом передал его в письме, — продолжил я. — Вам нужно было что-то сказать мне в следующий раз, когда я окажусь поблизости.
 Что ж, мистер Кэнди, вот он я!

— Вот и вы! — эхом отозвался доктор. — И Беттеридж был совершенно прав. Я
хотел кое-что вам сказать. Это было моё послание. Беттеридж —
замечательный человек. Какая память! В его возрасте какая память!

 Он снова замолчал и начал ковырять в зубах.
Вспомнив то, что я слышала от Беттериджа о влиянии лихорадки на его память, я продолжила разговор в надежде, что
смогу помочь ему начать.

«Мы давно не виделись, — сказала я. — В последний раз мы встречались на
последнем званом ужине, который моя бедная тётя когда-либо устраивала».

— Вот оно! — воскликнул мистер Кэнди. — Обед в честь дня рождения! Он порывисто вскочил на ноги и посмотрел на меня. Его поблекшее лицо внезапно залилось краской, и он резко сел, словно осознав, что выдал свою слабость, которую хотел бы скрыть. Было ясно, до боли ясно, что он осознавал свой недостаток памяти и стремился скрыть его от своих друзей.

До сих пор он взывал только к моему состраданию. Но слова, которые он только что произнёс, — пусть и немногочисленные, — мгновенно пробудили во мне любопытство.
pitch. Ужин в честь дня рождения уже стал тем событием в прошлом, на которое я оглядываюсь со странным чувством надежды и недоверия. И вот этот ужин в честь дня рождения безошибочно заявил о себе как о теме, по которой мистер Кэнди хотел мне что-то сказать!

 Я снова попыталась ему помочь. Но на этот раз мои собственные интересы
лежали в основе моего сострадательного порыва, и они слишком резко
подтолкнули меня к цели, которую я преследовал.

«Прошёл почти год, — сказал я, — с тех пор, как мы сидели за этим приятным столом.
Вы сделали какие-нибудь заметки — в дневнике или где-то ещё — о том, что хотели мне сказать?

Мистер Кэнди понял намёк и показал мне, что понял его как оскорбление.

— Мне не нужны никакие заметки, мистер Блейк, — довольно сухо сказал он. — Я ещё не такой уж старый, и на мою память (слава богу) можно полностью положиться!

Излишне говорить, что я отказался понимать, что он обиделся на меня.

 «Хотел бы я сказать то же самое о своей памяти, — ответил я. — Когда я пытаюсь вспомнить события годичной давности, я редко нахожу их в своей памяти».
настолько ярким, насколько я могла бы пожелать. Возьмём, к примеру, ужин у леди Вериндер…

 Мистер Кэнди снова просиял, как только я упомянула об этом.

 — Ах! Ужин, ужин у леди Вериндер! — воскликнул он с ещё большим энтузиазмом. — Я хочу кое-что сказать вам об этом.

Его глаза снова посмотрели на меня с болезненным выражением вопроса, таким
тоскливым, таким пустым, таким жалким и беспомощным. Он, очевидно,
изо всех сил старался, но тщетно, вернуть утраченные воспоминания. —
Это был очень приятный ужин, — внезапно выпалил он с видом
Он сказал именно то, что хотел сказать. «Очень приятный ужин, мистер
Блейк, не так ли?» Он кивнул и улыбнулся и, похоже, решил, бедняга, что ему удалось скрыть полную потерю памяти благодаря своевременному проявлению сообразительности.

Это было так неприятно, что я сразу же перевёл разговор — как бы мне ни было интересно, чтобы он восстановил утраченную память, — на местные темы.

Здесь он довольно быстро освоился. Мелкие скандалы и ссоры в
городе, некоторым из которых уже больше месяца, похоже, повторялись.
память с готовностью запоминала. Он продолжал болтать, с чем-то от плавной болтовни.
беглость прежних времен. Но были моменты, даже в самом разгаре его болтовни
, когда он вдруг заколебался — посмотрел на меня на мгновение
с отсутствующим вопросом в глазах — сдержанный
сам — и снова пошел дальше. Я терпеливо сносил своё мученичество (а для человека с космополитическими взглядами это, конечно, не что иное, как мученичество — молча выслушивать новости провинциального городка?) до тех пор, пока часы на каминной полке не сообщили мне, что мой визит затянулся
за полчаса. Теперь какое-то право рассматривать жертву как
полный, я поднялся, чтобы уйти. Как мы пожали друг другу руки, Мистер Кэнди вернулась
на праздник День рождения по собственному желанию.

“Я так рад, что мы снова встретились”, - сказал он. “У меня было это на уме - я
действительно было это на уме, мистер Блейк, поговорить с вами. Насчет ужина
у леди Вериндер, ты знаешь? Приятный ужин — действительно приятный ужин, не так ли?

 Повторяя эту фразу, он, казалось, уже не был так уверен в том, что не дал мне заподозрить его в забывчивости, как в тот раз.
первый случай. Задумчивое выражение снова омрачило его лицо: и после того, как
он, по-видимому, намеревался проводить меня до выхода на улицу, он внезапно
передумал, позвонил слуге и остался в
гостиной.

Я медленно спустился по лестнице к доктору, чувствуя обескураживающее чувство
убежденность в том, что ему действительно есть что сказать, что для меня жизненно
важно услышать, и что он морально неспособен сказать
это. Попытка вспомнить, что он хотел со мной поговорить, была, но
слишком очевидно, единственной попыткой, на которую была способна его ослабевшая память.

Как только я спустился по лестнице и завернул за угол, направляясь в прихожую, где-то на первом этаже дома тихо открылась дверь, и мягкий голос произнёс у меня за спиной:

«Боюсь, сэр, вы обнаружите, что мистер Кэнди сильно изменился?»

Я обернулся и увидел перед собой Эзру Дженнингса.


Глава IX

Милая служанка доктора стояла, ожидая меня, с открытой входной дверью в руке. Когда я обернулся и посмотрел на него, утренний свет, ярко заливавший холл, упал прямо на лицо помощника мистера Кэнди.

Невозможно было оспорить утверждение Беттериджа о том, что внешность Эзры Дженнингса, с точки зрения обывателя, была против него. Его смуглая кожа, впалые щёки, заострённые скулы, мечтательные глаза, необычные разноцветные волосы, странное противоречие между лицом и фигурой, из-за которого он выглядел одновременно старым и молодым, — всё это в большей или меньшей степени создавало неблагоприятное впечатление о нём в глазах незнакомца. И всё же — чувствуя
это так, как чувствовал я, — нельзя отрицать, что Эзра Дженнингс
какая-то непостижимая просьба, обращённая к моим чувствам, перед которой я не смог устоять. Хотя мои познания в мире подсказывали мне, что я должен ответить на поставленный им вопрос, признав, что я действительно нахожу мистера
Кэнди сильно изменившимся, а затем продолжить свой путь из дома, — мой интерес к Эзре Дженнингсу приковал меня к месту и дал ему возможность поговорить со мной наедине о его работодателе, за которым он, очевидно, следил.

— Вы идёте в мою сторону, мистер Дженнингс? — спросила я, заметив, что он держит шляпу в руке. — Я собираюсь навестить свою тётю, миссис Эблуайт.

Эзра Дженнингс ответил, что ему нужно навестить пациента и что он идёт в мою сторону.

Мы вместе вышли из дома.  Я заметил, что хорошенькая служанка, которая улыбалась и была очень любезна, когда я пожелал ей доброго утра на выходе, получила от Эзры Дженнингса скромное послание, в котором говорилось о времени, когда его можно будет ожидать, и при этом она поджала губы и демонстративно смотрела куда угодно, только не ему в лицо. Бедняга, очевидно, не был любимцем в доме.
За пределами дома, по словам Беттериджа, он был непопулярен
повсюду. «Что за жизнь!» — подумал я про себя, когда мы спускались по ступенькам
дома доктора.

 Эзра Дженнингс, уже упомянувший о болезни мистера Кэнди, теперь, казалось, был
решён оставить эту тему мне. Его молчание многозначительно говорило: «Теперь твоя очередь». У меня тоже
были причины упомянуть о болезни доктора, и я с готовностью взял на себя
ответственность за то, чтобы заговорить первым.

— Судя по переменам, которые я в нём вижу, — начал я, — болезнь мистера Кэнди, должно быть, была гораздо серьёзнее, чем я предполагал?

 — Это почти чудо, — сказал Эзра Дженнингс, — что он выжил.
«Неужели его память никогда не была лучше, чем сегодня? Он пытался
рассказать мне…»

«О том, что случилось до того, как он заболел?» — спросил
помощник, заметив, что я колеблюсь.

«Да».

«Его память о событиях того времени безнадежно ослабла», —
сказал Эзра Дженнингс. «Почти прискорбно, бедняга, что от него осталась лишь тень. Хотя он смутно помнит планы, которые строил, — то тут, то там, что он должен был сказать или сделать до болезни, — он совершенно неспособен вспомнить, что это были за планы или
что-то, что он должен был сказать или сделать. Он болезненно осознаёт
свой недостаток и, как вы, должно быть, заметили, мучительно старается
скрыть его от посторонних глаз. Если бы он мог полностью забыть о прошлом,
он был бы счастливее.
 Возможно, мы все были бы счастливее, — добавил он с грустной улыбкой, — если бы
могли полностью забыть!

— «В жизни каждого человека, — ответил я, — наверняка есть события,
воспоминание о которых он не хотел бы полностью утратить?»

«Я надеюсь, что это можно сказать о большинстве людей, мистер Блейк. Боюсь, что это так».
нельзя с уверенностью сказать, что это относится ко _всем_. Есть ли у вас основания полагать, что утраченное воспоминание, которое мистер Кэнди пытался восстановить, пока вы с ним разговаривали, было воспоминанием, которое было важно для _вас_ и которое он должен был вспомнить?

 Произнеся эти слова, он сам затронул именно тот вопрос, по которому я хотел с ним посоветоваться. Интерес, который я испытывал к этому странному человеку, побудил меня в первую очередь дать ему возможность поговорить со мной, придержав то, что я мог бы сказать о его работодателе, до тех пор, пока не удовлетворюсь его рассказом.
что он был человеком, в деликатности и благоразумии которого я мог быть уверен.
 Того немногого, что он сказал до сих пор, было достаточно, чтобы убедить меня в том, что я разговариваю с джентльменом. В нём было то, что я могу назвать _естественным самообладанием_, которое является верным признаком хорошего воспитания не только в Англии, но и во всём цивилизованном мире. Какую бы цель он ни преследовал, задавая мне вопрос, с которым он только что обратился ко мне, я не сомневался, что был вправе — до сих пор — отвечать ему без колебаний.

— Полагаю, я очень заинтересован, — сказал я, — в том, чтобы найти утраченную
воспоминание, которое мистер Кэнди не смог вспомнить. Могу я спросить, не
могли бы вы предложить мне какой-нибудь способ, с помощью которого я мог бы
помочь его памяти?

 Эзра Дженнингс посмотрел на меня с внезапным проблеском интереса в
своих мечтательных карих глазах.

 — Память мистера Кэнди не поддаётся восстановлению, — сказал он. «Я
достаточно часто пытался помочь ему с тех пор, как он поправился, чтобы
с уверенностью говорить об этом».

Это меня разочаровало, и я признался в этом.

«Признаюсь, я надеялся на менее обескураживающий ответ», — сказал я.

Эзра Дженнингс улыбнулся. “ Возможно, это не окончательный ответ, мистер
Блейк. Возможно, удастся восстановить утраченные воспоминания мистера Кэнди,
не прибегая к помощи самого мистера Кэнди.

“ В самом деле? Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, каким образом?

“ Ни в коем случае. Моя единственная трудность в ответе на ваш вопрос - это
трудность объясниться. Могу ли я рассчитывать на ваше терпение, если ещё раз упомяну о болезни мистера Кэнди и на этот раз расскажу о ней, не упуская некоторых профессиональных деталей?

«Пожалуйста, продолжайте! Вы уже заинтересовали меня, рассказав о деталях».

Моё рвение, казалось, позабавило — или, лучше сказать, понравилось ему. Он снова улыбнулся. К этому времени мы уже оставили позади последние дома в городе. Эзра Дженнингс остановился на мгновение и сорвал несколько полевых цветов с живой изгороди у дороги. «Как они прекрасны!»
 — просто сказал он, показывая мне свой маленький букетик. «И как мало людей в Англии восхищаются ими так, как они того заслуживают!»

— «Вы не всегда жили в Англии?» — спросил я.

 — «Нет. Я родился и отчасти вырос в одной из наших колоний. Мой
отец был англичанином, но моя мать… Мы отклоняемся от темы.
тема, мистер Блейк; и это моя вина. По правде говоря, у меня возникли
ассоциации с этими скромными цветочками у живой изгороди — Это не имеет значения.
мы говорили о мистере Кэнди. Давайте вернемся к мистеру Кэнди.

Соединив несколько слов о себе, которые он неохотно произнёс, с меланхоличным взглядом на жизнь, который привёл его к убеждению, что условия человеческого счастья заключаются в полном забвении прошлого, я почувствовал удовлетворение от того, что история, которую я прочёл на его лице, по крайней мере в двух аспектах, была правдивой. Он страдал, как
немногие люди страдают; и в его крови была примесь какой-то иностранной расы.
Английская кровь.

“ Полагаю, вы слышали о первоначальной причине
болезни мистера Кэнди? он продолжил. “ В ночь званого ужина у леди Вериндер был
сильный дождь. Мой наниматель ехал домой в своей двуколке сквозь него и
добрался до дома промокший до нитки. Он нашёл срочное сообщение от
пациента, которое ждало его, и, к несчастью, сразу же отправился
навестить больного, не переодевшись. В ту ночь меня самого
профессионально задержало дело, находившееся на некотором расстоянии
из Фризингхолла. Когда я вернулся на следующее утро, то обнаружил, что грум мистера Кэнди в большой тревоге ждёт меня, чтобы отвести в комнату своего хозяина. К тому времени всё было кончено: болезнь началась.

— Болезнь была описана мне лишь в общих чертах как лихорадка, — сказал я.

— Я не могу добавить ничего, что сделало бы описание более точным, — ответил Эзра Дженнингс. «С самого начала лихорадка не принимала
определённой формы. Я сразу же послал за двумя друзьями-врачами мистера Кэнди,
которые жили в городе, чтобы они приехали и высказали своё мнение о
случай. Они согласились со мной, что ситуация выглядит серьёзной, но оба они
категорически не согласились с моим мнением о лечении. Мы полностью
различались в выводах, которые сделали на основании пульса пациента.
Оба врача, исходя из частоты пульса, заявили, что единственным
подходящим лечением является снижение давления. С моей стороны, я
признал учащённый пульс, но также указал на его тревожную
слабость, которая указывала на истощение организма и на
очевидную необходимость введения стимуляторов.
Доктора настаивали на том, чтобы он пил жидкую кашу, лимонад, ячменную воду и так далее. Я же предлагал поить его шампанским или бренди, нашатырным спиртом и хинином. Как видите, между нами были серьёзные разногласия! Различия между двумя врачами с хорошей репутацией и незнакомцем, который был всего лишь ассистентом в доме. В первые несколько дней мне ничего не оставалось, кроме как уступить старшим и более опытным; пациент всё время неуклонно угасал. Я предпринял вторую попытку обратиться к простому, неоспоримо простому доказательству — пульсу. Его частота была неконтролируемой, а сила — слабой
Они усилили лечение. Два врача обиделись на моё упрямство. Они сказали:
«Мистер Дженнингс, либо мы справимся с этим случаем, либо вы справитесь с ним. Что вы выберете?» Я ответил: «Джентльмены, дайте мне пять минут на раздумья, и на этот простой вопрос будет дан простой ответ». Когда время истекло, я был готов с ответом. Я сказал: «Вы решительно отказываетесь попробовать стимулирующее лечение?» Они отказались в выражениях, которые я не стану приводить. — Я намерен попробовать его немедленно, джентльмены. — Попробуйте, мистер Дженнингс, и мы откажемся от дела. Я послал в погреб за бутылкой шампанского и
Я собственноручно влил пациенту полстакана этого снадобья.
Оба врача молча взяли свои шляпы и вышли из дома.

— Вы взяли на себя серьёзную ответственность, — сказал я. — На вашем месте я бы, боюсь, уклонился от этого.

— На моём месте, мистер Блейк, вы бы вспомнили, что мистер Кэнди взял вас на работу при обстоятельствах, которые сделали вас его пожизненным должником. На моём месте вы бы видели, как он чахнет, час за часом;
и вы бы рискнули чем угодно, лишь бы не позволить этому человеку
на земле, кто был тебе другом, умрёт у тебя на глазах. Не думай, что я не осознавал, в какое ужасное положение я себя поставил! Были моменты, когда я чувствовал всю горечь своего одиночества, всю опасность своей ужасной ответственности. Если бы я был счастливым человеком, если бы я вёл благополучную жизнь, я бы, наверное, сломался под тяжестью возложенной на меня задачи. Но у меня не было счастливого
прошлого, на которое я могла бы оглянуться, не было душевного покоя,
который мог бы контрастировать с моей нынешней тревогой и напряжённостью, — и я твёрдо придерживалась своего
Я взял перерыв в середине дня, когда состояние моего пациента было наилучшим, чтобы отдохнуть.
 В течение следующих двадцати часов, пока его жизнь была в опасности, я не отходил от его постели. К закату, как обычно в таких случаях, начался бред, сопутствующий лихорадке. Это продолжалось более или менее всю ночь, а затем с перерывами, в то ужасное время ранним утром — с двух до пяти, — когда жизненные силы даже самых здоровых из нас находятся на самом низком уровне. Именно тогда приходит смерть
Он собирает свой человеческий урожай в изобилии. Именно тогда мы со Смертью
сражались за кровать, на которой должен был лежать человек. Я без колебаний продолжил лечение, на которое поставил всё. Когда вино перестало действовать, я попробовал бренди. Когда другие стимуляторы перестали действовать, я удвоил дозу. После периода
ожидания, подобного которому, я надеюсь, я никогда больше не испытаю,
наступил день, когда частота пульса слегка, но заметно уменьшилась, и, что ещё лучше,
произошли изменения в
биение — безошибочно узнаваемая перемена в сторону устойчивости и силы. _Тогда_ я
понял, что спас его, и, признаюсь, не выдержал. Я положил исхудавшую руку бедняги обратно на кровать и разрыдался.
Истерическое облегчение, мистер Блейк, — не более того! Физиология говорит, и говорит правду, что некоторые мужчины рождаются с женским телосложением — и я один из них!

Он произнёс эти горькие профессиональные извинения за свои слёзы, говоря
спокойно и непринуждённо, как и всё остальное время. Его тон и манеры
от начала и до конца показывали, что он особенно, почти
болезненно, стараясь не выставлять себя объектом моего интереса.

“Вы вполне можете спросить, почему я утомил вас всеми этими подробностями?” он
продолжил. “Это единственный способ, который я вижу, мистер Блейк, правильно
представляем вам то, что я хочу сказать далее. Теперь, когда вы точно знаете, в каком положении я находился во время болезни мистера Кэнди, вам будет легче понять, как сильно я нуждался в том, чтобы хоть немного облегчить свою душу. В течение нескольких лет я позволял себе проводить свободное время за написанием
книга, адресованная представителям моей профессии — книга о сложном
и деликатном предмете мозга и нервной системы. Моя работа,
вероятно, никогда не будет закончена; и она, безусловно, никогда не будет опубликована.
Тем не менее, это был друг многих часов одиночества; и это
помогло мне скоротать тревожное время — время ожидания, и
ничего больше — у постели мистера Кэнди. Я говорил тебе, что он был в бреду, я думаю
? И я упомянул время, когда у него начался бред?

«Да».

«Что ж, в тот момент я дошел до раздела своей книги, который затрагивал
Вернёмся к тому же вопросу о бреде. Я не буду утомлять вас своей теорией на эту тему — я ограничусь тем, что расскажу вам только то, что вам сейчас интересно. В ходе моей медицинской практики мне часто приходило в голову, что в случаях бреда мы не можем с уверенностью утверждать, что потеря способности связно говорить подразумевает потерю способности связно мыслить. Болезнь бедного мистера Кэнди дала мне
возможность проверить это предположение. Я понимаю искусство
Я писал стенографически и мог записывать «блуждания» пациента в точности так, как они слетали с его губ. — Понимаете ли вы, мистер
Блейк, к чему я наконец-то клоню?

 Я ясно это видел и с затаённым интересом ждал продолжения.

«Время от времени, — продолжал Эзра Дженнингс, — я воспроизводил свои
стенографические записи в обычной форме письма, оставляя большие пробелы
между разорванными фразами и даже отдельными словами, которые
непроизвольно слетали с губ мистера Кэнди. Затем я обрабатывал
полученный таким образом результат по принципу, который применяется в
собираем детскую ‘головоломку’. С самого начала это полная неразбериха.;
но все это можно привести в порядок и придать форму, если только вы сможете найти
правильный способ. Действуя по этому плану, я заполнил каждое пустое место на листе
тем, что подсказали мне слова или фразы по обе стороны от него
в качестве значения говорящего; меняя снова и снова, пока мое
дополнения естественным образом следовали за произносимыми словами, которые были до
них, и естественным образом вписывались в произносимые слова, которые были после них.
В результате я не только занял таким образом много свободных и
тревожные часы, но я пришёл к чему-то, что (как мне показалось) подтверждало мою теорию. Проще говоря,
составив из разрозненных предложений связные фразы, я обнаружил, что высшая мыслительная способность моего пациента работает более или менее слаженно, в то время как низшая способность к выражению находится в состоянии почти полной неспособности и замешательства.

 — Одно слово! — нетерпеливо вмешался я. — «Упоминалось ли моё имя в каких-либо его
записях?»

«Вы услышите, мистер Блейк. Среди моих письменных доказательств
утверждения, которое я только что выдвинул, — или, я должен сказать, среди письменных
Эксперименты, призванные доказать моё утверждение, — вот один из них,
в котором упоминается ваше имя. Почти всю ночь мистер
Кэнди был занят _чем-то_ между вами. Я записал обрывки слов,
слетавших с его губ, на одном листе бумаги. А на другом листе бумаги
я записал найденные мной связи между этими словами. Продукт (как сказали бы математики) — это понятное утверждение: во-первых, о
чём-то, что действительно было сделано в прошлом; во-вторых, о чём-то, что мистер
Кэнди размышлял о том, что делать в будущем, если бы его болезнь не помешала
и не остановила его. На вопрос, означает ли это, или нет
не представляют потерянные воспоминания, которые он тщетно пытался найти
когда ты позвонил ему сегодня утром?”

“Не сомневаюсь в этом!” Я ответил. “Давайте сразу вернемся и посмотрим на
бумаги!”

“Совершенно невозможно, мистер Блейк”.

“Почему?”

— Поставьте себя на моё место на минутку, — сказал Эзра Дженнингс. — Стали бы
_вы_ рассказывать другому человеку о том, что невольно сорвалось с уст вашего страдающего пациента и вашего беспомощного друга, не
сначала узнав, что вам нужно оправдаться, вы раскрыли рот?

Я чувствовал, что здесь ему нечего возразить, но всё же попытался поспорить.

«Моё поведение в таком деликатном деле, как вы описываете, — ответил я, — во многом зависело бы от того, могло ли это раскрытие скомпрометировать моего друга или нет».

«Я уже давно избавился от необходимости рассматривать эту сторону вопроса», — сказал Эзра Дженнингс. «Везде, где в моих заметках было
что-то, что мистер Кэнди хотел сохранить в секрете, эти заметки
были уничтожены. Мои рукописные эксперименты у постели моего друга не содержат ничего, что он не решился бы сообщить другим, если бы к нему вернулась память. В вашем случае у меня есть все основания полагать, что мои записи содержат то, что он действительно хотел вам сказать.

— И всё же вы колеблетесь?

— И всё же я колеблюсь. Вспомните обстоятельства, при которых я получил имеющуюся у меня информацию! Как бы то ни было, я не могу заставить себя отдать его вам, пока вы не убедите меня, что
для этого есть причина. Он был так тяжело болен, мистер Блейк! и
так беспомощно зависел от Меня! Не слишком ли многого я прошу, если
попрошу вас лишь намекнуть мне, что вас интересует в утраченных
воспоминаниях — или в том, что вы считаете утраченными воспоминаниями?

Если бы я ответил ему так же откровенно, как того требовали его манеры и его
язык, это означало бы, что я открыто признаю, что меня подозревают в краже бриллианта.
 Эзра Дженнингс усилил мой первоначальный интерес
что я чувствовала в нем, он не преодолел моего непреодолимого
нежелания раскрывать унизительное положение, в котором я находилась. Я снова воспользовался
объяснительными фразами, к которым я приготовился
чтобы удовлетворить любопытство незнакомцев.

На этот раз у меня не было причин жаловаться на недостаток внимания со стороны
человека, к которому я обратился. Эзра Дженнингс слушал
терпеливо, даже встревоженно, пока я не закончил.

— Мне жаль, что я обманул ваши ожидания, мистер Блейк, — сказал он. — На протяжении всего периода, пока мистер Кэнди был
болезни, от первого до последнего, ни одного слова о бриллиантах, избежал его
губы. Дело, с которым, как я слышал, он связал ваше имя, не имеет, я могу
заверить вас, никакой обнаружимой связи с потерей или
возвращением драгоценности мисс Вериндер.

Мы приехали, как он сказал эти слова, в месте, где шоссе вдоль
который мы ходили расходился на две дороги. Один возглавлял К-Н
Дом Эблуайта, а другой — деревня на болотах, примерно в двух-трёх милях от
него. Эзра Дженнингс остановился на дороге, ведущей в
деревню.

“Мой путь лежит в этом направлении”, - сказал он. “Мне действительно очень жаль,
Мистер Блейк, что я не могу быть вам полезен”.

По его голосу я понял, что он говорит искренне. Его мягкие карие глаза остановились
на мгновение на мне с выражением меланхолического интереса. Он поклонился и
, не сказав больше ни слова, направился в деревню.

С минуту или больше я стоял и смотрел, как он уходит всё дальше и
дальше от меня, унося с собой то, что, как я теперь был твёрдо уверен,
было ключом к разгадке, которую я искал. Пройдя немного, он
обернулся и посмотрел назад. Увидев, что я всё ещё здесь,
Стоя на том месте, где мы расстались, он остановился, словно сомневаясь, не захочу ли я поговорить с ним снова. У меня не было времени обдумать своё положение — напомнить себе, что я упускаю возможность, которая могла бы стать поворотным моментом в моей жизни, и всё ради того, чтобы польстить собственному самолюбию! У меня было время только на то, чтобы сначала позвать его обратно, а потом подумать. Подозреваю, что я один из самых безрассудных людей на свете. Я перезвонил ему, а потом сказал себе: «Теперь ничего не поделаешь. Я должен сказать ему правду!»

Он пошел обратно по своим следам. Я двинулся по дороге ему навстречу.

“ Мистер Дженнингс, ” сказал я. “ Я обошелся с вами не совсем справедливо. Мой
интерес к отслеживанию потерянные воспоминания г-на конфетку не интерес
восстановление Лунный камень. Серьезный личный вопрос внизу
мой визит в Йоркшире. У меня есть только одно оправдание не разобравшись
откровенно с тобой в этом вопросе. Это для меня более болезненно, чем я могу
сказать, говоря кому-то, что моя позиция на самом деле”.

Эзра Дженнингс взглянул на меня с первого появления смущения
что я видел в нем еще.

«У меня нет ни права, ни желания, мистер Блейк, — сказал он, — вмешиваться в ваши личные дела. Позвольте мне извиниться перед вами за то, что (совершенно невинно) подверг вас болезненному испытанию».

 «Вы имеете полное право, — возразил я, — устанавливать условия, при которых вы считаете себя вправе раскрыть то, что услышали у постели мистера Кэнди. Я понимаю и уважаю деликатность, которая влияет на вас в этом вопросе. Как я могу рассчитывать на ваше доверие, если отказываюсь
доверять вам? Вы должны знать, и вы узнаете, почему я
интересно узнать, что мистер Кэнди хотел мне сказать. Если окажется, что я
ошибся в своих ожиданиях, и если вы окажетесь неспособны помочь
когда вы действительно поймете, чего я хочу, я доверюсь вашему
честь хранить мой секрет — и что-то подсказывает мне, что я не стану доверять ему напрасно.
”

“Стоп, Мистер Блейк. У меня есть слова, которые надо сказать прежде, чем вы
пойдем дальше”.

Я с удивлением посмотрел на него. Казалось, его охватило какое-то ужасное чувство, потрясшее его до глубины души. Его смуглая кожа стала мертвенно-бледной, а глаза —
Его взгляд внезапно стал диким и сверкающим; его голос понизился до
низкого, сурового и решительного тона, который я услышал впервые.
Скрытые в этом человеке силы, добрые или злые — в тот момент было трудно
сказать, какие именно, — пробудились в нём и проявились для меня с
внезапностью вспышки света.

— Прежде чем вы окажете мне доверие, — продолжил он, — вы должны знать, и вы _обязаны_ знать, при каких обстоятельствах я был принят в доме мистера Кэнди. Это не займёт много времени. Я не собираюсь, сэр, рассказывать свою историю (как говорится) кому бы то ни было. Моя история умрёт вместе со мной.
со мной. Всё, о чём я прошу, — это позволить мне сказать вам то, что я сказал
мистеру Кэнди. Если вы, выслушав это, всё ещё будете в состоянии сказать то, что вы предложили сказать, вы завоюете моё внимание и
воспользуетесь моими услугами. Пойдём дальше?

 Подавленное страдание на его лице заставило меня замолчать. Я ответил на его вопрос жестом. Мы пошли дальше.

Продвинувшись на несколько сотен ярдов, Эзра Дженнингс остановился у пролома в
грубой каменной стене, отделявшей пустошь от дороги, в этой
ее части.

“ Вы не возражаете немного отдохнуть, мистер Блейк? - Спросил он. - Я уже не тот, кем был.
и некоторые вещи меня потрясают.

