Нежданное удовольствие

    Долгожданный вечер, Сергей, собиравшийся в Ленинград больше года, наконец-то сидит у меня в кабинете. «Сидит» — не то слово, он стоит у стола и, наслаждаясь приятным запахом, режет сыр, которого в Новосибирске не купишь. У него длинные пальцы пианиста, когда держит понравившуюся девушку за талию, то играет ими вальс Мендельсона. Здесь проще, выбирает кусочек поменьше, поводит им у носа, не торопясь разжёвывает и демонстративно причмокивает. У меня наготове бутылка отличного (не по Райкину — отличного от других), а настоящего французского коньяка, как водится, уже неполная (не удержались с ребятами, чтобы не попробовать).
    Стук в дверь (так принято), заходит Ирина.
    — Извините, если помешала.
    — Отложенное удовольствие больше, — Сергей в своём репертуаре, не может не обратить на себя внимание.
    Хорошее дополнение к вихру на макушке, на всякий случай он его и приглаживает. Не зря в старину у молодых девушек (да и постарше) были альбомы, в которые им писали посвящения. «Писателям» они были благодарны. Брошенные слова, как семена, где-то взойдут.
    — Читаю вечером лекцию, — поясняет Ира.
    — Хочешь, чтобы послушал?
    — Машинное время не меняют!
    — Договорюсь.
    — Спасибо.
    Обычный диалог, с дополнением: моя попытка пошутить, и её необязательное, подчёркнутое «спасибо».
    Ира прикрывает за собой дверь. Сергей с завистью (привычка такая) отмечает:
    — Красивая. Давно у тебя?
    — Год, наверное, не помню точно.
    — Х-ха! Раньше помнил. Когда ездил выступать на конференциях, к тебе девушки потом прилетали, за дополнительной информацией.
    — Не поверишь, мыслей таких нет.
    — Конечно, не верю.
    — В том-то и дело — у нас любовь.
    Он меня останавливает, удовлетворённо кивает и подаёт рюмку:
    — Всё начинается со встречи, часто случайной, — за неё.
    Мы чокаемся, берём в рот по маленькому глоточку, перекатываем драгоценную жидкость, наслаждаемся. Получаем то самое удовольствие, но главное — от встречи. Делаем ещё по глотку.
    — Хорошо-то как.
    — Жаль, что не всё хорошее полезно.
    Допиваем, его реакция не заставляет себя ждать.
    — Шикарный коньяк.
    — Специально для тебя привёз, из Венгрии, на совещании был по нашей тематике.
    — А ещё жалуешься — не интересно тут.
    — Это как северное сияние, красиво, но без толку. И не каждый видит.
    Сергей вертит за ножку пустую рюмку, добиваясь положения, при котором её незатейливый орнамент под лампой начинает отсвечивать разными цветами.
    — Выпьем за то, чтобы видели.
    Я наливаю и возвращаюсь к его неверию:
    — Любовь у нас к театру!
    — При чём тут театр?
    — У Станиславского: «Театр есть искусство отражать», в том числе и того, кто рядом. Эмоциями человек раскрывается, как цветок под солнцем. Я Иру и разглядел — такая цельная натура.
   — Натуру без тебя вижу. Почему ближе-то не познакомился?
   — Завести интрижку? Вряд ли получится. Кто я такой, чтобы на меня обращать внимание?
   — Не прибедняйся, выглядишь на все сто.
   — Когда это я ограничивался ста граммами? А «выглядеть» — от глагола «выглядывать», я прятался?
   — Поэтому тебя в органы и вызывали.
   Я не графская развалина (хотя бабушка рассказывала про какие-то корни), достаточно спортивен, что видно; характер, может быть, и не нордический, но в «порочащих связях замечен не был». Девушки обращали внимание, не без этого, — не так, чтобы сразу вешались на шею, но завести отношения были не прочь. Я принимал это, хотя и не особенно. Не очень-то нравилось просто служить той самой вешалкой и, время от времени перебирать гардероб — не пора ли его поменять. Мне этого недостаточно. Хотя, какой мужчина откажется от чего-нибудь прекрасного, пусть и недолговечного. С другой стороны, ещё вопрос — у нас были девушки, или, наоборот, — мы у них?
    — А если получится, — заканчиваю я, — испорчу ей жизнь. Ради чего — моей прихоти? Ира высокого полёта. С ней интересно разговаривать, а обращаться хочется на «Вы».
    После третьей рюмки он начинает издалека в дурацкой манере чтения докладов, к которой привык.
    — Давным-давно господствовало представление о «Прекрасной даме», даме сердца. Времена минули, индивидуальное понятие сменилось на обезличенное — «Прекрасный пол». Не мудрствуя лукаво, пользуются его услугами. Известных примеров достаточно, есть даже среди наших нобелевских лауреатов. Их немного, лауреатов, но примеры есть. Показательный — Дау, в научной среде к нему так уважительно обращались, (разумеется, не из-за чрезмерного, по мнению «некоторых», в том числе его жены, внимания к этому полу). Какой физик-ядерщик в Академгородке не мечтал работать у Будкера:  глаза, борода, огромный лоб — праведник. Наверное, так Моисей выглядел, не напрасно ему верили. (Будкер пробил идею создания первого в СССР ускорителя на встречных пучках и построил его в Институте ядерной физики).
    Мне надоело, и я прерываю:
    — Сказал бы просто: — добрался до Галки.
    — Да. Но я о другом. Отношения у нас давно, встречаться особо негде. А энергия, несущихся навстречу друг другу сердец, при столкновении несравнимо больше. Будкера уже нет, но её муж вечно занят, некогда ему отвлекаться на семейные вопросы: в институте ставят эксперимент за экспериментом. Она тоже поставила... замок на дверь в свою комнату, он всё равно не соглашается на развод.
    Принял я её приглашение, убедившее, что у мужа до глубокой ночи эксперимент, и решился сменить обеденное «меню». Живут они в пятиэтажке, на третьем этаже. Машину оставил подальше, у торгового центра. Во дворе дети бегают, кто-то домой есть ходит, не так уж и я приметен. Не прошло и пяти минут, как мы заперлись у неё в комнате, инстинкт сработал... Щёлкает входной замок, несколько человек ругаются по поводу неувязок в лаборатории. Зараза! Хорошо ещё, что ботинки у входа не оставил. Муж стучит к нам: «Я знаю, что ты дома, свари кофе» — и проходит с сотрудниками на свою половину. Есть у меня, может быть, несколько секунд, а может, и нет. Галка бесшумно открывает свою дверь, затем входную, я в носках, на цыпочках, выскакиваю и несусь по лестнице.
    Следом выбегает муж. «Кого выпустила?» — «Показалось, что звонили». Отталкивает её, кричит приятелям: «Смотрите в окно» — и бежит вниз. Слышу, как через какие-то секунды хлопает дверь в парадной, затем не такие уже быстрые шаги обратно, и разочарованный голос: «Никого». Я стою... на пятом этаже, держу в руках ботинки и вдыхаю полной грудью. Затем сажусь у стеночки, надеваю их и завязываю шнурки. Разве можно было представить, что возня со шнурками способна доставить удовольствие?

   Из романа "Признание в любви".
   Полная версия есть на сайте Литрес.