Шебутяца

ШЕБУТЯЦА.
(вырезка из главы "Байерштрассе" шванклера "Мюнхен Ironimus").
    
     Шулеры. Рассукины дети. Тараторкаютъ. Без фюллеров. Не аборигены, нет. Тины-юнгеры с медхенами. Со Шварцвальда в долину свалилися, или напротив – намылились туда. Если намылились, то вот вам рекомендэйшны: там Нойшванштайн в Фюссене,  Вайсбахшлухт притаился, Хинтерзее и Кёнигсзее меж скал, Цугшпитце торчит  и прочая альпийская херь. Вроде норвежских фьордов, только тысячью километрами южнее, и набиты шпротами, разговаривающими на путунхуа, хуаюе и гоюе вместо привычного шулерам шпрехензидойча.
    
/тут  в оригинале фото/
     Икскурсьон у шулеров, Ausflug, прохладиться и так…
     Точно не за броем едут: максимум что дадут – форельку и «арбузный твист»: цвет розовый, пузыри нежные, простота и свежесть, бестолковка, да здравствует югенд, к потолку буса липнут хорошо, ещё лучше если девочке на лысину промеж косиц: смешно-с! Шоколад, суфле, пудинг.
     Вот туда поедут, наверное, там пудинг-мудинг, там форель, мутти оплатила, фатти не возражал: эмансипе полное.
     Крампус знает точнее.
     Детки не знакомы с Крампусом. А Кирьян Егорыч знаком… ну, почти. Читает мысли Крампуса, словно свои:
     «Туда поедут, куда токашто промчал Max Holder.»
     Пожар что ли тушить? С утра? Во дают!