Я, конечно, согласился. Он повел меня через прогалину к клочку дерна на вересковой пустоши,
прикрытому кустами и карликовыми деревьями с той стороны, что была ближе к дороге, и открывающему в противоположном направлении величественный и пустынный вид на бескрайнюю бурую пустошь. За последние полчаса набежали тучи. Свет был тусклым, даль — размытой. Прекрасное лицо природы встретило нас, мягкое и все еще бесцветное, — встретило нас без улыбки.

Мы молча сели. Эзра Дженнингс снял шляпу и устало провел рукой по лбу, устало проведя рукой по своим поразительно белым
и черные волосы. Он бросил свой маленький букетик полевых цветов от
ему, как если бы воспоминания, которые она напомнила, были воспоминания, которые
теперь ему больно.

“ Мистер Блейк! ” внезапно воскликнул он. “ Вы попали в плохую компанию. Облако
ужасного обвинения тяготеет надо мной долгие годы. Скажу вам самое худшее сразу.
сразу. Я человек, чья жизнь превратилась в развалину, а от характера не осталось и следа”.

Я попытался заговорить. Он остановил меня.

“Нет”, - сказал он. “Простите меня, еще нет. Не связывайте себя обязательствами по отношению к
выражениям сочувствия, которые вы, возможно, впоследствии захотите вспомнить. У меня есть
упомянул об обвинении, которое висело надо мной годами. Есть связанные с ним обстоятельства, которые говорят против меня. Я не могу заставить себя признать, в чём заключается это обвинение. И я неспособен, совершенно неспособен доказать свою невиновность. Я могу лишь утверждать свою невиновность. Я утверждаю её, сэр, под присягой, как христианин. Бесполезно взывать к моей чести как к человеку».

 Он снова сделал паузу. Я оглянулась на него. Он не смотрел на меня. Казалось, всё его существо было поглощено мучительным
воспоминанием и попыткой заговорить.

«Я мог бы многое сказать, — продолжил он, — о безжалостном обращении со мной моей собственной семьи и о безжалостной вражде, жертвой которой я стал. Но дело сделано, и исправить ничего нельзя. Я не хочу утомлять или расстраивать вас, сэр, если могу этого избежать. В начале моей карьеры в этой стране подлая клевета, о которой я упомянул, сразила меня наповал и навсегда. Я отказался от своих
стремлений в профессии — безвестность была моей единственной надеждой. Я
расстался с любимой женщиной — как я мог обречь её на то, чтобы она разделяла мою
позор? В отдалённом уголке Англии нашлось место помощника врача. Я получил его. Оно обещало мне покой; оно обещало мне безвестность, как я думал. Я ошибался. Злые слухи, если им дать время и возможность, распространяются быстро и далеко. Обвинение, от которого я бежал, последовало за мной. Я узнал о его приближении. Я смог добровольно покинуть своё место, получив заработанные отзывы. Они нашли мне другое место в другом отдалённом районе.
Снова прошло время, и снова клевета, которая была смертельна для моего характера
Он разоблачил меня. На этот раз я не был предупреждён. Мой работодатель сказал: «Мистер
Дженнингс, я не имею к вам претензий, но вы должны исправиться или уйти от меня». У меня был только один выбор — я ушёл от него. Бесполезно вспоминать о том, что я пережил после этого. Сейчас мне всего сорок лет. Посмотрите на моё лицо, и пусть оно расскажет вам историю нескольких
тяжёлых лет. В итоге я оказался здесь и встретился с мистером Кэнди. Ему нужен был помощник. Я посоветовал ему обратиться по поводу способностей к моему последнему работодателю. Вопрос о характере остался открытым. Я
Я рассказал ему то, что рассказал вам, — и даже больше. Я предупредил его, что на этом пути будут трудности, даже если он мне поверит. «Здесь, как и везде, —
 сказал я, — я презираю постыдное бегство под вымышленным именем: во Фризингхолле я не в большей безопасности, чем в других местах, от тучи, которая следует за мной, куда бы я ни пошёл». Он ответил: «Я ничего не делаю наполовину — я верю вам и жалею вас». Если _ты_ рискнёшь тем, что может
произойти, _я_ тоже рискну. Да благословит его Всемогущий Бог! Он дал мне
кров, он дал мне работу, он дал мне душевный покой — и я
имейте определенное убеждение (оно у меня было уже несколько месяцев назад), что
теперь не произойдет ничего такого, что заставило бы его пожалеть об этом ”.

“Клевета прекратилась?” - Спросил я.

“Клевета активна, как всегда. Но когда она последует за мной сюда, будет уже
слишком поздно”.

“Вы покинете это место?”

“ Нет, мистер Блейк— я умру. Последние десять лет я страдаю от
неизлечимого внутреннего недуга. Я не скрываю от вас, что
давно должен был позволить этой агонии убить меня, но из-за последнего
интереса к жизни, который придаёт моему существованию некоторую ценность
Тем не менее. Я хочу позаботиться о человеке, который мне очень дорог и которого я больше никогда не увижу. Моего небольшого состояния едва ли хватит, чтобы сделать её независимой от мира. Надежда на то, что если я проживу достаточно долго, то смогу увеличить его до определённой суммы, побуждает меня сопротивляться болезни всеми возможными способами. Единственным эффективным средством в моём случае является опиум. Этому всемогущему и
всемилостивому лекарству я обязан тем, что много лет не умирал. Но даже у опиума есть свои пределы.
Развитие болезни постепенно привело меня от употребления опиума к злоупотреблению им. Наконец-то я чувствую последствия. Моя нервная система расшатана; мои ночи — это ночи ужаса. Конец уже близок. Пусть он наступит — я жил и работал не напрасно. Небольшая сумма почти собрана; и у меня есть средства, чтобы собрать её, если мои последние жизненные силы покинут меня раньше, чем я ожидаю. Я сам не знаю, как я дошёл до того, чтобы рассказать вам об этом. Не думаю, что я настолько подл, чтобы взывать к вашей жалости. Возможно, я думаю, что вы будете более склонны
Поверьте мне, если вы знаете, что я сказал вам, то я сказал это с полной уверенностью в том, что я умираю. Не буду скрывать, мистер Блейк, что вы меня интересуете. Я попытался использовать потерю памяти моим бедным другом, чтобы сблизиться с вами. Я рассчитывал на то, что вы проявите мимолетное любопытство к тому, что он хотел сказать, и что я смогу удовлетворить его. Разве нет оправдания тому, что я навязываюсь вам? Возможно, есть какое-то оправдание. У человека, который прожил такую жизнь, как я, бывают горькие моменты
когда он размышляет о человеческой судьбе. У вас есть молодость, здоровье, богатство, место в мире, перспективы. Вы и такие, как вы, покажите мне светлую сторону человеческой жизни и примирите меня с миром, который я покидаю, прежде чем уйду. Чем бы ни закончился наш разговор, я не забуду, что вы оказали мне любезность. Вам, сэр, остаётся только сказать то, что вы собирались сказать, или пожелать мне доброго утра.

У меня был только один ответ на это обращение. Без малейшего
колебания я сказал ему правду, так же откровенно, как я рассказываю её на этих страницах.

Он вскочил на ноги и с затаённым дыханием уставился на меня, когда я
подошёл к главному эпизоду своей истории.

«Несомненно, я вошёл в комнату, — сказал я, — несомненно, что
я взял бриллиант. Я могу объяснить эти два очевидных факта, только заявив, что, как бы я ни старался, я сделал это, не осознавая…»

Эзра Дженнингс взволнованно схватил меня за руку.

«Остановись!» — сказал он. “Вы предложили мне больше, чем вы предполагаете. Есть
_ Вы_ когда-нибудь употребляли опиум?”

“Я никогда в жизни его не пробовал”.

“Были ли у вас нервы не в порядке в это время в прошлом году? Были ли у вас
Вы были необычно беспокойны и раздражительны?

«Да».

«Вы плохо спали?»

«Ужасно. Многие ночи я вообще не спал».

«Была ли ночь рождения исключением? Постарайтесь вспомнить. Вы хорошо спали
в тот раз?»

«Я помню! Я крепко спал».

Он отпустил мою руку так же внезапно, как и взял её, и посмотрел на меня с
видом человека, избавившегося от последних сомнений.

«Это знаменательный день в вашей жизни и в моей, — серьёзно сказал он. — Я абсолютно уверен, мистер Блейк, в одном: я получил то, что мистер
Кэнди хотела сказать вам сегодня утром в заметках, которые я сделала у постели пациентки. Подождите! Это ещё не всё. Я твёрдо убеждена, что смогу доказать, что вы не осознавали, что делаете, когда вошли в комнату и взяли бриллиант. Дайте мне время подумать и время вас допросить. Я верю, что в моих силах доказать вашу невиновность!

— Ради всего святого, объясните, в чём дело! Что ты имеешь в виду?

 В пылу нашего разговора мы прошли несколько шагов за
группу карликовых деревьев, которые до сих пор скрывали нас от посторонних глаз.
Прежде чем Эзра Дженнингс успел ответить мне, его окликнул с дороги
очень взволнованный мужчина, который, очевидно, искал его.

«Я иду, — крикнул он в ответ, — я иду так быстро, как только могу!» Он
повернулся ко мне. «В той деревне меня ждёт срочное дело. Я должен был
быть там уже полчаса назад — я должен заняться им немедленно». Дайте мне два часа с этого момента, и я снова зайду к мистеру Кэнди, чтобы подготовиться к вашему приходу.

— Как же я буду ждать! — нетерпеливо воскликнула я. — Не могли бы вы успокоить меня парой слов, прежде чем мы расстанемся?

— Это слишком серьёзное дело, чтобы объяснять его в спешке, мистер
Блейк. Я не испытываю ваше терпение намеренно — я только усилил бы ваше беспокойство, если бы попытался развеять его сейчас. В
Фризингхолле, сэр, через два часа!

 Человек на дороге снова окликнул его. Он поспешил прочь и оставил меня.


 Глава X

Я не могу сказать, как период ожидания, в котором я сейчас находился, мог бы повлиять на других людей в моём положении.
Влияние двухчасового ожидания на мой характер было просто
вот так. Я чувствовал себя физически неспособным оставаться на одном месте и морально неспособным разговаривать с кем-либо, пока не выслушал всё, что Эзра Дженнингс хотел мне сказать.

 В таком состоянии я не только отказался от запланированного визита к
миссис Эблуайт, но и избегал встречи с самим Габриэлем Беттериджем.

Вернувшись во Фризингхолл, я оставил записку Беттерэджу, в которой сообщил, что меня неожиданно вызвали на несколько часов, но он может рассчитывать на моё возвращение около трёх часов дня.
после обеда. Я попросил его в перерыве заказать обед в
обычное время и развлекаться, как ему заблагорассудится. Как я хорошо знал, у него было
множество друзей во Фризингхолле; и он не затруднялся бы, чем заполнить
свое время до моего возвращения в отель.

Сделав это, я снова постарался как можно скорее выбраться из города и бродил по
безлюдным болотистым местам, окружающим Фризингхолл, пока мои часы
не подсказали мне, что наконец-то пора возвращаться в дом мистера Кэнди.

Я застал Эзру Дженнингса готовым и ожидающим меня.

Он сидел один в маленькой пустой комнате, соединённой с
застеклённая дверь с хирургическим отделением. Отвратительные цветные схемы, изображающие разрушительное воздействие
отвратительных болезней, украшали голые стены желтоватого цвета. Книжный шкаф,
наполненный грязными медицинскими трактатами и украшенный сверху
черепом вместо обычного бюста; большой письменный стол,
покрытый пятнами от чернил; деревянные стулья, какие можно увидеть
на кухнях и в коттеджах; ветхий коврик в центре комнаты; раковина
с водой, тазом и сливом, грубо вделанными в стену, что наводит на
ужасающие мысли о её связи с хирургическими операциями
операции — составляли всю обстановку комнаты. Пчёлы жужжали среди нескольких цветов,
расставленных в горшках за окном; в саду пели птицы, и время от времени
в ушах отдавался слабый прерывистый звон расстроенного пианино в
каком-то соседнем доме. В любом другом месте эти повседневные звуки
могли бы приятно напоминать о внешнем мире. Здесь же они
врывались в тишину, которую могло нарушить только человеческое
страдание. Я посмотрел на футляр для инструментов из красного дерева и на
огромный рулон ворсистой ткани, занимавший своё место на
книжных полках, и внутренне содрогнулся, подумав о звуках,
привычных и уместных в повседневной жизни в комнате Эзры Дженнингса.

«Я не извиняюсь, мистер Блейк, за то, что принимаю вас в этом
месте, — сказал он. — Это единственная комната в доме, где в этот час
дня мы можем быть уверены, что нас не побеспокоят». Вот
мои бумаги, которые я подготовил для вас, и вот две книги, к которым мы
можем обратиться, прежде чем закончим. Придвиньте свой стул к
столу, и мы сможем вместе с ними поработать.

Я подошел к столу, и Эзра Дженнингс протянул мне свою рукопись
заметки. Они состояли из двух больших листов бумаги. Один лист
был исписан почерком, который покрывал поверхность лишь с небольшими интервалами. На
другом были надписи красными и черными чернилами, которые полностью заполнили
страницу сверху донизу. В раздраженное состояние мое любопытство, в
в тот момент я отложил в сторону второй лист бумаги в отчаяние.

“Есть на мне милость!” Я сказал. — Расскажите мне, чего мне ожидать, прежде чем я попытаюсь это
прочитать.

 — С удовольствием, мистер Блейк! Вы не против, если я задам вам ещё один-два
вопроса?

— Спрашивайте меня о чём угодно!

Он посмотрел на меня с грустной улыбкой на губах и с добрым интересом в мягких карих глазах.

— Вы уже сказали мне, — произнёс он, — что никогда в жизни, насколько вам известно, не пробовали опиум.

— Насколько мне известно, — повторил я.

— Вы сразу поймёте, почему я говорю с такой оговоркой. Давайте продолжим. Вы не помните, чтобы когда-либо пробовали опиум. В это время в прошлом году вы страдали от нервного расстройства и плохо спали по ночам. Однако в ночь на день рождения произошло
исключение из правил—вы крепко спали. Я прав до сих пор?”

“Совершенно верно!”

“Вы можете назначить любой причиной нервных страданиях, и ваши желания
спишь?”

“Я могу назначить не вызывают. Старый Betteredge сделал предположение о причине, я
помню. Но это не стоит упоминания”.

“Простите меня. В таком случае стоит упомянуть обо всем, что угодно.
Беттерэдж объяснил ваше бессонницу чем-то. Чем?

«Тем, что я бросил курить».

«Вы были заядлым курильщиком?»

«Да».

«Вы внезапно бросили курить?»

«Да».

— Беттередж был совершенно прав, мистер Блейк. Если курение — это привычка, то у человека не может быть обычного телосложения, чтобы внезапно бросить курить без какого-либо временного ущерба для нервной системы. На мой взгляд, ваши бессонные ночи объясняются этим. Мой следующий вопрос касается мистера
Кэнди. Вы помните, что вступали с ним в какой-либо спор — на ужине в честь дня рождения или позже — по поводу его профессии?

Вопрос мгновенно пробудил одно из моих дремлющих воспоминаний,
связанных с празднованием дня рождения. Глупая ссора, которая произошла
То, что произошло в тот раз между мистером Кэнди и мной, будет описано гораздо подробнее, чем оно того заслуживает, в десятой главе «Рассказов Беттериджа». Подробности этого спора — я так мало думал о нём впоследствии — совершенно выпали у меня из памяти. Всё, что я мог теперь вспомнить, и всё, что я мог
рассказать Эзре Дженнингсу, было то, что я обрушился на искусство врачевания за
обеденным столом с достаточной опрометчивостью и упорством, чтобы вывести из себя даже мистера Кэнди. Я также вспомнил, что
леди Вериндер вмешалась чтобы прекратить спор, и что мы с маленьким доктором «снова помирились», как говорят дети, и стали такими же хорошими друзьями, как и прежде, прежде чем пожать друг другу руки в тот вечер.

«Есть ещё кое-что, — сказал Эзра Дженнингс, — что очень важно для меня знать. Были ли у вас какие-то причины для особого беспокойства по поводу Бриллианта в прошлом году в это время?»

«У меня были веские причины для беспокойства по поводу Бриллианта. Я знал, что это предмет заговора, и меня предупредили, чтобы я принял меры для защиты мисс Вериндер, как владелицы камня».

“Был ли вопрос о сохранности Бриллианта предметом разговора между вами
и кем-либо другим непосредственно перед тем, как вы отправились отдыхать в ночь
дня рождения?”

“Это стало предметом разговора между Леди и ее Verinder
дочь ... ”

“Который проходил в слух?”

“Да”.

Эзра Дженнингс взял со стола свои записи и вложил их в мои руки
.

— Мистер Блейк, — сказал он, — если вы прочтёте эти записи сейчас, в свете, который
пролили на них мои вопросы и ваши ответы, вы сделаете два поразительных открытия о себе. Вы обнаружите: во-первых, что
вы вошли в гостиную мисс Вериндер и взяли бриллиант, находясь в состоянии транса, вызванного опиумом. Во-вторых, опиум был дан вам мистером Кэнди — без вашего ведома — в качестве практического опровержения мнений, которые вы высказали ему на праздничном ужине».

Я сидел с бумагами в руках, совершенно ошеломлённый.

«Постарайтесь простить бедного мистера Кэнди», — мягко сказал помощник. — Он
натворил ужасных бед, я знаю, но он сделал это невинно. Если вы
посмотрите на записи, то увидите, что, если бы не его болезнь, он бы
вернулись в Lady Verinder утром после вечеринки, и
признали то и фишка, что он играл с тобой. Мисс Вериндер
услышала бы об этом, и мисс Вериндер расспросила бы его — и
правда, которая скрывалась целый год, была бы обнаружена в один
день.

Ко мне начало возвращаться самообладание. “Мистер Кэнди вне пределов досягаемости"
”мое негодование", - сказала я сердито. — Но трюк, который он со мной провернул, от этого не становится менее предательским. Я могу простить, но не забуду.

 — Каждый врач совершает этот предательский поступок, мистер Блейк, в
в ходе своей практики. Невежественное недоверие к опиуму (в Англии)
ни в коем случае не ограничивается низшими и менее образованными классами. Каждый
врач, практикующий в больших масштабах, время от времени вынужден
обманывать своих пациентов, как мистер Кэнди обманул вас. Я не оправдываю
глупость того, что при сложившихся обстоятельствах он сыграл с вами
шутку. Я лишь призываю вас к более точному и милосердному
пониманию мотивов».

«Как это было сделано?» Я спросил: «Кто дал мне лауданум, а я об этом не
знал?»

 «Я не могу вам сказать. Это не имеет отношения к делу».
с уст мистера Кэнди на протяжении всей его болезни. Возможно, ваша
собственная память может указать на человека, которого следует подозревать».

«Нет».

«В таком случае бесполезно продолжать расследование. Лауданум был
каким-то образом тайно передан вам. Давайте оставим это и перейдём к более важным
вопросам. Прочтите мои записи, если сможете.
Ознакомьтесь с тем, что произошло в прошлом. Я хочу предложить вам кое-что очень смелое и поразительное, что касается
будущего».

Эти последние слова взволновали меня.

Я просмотрел бумаги в том порядке, в котором их разложил Эзра Дженнингс.
я держал их в руках. Бумага, на которой было написано меньше всего, лежала сверху. На ней были разбросаны бессвязные слова и обрывки предложений, которые мистер Кэнди произносил в бреду:

«... мистер Франклин Блейк ... и приятный ... на ступеньку ниже ... лекарство
... признаюсь ... спать по ночам ... скажите ему ... не в порядке ...
 лекарство ... он говорит мне ... и нащупывание в темноте означают одно и то же ... вся компания за обеденным столом ... я говорю ...
 нащупывание после сна ... ничего, кроме лекарств ... он говорит ... ведущий
слепой ... знает, что это значит ... остроумно ... ночной отдых, несмотря на
его зубы ... хочет спать ... аптечка леди Вериндер ...
 двадцать пять минут ... без его ведома ... завтра утром
... Что ж, мистер Блейк ... лекарство сегодня ... никогда ... без него ...
 прочь, мистер Кэнди ... превосходно ... без него ... на него ... правда
... что-то помимо ... превосходно ... доза настойки опия, сэр ... В постель
... что?.. теперь лекарство.

На этом первый из двух листов бумаги подошел к концу. Я передал его
обратно Эзре Дженнингсу.

“ Это то, что вы слышали у его постели? - Спросил я.

— Буквально и точно то, что я услышал, — ответил он, — за исключением того, что повторы не перенесены сюда из моих кратких заметок. Он повторял некоторые слова и фразы по дюжине, по пятьдесят раз, в зависимости от того, насколько он придавал значение идее, которую они выражали. В этом смысле повторы помогли мне собрать воедино эти фрагменты. Не думайте, —
добавил он, указывая на второй лист бумаги, — что я претендую на то, что воспроизвёл выражения, которые использовал бы сам мистер Кэнди, если бы
он был способен говорить связно. Я только говорю, что я
проник сквозь препятствие бессвязного выражения к той
мысли, которая все это время была связно заложена в его основе. Судите сами
.

Я обратился ко второму листу бумаги, который, как я теперь знал, был ключом
к первому.

И снова появились странствия мистера Кэнди, переписанные чёрными чернилами;
пробелы между фразами Эзра Дженнингс заполнял красными
чернилами. Я привожу здесь результат в чистом виде; оригинальный
текст и его интерпретация достаточно близки друг к другу
эти страницы можно легко сравнить и проверить.

«... Мистер Франклин Блейк умен и приятен в общении, но он хочет, чтобы его
поучили, когда он говорит о медицине. Он признаётся, что страдает от бессонницы по ночам. Я говорю ему, что у него расстроены нервы и что ему следует принимать лекарства. Он отвечает мне, что принимать лекарства и блуждать в потемках — одно и то же.
И это при всём обществе за обеденным столом. Я говорю ему: ты
ищешь сон, и ничто, кроме лекарства, не поможет тебе его найти.
Он говорит мне: «Я слышал, что слепой ведёт слепого, и теперь я знаю, что это значит». Остроумно, но я могу дать ему выспаться, несмотря на его зубы. Он действительно хочет спать, а аптечка леди Вериндер в моём распоряжении. Дайте ему сегодня вечером двадцать пять капель лауданума, чтобы он не заметил, а потом позвоните завтра утром. «Ну что, мистер
Блейк, не хотите ли сегодня попробовать немного лекарства?» Вы никогда не будете спать без этого. — Вот и всё, мистер Кэнди: я прекрасно выспался без этого. Тогда скажите ему правду! — Вы
помимо отличного ночного отдыха, вы приняли дозу лауданума, сэр, перед тем как лечь спать. Что вы теперь скажете об искусстве медицины?

 Восхищение изобретательностью, которая соткала эту гладкую и завершённую ткань из спутанного мотка, было, естественно, первым впечатлением, которое я испытал, возвращая рукопись Эзре Дженнингсу. Он скромно прервал меня на первых же словах, в которых выразилось моё удивление, и спросил, согласен ли я с выводом, который он сделал из своих заметок.

— Верите ли вы, как верю я, — сказал он, — что вы действовали под влиянием лауданума, когда делали всё, что делали, в ночь рождения мисс Вериндер в доме леди Вериндер?

— Я слишком мало знаю о влиянии лауданума, чтобы иметь собственное мнение, — ответил я. — Я могу только следовать вашему мнению и быть убеждённым, что вы правы.

— Очень хорошо. Следующий вопрос таков. Вы убеждены, и я убеждён — как нам донести нашу убеждённость до сознания других
людей?

Я указал на две рукописи, лежащие на столе между нами. Эзра
Дженнингс покачал головой.

— Бесполезно, мистер Блейк! Совершенно бесполезно в том виде, в каком они сейчас находятся, по трём причинам, на которые нет ответа. Во-первых, эти записи были сделаны при обстоятельствах, совершенно нехарактерных для большинства людей. Начнём с этого! Во-вторых, эти записи представляют собой медицинскую и метафизическую теорию. И снова против них!
В-третьих, эти записи — моего авторства; нет ничего, кроме моего заявления об обратном, что могло бы гарантировать, что они не являются подделкой. Вспомните, что я сказал вам на болоте, — и спросите себя
чего стоит моё утверждение. Нет! мои записи имеют лишь одну ценность — они обращены к
внешнему миру. Ваша невиновность должна быть доказана,
и они показывают, как это можно сделать. Мы должны подкрепить нашу убеждённость
доказательствами — и Вы тот, кто может это доказать!»

«Как?» — спросил я.

Он нетерпеливо наклонился ко мне через разделявший нас стол.

«Вы готовы рискнуть и провести смелый эксперимент?»

«Я сделаю всё, чтобы снять с себя подозрения, которые сейчас на меня
падают».

«Вы готовы на какое-то время смириться с некоторыми неудобствами?»

«С любыми неудобствами, какими бы они ни были».

— Будете ли вы безоговорочно следовать моим советам? Это может выставить вас на посмешище перед глупцами; это может вызвать недовольство друзей, чьё мнение вы обязаны уважать.

 — Скажите мне, что делать! — нетерпеливо выпалил я. — И, что бы ни случилось,
 я это сделаю.

 — Вы сделаете это, мистер Блейк, — ответил он. — Ты должен украсть бриллиант,
неосознанно, во второй раз, в присутствии
свидетелей, чьи показания неоспоримы.

Я вскочил на ноги. Я попытался заговорить. Я мог только смотреть на него.

— Я верю, что это _можно_ сделать, — продолжил он. — И это _будет_ сделано — если
вы только поможете мне. Постарайтесь взять себя в руки — сядьте и выслушайте, что
я хочу вам сказать. Вы снова начали курить; я сам это видел. Как давно вы начали?

— Почти год назад.

— Вы курите больше или меньше, чем раньше?

— Больше.

— Вы снова бросите эту привычку? Внезапно, понимаете!— как вы отказались от этого
раньше».

Я начал смутно понимать, к чему он клонит. «Я откажусь от этого с этого момента»,
 — ответил я.

«Если последуют те же последствия, что и в июне прошлого года, — сказал Эзра
Дженнингс, — если вы снова будете страдать, как тогда, от бессонницы
Итак, мы сделали первый шаг. Мы вернули вас в состояние, близкое к тому, в котором вы находились в ночь вашего рождения. Если в следующий раз мы сможем воссоздать или почти воссоздать домашние условия, в которых вы находились, и если мы сможем снова занять ваш разум различными вопросами, связанными с бриллиантом, которые раньше занимали его, то мы почти вернём вас в то физическое и моральное состояние, в котором вы находились в прошлом году. В этом случае мы можем справедливо надеяться, что повторение
доза приведет, в большей или меньшей степени, к повторению результата
. Вот мое предложение, выраженное в нескольких поспешных словах. Ты увидишь
теперь увидишь, какие у меня есть причины, оправдывающие мое решение сделать это.

Он повернулся к одной из книг, лежавших рядом с ним, и открыл ее на месте,
отмеченном маленьким листком бумаги.

“Не думайте, что я собираюсь утомлять вас лекцией по
физиологии”, - сказал он. «Я считаю своим долгом доказать, во имя справедливости по отношению к нам обоим, что я прошу вас провести этот эксперимент не из-за какой-то теории, придуманной мной. Принятые принципы и
признанные авторитеты, оправдайте мою точку зрения. Уделите мне
пять минут вашего внимания, и я докажу вам, что
Наука подтверждает мое предложение, каким бы причудливым оно ни казалось. Вот, во-первых,
физиологический принцип, по которому я действую,
изложенный не кем иным, как доктором Карпентером. Прочтите это сами.”

Он протянул мне листок бумаги, на котором было отмечено это место в книге.
В нём было несколько строк, написанных следующим образом:

«Есть много оснований полагать, что _каждое_ чувственное
впечатление, однажды распознанное воспринимающим органом,
сознание регистрируется (так сказать) в мозге и может быть воспроизведено в какой-то последующий момент, хотя в течение всего промежуточного периода может отсутствовать осознание его существования в сознании».

«Понятно ли это до сих пор?» — спросил Эзра Дженнингс.

«Совершенно понятно».

Он пододвинул ко мне открытую книгу и указал на отрывок, отмеченный карандашными линиями.

— А теперь, — сказал он, — прочтите описание случая, который, как я полагаю, имеет непосредственное отношение к вашей собственной ситуации и к эксперименту, который я предлагаю вам провести. Прежде чем вы начнёте, обратите внимание, мистер Блейк, что я
Теперь я обращаюсь к одному из величайших английских физиологов. Книга, которую вы держите в руках, — это «Физиология человека» доктора Эллиотсона, и случай, на который ссылается доктор, опирается на хорошо известный авторитет мистера
Комба».

 Отрывок, на который мне указали, был сформулирован следующим образом:

«Доктор Абель рассказал мне, — говорит мистер Комб, — об ирландском грузчике на складе, который, будучи трезвым, забывал о том, что сделал, будучи пьяным, но, будучи пьяным, снова вспоминал о том, что произошло с ним в состоянии опьянения. Однажды, будучи пьяным, он потерял посылку с
какая-то ценность, и в минуты трезвости он не мог отдавать ей отчета. В следующий раз
когда он был в состоянии алкогольного опьянения, он вспомнил, что оставил посылку в
определенном доме, и, поскольку на ней не было адреса, она осталась
там в целости и сохранности, и ее забрали по его звонку ”.

“ Опять ясно? ” спросил Эзра Дженнингс.

“ Настолько ясно, насколько это необходимо.

Он положил листок бумаги на место и закрыл книгу.

— Вы удовлетворены тем, что я не говорил без веских оснований,
чтобы поддержать меня? — спросил он. — Если нет, мне нужно лишь подойти к этим книжным полкам,
а вам — лишь прочитать отрывки, на которые я могу указать.

“Я вполне удовлетворен, ” сказал я, - не прочитав больше ни слова”.

