Ах, Одесса!

Ах, Одесса – приемная мать!..               
Поначалу терпел как изгнанье.               
Лишь простившись, стал понимать               
Все жемчужное очарованье.

Как по Киеву тосковал,   
Проклиная Хруща реформы!    
Предкам – должность. А мне - завал.       
Словно щепке в пучине шторма.

Упиралась улица в театр -    
Светоч оперы и балета.      
Но народ, пусть меня простят,          
За прекрасным пер в оперетту.

Поначалу рвались на пляж.
Соблазнялись «пшонкой вороной».
Наезжавший пермский племяш. 
Жег в деберц* по всему Ланжерону*.

Впрочем, вскоре угас этот раж.   
Море – рядом. Стремишься не очень.
И племяш перекрыл аффинаж*.
Знаешь прикуп? По курсу – Сочи!

Словом, море синело вдали. 
Ведь песок не мягче дивана,
Душ недаром изобрели – 
Одесситы плещутся в ваннах.

Всплыл должок – выводить Снежка,
Приблудившегося из сугробов.   
И в Одессе хватает снежка,   
Злобных гицелей* и юдофобов.

И в Одессу приходит зима.
Ветер с моря насквозь пробирает.   
От мороза не сходишь с ума.      
Не Сибирь, но тоску навевает.

На бульваре пустом полумрак.   
От вестей - помутнение в кубе. 
Опозорил страну Пастернак,   
А Батисту свергают на Кубе -

Голосит репродуктор в порту      
Так, что Пушкин с Дюком в отпаде.   
Одиночество, горечь во рту.   
Меркнет свет фонарей в снегопаде. 
               
За рекорды в надоях и плавках
Гонит диктор свою лабуду,   
За растрату в торговом Главке…
Я по грязному снегу бреду
               
С Дерибасовской до Жуковской.   
Местечковый модерн "помпезный".
Бренд не киевский-не московский.   
Да и сам я тут… Бесполезный.

Не одесский.Залетный чужак. 
Пятый «Б» бурлит остракизмом.   
Разорвали к чертям пиджак,   
А у завуча вставили клизму:

Мол, вторгаться в наш коллектив
Не позволим с чужим уставом.      
Приструним, ежли слишком строптив.
И родителей взяться заставим.

Поубавилось в классе врагов,
Но словесность боднула проклятьем –   
Второгодник лютый Барков*. 
И, клянусь, Карамазовы-братья!

Их малина – полуподвал
По дороге от школы к дому.   
Будто кто-то сигнал подавал –   
Перехватывали по любому.

И стеной вставали втроем.
Не слова – телогрейки пугали.   
Быковали, стращали: «Убьем!»   
Распоследнюю мелочь сшибали.

Две недели террор их терпел,    
От стыда за трусость, сгорая.
Но однажды рассвирепел:
«Захвачу врасплох - покараю!»

Говорите: «мамкин сынок?»
Босячня! Идёте вы лесом!
Прогулял к уроку звонок,   
Но Баркова «взял на Одессу»*

Так, что хилый утырок слег.
Карамазову в челюсть въехал.
Сбил с катушек. Но Бог уберег -
Самосвал чуть-чуть не доехал.

Листопадом прижухла шпана.    
Заприметив, с поляны бежали, 
Как цыплята от горсти пшена. 
Одноклассницы зауважали.

Дворовая в жмурки игра   
Прорастала новым рефлексом 
Накатила волной пора         
Озабоченности сексом.

Не пришлось искать далеко - 
Дочь соседская в душу запала.   
И любовь занялась легко, 
Словно хворост сухой от запала.

На Приморском учился курить
Признаюсь, не всегда сигареты.
И стишата пытался творить, 
Познавая жизни секреты.

Не упомнить чего городил,
Истребляя тетрадки в клетку.   
Хоть нетленку не породил,   
Но любимую тронул метко.