     ***

     У одного, годков четырнадцати, на башке шмот зелёных волос. А на бейсболке перечёркнутая свастика, с надписью: «Бей нацистов».
     – Смотри, есть порядочная молодёжь, хоть и панки, – прокомментировал маечку Порфирий Сергеич Бим, – понимают чё к чему.
     Из бумбокса бритоголового развесёлая песенка. В ней,  за туманным текстуалом звучит-бренчит bolee-menee verst;ndlicher Refrain: «In Buchenwald, in Buchenwald, da machen wir die Juden kalt».
     Den Refrain sangen alle mit .
     Девочка с бусиной в языке и булавкой в брови, белая, голубоглазая и кудрявая Лореляйн бля'Фройляйн. Токось  пафос – с одной стороны, а с другой – три пряди мышиные: кося на Бима с Кирьян Егорычем, знаками глухонемыми муркает: «Сделай потише, Ди».
     А бесстыжий охальник Ди верно Дитрих, пританцовывал на бордюре. Ответил ей такожде знаками: «поцелуй себя в жопу».
     In Buchenwald, in Buchenwald.
     Эх, эх. Немецкий матерный лексикон уступает русскому. В ходу перепевы на тему жопы, обоссаных свиней, дерьма и пердежа. Волшебный «фак» на все случаи жизни. Практически всё. Слабовато с фольклором.
     – Вот и познакомились с демократической молодежью, – удивляется такому ****ству Кирьян Егорыч. Он, кажись, нежный такой, руссиш такой гроссфатер… ну-у, такой-притакой, такее не бывает, дедуля-ссущий-ангел, с фонтана милок, любезный, алебастряной выделки.
     (Ага, пока без калаша с тремя магазинами за поясом.)
     – Что малявки поют? – спросил Бим, – причём тут Бухенвальд?
     – Не понимаешь что ли, этот… пидорасик… дитё неофашистов, экстремист… ну, будущий, – ответил Кирьян Егорыч, – а в песне поют, что там, мол,  делают холодными евреев. Убивают то есть. В печке жгут, секёшь-нет?
     Бима перекосило; «И мы с ними в одной общаге?»
     – А что поделаешь, – вещает Кирьян Егорыч, – меня на них не стошнит.
     И оправдываясь будто, за немцев этих… нервных с конченым: 
     – Оно не значит, что кругом тут экстремисты. Родителям, не всем, некоторым всё пофигу, не каются дети за отцов не отвечают, мол, вот детишки и развлекаются… всяким говном. Им фюрер вроде экстрима. Деталей не знают, или знать не хотят, дети, мол, за отцов и так дале… Интересный, мол, чел. Просто зря на москалей попёр, зиму не рассчитал, грязь не рассчитал. Чуть что: дай, рус швайн, лошадку на помощь…
     Б. Да-а-а уж…
     К.Е. Лошадки они беспартийные…
     Б. Вот-вот. И сибиряков, нас значит, а мы в полушубках монгольских… не учёл… *170"
     К.Е. А эвакуацию (заводов) принял за бегство, не заценил – понял, да, уровень разведки?
     Б. Вот-вот, союзнички слабачками оказались. Чуть что – подштанники меняют. Сидел бы смирно в Рейхстаге, – был бы великим и живым...
К.Е. Ну да, вроде Бисмарка, только Гитлером.
     Б. Да уж.
     К.Е. Ты им встреться ночью, с банкой пива. Ещё за стеночку подержись. Про Россию чтонить вспомни. Я Руссия, я Руссия! Посмотришь тогда…
     – А я бы их… Я бы.…Стрелять… Стоп! – находит себе защиту Бим, – я русский иностранец!  Их бин не трогайт.
     «Кхе» в ответ.
     Б. А лернены их учителя, куда смотрят? Им за это  жалованье дают.
     – Им не велено «не убий» преподавать , – догадался Кирьян Егорыч, – это у нас, что не учитель, то моралист , отрыжка такая… социализма… А правильно у нас было, да, Порфирыч? Согласись.
     Б. Соглашусь. А что не согласиться? Правильная отрыжка. Одобряю.
     – А это же немцы, – продолжил Кирьян Егорыч, – запрещено все, что в законе не прописано. У нас наоборот. Да им не интересно. Им на детей насрать – шайсе по ихнему! Позже поймут, да будет поздно. Это рассада для штурмовиков. Посадят несогласных на колья и потешаться будут… покедова вращаются.
     – Да уж, – говорит Бим, – чья бы корова мычала, а этим всё неймётся. Вот так утречко!
     К.Е. У взрослых не так. Помнишь, вчера хоть один пидор нам встретился? Ходят-бродят, улыбаются, сидят себе смирно. Пивко по бурдюкам тудысь-сюдысь.
     – У взрослых с памятью получше, – сказал Бим, – генетика. Сталинград. Мы там мульон солдат наших положили, а всё равно им всыпали. А им мама с папой рассказали… как их развалины дымились…
     – …и как кушать нечего было, – добавил К.Е..
     – Ну надо ж какой голодомор!
     К.Е. Дедушки-то помнят ихние… солдатики.
     Б. А этим юнгенам похеру – не интересны им вспоминалки. Давно было, враки, мол. История им – как на могилку поссать, – говорит Порфирий.
     – Да уж, память для них…, – брульонист в ударе, – это как рулон в сортире: берут и отрывают сколько нужно.
     – А чо молодым, – рассуждает Бим, – им пофиг. Ну, миллион, ну десять. Ну, погибли. Ну русские, ну евреи, какая нахрен разница. Окружили, постреляли, пожгли. Снасильничали.. А нам что делать? – выразительная пауза, – а мы их хрясь, хрясь! Сначала нас, конечно… в нокаут. Но: – палец вверх, – оклемались. Остановили их… под Москвой, правда, припозднились, да. Не вышел из них Наполеон. А под Сталинградом… в клещи, побили-перемолотили, и погнали нахрен. Назад. Что им делать? Ну, кто живоым вырвался, и кто рядом был… Поняли суки: бежать, ****ь, пора! Бежать-то хотца – а Гитлер, *****, не велит, злой как собака. А тут шмяк, Курская дуга! А дале мороз, распутица. По морд'ам их… А там снова: шмяк: что за город? Ах Куев! Ну так и в Куеве добавили, и за Куев отомстили, и за баб… еврейских, ну, в Бабьем Яре. И гауляйтерам, и верма'хту…
     – И на Берлин, ****ь… быстрее ветра. И фюрер не помеха.
     – Страх он посильней фюрера…
     – В Берлине куча их народу погибла, – напомнил Кирьян Егорыч, зажевав страниц триста истории верма'хта ихнего .
     Б. Ну да. А кто живой – сдался нахрен. Колченогий солдатик – дома сиди, остальных  – арбайтать, в Сибирь. Давно дело было…
     К.Е. Точно.
     Б. А молодым абажурчики из людей интересней наблюдать . "174*
К.Е. Где это они их увидели?
     – А где-где, в телевизоре, вот где. «Смешно» – изрекают. Молодежь! Тупы-ые. Свастика, ****ь, херики-нолики… По-новой ждут. Мало мы им тогда наваляли… Думаешь, *****, от фашизма освободили?
     – Вроде того, – сказал, не подумав о последствиях, вовсе не ****ь, а блёжник Кирьян Егорыч.
     Б. Хер там. Наивный ты. Просто победили. Это Сталин так думал, что он Европу от фашизма спас. А они все за фюрера были. Все! И люди, и страны. Вроде и под немцами, ан нет! Против русских они. Странно, да? Вот такие они европцы эти. Все нацисты…, – и допустил послабку, – в разной степени… Конченые: напрочь и слегка. И все – суки продажные. И тру'сов девяносто пр'оцентов. А мы для них варвары и унтерменьши…
     – Да уж, – кончились междометия.
     Но это не преступление. И не литература. Это диктофон драный.
     – Напросятся, ей богу…
     – У нас своих бритых хватает. Возьми вот Москву… – ивансусанит брульонист.
     Б. Москва мне не показатель. Возьми Тихий Дон. Там нету бритых!
К.Е. Причем тут Тихий Дон. Там казаки – попробуй высунься. Сразу шашкой.
     – Сейчас не носят шашки, – говорит Бим, – там нагайки. А нагайками не больно.
     К.Е. Всё равно по щелям сидят. В Москве интересней. Там народу много. Там братва и воры. Идиоты и дурочки. Свастику нарисуй на хую – все девки твои.
     Бим: «Да уж. Дипломатия».
     Дублин, Париж, дружба, бабы…

     – А свастику из Индии привезли, – объявил нечто Кирьян Егорыч, – а её славяне себе цапнули, добавили кривуль, назвали коловратом и…
     – А мне пох…, – ответил Бим, – хоть с Антарктиды.

     Разговор не клеится. Бим прекратил слоняться, присел за стол.
     Музыка, литература, Ирландия, Августинер, посох.

     Крутит нос. Выковырнул зарождённую дорожным кондишном соплю и шваркнул её об асфальт.
     Гринпис! Органика! Природа съест, спасибо скажет.
----------------------------------------
*170* -   Лошадки, кстати, тоже монгольские, равно пржевальские, морозоустойчивые значит.
*174* - Один из двух «абажуров», сохранившийся на мемориале нацистского концлагеря Бухенвальд, сделан из настоящей человеческой кожи. Согласно анализу 1992 года, артефакт был сделан из пластика. Однако новое исследование под редакцией судебного биолога Марка Бенеке, доказали, что это настоящая человеческая кожа. Прямое отношение к «абажурам» и «перчаткам» из кожи узников имела смотрительница концлагеря Эльза Кох, наполовину оправданная, наполовину осуждённая военными следствиями 1947 и 1949 годов.