“В таком случае, мы можем вернуться к вашему личному интересу в этом деле"
. Я обязан сказать вам, что есть кое-что, что можно сказать
как против эксперимента, так и за него. Если бы мы могли, в этом году
точно воспроизвести, в вашем случае условия, поскольку они существовали в прошлом
год, это физиологически уверен, что мы должны прибыть в Ровно
тот же результат. Но это — отрицать невозможно — просто невозможно.
Мы можем только надеяться приблизиться к этим условиям, а если нет, то
Если нам удастся вернуть вас почти в то состояние, в котором вы были, наше предприятие потерпит неудачу. Если же мы добьёмся успеха — а я сам надеюсь на успех, — вы сможете, по крайней мере, в той же мере повторить свои действия в ночь на день рождения, чтобы убедить любого здравомыслящего человека в том, что вы невиновны в краже бриллианта с моральной точки зрения. Я полагаю, мистер Блейк, что я изложил обе стороны вопроса настолько беспристрастно, насколько это возможно в рамках, которые я сам себе установил. Если я что-то неясно объяснил вам, скажите мне, что именно, и я постараюсь вас просветить.

“Все, что вы мне объяснили, ” сказал я, “ я прекрасно понимаю.
Но, признаюсь, я озадачен одним пунктом, который вы мне еще не разъяснили"
.

“Какой в этом смысл?”

“Я не понимаю, как на меня подействовал лауданум. Я не
понять моего хождения вниз, и в коридорах, и мои открытия
и закрывая ящики из комода, а моя опять моя
собственный номер. Все это активные действия. Я думал, что воздействие
опиума сначала одурманивает вас, а затем погружает в сон.

“Распространенная ошибка в отношении опиума, мистер Блейк! Я есть, в этот момент,
я использую свой разум (насколько он у меня есть) на вашей службе, находясь под
влиянием дозы лауданума, в десять раз превышающей ту, которую дал вам мистер Кэнди. Но не доверяйте моему авторитету — даже в том вопросе, который касается моего личного опыта. Я предвидел возражение, которое вы только что высказали, и снова предоставил себе независимое свидетельство, которое будет иметь должную силу в вашем сознании и в сознании ваших друзей».

Он протянул мне вторую из двух книг, лежавших на
столе.

— Вот, — сказал он, — знаменитые «Признания английского опиумного
наркомана»! Заберите книгу с собой и прочтите её. В отрывке, который
Я заметил, что, когда Де Квинси совершал то, что он называет «опиумным развратом», он либо отправлялся в ложу в Опере, чтобы насладиться музыкой, либо бродил по лондонским рынкам в субботу вечером и с интересом наблюдал за тем, как бедняки торгуются, чтобы купить себе воскресный обед. Вот вам и способность человека активно занимать себя и передвигаться
из одного места в другое под воздействием опиума».

«На этот вопрос я уже ответил, — сказал я, — но мне ещё не ответили на вопрос о том, как опиум действует на меня».

«Я постараюсь ответить вам в нескольких словах, — сказал Эзра Дженнингс. —
Действие опиума в большинстве случаев заключается в двух эффектах: сначала стимулирующем, а затем успокаивающем. Под стимулирующим воздействием последних и наиболее ярких впечатлений,
оставшихся в вашей памяти, а именно впечатлений, связанных с
бриллиантом, вы, вероятно, в своём болезненно-чувствительном нервном состоянии
усилиться в вашем мозге и подчинить себе ваше суждение и вашу волю точно так же, как обычный сон подчиняет себе ваше суждение и вашу волю. Мало-помалу, благодаря этим действиям, любые опасения по поводу сохранности бриллианта, которые вы могли испытывать в течение дня, перерастут из состояния сомнения в состояние уверенности, побудят вас к практическим действиям по сохранению драгоценности, направят ваши шаги в ту комнату, в которую вы вошли, и
вы бы водили рукой по ящикам комода, пока не нашли бы тот, в котором лежал камень. В одурманенном опиумом состоянии вы бы сделали всё это. Позже, когда седативный эффект начал преобладать над стимулирующим, вы бы постепенно стали вялыми и одурманенными. Ещё позже вы бы погрузились в глубокий сон. Когда
наступит утро и действие опиума сойдёт на нет,
вы проснётесь в полном неведении о том, что делали ночью,
как будто жили на другом конце света. Я достаточно ясно
изложил вам это?

— Вы так ясно всё объяснили, — сказал я, — что я хочу, чтобы вы пошли дальше.
 Вы показали мне, как я вошёл в комнату и как я взял бриллиант. Но мисс Вериндер видела, как я снова вышел из комнаты с драгоценностью в руке. Можете ли вы проследить за моими действиями с этого момента? Можете ли вы догадаться, что я сделал дальше?

 — Именно к этому я и подхожу, — ответил он. — Я сомневаюсь, что эксперимент, который я предлагаю в качестве доказательства вашей невиновности, может также помочь в поисках пропавшего бриллианта. Когда вы вышли из гостиной мисс Вериндер,
С драгоценностью в руке вы, по всей вероятности, вернулись в свою комнату…

— Да? и что потом?

— Возможно, мистер Блейк, — я не смею говорить больше, — что ваша идея сохранить бриллиант естественным образом привела к мысли о том, чтобы спрятать его, и что место, где вы его спрятали, находилось где-то в вашей спальне. В таком случае дело ирландского портье может быть вашим делом. Возможно, под воздействием второй дозы опиума вы вспомните, где спрятали бриллиант под воздействием первой.

Теперь настала моя очередь просветить Эзру Дженнингса. Я остановил его, прежде чем он успел сказать что-то ещё.

«Вы рассуждаете, — сказал я, — о результате, который не может произойти. Бриллиант в данный момент находится в Лондоне».

Он вздрогнул и посмотрел на меня с большим удивлением.

«В Лондоне? — повторил он. — Как он попал в Лондон из дома леди
Вериндер?»

— Никто не знает.

— Вы сами вынесли его из комнаты мисс Вериндер.

— Как его забрали у вас?

— Я понятия не имею, как его забрали у меня.

— Вы видели его, когда проснулись утром?

— Нет.— Мисс Вериндер вернула его себе?

— Нет.

— Мистер Блейк! Кажется, здесь что-то нужно прояснить.
Могу я спросить, откуда вы знаете, что бриллиант в данный момент находится в Лондоне?

Я задал точно такой же вопрос мистеру Бруффу, когда впервые поинтересовался Лунным камнем по возвращении в Англию. В ответ
Эзра Дженнингс, я, соответственно, повторил то, что услышал из уст самого
адвоката, — и то, что уже знакомо читателям этих страниц.

Он ясно дал понять, что его не удовлетворил мой ответ.

“При всем уважении к вам, “ сказал он, - и при всем уважении к вашему юрисконсульту
Я придерживаюсь мнения, которое только что высказал. Это
основывается, я хорошо понимаю, на простом предположении. Простите, что напоминаю
вам, что ваше мнение также основывается на простом предположении.”

На вид он взял дело было совершенно новым для меня. Я ждал
с нетерпением, чтобы услышать, как он будет защищать его.

— Я предполагаю, — продолжил Эзра Дженнингс, — что влияние опиума, побудившее вас завладеть бриллиантом, чтобы обеспечить его сохранность, могло также побудить вас, действуя под
то же влияние и тот же мотив — спрятать его где-нибудь в вашей собственной
комнате. _Вы_ предполагаете, что индусские заговорщики ни в коем случае не могли
ошибиться. Индейцы пришли в дом мистера Люкера за
бриллиантом — и, следовательно, бриллиант должен быть у мистера Люкера!
 Есть ли у вас какие-либо доказательства того, что Лунный камень вообще был
вывезен в Лондон? Вы даже не можете предположить, как и кем он был изъят у леди
Дом Вериндера! У вас есть какие-нибудь доказательства того, что драгоценность была заложена
мистеру Люкеру? Он утверждает, что никогда не слышал о Лунном камне, и его
Банковская квитанция подтверждает только то, что на депозит было
положено ценное имущество. Индейцы считают, что мистер Люкер лжёт, — а вы
снова считаете, что индейцы правы. Всё, что я говорю, расходясь с вами во мнениях, —
это то, что моя точка зрения возможна. Что ещё, мистер Блейк, можно сказать в
логическом или юридическом плане в вашу пользу?

 Это было сказано решительно, но нельзя было отрицать, что это было сказано искренне.

— Признаюсь, вы меня поразили, — ответил я. — Вы не возражаете, если я напишу мистеру Бруффу и расскажу ему о том, что вы сказали?

 — Напротив, я буду рад, если вы напишете мистеру Бруффу. Если мы
обратившись к его опыту, мы, возможно, увидим дело в новом свете.
Пока давайте вернемся к нашему эксперименту с опиумом. Мы
решили, что с этого момента вы бросаете курить ”.

“С этого момента?”

“Это первый шаг. Следующий шаг - воспроизвести, насколько это возможно, домашние обстоятельства, которые окружали вас в прошлом году".
Как это было сделано?” - спросил я. "С этого момента?" - "С этого момента".

"Это первый шаг". Леди Вериндер была мертва. Мы с Рейчел, пока
подозрение в краже лежало на мне, были безвозвратно разлучены.
Годфри Эблуайт путешествовал по континенту. Это было просто
невозможно собрать вместе людей, которые жили в этом доме, когда я
в последний раз ночевал в нём. Высказывание этого возражения, по-видимому,
не смутило Эзру Дженнингса. Он сказал, что не придаёт большого значения
тому, чтобы собрать вместе тех же людей, поскольку было бы тщетно ожидать,
что они займут те же позиции, которые занимали по отношению ко мне в
прошлом. С другой стороны, он считал необходимым для успеха эксперимента, чтобы я видел вокруг себя те же предметы, которые окружали меня, когда я в последний раз был в этом доме.

— Прежде всего, — сказал он, — вы должны спать в той комнате, в которой спали в ночь на день рождения, и она должна быть обставлена так же, как тогда. Лестницы, коридоры и гостиная мисс Вериндер тоже должны быть такими, какими вы видели их в последний раз. Совершенно необходимо, мистер Блейк, заменить всю мебель в той части дома, которую можно убрать. Жертва в виде ваших сигар будет напрасной, если мы не получим на это разрешения мисс Вериндер.

— Кто будет просить у неё разрешения? — спросил я.

— Разве вы не можете попросить сами?

— Об этом не может быть и речи. После того, что произошло между нами из-за
пропавшего бриллианта, я не могу ни видеться с ней, ни писать ей,
пока всё так, как есть.

 

 Эзра Дженнингс сделал паузу и на мгновение задумался.  — Могу я задать вам деликатный вопрос?

 — спросил он.

 Я жестом показал ему, чтобы он продолжал.— Прав ли я, мистер Блейк, полагая (судя по одному-двум словам, которые вы обронили), что в прежние времена вы не испытывали к мисс Вериндер никакого интереса?

— Совершенно верно.

— Это чувство было взаимным?

— Да.

— Как вы думаете, мисс Вериндер могла бы испытывать к вам сильный интерес?
в попытке доказать свою невиновность?”

“Я уверен в этом”.

“В таком случае, _Я_ буду писать пропустить Verinder—если вы дадите мне
оставьте”.

“ Рассказать ей о предложении, которое ты сделал мне?

“ Рассказать ей обо всем, что произошло между нами сегодня.

Излишне говорить, что я с готовностью принял услугу, которую он мне предложил
.

— Я успею написать к сегодняшнему отправлению, — сказал он, взглянув на
часы. — Не забудь запереть свои сигары, когда вернёшься в отель! Я позвоню завтра утром и узнаю, как ты провёл
ночь.

Я встал, чтобы попрощаться с ним; и попытался выразить благодарность
чувство его доброты, которое я действительно испытывал.

Он нежно пожал мне руку. “Помни, что я сказал тебе на болоте”, - ответил он
. “Если я смогу оказать вам эту маленькую услугу, мистер Блейк, я почувствую это
как последний луч солнца, упавший вечером долгого и
пасмурного дня”.

Мы расстались. Было тогда пятнадцатое июня. События следующих
десяти дней — каждое из них более или менее напрямую связано с
экспериментом, пассивным участником которого я был, — зафиксированы в
хронике.
в точности так, как они произошли, в дневнике, который обычно вёл помощник мистера Кэнди. На страницах Эзры Дженнингса ничего не скрыто и ничего не забыто. Позвольте Эзре Дженнингсу рассказать, как была предпринята попытка с опиумом и чем она закончилась.


ЧЕТВЁРТОЕ РАССКАЗАНИЕ.

_Отрывок из дневника Эзры Дженнингса._


1849. — 15 июня... С некоторыми перерывами из-за пациентов и из-за
боли я закончил своё письмо мисс Вериндер как раз к сегодняшней
почте. Мне не удалось сделать его таким коротким, как мне бы хотелось.
Но я думаю, что всё объяснил. Это оставляет её в полном неведении
хозяйка своего собственного решения. Если она согласится участвовать в эксперименте,
то сделает это по собственной воле, а не в качестве одолжения мистеру Франклину
Блейку или мне.

 16 июня. — Проснулась поздно, после ужасной ночи;
месть вчерашнего опиума преследовала меня в череде страшных снов. В какой-то момент я
кружилась в пустом пространстве вместе с призраками умерших, друзей и врагов. В другой раз любимое лицо,
которое я больше никогда не увижу, встало у моей кровати, отвратительно
светясь в кромешной тьме, и уставилось на меня, ухмыляясь. A
легкое возвращение старой боли в обычное время, ранним утром,
приветствовалось как перемена. Это рассеяло видения - и это было терпимо
потому что это сделало это.

Моя плохая ночь закончилась поздно утром, прежде чем я смог добраться до мистера
Франклина Блейка. Я нашел его растянувшимся на диване, завтракающим
бренди с содовой и сухим печеньем.

— Я начинаю, как вы и могли бы пожелать, — сказал он. —
Ужасная, беспокойная ночь и полное отсутствие аппетита этим
утром. То же самое случилось в прошлом году, когда я бросил курить.
чем скорее я буду готов ко второй дозе настойки опия, тем лучше для меня.
”Вы получите ее в самый ранний день", - ответил я.

“Вы получите ее в кратчайшие сроки”. “Тем временем,
мы должны быть настолько осторожны с вашим здоровьем, насколько можем. Если мы позволим
вам истощиться, у нас ничего не получится. У вас должен появиться
аппетит к обеду. Другими словами, тебе нужно прокатиться или прогуляться
этим утром на свежем воздухе”.

— Я поеду верхом, если мне здесь найдут лошадь. Кстати, я вчера написал мистеру Бруффу. Вы написали мисс Вериндер?

 — Да, вчера вечером.

“Очень хорошо. У нас будут кое-какие новости, которые стоит услышать, чтобы рассказать друг другу
завтра. Пока не уходи! Мне нужно сказать тебе пару слов. Вчера вы, по-видимому,
подумали, что наш эксперимент с опиумом вряд ли будет
воспринят некоторыми моими друзьями очень благосклонно. Вы были совершенно правы.
Я называю старину Габриэля Беттереджа одним из своих друзей; и вам будет забавно
услышать, что он решительно протестовал, когда я видел его вчера. «За свою жизнь вы совершили множество глупостей, мистер Франклин, но эта превосходит их все!» Таково мнение Беттерэджа!
Я уверен, что вы простите ему его предрассудки, если вам доведётся с ним встретиться.

 Я оставил мистера Блейка, чтобы обойти своих пациентов. Я чувствовал себя лучше и счастливее даже после короткого разговора с ним.

 В чём секрет притягательности этого мужчины для меня?
Значит ли это только то, что я чувствую контраст между откровенно добрым
отношением, с которым он позволил мне познакомиться с ним, и
безжалостной неприязнью и недоверием, с которыми меня встречают другие люди?
Или в нём действительно есть что-то, что отвечает моему стремлению?
Я испытываю потребность в человеческом сочувствии — тоску, которая пережила многолетнее одиночество и гонения; которая, кажется, становится всё острее и острее по мере того, как всё ближе и ближе то время, когда я больше не буду терпеть и чувствовать? Как бесполезно задавать эти вопросы! Мистер Блейк пробудил во мне новый интерес к жизни. Пусть этого будет достаточно, без стремления узнать, в чём заключается этот новый интерес.

17 июня. Сегодня утром, перед завтраком, мистер Кэнди сообщил мне, что
он уезжает на две недели к другу на юг Англии. Он дал мне множество особых указаний, бедняга, о том, как
пациентов, как будто у него по-прежнему была обширная практика, которой он обладал до того, как заболел. Теперь эта практика мало что стоит! Другие врачи вытеснили _его_, и никто, кто может себе это позволить, не наймёт _меня_.

 Возможно, это к лучшему, что его не будет в это время. Он был бы оскорблён, если бы я не сообщил ему об эксперименте, который собираюсь провести с мистером Блейком. И я едва ли знаю, каких нежелательных последствий можно было бы избежать, если бы я доверился ему. Лучше оставить всё как есть. Несомненно, лучше оставить всё как есть.

Почта доставила мне ответ мисс Вериндер после того, как мистер Кэнди покинул дом.

Очаровательное письмо! Оно заставляет меня составить о ней самое высокое мнение. Она даже не пытается скрыть интерес, который испытывает к нашим действиям. Она
прекрасно пишет мне, что моё письмо убедило её в невиновности мистера Блейка, и ей не нужно (по крайней мере, в её глазах) проверять моё утверждение. Она даже упрекает себя — совершенно незаслуженно, бедняжка! — за то, что в то время не догадалась, каким на самом деле может быть истинное решение этой загадки. Мотив
в основе всего этого, очевидно, лежит нечто большее, чем просто
великодушное стремление искупить зло, которое она причинила другому человеку
невинно. Совершенно очевидно, что она любила
его на протяжении всего отчуждения между ними. Более чем в одном месте
восторг от открытия, что он заслужил любовь, прорывается наружу
невинно преодолевая самые строгие формальности с пером и чернилами, и
даже бросает вызов более строгим ограничениям, чем писать незнакомому человеку. Есть
это возможно (я спрашиваю себя, читая это восхитительное письмо), что я,
из всех людей в мире я избран, чтобы снова свести этих двух молодых людей? Моё собственное счастье было растоптано, моя собственная любовь была отнята у меня. Смогу ли я дожить до того, чтобы увидеть счастье других, которое я создал, — обновлённую любовь, которую я вернул? О, милосердная Смерть, дай мне увидеть это, прежде чем твои руки обнимут меня, прежде чем твой голос прошепчет мне: «Наконец-то покой!»

В письме содержатся две просьбы. Одна из них не позволяет мне
показывать его мистеру Франклину Блейку. Я уполномочен сообщить ему об этом
Мисс Вериндер охотно соглашается предоставить свой дом в наше распоряжение;
и, тем не менее, я не желаю ничего больше добавлять.

Пока что легко выполнить ее пожелания. Но вторая просьба
меня серьезно смущает.

Не удовлетворившись тем, что написала мистеру Беттереджу, проинструктировав его
выполнять любые указания, которые мне, возможно, придется дать, мисс Вериндер просит
оставить, чтобы помочь мне, лично участвовал в восстановлении ее
собственной гостиной. Она ждёт лишь моего ответа, чтобы отправиться в Йоркшир и присутствовать там в качестве одной из свидетельниц на
ночь, когда опиум пробуют во второй раз.

И здесь, опять же, есть скрытый мотив, и я снова думаю, что могу его выяснить.

То, что она запретила мне говорить мистеру Франклину Блейку, она (как я это понимаю) жаждет сказать ему своими словами, _прежде_ чем он подвергнется испытанию, которое должно оправдать его в глазах других людей. Я понимаю и восхищаюсь этим благородным стремлением оправдать его,
не дожидаясь, пока его невиновность будет доказана или не будет доказана. Это
искупление, к которому она стремится, бедная девушка, после того, как
невинно и неизбежно причинил ему зло. Но это невозможно. Я
не сомневаюсь, что волнение, которое вызовет у них встреча, — пробуждение
дремлющих чувств, обращение к старым воспоминаниям, пробуждение новых
надежд — почти наверняка повлияет на разум мистера
Блейка и помешает успеху нашего эксперимента. Как бы то ни было, воспроизвести в нём те условия, которые существовали или почти существовали в прошлом году, довольно трудно. С новыми интересами и новыми эмоциями, которые его волнуют, эта попытка была бы просто бесполезна.

И все же, зная это, я не могу найти в себе силы разочаровать ее.
Я должен попытаться, смогу ли я найти какое-нибудь новое решение до истечения срока,
которое позволит мне сказать "Да" мисс Вериндер без ущерба для
услуги, которую я обязался оказать мистеру Фрэнклину Блейку.

Два часа.—Я только что вернулся с очередного визита к врачу.;
начал, конечно, с того, что позвонил в отель.

Мистер Блейк рассказал о прошедшей ночи то же, что и раньше. У него были
периоды прерывистого сна, но не более того. Но сегодня он чувствует себя лучше,
проспавший после вчерашнего ужина. Этот послеобеденный сон —
результат, без сомнения, прогулки, которую я ему посоветовал. Боюсь, мне
придётся ограничить его оздоровительные прогулки на свежем воздухе. Он
не должен быть слишком здоров, но и не должен быть слишком болен. Это
случай (как сказал бы моряк) очень тонкого управления.

 Он ещё не получил вестей от мистера Бруффа. Я застал его за тем, что он хотел узнать, получил ли я ответ от мисс Вериндер.

 Я рассказал ему ровно столько, сколько мне было позволено, и ничего больше.  Не было нужды придумывать оправдания, чтобы не показывать ему письмо.  Он
довольно горько сказал мне, бедняга, что понимает деликатность,
которая не склоняла меня к этому. “Она соглашается, конечно, из
обычной вежливости и общей справедливости”, - сказал он. “Но она сохраняет
свое собственное мнение обо мне и ждет, чтобы увидеть результат”. Я был крайне
соблазн намекнуть, что он теперь был обижают ее, а она подвела его. О
поразмыслив, я сжалась от предваряя ее в двойном роскошь
удивительно и простить его.

Мой визит был очень коротким. После того, что произошло прошлой ночью,
я был вынужден снова отказаться от своей дозы опиума. В качестве
необходимый результат - агония болезни, которая живет во мне, снова взяла верх
. Я почувствовала приближение приступа и резко ушла, чтобы
не тревожить его. На этот раз это длилось всего четверть часа
и придало мне достаточно сил, чтобы продолжить работу.

Пять часов.—Я написал свой ответ мисс Вериндер.

Предложенное мной соглашение удовлетворяет интересы обеих сторон,
если она только согласится на него. Сначала я изложу возражения, которые
есть против встречи между мистером Блейком и ею самой, прежде чем
проведя эксперимент, я предложил ей так рассчитать время своего
путешествия, чтобы прибыть в дом самостоятельно в тот вечер, когда мы
предпримем попытку. Выезжая из Лондона дневным поездом, она
задержит свое прибытие до девяти часов. В этот час я
обязалась проводить мистера Блейка в целости и сохранности в его спальню и, таким образом, покинуть
Мисс Вериндер может оставаться в своих комнатах, пока не придет время принимать опий.
давать настойку опия. Когда это будет сделано, никто не будет возражать против того, чтобы она посмотрела результат вместе с остальными. На следующий
Утром она покажет мистеру Блейку (если захочет) свою переписку со мной и таким образом убедит его в том, что он оправдан в её глазах ещё до того, как вопрос о его невиновности был поставлен на обсуждение.

 В этом смысле я написал ей.  Это всё, что я могу сделать сегодня.
 Завтра я должен встретиться с мистером Беттериджем и дать необходимые указания для возобновления работы дома.

18 июня. — Снова опоздал с визитом к мистеру Франклину Блейку. Снова эта ужасная боль ранним утром, за которой на этот раз последовало полное
обессиливание на несколько часов. Я предвижу, несмотря на наказания, которые
это требует от меня, чтобы я в сотый раз вернулась к опиуму. Если бы я думала только о себе, я бы предпочла
острые боли страшным снам. Но физические страдания
изнуряют меня. Если я позволю себе сдаться, это может привести к тому, что я стану бесполезной для мистера Блейка в тот момент, когда он будет нуждаться во мне больше всего.

  Сегодня я добралась до отеля только к часу ночи. Визит, даже в моём плачевном состоянии, оказался весьма забавным — во многом благодаря присутствию Габриэля Беттериджа.

 Я застал его в комнате, когда вошёл.  Он отошёл к окну и
Я выглянул в окно, прежде чем задать свой первый обычный вопрос пациенту. Мистер
Блейк снова плохо спал и чувствовал себя этим утром разбитым больше, чем когда-либо.

Затем я спросил, есть ли у него новости от мистера Бруффа.

Этим утром он получил письмо.  Мистер Бруфф выразил самое решительное неодобрение тому, как его друг и клиент поступает по моему совету. Это было озорство — потому что оно пробуждало надежды, которые
могли никогда не сбыться. Для него это было совершенно непонятно,
за исключением того, что это выглядело как уловка, сродни уловке
месмеризм, ясновидение и тому подобное. Это выводило из себя мисс Вериндер, и в конце концов это вывело бы из себя и саму мисс Вериндер. Он рассказал об этом случае (не называя имён) известному врачу, и известный врач улыбнулся, покачал головой и ничего не сказал. На этом основании мистер Бруфф подал протест и оставил его без внимания.

  Мой следующий вопрос касался бриллианта. Предъявил ли адвокат
какие-либо доказательства того, что драгоценность находилась в Лондоне?

Нет, адвокат просто отказался обсуждать этот вопрос. Он был
сам он был удовлетворен тем, что Лунный камень был передан в залог мистеру Люкеру. Его
выдающийся отсутствующий друг, мистер Мертуэйт (чье непревзойденное знание
характера индейцев никто не мог отрицать), также был удовлетворен. При
этих обстоятельствах и с учетом множества требований, уже предъявленных к нему, он
должен отказаться вступать в какие-либо споры на предмет доказательств.
Время покажет; и мистер Брефф был готов подождать.

Это было совершенно очевидно — даже если бы мистер Блейк не сделал это ещё очевиднее,
изложив суть письма вместо того, чтобы зачитать его.
на самом деле было написано, что в основе всего этого лежало недоверие ко мне.
 Поскольку я сам предвидел такой результат, я не был ни огорчён, ни удивлён. Я спросил мистера Блейка, не поколебал ли его протест его друга. Он решительно ответил, что это не произвело на него ни малейшего впечатления. После этого я мог не принимать мистера Бруффа во внимание — и я так и поступил.

В разговоре между нами последовала пауза - и Габриэль Беттередж вышел
из своего уединения у окна.

“Не могли бы вы удостоить меня своим вниманием, сэр?” - спросил он, обращаясь ко мне.
сам ко мне.

— Я к вашим услугам, — ответил я.

 Беттередж взял стул и сел за стол.  Он достал огромную старомодную кожаную записную книжку и карандаш под стать ей.  Надев очки, он открыл записную книжку на чистой странице и снова обратился ко мне.

 — Я прожил, — сказал Беттередж, сурово глядя на меня, — почти пятьдесят лет на службе у моей покойной госпожи. До этого я был пажом на
службе у старого лорда, её отца. Сейчас мне где-то между
семьюдесятью и восемьюдесятью годами — неважно, где именно! Я считаюсь
получить такое же хорошее знание и опыт о мире, как и большинство
людей. И чем всё это заканчивается? Это заканчивается, мистер Эзра Дженнингс,
фокусом, который ассистент врача проделывает с мистером Франклином Блейком,
используя бутылочку с лауданумом, — и, чёрт возьми, на старости лет я
назначен мальчиком-посыльным у фокусника!

 Мистер Блейк расхохотался. Я попытался заговорить. Беттеридж поднял руку в знак того, что он ещё не закончил.

«Ни слова, мистер Дженнингс! — сказал он. — Я не хочу слышать ни слова, сэр, от вас. У меня есть свои принципы, слава Богу. Если мне прикажут, я
что является родным братом приказу, пришедшему из Бедлама, это не имеет значения. Пока я получаю его от своего хозяина или хозяйки, в зависимости от обстоятельств, я подчиняюсь. У меня может быть своё мнение, которое, как вы, пожалуйста, помните, является мнением мистера Бруффа — великого мистера Бруффа! — сказал Беттеридж, повышая голос и торжественно качая головой. — Это не имеет значения; я отказываюсь от своего мнения, несмотря ни на что. Моя юная леди говорит:
«Сделайте это». И я отвечаю: «Мисс, это будет сделано». И вот я здесь, со своей книгой
и карандашом — последний не так хорошо заточен, как мне хотелось бы, но когда
Если христиане теряют рассудок, то чего же ожидать от карандашей? Дайте мне указания, мистер Дженнингс. Я получу их в письменном виде, сэр. Я намерен не отставать от них и не опережать ни на волосок. Я слепой агент — вот кто я такой. Слепой агент! — повторил Беттеридж, с бесконечным удовольствием повторяя собственное описание.

— Мне очень жаль, — начал я, — что мы с вами не согласны…

— Не впутывайте меня в это! — вмешался Беттеридж. — Это вопрос не согласия, а послушания. Отдавайте приказы,
сэр, отдайте свои распоряжения!»

 Мистер Блейк сделал мне знак, чтобы я принял его слова на веру. Я «отдал свои распоряжения» так ясно и серьёзно, как только мог.

 «Я хочу, чтобы некоторые части дома были вновь открыты, — сказал я, — и обставлены точно так же, как они были обставлены в это время в прошлом году».

 Беттередж предварительно облизнул свой карандаш с неровным остриём. — Назовите комнаты, мистер Дженнингс! — высокомерно сказал он.

— Во-первых, внутренний холл, ведущий к главной лестнице.

— «Во-первых, внутренний холл», — написал Беттеридж. — Невозможно обставить его, сэр, так как он был обставлен в прошлом году — для начала.

“Почему?”

“Потому что там было чучело канюка, Мистер Дженнингс, и в зале в прошлом
год. Когда семья уехала, канюк был убрать с другими
вещи. Когда канюк был убран - он взорвался”.

“Тогда мы исключим канюка”.

Беттередж отметил исключение. “Внутренний зал будет
обставлен заново, как в прошлом году. Один только лопнувший канюк
за исключением ’. Пожалуйста, продолжайте, мистер Дженнингс».

«Ковёр нужно постелить на лестнице, как и раньше».

««Ковёр нужно постелить на лестнице, как и раньше». Простите, что
разочаровываю вас, сэр. Но это тоже невозможно».

«Почему?»

— Потому что человек, который постелил этот ковёр, умер, мистер Дженнингс, — и
такого, как он, чтобы совместить ковёр с углом, не найти во всей Англии,
ищите, где можете.