«Очень хочется? Расхохочешься.
«Хочется – лишь пустые мечты».   
Нет, мне хочется! Очень хочется,
Чтоб захотела так же и ты!»

(Вспомнишь, иной раз, былое и…
Вздрогнешь. Хочется ткнуться лбом в дробовик.
Все мы летим, ослепленные мглою.    
Предполагая, что жизнь – черновик.)

Я – на третьем, она – на шестом.
На балкон пожаркой взобрался.   
Приоткрыто. Хороший симптом!   
Я прилечь уж к любимой собрался.

Но неужто так жутко храпит,
Моя милая зайка, Наташа?
Чуть коснулся и словно включился рапид.
Над постелью взвилась…  Мамаша!

Свет врубила. Совсем я пропал!
Но она не вопила, не била.         
"Ты какого?.. Да как ты в квартиру попал?!»
И на выход сопроводила.

Пронесло. Ни к чему Совнархозу скандал,
Мелюзги пересуды и сплетни.   
И папаша смеялся: «Ну, ты и нахал!» 
Что ж… Визит тот был не последний.

И уже завелись друзья… 
Музыканты, евреи, урки.   
Хоть, бывало, брезговал я 
Эстафетой по кругу окурка.

В заморочки их не вникал,
Но бодягу* любил послушать -   
В королевствах кривых зеркал
Лучшей оптикой служат уши.

А источником истин – слух
Не искать же в газетах правду   
Среди планов, побед, заслуг…
Хоть бы кто сказал: «Да не прав  ты!»

Дойче Велле, The Voice, Би-би-си…
Будто солнце на Западе всходит.   
Но уж так повелось на Руси…         
Забугорное круче доходит.

Пробивает. Глуши-не глуши.
Без вопросов всплывают ответы.
Что в столицах,  что в Богом забытой  глуши.   
Ибо тьма – лишь отсутствие света.
       
На меня он обрушился и воссиял. 
Не обрывками фраз – Ниагарой.    
Мой наив, что как бездна зиял. 
Мчал к нему с дерзновеньем Икара
            
С той поры, как стал заезжать   
Родич тайный ветви отцовской. 
Не хватило бы силы меня удержать –
Ни святительской, ни бесовской.

Он на Банковой не бывал. 
Даже имени прежде не слышал -   
С покаянием в «Правде» подвал.               
Был Главой, но к рулю не вышел.

Полиглот, пейзажист,  эмигрант,
Младоросс, дипломат Патриарха -               
Элегантный, изысканный гранд.      
Монархист, но, увы, без монарха.

Возвратившись, нас отыскал.   
Из Москвы примчавшись  в Одессу.   
Кухня. Каперсы*. Взгляд, что оскал…   
Не готовил, а правил мессу.

Стейки жарил, муссы взбивал, 
Открывая мне створки мира –      
Штаты, Индию, Царственный бал,               
Resistance*, крушенье кумиров.

Шли с авоськами в «Гастроном» 
Продавать пустые бутылки…               
«…Прорывались в порт напролом, 
Пули в воздухе чуя затылком.»

И утер затылок платком,
Отдуваясь. (был полдень жарок).   
«Не уйти от гестапо тайком,      
Если бонус - сто тысяч рейхсмарок…»

С немчурой мы давно разошлись.
После Глайвица* вооружились…»       
В "Пункт приема» со звоном вошли –   
Алкаши вокруг всполошились.

Он и ткнул калеке трояк.
«Так бутылки столько не стоят!»
«По углам, зато, не стоят!      
С математикой вижу – верняк.   
По истории не было б троек!»

С потолка вентилятор жужжал,
Овощное амбре навевая.
Он бутылку «Абрау»* держал,
Словно давний сон вспоминая.

Однорукий портвейн прикупил,
Со слезой умиления глянул,   
Как бы духом святым окропил.   
И с надрывом «Разлуку» грянул.