 — Очень хорошо. Мы должны найти следующего лучшего человека в Англии.

 Беттередж сделал ещё одну пометку, а я продолжил давать указания.

 — Гостиная мисс Вериндер должна быть восстановлена в точности такой, какой она была в прошлом году. Также коридор, ведущий из гостиной на
первую лестничную площадку. Также второй коридор, ведущий со второй
лестничной площадки в лучшие спальни. Также спальня, которую в июне прошлого года
Мистер Франклин Блейк».

 Тупой карандаш Беттериджа добросовестно следовал за мной, слово за словом.
 «Продолжайте, сэр, — сказал он с сардонической серьёзностью. — На этом карандаше ещё много
чистого места».

 Я сказал ему, что больше не могу ничего добавить. «Сэр, — сказал
 Беттеридж, — в таком случае я могу добавить пару слов от себя». Он открыл записную книжку на новой странице и ещё раз лизнул неисчерпаемый карандаш.

«Я хочу знать, — начал он, — могу ли я помыть руки…»

«Можете, — сказал мистер Блейк. — Я позову официанта».

“ ...определенных обязанностей, ” непроницаемо продолжал Беттередж.
отказываясь принимать в комнате кого-либо, кроме себя и меня. “ Для начала, что касается гостиной мисс
Вериндер. Когда мы разбирали ковер в прошлом году
, мистер Дженнингс, мы нашли удивительное количество булавок. Я ли
отвечаю за то, чтобы вернуть булавки на место?

“ Конечно, нет.

Беттередж тут же отметил эту уступку.

— Что касается первого коридора, — продолжил он. — Когда мы перемещали
украшения в этой части, мы передвинули статую толстого обнажённого
ребёнка, который в каталоге дома был грубо назван «Купидоном, богом
любви’. У него в прошлом году два крыла, в мясистую часть его
плечи. Глаза, находясь от него на данный момент, он потерял одного из них.
Я отвечаю за крыло Купидона?

Я пошел на еще одну уступку, и Беттередж сделал еще одну пометку.

“Что касается второго коридора”, - продолжил он. «В прошлом году там ничего не было, кроме дверей комнат (каждой из которых я могу поклясться, если понадобится), и я признаю, что мне спокойно только в той части дома. Но что касается спальни мистера Франклина (если её нужно вернуть в прежнее состояние), я хочу знать, кто за это отвечает».
поддерживая в ней постоянный беспорядок, независимо от того, как часто она может быть прибрана, — его брюки здесь, его полотенца там, а его французские романы
повсюду. Я спрашиваю, кто несёт ответственность за то, что в комнате мистера
Франклина беспорядок, — он или я?

 Мистер Блейк заявил, что с величайшим удовольствием возьмёт на себя всю ответственность. Беттеридж упорно отказывался прислушиваться к какому-либо
решению проблемы, не согласовав его предварительно со мной. Я принял предложение мистера Блейка, и Беттеридж сделал
последнюю запись в дневнике.

— Заглядывайте, когда захотите, мистер Дженнингс, начиная с завтрашнего дня, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Вы застанете меня за работой, и мне будут помогать необходимые люди. Я с уважением благодарю вас, сэр, за то, что вы не обратили внимания на чучело канюка и на крыло Купидона, а также за то, что позволили мне снять с себя всякую ответственность за булавки на ковре и беспорядок в комнате мистера Франклина. Как слуга, я в большом долгу перед вами. Как человек, я считаю вас личностью, чья голова
полон червей, и я заявляю, что ваш эксперимент — это заблуждение и ловушка. Не бойтесь, что из-за этого мои чувства как мужчины помешают мне выполнять мой долг как слуги! Вам будут подчиняться. Несмотря на червей, сэр, вам будут подчиняться. Если это закончится тем, что вы подожжёте дом, чёрт меня побери, если я не вызову пожарных, если вы не позвоните и не прикажете им сделать это первым делом!»

С этим прощальным заверением он поклонился мне и вышел из комнаты.


“ Вы думаете, мы можем на него положиться? - Спросил я.

- Безоговорочно, - ответил мистер Блейк. “Когда мы придем в дом, мы будем
ничего не упущено и ничего не забыто».

19 июня. — Ещё один протест против наших предполагаемых действий! На этот раз от
дамы.

Утренняя почта принесла мне два письма. Одно от мисс Вериндер,
которая самым любезным образом соглашается на предложенный мной
вариант. Другое от дамы, под чьим покровительством она живёт, —
миссис Мерридью.

Миссис Мерридью передаёт вам привет и не претендует на то, что
понимает предмет, по которому я переписываюсь с мисс
Вериндер, в его научном аспекте. В социальном аспекте,
однако она считает себя вправе высказать своё мнение. Возможно, миссис
Мерридью не знает, что мисс Вериндер едва исполнилось девятнадцать лет. Позволить молодой леди в её возрасте находиться
(без «компаньонки») в доме, полном мужчин, среди которых проводится медицинский эксперимент, — это вопиющее нарушение приличий, которое миссис
Мерридью ни за что не допустит. Если дело будет доведено до конца,
она почувствует, что обязана — в ущерб собственному удобству —
сопровождать мисс Вериндер в Йоркшир.
В сложившихся обстоятельствах она осмеливается просить меня, чтобы я любезно
пересмотрел своё мнение по этому вопросу, учитывая, что мисс Вериндер не желает
руководствоваться ничьим мнением, кроме моего. Её присутствие, по всей видимости, необязательно, и
если я скажу об этом, то избавлю и миссис Мерридью, и себя от очень неприятной
ответственности.

 Если перевести это с вежливого пустословия на простой английский, то, как я понимаю,
миссис Мерридью смертельно боится общественного мнения. К сожалению, она обратилась к последнему из ныне живущих людей, у которого есть основания считать это мнение
с уважением. Я не разочарую мисс Вериндер и не стану препятствовать
примирению двух молодых людей, которые любят друг друга и которые
уже слишком долго были в разлуке. В переводе с простого английского на
вежливую банальность это означает, что мистер Дженнингс выражает
миссис Мерридью своё почтение и сожалеет, что не может считать себя
оправданным в дальнейшем вмешательстве в это дело.

 Мистер Блейк
сегодня утром рассказал о себе то же, что и раньше. Мы решили не беспокоить Беттереджа, заглянув к нему в дом
сегодня. Завтра у нас будет достаточно времени для первого осмотра.

20 июня.—Мистер Блейк начинает чувствовать его постоянное беспокойство на
ночь. Чем скорее все номера отремонтированы, сейчас, тем лучше.

Сегодня утром, по дороге домой, он с некоторым
нервным нетерпением и нерешительностью посоветовался со мной по поводу письма (пересланного ему
из Лондона), которое он получил от сержанта Каффа.

Сержант пишет из Ирландии. Он подтверждает получение (через свою экономку) открытки и послания, которые мистер Блейк оставил в его доме недалеко от Доркинга, и сообщает, что, скорее всего, вернётся в Англию
состоится через неделю или даже раньше. Тем временем он просит сообщить ему причины, по которым мистер Блейк хочет поговорить с ним (как указано в послании) о Лунном камне. Если мистер Блейк сможет доказать, что он совершил серьёзную ошибку в ходе своего прошлогоднего расследования, он будет считать своим долгом (после того, как с ним так великодушно обошлась покойная леди Вериндер) предоставить себя в распоряжение этого джентльмена. В противном случае он
просит разрешения остаться на пенсии, в окружении мирных
садоводческих радостей сельской жизни.

Прочитав письмо, я без колебаний посоветовал мистеру Блейку в ответ сообщить сержанту Каффу обо всём, что произошло с тех пор, как расследование было приостановлено в прошлом году, и предоставить ему возможность сделать собственные выводы из очевидных фактов.

 Поразмыслив, я также предложил пригласить сержанта присутствовать при эксперименте, если он успеет вернуться в Англию к нашему приезду. В любом случае он был бы ценным свидетелем, и, если бы я ошибся, полагая, что бриллиант спрятан в комнате мистера Блейка, его совет мог бы иметь большое значение на следующем этапе расследования.
разбирательство, которое я не мог контролировать. Это последнее соображение
, По-видимому, решило мистера Блейка. Он пообещал последовать моему
совету.

Звук молотка сообщил нам, что работы по замене мебели идут полным ходом
когда мы въехали на подъездную дорожку, ведущую к дому.

Беттередж, одетый по такому случаю в красную рыбацкую шапочку и
фартук из зеленого сукна, встретил нас во внешнем холле. Как только он увидел меня,
он достал записную книжку и карандаш и упрямо настаивал на том, чтобы
записывать всё, что я ему говорила. Подумайте, где бы мы могли, мы
Оказалось, как и предсказывал мистер Блейк, что работа продвигается так быстро и разумно, как только можно было желать. Но во внутреннем холле и в комнате мисс Вериндер ещё многое предстояло сделать. Казалось сомнительным, что дом будет готов к нашему приезду до конца недели.

Поблагодарив Беттереджа за достигнутый им прогресс (он
упорно делал заметки каждый раз, когда я открывал рот, в то же время не обращая ни малейшего внимания на то, что говорил мистер
Блейк), и пообещав вернуться для повторного осмотра
Через день или два мы собрались уходить из дома через чёрный ход. Прежде чем мы спустились по лестнице, меня остановил Беттередж, когда я проходил мимо двери, ведущей в его комнату.

«Могу я сказать вам пару слов наедине?» — спросил он таинственным шёпотом.

Я, конечно, согласился. Мистер Блейк пошёл ждать меня в саду, а я прошёл с Беттереджем в его комнату. Я полностью
осознавал необходимость определённых новых уступок, следуя
прецеденту, уже созданному в случае с чучелом канюка, и
Крыло Купидона. К моему великому удивлению, Беттеридж доверительно положил руку мне на плечо и задал мне этот необычный вопрос:

«Мистер Дженнингс, вы случайно не знакомы с „Робинзоном Крузо“?»

Я ответил, что читал «Робинзона Крузо» в детстве.

«Не с тех пор?» — спросил Беттеридж.

«Не с тех пор».

Он отступил на несколько шагов и посмотрел на меня с выражением
сочувственного любопытства, смешанного с суеверным благоговением.

«Он не читал «Робинзона Крузо» с детства», — сказал
Беттердж, обращаясь к самому себе, а не ко мне.  «Давайте попробуем, как «Робинзон»
Крузо_ поражает его сейчас!»

 Он отпер шкаф в углу и достал грязную, затрепанную книгу, от которой, когда он переворачивал страницы, исходил сильный запах застарелого табака. Найдя отрывок, который он, очевидно, искал, он попросил меня присоединиться к нему в углу, по-прежнему таинственно и доверительно, продолжая говорить вполголоса.

— Что касается ваших фокусов, сэр, с лауданумом и мистером Франклином Блейком, — начал он. — Пока рабочие в доме,
мой долг как слуги берёт верх над моими человеческими чувствами. Когда рабочие уйдут,
Рабочие ушли, и мои чувства как мужчины взяли верх над моим долгом как слуги. Очень хорошо. Прошлой ночью, мистер Дженнингс, я был твёрдо убеждён, что ваше новое медицинское предприятие плохо кончится. Если бы я поддался этому тайному голосу, я бы сам убрал всю мебель и выгнал рабочих, когда они пришли бы на следующее утро.

— Судя по тому, что я видел наверху, — сказал я, — я рад, что вы
сопротивлялись тайному диктату.

 — Сопротивлялись — не то слово, — ответил Беттерэдж. — Противостояли — вот правильное слово.
Я разрывался, сэр, между безмолвными приказами в моей душе, тянущими меня в одну сторону, и письменными приказами в моём бумажнике, тянущими меня в другую,
пока (не в вашем присутствии) я не покрылся холодным потом. В этом ужасном
душевном смятении и телесной слабости к какому средству я прибегнул? К средству, сэр, которое никогда не подводило меня за последние тридцать
с лишним лет, — к этой книге!

Он со всей силы ударил по книге раскрытой ладонью и почувствовал, как из неё
потянуло ещё более сильным запахом застарелого табака, чем когда-либо.

«Что я нашёл здесь, — продолжил Беттеридж, — на первой странице, которую я
Открыл? Этот ужасный отрывок, сэр, на странице сто семьдесят восемь, звучит
следующим образом: «После этих и многих других подобных размышлений я взял за
правило, что всякий раз, когда я находил в себе тайные побуждения или
настойчивые желания сделать или не сделать что-то,  или пойти тем или иным путём, я никогда не отказывался подчиниться этим тайным
«Диктуйте». Поскольку я живу на хлебах, мистер Дженнингс, это были первые слова, которые бросились мне в глаза, как раз в тот момент, когда я сам ставил под сомнение секретный «Диктуйте»! Вы не видите в этом ничего необычного, сэр?

— Я вижу совпадение — не более того.

 — Вы совсем не взволнованы, мистер Дженнингс, из-за этого вашего медицинского
предприятия?

 — Ничуть.

 Беттередж пристально посмотрел на меня в гробовом молчании.  Он с
большой осторожностью закрыл книгу, с необычайной тщательностью запер её в
шкафу, повернулся и снова пристально посмотрел на меня.
 Затем он заговорил.

“ Сэр, ” сказал он серьезно, - следует сделать большую скидку на то, что
человек, который не читал Робинсона Крузо с детства. Желаю вам
доброго утра.

Он открыл дверь, низко кланяясь, и оставили меня на свободе, чтобы найти свою
собственный выход в сад. Я встретил Мистера Блейка, возвращаясь в дом.

“Вы не скажите, что произошло”, - сказал он. “Betteredge имеет
сыграл свою последнюю карту: он сделал еще один вещий обнаружения в
_Robinson Crusoe_. Вы потакали его любимому заблуждению? Нет? Вы
дали ему понять, что не верите в Робинсона Крузо? Мистер
Дженнингс! вы опустились на самое низкое место в рейтинге Betteredge.
Говорите, что хотите, и делайте, что хотите, в будущем.
Вы увидите, что теперь он не скажет вам ни слова».

21 июня. Сегодня в моём дневнике должна быть короткая запись.

Мистер Блейк пережил самую тяжёлую ночь в своей жизни. Я был вынужден, против своей воли, прописать ему лекарство. К счастью, люди с его чувствительной организацией быстро ощущают эффект от лечебных мер. В противном случае я бы опасался, что он
будет совершенно неспособен к эксперименту, когда придёт время его проводить.

 Что касается меня, то после небольшого облегчения моих болей в последние два
сегодня утром у меня был приступ, о котором я ничего не скажу, кроме
что это заставило меня вернуться к опиуму. Я закрою эту книгу,
и приму свою полную дозу — пятьсот капель.

22 июня.—Сегодня наши перспективы выглядят лучше. Нервное состояние мистера Блейка
страдания значительно уменьшились. Прошлой ночью он немного поспал. _My_ ночь,
благодаря опиуму, была ночью человека, который ошеломлен. Я не могу сказать,
что проснулся этим утром; правильнее было бы сказать, что я
пришёл в себя.

Мы поехали в дом, чтобы посмотреть, закончили ли ремонт.
завершены завтра—суббота. Как предсказал мистер Блейк, Betteredge поднял
никаких других препятствий. От первого до последнего, он был зловеще-вежливые, и
зловеще молчали.

Мое медицинское предприятие (как называет его Беттередж) теперь неизбежно должно быть
отложено до следующего понедельника. Завтра вечером рабочие задержатся на работе.
дом. На следующий день установленная воскресная тирания, которая является одним из
институтов этой свободной страны, так распределяет поезда по времени, что
невозможно попросить кого-либо приехать к нам из Лондона. До
понедельника ничего не остаётся, кроме как наблюдать за мистером Блейком
осторожно, чтобы держать его, если это возможно, в том же состоянии, в котором я
найти его сегодня.

Тем временем я убедил его написать мистеру Бреффу, подчеркнув
, что он будет присутствовать в качестве одного из свидетелей. Я
особенно выбираю юриста, потому что он сильно предубежден против
нас. Если мы убедим _him_, мы ставим нашу победу выше возможности
спора.

Мистер Блейк также написал сержанту Каффу, а я отправил письмо
мисс Вериндер. С ними и со стариной Беттериджем (который действительно важная персона в семье) у нас будет достаточно свидетелей для
цель — не включая миссис Мерридью, если миссис Мерридью будет настаивать на том, чтобы пожертвовать собой ради мнения света.

23 июня. — Прошлой ночью меня снова настигла карающая длань опиума.  Неважно; теперь я должен продолжать в том же духе, пока не наступит понедельник.

Мистеру Блейку сегодня снова нездоровится.  Сегодня в два часа ночи он признался, что открыл ящик, в котором лежат его сигары. Ему удалось снова запереть его, только приложив немало усилий. Следующим его шагом, на случай искушения, было выбросить ключ из окна.
Официант принес его сегодня утром, обнаружил на дне
пустая цистерна—такова судьба! Я завладел ключом до
Вторник следующий.

24 июня.—Мы с мистером Блейком совершили долгую поездку в открытом экипаже. Мы
оба благотворно ощутили благословенное влияние мягкого летнего воздуха. Я
пообедал с ним в отеле. К моему огромному облегчению — потому что сегодня утром я застал его в
чрезмерно возбуждённом состоянии — после ужина он проспал два часа
крепким сном на диване. Если у него будет ещё одна бессонная ночь, я
не боюсь последствий.

25 июня, понедельник. — День эксперимента! Сейчас пять часов
вечера. Мы только что приехали домой.

 Первый и главный вопрос — о здоровье мистера Блейка.

 Насколько я могу судить, он (с физической точки зрения)
обещает быть таким же восприимчивым к действию опиума сегодня вечером,
как и в прошлом году. В этот день он пребывает в состоянии
нервной чувствительности, которая едва не переходит в нервное раздражение. Он
легко краснеет, его рука не совсем тверда, и он вздрагивает от
случайные шумы, а также при неожиданном появлении людей и вещей.

Эти результаты были произведены путем лишения сна, который
в свою очередь, нервной следствием внезапного прекращения в привычку
курить, после этой привычки было доведено до крайности. Вот несколько
то же снова вызывает на работе, который в прошлом году действовал; и вот,
видимо, те же эффекты. Будет параллельное до сих пор держат хорошо, когда
итоговый тест был судим? Все должны решить события этой ночи.

Пока я пишу эти строки, мистер Блейк развлекается за бильярдом
за столом во внутреннем холле, отрабатывая различные удары в игре, как он привык делать, когда гостил в этом доме в
июне прошлого года. Я принёс сюда свой дневник отчасти для того, чтобы
занять свободное время, которое, я уверен, у меня будет между этим и завтрашним утром; отчасти в надежде, что может случиться что-то, что мне будет полезно записать в тот момент.

 Я ничего не упустил? Взглянув на вчерашнюю запись, я понимаю,
что забыл отметить получение утренней почты. Давайте
я исправлю это, прежде чем пока закрою эти страницы и присоединюсь к
Мистеру Блейку.

Вчера я получил несколько строк от мисс Вериндер. Она
договорился о поездке на поезде после обеда, как я рекомендовал. Миссис
Мерридью настоял на том, чтобы сопровождать ее. В записке намекается, что старушка
обычно превосходного нрава леди немного взъерошена, и просит всех
проявлять к ней должное снисхождение, принимая во внимание ее возраст и привычки. В своих отношениях с миссис Мерридью я постараюсь подражать умеренности, которую Беттеридж проявляет в отношениях со мной. Он
Сегодня он принял нас, величественно облачившись в свой лучший чёрный костюм и
самый строгий белый галстук. Всякий раз, когда он смотрит на меня, он вспоминает, что я
не читал «Робинзона Крузо» с детства, и с уважением сочувствует мне.

 Вчера мистер Блейк также получил ответ от адвоката. Мистер Бруфф принимает
приглашение — под протестом. Он считает, что совершенно необходимо, чтобы джентльмен, обладающий средним уровнем здравого смысла, сопровождал мисс Вериндер на место, которое мы осмелимся назвать предполагаемой выставкой.Если бы у меня был лучший эскорт, то этим джентльменом был бы сам мистер Бруфф. Итак, у бедной мисс Вериндер есть два
«опекуна». Приятно думать, что мнение света
должно быть удовлетворено этим!

 О сержанте Каффе ничего не слышно. Он, без сомнения, всё ещё в
Ирландии. Не стоит ожидать, что мы увидим его сегодня вечером.

Беттеридж только что вошёл и сказал, что мистер Блейк спрашивал обо мне. Я
должен пока отложить перо в сторону.

 Семь часов. Мы снова обошли все заново обставленные комнаты и
лестницы и приятно прогулялись по саду.
который был любимцем Мистера Блейка, когда он был здесь в последний раз. В этом
кстати, я надеюсь, возродит старые впечатления о местах и вещах, как
ярко, как это возможно в его уме.

Сейчас мы собираемся поужинать, ровно в тот час, в который отмечался день рождения.
в прошлом году был дан ужин. Моя цель, конечно, чисто медицинская.
в данном случае. Лауданум должен найти процесс пищеварения там же, где лауданум нашёл его в прошлом году.

Через некоторое время после ужина я предлагаю вернуться к разговору о бриллианте — настолько естественно, насколько это возможно.
и о заговоре индейцев с целью его кражи. Когда я заполню его разум
этими темами, я сделаю все, что в моих силах,
прежде чем придет время дать ему вторую дозу.

Половина девятого.—Я только сейчас нашел возможность
выполнить самую важную обязанность из всех; обязанность заглянуть в
семейную аптечку в поисках настойки опия, которую мистер Кэнди использовал в прошлом году.

Десять минут спустя я застал Беттерэджа в свободную минуту и
сказал ему, чего хочу. Без единого возражения, даже без
Попытавшись достать свой бумажник, он повёл меня (оглядываясь на каждом шагу) в кладовую, где хранился сундук с лекарствами.

Я обнаружил бутылочку, тщательно закупоренную стеклянной пробкой, перевязанной
кожаным шнурком.  Содержимое бутылочки, как я и предполагал, было обычной настойкой опия. Обнаружив, что бутылка всё ещё полна, я решил использовать её, вместо того чтобы применить один из двух препаратов, которыми я запасся на случай крайней необходимости.

 Вопрос о том, какое количество мне следует принять, вызывает некоторые сомнения
трудности. Я всё обдумал и решил увеличить
дозу.

 В моих записях указано, что мистер Кэнди ввёл только двадцать пять миллилитров.
 Это небольшая доза, чтобы получить такие результаты, даже
в случае с таким чувствительным человеком, как мистер Блейк. Я думаю, весьма вероятно, что мистер Кэнди дал больше, чем предполагал, — я знаю, что он очень любит застольные удовольствия и что он отмерил лауданум в день рождения, после ужина. В любом случае, я рискну увеличить дозу, чтобы
сорок минут. В этом случае мистер Блейк заранее знает, что собирается принять лауданум, что, с физиологической точки зрения, эквивалентно тому, что он (неосознанно для себя) обладает определённой способностью противостоять его воздействию. Если моя точка зрения верна, то на этот раз необходимо большее количество, чтобы повторить результаты, которые меньшее количество дало в прошлом году.

 Десять часов.— Свидетели или компания (как мне их называть?)
 прибыли в дом час назад.

 Незадолго до девяти часов я уговорил мистера Блейка сопровождать меня
в свою спальню, сославшись на то, что я хочу, чтобы он в последний раз осмотрел её и убедился, что при перестановке мебели ничего не было забыто. Я заранее договорился с Беттериджем, что спальня, приготовленная для мистера Бруффа, будет соседствовать со спальней мистера Блейка и что о приходе адвоката меня известят стуком в дверь. Через пять минут после того, как
часы в холле пробили девять, я услышал стук; и, выйдя на улицу
сразу же встретил мистера Бреффа в коридоре.

Мой внешний вид (как обычно) говорил против меня. Недоверие мистера Бреффа
Мистер Бруфф посмотрел на меня достаточно откровенно. Привыкнув производить такое впечатление на незнакомцев, я без колебаний
сказал то, что хотел сказать, прежде чем адвокат вошёл в комнату мистера
Блейка.

— Вы, кажется, приехали сюда в компании миссис Мерридью и
мисс Вериндер? — спросил я.

— Да, — ответил мистер Бруфф как можно более сухо.

 — Мисс Вериндер, вероятно, сказала вам, что я хочу, чтобы её присутствие в доме (и, конечно, присутствие миссис Мерридью) держалось в секрете от мистера Блейка, пока я не проведу свой эксперимент с ним?

“ Я знаю, что мне следует придержать язык, сэр! ” нетерпеливо сказал мистер Брефф.
“Обычно молчат на эту тему человеческой глупости, я все
охотнее держать губы закрытыми по этому поводу. Это удовлетворит
вы?”

Я поклонился и вышел, чтобы проводить Беттереджа в его комнату. Беттиредж бросила на меня прощальный взгляд, который словно говорил: «Вы поймали татарина, мистер Дженнингс, и зовут его Бруфф».

Затем нужно было встретиться с двумя дамами. Я спустился по лестнице — признаюсь, немного нервничая, — направляясь в гостиную мисс
Вериндер.

Жена садовника (которой поручено присматривать за женщинами) встретила меня в коридоре на первом этаже. Эта превосходная женщина относится ко мне с чрезмерной вежливостью, которая явно является следствием откровенного страха. Она смотрит на меня, дрожит и приседает в реверансе всякий раз, когда я с ней разговариваю. Когда я спросил о мисс Вериндер, она уставилась на меня, задрожала и, без сомнения, сделала бы реверанс, если бы сама мисс Вериндер не прервала эту церемонию, внезапно открыв дверь своей гостиной.

«Это мистер Дженнингс?» — спросила она.

Прежде чем я успел ответить, она вышла, чтобы поговорить со мной в
Мы встретились при свете лампы, висевшей на кронштейне. При виде меня мисс Вериндер остановилась и замешкалась. Она тут же взяла себя в руки, на мгновение покраснела, а затем с очаровательной прямотой протянула мне руку.

«Я не могу обращаться с вами как с незнакомцем, мистер Дженнингс, — сказала она. — О, если бы вы только знали, как счастливы вы меня делаете своими письмами!»

Она посмотрела на моё уродливое морщинистое лицо с такой искренней благодарностью,
что я растерялся, не зная, что ей ответить. Ничто не подготовило меня к её доброте и красоте.
Многолетние страдания не ожесточили моё сердце, слава Богу. Я чувствовал себя с ней так же неловко и стеснительно, как если бы был подростком.

 «Где он сейчас?» — спросила она, свободно выражая свой главный интерес — интерес к мистеру Блейку. «Что он делает? Говорил ли он обо мне? В хорошем ли он настроении? Как он переносит вид этого дома после того, что случилось в нём в прошлом году?» Когда вы собираетесь дать ему лауданум? Можно я посмотрю, как вы его наливаете? Мне так интересно; я так взволнован — у меня есть десять тысяч вещей, которые я хотел бы вам сказать, и все они нахлынули на меня
вместе, так что я не знаю, с чего начать. Вы удивляетесь моему интересу к этому?

— Нет, — сказал я. — Я осмелюсь предположить, что прекрасно понимаю это.

Она была выше жалких попыток притвориться смущённой. Она ответила мне так, как ответила бы брату или отцу.

— Вы избавили меня от неописуемого несчастья; вы подарили мне новую жизнь. Как я могу быть настолько неблагодарной, чтобы что-то скрывать от
_тебя?_ Я люблю его, — просто сказала она, — я любила его с самого начала и до конца — даже когда обижала его в своих мыслях; даже когда
говоря ему самые жестокие и беспощадные слова. Есть ли у меня оправдание? Я надеюсь, что есть, — боюсь, это единственное оправдание, которое у меня есть. Когда наступит завтра и он узнает, что я в доме, как ты думаешь…

 Она снова остановилась и очень серьёзно посмотрела на меня.

 — Когда наступит завтра, — сказал я, — думаю, тебе останется только сказать ему то, что ты только что сказала мне.

Её лицо просветлело, она подошла ко мне на шаг ближе. Её пальцы нервно теребили цветок, который я сорвал в саду и вложил в петлицу своего пиджака.

“Ты часто виделся с ним в последнее время”, - сказала она. “Ты действительно
и по-настоящему видел _это?_”

“По-настоящему”, - ответил я. “Я совершенно уверен в том, что произойдет
завтра. Хотел бы я быть таким же уверенным в том, что произойдет сегодня вечером”.

В этот момент наш разговор был прерван
появлением Беттереджа с чайным подносом. Он бросил на меня ещё один многозначительный взгляд, проходя в гостиную. «Да! Да! Заготавливайте сено, пока светит солнце. Татарка наверху, мистер Дженнингс, —
Татарка наверху!»

 Мы последовали за ним в комнату. В углу сидела маленькая старушка.
Хорошо одетая и очень увлечённая вышиванием, она уронила работу на колени и слабо вскрикнула при виде моей смуглой кожи и пёстрой шевелюры.

— Миссис Мерридью, — сказала мисс Вериндер, — это мистер Дженнингс.

— Прошу прощения у мистера Дженнингса, — сказала пожилая дама, глядя на мисс
Вериндер и обращаясь ко мне. «Поездки на поезде всегда заставляют меня
нервничать. Я стараюсь успокоиться, занимаясь своими обычными
делами. Не знаю, не слишком ли неуместна моя вышивка в этой
чрезвычайный случай. Если это противоречит медицинским взглядам мистера Дженнингса
, я, конечно, буду счастлив убрать это ”.

Я поспешила одобрить присутствие вышивки, точно так же, как я уже разрешила
отсутствие лопнувшего канюка и крыла Купидона. Миссис
Мерридью сделал усилие — благодарное усилие — взглянуть на мои волосы. Нет!
этого нельзя было делать. Миссис Мерридью снова посмотрела на мисс Вериндер.

— Если мистер Дженнингс позволит мне, — продолжила пожилая дама, — я бы хотела попросить об одолжении. Мистер Дженнингс собирается провести научный эксперимент
сегодня вечером. Когда я была девочкой и училась в школе, я ходила на научные эксперименты. Они неизменно заканчивались взрывом. Если мистер Дженнингс будет так любезен, я бы хотела, чтобы на этот раз меня предупредили о взрыве.
 Чтобы я могла, по возможности, пережить его до того, как лягу спать.

 Я попытался заверить миссис Мерридью, что на этот раз в программе не было взрыва.

 — Нет, — сказала пожилая дама. «Я очень признателен мистеру Дженнингсу — я понимаю,
что он обманывает меня ради моего же блага. Я предпочитаю честность. Я
совершенно спокойно отношусь к взрыву, но я _действительно_ хочу, чтобы он произошёл, если
Возможно, перед тем, как я лягу спать».

 Тут дверь открылась, и миссис Мерридью издала ещё один тихий вскрик.
Приближение взрыва? Нет, только появление Беттериджа.

 «Прошу прощения, мистер Дженнингс, — сказал Беттеридж в своей самой
изысканно-конфиденциальной манере. — Мистер Франклин хочет знать, где вы». По вашему приказу я должен был обмануть его в отношении присутствия
моей юной леди в доме, и я сказал, что не знаю. Прошу вас заметить, что это была ложь. Я уже одной ногой в могиле, сэр, и чем меньше лжи вы от меня ожидаете, тем больше я буду вам обязан
к вам, когда моя совесть уязвит меня и придёт моё время».

 Нельзя было терять ни минуты на чисто умозрительный вопрос о совести Беттериджа. Мистер Блейк мог прийти за мной, если я не приду к нему в его комнату. Мисс
Вериндер вышла за мной в коридор.

 «Кажется, они сговорились преследовать вас, — сказала она. — Что это значит?»

“ Всего лишь протест всего мира, мисс Вериндер - в очень малом масштабе
— против всего нового.

“ Что нам делать с миссис Мерридью?

“ Скажите ей, что взрыв произойдет завтра в девять утра.

— Чтобы отправить её в постель?

— Да, чтобы отправить её в постель.

Мисс Вериндер вернулась в гостиную, а я поднялся наверх к мистеру
Блейку.

К моему удивлению, я застал его одного; он беспокойно расхаживал по комнате и был немного раздражён тем, что остался один.

— Где мистер Бруфф? — спросил я.

Он указал на закрытую дверь, соединяющую две комнаты.
 Мистер Бруфф на мгновение заглянул к нему, попытался возобновить
свой протест против наших действий и снова не произвел ни малейшего
впечатления на мистера Блейка. После этого адвокат
он спрятался в чёрной кожаной сумке, набитой до отказа профессиональными бумагами. «Серьёзные дела, — признал он, — к сожалению, неуместны в такой ситуации, как эта. Но серьёзные дела, несмотря ни на что, должны быть сделаны. Мистер Блейк, возможно, любезно согласится с тем, что у практичного человека старомодные привычки. Время — деньги, а что касается мистера Дженнингса, то он может быть уверен, что мистер Бруфф придёт, когда его позовут». С этими
извинениями адвокат вернулся в свою комнату и снова погрузился в
размышления, уткнувшись в свой чёрный портфель.

Я подумала о миссис Мерридью и ее вышивании, о Беттередже и
его совести. Есть удивительное сходство в твердой стороне
английского характера — так же, как есть удивительное сходство в твердом
выражении английского лица.

“Когда ты собираешься дать мне опиум?” спросил мистер Блейк
с нетерпением.

“Вы должны подождать немного дольше,” сказал я. “Я останусь и буду держать вас
компания пока не придет время”.

Тогда было ещё не десять часов. Расспросы, которые я в разное время
задавал Беттериджу и мистеру Блейку, привели меня к выводу, что
доза настойки опия, данная мистером Кэнди, никак не могла быть введена
раньше одиннадцати. Соответственно, я решил не пробовать
вторую дозу до этого времени.

Мы немного поговорили, но оба наши умы были поглощены ближайшие
испытание. Разговор вскоре попадает—то были сняты. Г-н
Блейк лениво перевернулся книги на своем столе в спальню. Я взял
меры предосторожности глядя на них, когда мы впервые вошли в комнату. _The
Guardian_; _The Tatler_; «Памела» Ричардсона; «Человек
чувств» Маккензи; «Лоренцо Медичи» Роско; и «Карл Великий» Робертсона
В-пятых, все классические произведения; все они (разумеется) неизмеримо превосходят всё, что было создано в более поздние времена; и все они (с моей нынешней точки зрения) обладают одним большим достоинством: они никого не увлекают и не будоражат воображение. Я оставил мистера Блейка на попечение Стандартной Литературы и занялся тем, что сделал эту запись в своём дневнике.

 Мои часы сообщают мне, что уже почти одиннадцать часов. Я должен снова закрыть эти листы.

Два часа ночи. Эксперимент проведён. С каким результатом, я сейчас опишу.

В одиннадцать часов я позвонил в колокольчик, чтобы позвать Беттериджа, и сказал мистеру Блейку, что он может наконец-то приготовиться ко сну.

 Я выглянул в окно на ночь.  Она была мягкой и дождливой,
похожим в этом отношении на ночь моего рождения — двадцать первого июня прошлого года.  Не то чтобы я верил в предзнаменования, но, по крайней мере, было отрадно не чувствовать прямого нервного воздействия — никаких бурь или электрических разрядов — в атмосфере. Беттерэдж присоединился ко мне у
окна и таинственным образом сунул мне в руку клочок бумаги. На нём
были написаны следующие строки:

«Миссис Мерридью легла спать, будучи твёрдо убеждённой, что
взрыв произойдёт завтра в девять утра и что я не выйду из этой части дома, пока она не придёт и не освободит меня.
 Она понятия не имеет, что главное место действия эксперимента — моя
гостиная, иначе она осталась бы в ней на всю ночь! Я одна и очень волнуюсь. Пожалуйста, дайте мне посмотреть, как вы отмеряете лауданум;
Я хочу иметь к этому какое-то отношение, пусть даже в качестве простого наблюдателя. — Р.В.

Я вышел из комнаты вслед за Беттереджем и велел ему убрать
— Отнесите аптечку в гостиную мисс Вериндер.

 Приказ, казалось, застал его врасплох. Он посмотрел на меня так, словно заподозрил в каком-то оккультном медицинском заговоре против мисс Вериндер! — Могу ли я осмелиться спросить, — сказал он, — какое отношение моя юная леди и аптечка имеют друг к другу?

 — Оставайтесь в гостиной, и вы всё увидите.

Беттеридж, казалось, сомневался в своей способности эффективно руководить мной без посторонней помощи, когда в дело был вовлечён медицинский шкаф.

«Есть ли какие-то возражения, сэр, — спросил он, — против того, чтобы привлечь мистера Бруфа к этой части работы?»

“ Совсем наоборот! Сейчас я попрошу мистера Бреффа сопровождать меня.
спустившись вниз.

Беттередж, не сказав больше ни слова, удалился за аптечкой.
Я вернулся в комнату мистера Блейка и постучал в дверь отдела
коммуникаций. Мистер Брефф открыл ее со своими бумагами в руке.
погруженный в юриспруденцию; непроницаемый для Медицины.

“Извините, что побеспокоил вас”, - сказал я. — Но я собираюсь приготовить лауданум для мистера Блейка и должна попросить вас присутствовать и посмотреть, что я делаю.

 — Да? — сказал мистер Бруфф, на девять десятых сосредоточившись на своём
документы, и десятая часть неохотно досталась мне. “Что-нибудь еще?”

“Я вынужден побеспокоить вас вернуться сюда со мной и посмотреть, как я введу
дозу”.

“Что-нибудь еще?”

“ И еще одно. Я должен доставить вам неудобства, оставшись в комнате
Мистера Блейка и ожидая, что произойдет.

“ О, очень хорошо! ” сказал мистер Брефф. — В моей комнате или в комнате мистера Блейка — не
важно, в какой; я могу работать с бумагами где угодно. Если вы не
возражаете, мистер Дженнингс, против того, чтобы я привнёс в
протокол немного здравого смысла?

 Прежде чем я успел ответить, мистер Блейк обратился к адвокату:
говорит со своей кровати.

“Ты действительно хочешь сказать, что не испытываешь никакого интереса к тому, что мы
собираемся делать?” - спросил он. “Мистер Брафф, у вас больше нет фантазии
чем корова!”

“Корова очень полезное животное, мистер Блейк”, - сказал адвокат. С этими словами
он последовал за мной из комнаты, все еще держа свои бумаги в руке
.

Мы застали мисс Вериндер бледной и взволнованной, она беспокойно расхаживала по гостиной из
конца в конец. В углу у стола стоял Беттерэдж,
охраняя аптечку. Мистер Бруфф сел на первый попавшийся стул
что он мог найти, и (подражая полезности коровы) снова погрузился в свои бумаги.

Мисс Вериндер отвела меня в сторону и сразу же вернулась к своему единственному всепоглощающему интересу — к мистеру Блейку.

«Как он сейчас? — спросила она. — Он нервничает? Он в плохом настроении? Как вы думаете, это сработает? Вы уверены, что это не причинит вреда?»

“ Совершенно уверен. Пойдемте, я измерю.

“Одну минуту! Уже одиннадцать. Сколько времени пройдет, прежде чем что-нибудь
произойдет?”

“Это нелегко сказать. Возможно, час.

“ Я полагаю, в комнате должно быть темно, как и в прошлом году?

“ Конечно.

— Я буду ждать в своей спальне, как и раньше. Я оставлю дверь приоткрытой. В прошлом году она была приоткрыта. Я буду следить за дверью гостиной, и как только она откроется, я выключу свет.
 Так всё и случилось в ночь моего рождения. И всё должно случиться снова, не так ли?

 — Вы уверены, что сможете себя контролировать, мисс Вериндер?

«В его интересах я могу сделать всё!» — пылко ответила она.

Один взгляд на её лицо сказал мне, что я могу ей доверять. Я снова обратился к мистеру Бруффу.

— Я должен попросить вас на минутку отложить ваши бумаги, — сказал я.

 — О, конечно! Он вскочил, как будто я помешал ему в особенно интересном месте, и последовал за мной к аптечке.
 Там, лишённый захватывающего дух волнения, сопутствующего его профессии, он посмотрел на Беттерэджа и устало зевнул.

Мисс Вериндер подошла ко мне со стеклянным кувшином холодной воды, который она взяла
с бокового столика. “ Позвольте мне вылить воду, ” прошептала она. “Я
_must_ приложу к этому руку!”

Я отмерил сорок минимальных порций из бутылки и налил
опиум в медицине стекла. “Заполнить его, пока это три полноценные части,”
Я сказал, и протянул стакан, чтобы пропустить Verinder. Затем я снял
Беттередж велел запереть аптечку, сообщив ему, что я с ней покончил
. Выражение невыразимого облегчения отразилось на лице старого слуги
. Он, очевидно, заподозрил меня в медицинском замысле против его юной леди
!

Добавив воды, как я и велел, мисс Вериндер воспользовалась моментом, пока Беттеридж закрывал сундук, а мистер Бруфф
вернулся к своим бумагам, и украдкой поцеловала край склянки с лекарством
стекло. “Когда будешь отдавать ему это, ” сказала очаровательная девушка, “ отдай это
ему с той стороны!”

Я взял кусок кристалла, который должен был представлять алмазов из моего
кармана, и отдал ей.

“Вы должны иметь силы в этом, слишком”, - сказал я. “Ты должен положить его туда, куда ты
положил Лунный камень в прошлом году”.

Она подошла к индийскому шкафу и положила поддельный бриллиант в
ящик, в котором в ночь именин лежал настоящий бриллиант.
Мистер Бруфф наблюдал за этим действом, протестуя, как и за всем остальным. Но эксперимент вызвал сильный драматический интерес
То, что я сейчас делала, оказалось (к моему большому удовольствию) слишком сложным для
Беттериджа, который не умел сдерживаться. Его рука дрожала, когда он держал
свечу, и он тревожно прошептал: «Вы уверены, мисс, что это тот самый ящик?»

Я снова вышла из комнаты с лауданумом и водой в руках. У
двери я остановилась, чтобы сказать мисс Вериндер последнее слово.

“Не задерживайся с погашением света”, - сказал я.

“Я сразу же потушу его”, - ответила она. “А я подожду в своей спальне"
”в спальне горит только одна свеча".

Она закрыла за нами дверь гостиной. За ней последовали мистер Брефф и
Лучше, я вернулся в комнату мистера Блейка.

 Мы застали его беспокойно ёрзающим на кровати и
раздражённо спрашивающим, дадут ли ему сегодня вечером лауданум. В
присутствии двух свидетелей я дал ему дозу, взбил подушки и велел
снова спокойно лечь и ждать.

Его кровать, занавешенная лёгкими ситцевыми шторами, стояла изголовьем к стене, так что по обе стороны от неё оставалось достаточно места. С одной стороны я полностью задернул шторы, а в той части комнаты, которая была скрыта от его взгляда, я поместил мистера Бруффа
и Бетередж, чтобы дождаться результата. В ногах кровати я наполовину
задернула шторы и поставила свой стул чуть поодаль, чтобы
 я могла позволить ему видеть меня или не видеть, говорить со мной или не говорить,
в зависимости от обстоятельств. Зная, что он всегда спит при свете, я поставил одну из двух зажжённых свечей на маленький столик в изголовье кровати, чтобы свет не падал ему в глаза. Другую свечу я отдал мистеру Бруфу; в этом случае свет был приглушённым.
ширма из ситцевых занавесок. Окно наверху было открыто, чтобы
проветривать комнату. Тихо шел дождь, в доме было тихо. По моим часам было
двадцать минут двенадцатого, когда приготовления были
завершены, и я занял свое место на стуле, стоявшем в изножье
кровати.

Мистер Брефф вернулся к своим бумагам, всем своим видом показывая, что они его так же глубоко
заинтересовали, как и прежде. Но теперь, глядя на него, я увидел некоторые
признаки и знаки, которые подсказали мне, что Закон наконец-то начал терять над ним власть.
Ситуация, в которой мы теперь оказались, постепенно оказывала влияние даже на его лишённый воображения разум. Что касается Беттериджа, то последовательность в принципах и достоинство в поведении стали для него пустыми словами. Он забыл, что я показывал фокус мистеру Франклину Блейку; он забыл, что я перевернул дом вверх дном; он забыл, что я не читал «Робинзона Крузо» с детства. — Ради всего
святого, сэр, — прошептал он мне, — скажите, когда это начнёт действовать.

— Не раньше полуночи, — прошептал я в ответ. — Ничего не говорите и сидите смирно.

Беттеридж опустился до самой низкой степени фамильярности со мной, даже не пытаясь
спастись. Он ответил мне подмигиванием!

 Взглянув на мистера Блейка, я увидел, что он, как и всегда, беспокойно ворочается в постели,
нервно размышляя о том, почему действие лауданума ещё не проявилось. Сказать ему в его нынешнем расположении духа, что
чем больше он будет ворочаться и размышлять, тем дольше он будет откладывать результат, которого мы сейчас ждём, было бы просто бесполезно. Разумнее всего было бы выбросить из головы мысль об опиуме, незаметно переключив его внимание на что-нибудь другое.

С этой целью я побуждал его говорить со мной, стараясь направлять разговор в нужное мне русло, чтобы он снова вернулся к теме, которая занимала нас ранее этим вечером, — к теме бриллианта.
 Я постарался вернуться к тем частям истории о Лунном камне, которые касались его перевозки из Лондона в Йоркшир, а также риска, которому подвергся мистер Блейк, забрав его с берега.
Фризингхолл; и неожиданное появление индейцев в
доме в вечер именин. И я намеренно предположил, что
Говоря об этих событиях, я неправильно понял многое из того, что мистер Блейк
сам рассказал мне несколько часов назад. Таким образом, я заставил его говорить на тему, которой теперь было жизненно важно занять его мысли, — не давая ему заподозрить, что я заставляю его говорить с определённой целью. Постепенно он так заинтересовался тем, чтобы поправить меня, что забыл ёрзать на кровати. Его мысли были далеки от
вопроса об опиуме в тот важный момент, когда его взгляд впервые
подсказал мне, что опиум начинает овладевать его разумом.

Я посмотрел на часы. Было без пяти двенадцать, когда
первые симптомы действия настойки опия начали проявляться
у меня.

В это время ни один неопытный глаз не заметил бы в нем никаких изменений
. Но по мере того, как истекали минуты нового утра,
быстро-незаметный прогресс влияния начал проявляться более
явно. В его глазах заблестело одурманивающее опьянение опиумом; на лице
появилась испарина. Еще через пять минут он уже не мог поддерживать
разговор со мной.
связность. Он упорно придерживался темы бриллианта, но перестал заканчивать предложения. Чуть позже предложения сократились до отдельных слов. Затем наступила пауза. Затем он сел в постели. Затем, всё ещё размышляя о бриллианте, он снова заговорил — не со мной, а сам с собой. Эта перемена подсказала мне, что первая стадия эксперимента пройдена. Стимулирующее действие опиума подействовало на него.

Сейчас было двадцать три минуты первого. Следующие полчаса, самое большее, решат вопрос о том, будет ли он
не вставай с постели и не выходи из комнаты.

Затаив дыхание, я наблюдал за ним — в невыразимом восторге от того, что первый результат эксперимента проявился именно так, как я и ожидал, и почти в то время, которое я предвидел, — я совершенно забыл о двух участниках моего ночного бдения. Взглянув на них, я увидел, что Закон (в лице мистера Бруффа) лежит на полу, никем не замеченный. Сам мистер Бруфф с интересом смотрел в щель, образовавшуюся в неплотно задернутых занавесках на кровати. А Беттередж, не обращая внимания на социальные различия,
заглядывая через плечо мистера Бруффа.

Они оба отпрянули, увидев, что я смотрю на них, как на двух мальчишек, пойманных учителем на проступке. Я показал им жестом, чтобы они тихо сняли ботинки, как я снимаю свои. Если мистер Блейк даст нам возможность последовать за ним, жизненно необходимо сделать это бесшумно.

Прошло десять минут — и ничего не случилось. Затем он внезапно сбросил с себя одеяло. Он спустил одну ногу с кровати. Он ждал.

«Лучше бы я не забирал их из банка, — сказал он себе. — В банке они были в безопасности».

Мое сердце учащенно забилось; пульс в висках бешено застучал.
Сомнение в сохранности Бриллианта снова стало доминирующим
впечатление в его мозгу! От этого поворота зависел весь успех эксперимента
. Перспектива, так внезапно открывшаяся передо мной, была слишком большой
для моих расшатанных нервов. Я была вынуждена отвести от него взгляд — иначе я
потеряла бы самоконтроль.

Последовал еще один период тишины.

Когда я смогла заставить себя оглянуться на него, он уже встал с кровати и
стоял рядом с ней. Зрачки его глаз расширились.
Он нахмурился; его глаза блеснули в свете свечи, когда он медленно покачал головой. Он размышлял, он сомневался — и снова заговорил.

 «Откуда мне знать? — сказал он. — Индейцы могут прятаться в доме».

Он остановился и медленно прошёл в другой конец комнаты. Он
повернулся, подождал — вернулся к кровати.

«Он даже не заперт», — продолжил он. “Это в ящике ее шкафа"
. И ящик не запирается.

Он присел на край кровати. “Кто-нибудь может взять это”, - сказал он.

Он снова беспокойно поднялся и повторил свои первые слова.

“ Откуда мне знать? Может быть, индейцы прячутся в доме.

Он снова подождал. Я отодвинулась за полог кровати. Он
оглядела комнату, с безучастным видом, блеском в глазах. Это был
затаив дыхание. Возникла пауза какая-то. Пауза в
действие опиум? пауза в работе мозга? Кто мог бы
сказать? Теперь всё зависело от того, что он сделает дальше.

Он снова лёг на кровать!

Ужасное сомнение закралось мне в душу.  Возможно ли, что седативное действие опиума уже даёт о себе знать?  Я не мог в это поверить.
Опыт подсказывал, что так и должно быть. Но что такое опыт, когда речь идёт об опиуме? Вероятно, не существует двух людей, на которых наркотик действовал бы одинаково. Была ли в нём какая-то конституциональная особенность, которая по-новому ощущала его воздействие? Неужели мы потерпим неудачу на самом пороге успеха?

Нет! Он резко встал. «Как, чёрт возьми, я могу уснуть, — сказал он, — когда у меня на уме _это_?»

Он посмотрел на огонёк, горевший на столике у изголовья его кровати.
Через мгновение он взял свечу в руку.

Я задул вторую свечу, горевшую за закрытыми шторами. Я
отошел вместе с мистером Бреффом и Беттереджем в самый дальний угол рядом с
кроватью. Я сделал им знак молчать, как будто от этого зависели их жизни
.

Мы ждали, ничего не видя и не слыша. Мы ждали, скрытые от него за
занавесками.

Свет, который он держал с другой стороны от нас, внезапно переместился.
В следующее мгновение он прошел мимо нас, быстро и бесшумно, со свечой в руке
.

Он открыл дверь спальни и вышел.

Мы последовали за ним по коридору. Мы спустились за ним по лестнице. Мы
последовали за ним по второму коридору. Он ни разу не оглянулся, ни разу не
замедлил шаг.

Он открыл дверь гостиной и вошёл, оставив её открытой.

 Дверь была подвешена (как и все остальные двери в доме) на больших
старинных петлях.  Когда её открывали, между дверью и косяком образовывалась щель.  Я показал двум своим товарищам, чтобы они заглянули в неё, чтобы не показываться самим.  Я встал снаружи, с противоположной стороны. Слева от меня в стене была ниша, в которой я мог мгновенно спрятаться, если бы он оглянулся в коридор.

Он вышел на середину комнаты со свечой в руке, огляделся, но не оглянулся назад.

Я увидел, что дверь в спальню мисс Вериндер приоткрыта. Она погасила свет. Она благородно сдержалась. Я видел лишь смутный белый силуэт её летнего платья. Никто, кто не знал об этом заранее, не заподозрил бы, что в комнате есть живое существо. Она держалась в стороне, в темноте: ни слова, ни движения не выдавало
её.

Было десять минут второго. Я услышал в мёртвой тишине, как
тихий стук дождя и трепетное движение ночного воздуха
сквозь деревья.

Постояв в нерешительности минуту или больше посреди
комнаты, он направился в угол у окна, где стоял индийский шкафчик
.

Он поставил свечу на крышку шкафа. Он открывал и закрывал один
ящик за другим, пока не дошел до ящика, в который был положен фальшивый
Бриллиант. Он на мгновение заглянул в ящик. Затем он взял имитацию бриллианта в правую руку. Другой рукой он взял свечу с верхней полки шкафа.

Он отошел на несколько шагов к середине комнаты и снова замер
.

До сих пор он в точности повторял то, что делал в день рождения
. Будет его следующий идет быть такой же, как исходя из последних
год? Он оставил номер? Хотел он идти обратно, как я считал, он
ушел тогда, в своей спальне? Он хотел показать нам, что он
сделано с бриллиантом, когда он вернулся к себе в комнату?

Его первым действием, когда он снова пошевелился, оказалось действие, которого он не совершал, находясь под воздействием опиума
в первый раз. Он поставил свечу на стол и немного побродил
по комнате. Там был диван.
 Он тяжело оперся на его спинку левой рукой, затем
опомнился и вернулся в центр комнаты. Теперь я мог видеть его
глаза. Они становились тусклыми и тяжёлыми; блеск в них быстро
угасал.

Напряжение момента оказалось слишком сильным для мисс Вериндер. Она сделала несколько шагов, а затем снова остановилась. Мистер Бруфф
и Беттеридж впервые посмотрели на меня через открытую дверь.
Пророчество о грядущем разочаровании впечатляет само по их
умы, а также на шахте.

До сих пор, так долго, как он стоял, где он был, была надежда. Мы ждали, в
невыразимая ожидание, чтобы увидеть, что будет дальше.

Следующий случай был решающим. Он позволил издеваться над Алмаз бросить его
силы.

Он упал на пол, прежде чем дверной проем—четко видимым для него, и для
все. Он даже не попытался поднять его: он безучастно посмотрел на него
и, пока смотрел, уронил голову на грудь. Он
пошатнулся, на мгновение пришел в себя и нетвердой походкой вернулся к
диван — и сел на него. Он сделал последнее усилие; он попытался подняться и
откинулся назад. Его голова упала на диванные подушки. Было двадцать пять.
Было уже больше часа. Прежде чем я успел положить часы обратно в карман,
он уснул.

Теперь все было кончено. Успокоительное подействовало на него; эксперимент
подошел к концу.

Я вошел в комнату, сказав мистеру Бреффу и Беттереджу, что они могут
следовать за мной. Я не боялся потревожить его. Мы могли свободно двигаться
и разговаривать.

“Первое, что нужно решить, - сказал я, - это вопрос о том, что мы должны делать”.
делать с ним. Вероятно, он будет спать в течение следующих шести или семи часов, в
бы. Это на некоторое расстояние, чтобы нести его обратно к себе в комнату. Когда я
был моложе, я мог бы справиться с этим сам. Но мое здоровье и силы уже
не те, что были — боюсь, я должен попросить вас помочь мне ”.

Прежде чем они успели ответить, мисс Вериндер тихонько окликнула меня. Она встретила меня
у двери своей комнаты, закутанная в лёгкую шаль и накрывшись одеялом
со своей кровати.

«Вы хотите посмотреть, как он спит?» — спросила она.

«Да, я недостаточно уверен в действии опиума в его случае, чтобы
оставлять его одного».

Она протянула мне шаль и стёганое одеяло.

«Зачем вам его беспокоить? — прошептала она. — Постелите ему на диване.
Я могу закрыть дверь и остаться в своей комнате».

Это был самый простой и безопасный способ избавиться от него на ночь.  Я поделился этим предложением с мистером Бруффом и
Беттерэджем, и они одобрили его. Через пять минут я уложил его поудобнее на диване и слегка накрыл одеялом и шалью. Мисс Вериндер пожелала нам спокойной ночи и закрыла дверь. По моей просьбе мы втроём сели за стол.
в центре комнаты, на которой всё ещё горела свеча и на которой были разложены письменные принадлежности.

«Прежде чем мы разойдёмся, — начал я, — я хочу сказать несколько слов об эксперименте, который мы провели сегодня вечером.  С его помощью мы хотели достичь двух разных целей.  Первая из них заключалась в том, чтобы доказать, что мистер
Блейк вошёл в эту комнату и взял бриллиант в прошлом году, действуя неосознанно и безответственно под воздействием опиума. После
того, что вы оба увидели, вы оба довольны?

 Они ответили мне утвердительно, не колеблясь ни секунды.

— Второй целью, — продолжил я, — было выяснить, что он сделал с бриллиантом после того, как мисс Вериндер видела, как он выходил из её гостиной с драгоценностью в руке в ночь на день рождения. Достижение этой цели, конечно, зависело от того, продолжит ли он в точности повторять свои действия прошлого года. Он этого не сделал, и цель эксперимента, соответственно, не была достигнута. Я не могу утверждать, что не разочарован результатом, но я могу честно сказать, что он меня не удивил. Я с самого начала сказал мистеру Блейку, что наш полный
Успех в этом деле зависел от того, сможем ли мы полностью воссоздать для него физические и моральные условия прошлого года, и я предупредил его, что это практически невозможно. Мы лишь частично воссоздали условия, и в результате эксперимент оказался лишь частично успешным. Возможно также, что я дал ему слишком большую дозу лауданума. Но я сам считаю, что первая причина, которую я назвал, является истинной причиной, по которой мы должны оплакивать неудачу, а также радоваться успеху».

Сказав эти слова, я положил письменные принадлежности перед мистером Бруффом
и спросил его, не возражает ли он, прежде чем мы разойдёмся на ночь,
написать и подписать простое заявление о том, что он видел. Он
сразу же взял ручку и написал заявление с ловкостью
опытной руки.

 «Я должен вам это, — сказал он, подписывая бумагу, — в качестве искупления за
то, что произошло между нами ранее этим вечером. Прошу прощения, мистер
Дженнингс, за то, что сомневался в вас. Вы оказали Франклину Блейку неоценимую услугу. Говоря юридическим языком, вы доказали свою правоту.

Извинения Беттериджа были характерны для этого человека.

«Мистер Дженнингс, — сказал он, — когда вы перечитаете «Робинзона Крузо» (что
я настоятельно рекомендую вам сделать), вы обнаружите, что он никогда не стесняется
признаться в этом, когда оказывается неправым. Пожалуйста, считайте, что я, сэр, поступаю так же, как Робинзон Крузо в данном случае». С этими словами он в свою очередь подписал бумагу.

Мистер Бруфф отвел меня в сторону, когда мы встали из-за стола.

«Пару слов о бриллианте, — сказал он. — Ваша теория заключается в том, что Франклин
Блейк спрятал лунный камень в своей комнате. Моя теория заключается в том, что лунный камень
находится в распоряжении банкиров мистера Люкера в Лондоне. Мы не будем спорить о том, кто из нас прав. Мы лишь спросим, кто из нас в состоянии подвергнуть свою теорию испытанию?

«Испытание в моём случае, — ответил я, — было проведено сегодня вечером и провалилось».

«Испытание в моём случае, — возразил мистер Бруфф, — всё ещё продолжается». В течение последних двух дней я следил за мистером Люкером в
банке и буду следить до последнего дня месяца. Я знаю, что он должен сам забрать бриллиант из
рук своих банкиров, и я рассчитываю на то, что человек, который
тот, кто заложил бриллиант, может заставить его сделать это, выкупив залог. В таком случае я смогу наложить руку на этого человека. Если мне это удастся, я разгадаю тайну как раз в тот момент, когда она сбивает нас с толку! Вы признаёте это?

 Я охотно признал это.

 «Я возвращаюсь в город утренним поездом», — продолжил адвокат. «Когда я вернусь, я, возможно, услышу, что было сделано открытие, и это может быть очень важно, чтобы Франклин Блейк был рядом и мог помочь, если понадобится. Я собираюсь рассказать ему, как только он проснётся,
что он должен вернуться со мной в Лондон. После всего, что произошло, могу ли я
рассчитывать на ваше влияние, чтобы вы поддержали меня?

— Конечно! — сказал я.

Мистер Бруфф пожал мне руку и вышел из комнаты. Беттеридж последовал за ним.

Я подошёл к дивану, чтобы посмотреть на мистера Блейка. Он не двигался с тех пор, как я уложил его и застелил постель, — он крепко и спокойно спал.