Наши сетки раздулись в шары, 
Бедный кролик едва умещался.
Ветчина, осетрина, сыры   
Будто пир на весь мир намечался.

Но поклажа была нипочем.
И жара не так донимала            
Под рассказы, как бы, ни о чем
Повидавшего в жизни немало.

Про Миланский волшебный собор,
Возводившийся семь столетий;
Про царицын жемчужный убор,
Может, самый красивый на свете…

Если б Лондон к рукам не прибрал.
И о споре своем с Муссолини.
Вдруг умолк и лоск весь лоск пропал:
«Вот, склероз! Забыли маслины!»

Посреди проезжей застыл –
Чуть сутулясь, в руках авоськи…
И таксист, тормознувший, взвыл      
«Спишь, мудило?! – окликнул по-свойски.

А когда-то ведь был Вождем…
«Здрав,Глава!» младороссы встречали.
Все минуло слепым дождем –    
Озаренья, схватки, печали…

Новой "Искрой" болото долбил,               
Не вставая пред Царством с коленей.               
Типографский станок раздобыл,               
На котором печатался Ленин:

"Солдат, крестьянин и рабочий,
В ряды друзей вступай смелей,
Единым духом, единым взмахом
По коммунизму дружно бей, бей, бей!
Мы младороссы, и твердо верим –
Заря Отчизны впереди.
Так за Россию, рукою твердой,
Глава, нас в бой с врагом веди!"

Голове ли, стране…  Без Царя?
Не прожить! Но нужны и Советы.
Их единство грядет не зазря!
Погубили Россию кадеты.

"Приказ Главой дан: на врага.
Для счастья Русского народа
Нам наша жизнь не дорога.               
Повергнем Красного урода!
Наш путь лежит к подножью трона
Зовет нас долг, зовет земля.
Мы донесем свои знамена
До стен Московского Кремля!
Знаем мы, где наш враг,
Шире грудь, тверже шаг.
От Искры — заря.
За Россию, за Царя."

Эх!..«Революция-мамаша         
Была ваша – будет наша.
И узнает этот век,
Что такое Казем-Бек»

Век промчался, но не признал, 
Не сказать, чтоб совсем не заметил,
Но к помазанию не призвал, 
На порывы души не ответил.
               
Я приездов его ожидал,
Как восхода полярного Солнца,            
Ласт последний моржа обглодав,               
Чукча ждет в слюдяном оконце.

Но поссорились как-то с отцом.
(Уж теперь не вспомнить причину)
Я считал себя важным лицом
И не стал валять дурачину.

Принципиально из дома сбежал.
У «Бизона»-дружка окопался.   
Трое суток себя уважал.
На четвертые маме попался.

Умоляла вернуться в отстой,
Утирая горючие слезы:   
«Папа твой человек не простой,
Бережет страну от угрозы!»

«От угрозы? Да от какой?!»
Я, почти от души, веселился.
«Враг бывает смертельно лихой!
Вот, зачем он в семью к нам внедрился?»

«Кто внедрился?» «Да Казем-Бек!
Папе органы благодарны.
Кто поверит в его «камбэк»*?   
Враг опаснейший и коварный!»

Каждый шаг его и звонок
Папа бдительно примечает,
Сообщая наверх, сынок.   
КГБ души в нем не чает

А вот, Церковь стоит горой.
Их бы тоже не грех проверить
Папа твой - настоящий  герой!
Ты ведь мне не можешь не верить."

Я не то, чтобы обомлел –
Мозг пронзил неистовый  зуммер:   
«Так предать!.. Как же ты посмел?
Мой отец в ту минуту умер.

Правда, долго еще прожил.
Приходилось, порой, общаться.
Предавая, семьей дорожил -
Осознал, когда шел с ним прощаться.

А тогда... Пришел к очагу.
Но с отцом не обмолвился словом.   
Приговор мой, как злому врагу,   
Окончательным был и суровым.