Пока я все еще смотрела на него, я услышала, как дверь спальни тихо
открылась. На пороге снова появилась мисс Вериндер в своем
красивом летнем платье.

“ Окажи мне последнюю услугу? ” прошептала она. “ Позволь мне посмотреть на него вместе с тобой.

Я колебался — не из соображений приличия, а только ради того, чтобы она могла спокойно отдохнуть. Она подошла ко мне и взяла меня за руку.

«Я не могу уснуть, я даже не могу сидеть на месте в своей комнате, — сказала она. — О,
мистер Дженнингс, если бы вы были на моём месте, только подумайте, как бы вам хотелось сидеть и смотреть на него. Скажите «да»! Сделайте это!»

Нужно ли говорить, что я уступил? Конечно, нет!

 Она придвинула стул к дивану. Она смотрела на него в молчаливом
восторге счастья, пока на глаза не навернулись слёзы. Она вытерла
глаза и сказала, что принесёт свою работу. Она принесла свою работу и
она так и не сделала ни единого стежка. Он лежал у неё на коленях — она даже не могла отвести от него взгляд, чтобы вдеть нитку в иголку. Я подумал о своей юности; я подумал о нежных глазах, которые когда-то с любовью смотрели на _меня_. В смятении я обратился к своему дневнику, чтобы успокоиться, и написал в нём то, что написано здесь.

 Так мы молча несли свою вахту. Один из нас был поглощён своим письмом, другой — своей любовью.

Час за часом он лежал в глубоком сне. Свет нового дня становился всё ярче и ярче,
а он всё не двигался.

Около шести часов я почувствовал, что боль возвращается. Я был вынужден ненадолго оставить её с ним наедине. Я сказал, что поднимусь наверх и принесу ему ещё одну подушку из его комнаты. На этот раз приступ был недолгим. Через некоторое время я смог вернуться и снова показаться ей на глаза.

 Когда я вернулся, она сидела в изголовье дивана. Она просто
коснулась губами его лба. Я покачал головой так серьёзно, как только
мог, и указал на её стул. Она посмотрела на меня с яркой
— Она улыбнулась, и на её лице появился очаровательный румянец. — Вы бы сделали это, — прошептала она, — на моём месте!

Сейчас только восемь часов. Он начинает шевелиться в первый раз.

Мисс Вериндер стоит на коленях рядом с диваном. Она расположилась так, что, когда он откроет глаза, они должны будут увидеть её лицо.

Оставить их вдвоём?

Да!

Одиннадцать часов. — Дом снова пуст. Они договорились между собой; все уехали в Лондон на десятичасовом поезде. Мой краткий сон о счастье закончился. Я снова очнулся в реальности своей одинокой жизни без друзей.

Я не осмеливаюсь доверить бумаге добрые слова, которые были сказаны мне, в частности, мисс Вериндер и мистером Блейком. Кроме того, в этом нет необходимости. Эти слова будут возвращаться ко мне в часы одиночества и помогут мне пережить то, что осталось от конца моей жизни. Мистер Блейк должен написать и рассказать мне, что происходит в Лондоне. Мисс Вериндер должна
вернуться в Йоркшир осенью (несомненно, чтобы выйти замуж), а я
должен взять отпуск и погостить в этом доме. О боже, что я чувствовал,
когда она смотрела на меня с благодарностью и теплотой в глазах.
Она сжала мою руку и сказала: «Это твоих рук дело!»

Мои бедные пациенты ждут меня. Сегодня утром я снова возвращаюсь к
старому распорядку! Сегодня вечером я снова возвращаюсь к ужасной
альтернативе между опиумом и болью!

Слава Богу за Его милосердие! Я увидел немного солнечного света — я был
счастлив.


ПЯТАЯ ГЛАВА.

_Продолжение истории Франклина Блейка._

 ГЛАВА I

Но с моей стороны требуется лишь несколько слов, чтобы завершить повествование,
представленное в «Дневнике Эзры Дженнингса».

Что касается меня, то я могу лишь сказать, что проснулся утром
двадцать шестой, прекрасно знала, что я говорил и делал, под
влияние опиума—от времени, когда препарат впервые положил свою
держись меня, к тому времени, когда я открыл глаза, в Рэйчел
гостиная.

То, что произошло после моего пробуждения, я не чувствую себя призванным оказать
деталь в счете. Ограничивая себя лишь для того, чтобы результаты, я должен
сообщают, что Рейчел и я досконально понимали друг друга, прежде чем
ни слова объяснения, прошли по обе стороны. Я отказываюсь
объяснять, и Рейчел отказывается объяснять, откуда такая невероятная скорость
о нашем примирении. Сэр и мадам, вспомните то время, когда вы были страстно влюблены друг в друга, — и вы узнаете, что произошло после того, как Эзра Дженнингс закрыл дверь гостиной, так же хорошо, как и я сам.

 Однако я не возражаю против того, чтобы добавить, что миссис Мерридью наверняка обнаружила бы нас, если бы не присутствие духа Рейчел. Она услышала шорох платья пожилой дамы в коридоре и
тут же выбежала ей навстречу. Я услышал, как миссис Мерридью
спросила: «Что случилось?» — и как Рейчел ответила: «Взрыв!»
Она тут же позволила взять себя под руку и увести в сад, подальше от надвигающейся катастрофы. Вернувшись в дом, она встретила меня в холле и сказала, что очень поражена огромным прогрессом в науке по сравнению с тем временем, когда она была девочкой и училась в школе. «Взрывы, мистер Блейк, стали гораздо менее разрушительными, чем раньше. Уверяю вас, я едва слышала взрыв мистера Дженнингса из сада». И никакого запаха после этого, насколько я могу судить, теперь, когда мы вернулись
в дом! Я должен извиниться перед вашим другом-врачом. Это
Ему остаётся только сказать, что он прекрасно справился!»

Итак, после победы над Беттереджем и мистером Бруффом Эзра Дженнингс
победил саму миссис Мерридью. В конце концов, в мире ещё много неразвитых
либеральных настроений!

За завтраком мистер Бруфф не скрывал, почему он хочет, чтобы
я поехал с ним в Лондон утренним поездом. Часы, хранившиеся в банке, и результат, который мог из этого получиться, так сильно разжигали любопытство Рейчел, что она сразу же решила (если миссис
Мерридью не будет возражать) вернуться с нами в город, чтобы
в пределах досягаемости первых новостей о нашем разбирательстве.

Миссис Мерридью проявила себя как воплощение уступчивости и снисходительности после того, как
по-настоящему тактично прошел взрыв;
и Betteredge был соответствующим образом проинформирован о том, что мы были все четверо путешествовать
вместе с утренним поездом. Я полностью ожидал, что он бы
попросил разрешения сопровождать нас. Но Рейчел мудро предоставила своему
старому верному слуге занятие, которое его интересовало. Ему было поручено завершить меблировку дома, и он был слишком занят
о своих домашних обязанностях, чтобы почувствовать “детективную лихорадку” так, как он сам
мог бы почувствовать это при других обстоятельствах.

Единственным предметом нашего сожаления при поездке в Лондон была необходимость
расстаться с Эзрой Дженнингсом более резко, чем мы могли бы пожелать.
Убедить его поехать с нами было невозможно. Я могла только пообещать
написать ему, а Рейчел могла только настоять на том, чтобы он приехал повидаться с ней
когда она вернется в Йоркшир. У нас была полная уверенность в том, что мы встретимся
снова через несколько месяцев, и всё же было что-то очень грустное в том, что я
наш лучший и самый дорогой друг остался стоять в одиночестве на платформе, когда поезд
тронулся с места.

 По прибытии в Лондон к мистеру Бруффу на вокзале подошёл
маленький мальчик, одетый в куртку и брюки из потрёпанной чёрной ткани,
примечательный тем, что его глаза были очень большими. Они были такими большими и так свободно двигались,
что невольно задаёшься вопросом, почему они не выпадают из глазниц. Выслушав мальчика, мистер Бруфф спросил дам, не будут ли они так любезны, если мы проводим их до Портленд-Плейс. Я едва успела
Я успел пообещать Рейчел, что вернусь и расскажу ей обо всём, что
произошло, прежде чем мистер Бруфф схватил меня за руку и затолкал в
такси. Мальчик с испуганными глазами сел на козлы рядом с
водителем, и тот поехал на Ломбард-стрит.

 — Новости из банка? — спросил я, когда мы тронулись.

 — Новости о мистере Люке, — ответил мистер Бруфф. «Час назад его видели выходящим из дома в Ламбете в сопровождении двух мужчин, которых мои люди опознали как полицейских в штатском. Если мистер
Люкер опасается индейцев, то
Вывод очевиден. Он собирается забрать бриллиант из
банка.

— И мы идём в банк, чтобы посмотреть, что из этого выйдет?

— Да, или послушать, что из этого вышло, если к этому времени всё уже закончится.
 Вы заметили, мой мальчик, вон ту коробку?

— Я заметил его глаза.

 Мистер Бруфф рассмеялся. «В конторе его называют Гузберри, — сказал он. — Я посылаю его с поручениями, и я бы хотел, чтобы мои клерки, которые дали ему это прозвище, были так же надёжны, как он. Гузберри — один из самых сообразительных мальчиков в Лондоне, мистер Блейк, несмотря на его глаза».

Было без двадцати пяти пять, когда мы подъехали к банку на
Ломбард-стрит. Гузберри с тоской посмотрел на своего хозяина, когда тот открыл
дверь кэба.

— Ты тоже хочешь войти? — любезно спросил мистер Бруфф. — Тогда заходи и следуй за мной по пятам до дальнейших распоряжений. Он быстр как молния, —
продолжал мистер Бруфф, обращаясь ко мне шёпотом. — Двух слов будет достаточно.
Гузберри, где нужны двадцать человек с другим мальчиком».

Мы вошли в банк. В приёмной с длинной стойкой, за которой сидели кассиры, было полно людей; все ждали своей очереди
снять деньги или внести их до закрытия банка в пять часов
.

Двое мужчин из толпы подошли к мистеру Бреффу, как только он появился
собственной персоной.

“Ну”, - спросил адвокат. “Вы видели его?”

“Он прошел мимо нас здесь полчаса назад, сэр, и прошел во внутренние помещения"
офис.

“ Он что” еще не вышел?

“ Нет, сэр.

Мистер Бруфф повернулся ко мне. — Давайте подождём, — сказал он.

 Я оглядел людей вокруг в поисках трёх индейцев. Никого из них не было
видно. Единственным человеком с заметно смуглой кожей был высокий мужчина в лётном
костюме и круглых очках.
шляпа, похожий на моряка. Мог ли это быть переодетый один из них?
Невозможно! Мужчина был выше любого из индейцев; и его лицо,
там, где оно не было скрыто густой черной бородой, было в два раза шире,
по крайней мере, любого из них.

“Они, должно быть, где-то их шпион”, - сказал мистер Брафф, глядя на
темная Сейлор в свою очередь. “И он может быть человеком”.

Прежде чем он успел сказать что-то ещё, его за рукав почтительно потянул
прислуживающий ему эльф с глазами-вишнями. Мистер Бруфф посмотрел туда, куда смотрел
мальчик. — Тише! — сказал он. — Вот мистер Люкер!

Ростовщик вышел из внутренних помещений банка в сопровождении двух полицейских в штатском.

«Не спускайте с него глаз, — прошептал мистер Бруфф. — Если он передаст бриллиант кому-нибудь, то передаст его здесь».

Не замечая ни меня, ни мистера Бруффа, мистер Люкер медленно направился к двери — то в самую гущу, то в самую разреженную часть толпы. Я отчётливо видел, как он взмахнул рукой, проходя мимо невысокого, полного мужчины,
уважительно одетого в скромный серый костюм. Мужчина слегка вздрогнул
и посмотрел ему вслед. Мистер Люкер медленно двинулся дальше сквозь толпу.
У двери его охранники встали по обе стороны от него. За ними
всеми тремя следовал один из людей мистера Бруффа, и я больше их не видел.

 Я оглянулся на адвоката, а затем многозначительно посмотрел на
человека в строгом сером костюме. — Да! — прошептал мистер Бруфф, — я тоже это
видел! Он обернулся в поисках своего второго человека. Второго человека
нигде не было видно. Он оглянулся в поисках своего сопровождающего духа.
Гузберри исчез.

— Что, чёрт возьми, это значит? — сердито спросил мистер Бруфф. — Они оба
бросили нас в тот самый момент, когда мы больше всего в них нуждаемся.

Подошла очередь мужчины в сером костюме завершить свои
дела у стойки. Он расплатился чеком — получил квитанцию за
это — и повернулся, чтобы выйти.

“Что делать?” - спросил Мистер Брафф. “Мы не можем унизить себя
следуя за ним.”

“_Я_ могу!” Я сказал. “ Я бы не упустил этого человека из виду и за десяти тысяч
фунтов!

— В таком случае, — возразил мистер Бруфф, — я бы не упустил вас из виду и за вдвое большую сумму. Приятное занятие для человека в моём положении, — пробормотал он себе под нос, когда мы вышли вслед за незнакомцем из банка. — Для
Ради всего святого, не упоминайте об этом. Я бы разорился, если бы об этом стало известно».

Мужчина в сером костюме сел в омнибус, направлявшийся на запад. Мы сели за ним. В мистере Бруфе ещё оставались скрытые резервы молодости.
Я утверждаю это с полной уверенностью — когда он сел в омнибус, он
покраснел!

Мужчина в сером костюме остановил омнибус и вышел в Оксфорде
Улица. Мы снова последовали за ним. Он зашёл в аптеку.

 Мистер Бруфф вздрогнул. «Моя аптека!» — воскликнул он. «Боюсь, мы ошиблись».

 Мы вошли в аптеку. Мистер Бруфф и владелец обменялись несколькими словами
наедине. Адвокат снова присоединился ко мне с очень расстроенным видом.

«Это очень хорошо для нас, — сказал он, беря меня под руку и выводя из комнаты, — это хоть какое-то утешение!»

«Что хорошо для нас?» — спросил я.

«Мистер Блейк! Мы с вами — два худших детектива-любителя, которые когда-либо пробовали себя в этом деле. Человек в сером костюме
тридцать лет проработал в аптеке. Его послали в банк заплатить
деньги на счет его хозяина, а он знает о Лунном камне не больше
, чем о нерожденном ребенке.

Я спросил, что делать дальше.

“ Возвращайтесь в мой офис, ” сказал мистер Брефф. “ Гусберри и мой помощник
очевидно, следили за кем-то еще. Будем надеяться, что _they_ было
их глаза о них в любом случае!”

Когда мы достигли Грейс-ИНН-сквер, второй человек прибыл туда
перед нами. Он ждал уже больше четверти часа.

“ Ну что? - спросил мистер Брефф. “ Какие у вас новости?

— С сожалением должен сообщить, сэр, — ответил мужчина, — что я ошибся.
 Я мог бы поклясться, что видел, как мистер Люкер передал что-то пожилому джентльмену в светлом пальто. Пожилой джентльмен
оказывается, сэр, он самый респектабельный мастер по изготовлению железа в
Истчипе.

- А где Гусберри? ” покорно спросил мистер Брефф.

Мужчина вытаращил глаза. “Я не знаю, сэр. Я не видел его с тех пор, как
ушел из банка”.

Мистер Брефф отпустил этого человека. “Одно из двух”, - сказал он мне.
“Либо крыжовника сбежал, или он охотится за свой счет.
Что ты скажешь, чтобы обеденный здесь, на шансе, что парень может прийти
через час или два? У меня в погребе есть немного хорошего вина, и мы
можем заказать отбивную в кофейне.

Мы пообедали в кабинете мистера Бреффа. Прежде чем убрать скатерть, “а
«Человек» хотел поговорить с адвокатом. Был ли этим человеком
Гузберри? Нет, только тот, кто следил за мистером Люкером, когда тот выходил из банка.

 В отчёте в этом случае не было ничего интересного. Мистер Люкер вернулся в свой дом и отпустил охранника. После этого он больше не выходил из дома. Ближе к
сумеркам были заперты ставни и двери. За улицей перед домом и переулком за домом
внимательно следили. Никаких признаков индейцев не было видно. Никого не было
что бы ни было замечено слоняющимся по помещению. Изложив
эти факты, мужчина подождал, будут ли какие-либо дальнейшие распоряжения.
Мистер Брефф отпустил его на ночь.

“Вы думаете, мистер Люкер забрал Лунный камень с собой домой?”
спросил я.

“Не он”, - сказал мистер Брефф. “Он бы никогда не уволил двух своих
полицейских, если бы рискнул снова хранить Бриллиант в своем собственном
доме ”.

Мы подождали мальчика ещё полчаса, но напрасно.
Тогда мистер Бруфф отправился в Хэмпстед, а я вернулся в
Рейчел в Портленд-Плейс. Я оставил свою карточку, в обязанности портье в
камер, с написанным на нем, чтобы сказать, что я должен быть на моем
гостиниц в половине одиннадцатого, в ту ночь. Визитку нужно было отдать тому самому
мальчику, если он вернется.

Некоторые мужчины умеют приходить на встречи; а у других мужчин есть
умение пропускать их. Я один из этих других мужчин. Добавьте к этому, что я
провела вечер в Портленд-Плейс, на том же месте, что и Рейчел, в
комнате длиной сорок футов, с миссис Мерридью в дальнем конце.
Кто-нибудь удивляется, что я вернулась домой в половине первого, а не в половине второго?
в десять часов? Каким же бессердечным должен быть этот человек! И как же я искренне надеюсь, что никогда не познакомлюсь с ним!

 Мой слуга протянул мне клочок бумаги, когда впустил меня.

 Я прочитал написанные аккуратным юридическим почерком слова: «С вашего позволения, сэр, я
начинаю клевать носом. Я вернусь завтра утром, между девятью и
десятью». Расследование показало, что мальчик с очень необычными глазами
позвонил, оставил мою визитку и сообщение, прождал час,
ничего не делал, только засыпал и просыпался, написал строчку для
Он оставил меня и ушёл домой, серьёзно сообщив слуге, что «не сможет ничего сделать, пока не отдохнёт».

 На следующее утро в девять я был готов принять гостя. В половине десятого я услышал шаги за дверью. — Входите, Гузберри! — крикнул я. — Спасибо, сэр, — ответил серьёзный и меланхоличный голос. Дверь открылась. Я вскочил на ноги и увидел перед собой… сержанта Каффа!

«Я решил заглянуть сюда, мистер Блейк, на случай, если вы в городе, прежде чем писать в Йоркшир», — сказал сержант.

Он был таким же мрачным и худым, как всегда. Его глаза не утратили прежней остроты.
уловка (так тонко подмеченная в Рассказе Беттереджа) “выглядеть так, как будто
они ожидают от вас чего-то большего, чем вы сами осознаете”.
Но, так как платье может изменить человек, великий манжеты изменился до
все признания. Он носил широкополую белую шляпу, а свет съемки
куртка, белые брюки и серые гетры. В руках у него была крепкая дубовая палка.
Казалось, что его единственной целью было выглядеть так, будто он всю жизнь прожил в
деревне. Когда я похвалил его за метаморфозы, он
отказался воспринимать это как шутку. Он довольно серьёзно пожаловался на
шумы и запахи Лондона. Я заявляю, что я далеко не уверен, что он
не говорил с лёгким деревенским акцентом! Я предложил ему позавтракать.
 Невинный деревенский житель был совершенно потрясён. _Его_ время завтрака было в
половине седьмого — и _он_ ложился спать с петухами и курами!

 — Я вернулся из Ирландии только вчера вечером, — сказал сержант,
возвращаясь к практической цели своего визита в своей обычной непроницаемой манере. «Перед тем как лечь спать, я прочитал ваше письмо, в котором вы рассказываете о том, что
произошло с тех пор, как в прошлом году я начал расследование после того, как «Даймонд» был приостановлен.
С моей стороны можно сказать только одно. Я
совершенно неправильно понял ситуацию. Я не знаю, как любой другой человек мог бы увидеть вещи в их истинном свете в такой ситуации, в какой я тогда оказался. Но это не меняет фактов.
 Я признаю, что всё испортил. Это не первая моя ошибка, мистер Блейк, которая
отличила мою профессиональную карьеру! Только в книгах офицеры полиции не совершают ошибок.

«Вы пришли как раз вовремя, чтобы восстановить свою репутацию», — сказал я.

— Прошу прощения, мистер Блейк, — ответил сержант. — Теперь, когда я отошёл от дел, мне плевать на свою репутацию. Я покончил со своей репутацией, слава богу! Я здесь, сэр, в знак благодарности за щедрость покойной леди Вериндер по отношению ко мне. Я вернусь к своей прежней работе — если вы захотите меня нанять и если вы мне доверяете — только из-за этого и ни по какой другой причине. Ни фартинга денег, если вам угодно, не перейдёт от вас ко мне. Это честное слово. А теперь расскажите мне, мистер Блейк,
как обстоят дела с тех пор, как вы писали мне в последний раз.

Я рассказал ему об эксперименте с опиумом и о том, что произошло
после этого в банке на Ломбард-стрит. Он был очень поражён этим
экспериментом — это было что-то совершенно новое в его опыте. И его особенно
заинтересовала теория Эзры Дженнингса о том, что я сделал с бриллиантом
после того, как покинул гостиную Рейчел в ночь её рождения.

 «Я не согласен с мистером Дженнингсом в том, что вы спрятали Лунный камень», — сказал
Сержант Кафф. «Но я согласен с ним в том, что вы, должно быть,
отнесли его в свою комнату».

«Ну и что?» спросил я. «И что потом случилось?»

“ Вы сами ничего не подозреваете о том, что произошло, сэр?

“ Абсолютно ничего.

“ А мистер Брефф ничего не подозревает?

“ Не больше, чем я.

Сержант Кафф встал и подошел к моему письменному столу. Он вернулся с
запечатанным конвертом. На нем стояла пометка “Личное”; оно было адресовано мне; и
в углу стояла подпись сержанта.

«В прошлом году я подозревал не того человека, — сказал он, — и, возможно, сейчас подозреваю не того. Подождите открывать конверт, мистер Блейк, пока не докопаетесь до истины. А потом сравните имя виновного с именем, которое я написал в этом запечатанном письме».

Я положил письмо в карман, а затем спросил сержанта
мнение о мерах, которые мы приняли в банке.

“Очень благие намерения, сэр”, - ответил он, “и совершенно правильный поступок"
. Но был еще один человек, о котором следовало позаботиться
помимо мистера Люкера”.

“ Лицо, указанное в письме” которое вы мне только что передали?

“ Да, мистер Блейк, лицо, указанное в письме. Теперь уже ничего не поделаешь. Когда придёт время, я кое-что предложу вам и мистеру Бруфу, сэр. Давайте сначала подождём и посмотрим, есть ли у мальчика что-нибудь, что стоит услышать.

Было уже почти десять часов, а мальчик так и не появился.
Сержант Кафф заговорил о другом. Он спросил о своём старом друге
Беттердидже и своём старом враге, садовнике. Ещё через минуту он, без сомнения,
перешёл бы к своим любимым розам, если бы мой слуга не прервал нас,
объявив, что мальчик внизу.

Когда Гузберри ввели в комнату, он остановился на пороге и с недоверием посмотрел на незнакомца, который был со мной. Я велел мальчику подойти ко мне.

«Ты можешь говорить при этом джентльмене, — сказал я. — Он здесь, чтобы помочь
я; и он знает все, что произошло. Сержант Кафф, - добавил я, - это
мальчик из конторы мистера Бреффа.

В нашей современной системе цивилизации известность (неважно, какая
) - это рычаг, который может привести в движение что угодно. Слава о великом Каффе
достигла ушей даже маленького Крыжовника. Когда я упомянул это прославленное имя, глаза мальчика закатились, и я подумал, что они вот-вот упадут на ковер.

 — Подойди сюда, парень, — сказал сержант, — и расскажи нам, что ты хочешь сказать.

 Внимание великого человека — героя многих знаменитых историй —
адвокатская контора в Лондоне, казалось, очаровала мальчика. Он встал перед сержантом Каффом и сложил руки за спиной, как положено неофиту, которого экзаменуют по катехизису.

— Как тебя зовут? — спросил сержант, начиная с первого
вопроса катехизиса.

— Октавиус Гай, — ответил мальчик. — В конторе меня называют Гузберри из-за моих глаз.

«Октавиус Гай, он же Гузберри, — продолжал сержант с величайшей серьёзностью, — вас вчера не было в банке. Чем вы занимались?»

«Если позволите, сэр, я следил за человеком».

— Кто это был?

 — Высокий мужчина, сэр, с большой чёрной бородой, одетый как моряк.

 — Я помню этого человека! — вмешался я. — Мистер Бруфф и я думали, что он был шпионом, нанятым индейцами.


Сержант Кафф, похоже, не был впечатлён.Мистер Бруфф и
я так и думали. Он продолжал допрашивать Гузберри.

— Ну что ж, — сказал он, — и почему вы пошли за моряком?

— Если вам угодно, сэр, мистер Бруфф хотел знать, не передал ли мистер Люкер
что-нибудь кому-нибудь, когда выходил из банка. Я видел, как мистер Люкер передал
что-то моряку с чёрной бородой.

“Почему вы не сказали, Мистер Брафф, что вы видели?”

“Я еще не время говорить об этом никому, сэр, моряк вышел в такой
поторопись”.

“И вы побежали за ним, да?”

“Да, сэр”.

“Гусберри, - сказал сержант, похлопав его по голове, - у вас есть
что—то в твоем маленьком черепе - и это не вата. Я
пока что тобой очень доволен.

Мальчик покраснел от удовольствия. Сержант Кафф продолжал.

“ Ну? и что сделал моряк, когда оказался на улице?

“Он вызвал такси, сэр”.

“И что вы сделали?”

“Держался сзади и побежал за ним”.

Прежде чем сержант успел задать следующий вопрос, был
объявлен ещё один посетитель — старший клерк из конторы мистера Бруффа.

Чувствуя, что важно не прерывать осмотр мальчика, проведённый сержантом Каффом, я принял клерка в другой комнате. Он принёс плохие новости
его работодатель. Волнение и возбуждение последних двух дней оказались слишком сильны для мистера Бруффа. В то утро он проснулся с приступом подагры; он был прикован к своей комнате в Хэмпстеде, и в нынешнем критическом положении наших дел ему было очень не по себе из-за того, что он был вынужден оставить меня без совета и помощи опытного человека. Старший клерк получил приказ находиться в моём распоряжении и был готов сделать всё возможное, чтобы заменить мистера Бруффа.

Я сразу же написал, чтобы успокоить старого джентльмена, рассказав ему о
Визит сержанта Каффа: добавив, что Гусберри в этот момент находится под
допросом; и пообещав сообщить мистеру Бреффу лично или
письмом обо всем, что может произойти позже в тот же день. Отправив
клерка в Хэмпстед с моей запиской, я вернулся в комнату, которую я
покинул, и нашел сержанта Каффа у камина, звонившего
в колокольчик.

“ Прошу прощения, мистер Блейк, ” сказал сержант. — Я как раз собирался отправить вашего слугу с сообщением, что хочу поговорить с вами. Я не сомневаюсь, что этот мальчик — этот замечательный мальчик, — добавил
Сержант, похлопав Гусберри по голове, сказал: “выследил нужного человека.
Драгоценное время было потеряно, сэр, из-за того, что вас, к сожалению, не было дома.
вчера вечером в половине одиннадцатого вас не было дома. Единственное, что сейчас можно сделать, - это
немедленно вызвать такси ”.

Еще через пять минут сержант Кафф и я (с Крыжовником на коробке
в качестве руководства для водителя) были на пути на восток, в сторону Города.

— Когда-нибудь, — сказал сержант, указывая на переднее
окно кэба, — этот мальчик добьётся больших успехов в моей
профессии. Он самый смышлёный и умный малыш, которого я встречал
в течение многих лет. Вы услышите суть того, что он рассказал мне, пока вас не было в комнате, мистер
Блейк. Вы, кажется, присутствовали, когда он упомянул, что держался за кэб и
бежал за ним?

— Да.

— Ну, сэр, кэб ехал с Ломбард-стрит к Тауэрской пристани. Моряк с чёрной бородой вышел и заговорил со стюардом
роттердамского парохода, который должен был отплыть на следующее утро. Он спросил, можно ли ему
сразу подняться на борт и переночевать на своей койке. Стюард ответил: «Нет». Каюты, койки и постельное бельё
В тот вечер все должны были пройти тщательную проверку, и ни одному пассажиру не разрешалось подниматься на борт до утра. Моряк развернулся и ушёл с причала. Когда он снова вышел на улицу, мальчик впервые заметил мужчину, одетого как респектабельный механик, который шёл по противоположной стороне дороги и, очевидно, следил за моряком. Моряк остановился у местной закусочной и вошёл внутрь. Мальчик, не зная, что делать,
бродил среди других мальчишек, глядя на
вкусные блюда в витрине закусочной. Он заметил механика.
ждущего, как и он сам, но все еще на противоположной стороне
улицы. Через минуту мимо медленно проехало такси и остановилось там, где стоял
механик. Мальчик мог ясно видеть только одного человека в
такси, который наклонился к окну, чтобы поговорить с механиком. Он
описал этого человека, мистера Блейка, без какой-либо подсказки с моей стороны, как
со смуглым лицом, похожим на лицо индейца ”.

К этому времени стало ясно, что мы с мистером Бруффом совершили ещё одну
ошибку. Моряк с чёрной бородой явно не был шпионом.
Служил ли он в индийской армии? Мог ли он быть тем человеком, который забрал бриллиант?

 «Немного погодя, — продолжил сержант, — кэб медленно поехал дальше по улице. Механик перешёл дорогу и зашёл в закусочную. Мальчик подождал снаружи, пока не проголодался и не устал, а затем тоже зашёл в закусочную. У него в кармане был шиллинг, и он роскошно пообедал, как он мне рассказал, чёрным пудингом, пирогом с угрём и бутылкой имбирного пива. Что может не перевариться у мальчика? Вещество, о котором идёт речь, до сих пор не найдено».

“Что он увидел в закусочной?” Спросил я.