Ах, Одесса! Ну, как позабыть
Твой Привоз, обнаженку платанов,   
Интерклуб и еврейский твой быт,
Дерибан, морячков, уркаганов…

«Нэзалэжна» там нынче лютует.
Как жесток погром и глубок!
Но из прошлого тихо воркует
Дутыш, белый мой голубок

Не был вечность. И, в общем-то, рад.   
Не участвовать в той лотерее.
Где вы, Аглицкий, Балтер, Марат?..
Духовитые были евреи!

А без вас и Потемкин пропал, 
И Царицу смели мимоходом. 
Ришелье вышиванку прыдбал...*
Тает в дымке мечта пароходом,

Жизнь задраившим черной сажей, 
В ступор вбив местечковый рай
Где и в пьяном бреду не скажешь:               
«Ах, Одесса! Веселый, милый край! 
Живи, Одесса! И процветай»

Пейсатый ребе бандерлогам льстит,
Свидомость масс скатилось к эмбриону.
Жемчужина в морских волнах блестит,
Но дух, похоже, отлетел к Сиону.               
         
         
* Деберц – карточная игра, распространённая в криминальной среде.

* Ланжерон - городской пляж в Одессе.

* Аффинаж - процесс отделения драгметаллов от примесей с целью получения конечного продукта высокой пробы.

* Гицель — (идиш) лицо, занимающееся в городах отловом кошек и собак, живодер.

* Взять на Одессу – коварный удар головой в нос недруга.

* Барков Иван Семенович (1732 — 1768, Санкт-Петербург) - русский поэт. Автор эротических, «срамных од». Ученик Михаила Ломоносова,

* Каперсы — съедобные плоды кустарника каперсника колючего (Capparis spinosa). Растет в Средиземноморье и некоторых частях Азии. Придают блюдам остроту и необычный вкус, ценятся в средиземноморской кухне. Каперсы добавляют к мясу, рыбе, соусам и салатам, но не целиком, а в растертом или мелко нарезанном виде.
 
* La Resistance  - Французское Сопротивление. Объединение групп, боровшихся с  нацистской оккупацией и коллаборационистским режимом  Виши во время Второй мировой войны. Ячейки сопротивления представляли собой небольшие группы вооруженных мужчин и женщин (в сельской местности их называли маки), которые вели партизанскую войну и издавали подпольные газеты.
                *Глайвиц - Глайвицкая провокация  или операция «Консервы» ( Aktion Konserve) — инсценировка нападения Польши на немецкую радиостанцию в городе Глайвиц, проведённая органами СС 31 августа 1939 года в рамках широкомасштабной операции «Гиммлер» для создания повода для нападения Германии на Польшу.

* Абрау – шампанское «Абрау-Дюрсо. В декабре 1898 года выпущена первая партия шампанского с маркой «Абрау» (25 тысяч бутылок). Объём производства был небольшим, шампанское поставлялось лишь для царского двора и аристократии.

* Глайвиц - Глайвицкая провокация  или операция «Консервы» ( Aktion Konserve) — инсценировка нападения Польши на немецкую радиостанцию в городе Глайвиц, проведённая органами СС 31 августа 1939 года в рамках широкомасштабной операции «Гиммлер»,создавшей повод для нападения Германии на Польшу.

* Абрау – шампанское «Абрау-Дюрсо. В декабре 1898 года выпущена первая партия шампанского с маркой «Абрау» (25 тысяч бутылок). Объём производства был небольшим, шампанское поставлялось лишь для царского двора и аристократии.

* Жемчужный убор -  королева Великобритании Елизавета II чаще всего появлялась на публике в легкой сверкающей диадеме, усыпанной бриллиантами и жемчужными подвесками. Мало кто знает, что эта корона имеет название Владимирская тиара и принадлежала ранее царской семье Романовых.

* камбэк – come back (англ.) – возвращение.

* прыдбал – приобрел (укр.)