“Ну, мистер Блейк, он увидел матроса, читающего газету за одним столом,
и механика, читающего газету за другим. Уже стемнело.
моряк встал и покинул заведение. Он подозрительно огляделся по сторонам.
выйдя на улицу. Мальчик — будучи мальчиком — прошел мимо
незамеченный. Механик еще не вышел. Матрос пошёл дальше,
оглядываясь по сторонам и, по-видимому, не очень понимая, куда
ему идти. Механик снова появился на противоположной стороне
дороги. Матрос шёл дальше, пока не добрался до Шор-лейн, ведущей в
Лоуэр-Темз-стрит. Там он остановился перед трактиром под
вывеской ‘Колесо фортуны’ и, осмотрев заведение снаружи,
вошел внутрь. Гусберри вошел тоже. В баре было очень много народу, в основном
приличного сорта. ‘Колесо фортуны’ - очень
респектабельное заведение, мистер Блейк; славится своим портером и пирогами со свининой.

Отступления сержанта раздражали меня. Он увидел это и, продолжая рассказ,
более строго придерживался показаний Гузберри.

 «Моряк, — продолжил он, — спросил, можно ли ему переночевать. Хозяин гостиницы
— Нет, они были заняты. Барменша поправила его и сказала: «Номер
десять был свободен». За официантом послали, чтобы он проводил моряка в номер десять.
 Незадолго до этого Гузберри заметил механика среди людей
в баре. Прежде чем официант ответил на звонок, механик
исчез. Моряка отвели в его номер. Не зная, что делать
дальше, Гузберри решил подождать и посмотреть, что будет дальше.
Что-то произошло. Позвали хозяина. Сверху доносились сердитые голоса. Механик внезапно снова появился.
Хозяин дома схватил его за шиворот и, к большому удивлению Гузберри, обнаружил все признаки опьянения. Хозяин вытолкал его за дверь и пригрозил вызвать полицию, если он вернётся. Из их перепалки стало ясно, что мужчина был обнаружен в десятом номере и с пьяным упрямством заявил, что снял комнату. Гузберри
был так поражён внезапным опьянением ранее трезвого человека,
что не удержался и выбежал вслед за механиком на улицу.
Пока он находился в поле зрения паба, мужчина шатался самым постыдным образом. Как только он свернул за угол, он мгновенно обрёл равновесие и стал настолько трезвым членом общества, насколько это вообще возможно. Гузберри вернулся в «Колесо фортуны» в крайне растерянном состоянии. Он снова стал ждать, надеясь, что что-нибудь произойдёт. Ничего не случилось,
и больше никто не слышал и не видел этого моряка. Гузберри
решил вернуться в контору. Как только он это сделал,
В конце концов, кто должен был появиться на противоположной стороне улицы, как
обычно, если не механик! Он посмотрел на одно конкретное окно в верхней части
паба, в котором горел свет. Этот свет, казалось, успокоил его. Он сразу же ушёл.
 Мальчик вернулся в «Грейс Инн», получил вашу карточку и
сообщение, позвонил и не смог вас найти. Вот вам и состояние дел, мистер Блейк, на данный момент.

 — Каково ваше мнение по этому делу, сержант?

 — Я думаю, что это серьёзно, сэр.  Судя по тому, что видел мальчик, индейцы
начнем с того, что они замешаны в этом.

“ Да. И моряк, очевидно, тот человек, которому мистер Люкер передал
Бриллиант. Кажется странным, что мистер Брефф, и я, и человек, нанятый мистером
Бреффом, все заблуждались относительно того, кем был этот человек
.

“ Вовсе нет, мистер Блейк. Учитывая риск, которому подвергался этот человек, вполне вероятно, что мистер Люкер намеренно ввёл вас в заблуждение по предварительной договорённости между ними.

 — Вы понимаете, что произошло в пабе? — спросил я. —
Человек, одетый как механик, конечно же, действовал по поручению
индейцы. Но я так же озадачен его внезапным опьянением, как и сам Гузберри.

 — Думаю, я могу предположить, что это значит, сэр, — сказал сержант.
 — Если вы поразмыслите, то поймёте, что у этого человека, должно быть, были довольно строгие инструкции от индейцев. Они сами были слишком заметными, чтобы рисковать и показываться в банке или в пабе, — они были вынуждены доверить всё своему заместителю.
Очень хорошо. Их помощник слышит, как в таверне называют номер
комнаты, которую должен занять моряк.
ночь — это также комната (если только мы не ошибаемся в наших представлениях)
которая также должна быть у Алмаза на ночь. При таких обстоятельствах
индейцы, можете на это положиться, настояли бы на том, чтобы у них было
описание комнаты — ее расположения в доме,
возможности проникновения извне и так далее. Что было делать
этому человеку с такими приказами, как этот? Именно это он и сделал! Он побежал
наверх, чтобы взглянуть на комнату, прежде чем в неё занесут
моряка. Его нашли там, когда он делал свои наблюдения, — и он притворился пьяным,
как самый простой способ выбраться из затруднительного положения. Вот как я понял эту загадку. После того, как его выгнали из трактира, он, вероятно, отправился с докладом туда, где его ждали хозяева. И хозяева, без сомнения, отправили его обратно, чтобы убедиться, что моряк действительно остался в трактире до следующего утра. Что касается того, что произошло в «Колесе Фортуны» после ухода мальчика, — мы должны были выяснить это прошлой ночью. Сейчас одиннадцать утра.
 Мы должны надеяться на лучшее и выяснить, что мы можем ”.

Ещё через четверть часа такси остановилось на Шор-лейн, и
Гузберри открыл дверь, чтобы мы могли выйти.

«Всё в порядке?» — спросил сержант.

«Всё в порядке», — ответил мальчик.

Как только мы вошли в «Колесо фортуны», даже моему неопытному глазу стало ясно, что в доме что-то не так.

Единственным человеком за стойкой, где подавали напитки, была растерянная служанка, совершенно не разбирающаяся в бизнесе. Один или два посетителя, ожидавших свой утренний напиток, нетерпеливо постукивали деньгами по стойке. Барменша появилась из
внутренние помещения гостиной, возбужденные и озабоченные. Она ответила на вопрос
Сержанта Каффа о домовладельце, резко сказав ему, что
ее хозяин наверху, и пусть его никто не беспокоит.

“ Пойдемте со мной, сэр, ” сказал сержант Кафф, хладнокровно направляясь вперед.
поднимаясь по лестнице, он жестом пригласил мальчика следовать за ним.

Буфетчица назвал ее Мастер, и предупредил его, что незнакомцы
вторгаясь в дом. На первом этаже мы столкнулись с хозяином, который спешил вниз в крайне раздражённом
состоянии, чтобы узнать, в чём дело.

“Кто вы, черт возьми, такой? и что вам здесь нужно?” спросил он.

“Держите себя в руках”, - спокойно сказал сержант. “Я скажу вам, кто я такой
для начала. Я сержант Кафф.

Громкое имя немедленно произвело свое действие. Разгневанный хозяин
распахнул дверь гостиной и попросил у сержанта прощения.

“Я раздражен и не в духе, сэр, это правда”, — сказал он.
“Сегодня утром в доме произошло кое-что неприятное. Человек в
мой бизнес в интернет, чтобы расстроить себя, сержант Кафф”.

“Не сомневаюсь”, - сказал сержант. “Я приеду сразу, если ты будешь
позвольте мне перейти к тому, что привело нас сюда. Мы с этим джентльменом хотим побеспокоить
вас несколькими вопросами по делу, представляющему определенный интерес для нас обоих.

“По какому поводу, сэр?” - спросил хозяин.

“По поводу смуглого мужчины, одетого как моряк, который ночевал здесь прошлой ночью".
”Боже милостивый!" - Спросил я. "По какому поводу, сэр?"

“По какому поводу? это тот человек, который сейчас расстраивает весь дом
в данный момент!” - воскликнул хозяин. — Вы или этот джентльмен что-нибудь знаете о нём?

— Мы не можем быть уверены, пока не увидим его, — ответил сержант.

— Увидите его? — переспросил хозяин. — Это единственное, в чём никто не уверен.
не мог ничего сделать с семи часов утра. В это время он вчера вечером оставил сообщение, что его будут вызывать. Его _вызвали_ — и он не ответил и не открыл дверь, чтобы узнать, в чём дело. Они попытались снова в восемь и снова в девять. Без толку! Дверь по-прежнему была заперта, и в комнате не было слышно ни звука! Я выходил сегодня утром — и вернулся только четверть часа назад. Я сам стучал в дверь — и всё без толку. Мальчик-посудомойщик пошёл за плотником.
Если вы сможете подождать несколько минут, джентльмены, мы откроем дверь.
и посмотрим, что это значит.

“ Этот человек был пьян прошлой ночью? ” спросил сержант Кафф.

“ Совершенно трезвый, сэр, иначе я бы никогда не позволил ему ночевать в моем доме.

“ Он заранее заплатил за свою кровать?

“ Нет.

“ Мог ли он каким-либо образом покинуть комнату, не выходя через дверь?

— Комната на чердаке, — сказал хозяин. — Но в потолке есть люк, ведущий на крышу, а чуть ниже по улице стоит пустой дом, который ремонтируют. Как вы думаете, сержант,
негодяй отделался таким образом, не заплатив?

“ Это мог сделать моряк, - сказал сержант Кафф, - ранним утром.
утром, когда на улицах еще не было движения. Он, должно быть, привык лазать по деревьям, и
голова не подвела бы его на крышах домов ”.

Пока он говорил, объявили о прибытии плотника. Мы все сразу поднялись
наверх, на верхний этаж. Я заметил, что сержант был необычайно серьёзен, даже для _него_. Мне также показалось странным, что он велел мальчику (после того, как ранее предложил ему следовать за нами) подождать в комнате внизу, пока мы не спустимся.

Плотницкий молоток и стамеска за несколько минут устранили сопротивление двери
. Но внутри к ней был приставлен какой-то предмет мебели
в качестве баррикады. Нажав на дверь, мы тяги
это препятствие в сторону, и так получил допуск в помещение. Арендодатель
вошел первым; сержант-второй, а я третий. Иные лица
подарок за нами.

Мы все посмотрели в сторону кровати, и все вздрогнули.

Мужчина не выходил из комнаты. Он лежал одетый на кровати, закрыв лицо белой
подушкой, которая полностью скрывала его от посторонних глаз.

“Что это значит?” - спросил хозяин, указывая на подушку.

Сержант Кафф, не отвечая, подошел к кровати и убрал
подушку.

Смуглое лицо мужчины было спокойным; его черные волосы и борода
были слегка, очень слегка растрепаны. Его широко открытые глаза смотрели в потолок,
стеклянные и пустые. Затуманенный взгляд и неподвижное
выражение их ужаснуло меня. Я отвернулся и подошёл к открытому
окну. Остальные остались там, где стоял сержант Кафф, у
кровати.

«Он в истерике!» — услышал я голос хозяина.

“Он мертв”, - ответил сержант. “Пошлите за ближайшим врачом и
пошлите за полицией”.

Официант был отправлен с обоими поручениями. Какое-то странное очарование
казалось, приковывало сержанта Каффа к кровати. Казалось, какое-то странное любопытство
заставляло остальных ждать, чтобы посмотреть, что сержант предпримет
дальше.

Я снова повернулся к окну. В тот же миг я почувствовал, как кто-то потянул меня за полу сюртука, и тихий голос прошептал: «Посмотрите сюда, сэр!»

 Гузберри последовал за нами в комнату. Его выпученные глаза
страшно закатились — не от ужаса, а от восторга. Он совершил
детектив-открытие за свой счет. “Взгляните сюда, сэр”, - повторил он
и подвел меня к столу в углу комнаты.

На столе стояла маленькая деревянная шкатулка, открытая и пустая. На одной стороне
коробки лежало немного ювелирной ваты. На другой стороне был вырванный лист
белой бумаги с частично разрушенной печатью на нем и с надписью
, сделанной письменно, которая все еще была совершенно разборчивой. Надпись гласила:

«Помещается в руки гг. Буша, Лайсо и Буша мистером Септимусом
Люкером, проживающим по адресу Миддлсекс-Плейс, Ламбет, в небольшом деревянном ящике, запечатанном в
этот конверт, содержащий ценный отличной цене. Поле, когда
утверждал, может быть дано только на Господа. Буше и Ко. на личном
применение Мистер Люкер”.

Эти строки устранили все дальнейшие сомнения, по крайней мере, в одном пункте. У
Моряка был Лунный камень, когда он уходил из
банка накануне.

Я почувствовал, как меня снова дернули за фалды пальто. Гузберри ещё не закончил со мной.


«Грабёж!» — прошептал мальчик, с восторгом указывая на пустую
коробку.

«Тебе велели ждать внизу, — сказал я. — Уходи!»

“ И убийство! ” добавил Гусберри, с еще большим удовольствием указывая
на мужчину на кровати.

Было что-то настолько отвратительное в том, что мальчик наслаждался ужасом
этой сцены, что я взял его за плечи и вывел из
комнаты.

В тот момент, когда я переступил порог двери, я услышал
Голос сержанта Каффа, спрашивавшего, где я нахожусь. Он встретил меня, когда я вернулся
в комнату, и заставил пойти с ним к кровати.

«Мистер Блейк!» — сказал он. «Посмотрите на лицо этого человека. Это лицо
маски — и вот доказательство!»

Он провел пальцем по тонкой линии мертвенно-бледного цвета, идущей назад
от лба мертвеца, между смуглым цветом лица и
слегка растрепанными черными волосами. “Давайте посмотрим, что под этим”, - сказал
Сержант, внезапно крепко схватив черные волосы своей
рукой.

Мои нервы были недостаточно крепки, чтобы выдержать это. Я снова отвернулся от
кровати.

Первое, что бросилось мне в глаза в другом конце комнаты, был
неукротимый Гузберри, сидящий на стуле и с
затаённым дыханием наблюдающий за действиями сержанта поверх голов
старших.

— Он снимает свой парик! — прошептал Гузберри, сочувствуя моему положению, как единственного человека в комнате, который ничего не видел.

Последовала пауза, а затем раздался изумлённый возглас людей, стоявших вокруг кровати.

— Он снял свою бороду! — воскликнул Гузберри.

Последовала ещё одна пауза — сержант Кафф что-то попросил. Хозяин
подошёл к умывальнику и вернулся к кровати с тазом воды и полотенцем.


Гузберри в волнении запрыгал на стуле.  — Поднимайтесь сюда, сэр!  Он сейчас умывается!

Сержант внезапно пробился сквозь окружавших его людей и
с ужасом на лице подошел прямо к тому месту, где я стоял
.

“Вернитесь в постель, сэр!” - начал он. Он посмотрел на меня внимательнее и
одернул себя: “Нет!” - продолжил он. “Сначала вскрой запечатанное письмо — то самое,
письмо, которое я дал тебе сегодня утром”.

Я вскрыл письмо.

“ Прочтите имя, мистер Блейк, которое я написала внутри.

Я прочитал имя, которое он написал. Это был Годфри Эблуайт.

— А теперь, — сказал сержант, — пойдёмте со мной и взгляните на человека на
кровати.

Я пошёл с ним и взглянул на человека на кровати.

ГОДФРИ ЭБЛУАЙТ!


ШЕСТОЙ РАССКАЗ.

_Автор — сержант Кафф._

Я

Доркинг, графство Суррей, 30 июля 1849 г. Мистеру Франклину Блейку, эсквайру. Сэр, прошу
извинить меня за задержку с составлением отчёта, который я обязался предоставить вам. Я ждал, чтобы составить полный отчёт, и то тут, то там сталкивался с препятствиями, которые можно было устранить, лишь потратив немного терпения и времени.

Цель, которую я перед собой поставил, теперь, я надеюсь, достигнута.
 На этих страницах вы найдёте ответы на большую часть — если не
все вопросы, касающиеся покойного мистера Годфри Эблуайта, которые
приходили вам в голову, когда я в последний раз имел честь видеть вас.

Я предлагаю рассказать вам — в первую очередь — то, что известно о том, как
ваш кузен встретил свою смерть; добавив к заявлению такие
умозаключения, какие мы считаем обоснованными (согласно моему
мнение), опираясь на факты.

Затем я постараюсь — во-вторых — ознакомить вас с
теми открытиями, которые я сделал в отношении действий мистера
Годфри Эблуайта до, во время и после того, как вы и он
встретились в качестве гостей в загородном доме покойной леди Вериндер.


II

Что касается смерти вашей кузины, то сначала.

По-видимому, вне всяких разумных сомнений установлено, что он был
убит (пока спал или сразу после пробуждения) тем, что его задушили подушкой с его
кровати, что виновными в его убийстве являются трое индейцев и что целью
преступления (и его результатом) было завладеть бриллиантом,
называемым Лунным камнем.

 Факты, на основании которых сделан этот вывод, частично
осмотр комнаты в таверне и частично на основании показаний,
полученных в ходе коронерского дознания.

 При взломе двери комнаты был обнаружен покойный джентльмен,
лежавший на кровати с подушкой на лице. Врач, который осматривал его, будучи проинформированным об этом обстоятельстве, счёл, что посмертные изменения вполне соответствуют убийству путём удушения, то есть убийству, совершённому каким-то человеком или людьми, которые прижимали подушку к носу и рту покойного, пока смерть не наступила от закупорки лёгких.

Далее, что касается мотива преступления.

 На столе в комнате была найдена открытая и пустая маленькая шкатулка с оторванной от неё запечатанной бумагой (на бумаге была надпись). Мистер
Люкер лично опознал шкатулку, печать и надпись. Он заявил, что в шкатулке действительно был бриллиант под названием «Лунный камень», и признался, что отдал шкатулку
(таким образом запечатанный) для мистера Годфри Эблвайта (в то время скрывавшегося под
маской) во второй половине дня 26 июня прошлого года. Из всего этого можно сделать
вывод, что кража Лунного камня была
мотив преступления.

Далее, что касается способа, которым было совершено преступление.

При осмотре комнаты (высота которой всего семь футов) был обнаружен люк
в потолке, ведущий на крышу дома.
открыт. Короткая лестница, используемая для доступа к люку (и
хранящаяся под кроватью), была обнаружена у отверстия, чтобы позволить
любому человеку или лицам, находящимся в комнате, легко покинуть ее снова. В самой крышке люка было обнаружено квадратное отверстие, вырезанное в дереве, по-видимому, каким-то очень острым инструментом, прямо за засовом
который запирал дверь с внутренней стороны. Таким образом, любой человек снаружи мог отодвинуть засов, открыть дверь и спуститься (или быть бесшумно опущенным сообщником) в комнату, высота которой, как уже отмечалось, составляла всего два метра. То, что какой-то человек или люди проникли туда таким образом, очевидно из наличия отверстия. Что касается того, как он (или они) проникли на крышу таверны, то следует отметить, что третий дом, расположенный ниже по улице, был пуст,
и во время ремонта рабочие оставили длинную лестницу, ведущую от тротуара к крыше дома, и что, вернувшись к работе утром 27-го числа, рабочие обнаружили, что доска, которую они привязали к лестнице, чтобы никто не воспользовался ею в их отсутствие, была снята и лежала на земле. Что касается возможности подняться по этой лестнице, пройти по крышам домов, вернуться обратно и снова спуститься незамеченным, то, судя по показаниям ночного полицейского, он проходит только по Шор-лейн
дважды в час, когда он обходит свой участок. Свидетели из числа местных жителей также утверждают, что Шор-лейн после полуночи — одна из самых тихих и уединённых улиц в Лондоне. Таким образом, можно сделать вывод, что при обычной осторожности и самообладании любой человек или люди могли подняться по лестнице и спуститься незамеченными. Оказавшись на крыше таверны, я опытным путём доказал, что человек может пролезть в люк, лёжа на нём, и что в таком положении парапет
Фасад дома скрыл бы его от глаз любого, кто проходил бы по
улице.

Наконец, что касается человека или людей, совершивших преступление.

Известно (1), что индейцы были заинтересованы в том, чтобы завладеть
алмазом. (2) По крайней мере, вероятно, что человек, похожий на индейца, которого Октавиус Гай видел в окне кэба,
разговаривающим с человеком, одетым как механик, был одним из трёх
Индуистские заговорщики. (3) Несомненно, что этот же человек, одетый как
механик, следил за мистером Годфри Эблайтом на протяжении всего
вечером 26-го числа он был найден в спальне (до того, как туда впустили мистера
Эблуайта) при обстоятельствах, которые навели на подозрение, что он осматривал комнату. (4) В спальне был найден обрывок золотой нити, который, по мнению специалистов в таких вопросах, был изготовлен в Индии и представлял собой разновидность золотой нити, неизвестную в Англии. (5) Утром 27-го числа трое мужчин, подходящих под описание трёх индейцев, были замечены на Лоуэр-Темз-стрит, прослежены до Тауэрской пристани и покидали Лондон на пароходе, направлявшемся в Роттердам.

Здесь есть моральные, если не юридические, доказательства того, что убийство было
совершено индейцами.

Может ли человек personating механиком был, или не был, пособник
в преступлении, сказать невозможно. Что он мог совершить
одни убийства, кажется, за пределами вероятности. Действуя в одиночку, он вряд ли смог бы задушить мистера Эблуайта, который был выше и сильнее его, без борьбы и криков. Служанка, спавшая в соседней комнате, ничего не слышала. Хозяин, спавший этажом ниже, ничего не слышал.
Все улики указывают на то, что в этом преступлении замешано несколько человек, и обстоятельства, повторяю, морально оправдывают вывод о том, что его совершили индейцы.

Я лишь добавлю, что вердикт коронерской комиссии был таков:
«Умышленное убийство, совершённое неизвестным лицом или лицами». Семья мистера Эблуайта предложила вознаграждение, и были предприняты все усилия, чтобы найти виновных. Мужчина, одетый как механик, ускользнул от всех расспросов. Индейцев нашли. Что касается перспективы
В конечном счёте, когда я дойду до конца этого отчёта, я скажу вам пару слов по этому поводу.

А пока, написав всё, что нужно, о смерти мистера Годфри Эблайта, я могу перейти к рассказу о том, что он делал до, во время и после вашей встречи в доме покойной леди Вериндер.


III

Что касается рассматриваемого нами вопроса, то я могу с самого начала заявить,
что в жизни мистера Годфри Эблуайта было две стороны.

 Та сторона, которая была видна публике, представляла собой зрелище
Джентльмен, пользовавшийся значительной репутацией оратора на благотворительных собраниях и обладавший административными способностями, которые он использовал в интересах различных благотворительных обществ, в основном женских. Скрытая от всеобщего внимания сторона этого джентльмена показывала его в совершенно ином свете — как человека, живущего на широкую ногу, с виллой в пригороде, которая была оформлена не на его имя, и с дамой на вилле, которая тоже была оформлена не на его имя.

Мои исследования на вилле показали мне несколько прекрасных фотографий и
статуи; со вкусом подобранная и превосходно сделанная мебель; и
оранжерея с редчайшими цветами, равных которым нелегко найти во всём
Лондоне. Моё расследование в отношении этой леди привело к
обнаружению драгоценностей, достойных соперничать с цветами, а также
карет и лошадей, которые (заслуженно) произвели фурор в парке среди
людей, хорошо разбирающихся в строении одних и породе других.

Всё это пока что довольно обыденно. Вилла и дама — настолько
привычные объекты лондонской жизни, что я должен извиниться за
знакомясь с ними. Но что необычно и непривычно (по моему опыту), так это то, что все эти прекрасные вещи были не только заказаны, но и оплачены. Картины, статуи, цветы, драгоценности, экипажи и лошади — расследование показало, к моему неописуемому удивлению, что ни за одной из них не было долгов. Что касается виллы, то она была выкуплена и оформлена на имя леди.

Я мог бы попытаться найти правильное толкование этой загадки, но тщетно — если бы не смерть мистера Годфри Эблуайта, которая вызвала расследование
необходимо было выяснить состояние его дел.

В ходе расследования были установлены следующие факты:

что мистеру Годфри Эблуайту была доверена забота о сумме в двадцать тысяч фунтов стерлингов — в качестве одного из двух попечителей молодого джентльмена,
который в 1848 году был ещё несовершеннолетним.
Что трастовый фонд должен был прекратиться и что молодой джентльмен должен был
получить двадцать тысяч фунтов в день своего совершеннолетия, в феврале
1850 года. Что до наступления этого срока ему должен был выплачиваться доход в размере шестисот фунтов
выплачиваемый ему двумя попечителями раз в полгода — на Рождество и в День летнего солнцестояния.
 Этот доход регулярно выплачивался действующим попечителем, мистером Годфри
Эблуайтом. Что двадцать тысяч фунтов (из которых должен был
выплачиваться доход) были проданы из Фонда . Что доверенность, разрешающая
банкирам продать акции, и различные письменные распоряжения о том,
на какую сумму их продавать, были официально подписаны обоими
Попечители. Что подпись второго попечителя (отставного армейского
офицера, живущего в деревне) была подделана, в каждом случае,
действующим попечителем — иначе говоря, мистером Годфри Эблуайтом.

 В этих фактах кроется объяснение благородного
поведения мистера Годфри, который выплачивал долги, взятые на себя
за леди и виллу, — и (как вы вскоре увидите) не только их.

Теперь мы можем перейти к дате рождения мисс Вериндер (в 1848 году) — двадцать первому июня.

За день до этого мистер Годфри Эблвайт приехал в дом своего отца.
и попросил (как я узнал от самого мистера Эблуайта-старшего) одолжить ему триста фунтов. Запомните эту сумму и в то же время помните, что полугодовой платёж молодому джентльмену должен был поступить двадцать четвёртого числа. Также помните, что к концу сорок седьмого года всё состояние молодого джентльмена было потрачено его опекуном.

Мистер Эблуайт-старший отказался одолжить своему сыну даже фартинг.

На следующий день мистер Годфри Эблуайт вместе с вами отправился в дом леди
Вериндер. Через несколько часов мистер Годфри (как вы сами
сказал мне) сделал предложение руки и сердца мисс Вериндер. Здесь он
без сомнения, увидел свой путь — если его примут — к концу всех его денежных тревог,
настоящих и будущих. Но, как на самом деле обернулись события, что произошло?
Мисс Вериндер отказала ему.

Таким образом, в ночь дня рождения мистера Годфри Эблуайта
материальное положение было таково. Он должен был найти триста фунтов на
двадцать четвертое число месяца и двадцать тысяч фунтов на
Февраль тысяча восемьсот пятидесятого. Не сумев собрать эти суммы в то время,
он был разоренным человеком.

Что происходит дальше при таких обстоятельствах?

Вы раздражаете мистера Кэнди, доктора, затрагивая больную для него тему его профессии, а он в ответ разыгрывает вас, давая вам дозу лауданума. Он доверяет введение дозы, приготовленной в маленьком пузырьке, мистеру Годфри Эблуайту, который сам признался в своей причастности к этому делу при обстоятельствах, о которых я вам сейчас расскажу. Мистер Годфри тем охотнее вступает в заговор, что сам пострадал от вашего острого языка в течение вечера. Он присоединяется к Беттериджу, чтобы убедить вас выпить
перед тем, как вы ляжете спать, он тайком подмешивает
дозу лауданума в ваш холодный грог. И вы выпиваете эту смесь.

 Давайте теперь перенесёмся в дом мистера Люкера в
Ламбете. И позвольте мне в качестве предисловия заметить, что мы с мистером Бруффом
вместе нашли способ заставить ростовщика признаться во всём. Мы тщательно изучили заявление, с которым он обратился к нам, и вот оно к вашим услугам.


IV

Поздно вечером в пятницу, двадцать третьего июня (сорок восьмого года),
Мистер Люкер был удивлен визитом мистера Годфри Эблуайта. Он был
более чем удивлен, когда мистер Годфри предъявил Лунный камень. Такого не было.
Бриллиант (согласно опыту мистера Люкера) находился во владении
любого частного лица в Европе.

У мистера Годфри Эблуайта было два скромных предложения в отношении
этого великолепного драгоценного камня. Во-первых, не будет ли мистер Люкер так любезен купить это?
Во-вторых, возьмётся ли мистер Люкер (в случае, если он не сможет
совершить покупку) продать его с комиссионных и внести задаток в
зависимости от ожидаемого результата?

Мистер Люкер проверил бриллиант, взвесил его и оценил его стоимость, прежде чем ответить хоть слово. _Его_ оценка
(с учётом изъяна в камне) составила тридцать тысяч фунтов.

 Достигнув такого результата, мистер Люкер разжал губы и задал вопрос: «Как вы его получили?» Всего шесть слов! Но сколько в них смысла!

Мистер Годфри Эблуайт начал рассказывать историю. Мистер Люкер снова открыл рот,
но на этот раз произнёс всего три слова: «Это никуда не годится!»

 Мистер Годфри Эблуайт начал рассказывать другую историю. Мистер Люкер не стал терять времени.
слова о нем. Он встал и позвонил в колокольчик, чтобы слуга проводил джентльмена.
джентльмен выходит.

Повинуясь этому принуждению, мистер Годфри предпринял усилие и выступил с
новой и исправленной версией дела следующего содержания.

Незаметно подсыпав опий в ваш бренди с водой, он
пожелал вам спокойной ночи и ушел в свою комнату. Это была соседняя с вашей комната, и между ними была общая дверь. Войдя в свою комнату, мистер Годфри (как он предполагал) закрыл дверь. Денежные проблемы не давали ему уснуть. Он сидел в халате и
Он почти час размышлял о своём положении. Как раз когда он
собирался лечь в постель, он услышал, как ты разговариваешь сама с собой в
своей комнате, и, подойдя к двери, ведущей в твою комнату, обнаружил, что не закрыл её, как предполагал.

 Он заглянул в твою комнату, чтобы узнать, в чём дело. Он увидел, как ты
выходишь из своей спальни со свечой в руке. Он услышал, как вы говорите себе голосом, совсем не похожим на ваш собственный: «Откуда мне знать? Индейцы могут прятаться в доме».

 До этого момента он просто предполагал, что (давая вам
лауданум) должен был помочь вам стать жертвой безобидной шутки. Теперь ему пришло в голову, что лауданум оказал на вас какое-то воздействие, которого не предвидел ни доктор, ни он сам. Опасаясь несчастного случая, он тихо последовал за вами, чтобы посмотреть, что вы будете делать.

 Он последовал за вами в гостиную мисс Вериндер и увидел, как вы вошли. Вы оставили дверь открытой. Он заглянул в образовавшуюся щель между дверью и косяком, прежде чем сам войти в комнату.

 В таком положении он не только заметил, как вы вынимаете бриллиант из
В ящике он также обнаружил мисс Вериндер, которая молча наблюдала за вами из своей спальни через открытую дверь. Его собственные глаза убедили его в том, что _она_ тоже видела, как вы взяли бриллиант.

 Прежде чем вы снова вышли из гостиной, вы немного помедлили. Мистер
Годфри воспользовался этим замешательством, чтобы вернуться в свою спальню до того, как вы вышли и обнаружили его. Едва он вернулся, как вернулись и вы. Вы увидели его (как он предполагает) в тот момент, когда он
проходил через дверь, ведущую в коридор. Во всяком случае, вы окликнули его странным, сонным голосом.

Он вернулся к тебе. Ты посмотрела на него сонным взглядом. Ты вложила бриллиант ему в руку. Ты сказала ему: «Возьми его обратно, Годфри, в банк твоего отца. Там он в безопасности, а здесь — нет». Ты неуверенно отвернулась и надела халат. Ты села в большое кресло в своей комнате. Вы сказали: «Я не могу отнести его обратно в
банк. У меня голова как свинцовая, и я не чувствую под собой ног». Ваша голова
откинулась на спинку кресла, вы тяжело вздохнули и уснули.

 Мистер Годфри Эблуайт вернулся с бриллиантом в свою комнату.
Он утверждает, что в то время он не пришел ни к какому выводу, за исключением
того, что он подождет и посмотрит, что произойдет утром.

Когда наступило утро, ваш язык и поведение показали, что вы были
абсолютно неосведомлены о том, что вы сказали и сделали ночью. В то же время
Язык и поведение мисс Вериндер показали, что она была
полна решимости ничего не говорить (из милосердия к вам) со своей стороны. Если мистер Годфри
Эблуайт решил оставить бриллиант себе, он мог сделать это совершенно
безнаказанно. Лунный камень стоял между ним и крахом. Он положил
Лунный камень в карман.


V

Это была история, которую ваш кузен (вынужденный к тому обстоятельствами) рассказал мистеру Люкеру.

 Мистер Люкер счёл эту историю правдивой по всем основным пунктам — на том основании, что мистер Годфри Эблуайт был слишком большим глупцом, чтобы выдумать её. Мистер Бруфф и я согласны с мистером Люкером в том, что это испытание правдивости истории является вполне надёжным.

Следующий вопрос заключался в том, что бы мистер Люкер сделал с
Лунным камнем. Он предложил следующие условия в качестве единственных
условий, на которых он согласился бы участвовать в том, что было (даже
в _ его_ сфере деятельности) сомнительная и опасная сделка.

Мистер Люкер согласился бы одолжить мистеру Годфри Эбльуайту сумму в размере двух
тысяч фунтов стерлингов при условии, что Лунный камень будет передан ему на хранение
в качестве залога. Если по истечении одного года с этой даты
Мистер Годфри Эблуайт выплатит мистеру Люкеру три тысячи фунтов стерлингов, он должен был
получить обратно Бриллиант в качестве выкупленного залога. Если бы он не смог
выплатить деньги по истечении года, залог (иначе говоря, Лунный камень)
считался бы конфискованным в пользу мистера Люкера, который
в последнем случае великодушно подарил бы мистеру Годфри
некоторые свои векселя (относящиеся к прежним сделкам), которые
находились тогда во владении ростовщика.

Излишне говорить, что мистер Годфри с негодованием отказался слушать
эти чудовищные условия. Вслед за этим мистер Люкер вернул ему Бриллиант
и пожелал спокойной ночи.

Ваш кузен направился к двери и снова вернулся. Как он мог быть уверен, что разговор, состоявшийся в тот вечер, останется строго конфиденциальным между ним и его другом?

Мистер Люкер не знал, как это сделать. Если бы мистер Годфри принял его предложение,
В таких условиях мистер Годфри сделал бы его своим сообщником и мог бы рассчитывать на его молчание как на нечто само собой разумеющееся. Но в сложившихся обстоятельствах мистер Люкер должен был руководствоваться собственными интересами. Если бы начались неудобные расспросы, как он мог бы рассчитывать на то, что скомпрометирует себя ради человека, который отказался иметь с ним дело?

Получив этот ответ, мистер Годфри Эблуайт сделал то, что делают все животные (как люди, так и другие), когда попадают в ловушку.
Он огляделся в состоянии беспомощного отчаяния.  День месяца, записанный на аккуратной маленькой карточке в шкатулке ростовщика,
каминная полка случайно привлекла его внимание. Это было двадцать третьего июня. Двадцать четвертого ему нужно было заплатить триста фунтов молодому джентльмену, чьим опекуном он был, и у него не было никакой возможности собрать эти деньги, кроме той, которую предложил ему мистер Люкер. Если бы не это досадное препятствие, он мог бы отвезти бриллиант в Амстердам и превратить его в товар, разрезав на отдельные камни. При таком раскладе у него не было другого выбора, кроме как принять условия мистера
Люкера. В конце концов, в его распоряжении был целый год, чтобы
собрать три тысячи фунтов — а год - это долгий срок.

Мистер Люкер оформил необходимые документы на месте. Когда они были
подпись, он дал мистеру Годфри Ablewhite два чека. Один, датированный июнем
23-го, за три сотни фунтов. Еще одно, датированное неделей позже, на сумму
остаток в тысячу семьсот фунтов.

Как Лунный камень был доверен на хранение банкирам мистера Люкера, и
как индейцы обошлись с мистером Люкером и мистером Годфри (после того, как это было
сделано), вы уже знаете.

Следующее событие в жизни вашего кузена снова связано с мисс Вериндер. Он
Он сделал ей предложение во второй раз — и (после того, как она
согласилась) по её просьбе согласился считать брак расторгнутым. Одна из причин, по которой он пошёл на эту уступку, была раскрыта мистером Бруффом. Мисс Вериндер владела имуществом своей матери только до конца жизни — и на этом нельзя было заработать двадцать тысяч фунтов.

Но вы скажете, что он мог бы накопить три тысячи фунтов, чтобы выкупить заложенный бриллиант, если бы женился. Он мог бы это сделать, если бы ни его жена, ни её опекуны и попечители,
возражала против того, что он предвосхищал более половины имеющегося в его распоряжении дохода
для каких-то неизвестных целей в первый год своего брака.
Но даже если он преодолел это препятствие, был еще ждет
его в фоновом режиме. Девушка на вилле, был наслышан о его
предполагается брак. Превосходная женщина, мистер Блейк, из тех, с которыми
нельзя шутить - из тех, у кого светлый цвет лица и римский
нос. Она испытывала крайнее презрение к мистеру Годфри Эблуайту. Это было бы молчаливое презрение, если бы он оставил ей хорошее наследство. В противном случае
это было бы презрение с привкусом горечи. Жизненный интерес мисс Вериндер
не давал ему надежды получить «приданое» в большем количестве, чем двадцать тысяч фунтов. Он не мог жениться — он действительно не мог жениться,
при всех обстоятельствах.

 Как он снова попытался попытать счастья с другой дамой и как _этот_ брак
тоже распался из-за денег, вы уже знаете. Вы также знаете о наследстве в пять тысяч фунтов, оставленном ему вскоре после этого одним из многочисленных поклонников слабого пола, чьё расположение этот очаровательный мужчина сумел завоевать. Это наследство (как
событие доказало) привело его к смерти.

Я установил, что, когда он уехал за границу, получив свои пять
тысяч фунтов, он отправился в Амстердам. Там он сделал все необходимое
приготовления к огранке Алмаза на отдельные камни. Он вернулся
(переодетый) и выкупил Лунный камень в назначенный день.
прошло несколько дней (в качестве меры предосторожности, согласованной обеими
сторонами), прежде чем драгоценность была действительно изъята из банка. Если бы он успел
благополучно добраться с ним до Амстердама, у него было бы как раз время между
В июле 1749 года и в феврале 1750 года (когда молодой джентльмен достиг совершеннолетия) он огранял бриллиант и превращал отдельные камни в товар (полированный или неполированный). Судите сами, какие у него были мотивы, чтобы пойти на такой риск. Для него это было «всё или ничего» — если вообще когда-либо для кого-то это было «всё или ничего».

Прежде чем закрыть этот отчёт, я лишь хочу напомнить вам, что есть
шанс схватить индейцев и вернуть Лунный камень. Сейчас они (есть все основания полагать) направляются к нам.
в Бомбей на ост-индском судне. Корабль (если не случится ничего непредвиденного) не зайдёт ни в один другой порт по пути; и власти в Бомбее (с которыми я уже связался по суше) будут готовы принять судно на борт, как только оно войдёт в гавань.

 Имею честь оставаться, дорогой сэр, вашим покорным слугой, РИЧАРД
КАФФ (бывший сержант детективного отдела Скотленд-Ярда, Лондон).*

* ПРИМЕЧАНИЕ.—Везде, где отчет касается событий дня рождения или
трех дней, последовавших за ним, сравните с рассказом Беттереджа
, главы viii. - xiii.

СЕДЬМОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ.

_В письме от мистера Кэнди._


Фризингхолл, среда, 26 сентября 1849 года. — Дорогой мистер Франклин Блейк,
вы, должно быть, ожидаете печальных новостей, которые я должен вам сообщить, найдя ваше письмо Эзре Дженнингсу, возвращённое вам нераспечатанным, в этом конверте.
Он умер у меня на руках на рассвете в прошлую среду.

Я не виноват в том, что не предупредил вас о его близкой кончине. Он категорически запретил мне писать вам. «Я в долгу перед мистером
Франклином Блейком, — сказал он, — за то, что мы провели вместе несколько счастливых дней. Не расстраивайте его, мистер Кэнди, не расстраивайте его».

Его страдания, вплоть до последних шести часов его жизни, были ужасны. В промежутках между приступами, когда он был в здравом уме, я умоляла его рассказать мне о его родственниках, которым я могла бы написать.
 Он попросил прощения за то, что отказал мне. А потом он сказал — без горечи, — что умрёт так же, как жил, забытым и никому не известным. Он придерживался этого решения до последнего. Теперь нет никакой надежды
на какие-либо открытия, касающиеся его. Его история — чистый лист.

 За день до смерти он сказал мне, где найти все его бумаги. Я
Он принёс их и положил на кровать. Там была небольшая стопка старых писем, которые он отложил в сторону. Там была его незаконченная книга. Там был его дневник — во многих захлопнутых томах. Он открыл том за этот год и вырвал одну за другой страницы, относящиеся к тому времени, когда вы были вместе. «Отдайте их, — сказал он, — мистеру Франклину Блейку. В будущем ему может быть интересно взглянуть на то, что там написано». Затем он сложил руки и горячо помолился Богу, чтобы
Он благословил вас и ваших близких. Он сказал, что хотел бы увидеть вас
снова. Но в следующий миг он передумал. «Нет, — ответил он, когда
я предложил написать. — Я не буду его расстраивать! Я не буду его расстраивать!»

 По его просьбе я собрал остальные бумаги — то есть связку писем, незаконченную книгу и тома «Дневника» — и
положил их все в один конверт, запечатанный моей печатью. “Обещание”
он сказал: “что ты положил это в мой гроб с вашей собственной рукой; и
что вы увидите, что никакой другой рукой прикасается к нему позже”.

Я дал ему свое обещание. И обещание было выполнено.

Он попросил меня сделать для него ещё кое-что, и мне стоило больших усилий
выполнить его просьбу. Он сказал: «Пусть моя могила будет забыта. Дайте мне
честное слово, что вы не позволите никакому памятнику — даже самому простому надгробию —
отмечать место моего захоронения. Позвольте мне спать безымянным. Позвольте
мне покоиться в неизвестности». Когда я попыталась уговорить его
изменить своё решение, он в первый и единственный раз
сильно разволновался. Я не могла этого вынести и сдалась.
На месте его упокоения не осталось ничего, кроме небольшого травяного холмика. Со временем
вокруг него вырастут надгробия. И люди, которые придут после нас, будут
смотреть и удивляться на безымянную могилу.

Как я уже говорил вам, за шесть часов до смерти его страдания
прекратились. Он немного подремал. Я думаю, ему приснился сон. Раз или два он улыбнулся.
Женское имя, как я полагаю — имя “Элла” - часто было у него на губах
в это время. За несколько минут до конца он попросил меня приподнять его на
подушке, чтобы он мог увидеть восход солнца через окно. Он был очень слаб.
Его голова упала мне на плечо. Он прошептал: «Это начинается!» Затем он
сказал: «Поцелуй меня!» Я поцеловал его в лоб. Внезапно он поднял голову.
Солнечный свет коснулся его лица. Прекрасное выражение, ангельское
выражение появилось на нем. Он трижды прокричал: “Мир! мир!
мир!” Его голова снова опустилась мне на плечо, и долгая тревога
его жизни подошла к концу.

Итак, он ушел от нас. Это был, как я думаю, великий человек, хотя
мир никогда не знал его. У него был самый приятный характер, с которым я когда-либо встречался.
Из-за его смерти я чувствую себя очень одинокой. Возможно, я никогда не была
собой до болезни. Иногда я думаю о том, чтобы бросить свою
практику, уехать и попробовать то, что предлагают в некоторых зарубежных банях и
Для меня сойдут и воды.

Здесь сообщается, что вы и мисс Вериндер собираетесь пожениться в следующем
месяце. Пожалуйста, примите мои наилучшие поздравления.

Страницы дневника моего бедного друга ждут вас у меня дома — запечатанные, с вашим именем на обёртке. Я боялся доверить их почте.

Мои наилучшие пожелания мисс Вериндер. Остаюсь вашим покорным слугой, дорогой
мистер Франклин Блейк,

ТОМАС КЭНДИ.


ВОСЬМОЙ РАССКАЗ.

_От Габриэля Беттериджа._


Я тот человек (как вы, несомненно, помните), который прокладывал путь в этих
страницы и открыл рассказ. Я также тот человек, который остался позади,
так сказать, чтобы завершить рассказ.

Пусть никто не думает, что я хочу сказать здесь какие-то последние слова относительно
индийского алмаза. Я испытываю отвращение к этому злосчастному камню и отсылаю
вас к другим источникам, отличным от моего, за такими новостями о Лунном камне, которые вы
в настоящее время можете ожидать получить. Моя цель в этом
месте — рассказать о факте из истории семьи, который все
пропустили мимо ушей и который я не позволю игнорировать
задушили таким образом. Факт, на который я ссылаюсь, — это брак
мисс Рейчел и мистера Франклина Блейка. Это интересное событие произошло
в нашем доме в Йоркшире во вторник, девятого октября тысяча восемьсот
сорок девятого года. По этому случаю я надел новый костюм. А молодожёны
отправились в свадебное путешествие в Шотландию.

Семейные праздники в нашем доме случались довольно редко после смерти моей бедной
хозяйки, и я признаю, что по случаю свадьбы (ближе к вечеру) выпил
слишком много.

Если вы когда-нибудь делали что-то подобное, вы поймёте и посочувствуете мне. Если нет, то вы, скорее всего, скажете:
«Отвратительный старик! Зачем он нам это рассказывает?» Причина в том, что сейчас
я расскажу вам об этом.

 Итак, я принял свою дозу (да будет вам благословение! У вас тоже есть свой любимый порок, только ваш порок не мой, а мой не ваш), и тогда я прибегнул к единственному безошибочному средству — к «Робинзону Крузо». Не могу сказать, где я открыл эту непревзойденную книгу.
 Там, где строки наконец перестали сливаться друг с другом, я
Однако я прекрасно знаю, что это было на триста восемнадцатой странице —
бытовая сцена, касающаяся женитьбы Робинзона Крузо, а именно:

«С этими мыслями я размышлял о своём новом положении, о том, что у меня есть
жена» — (обратите внимание! у мистера Франклина тоже была жена!) — «и родился ребёнок» — (обратите внимание ещё раз!
 это тоже могло быть у мистера Франклина!) — «и моя жена тогда» — что
Что делала или не делала жена Робинзона Крузо «тогда», я не испытывал желания
выяснять. Я подчеркнул карандашом отрывок о ребёнке и положил
кусочек бумаги, чтобы отметить это место. «Лежи здесь», — сказал я.
«Подождём, пока мистеру Франклину и мисс Рэйчел не исполнится несколько месяцев
в браке, — а потом посмотрим!»

Прошли месяцы (больше, чем я рассчитывал), и не было повода
потревожить эту запись в книге. Только в ноябре 1850 года мистер
Франклин вошёл в мою комнату в приподнятом настроении и сказал:
«Беттерхед! У меня для вас новости!» Что-то должно произойти в доме, прежде чем мы станем на много месяцев старше».

«Это касается семьи, сэр?» — спросил я.

«Это определённо касается семьи», — ответил мистер Франклин.

— Ваша добрая леди имеет к этому какое-то отношение, если не возражаете, сэр?

— Она имеет к этому самое непосредственное отношение, — говорит мистер Франклин, начиная
выглядеть немного удивлённым.

— Вам больше не нужно ничего говорить, сэр, — отвечаю я. — Да благословит вас обоих Господь!
Я искренне рад это слышать.

Мистер Франклин уставился на меня, как громом поражённый. — Могу я осмелиться
спросить, откуда вы узнали об этом? — спросил он. — Я получил своё (в строжайшей тайне) всего пять минут назад.

 Вот она, возможность экранизировать «Робинзона Крузо»! Вот она,
возможность прочитать ту часть о ребёнке, которую я отметил
в день женитьбы мистера Фрэнклина! Я прочла эти чудесные слова
с ударением, которое отдавало им должное, а затем строго посмотрела ему
в лицо. “Теперь, сэр, вы верите в Робинсона Крузо”? Я
спросил с торжественностью, соответствующей случаю.

“Беттередж!” - восклицает мистер Фрэнклин не менее торжественно. “Я убежден"
наконец-то.” Он пожал мне руку, и я почувствовал, что обратил его.

На этом необычном происшествии моё возвращение на эти страницы
подходит к концу. Пусть никто не смеётся над этим уникальным случаем
здесь обзоры. Вы можете быть как веселы, пожалуйста, за
все остальное я уже написал. Но когда я пишу о Робинсоне Крузо,
клянусь Господом, это серьезно — и я прошу вас отнестись к этому соответственно!

Когда это сказано, все сказано. Дамы и господа, я кланяюсь,
и прекращаю рассказ.


ЭПИЛОГ.


 НАХОДКА АЛМАЗА.


Я


 ЗАЯВЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА СЕРЖАНТА КАФФА. (1849 г.)

Двадцать седьмого июня прошлого года я получил от
сержанта Каффа приказ следить за тремя мужчинами, подозреваемыми в убийстве,
которые были описаны как индейцы. В то утро их видели на Тауэрской пристани,
поднимаясь на борт парохода, идущего в Роттердам.

Я покинул Лондон на пароходе, принадлежащем другой компании, который отплыл утром в четверг, 28-го числа. Прибыв в Роттердам, я
сумел найти капитана парохода, отплывшего в среду. Он сообщил мне, что индейцы действительно были пассажирами на борту его судна, но только до Грейвсенда. В этом месте один из троих спросил, во сколько они прибудут в Кале. Когда ему сообщили, что пароход направляется в Роттердам, представитель партии
Он выразил величайшее удивление и огорчение по поводу ошибки, которую допустили он и двое его друзей. Они были готовы (по его словам) пожертвовать своими деньгами, если бы капитан парохода высадил их на берег. Сочувствуя их положению как иностранцев в чужой стране и не видя причин задерживать их, капитан подал сигнал шлюпке, и трое мужчин покинули судно.

Поскольку индейцы заранее решили, что их не будут преследовать, я не стал терять времени
вернувшись в Англию, я сошел с парохода в Грейвсенде и
обнаружил, что индейцы уехали оттуда в Лондон. Оттуда
я снова узнал, что они отправились в Плимут. Расспросы в
Плимуте показали, что они отплыли сорок восемь часов назад на
ост-индском судне «Бьюли Касл», направлявшемся прямо в Бомбей.

Получив эти сведения, сержант Кафф связался по суше с властями в Бомбее, чтобы
полиция могла немедленно подняться на борт судна, как только оно войдёт в порт. Этот шаг
После этого моя связь с этим делом оборвалась. С тех пор я ничего о нём не слышал.


II


 ЗАЯВЛЕНИЕ КАПИТАНА. (1849 г.)

 Сержант Кафф попросил меня письменно изложить некоторые факты,
касающиеся трёх человек (предположительно индусов), которые прошлым летом были пассажирами на корабле «Бьюли Касл», направлявшемся в Бомбей под моим командованием.

Индусы присоединились к нам в Плимуте. Во время перехода я не слышал ни
одного замечания по поводу их поведения. Они расположились в носовой части
судна. Я лишь изредка обращал на них внимание.

Во второй половине путешествия нам не повезло: мы три дня и три ночи простояли без ветра у берегов Индии. У меня нет судового журнала, к которому я мог бы обратиться, и я не могу сейчас вспомнить широту и долготу. Поэтому о нашем местоположении я могу лишь в общих чертах сказать, что течения несли нас к берегу, а когда ветер снова подул в нашу сторону, мы достигли порта через двадцать четыре часа.

Дисциплина на корабле (как известно всем морякам) становится
расслабленной во время длительного штиля. Дисциплина на моем корабле стала расслабленной.
Некоторые джентльмены из числа пассажиров спустили на воду несколько небольших лодок и развлекались тем, что гребли и плавали, когда вечернее солнце было достаточно прохладным, чтобы позволить им развлечься таким образом. Лодки, когда с ними было покончено, следовало снова поднять на место. Вместо этого их оставили пришвартованными у борта корабля.
Из-за жары и непогоды ни офицеры, ни матросы, казалось, не были настроены на выполнение своего долга, пока сохранялось спокойствие.

 На третью ночь вахтенные не услышали и не увидели ничего необычного.
палуба. Когда наступило утро, самой маленькой из шлюпок не оказалось на месте, и
вскоре выяснилось, что пропали и трое индусов.

 Если эти люди украли шлюпку вскоре после наступления темноты (в чём я не сомневаюсь), то мы были достаточно близко к берегу, чтобы посылать за ними погоню, когда утром было сделано это открытие. Я не сомневаюсь, что они добрались до берега в ту спокойную погоду (с учётом усталости и неуклюжего гребли) ещё до рассвета.

Добравшись до нашего порта, я впервые узнал причину
эти пассажиры воспользовались возможностью сбежать с корабля
. Я мог сделать властям только то же заявление, которое я
сделал здесь. Они считали меня виноватым в том, что я позволил нарушить дисциплину
на судне. Я выразил свое сожаление по этому поводу
им и моим владельцам.

С того времени ничего не было слышно, чтобы мои знания о трех
Индусы. Мне больше нечего добавить к тому, что здесь написано.


III


 ЗАЯВЛЕНИЕ МИСТЕРА МЁРТВЕЙТА. (1850 г.)

_(В письме к мистеру Бруффу.)_


Не припомните ли вы, дорогой сэр, полудикого человека, которого
вы встретились за обедом в Лондоне осенью сорок восьмого года? Позвольте
мне напомнить вам, что этого человека звали Мёртуэйт, и что вы
долго беседовали с ним после обеда. Разговор касался
индийского бриллианта под названием «Лунный камень» и существовавшего
тогда заговора с целью завладеть этим драгоценным камнем.

 С тех пор я скитался по Центральной Азии. Оттуда я
вернулся на место некоторых из моих прошлых приключений на севере
и северо-западе Индии. Примерно через две недели я оказался в
В одном районе или провинции (малоизвестной европейцам) под названием
Каттиавар

 со мной случилось приключение, в котором (каким бы невероятным оно ни казалось) вы
лично заинтересованы

 В диких районах Каттиавара (а насколько они дикие, вы поймёте, когда я скажу вам, что даже земледельцы пашут землю, вооружённые до зубов) население фанатично предано старым
Индуистская религия — древнее поклонение Брахме и Вишну. Несколько
магометанских семей, разбросанных по деревням в глубине страны,
боятся пробовать мясо. Магометанин даже
В этих краях благочестивые индуистские соседи, окружающие его, без жалости убивают любого, кого подозревают в убийстве священного животного — коровы. Чтобы усилить религиозный энтузиазм людей, в пределах Каттиавара находятся две самые известные святыни индуистского паломничества. Одна из них — Дварака, место рождения бога Кришны. Другой — это священный город
Сомнат, разграбленный и разрушенный ещё в XI веке
магометанским завоевателем Махмудом из Гизны.

 Во второй раз оказавшись в этих романтических краях, я
Я решил не покидать Каттиавар, не взглянув ещё раз на
великолепное запустение Сомнаута. В том месте, где я планировал это сделать, я находился (насколько я мог судить) примерно в трёх днях пути от священного города.

 Недолго пробыв в пути, я заметил, что другие люди — по двое и по трое —
похоже, шли в том же направлении, что и я.

Тем, кто со мной заговорил, я представился как
индуист-буддист из далёкой провинции, направляющийся в паломничество. Излишне
говорить, что моя одежда соответствовала этому образу.
описание. Добавьте, что я знаю этот язык так же хорошо, как свой родной,
и что я достаточно худощав и смугл, чтобы было нелегко определить моё европейское происхождение, — и вы поймёте, что я легко влился в общество: не как один из них, а как чужестранец из отдалённой части их собственной страны.

 На второй день число индусов, идущих в моём направлении, увеличилось до пятидесяти и сотни. На третий день толпа разрослась до нескольких тысяч человек, и все они медленно
сходились в одной точке — городе Сомнаут.

Небольшая услуга, которую я смог оказать одному из своих
товарищей-паломников на третий день пути, позволила мне познакомиться с
некоторыми индусами из высшей касты. От этих людей я узнал, что
толпа направлялась на великую религиозную церемонию, которая должна была
пройти на холме недалеко от Сомнатха.
 Церемония проводилась в честь бога Луны и должна была
состояться ночью.

Толпа задержала нас, когда мы приблизились к месту празднования. К
тому времени, как мы добрались до холма, луна была высоко в небе. Мой индус
У моих друзей были особые привилегии, которые позволяли им получить доступ к святилищу. Они любезно позволили мне сопровождать их. Когда мы
пришли на место, то обнаружили, что святилище скрыто от нас завесой,
навешенной между двумя великолепными деревьями. Под деревьями
выступал плоский скалистый выступ, образуя своего рода естественную
платформу. Под ней я стоял в компании своих друзей-индусов.

Если посмотреть вниз с холма, то можно увидеть самое грандиозное зрелище
природы и человека, которое я когда-либо видел. Внизу
Склоны возвышенности незаметно переходили в поросшую травой равнину,
где сливались три реки. С одной стороны, насколько хватало глаз,
тянулась изящная извивающаяся лента воды, то видимая, то скрытая
деревьями. С другой — безмятежный океан спал в ночной тиши. Наполните эту прекрасную картину десятками тысяч
людей, одетых в белое, спускающихся по склонам холма, выходящих на
равнину и окаймляющих ближние берега извилистых рек. Осветите эту стоянку паломников ярким красным пламенем
из корзин и факелов, поднимавшихся время от времени из каждой части
бесчисленной толпы. Представьте себе лунный свет на Востоке,
заливающий всё своим незамутнённым сиянием, — и вы получите некоторое представление о том, что предстало передо мной, когда я взглянул с вершины холма.

 Плач, доносившийся из струнных инструментов и флейт,
привлек моё внимание к скрытому святилищу.

Я обернулся и увидел на скалистой платформе фигуры трёх мужчин. В
центральной фигуре я узнал человека, с которым разговаривал в Англии, когда индейцы появились на террасе у леди
Дом Вериндера. Двое других, которые были его спутниками в тот раз,
несомненно, были его спутниками и в этот раз.

 Один из зрителей, рядом с которым я стоял, увидел, как япирог.
Шепотом он объяснил мне появление трех фигур на
скальной платформе.

Они были браминами (сказал он), которые утратили свою касту ради
служения богу. Бог повелел, чтобы их очищение
должно было быть очищением паломничеством. В ту ночь трое мужчин
должны были расстаться. В трех разных направлениях они должны были отправиться в путь как
паломники к святыням Индии. Никогда больше они не должны были смотреть друг другу в
глаза. Никогда больше они не должны были отдыхать в своих странствиях,
от того дня, когда они расстались, до того дня, когда они умерли.

Как только эти слова были произнесены мне шепотом, жалобная музыка смолкла.
Трое мужчин распростерлись ниц на скале перед занавесом, который
скрывал святилище. Они встали—они посмотрели друг на друга—они обнялись.
Потом они спустились отдельно среди людей. Народ расступается,
для них в мертвой тишине. Я увидел, как толпа в трех разных направлениях
расступилась в одно и то же мгновение. Медленно огромная белая масса
людей снова сомкнулась. След обречённых людей, проходивших через ряды
своих собратьев, был стёрт с лица земли. Мы больше их не видели.

Из скрытого святилища донеслась новая мелодия, громкая и ликующая.
Толпа вокруг меня содрогнулась и прижалась друг к другу.

Занавес между деревьями отодвинулся, и святилище предстало перед нами.


Там, высоко вознесённый на троне, восседающий на своей типичной антилопе, простирающий свои четыре руки к четырём углам земли, — там парил над нами, тёмный и ужасный в мистическом небесном свете, бог Луны. И там, на лбу божества, сверкал жёлтый бриллиант, чьё великолепие в последний раз сияло для меня в Англии, на груди женского платья!

Да! Спустя восемь столетий Лунный камень снова выглядывает из-за стен священного города, в котором началась его история.
 Как он вернулся в свою дикую родную страну — каким образом, случайно или в результате преступления, индейцы вновь завладели своим священным камнем, — может быть, вам известно, но не мне. Вы потеряли его из виду в Англии, и (если я хоть что-то знаю об этом народе) вы потеряли его навсегда.

Так проходят годы, сменяя друг друга; так повторяются одни и те же события в
круговороте времени. Какими будут следующие приключения Лунного камня?
Кто знает?


КОНЕЦ